В поисках «неофициальных турецких связей» Стефан сбился с ног. Приятель, у которого там работал знакомый, сказал, что тот уволился из полиции, а попросить больше некого. У остальных никаких профессиональных связей такого рода просто не было. Стефану уже начинало казаться, что он упускает настоящего убийцу, поэтому он остановился в своих поисках, положил телефон на стол, выкурил две сигареты и решил переключиться на что-то другое. Задача должна решиться, но он не видит решения, потому что сильно в нее погружен. И Стефан решил пойти на телевидение — вот так, не предупреждая Череповецкого. Тот каждый день вел вечернюю передачу, и наверняка должен быть на работе. Он поймает его врасплох, припугнет тем, что знает их с Ольгой историю, и попробует раскрутить на какую-то информацию… Кто знает, может, он и скажет чего?

Здание телевизионного канала было огромным, трехэтажным, бело-синим и выглядело так, будто там размещалась частная больница или международный суд. Было что-то странное в этой стерильности: как дома у человека, который грязен душой, но пытается это компенсировать, вычищая зубной щеткой кафель в ванной. Внизу он показал удостоверение, и его провели внутрь, снабдив электронным пропуском на длинной ленте. Пока он дошел до отдела передач, где работал Череповецкий, пропуском пришлось воспользоваться шесть раз. Все двери были на электронных замках, и без такого ключа их было не открыть. Стефан вспомнил, как Череповецкий рассказывал, что пропуск у них открывает не все двери, а только те, куда есть доступ у владельца. Интересно, в туалет у всех есть доступ?

На лестницах, в коридорах и переходах суетились люди. Глаза у них были опущены, плечи ссутулены, руки безжизненно болтались вдоль тела или были приподняты и как-то нервно согнуты в локтях. Одна из них обязательно сжимала пропуск, похожий на тот, который нес в руке Стефан. Невольно на ум приходило, что здесь работают не люди, а автоматы. Каждый выглядит прилично, но из общей массы никто не выделяется. Вообще, в них было много общего: что-то обреченное в позах и походке, и еще — выражение глаз. Там было странное смешение чувств: страха, зависти и одновременно какого-то превосходства над тобой. В воздухе словно висела тревога, массивные стеклянные двери и синий ковролин на полу скрывали и смягчали звуки. Хотелось верить, что все это — для работы, но ассоциации возникали совсем другие. Это было похоже на секту.

Пытаясь отделаться от странной мысли, Стефан поднялся этажом выше и посмотрел с балкона вниз — в центр здания. Внизу было плато с обустроенными в разных углах местами для съемок. Сейчас шли новости, и ведущая в бежевой блузке с бантом на груди стояла у светящегося экрана, на котором мелькали лица политиков. Лицо этой женщины было похоже на маску — особенно отсюда, издалека. Живости в движениях не было, она лишь, как болванчик, покачивала головой, читая с промтера текст. Она была высокой и стройной, но красивой назвать ее было сложно. Безжизненность не бывает красивой. То ли дело Эльза — с ее динамикой, переменой настроений, бьющей через край энергией и искренностью. Стефан улыбнулся — даже воспоминание о ней согрело. Но обстановка вокруг была холодной, будто здание было сделано изо льда. И надо было спешить.

Череповецкого на месте он не нашел. Сидевшая неподалеку девушка, у которой он спросил о нем, пробормотала что-то нечленораздельное и вышла. Он обратился к другой — благо столы работников находились в одном пространстве, здесь не было даже стеклянных перегородок между отделами: все сидели, как на площади. В такой обстановке поневоле почувствуешь себя неуютно. Девушка раздраженно ответила: «Серега в макияжке, уже сказали же», и, демонстративно отвернувшись к компьютеру, начала стучать по клавишам. Вот странно, у ведущего популярной передачи даже нет своего кабинета, он сидит тут со всеми. Наверное, неудобно.

