Никитин добирался до Великих Лук самолетом, а в Опухлики его довезли на стареньком «Москвиче» городского Управления внутренних дел.

Такого количества озер младший лейтенант не видел даже на Карельском перешейке. А стоя на берегу озера Большой Иван, он даже не нашел подходящих слов, чтобы высказать свое восхищение водителю «Москвича». Только поцокал языком.

Густой настой распаленной полуденным солнцем сосны висел над поселком. Песок, сосны да чуть поскрипывающая лодка у деревянных мостков — таким запомнился Никитину чистенький поселок со странным, одновременно и ласковым и коварным названием Опухлики.

Константина Демьяновича Вобликова младший лейтенант застал в саду возле небольшого и очень уютного домика с резными замысловатыми наличниками и лучистым, выкрашенным в голубой цвет солнцем на фронтоне. Вобликов собирал с грядок клубнику.

Никитин сразу узнал его, хотя сейчас, когда на Константине Демьяновиче были надеты одни лишь ярко-красные трусы, он уже не имел даже отдаленного сходства с актером Пуговкиным. Среднего роста, мускулистый, загорелый, Вобликов выглядел в жизни значительно моложе, чем на фотографии. «Отдохнул недельку — и преобразился»,— подумал Никитин, направляясь по узенькой, заросшей подорожником тропинке к прорабу-отпускнику. Заметив гостя, Вобликов выпрямился и внимательно разглядывал его. Миску с крупными, спелыми ягодами он держал, прижимая к загорелому животу.

— Бог в помощь! — весело сказал младший лейтенант, радуясь, что так быстро отыскал важного свидетеля.— Младший оперуполномоченный уголовного розыска Никитин! Из Ленинграда.

Если бы жаркое полуденное солнце не слепило Женю Никитина да был он чуть повнимательней, то заметил бы, как насторожился прораб, как закаменело его лицо.

— Что-то на стройке случилось? — спросил Вобликов.

— На стройке? — удивился Никитин и тут же сообразил, что прораб, наверное, забеспокоился о своей строительной площадке.— Нет, у меня к вам другое дело.— Он оглянулся, примериваясь, где бы удобно сесть, и заметил под яблоней стол и несколько красиво обработанных и покрытых лаком пней.

— Может быть, присядем? — предложил он Вобликову.

— Можем и присесть,— не слишком радушно согласился Константин Демьянович.

Они сели на лакированные пни. Миску с соблазнительной клубникой Вобликов поставил на стол. Отводя взгляд от ягод, Никитин спросил:

— Константин Демьянович, вы уезжали из Ленинграда шестнадцатого июня, рано утром?

Вобликов задумался, словно производя в уме какие-то сложные подсчеты. Младший лейтенант достал из своего «дипломата» бланк допроса и авторучку. Прораб все молчал.

— Может быть, я ошибаюсь? — сказал Никитин.

— Нет. Шестнадцатого, утром. Все правильно.

— Тогда вы должны нам помочь. Скажу по секрету: ну и побегали мы, разыскивая вас! — Никитин все время улыбался, пытаясь расположить к себе свидетеля, но лицо Константина Демьяновича оставалось настороженным.

— Я заполню сейчас бланк, и поговорим обо всем подробно.

— О чем говорить? Может, и бумага ваша будет ни к чему?

— Поговорим о том, что вы видели в то утро.— Никитин быстро начал заполнять бланк.— Значит, так: Вобликов Константин Демьянович, тысяча десятьсот…

— Тридцать девятого, русский, член КПСС, родился в Великих Луках,— машинально продиктовал прораб.— Не судился, не привлекался… Вы мне лучше скажите, зачем такую дорогу отмахали? За казенный счет.

— Константин Демьянович, шестнадцатого июня утром, выйдя из дома, вы пошли по улице Халтурина к Дворцовой площади? Так?

— Так.

— В каком месте вы перешли на противоположную сторону улицы?

— Ну разве такие мелочи запомнишь? Может быть, и вовсе не переходил!

— Ну как же не переходили? На Дворцовой площади вы появились из-за угла Морского архива.— Младший лейтенант достал из кармана фотографию, где Вобликов, только-только появившийся на площади, оглядывается назад.

— Сюрприз,— с сомнением в голосе сказал Константин Демьянович, разглядывая фотографию.— Похоже, что это я.

— Вы, Константин Демьянович. На Дворцовой площади снимали фильм, и вы случайно попали в кадр. Здесь вы оглядываетесь, потом поворачиваетесь лицом к аппарату. Вы ведь заметили съемочную группу?

— Заметил. Стояли табором у Александровской колонны.

— А что вы заметили на улице Халтурина?

Вобликов опять задумался. На щеках у него забугрились и тотчас же опали желваки.

— В такую рань на улицах пусто,— наконец заговорил прораб.— Я торопился, по сторонам не оглядывался…

— И вы ничего не видели… там… за углом? — Никитин не мог скрыть своего изумления.

— Ничего.

— Но вас даже спросили на съемочной площадке… Режиссер спросил: не видели ли вы актера на велосипеде? И вы ответили — актера не видели, а велосипед на асфальте лежит!

— Вас как зовут, молодой человек? — спросил вдруг Вобликов.

— Евгений Петрович.

— Евгений Петрович, у вас в чемоданчике магнитофон? — Он показал глазами на «дипломат», который Никитин положил на свободный пень.

— Да что вы! Нет там никакого магнитофона. Мы с вами потом запишем ваши показания — вот и все.

