Приморское шоссе Панин любил больше всех загородных дорог. Да и не было ни одного ленинградца-водителя, которому не нравилась бы эта ухоженная асфальтовая лента, то вьющаяся среди сосновых лесов, то вылетающая на берег Финского залива. Панина раздражали только ограничительные знаки, в изобилии развешанные вдоль шоссе — «60км», «Обгон запрещен», «Стоянка запрещена». Обычно капитан не слишком-то с ними считался, но сейчас скрепя сердце притормаживал. Не хватало ему новой докладной из ГАИ.
Недалеко от Солнечного у обочины притулились сверкающий хромом и яркой окраской автобус финской туристической фирмы и два блеклых «жигуленка» с ленинградскими номерами. Номера эти Панину были знакомы. Известные каждому постовому милиционеру фарцовщики Осип Калкин и Николай Иванов «торговали» у гостей из Страны тысячи озер их поношенное, но фирменное барахлишко. На Калкина и Иванова не раз устраивали охоту, бывало даже и ловили, но самое большое наказание — «премия» на пятьдесят рублей — для них было как слону дробина. Фарцовка продолжалась. Да и не всегда милицейские «Волги» и «Жигули» могли настичь «шестерки» фарцовщиков. А «Мерседесы» в управлении берегли для торжественных случаев — сопровождать своих и заграничных высоких гостей.
Один сотрудник уголовного розыска, оперуполномоченный Сысоев, принял сложившуюся ситуацию так близко к сердцу, что решил действовать на свой страх и риск. Всякий раз — а это случалось не так уж часто,— когда ему удавалось настичь скупщиков барахла на месте преступления, он не только составлял протокол, но и прокалывал шины на их автомобилях. После третьего раза Калкин и Иванов написали жалобу в прокуратуру. На партийном собрании представитель райкома наивно спросил самоуправца:
— Почему вы допустили нарушение законности?
Сысоев долго и мрачно молчал, потом вдруг улыбнулся виновато:
— Я, товарищи, после этого пару ночей поспал спокойно.
Никто из присутствующих не улыбнулся, а представитель райкома тихо сказал:
— Какой цинизм.
Реплика его была услышана, и оперуполномоченного послали служить во внутриведомственную охрану.
Месяца через два фарцовщики снова обратились в прокуратуру: кто-то продолжал прокалывать им шины, но теперь уже по ночам, на стоянке. У Сысоева на все эти случаи имелось железное алиби, и волновали его теперь другие заботы. Виновных найти не удалось.
…В Солнечном, около поста ГАИ, Панин притормозил. Два офицера копались в двигателе желто-синих «Жигулей».
— Ребята! — окликнул их капитан.— Тут недалеко Ося Калкин финнов потрошит. Может, сгоняете?
Один из офицеров поднял голову, сказал в сердцах:
— На этом драндулете?! Уж лучше бы нам велосипеды выдали! Сам-то почему мимо проехал?
— Дело в Репино.
— У всех дел по горло! Одни мы бездельники!
Панин нажал на газ.
Младший оперуполномоченный репинского отделения милиции Никитин ждал капитана в нагретом солнцем душном кабинете. Здороваясь с ним, Панин не заметил особой радости на его еще совсем мальчишеском лице.
— Чем озабочен, коллега?
— Состоянием преступности на участке, товарищ капитан,— дурным голосом доложил Никитин. Заметив, что Панин взглянул на него неодобрительно, опер добавил смущенно: — Александр Сергеевич, я тут на все отделение один оперативник, а дел…— И поднял со стола пачку тощих папок: — За последнюю неделю обворовали дачи секретаря райкома партии, двух председателей исполкомов. Два заявления от кооперативщиков о рэкете. А сегодня ночью хотели угнать «Волгу» у одного приезжего москвича…
— У москвича — это серьезно,— улыбнулся Панин.
— А что вы думаете? Москвич этот — консультант из МВД Союза. Он душеспасительной беседой не ограничился. Сразу заставил уголовное дело завести.
Никитин сложил папки в облезлый сейф и запер его.
— Едем?
— Едем. Ты о понятых позаботился?
— Ждут на соседней даче.
Дача Бабкина оказалась маленькой, похожей на сотни дач-сарайчиков дачного треста. Домик был выкрашен в необычный свекольный цвет. Темно-зеленая крыша, аккуратные белые наличники выгодно отличали его от казенных собратьев. Все говорило о том, что владелец дачи не только хороший хозяин, но и человек со вкусом. Да и место было прекрасное — большая, открытая поляна среди сосен. Сразу за дачей начинался склон, и сквозь колеблемые ветром вершины деревьев поблескивал на солнце Финский залив.
Сам хозяин сидел на увитом плющом крылечке и, завидев подъехавшую машину, резво вскочил.