Что движет этими людьми: просто желание оказаться «в телевизоре»? Ради этого они готовы страдать, терпеть неудобства, вот эту жуткую обстановку? Вот именно, все они выглядят как страдальцы — в ком-то это проглядывает меньше, в ком-то больше. Но ведь должны здесь быть люди, любящие свою работу, ловящие от нее кайф? Такие есть в каждой профессии. Стефан оглянулся по сторонам. Вокруг него, насколько хватало глаз, расстилалось поле повернутых к компьютерам голов — видны были только спины и затылки. Но даже по ним было ясно — здесь нет живых людей. Так, винтики большого механизма.

Стефан не смотрел этот канал, его новости были полны пафоса. Эльза говорила, что у Ольги тоже была здесь своя передача. Интересно, что это за девушка? И что общего может быть у нее с Эльзой, если она работала здесь, в этом жутком месте? По идее, она должна отличаться от этого парада масок. Ничего, они увидятся, главное — найти способ. Стефан заметил идущего по проходу высокого мужчину с правильными чертами лица. Череповецкий! В прошлый раз Стефан видел его без телевизионного макияжа, поэтому сейчас узнал не сразу.

— Здравствуйте, Сергей.

— Чем обязан?

— Пришел поговорить с вами…

— Сожалею, но у меня через пятнадцать минут эфир.

— Я подожду. Заодно посмотрю, как вы тут работаете.

— Мне не о чем с вами говорить.

— А вот это уже позвольте решать мне.

— Пришли нервировать меня перед эфиром? Весьма признателен.

Лицо Череповецкого в макияже чем-то напомнило Стефану лица загримированных покойников. Все-таки на женщинах тональный крем, даже такой странный, выглядит естественней.

— Я буду ждать вас здесь. Разговор не займет много времени.

Череповецкий одарил его ненавидящим взглядом, демонстративно обошел и пошел к своему столу. Стефан пошел дальше по этажу, рассматривая людей и выискивая, с кем побеседовать. Через двадцать метров он увидел впереди «аквариум»: круглый кабинет за звуконепроницаемым стеклом. В кабинете был серый овальный стол, и вокруг — штук двадцать красных кожаных кресел. Здесь, похоже, проходило собрание, и на нем разыгрывалась нешуточная драма. Две женщины и полный мужчина отчаянно жестикулировали, и, похоже, даже кричали друг на друга. Лица у них были злые, движения судорожные. Одна из женщин вскочила и швырнула в другую планшетом. Потерпевшая едва успела увернуться, затем вскочила и бросилась на обидчицу. Наверное, если бы не стеклянная перегородка, от ее крика звенело бы в ушах.

— Смотрите наше ежедневное шоу «За стеклом»?

Стефан обернулся. Рядом улыбалась высокая девушка. У нее была большая грудь, крупные зубы, яркие губы и светлые волосы, ровной линией остриженные чуть ниже подбородка. Край последней пряди загибался и, когда она говорила, касался уголка рта.

— Меня зовут Инга. А вас?

— Меня Стефан.

— Вы новый ведущий? Ищете директора отдела передач?

Стефан подумал, что поговорить с директором Череповецкого — не такая уж плохая идея.

— А где его можно найти?

— Это она. Вон та мадам за стеклом, которая только что кинула в Арину планшет.

— О, тогда мне явно придется подождать, пока они закончат. А кто такая Арина?

— Новая ведущая старой передачи. У нас одна девочка ушла недавно. С мужем поссорилась, предупредила начальство, что уедет ненадолго, но ее сразу же уволили. А передачу вести некому. Дали Арине, но зарплаты не прибавили. Она просит — у нее и так дел полно, а директор отдела передач говорит ей: «Уже одно то, что в кадре появляешься, должно тебя радовать, потому что ты — бездарь, и страшная к тому же».

— Веселая здесь у вас обстановочка.

— Зато платят неплохо. Хоть и не всегда вовремя.

— Вы мне все секреты рассказываете.

— Ну, вы ж свой почти. Да и лицо у вас хорошее. Если опыт большой, она вас сразу возьмет, потому, что у Беспалого передача рейтинговая была, а вести некому.

— А почему не дали никому другому?

