Утром Эльзу разбудил телефонный звонок. Она потянулась, огляделась, вспомнила, где находится, и где может лежать сумка, из которой доносились звуки «La vie en rose». Не взглянув на экран телефона, Эльза нажала кнопку.
— Алло.
— Эльза, ты где вообще?! Мы с матерью ждем тебя дома вторые сутки! Ты должна приехать и все объяснить.
Это был свекор, встречи с которым чудом удалось избежать накануне.
— Не думаю, что вы чего-то не знаете.
— Сын сказал мне, что ты, как узнала о его сложностях, сразу же бросила его и подала на развод. Я обещаю, что тебе ничего не достанется, слышишь, Эльза?! Ничего! Ты ничего не получишь, шлюха!
— Если кто из нас и шлюха, то это ваш сын. Я подала на развод после того, как узнала, что есть девушка, которая от него беременна. И еще одна, которую он везде водит как свою жену.
— Все это бабские фантазии! Я скорее убью тебя, чем отдам хоть копейку. Ты поняла?
Эльза нажала отбой. Вот тебе и доброе утро! И откуда он только знает ее новый номер? Надо будет рассказать Вадиму Сергеевичу.
Впрочем, она неплохо выспалась, на этот раз проигнорировав, что ее опять поселили в четный номер. Кажется, она училась управлять числами.
На часах было десять, а в контору к адвокату надо было идти к четырем. Эльза решила привести себя в порядок, где-нибудь позавтракать, погулять. А еще очень хотелось зайти в театр, она по нему скучала… После — на вокзал, чтобы забрать, наконец, папку Стаса из камеры хранения. В ней, кажется, лежат все документы, связанные с бизнесом. Может, Вадим Сергеевич найдет там какой-то компромат на свекра и утихомирит его? Было бы неплохо.
Эльза медленно шла по городу, рассматривала прохожих, дотрагивалась до фасадов старых домов, иногда поднимая глаза к небу. В общем, все делала, как обычно, и ждала, что ее вот-вот накроет волной счастья и умиротворения. Но что-то случилось с городом, он больше ее не вдохновлял. Может, это усталость? Кто угодно устанет от такой череды передряг…
Эльза больше не видела красивых людей, прохожие не были ей интересны, их речь казалась грубой и неправильной. Остановившись возле цветочницы, она попыталась выбрать букет. Но цветов не хотелось. Женщина ей улыбнулась, начала неестественно хлопотать, расхваливая товар. Эльзе вдруг подумалось, что не зря она стоит возле театра — наверное, перед спектаклями, нет-нет, да и продастся пару букетов. И торгует она на самом деле не цветами, а тем, что они, актеры, называют признанием.
Эльза повернулась и пошла к театру. На проходной, кутаясь в фиолетовую шаль, плакала Николетта.
— Николетта, что случилось?
— Иди, Лизанька, иди. Ничего, сейчас пройдет.
Эльза прошла вперед по коридору, затем вернулась. Интересно, часто она раньше вот так проходила мимо плачущих людей?
— Николетта, расскажите, в чем дело.
— Ой, деточка, ничего страшного… У меня просто, — женщина всхлипнула, — болеет кошка, старая она… Я ее люблю очень. Надо к врачу, а денег нет совсем. И она умрет, вот я тут сижу, а она, может, умирает уже… А я должна тут сидеть, даже не там.
И женщина уткнулась лицом в шаль. Плечи ее подрагивали.
— Николетта, давайте я посижу тут, а вы отнесете кошку к врачу. Нет, отвезете на такси. А потом принесете с собой сюда. Я дам вам денег.
Николетта перестала плакать и посмотрела на нее, как на сумасшедшую.
— Правда? Зачем это вам, Лизанька, тратить деньги на мою кошку?
— Ну, вот так я хочу. Какая разница?
Эльза сама набрала номер такси с телефона проходной, а затем легонько подтолкнула Николетту к выходу и сунула ей деньги.
— Идите, лечите кошку. Я подожду тут. Знаете, куда везти ее?