— Милиция? — спросил он, когда Панин и Никитин вышли из машины. Похоже, что его насторожил цивильный вид прибывших и частный номер машины.
— Так точно,— капитан показал хозяину удостоверение, и тот внимательно прочитал его. Даже сверил фотографию с оригиналом.
На вид Бабкину было лет тридцать. Подтянутая, почти спортивная фигура, загорелое волевое лицо, стриженная наголо голова, маленькая золотая сережка в ухе. Прямо герой из эпохи рокеров. Если бы не рост. Рост у артиста подкачал — не больше метра шестидесяти.
— Никитин, покажи товарищу документ,— сказал Панин, заметив, что тот даже не сделал движения рукой в направлении кармана.
— Да что вы, что вы! Мне и одного удостоверения достаточно,— запротестовал Бабкин, широким жестом пригласив милиционеров в дом.— Знаете, сейчас столько пишут о преступности, что перестаешь верить слову.
— Чему-чему, а слову у нас никогда не верили,— проворчал Никитин.— Только документу.
— Ты поэтому и не предъявил его? — спросил Панин.
— Я, товарищ капитан, сегодня удостоверение забыл. Такая жара! Вышел из дому в одной рубашке.
— И не стыдишься признаваться в этом при товарище Бабкине?
— Меня зовут Владимир Алексеевич,— сказал хозяин, пропуская в дом оперативников.
— Александр Сергеевич,— представился Панин.— А этого рассеянного юношу зовут Евгением Никитиным.
— Евгением Петровичем,— поправил младший лейтенант, и капитан подумал, что молодые ребята теперь совершенно без комплексов и ведут себя очень раскованно. Если бы они умели и дело делать!
Внутреннее убранство дачи соответствовало ее внешнему виду. Все очень строго и скромно. Всюду дерево — хорошо обработанное, ярко демонстрирующее свои достоинства.
— Здорово тут у вас! — восхищенно сказал Никитин.
— Все своими руками,— Бабкин улыбнулся.— У меня достаток скромный. Вы думаете, что артист Ленконцерта большие гонорары гребет? Нет. Я здесь каждую досочку неделями обстругивал, чтобы она свою красоту белому свету открыла.
Тут только капитан обратил внимание на то, что все доски — и на полу, и на стенах, будучи выкрашены краской, не потеряли своей фактуры. Словно их не красили, а слегка подсветили.
— Особая техника! — гордо сказал Бабкин.— Если заинтересуетесь, могу продать секрет.— И засмеялся: — Шучу, шучу…
Манера разговаривать — чуточку многословная, мягкая — никак не гармонировала с внешним обликом хозяина — рассчитанным на симпатии молодежи имиджем поющего рокера.
— Так где же таинственным образом попавшая к вам видеотехника? — спросил Панин. Он решил, что Бабкину совсем необязательно знать о том, что рассказала ему Татьяна Данилкина о краже из квартиры Орешникова.
— Почему же таинственным?! Я уже говорил по телефону. Пока я был на гастролях, Леня привез видик на дачу. А вот зачем?…— Бабкин подошел к деревянной панели стены, быстрым движение нажал какую-то кнопку. Панину показалось, на сучок в доске. Потом толкнул ладонью одну из досок, и открылась дверь в небольшой чуланчик. Первое, что бросилось в глаза,— огромная коробка телевизора «Грюндик», а на ней поменьше — фирмы «Хитачи». За коробками на вешалке висели кожаное пальто, плащи, на полке стояло несколько бутылок сухого грузинского вина.
— Голь на выдумки хитра. Нас, обывателей, так запугали статьями о преступности, что приходится думать о самозащите. Об этом тайнике знаю я, знала моя жена, ныне покойная, мой братец Леня.
— Вы уверены, что это его техника? — спросил капитан.
— Уверен. Не так часто у нас в Союзе можно встретить «Грюндик» с хрустальным стеклом. Да и о чем говорить? Я же видел у Лени именно этот видик! Сам не однажды пользовался им.
— А брат не оставил вам никакой записки?
— Нет.
— Странно…
— Странно, что он привез технику,— недовольно сказал Бабкин.— А писать записки не в Лениных правилах. Да и зачем? Объяснил бы при встрече.
— Похоже, свидание откладывается,— сказал Панин и обернулся к Никитину: — Женя, давай своих понятых. Надо пальчики брать с аппаратуры.
— Понятых? — насторожился хозяин.— Не хотелось бы. Чужие люди, тайник…
— Это ваши соседи, старики Утешины,— доложил Никитин.
— Тем более! У них внуков целый выводок. Знаете что,— предложил Бабкин,— давайте вытащим технику в комнату, а дверь в чулан закроем? Ничего же не нарушится?
— Почему бы и не вытащить? — согласился младший лейтенант. Но Панин строго взглянул на него.— Товарищ капитан, составим протокол об изъятии техники из тайника,— как ни в чем не бывало продолжал Никитин.— А с понятыми будем пальчики проявлять.