— Кому? Череповецкому? Он в своей двадцатиминутной передаче двух слов связать не может, а у передачи Беспалого час десять чистого эфира. Вообще, у нас есть хорошие молодые ребята, но — не тот формат… А вы где работали? Мне кажется, я вас много раз видела.

— Инга, тут есть где выпить кофе?

— Да, есть буфет и кофе-автоматы. Пойдемте, покажу.

Когда пластиковые стаканчики с дымящимся эспрессо уже были у них в руках, Стефан спросил новую знакомую:

— А как у вас тут вообще обстановка? Нормально работается? А то столько всего про ваш канал рассказывают…

— А что рассказывают?

— Ну, убийство это, потом девушка, которая уехала, и ее уволили. И вообще, мрачновато здесь как-то. Или мне показалось?

— Нет, не показалось. Здесь сложно работать, но другого такого канала в нашем городе нет, вот все и стремятся попасть сюда. Вот вы — почему?

— Ну, мне интересно.

— Вот всем тоже так. Сначала интересно, а потом вкрутишься в это, а тут — дерьмо. Но уже как-то привыкаешь к этому времени, и потом — снаружи это все выглядит прилично, престижно. Зарплаты, опять же, большие. Да и смысл что-то менять? Везде одно и то же.

— Расскажите мне о Беспалом. Как мне себя преподнести, чтоб меня взяли на его место?

— Ну, он закрытый был человек, мрачный. Тут общался только с Череповецким и с его женой Олей. Если сложности были какие-то, сразу к Череповецкому бежал. Подозрительно это вроде как. Все ж знали, что Беспалый — гей. Ну и не сильно удивились, узнав, что Ольга сбежала. Все это как-то клеится, что ли…

— А нет никого здесь, кто хотел на место Беспалого попасть, и не попал?

— Ну, Череповецкий только… Он говорит, что знает, какой хотел видеть передачу его друг, и все рвется сделать это, но ему прайм-тайм не дадут, конечно. У него совсем не тот уровень. Больше вроде никто не предлагался. А вы что же, боитесь дорогу перебежать кому-то?

— Да, не хотелось бы…

— Тут по-другому никак, и дружить ни с кем не получится. Такая работа.

— А вы что же подошли ко мне тогда?

— А меня тоже уволили, я последнюю неделю дорабатываю, и — на свободу. Но мне легче найти что-то другое, я-то технический сотрудник. Я не так переживаю, как те, что в кадре. Они ж звезды.

Инга смешно сморщила нос — как будто собиралась чихнуть. А на самом деле улыбнулась.

— Спасибо за информацию. Может, проводите меня к «мадам»?

— Быстро запоминаете. Ну, пошли!

Разговор с директором отдела передач ничего не дал. Истеричная женщина сначала тоже предположила, что он пришел трудоустраиваться, и начала говорить с ним грубо и пренебрежительно. Пришлось показать ей удостоверение, после чего она сначала поджала губы, а затем начала кричать что-то о «распоясавшихся ментах». Урезонить ее не составило труда, но разговаривать было явно не о чем, поэтому от нее Стефан пошел к рабочему месту Череповецкого и решил подождать там.

На стене, напротив места, где он остановился, висел телевизор — они здесь были везде, и по ним можно было увидеть, что в эту минуту показывает телеканал. Стефан наблюдал за мимикой Череповецкого, который вел передачу. В студии у него было двое гостей и всех троих можно было увидеть не только на телеэкране, но и прямо с того места, где стоял Стефан — перегнувшись через перила. Это было любопытно, но не более того.

Любопытней было другое. Череповецкий явно нервничал, и это было заметно, несмотря на то, что он много лет работал. Надо же, он хотел получить передачу приятеля, и эта должность была бы на уровень выше, чем его собственная. Это уже кое-что. В голове Стефана мелькнула идея, и он, решив тут же ее проверить, набрал номер Ольги.

— Ольга, это Стефан, можете говорить?

— Да…

— Есть вопрос. В ту ночь, когда вы все узнали о муже, он был дома?