— Конечно, знаю, я ее много раз к этому доктору возила…
Эльза грустно опустилась в кресло вахтерши. Обивка этого старого кресла когда-то была бархатной и темно-зеленой. Интересно, откуда его принесли? Неужели в зале когда-то были такие кресла? Или в гримерных? Эльза отогнала от себя романтичные мысли об актрисах прошлого, которые сидели в этом кресле и поднимались по ступенькам театра, которые она видела из окошка проходной. Сколько людей отсюда видит Николетта? Да и смотрит ли она на людей? Наверное, смотрит, в отличие от нее, Эльзы. И мир ее не вымышленный, а самый что ни на есть настоящий. Кошка вот болеет, и еще, наверное, есть муж, дети, внуки. Будут ли у нее когда-нибудь внуки? Скорее, нет. Как можно рожать детей, когда вокруг столько горя? Эльза вспомнила суд, и ее передернуло. Хорошо, конечно, что она отдала Марии кулон, но вот сколько там бывает таких «Марий»? Тысячи, наверное. И это ужасно.
За полчаса мимо вахты не прошло ни одного человека. Это и понятно — до начала репетиций еще часа два… Она успеет побродить по театру, даже с учетом Николеттиной кошки. Надо было спросить, как ее зовут. Сидеть было неудобно: кресло местами провалилось, и оттого было неровным, а при движении поскрипывало и качалось. В каморке было душно, и Эльза открыла дверь, вытянув ноги в проем.
Интересно, а если вот сейчас зайдет вор, и она поймет это, что она должна делать? В театре красть, конечно, нечего, даже костюмы и реквизит по большей части не новые, но вот если найдется такой сумасшедший, например… Ведь это наверняка входит в обязанности Николетты. Может, есть какая-то тревожная кнопка? Эльза поискала под столом, потом вокруг стола, который занимал ровно половину каморки и стоял впритык к стенам. Желтый стол тоже не выглядел новым, края его были оббиты, и какая бы то ни было кнопка в него вряд ли вмонтирована… Боже, какая нищета! Почему она раньше не замечала, что работает в таком нищем театре? И тут Эльзу осенило: телефон. В случае чего Николетта обязана дозвониться в полицию по телефону. А если она не успеет?
Сложно представить себе жизнь этой женщины, и особенно работу. Эльза посчитала, сколько лет она пробегала мимо Николетты, едва поздоровавшись, и никогда не задумываясь о том, как та живет. Мимо скольких людей она так пробегала? Неужели у каждого человека мир вот такой — свой собственный, окруженный искажающими пространство и время стеклянными стенами? Неужели все вот так ничего не замечают?
Подъехало такси, из него почти выпрыгнула Николетта с каким-то свертком в руках. Запыхавшись, она подбежала к Эльзе:
— Никто не приходил, не спрашивал меня?
— Нет, не беспокойтесь.
На лице вахтерши отразилось разочарование. Эльза подумала, что она, возможно, впервые за все годы оставила свой пост.
— Как зовут вашу кошку?
— Марина…
— Почему Марина?
— Лизанька, вы уж простите меня, это в честь вас. Мне ее когда отдали, она была вся такая важная, такая грациозная…
Николетта развернула сверток, в котором оказалась обыкновенная рыжая в полоску кошка с закрытыми глазами.
— Что с ней?
— Наркоз. Врач делал ей операцию. Ничего, отойдет, я сейчас ее здесь уложу…
Вахтерша быстро соорудила из лежащих в углу коробок лежанку для кошки, сняла шаль, закутала в нее животное и замешкалась.
— Лизанька, может, подержите ее пока, я за водой сбегаю. Врач сказал, что она пить захочет, когда очнется.
Эльза достала из сумки бутылку минералки.
— Такая вода подойдет?
— Да, конечно.
Николетта села в жалобно скрипнувшее кресло, положила кошку на колени, достала из ящика стола ложку и положила рядом с бутылкой воды.
— Спасибо тебе, Лизанька, у меня прям камень с души упал… Как подумаю, что она умереть могла, так самой аж жить не хочется. С утра ревела тут, как белуга. Привыкаешь к этим зверям, она у нас как член семьи.
— Не за что, Николетта. А у вас-то деньги на еду есть?