Вытаскивать технику без понятых, а потом при них проводить все остальные следственные действия было нарушением. Но Панину стало жалко артиста — строил тайник, старался, а чужие люди будут глазеть. Неизвестно, что у них за внуки!
Не распаковывая, осторожно, они перенесли видеомагнитофон и телевизор в комнату. Телевизор был такой громоздкий, что капитан отметил про себя: одному человеку с ним трудно управиться.
— Владимир Алексеевич, а как Орешников мог попасть к вам на дачу? — спросил он, когда младший лейтенант ушел за понятыми.
— У него есть ключи.
— Он бывает здесь в ваше отсутствие?
— Бывает, когда захочет,— усмехнулся Бабкин.— Когда есть компания.
— А своим друзьям он не мог показать ваш тайник?
— Вы хотите сказать — своим подругам? Нет, товарищ капитан. У Лени хватает грехов, но слову его можно верить.
— Значит, он сюда приезжал с женщинами? — задумчиво сказал Панин. Бабкину почудилось в словах капитана осуждение, и он сказал с вызовом:
— Да, с женщинами. Не вижу в этом ничего плохого. Тем более что женщины у Леньки — люкс.
— Вы когда вернулись с гастролей? — спросил капитан.
— Позавчера.
— А приехали на дачу?
— Вопрос понят. Вы думаете, не жил ли Леня все это время на даче? У меня такая мысль тоже появлялась. И позавчера вечером я махнул сюда. Никаких следов Ленькиного пребывания! Кроме его имущества.
— Откуда такая уверенность?
— Капитан! О чем вы говорите?! Если на дачу приезжает такой человек, как мой брат, да еще с женщиной…
— Непоправимый урон припасам?
— И такое бывает. Но чаще всего наоборот. Он привозит еды и напитков на неделю, а сбегает через день. Нынче же наш кумир торопился — поставил технику и назад. Не выпил даже бутылки «пепси».
«Неужели помнит, сколько бутылок «пепси» хранится в холодильнике?» — подумал Панин, но спрашивать не стал. У него были более серьезные вопросы. В это время появился младший лейтенант с понятыми — высоким седым стариком с палкой и еще не старой женщиной. Старик был в красивой адидасовской майке, а женщина, несмотря на жару, кутала поясницу в плед. Старика Панин сразу же узнал. Несколько лет назад он работал зампредом горисполкома и частенько давал интервью по телевидению, объясняя согражданам, почему в Ленинграде не хватает продовольственных товаров. Не так давно его проводили на пенсию.
— Борис Павлович Утешев и его супруга Матильда Викторовна,— представил понятых Никитин.— Любезно поверили мне и без документов.— Говорил он вежливо, но чувствовалась в его голосе некоторая молодая снисходительность. Вот, дескать, каких классных привел я вам понятых. Любуйтесь.
«Ведь наверняка знает, что Утешев был большим начальником,— подумал капитан.— А сам Борис Павлович? Охота ему быть понятым? Может, со скуки? Все-таки событие!»
Утешев сдержанно поздоровался.
Владимир Алексеевич засуетился, отодвигая от стола стулья, чтобы посадить гостей, но спохватился и вопросительно посмотрел на Панина.
— Пожалуйста, прошу вас,— пригласил капитан садиться. Он никак не мог придумать для них объяснение тому, что милиция исследует на даче Бабкина не принадлежащую ему видеотехнику. Такое объяснение, которое не бросало бы на хозяина тень подозрения. «Скажу им как есть! — решился капитан.— Чего лапшу на уши развешивать?»
Об исчезновении Леонида Орешникова понятые знали. Знали и о том, что он двоюродный брат Бабкина. Похоже было, что видели его не раз во время приездов на дачу.
— Значит, все еще не нашелся? — посетовала Матильда Викторовна, когда капитан объяснил, почему осматривали аппаратуру.— А я хотела спросить Владимира Алексеевича, да постеснялась.
Сам Утешев не проронил ни слова, только покивал сочувственно. Он с неподдельным интересом изучал отделку дачи соседа, ничуть не стараясь скрыть, что ее чудеса интересуют больше, чем пропажа популярного певца.
Вдвоем с Бабкиным капитан осторожно вынул видеомагнитофон и телевизор из упаковки.
— У брата техника стояла в распакованном виде? — спросил Панин.
— Естественно! Он уже два года, как обарахлился.
— С упаковки «пальчики» не слишком-то хороши будут,— сказал младший лейтенант. Он уже раскрыл свой следственный чемодан и готовился снимать отпечатки. Внутренность чемодана являла собой печальную картину — не поддающаяся описанию мешанина из десятков штатных и случайных предметов.