— Нет, его не было.

— И вы ему не звонили?

— Нет. Я не сразу поняла, что его нет, мы к тому времени давно уже …спали в разных комнатах. А звонить не хотелось. Ни видеть, ни говорить. Я собралась и ушла.

— Во сколько это было, не помните?

— Помню. В пять утра.

— Спасибо, Оля. Вы мне очень помогли.

— Вы теперь подозреваете моего мужа?

— Я проверяю версии, только и всего. Я сейчас на телевидении, и мне тут сказали, что он просил передачу Беспалого, но ему не дали, и теперь ищут нового ведущего. Сказала девушка по имени Инга. Ей можно верить?

Ольга вздохнула.

— Там никому нельзя верить, у всех свои интересы.

— Она сказала, что ее уволили.

— Что ж, тогда, может быть, она сказала вам правду. Но это — редкость.

Краем глаза Стефан увидел, что передача заканчивается: по экрану бежали титры. Значит, скоро он будет здесь.

— Ольга, еще один вопрос. Ваш муж может убить человека?

— Не думаю, он трус. Но обманывать может.

— Это я уже понял. Мне он сказал, что ночевал дома.

— Нет, его точно не было. Дома в ту ночь я разбила зеркало. Был такой грохот! Как бы крепко он ни спал, из комнаты выскочил бы.

Стефан повернулся и увидел, что от Череповецкого его отделяет не больше трех метров.

— Оля, я перезвоню вам еще.

Хорошо, что успел поговорить с ней, и что пришел сюда. Теперь у него к ведущему действительно появилось несколько вопросов.

С Череповецким он решил поговорить в ближайшем кафе: ни о какой конфиденциальной, и уж тем более неформальной беседе в здании телеканала не могло быть и речи. На удивление, тот просто взял сумку и пошел за Стефаном, даже не смыв с лица жуткий грим. А, может, забыл? Волнуется? Что ж, это на руку и может пролить свет на обстоятельства.

«Телезвезда» допивал вторую кружку пива, размякая на глазах. От его телевизионной статности и убедительности почти ничего не осталось. Выглядел он жутко: толстый слой грима резко контрастировал с цветом рук и шеи и на дневном свету казался нелепой коричневой маской. Сходство с маской подчеркивали обведенные карандашом глаза. Любопытно, а может Череповецкий специально не умылся? Может, ему так легче, он так больше в образе?

В этот момент «телезвезда» сам прервал разговор, который до сих пор велся ни о чем.

— Я не убивал Беспалого. Я не смог бы. Не знаю, поверите ли вы мне, но терять все равно нечего.

— Вы были там в ту ночь, и мне ничего не стоит арестовать вас сейчас. По подозрению.

Череповецкий замолчал и как-то сник.

— Вы говорили с Ольгой?

— Да.

— Я был дома, когда она разбила зеркало, но просто не вышел.

— Странное решение.

— Я был очень пьян. Я был у него, мы выпили, поссорились, я вернулся домой и еще выпил. Напился очень, голова кружилась. Было плохо, и я ж не знал, что она зеркало специально разбила. Думал, случайно грохнула чего, спросонья…

— Поссорились? Из-за чего?

— Из-за нее, из-за Оли. Он хотел, чтобы я переехал к нему жить, а не вот так сбегал по ночам. Чтобы все знали, что мы вместе. А я не мог. Оля, ее родители, репутация…

— Ну, многие и так догадывались о ваших отношениях.

— Догадывались — одно, а переехать — скандал. Неизвестно, как это отразилось бы на работе. Вдруг бы его уволили, а за ним и меня? А так я женат, и все эти разговоры — просто сплетни.

— У вас есть доказательства, что в ту ночь вы были дома?

— Нет. То есть да. Но не знаю, подойдут ли они. Когда я понял, что Ольга почему-то ушла, кое-как выполз из комнаты, увидел открытый ноутбук, разбросанные вещи. Как-то сразу все понял. Не знал, что делать. Набрал его номер, он не отвечал. Я думал, он злится… Написал смс, потом письмо на личную почту. Могу показать.