— Мы со стариком перебьемся как-нибудь. У него пенсия скоро, а нам, может, зарплату выплатят — вон за три месяца должны уже, так?
Николетта подмигнула ей, как товарищу по несчастью. А Эльза подумала, что театральная зарплата ее никогда не интересовала — в качестве источника дохода расценивать ее было нельзя. Сколько же тогда получает Николетта? И Эльза снова потянулась за кошельком.
— Николетта, вы не обижайтесь, возьмите немного денег…
— Нет, не стану, я не попрошайка.
— А если кошке что-нибудь понадобится? Если ей станет плохо?
В глазах вахтерши блеснули слезы:
— Нет ничего хуже, когда плохо тому, кого любишь, а ты не можешь помочь — из-за денег, из-за этих проклятых денег… Но если ей не понадобится, я куплю себе мазь для спины, можно?
Эльза вынула из кошелька несколько крупных купюр и с грустью подумала, что это, наверное, целая зарплата Николетты.
— Возьмите.
— Что ты, деточка, это много.
— У меня еще есть, возьмите. У меня …богатый муж.
— Ему очень повезло с женой, Лизанька.
— У вас спина, наверное, из-за кресла болит, оно неудобное.
— Неудобное, да, но это ревматизм, деточка, старая я уже совсем. Жизнь незаметно пролетает как-то: ничего не сделал, а уже почти умер… Вот как.
Прощаясь с Николеттой, Эльза подумала, что надо бы перед отъездом купить ей новое кресло.
Театр тоже не вызвал эмоций. Может, что-то произошло с ней, может, душа очерствела и стала неспособна чувствовать прекрасное? Выйдя на сцену перед пустым залом, Эльза попыталась представить себе, сколько актрис прошлого вот так же выходили из-за кулис, меняя настоящую жизнь на спектакль. Но все великие актрисы выходили на сцену совсем не этого театра. Были и здесь таланты, конечно — местного масштаба. А сейчас их почти нет… Смелые и талантливые уезжают, остаются лишь актеры со средними способностями и те, у кого есть талант, но нет смелости — причем последних меньше. А еще остаются такие, как она — которые живут в другой реальности. Как там Николетта сказала о кошке? Важные и грациозные. Конечно, ей хлопали и дарили цветы, отец был доволен, муж — не очень. Такая маленькая, по-своему гармоничная жизнь. Незначительная жизнь в незначительном театре… Эльза быстро прошла через сцену и нечаянно дотронулась до кулисы. Ткань была мягкой и очень пыльной. Эти пылинки она еще долго пыталась стереть с пальцев салфеткой, спускаясь по лестнице к черному ходу.
Теперь надо зайти в городской сад, пройтись по центральной аллее, взглянуть в глаза любимым барельефам писателей, посидеть у старинного фонтана. Ведь, уехав отсюда, она при мысли об этом городе наверняка будет представлять себе именно этот парк… Парк, который всегда был любимым местом ее прогулок.
Сегодня здесь было многолюдно: мамы с колясками, зеваки, студенты с ноутбуками — в центре города всегда бесплатный интернет. Рядом с парочкой дорого одетых студенток на скамейку присел нищий. Они зашикали на него, он огрызнулся, девчонки встали и, покачиваясь на высоких каблуках, недовольно ушли. Точно так же покачиваясь, на площадке перед фонтаном бродили голуби. Скучающий фотограф, стряхивая на тротуар пепел тлеющей сигареты, провожал прохожих бессмысленным взглядом. Эльза подняла глаза: в фонтане по-прежнему жила радуга. Это был прекрасный фонтан. И прекрасный парк. Но они больше не принадлежали ей, не занимали места в ее сердце. Это ощущение что-то смутно напомнило Эльзе. Пытаясь вспомнить, когда ее уже так остро поразило собственное безразличие к происходящему, она, не глядя по сторонам, вышла из парка и машинально направилась вверх по узкой улице, по направлению к отцовскому дому. Так, как в тот роковой день. И вдруг поняла: то же самое она чувствовала в суде, думая о Стасе. Вот оно что. Она не любила мужа и развелась с ним. А теперь она больше не любит этот город и должна уехать из него. Все верно.