— У нас он один на все отделение,— сказал Никитин, заметив удивленный взгляд капитана.— Пользуются, как Бог на душу положит. Один раз я в этом кейсе лифчик обнаружил!
— Давай, Евгений, начинай работу,— прервал капитан.— А мы с Владимиром Алексеевичем прогуляемся по лужайке и побеседуем.
Они вышли на крыльцо, и Бабкин, заговорщицки показав на дверь, спросил:
— Вы, капитан, знаете, что это за ребята?
Панин кивнул.
— «Были когда-то и мы рысаками…» — с чувством удовлетворения продекламировал Бабкин.— А сейчас посмотрели бы вы на их казенную дачу! Сараюха. Не очень-то жалуют у нас бывших.
— Владимир Алексеевич, вы сказали, что брат часто приезжал на дачу с женщинами экстра-класса. А не может он сейчас с одной из них купаться в Черном море или плыть по Волге на теплоходе?
— В принципе это возможно. А почему бы и нет?
— Тогда вопрос второй…
— Вопрос понят! С кем?
— Да. Вы можете назвать имена тех женщин, с которыми ваш брат мог бы внезапно уехать…— Панин помедлил, подыскивая подходящие слова.— В путешествие.— Ему показалось, что собеседник растерялся.— Вы не беспокойтесь, Владимир Алексеевич. Все останется между нами.
— Я ведь не лезу в Ленькину жизнь. И на дачу он приезжает без меня. Так что…
— Но ведь с кем-то из них вы встречались? Из тех, что вы отнесли к экстра-классу?
— Встречался только с одной. С Татьяной Данилкиной.
— Понятно. А что знаете о других? Имена, фамилии?
— Не помню. Имена, может быть, он и называл, но я не запомнил. Так, общие слова: «славная козочка», «дусенька — все могусенька»…
«Ничего-то он тебе не рассказывал,— подумал Панин.— И приезжал сюда только с Данилкиной. Зачем только вы все напридумывали, гражданин Бабкин?» И весело сказал:
— Так! С девушками мы разобрались. Татьяна Данилкина из Ленинграда никуда не выезжала. О прекрасных незнакомках нам ничего конкретно неизвестно.
Бабкин посмотрел на капитана с вызовом и многозначительно усмехнулся. Как будто хотел всем своим видом показать: «Можете делать любые выводы. А мы-то знаем, да не скажем!»
— У меня еще один вопрос. Вы приехали на дачу позавчера вечером. А когда обнаружили в тайнике технику?
— Сразу же и обнаружил. Естественное желание проверить — все ли в доме на месте. А вас интересует, почему я позвонил в милицию только сегодня? По-моему, это так понятно! Я ожидал, что брат объявится. Одно дело — милиция, знакомые, другое — родственник. Не думаете же вы, что Лени нет в живых?!
— Орешников, наверное, в первую очередь дал бы знать о себе матери.
— Она на даче под Лугой. Там нет телефона. Значит, надо телеграфировать. А если он завихрился с кем-то? Зачем беспокоить мать? Он ее письмами не балует. Я рассуждаю логично?
— Логично, Владимир Алексеевич. Спасибо, что хоть позвонили.
Бабкин метнул на капитана сердитый взгляд:
— Честно говоря, я и сегодня не очень-то горел желанием вам звонить. Решил — приедет тетушка, сначала ей все расскажу. А что? Технику Леня сам привез. Это же ясно. Объявится он когда-нибудь! А утром услышал информацию в «Новостях» — чувствую, дело серьезное…
— Владимир Алексеевич,— перебил Панин,— как вы себе представляете эту операцию?
— Какую операцию? — насторожился Бабкин.
— По доставке к вам телевизора. Ваш брат ведь не тяжелой атлетикой занимается.
Бабкин засмеялся:
— Да вы хоть раз Леньку на концертах видели? Рост — сто девяносто, выносливость как у тигра. А столько двигается по сцене?! И в таком темпе! — Он перестал смеяться и добавил: — А телевизор, кстати, не такой тяжелый. Это на «Рубине» можно пупок развязать, а они умеют делать.
— Умеют. Но коробка необъятная. Нужны руки, как у орангутанга. Да еще коробку надо ставить на крышу машины. В багажник и в салон она не влезет. Да и машина нужна…
В это время на крыльце появился младший лейтенант:
— Александр Сергеевич, дело сделано. Что дальше?
— Придется товарищу Бабкину еще одну неприятность доставить.
— Замок? — догадался Никитин.
— Капитан! Зачем вам замок? Я читаю детективы — знаю, что, если открывать отмычками, остаются царапины. Но у Лени свои ключи! Такие же, как у меня.— Бабкин вытащил из кармана несколько ключей на связке и потряс ими перед Паниным.— Точно такие же. «Родственники», а не сделанные по заказу.
— Нам замок и нужен-то на несколько часов. Если хотите, младший лейтенант подежурит у вас это время. Для верности.