— Покажите!

— Раскрыть чемодан? — младший лейтенант растерялся.— Вы мне не верите?

— Покажите.

Никитин раскрыл «дипломат». Там вперемешку лежали общипанный батон, два плавленых сырка, электробритва, носовой платок и «Бойня номер пять» Курта Воннегута.

— Никаких магнитофонов, как видите,— обиженно сказал младший лейтенант. Мирила его с таким откровенным недоверием надежда, что теперь прораб заговорит. Но Вобликов оказался непредсказуем:

— Так вот, Евгений Петрович, ничего и никого на улице Халтурина я не видел. Да, ко мне кто-то обратился на Дворцовой с вопросом. Но я по рассеянности даже не понял его. А про велосипед вообще ничего не говорил. Не видел я велосипеда.

«Неужели преступники добрались до прораба раньше, чем я? — подумал Никитин.— Но как?»

— Константин Демьянович, обратите внимание на фото,— он сунул фотографию Вобликову прямо под нос.— Куда вы смотрите?

— Наверное, оглянулся на свой дом! — впервые лицо прораба осветило подобие улыбки.— Я все-таки на месяц уезжал! — Он взял крупную ягоду из миски и, оторвав листочки, отправил в рот. Никитин еле удержался, чтобы не последовать его примеру. Уж больно аппетитно выглядела клубника.

— Я, наверное, совершил ошибку, что не посвятил вас в подробности. В то утро, на улице Халтурина, можно сказать, в то самое время, когда там находились вы, совершено преступление. Похищен или убит известный певец Леонид Орешников. Вы, конечно, слышали о нем?

— Нет. Все эти крикуны для меня — на одно лицо.

Никитин чуть не прикусил язык, чтобы не выпалить какую-нибудь резкость. Чтобы так — о его любимом певце!

— Ну что ж. Кому поп, а кому попадья… Но эти, как вы выражаетесь крикуны, люди. И похищение человека — опасное преступление.

— Что вы мне прописи читаете! — недовольно сказал Вобликов и отправил в рот очередную ягоду. Он делал это, наверное, машинально, даже не вполне ощущая их вкус.

«Какое добро переводит!» — возмутился в душе младший лейтенант.

— Я вам не прописи читаю.— Он лихорадочно соображал, стоит ли намекнуть этому упрямому или запуганному человеку, что и его жизни угрожает опасность. Если преступники у него побывали — он и сам прекрасно знает об этом, если нет — можно напугать его. Когда Никитин и Панин обговаривали перед отъездом в Опухлики, как себя вести с прорабом, они, кажется, предусмотрели все варианты. Но и вообразить не могли, что свидетель откажется давать показания.— Не прописи,— повторил младший лейтенант,— а просто хочу, чтобы вы поняли: от вас зависит, сможем мы спасти жизнь человеку или нет.

— Это от вас зависит. Вы — милиция.

— Да ведь преступники видели вас! Видели! И фотография ваша у них есть. Как вы думаете, зачем?

— Вот потому я и молчу,— шепотом сказал Вобликов.— И буду молчать. И даже от этих своих слов отопрусь, если вздумаете приобщить их к делу. Поняли? Потому, что сейчас я вам понадобился, вы и за тридевять земель приехали. А когда свое заполучите, я один на один с бандитами останусь. Вы даже шагу не шагнете, чтобы меня защитить!

— Вот вы и высказались. Прекрасная речь. Яркая.— Никитин говорил очень спокойно, хотя внутри у него все клокотало от злости.— Мы так и запишем в протоколе: от дачи показаний товарищ Вобликов Константин Демьянович отказался. А за это, кстати, его могут и к уголовной ответственности привлечь.— Он протянул бланк прорабу: — Распишитесь.

Вобликов демонстративно отодвинул его, оставив на бумаге красное пятнышко клубничного сока.

— Что? И подписывать не желаете? Логично. Так и изобразим: «Подписать протокол гражданин Вобликов отказался».

Никитин вышел на дорогу. У «Москвича» были распахнуты двери, а молодой шофер спал, сладко похрапывая.

«Что же мне делать? — думал младший лейтенант.— Хоть не возвращайся. Кто мне поверит, что свидетеля не смог разговорить? Засмеют».— Он не на шутку расстроился и стоял у машины в нерешительности. Уезжать в Ленинград с пустыми руками никак не хотелось.

— Евгений Петрович! — окликнул его проснувшийся шофер.— Как охота?

— С пустыми руками,— тихо сказал Никитин. Краем глаза он заметил, что прораб подошел к калитке и смотрит на них. Показывать свое огорчение младший лейтенант не собирался.

— Едем, Коля! Мы свое дело сделали.— Он кинул кейс на заднее сиденье и сел рядом с водителем.

Из Великих Лук Никитин позвонил в Ленинград. Панин молча выслушал младшего лейтенанта, лишь время от времени отрывисто бросая: «Так! Так-так!» А когда Никитин закончил, капитан сказал: «Интересно»,— и долго молчал.

— Мне-то чего делать? — спросил Евгений.

— Поскорее возвращаться. Ты здесь позарез нужен.

— А с этим хмырем как?

— Да никак! Ты же не будешь ему пятки прижигать? Законом не предусмотрено.

То, что капитан ни в чем не упрекнул, и обрадовало и удивило Никитина. Он знал, сколько надежд возлагал Панин на «мужчину с портфелем».