Внутри было пусто, но Эльза старалась не думать об этом. Сложная задача, особенно когда разбираешь документы из пыльной папки, в прошлой жизни хранившейся в сейфе твоей квартиры. Надо же, у нее еще совсем недавно была любимая работа, любимый город, муж, квартира и даже сейф… А теперь вот чемодан с вещами, эта папка и неясные планы.
Часть документов выглядела понятно: дарственная, оформленная свекром на Стаса, какая-то бухгалтерия — вероятно, нелегальная, несколько договоров — судя по всему, связанных с бизнесом свекра… Тоже, небось, не все чисто, раз в сейфе хранили. Еще какая-то дарственная, подписанная неровным почерком… Эльза почти отложила ее в сторону, и тут одна из фамилий словно напомнила ей что-то… Беспалый! Боже, да это же тот, кого убили… Любовник Олиного мужа. Откуда его документы в этой папке?
Первым побуждением было позвонить Стефану. Но Эльза, немного подумав, набрала номер Ольги.
— Оля, извини, я без предисловий. Слушай, я, когда уезжала, ну в тот день когда мы встретились… Забрала папку Стаса из сейфа, чтоб потом шантажировать его, если надо будет. Там документы всякие… Она была на вокзале в камере хранения. Я сегодня забрала ее и там нашла …какой-то документ Беспалого.
— Ничего себе новости! И какой?
— Слушай, я не знаю. Какая-то дарственная.
— Кто кому дарит?
— Да я не читала толком… Вот. Вроде он передает в дар два банковских счета какой-то Паскал Даниэле. Не знаешь, кто это?
— Не имею представления. Впрочем, как-то я слышала от моего ненаглядного, что у Беспалого есть сестра — то ли сводная, то ли двоюродная, в общем, какая-то седьмая вода на киселе… Но как зовут — не знаю. А что за число там, на договоре?
— Число, сейчас… Ох!
У Эльзы перехватило дыхание, Ольга тяжело дышала в трубку.
— Эльза, что за число там, на документе?
— Число… За день до нашего с тобой знакомства. Стас, наверное, положил этот документ в папку в тот день, когда я ее забрала. Мне страшно, Оля. Что все это значит?
— Ну, может, значит, что полиция перестанет доставать меня и моего бывшего мужа.
— Но при чем тут Стас?
— Не знаю, дорогая. Успокойся и не плачь. И …отнеси эти документы в какое-то надежное место. Ты где вообще живешь сейчас?
— В гостинице…
— В гостинице! Ну и скажи: надо было тебе туда возвращаться?
— Да, надо было, Оль. Но я уже почти все тут закончила. Ты, кстати, развестись не хочешь? Пока я тут, и в наличии есть хороший адвокат?
— Как я могу развестись на расстоянии? Приезжать не буду, не проси даже.
— А вдруг это возможно? Я спрошу у Вадима Сергеевича, он, кажется, мой ангел-хранитель.
— Да уж, не дай бог проблем, от которых хранят такие ангелы. Документ ему покажи, пусть скажет, что делать.
— Так и сделаю. Обнимаю тебя.
— Позвони вечером, расскажешь. А то волноваться буду.
Оля сказала это таким же тоном, каким тогда, сто лет назад, на пирсе предложила поехать в гости к Наташе. Эльза улыбнулась в трубку:
— Я очень тебя люблю.
А в ответ услышала короткие гудки.
Вадим Сергеевич ходил по кабинету, держа в руках лист бумаги, который принесла Эльза. Лицо его было озабоченным и хмурым. Потом положил документ на стол.
— Не думал, что твой муж может быть причастным к этому делу.
Эльза пожала плечами:
— Похоже, я многого о нем не знала.
С момента, когда она переступила порог адвокатской конторы, ей стало легче дышать, а чувство опасности, нахлынувшее в момент, когда она открыла принадлежавшую Стасу папку с документами, почти прошло.
— Вадим Сергеевич, я хочу оставить у вас всю папку, можно? И еще… Я хотела бы попросить вас просмотреть все документы, может, там есть что-то, компрометирующее моего бывшего свекра. Он звонил мне на новый номер, угрожал. Я его боюсь.