— Я еще побуду здесь,— нерешительно сказал Бабкин.— Но на ночь мне бы не хотелось оставаться с незапертой дверью.
Капитан посмотрел на часы:
— Сейчас половина второго. В шесть замок будет стоять на месте. Устраивает?
Бабкин промолчал. Он с тревогой смотрел, как младший лейтенант принес из комнаты свой кейс, достал огромную отвертку и пытался попасть ею в аккуратный крестообразный шуруп аблоевского замка. Старики-понятые внимательно следили за его манипуляциями.
— Подождите, подождите, молодой человек! — не выдержал, наконец, Бабкин.— Я вам дам отвертку поменьше.— Он стремительно сорвался с места и исчез в доме. Глядя на его кряжистую фигуру, Панин мысленно поставил их рядом: высокого, с львиной копной волос, с бесшабашным задором во взгляде, до предела раскованного Орешникова и собранного, настороженного, похожего на готового к бою бритоголового рокера Бабкина.
«Еще неизвестно, как держался бы Орешников, доведись ему стать на место двоюродного брата»,— подумал капитан, проводив взглядом Владимира Алексеевича, а он уже появился на крыльце с парой красивых отверток:
— Этой удобнее. А то разнесете мне замок к чертовой бабушке. А я человек небогатый.
Бабкин отдал отвертку Никитину и подошел к капитану.
— Так на чем мы с вами остановились?
— У вашего брата нет дачи?
— Ну, какая дача! Тетушка стара, а Лене дача противопоказана. Он человек непрактичный. Его дача рухнула бы уже через полгода. Абсолютная неприспособленность ко всякому хозяйству. Но вы, по-моему, остановились на том, что для перевозки аппаратуры нужна машина.
— Сказал. Таксопарки мы проверим, но Орешников мог взять «левака». Или попросить друзей.
— Могли, конечно, подвезти друзья, но мне бы сообщили. Круг хороших знакомых у нас не очень-то широк.
— А во время ваших гастролей брат не пользовался вашей машиной?
— Нет… Он…— Бабкин замолк, словно не зная, стоит ли откровенничать перед милиционером.
— Дал зарок? — помог ему капитан.
— Вы слышали?! Не то чтобы зарок, но дал себе слово за руль не садиться. А тем более за руль моей машины. Это ведь его «жигуленок».
Панин хотел спросить у Бабкина, где этот «жигуленок»,— рядом с дачей не было ни гаража, ни машины,— но сдержался. Что-то все время настораживало его. Капитан никак не мог понять этого человека. Не то Бабкин что-то недоговаривал, стараясь уберечь брата от милицейского глаза, не то очень умело бросал на него тень.
Младший лейтенант управился с замком в считанные минуты, упаковал его в полиэтиленовый пакет, уложил в кейс и довольно нахально показал Панину на машину, давая понять, что надо бы и поторопиться.
— А протокол? — спросил Панин.
— На столе. Понятые уже подписали. Теперь Владимир Алексеевич приложит ручку, а мы отправимся в путь.
— Да, да, мы бумаги подписали,— подтвердила Матильда Викторовна.— Первый раз вижу, чтоб мужчина так быстро печатал на машинке.
— Да, как пулемет,— сказал Утешев. Это были первые слова, которые он произнес за все время.
— Машинку где взяли? — удивленно спросил капитан.
— С любезного разрешения товарища Бабкина,— улыбнулся младший лейтенант,— в его доме.
— Да, да, пожалуйста! — согласно кивнул хозяин.— Она в комнате на маленьком столике.
Панин понял, что никакого разрешения Никитин не спрашивал. Сердито посмотрев на младшего лейтенанта, он вошел в дом, внимательно перечитал протокол, приготовившись внести свои поправки, но все было составлено безукоризненно. Даже запятой не пришлось поправить. Он подписал своей размашистой малопонятной подписью и дал Бабкину. Тот подписал, как показалось Панину, не читая.
— Вы бы хоть пробежали, Владимир Алексеевич,— недовольно сказал капитан.
— Я читаю с листа,— гордо ответил Бабкин.
Панин поблагодарил понятых.
— Желаю удачи,— приветливо улыбнулась Матильда Викторовна, а Утешев молча поклонился.
Садясь в машину, капитан спросил Бабкина:
— Прозвище Сурик вам ни о чем не говорит?
— Н-н-ет. У меня, правда, есть знакомый, Федор Суриков, но его даже в детстве Суриком не звали.
— Вы не звали, а у других, может быть, он проходил под кличкой Сурик?
— Нет! Он всегда был такой серьезный, даже в школе, что никакие клички к нему не приставали.
— А где он сейчас?
— Вы, наверное, его знаете! Федор Степанович Суриков, помощник прокурора города.
Никитин рассмеялся:
— Федот, да не тот!