— Сколько времени прошло с момента, как вы расстались, до того, как написали письмо?

— Не знаю. Может, часа два. Или три.

— На чем вы добрались домой в тот вечер?

— На такси. Но я смутно помню таксиста. Вызвал на мобильный.

— А службу помните? Покажите звонок.

Череповецкий достал айфон, нашел нужный звонок и показал Стефану. Стефан достал мобильник и набрал номер дежурного:

— Слушай, есть задание. Проверь быстренько службу такси с пятерками на конце, приезжала ли она по вызову, сделанному в 2:07 по адресу Беспалого, ну или где-то рядом. Да, в ту ночь. Если приезжала, узнай, кто водитель, и попроси, чтоб завтра был для разговора. Перезвони мне потом.

«Телезвезда» залпом допил пиво, остававшееся в бокале. Стефан внимательно посмотрел на него:

— Вы знаете, что освободившуюся передачу вам не дадут?

— Нет еще. А откуда вы знаете?

— Мне Инга рассказала, пока я ждал вас. Она подумала, что я пришел пробоваться на ведущего в передачу Беспалого.

Череповецкий отставил в сторону стакан с пивом, взял со стола салфетку и нервно вытер ею грим с обеих щек — сначала с одной, затем с другой. Щеки покраснели, и от этого он стал выглядеть моложе.

— Я, пожалуй, выпью водки.

— Надо же, — Стефан не смог сдержать усмешки, — я думал, вы водку не пьете.

— Кто «вы»?

— Хм. Геи.

— Я не гей, я — бисексуал. И телевизионщик.

— А это тут при чем?

— Вы не знаете, как это — работать на телевидении. Тут ты будто попадаешь в механизм, становишься его частью, винтиком. Теряешь себя, во всем. Совершенно во всем.

— Винтиками нас пытаются сделать везде. Но терять себя при этом вовсе необязательно.

— Ты не понимаешь.

От этого «ты» Стефан поморщился. Собеседник был ему неприятен. Между тем Череповецкий залпом выпил пятьдесят граммов водки и кивком попросил официанта повторить. Стефан отпил глоток стоявшей перед ним воды.

— Чего именно я не понимаю?

— Это другое. Такая профессия. Сначала ты хочешь быть известным, появляться в кадре, и до того, как ты приходишь на телевидение, тебе кажется, что это одно и то же: «известность» и «в кадре». Затем ты понимаешь, что ты — в кадре, да, но до известности еще очень далеко. Но первый рубеж уже пройден, и обратно дороги нет. Я не знаю ни одного человека, который, поработав больше трех лет на телевидении, ушел бы в другую жизнь и не страдал от этого. Телевидение — это наркотик.

Стефан усмехнулся.

— И дорого стоит?

Его собеседник осушил еще две рюмки водки подряд. Кажется, скоро будет не с кем говорить.

— Дорого. С каждым годом все дороже и дороже. Когда я пришел сюда, на самый крутой в городе канал, я был звездой, сам для себя, внутри. Я был доволен собой, понимаешь?! А меня быстро развенчали, показав, что я никто и одновременно предложив рост. Я был согласен. А кто бы отказался? В первый год я потерял отношения с предыдущей женой, которая была до Оли. После исчез нормальный сон, появились антидепрессанты. Я научился подсиживать, интриговать, врать и оттачивал это мастерство ежедневно. Это было давно, и путь был долгим. Ради чего, спросишь? Я скажу! Ради нескольких минут эфира! Которые дадут мне, а не кому-то другому!

Череповецкий поперхнулся водкой, отпив из пятой по счету рюмки. Кажется, официант в этом кафе знал, что делать. А вокруг стали появляться люди, с интересом посматривавшие на них. Стефан просил:

— Тут нет ваших коллег?

— Как бы не так! Тут все — мои коллеги. Сюда другие не ходят… Что, уже страшно? А, представляешь, какая у меня паранойя?!

— Может, пойдем отсюда?