— Уверен, у меня получится его утихомирить и без компромата. Не волнуйся, Лизанька.
Эльза с облегчением вздохнула и спросила то, что ее больше всего беспокоило в данный момент:
— А меня не посадят за то, что я украла документы у мужа?
Ее собеседник сел в кресло напротив, посмотрел на нее внимательно и твердо ответил:
— Нет, Лизанька, тебе ничего не грозит. Все эти документы — ваша совместная собственность, как и все, что было в вашем доме, когда вы еще были женаты.
— Но теперь-то мы разведены. Он может потребовать все это назад…
— Уверен, он не знает, что документы у тебя. Помнишь, он упомянул кого-то, когда шел обыск?
— Да, говорил о какой-то приятельнице, которая заходила, и он оставлял ее в квартире одну. Боже, сколько их было у него! Приятельница, беременная Аня, и еще эта Дана, которую принимали за его жену… Как я могла всего этого не видеть?
Адвокат встал с кресла и быстрым шагом подошел к столу.
— Как, ты говоришь, ее зовут?
— Аня…
— Нет, другое имя.
— Дана. О которой Аня думала, что она его жена, я вам рассказывала…
— Лизанька, эту женщину, которой Беспалый подарил два банковских счета, зовут Даниэла… Даниэла Паскал. Это, может, и есть Дана. И, возможно, именно ее и подозревал в хищении документов твой муж. Думаю, надо сделать нотариально заверенную копию документа и позвонить в полицию. Стефан еще занимается этим делом?
Эльза вспыхнула, как будто адвокат спросил ее о чем-то неприличном.
— Да. Кажется, да…
Стефан, все бросив, примчался в контору Вадима Сергеевича ровно через десять минут после звонка. Просмотрев документ, он позвонил в комиссариат, попросив объявить в розыск Даниэлу Паскал. А после, положив трубку, спросил:
— Эльза, скажи, а эта девушка, которую ты фотографировала у себя дома…
— Аня.
— Да, Аня. Она не рассказывала тебе ничего о той Дане? Ничего такого, что помогло бы нам ее найти? Если это окажется она, конечно…
— Нет, не рассказывала, но они много раз виделись, может, что и знает… Только я не знаю, как найти Аню. Даже фамилии нет.
— Ну, фамилия — это дело техники. Как, впрочем, и адрес, — Стефан впервые улыбнулся, он выглядел так, словно только что решил сложный ребус. — Тогда же скорая помощь к ней приезжала, у них и узнаю.
И чуть не вприпрыжку выскочил из кабинета, едва успев попрощаться. Адвокат с улыбкой посмотрел на Эльзу:
— А он человек, увлеченный своей работой. И работой небезопасной. Лизанька, тебя это не пугает?
— Вадим Сергеевич, у меня с ним ничего нет. Только легкий флирт, да и тот странный. Перед началом этой истории с убийством я узнала, что Стефан — мой театральный поклонник. Что ходит на все спектакли, давно влюблен. А потом он появился в качестве следователя. Иногда как будто ухаживает за мной, заботится, потом вдруг пропадает. И все. Бог его знает, что там на уме.
— Надо же, я думал, что вы встречаетесь. А, впрочем, ладно. Может, он стесняется? Я тоже такой был… И потерял поэтому одну прекрасную женщину…
Эльза вышла из конторы, и на душе у нее было легко. Кажется, скоро развяжется еще одна веревочка, которая соединяет ее с этим городом. Но есть еще большая нерешенная проблема — отец. Отец, который сказал ей, что мать пропала, а сам не только знал, где она, но и сделал все для того, чтобы она сюда не приехала… Конечно, он ревновал, это ясно. Но вот так держать в неведении дочь? Не отдать жене паспорт? Это уже слишком. Надо поговорить с ним, с глазу на глаз, как взрослые люди. И все выяснить. Все понять, разобраться. Иначе она не сможет простить его. А, не дав ему этот шанс, однозначно уедет с тяжелым сердцем. И Эльза решительно направилась в сторону родительского дома.
Когда она вошла во двор, отец сидел в саду на стуле и читал газету. Она готова была поклясться: он ее видел, но специально не повернул головы.