— А почему вы спросили? — полюбопытствовал Бабкин.
— Да так, всякие аллюзии! А ваш брат никогда не говорил, что ему угрожали рэкетиры?
Владимир Алексеевич изобразил на лице такую удивленную гримасу, что Панин засмеялся и тронул машину с места.
— Пожиже, братец, пожиже,— усмехнулся младший лейтенант.
Капитан понял, что Никитин сравнивает Бабкина с Леонидом Орешниковым.
— Ты хоть раз слышал, как он поет?
— Он поет как все. А Леонид — суперзвезда. На него только посмотришь — уже хочется что-нибудь такое клевое отчебучить! — Никитин выразительно потряс кулаком. Кулак у него был внушительных размеров.
— Ты, Женя, уж не поклонник ли тяжелого рока? — спросил капитан.
— Нет, Александр Сергеевич. Я фанат Леонида Орешникова.
В Репино мимо зеленого дома отделения милиции Панин проехал, не снижая скорости.
— Э-э, капитан! Мы так не договаривались! — закричал Никитин.— Меня обиженные и обобранные ждут!
— Я тебя реквизирую на время. Сиди и не чирикай. Тоже мне фанат! Лишний шаг ради своего идола боишься сделать!
— Да я ради Орешникова…— начал было Никитин и сник. Лицо его помрачнело.
В Солнечном гаишники все еще ремонтировали свою машину. Только теперь их было трое.
— Вот ребятам не повезло! — сказал младший лейтенант, бросив сочувственный взгляд на офицеров.— Такую тачку подсунули — второй месяц уродуются, довести до ума не могут. А ты, командир, почему рабочее время зря расходуешь? — поинтересовался он, взглянув на спидометр.
— Дурная привычка!
— Новичок?
— Сам ты новичок! — рассвирепел Панин. Он мог простить любую шутку, но младший лейтенант задел его больную мозоль.— Я еще в седьмом классе права получил! Но гаишники на меня вот такое досье собрали! — Он отпустил руль и показал руками толщину этого досье. Как ни странно, но машина, оставшись без управления, хорошо вписывалась в плавные повороты Приморского шоссе и даже прибавила скорость.— Тут уж делать нечего, поневоле поостережешься!
— Ну, влепят выговорешник! — легкомысленно бросил Никитин.— Не смертельно.
— Выговорешник? Да я как минимум служебное несоответствие получу! Или попросят «на выход».
Никитин и к этому отнесся спокойно:
— Пойдешь юрисконсультом в кооператив. Такие бабки получишь, что тебе и не снилось! — Он скосился на спидометр — стрелка уже дрожала на ста двадцати. А Панин успокоился.
— Ты, Женя, давно запрягся?
— Третий год.
— Тебе легко рассуждать. Три года тут, три года там… А когда лет десять в хорошей компании прослужишь — не очень-то захочется с круга сходить.
Они въехали в Сестрорецк, и капитан сбавил скорость.
— Не дрейфь! — покровительственно сказал Никитин.— У меня по всей трассе друзья.
Панин расхохотался. Злость его прошла.
— У меня по всему городу друзья. В талоне ни одной дырки, а на столе у начальства десяток докладных.
Он вполуха слушал рассказы младшего лейтенанта о том, как трудно приходится милиционерам, стерегущим дачи крупного ленинградского начальства,— постов много, людей мало, не отлучиться по нужде, а сам думал о том, что у Орешникова имелись серьезные основания привезти видеотехнику на дачу брата. То, что рассказала Инна Печатникова про рэкетиров, потребовавших с певца десять процентов, прочно связывалось в его голове с этой техникой. А что, если Орешников еще раз встретился с вымогателями и решил, что береженого Бог бережет? Взял и просто-напросто спрятал кое-что из своего имущества? Капитан предполагал, что хитроумный финский замок на даче Бабкина был открыт «родным» ключом и посторонних пальчиков на телевизоре и магнитофоне экспертиза не обнаружит. А Бабкин? Он что, на дачу приехал на электричке? Может быть, его «Жигули» в ремонте? Панин резко затормозил и съехал на обочину, подняв пыльное облако.
— Что случилось? — удивился младший лейтенант.— Прокол?
— Хотел бы я знать, на чем приехал артист Ленконцерта на дачу?
— Наверное, на электричке. Машин рядом с дачей не было видно.
— А следы протекторов на песке заметны. И трава примята.
— Значит, раньше ездил на машине, а сегодня на электричке. У тебя что, машина не ломается?
— Во-первых, он приехал не сегодня, а два дня тому назад. А до этого был на гастролях.
— Да ведь сегодня с раннего утра такой дождина хлестал. Чего ты озаботился его машиной? Идея есть?
— Надо бы посмотреть, что за машина? Какая модель, какого цвета? Я любопытный.