— Я сейчас договорю, и можешь идти. А я…

И он знаком показал официанту повторить заказ и, уже несколько заплетающимся языком, продолжил:

— На второй год работы здесь я начал спать только с женщинами-коллегами и совершенно не знал, что делать в те редкие выходные, которые у меня случались. Представляешь? На других вообще не стояло, только на тех, кто с того же канала… Ты ж мужик, ты поймешь…

— Не пойму.

— А к концу второго года я спал только с директором отдела передач — страшной пожилой теткой. Но мне дали другую передачу, целые двадцать две минуты эфирного времени. Это был прорыв! Это было то, ради чего все делалось.

— И что потом?

— Потом я решил, что больше не могу спать с ней. Сказался геем, типа всегда так было, но я пытался быть нормальным и бла-бла-бла… Они ж так всегда говорят, и прокатывает.

— Они?

— У меня иногда бывали встречи с парнями, но так — ничего серьезного, и никто не знал. Но она, конечно, всем растрындела. Потом у нас тут был коллапс, ее уволили — никто и подумать не мог, что такое возможно. А на ее место пришел Беспалый.

— И с тех пор ваша передача выходит два раза в неделю…

— Сорок четыре минуты. Сорок четыре! А потом я как-то незаметно его полюбил… У нас тут быстро влюбляешься, на такой работе. Пару месяцев ежедневных стрессов рядом, плюс секс по пьяни, а я ж по трезвому вообще не могу, давно… В общем, драма.

Кажется, своей драмой этот странный человек даже гордился. Стефан почувствовал, что внутри у него все будто покрывается пеплом. Но на всякий случай все же спросил:

— А за семьдесят минут эфира можно и убить, так ведь?

— Можно. Но только не я. У меня должна была появиться еще одна передача, он мне обещал, ее со следующего месяца собирались включить в эфирную сетку. Все знали. Кого угодно спросите. Мне не было смысла убивать его. Мне есть смысл убиться самому, если меня выкинут, — рюмка задрожала у него в руках.

И Череповецкий заплакал. По долгу службы Стефану приходилось видеть много плачущих людей, но мужчина, всхлипывающий, размазывая по глазам грим… Это был перебор. Не подав «телезвезде» руки, подполковник полиции встал из-за стола, собираясь уйти.

— Я знаю, что ты не уважаешь меня. Но ведь по телевизору смотришь!

— Я не смотрю телевизор. У нас для этого есть пресс-служба.

Пьяный в стельку Череповецкий на глазах еще больше обмяк и осунулся. А Стефан, не попрощавшись, вышел из бара, думая о том, что, наверное, оставил своего собеседника еще более «не знаменитым».

Нет, коллеги по работе, кажется, были не той «ниточкой», за которую стоило дернуть, чтобы все распутать. Там совсем другой клубок — клубок змей. Кажется, даже преступники бывают адекватней некоторых «телезвезд». И, похвалив себя за выбор профессии, Стефан зашел в магазин, купил бутылку хорошей водки, хлеба и докторской колбасы, твердо решив, ничего не объясняя, просто выпить по сто граммов с мужиками в дежурке.

Этот вечер был последним на «служебной» квартире, и Эльза решила сама приготовить поесть. Теперь уже она пошла в магазин, и задумчиво бродила между стеллажами, пытаясь решить, какие продукты хороши для романтического ужина. Но хотелось ей, на самом деле, вовсе не ужина, ей хотелось соблазнить Стефана, но она не имела представления, как это сделать. Вот бы с кем-то посоветоваться… Но с кем? Не звонить же Оле в Турцию с вопросом «как мне соблазнить следователя, которого ты боишься»?

Маме, надо позвонить маме! Эльза купила четыре апельсина, бутылку шампанского и пошла домой. Едва переступив порог, она отнесла покупки на кухню и там же набрала номер. Когда мама взяла трубку, Эльза без предисловий сказала:

— Мам, я хочу посоветоваться с тобой по поводу личной жизни.

