Фризе проснулся от завывания милицейской сирены. Ее звук постепенно отдалялся и отдалялся и наконец затих в стороне Лужников. Когда отец Владимира, Фризе-старший, впервые приехал в США на научную конференцию, ему больше всего досаждали сирены полицейских автомобилей по ночам.

«Как они там спят? — ворчал он по приезде. — Чтобы выдержать такое безобразие, надо быть глухим». Как бы он сердился, доживи до нынешних времен!

У Петра Фризе имелись и более серьезные причины подозревать янки в повальной глухоте. По его мнению выходило, что у американцев начисто отсутствует способность слышать, что говорят о них другие. Не американцы.

Старенький будильник, без стекла, с облупившимся циферблатом, показывал десять часов. У Владимира мелькнула мысль о том, что Люсенда нашла будильник там же, где и залежалые, давно просроченные таблетки от бессонницы. На городской свалке.

Генерал все еще спал. Теперь уже без красной шапочки. Лицом к стене. На большой темной плешке — не то загорелой, не то давно немытой — выступили бисеринки пота. У сыщика эта плешка, бисеринки пота, похожие на капли смолы, вызвали приступ нехороших мыслей. После откровений Люсенды бомж сделался ему ненавистен.

Отвернувшись, Фризе пробормотал: «Не введи нас, Господи, во искушение. Спаси нас, Господи, от лукавого».

При дневном свете комната выглядела совсем убого. Кровать, старый диван-оттоманка. Владимир вспомнил забытое словечко из прошлого.

Одежда висела на стене на гвоздиках. Шкаф отсутствовал. На этажерке — целый зверинец. Фарфоровые слоны, жирафы, лошади, мартышки… Некоторые фигурки были очень изящные и могли бы украсить любую коллекцию. Если бы не один большой изъян — все звери были калеками. Трещины, отбитые носы и конечности, щербины. Зоопарк калек. На городской свалке Люсенда не только зарабатывала себе на хлеб.

На столе, покрытом клеенкой, гордо возвышалась пустая бутылка из-под очень дешевого портвейна. Владимир обратил внимание на то, что бутылка чисто вымыта.

«Чего ради тогда она красуется на самом видном месте?» — подумал сыщик и поднялся с дивана. Подошел к столу. Под бутылкой лежала записка. Крупным детским почерком было написано:

«Володя, я пошла в магазин. Васеньку не буди, он поспит до полдня. Скоро приду. Л.».

Свое послание хозяйка изобразила на плотном белом листе. Лист этот повидал на своем веку немало. Ржавого цвета круг от бутылки портвейна, характерный отпечаток кроссовки, пара жирных пятен — все эти следы жизнедеятельности человека уместились на площади размером в половину стандартного листа для ксерокса.

Фризе взял записку в руки. Перевернул.

То, что перед ним был финансовый документ, сомнений не вызывало, но за все время своей службы в районной прокуратуре, за годы, когда он занимался частной практикой, такие документы Владимиру никогда не попадались. А главное — не попадались документы, в которых бы значились такие суммы.

Австралийский Банк Развития обращался к Дойче Банку с просьбой принять наличными пятьдесят миллионов долларов США и открыть счет на имя госпожи Анны Б. Доценко. Деньги предназначались для покупки недвижимости в Федеративной Республике Германии.

Бланк был отпечатан на немецком языке. И на немецком заполнен. Заполнен очень аккуратно и четко. Почти каллиграфическим почерком. Только подписан по-русски: «А. Доценко».

Фризе сунул листок в карман. А если Люсенда спросит, куда он дел записку? Что ответить? Сделал самолетик и пустил в окно? Что у него хобби — собирает автографы знакомых девушек?

Где-то в глубинах квартиры хлопнула дверь.

Легкие шаги протопали по коридору.

— Проснулся, гостенек? — Хозяйка стояла на пороге комнаты с авоськой в руке и улыбалась. — А у меня батончик свежий. Горячий!

Она и сама выглядела свежей. Школьница, вернувшаяся с прогулки. Но, несмотря на приветливую улыбку, в глазах Люсенды — теперь Фризе увидел, что они небесного цвета, — проглядывала печаль.

Девушка положила авоську на стол. Подмигнув, убрала бутылку:

— Записку прочел?

— Не пойму, на каком языке ты мне написала. — Фризе помахал бумажкой.

— Да не там читаешь! Переверни!

— Прочел я, прочел. Шучу. Бумагу тоже со свалки приносишь?

— Скажешь! Васенька где-то подобрал целую пачку таких листков. Наказал выбросить, да я несколько листов прижала. Те, что поплотнее.

Фризе насторожился. Почувствовал, что стоит на пороге разгадки непонятной истории с долларами, от которых так открещивался его клиент, ограбленный коллекционер Цветухин. Чтобы не показывать своей заинтересованности, он круто переменил тему разговора:

— Что ты все «Васенька» да «Васенька»? Он тебе по шее за это не накостыляет?

— За что? За «Васеньку»?

— Ну да! Сю-сю-сю да сю-сю-сю!