— Я тебе завтра доложу,— успокоил Никитин, но капитан, пропустив огромный югославский трейлер, круто развернулся и помчался в обратную сторону. Никитин только присвистнул, но ничего не спросил.
Когда надо было сворачивать с шоссе к даче Бабкина, Панин остановил машину и сказал:
— Подожди меня здесь, я быстро.
Он поднялся в горку по мощенной булыжником старой дороге, живо представив себе, как ранним утром бежит по ней Бабкин купаться на залив, как возвращается взбодренный и веселый в предвкушении чашки крепкого кофе на залитой солнцем веранде. Что-то похожее на зависть шевельнулось в груди. «Не отказался бы и я тут недельку покейфовать!» — подумал Панин. Он уже просунул руку над забором, чтобы открыть калитку, как увидел за деревьями, рядом с дачей, красные «Жигули». Сорок минут назад на участке их не было!
Прячась за кустами, капитан прошел вдоль забора поближе к даче. В одном месте он задел за пустую консервную банку и несколько минут пережидал, спрятавшись за толстую сосну. Рядом с забором Владимир Алексеевич устроил грандиозную свалку из пустых банок, битых бутылок, старых чайников. Даже ржавая стиральная машина валялась среди гниющего утиля. «Тоже мне экологи! — зло прошептал капитан, вспомнив чуть ли не ежедневные выступления по телевидению поборников нетронутой природы.— Походишь вокруг дач, сразу убедишься, что борцы за экологию свои личные помойки в расчет не берут!»
У Бабкина было тихо, и Панин двинулся дальше, до тех пор пока не смог разглядеть «Жигули» получше. «Где же он прятал свою машину? — подумал капитан.— И главное, зачем? А может быть, к нему гости пожаловали?»
Капитан углубился в лес и метров через сто вышел еще к одной даче — неказистому сооружению, выкрашенному в песочный цвет. Утешева сидела в шезлонге и вязала. Панин подошел к забору и негромко окликнул ее.
Матильда Викторовна подняла голову и прислушалась.
— Можно вас на минутку? — попросил капитан.
— Да что же вы за забором стоите? — крикнула она, но Панин приложил палец к губам, и Матильда Викторовна, закивав головой, пошла ему навстречу.
— Может быть, зайдете чайку попить? — спросила она шепотом.— А то соседушка вас ничем не попотчевал. Виданое ли дело, столько времени на него потратили!
— Спасибо, Матильда Викторовна. Хочу у вас поинтересоваться, где Владимир Алексеевич свои «Жигули» держит?
— Машину где держит? — в глазах женщины промелькнула хитрая искорка.— Около дачи обычно. А вчера попросил поставить к нам.— Она показала на кусты, за которыми виднелся железный гараж.— Он в гости уходил, беспокоился — сейчас стекла, что ли, вынимают? Колеса откручивают. Наши ребята в отпуск уехали, гараж свободный. Что-нибудь еще спросить хотите?
Панин улыбнулся.
— Если позволите. Несколько дней назад на дачу к Владимиру Алексеевичу привезли аппаратуру… Ту, что мы сегодня осматривали. Вы не видели — кто?
— Не видела. Смотрите, какой у нас лес — разве углядишь? Да и не услышишь — ветерок с залива все время балуется.
Панин поблагодарил женщину и спросил, как ближе добраться к шоссе. Ему не хотелось идти мимо дачи Бабкина.
— Через сто метров калитка. Там санаторий Ди Витторио. Направо шоссе. Рукой подать.
— Женя, кто такой Ди Витторио? — спросил капитан у Никитина, садясь в машину.
— Какой-то итальянец знаменитый.
— Сильно знаменитый?
— Не знаю. На шоссе, ближе к Зеленогорску, памятник — девушка на рельсах платочком машет. Говорят, тоже итальянка. Раймонда Дьен. У себя в отделении спрашивал, кто такая,— никто толком не знает.— Никитин помолчал немного. Потом сказал, потянувшись с удовольствием: — Поспать бы минут пятнадцать! Вот пойду в отпуск — первую неделю буду спать без просыпа.
Когда они свернули с Приморского проспекта на Ушаковский мост и впереди, над зеленью Каменного острова, замаячила телебашня, Панин подумал о том, что заказанные им вчера фотографии должны быть уже готовы.
— Пятиминутная остановка у кузницы новостей! — сказал он, но младший лейтенант не ответил. Запрокинув голову назад, он крепко спал.
Из бюро пропусков Панин позвонил Максимову, но его телефон молчал. Тогда он набрал номер монтажной. Трубку подняла Светлана Яковлевна. Панин представился.
— А я вам звонила,— сказала монтажница.— Картинки ваши готовы. Можете приезжать.
— Уже приехал. Звоню из бюро пропусков.