На том конце провода на секунду повисло молчание. За это время Эльза успела подумать о том, что это не так уж и хорошо, что последние семнадцать лет она жила только с отцом. Надо было сначала сказать маме, как она ее любит. Какую-нибудь нежность. А она вот так, без предисловий… В этот момент мама расхохоталась. Эльза вздохнула и улыбнулась. Через минуту мама, отсмеявшись и все еще немного задыхаясь, хитро так, явно с улыбкой сказала:

— Так, у тебя уже новый роман? Это по-нашему!

Теперь на фоне послышался смех Эллы. Эльза чувствовала, что сама она вот-вот расхохочется. Конечно, она звонила советоваться, но эта пауза в размышлениях, этот смех сделали свое дело — проблема перестала быть актуальной. Даже говорить о ней казалось странным. Но Эльза любила доводить дело до конца.

— Да, мама, я, кажется, влюбилась. И хочу соблазнить его. Но …все выглядит так странно, я не уверена, что он этого хочет. Я чувствую себя прямо как девчонка.

— Вот как чувствуешь себя, так себя и веди — как девчонка. Дорогая, ты прекрасна, и он тебя любит, но не надо, ради бога, с самого начала все делать самой. По одной простой причине — это скучно. Скучно все планировать, все знать заранее, думать о том, как добиться того или этого… Это мужское дело! Если ты начнешь делать так, тебе будет неприятно. А это уже не любовь! Поэтому ничего не порть, и…

— Он так странно ведет себя, мам. Я не знаю, что у него на уме. И он мне нравится, очень.

— Ты как школьница, моя дорогая…

— Вот, а только что сама говорила мне — «побудь девочкой».

Эльза улыбнулась, сочтя шутку удачной, но мама строго продолжила:

— Я говорила тебе побыть девочкой с ним, а не со мной. Я-то знаю, что ты взрослая умная женщина. И поэтому занимайся другими делами, более важными, чем соблазнение мужчины, который еще точно не знает, чего от тебя хочет.

А что, это, пожалуй, и есть решение. Эльзе стало легче.

— Хорошо, мам, я буду заниматься более важными делами. Какими, например?

— Приезжай ко мне, завтра я выступаю в чудесном месте, там будет много моих поклонников. А потом мы с тобой поедем на море пить шампанское. В лодке, вдвоем. И есть апельсины.

Эльза посмотрела на стол, где стояла бутылка шампанского, и лежали четыре апельсина. Это знак? Эльза взяла один и начала чистить. Сладкий сок стекал по рукам на стол и наполнял ароматом всю кухню. Почему-то от запаха апельсинов настроение всегда улучшалось.

— С удовольствием. Во сколько ты выступаешь?

— Как всегда, в девять. Есть куда записать адрес? Смотри, я тебя жду.

Разговаривая, Эльза машинально почистила все четыре апельсина, которые купила. А теперь мокрыми от сока руками полезла в сумку, и не найдя ничего лучше, взяла карандаш для губ и записала им адрес — на бежевой поверхности кухонного стола.

— Я приеду и приду прямо туда.

— И сегодня ничего не делай, слышишь? Вообще ничего!

— Да. Я с самого начала забыла сказать тебе, что я тебя люблю.

— Ох, а я тебя обожаю, дорогая. Ты — лучшая!

Мама нажала на «отбой» первой, и Эльза, аккуратно, чтобы не запачкать волосы апельсиновым соком, взяла рукой прижатую к плечу трубку и положила ее на стол. На белоснежном телефоне отпечатались рыжие пятна. Эти же пятна от апельсинового сока были по всему столу, а посередине красовалась надпись, сделанная бордовым косметическим карандашом для губ. Дольки апельсинов были сложены горкой, а рядом стояла бутылка шампанского. Она подняла глаза и увидела улыбающегося Стефана:

— Ничего себе ужин! С кем это мы разговариваем?

— С мамой. Я задумалась во время разговора, и — вот…

Эльза развела руками, и Стефан еще раз улыбнулся.

— Ты сумасшедшая. Я снял с тебя арест, но не успел еще сказать об этом. А ты уже куда-то уезжаешь. Куда, позволь спросить?