— Папа, здравствуй. Я пришла с тобой поговорить.
— Мне не о чем с тобой разговаривать.
— Может, тебе интересно будет знать, что я больше не на подписке, и собираюсь переехать в другой город?
— Никуда ты не денешься отсюда.
— Почему это?
— Потому что это глупо. И еще, потому что я так сказал. И вообще, я предпочел бы, чтобы ты вернулась к мужу.
— Мы официально оформили развод, а Стас — за решеткой.
— Ты его сдала, что ли? Хорошая жена…
— А ты что, знал, что он занимается чем-то противозаконным?
— А то ты не знала. Но замуж-то за него пошла.
— У нас дома нашли оружие. А это не шутки.
— Кто нашел? Менты, которых ты привела? Ты хоть понимаешь, что никогда больше не найдешь такого хорошего мужика? Ты дура, ты стареешь, и ты уже никому не нужна. А так жила как у бога за пазухой… Уйди лучше, не зли меня!
— А еще у него в папке с бухгалтерией обнаружился документ, который говорит о его связи с убийством Беспалого. Это тоже ерунда, по-твоему?
— Ты что, украла у мужа документы?
— Не украла, а взяла. Я тогда была еще его женой, и все у нас было общее. Я, кстати, у тебя тоже документы взяла.
— Я видел. Принесешь и положишь обратно.
— Нет, папа. Они в суде. Потому что мама жива, я ее видела и скоро привезу сюда.
— Что? Старая шлюха жива? Даже не говори мне о ней!
Отец отшвырнул газету. Лицо его побагровело, глаза как-то нездорово заблестели. В первый момент Эльзе стало страшно, как в детстве. Будучи подростком, она от этих вспышек гнева убегала в свою комнату и запиралась на ключ. Но ей никогда не приходило в голову противостоять отцу. Она его боялась. Вот сейчас, в эту минуту Эльза поняла: она всегда его боялась, всю жизнь. Было в его характере что-то странное, непредсказуемое, отчего он мгновенно, беспочвенно становился агрессивным. И еще у него не было рамок, никаких сдерживающих факторов. Разозлившись, он позволял себе все, что угодно: бить посуду, ломать мебель, грязно материться. Мог даже ударить ее, если она не успевала убежать. За годы замужества Эльза подзабыла эти детские впечатления, но сейчас они нахлынули с такой силой, как будто ей по-прежнему пятнадцать, дверь закрыта, и бежать некуда…
И тут страх внезапно отключился, будто выключателем щелкнули. Эльза оглянулась по сторонам в поисках чего-то тяжелого: на случай, если отцу вздумается угрожать ей. Вспомнила о газовом баллончике в сумке: он валялся там уже несколько недель, коллега как-то дала его Эльзе после поздней репетиции, а забрать забыла. Сумка висела за спиной на стуле. Эльза открыла ее, нащупала баллончик, положила в карман пиджака. Отец орал так, что слышали, наверное, все соседи:
— Я сделал тебя человеком, заботился о тебе, столько тебе дал. Жизнь на тебя потратил. А тебе нужна эта старая шлюха, которая тебя бросила! Тебя и меня! Я думал, она давно в канаве сдохла, падаль!
— Не оскорбляй маму. Она всегда нужна была мне, любая. И ты отлично знаешь это. И …я хотела бы быть на нее похожей, она чудесная. Она всегда любила меня, следила издалека за моими успехами. Заметь, издалека, потому что ты не вернул ей документы, и она боялась. Как ты мог это сделать?
— Да для твоего же блага я это сделал, дура. Пошла вон отсюда, проститутка!
— Я, собственно, и зашла попрощаться. Перед отъездом. До свидания!
Эльза встала, взяла сумку и, не оборачиваясь, уверенно пошла по дорожке к выходу. В ушах так стучала кровь, что она даже не слышала стука собственных каблуков. Почти дойдя до калитки, вдруг почувствовала, как что-то больно ударило ее по ноге. И в ту же секунду прямо за спиной услышала грохот. Обернувшись, поняла: это, разбившись об асфальт, разлетелся деревянный стул, который отец кинул в нее.