Через десять минут Светлана Яковлевна вышла из подъезда телецентра с большим конвертом в руках. Была она такая же бледная и сосредоточенная, как вчера на просмотре. Не улыбнулась в ответ на улыбку Александра. Вручила ему конверт, сказав:
— Если понадобится что-то еще — звоните.
Евгений все еще спал. Время от времени у него вздрагивала то рука, то нога и он издавал легкий жалобный стон. Было такое впечатление, что он и во сне кого-то преследует.
Панин положил конверт себе на колени и одну за другой начал вынимать фотографии. Ему не терпелось увидеть, что же получилось.
На первой фотографии была поливалка, бьющая тугими серебристыми струями по асфальту Дворцовой площади. Номер машины вышел прекрасно. А вот номер красного «жигуленка», ехавшего в сторону улицы Халтурина, разобрать было невозможно, так как в кадре он получился «в профиль».
Прекрасно получились молодые ребята, пришедшие посмотреть на съемку: красивая, но сердитая девушка и какой-то осоловелый, а может быть просто пьяный, парень. Наконец Панин вытащил из конверта две фотографии пожилого мужчины, о котором рассказывали Максимов и Мартынов. Эти кадры особенно заинтересовали капитана. На одной карточке мужчина с портфелем только-только вышел из-за угла — его лица не было видно, только затылок. Что-то привлекло внимание мужчины, и, появившись на площади, он оглядывался назад.
Во втором кадре мужчина уже смотрел прямо в объектив. Лицо сосредоточенное, но ни тревоги, ни испуга на его лице Панин не разглядел. Значит, то, что привлекло внимание мужчины за углом, на улице Халтурина, не носило драматического характера. Или нервы у него были очень крепкие?
— Это кто? Пуговкин? — спросил хрипловатым голосом проснувшийся Никитин.
— Может, и Пуговкин. Вам, товарищ младший лейтенант, мы и поручим выяснить.
— Пожалуйста! — легко согласился Евгений.— Я, как посплю, на многое способен.
— Сейчас размножим этот портрет,— сказал Панин.— И в путь. На Миллионную. Сначала покажешь в ближайших от площади дэзах. Если не опознают, придется обходить квартиры.
Он вспомнил, что видел на улице Халтурина вывеску гостиницы.
— В гостиницу Академии наук заглянешь в первую очередь.
«Только почему этот человек сказал Максимову, что никого не видел за углом? — подумал Панин.— Один велосипед. Может быть, он на велосипед и оглядывался? Удивился, что тот лежит на пустой улице?» Это были праздные вопросы. Ответить на них мог только этот, чем-то похожий на актера Пуговкина мужчина.
— Не очень-то хорошее изображение,— заметил Никитин.— Резкость маловата. Оригинал бы раздобыть.
Как только они приехали на Литейный, капитан позвонил Максимову. Спросил, нельзя ли получить кусок пленки с «Пуговкиным».
— Нет проблем! — ответил Максимов.— Конечно, можно. Светлана настрижет вам этих кадров сколько нужно.— Но полчаса спустя раздался телефонный звонок и Лев Андреевич смущенно сообщил капитану, что кадры с запечатленным «мужчиной с портфелем» пропали.
— Этот кусок пленки, всего полметра, оператор отснял на новой бобине. Он вам рассказывал… Кадры бросовые. Сделали для вас отпечатки, и пленку Светлана выбросила.
— Куда выбросила?
— У себя в монтажной. Там есть корзина… Когда мы занимаемся монтажом, то бракованные обрезки в нее бросаем.— Предвидя вопрос капитана, Максимов добавил: — Я все осмотрел. Как назло, пленки нет.
— Не беспокойтесь, Лев Андреевич,— сказал Панин.— Мы распечатаем фото с тех копий, которые у нас есть.
— Значит, это не очень страшно? — повеселевшим голосом отозвался режиссер.— А то неловко как-то, пообещал — и опростоволосился!
— А если в вашей монтажной поискать как следует?…
— Дело в том, что искать негде, корзина пуста.
— А я так понял, что в ней должны быть горы обрезков.
— Теоретически. В том случае, когда идет монтаж. В последние дни монтажная пустовала. Сегодня Светлана специально пришла пораньше, отобрала для вас кадры, отнесла в фотолабораторию. Там отпечатали. Когда пленку вернули, кусок с мужиком она бросила в корзину. За ненадобностью.
Разговор с Максимовым оставил у капитана чувство неудовлетворенности. Его насторожила пропажа пленки. Конечно, на такой «фабрике», где снимаются и монтируются десятки фильмов, это могло быть делом обыденным. Смущали обстоятельства пропажи: по словам Льва Андреевича, монтажница бросила кинопленку в пустую корзину — монтажная в последние дни пустовала. Может быть, у них есть любители коллекционировать кадры из будущих фильмов. Какой-нибудь фанат или фанатка Орешникова? Но для того чтобы попасть в монтажную, нужно иметь ключ!