— К маме, она выступает завтра. И потом у нас с ней — мм, девичник.

— Я тебя отвезу.

— Она живет далеко отсюда… Как же твоя работа? И потом — мама думает, что я приеду одна.

— Что-нибудь придумаем… Я не знаю, смогу ли теперь провести без тебя хотя бы сутки. Так что не спорь.

— Не буду.

Эльза улыбнулась: это было почти признание. На такое предложение она сама его точно не спровоцировала бы. Стефан открыл шампанское, и у него тут же зазвонил телефон.

— Привет. Таксист? На завтра? Да, я забыл совсем… Перенеси с ним встречу на один день, все равно там все ясно. Мне завтра уехать надо. Что?! Пусть приезжает в комиссариат, я через полчаса буду. Ну, или пусть съездит за ним кто-то. Только быстрее.

Эльза поняла: ночи любви опять не будет. Стефан, едва пригубив шампанское и поцеловав ее в макушку, ушел. Сказав, что они обязательно увидятся после ее возвращения в город. Ну и кому нужна такая романтика? Разозлившись, Эльза размахнулась и швырнула пустой бокал в стену. А потом решила, что немедленно уедет отсюда. Ничего не ладится в этом четном доме. Но стоило ей направиться в комнату, как зазвонил мобильник, теперь уже ее. Как ни странно, в этот поздний час на экране высветилось имя Вадима Сергеевича.

— Лизанька, у нас неприятности. Суд перенесли.

Она уже ничему не удивлялась.

— На когда?

— На завтра.

— Как это? Ведь вы сказали — через две недели… Я завтра — никак. Я маме обещала приехать.

— Не получится. Кто-то договорился, чтобы дело рассмотрели раньше, не уведомив нас. Скажи, у твоего мужа есть влиятельные друзья?

Эльза вздохнула. Точно, надо убираться из этой квартиры, в ней все время творится какая-то галиматья.

— Это, наверное, свекор. Отец Стаса. У него много связей.

— К счастью, секретарь судьи, к которому попало дело — моя хорошая знакомая. Но завтра рано утром мы должны быть там. Ты еще на этой …корпоративной квартире?

— Да, и она приносит мне одни несчастья. Я только что собиралась отсюда съехать.

— Нет, деточка, не сейчас. Поспи там. И, знаешь что, посмотри-ка в прихожей, там должен быть пульт. На стене, в шкафу, где-нибудь.

— Сейчас. Да, вижу, в шкафу.

— Ты видишь там тревожную кнопку? Она должна быть заметна — там либо надпись, либо она существенно отличается от остальных…

— Нашла. И что делать, нажать?

Эльза попыталась улыбнуться.

— Только в случае, если кто-то …ну, странный …будет стучаться в дверь. Ты меня понимаешь?

— Не совсем. А кто меня будет тут искать?

— Может, и никто, я на всякий случай говорю. Закрой все замки, все окна, все форточки. И никому не открывай, вообще. Кроме меня. Я утром приеду за тобой на такси и с охраной, предварительно позвоню. Поняла?

У Эльзы похолодело внутри.

— Да.

— Все, будь умницей. Никуда не выходи. Хорошо? Если что — звони, в любое время. Но сначала — кнопка.

— Хорошо.

Эльза нажала на рычаг и, подняв глаза к открытому окну, заметила промелькнувшую за ним тень. Быстро отодвинув штору, она запрыгнула на подоконник и захлопнула форточку, повернув ручку на девяносто градусов. Ей показалось, или в кустах мелькнуло знакомое лицо? Стас? Этого еще не хватало! Она побежала в комнату, но там окно, к счастью, было закрыто. Внезапно она напоролась ногой на что-то острое и вскрикнула от боли. Черт, бокал! Она совсем забыла. Надо убрать здесь. И собрать свои вещи. Вернувшись в кухню, Эльза взяла бутылку шампанского и отпила прямо из горлышка. Похоже, ей сегодня не уснуть.