— Вернись обратно, я не закончил! Сволочь, малолетка!
Его тон впервые в жизни вызвал у нее не страх, а ярость. Эльза неожиданно для себя подняла с асфальта обломок стула и швырнула в отца. Он увернулся и двинулся прямо на нее.
Когда она достала газовый баллончик, как успела снять предохранитель? Идя быстрым шагом от родительского дома, который несколько минут назад перестал быть таковым, она пыталась понять — что ей теперь делать. Не упекут ли ее в тюрьму за такую самооборону? Ноги снова привели ее в контору адвоката. Хотелось хоть кому-нибудь рассказать о том, что на самом деле представляет из себя ее отец. Ей впервые было безразлично, что при этом подумают о ней.
Секретарша Вадима Сергеевича испуганно отошла в сторону, пропуская Эльзу. Адвокат был в кабинете один и, сидя за столом, размышлял над какими-то документами.
— Это снова я. Не помешала?
Приветливое выражение на лице Вадима Сергеевича мгновенно сменилось испугом.
— Эльза, что с тобой?
Эльза опустила глаза и поняла, что пять кварталов от дома отца до адвокатской конторы шла с баллончиком в руке. А еще у нее были порваны колготки, и из раны на ноге текла кровь. Кровь была также на второй руке. Вадим Сергеевич подошел к Эльзе, помог снять пиджак и усадил в кресло. Краем глаза Эльза заметила, что пиджак, который адвокат повесил на стул, на спине запачкан и порван. Надо же, похоже, ей повезло — стул пролетел почти рядом. Сумка и газовый баллончик теперь оказались на адвокатском столе. Вадим Сергеевич открыл дверь:
— Катя, сходи в аптеку, пожалуйста. Купи бинт, йод, валерьянку. И «Корвалол» мне купи. Дверь закрой на ключ, когда пойдешь.
Затем он налил воды и дал стакан Эльзе.
— Девочка, что случилось?
У Эльзы подкатил комок к горлу. Сказать что-то было совершенно невозможно. Да и что говорить? Она помотала головой, затем из глаз сами полились слезы. Вадим Сергеевич пошел к серванту, достал бутылку коньяка и два бокала. Эльза отметила про себя, что бокалы — старинные, хрустальные, с тонким золотым ободком. Ей всегда нравились такие вещи и люди, которые их ценят. Один из бокалов Вадим Сергеевич поставил перед ней.
— Выпей, Лизанька. Давай, залпом. Мне вызвать полицию?
Эльза помотала головой. Выпила. Затем встала, подошла к столу, где стояла бутылка. Налила, выпила еще. Посмотрела на настенные часы с кукушкой, решив, что они удачно вписываются в интерьер. Затем налила себе третью порцию. Вернулась в кресло.
В этот момент зашла Катя с бинтами и лекарствами. Эльзе пришло в голову, что ногу действительно стоит перевязать — кровь стекала на пол и хлюпала в туфле. Она встала, не сказав ни слова, взяла у девушки принесенный из аптеки пакет и пошла в туалет. Там сняла колготки и ужаснулась: на икре красовался огромный синяк, посередине которого зияла рана с рваными краями. Как это могло произойти? Сжав зубы, Эльза слегка намазала рану йодом, затем забинтовала. Колготки надевать не было смысла. Похоже, был смысл поехать в больницу. Где-то она читала, что в таких случаях может быть заражение крови. Да и потом, в том стуле были ржавые гвозди, именно такой красовался на обломке, который она, повернувшись, подняла с асфальта. Надо собраться, рассказать все Вадиму Сергеевичу и ехать в больницу. Только вот голова почему-то кружится. Эльза вымыла туфель от крови, насухо вытерла его туалетной бумагой и вышла.
— Вадим Сергеевич, вот ваш «Корвалол», я и его случайно забрала…
— Лиза, скажи мне, откуда у тебя эта рана на ноге? Что произошло?
Эльза сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потому что к горлу снова подступил комок. И на выдохе неожиданно для себя выпалила:
— Это отец. Он хотел меня убить.
Вадим Сергеевич побледнел. Когда Эльза рассказала всю историю, адвокат встал и направился к телефону.