— Ой, насмешил! Кто ж на ласковое слово обижается? А у него слова только и остались. — Она многозначительно посмотрела на Фризе. Наверное, хотела напомнить ночной разговор.

— Мне бы «Володенька» надоел.

— «Володеньку» надо заслужить! — с вызовом ответила девушка и деловито принялась выгружать из авоськи продукты: батон, кирпич черного хлеба, пакет молока. На свою записку она больше не взглянула.

Фризе незаметно опустил записку в боковой карман пиджака, висевшего на спинке стула. И больше не стал задавать никаких вопросов. Решил, как только представится возможность, провести в комнате небольшой обыск. Может быть, остались и еще какие-нибудь «плотные листочки».

— Что вы там шушукаетесь? — неожиданно подал голос Генерал. — Думаете, я сплю? Все слышу.

Бомж сбросил на пол одеяло. Сел. Грязная дырявая тельняшка и теплые кальсоны придавали ему домашний вид. Фризе удивился. Он помнил, что, укладываясь в постель, бомж не позволил Люсе стащить с него генеральскую форму.

Заметив на столе хлеб и пакет молока, Василий спросил:

— Как на воле?

— Плохо, Васенька. — Люся наклонилась к нему и торопливо зашептала в ухо.

— Да говори ты нормально! Все свои. — Бомж зыркнул на Фризе. Нахмурился: — Володька, ты с Люськой еще не… того?

— Чего мелешь, чего мелешь! — запротестовала девушка.

А Владимир спокойно ответил:

— Еще не того.

— Нашли о чем погаными языками чесать! Коленьку-то подстрелили!

— Во бляха-муха! Подстрелили? Менты?

— А я знаю? В булочной продавщица сказала — утром во дворе труп нашли. Старика. Ментов понаехало! По квартирам ходили, свидетелей искали.

Фризе с огорчением подумал о том, что Люсенда ему и словом не обмолвилась о смерти Колизея. Ждала, когда проснется Васенька. Почему?

— Точно ли Колизей? — спросил Генерал.

— Точно, точно! Как портрет продавщица обрисовала, я так и обмерла. Он! Точно. Две дырки в груди и одна — в затылке.

Люсенда сказала так, словно эти три раны и были главным подтверждением того, что убит Николай Тарасович.

— А все остальное? — Глаза-щелочки Генерала так и впились в Люсино лицо.

Теперь у Фризе не было сомнений в том, что распихивал по карманам Колизей, когда они бежали с чердака.

— Спроси чего попроще.

Васенька несколько минут сидел молча. Даже глаза прикрыл. По сошедшимся гармошкой на лбу морщинам, по напряженному лицу можно было догадаться, как медленно протекает у него мыслительный процесс.

— Значит, он во двор успел забежать? — спросил наконец Генерал. — Подале от лестницы.

— Успел. Да что толку? Менты и ко мне нагрянут. Не счас, так потом. Спрячу вас под кровать.

— Уходить надо, — отрезал бомж. — Я не ментов боюсь.

— Куда уходить?

— На кудыкину гору.

— Меня Памперс звал в одно местечко… — Фризе пересказал все, что услышал от Памперса про лес по Усовской железнодорожной ветке.

Не упомянул только про черный «линкольн».

— Развесил уши, — проворчал Васенька и, поднявшись с кровати, стал одеваться.

Люся нарезала хлеб, поставила на стол три разнокалиберные чашки. Разлила в них молоко.

— Пивка бы, — вздохнул бомж, с ненавистью посмотрев на молоко. Тем не менее взял самую большую чашку, выпил ее залпом и наполнил снова. — Нам бы отсюда выбраться. Найдем место и получше. В Питере-то сможешь устроить?

— Мне там делать нечего.

— Ну-ну! — Генерал выпил вторую чашку молока и опять сел на кровать. К хлебу он не притронулся.

— И чего ты все Памперса поминаешь? — решила поддержать своего покровителя Люся. — Он, правда, был мужик добрый. Ласковый. Но зануда… Спасу нет. И язык без костей.

— Почему говоришь «был»?

Люся и бомж обменялись быстрыми взглядами.

— Был да сплыл. — Генерал насупился. — Мужики трепали — получил большой отлуп и помер. А баба не врет. Балабол твой Памперс. Знаешь, почему он свою кликуху получил?

— Нет, — Фризе вспомнил слова Памперса о том, что ехидными прозвищами награждал своих знакомых Николай Тарасович.

— Увидел однажды по телебачению рекламу памперсов и заплакал. Кабы, говорит, раньше знал про эти штуки, никогда от жены не сбежал. Она ему тройню поднесла. Трех девчонок. Бедный мужик днем вкалывал, а по ночам пеленки стирал. — Генерал засмеялся и тут же резко оборвал смех. — Хрен с ним! Надо думать, как с хаты свалить по-тихому. А то и сами попадем, и Люську подставим.

Фризе достал из своей сумки терьера и протянул Люсенде:

— Возьми, хозяюшка. На память о постояльце.

— Ой! Володенька, какой ты добрый! — Она прижала игрушку к груди. — Собачка — прелесть.

— Сваливаем, твою мать. — Генерал дернул Фризе за рукав. — Развели тут!…