— Нужно звонить в полицию.
Эльза в очередной раз поразилась порядочности этого человека. Для него закон всегда был на первом месте, даже если предстояло заявить в полицию на друга.
— Нет, не нужно. Он уже …наказан. Я даже не знаю, что с ним. Я оставила его там, на дорожке. Брызнула в него из газового баллончика, он схватился за лицо и сел на землю. Может, упал потом. А я даже не посмотрела, что с ним, ушла. Наверное, зря — жестоко это. И еще мне надо в больницу. Нога болит очень, там большая дырка, ее, наверно, надо зашивать. Я пойду…
Вадим Сергеевич жестом остановил ее и набрал номер. Эльза, вытирая слезы, села в кресло — стоять было больно. В трубке послышался голос отца — будто рядом, Эльза непроизвольно вздрогнула. Вадим Сергеевич посмотрел на нее и строго сказал в трубку:
— Здравствуй. Твоя дочь у меня, у нее на ноге серьезная рана, и я хочу сказать тебе, что еду сейчас с ней в больницу и в полицию. Если она решит написать на тебя заявление, а она, надеюсь, сделает это, я буду представлять в суде ее интересы. Это так, для сведения.
На том конце провода была тишина. Вадим Сергеевич положил трубку и взял со стола ключи от машины:
— Поехали, девочка.
Он аккуратно довел Эльзу до машины, что было очень кстати: нога опухла, перестала помещаться в туфлю, и наступать на нее было все больнее. Несмотря на это, Эльза нашла в себе силы улыбнуться:
— Вадим Сергеевич, и почему не вы мой отец?
Адвокат серьезно посмотрел на нее.
— Это не мешает мне любить тебя.
У Эльзы на глаза снова навернулись слезы. На этот раз она не стала их сдерживать. В конце концов, ничего страшного нет: в крайнем случае, в больнице подумают, что у нее болит нога. И она действительно болит.
В больнице ей сделали два укола, наложили три шва и отпустили. В полицию она ехать отказалась, и Вадим Сергеевич привез ее обратно в контору.
— Эльза, мы сделаем вот что. Сейчас ты напишешь на листочке обо всем, что случилось, а также — почему ты отказываешься обращаться в полицию. У тебя с собой есть паспорт?
— Да, есть. А зачем это все?
— Может понадобиться. Давай быстро сделаем это, и я отвезу тебя домой.
— Я не хочу домой. Я хочу есть. Не бросайте меня, пожалуйста.
Адвокат внимательно посмотрел на Эльзу.
— Хорошо. Пиши, потом отвезу тебя поужинать.
— Спасибо, вы такой добрый… Это просто удивительно, что мужчины такими бывают.
— Деточка, все нормальные мужчины такие. Просто твой отец — ненормальный. Мне очень жаль.
— Я думаю, что никогда не вернусь туда, к нему, знаете…
— Понимаю. Слушай, Лизанька, а, может, закажем ужин сюда? Тебе же, наверное, не стоит особо ходить пока?
— Нет, я бы хотела куда-то выйти. А нога — ерунда, пройдет. Да и можно такси вызвать. Просто здесь я не могу расслабиться, отец же знает, где я. Он не простит, что я пришла к вам, попытается меня найти…
— Не думаю. Он же адекватный человек, не станет разрушать свою репутацию из-за желания продолжить с тобой выяснение отношений…
— Адекватный? Вы серьезно так считаете?
— Одно дело обращаться так с дочерью за закрытыми дверями, и совсем другое — устроить публичный скандал. А меня-то он знает, я полицию вызвать не побоюсь.
— Мне все равно не хотелось бы видеть его.
— Да, понимаю. Ну, значит, поедем на такси. Но сначала зайдем к нотариусу, он тут рядом, в соседнем доме.
Нотариус заверил то, что написала Эльза, Вадим Сергеевич отнес документы к себе наверх, вызвал такси, и они поехали в один из самых старых городских ресторанов. Сама Эльза сюда ни за что не пошла бы. Но сегодня это безнадежное ретро в обстановке и обслуживании успокаивало ее, делая чуть смелее и несказанно свободней.