До сих пор марксизм, к сторонникам которого, безусловно, следует отнести Поршнева, в рамках настоящего обзора не присутствовал в явном виде. Теперь, в этом и в следующих разделах, такое становится уже невозможным: в этих разделах предстоит проникнуть в самую его (марксизма) сердцевину, предстоит убедиться в подлинной «антидогматической ортодоксальности» марксиста Поршнева.
Во избежание недоразумений сразу оговорюсь. В мою задачу не входит пропаганда этого еще недавно «вечно живого учения». Я не ставлю себе целью кого-либо убедить в том, что «марксизм верен», а тем более в том, что он «всесилен». Я лишь постараюсь показать, что нового привнес в марксизм Поршнев. И если многочисленные критики этой концепции благодаря моим скромным усилиям получат возможность хотя бы отчасти перейти от опровержения давно устаревших примитивных схем, полученных, как правило, из вторых и третьих рук, к опровержению подкрепленных многочисленными фактами, тщательно обоснованных и в значительной мере уточненных и усложненных обобщений, опирающихся на результаты развития целого ряда наук вплоть до третьей четверти XX века, — я буду считать свою работу ненапрасной.
В социологии Поршнева следует выделить три важнейших аспекта.
Анализ минимального набора суммарных признаков общества, отличающих его на всем протяжении истории от любого «сообщества» животных.
Анализ внутреннего устройства и особенностей функционирования того «мотора», который заставляет человеческое общество развиваться, «прогрессировать» в ходе исторического процесса. Таким «мотором» или движущей силой и является (в классовых обществах) классовая борьба.
Анализ диахронической структуры самого этого исторического процесса поступательного развития человечества как синхронически единого социального организма.
В рамках настоящего раздела будет рассмотрен лишь первый, а также — частично — второй из трех названных аспектов. Дальнейшему рассмотрению второго аспекта будет посвящен раздел Политические науки, а третьему аспекту — раздел Философия истории как социальная философия.
1. Минимальные признаки человеческого общества
Вначале Поршнев формулирует хорошо известную марксистскую формулу:
«Чтобы говорить об обществе, необходимо наличие трех качественно особых и взаимосвязанных явлений, выражаемых […] в трех коренных социологических категориях: 1) производительные силы, 2) производственные отношения (или экономический базис), 3) надстройка. Общество есть только там, где есть налицо все эти три его стороны. […] Их нельзя рассматривать порознь, так как они существуют только в своей взаимосвязи, только друг через друга».
Через эти «три коренные социологические категории» Поршнев определяет и такой феномен, как «культура»:
«Причинная зависимость и диалектическое единство этих трех сторон и составляют сущность общества как высшей формы движения материи. Если указанные социологические категории выражают сущность общественной жизни, то ее проявления, неисчислимые и многообразные, называются культурой.
Соответственно, в понятие человеческой культуры входят явления, относящиеся, во-первых, к технике и организации производства, во-вторых, к экономике, в-третьих, к идеологии и политике».
К слову сказать, культуролог, который бы решился согласиться с таким определением культуры, имел бы полное право претендовать на то, что его наука действительно имеет какое-то отношение к поршневской синтетической науке об общественном человеке и человеческом обществе.
Утверждение о «диалектическом единстве» указанных социологических категорий также отнюдь не ново в марксистской литературе. Другое дело — содержание этого единства. «Почему не могли существовать производительные силы без производственных отношений, производственные отношения без надстройки?» — спрашивает Поршнев. И в его ответе заключается уже нечто действительно новое.
Во-первых, говорит Поршнев, производительными силами можно называть некую предметно-материальную совокупность лишь в том случае, если констатируется ее развитие, рост:
«В понятие производительных сил включается представление об их подвижности, росте, развитии. Всякое животное так или иначе относится к среде и взаимодействует с ней. Но только у человека это отношение к среде подвижно, изменчиво и именно в направлении возрастания возможностей и средств воздействия на природу.»«Каждое поколение человечества, как правило, вооружено несколько большими производительными силами, в которых материализован труд его предков, не израсходованный ими. Поэтому труд каждого поколения может быть еще более производительным и оставит следующему поколению еще больше накопленного труда, воплощенного в средствах производства. Наследуемые средства производства образуют, таким образом, материальную связь всей истории человечества».
Во-вторых, продолжает Поршнев, это ключевое «свойство» производительных сил невозможно без собственности на средства производства, без производственных отношений:
«Раз дело идет о накоплении труда, воплощенного в продукте труда — средствах труда, значит развитие производительных сил подразумевает наличие какого-то специфического препятствия для использования и истребления произведенного продукта — какой-либо формы собственности на средства труда. Без той или иной формы собственности продукт полностью расходовался бы, а накопление не могло бы иметь место. Собственность на средства производства ограничивает употребление и использование их лишь определенным кругом людей, лишь определенными условиями. Только это делает возможным накопление материализованного труда и рост производительных сил вместо их нового и нового растрачивания и повторения труда все на той же основе, как в жизнедеятельности животных».
Наконец, заключает Поршнев, без защиты со стороны надстройки невозможно сколько-нибудь длительное сохранение такого института, как собственность, а значит — и нет производительных сил:
«Если ядром всей системы производственных отношений служат отношения собственности, то ведь собственность всегда нуждается в ограждении, в защите чьих-либо притязаний на нее. […] Отсюда следует, что собственность как экономическое отношение действительно не могла бы существовать без надстроечных явлений, без тех форм общественного сознания и общественных институтов, которые прямо или косвенно обуздывают импульс к вольному и неограниченному пользованию продуктами труда, средствами труда. Нет собственности без этих общественных средств обуздания и запрета. Запрет брать, трогать, делать что-либо есть оформление и закрепление с помощью надстройки данных экономических отношений собственности. Прежде всего в этом и состоит активная роль надстройки, не только отражающей базис, но и обслуживающей его».
Порой Поршнев позволял себе более резкие и точные формулировки:
«Роль надстройки — защищать данный базис, прежде всего — данные отношения собственности.»«Надстройка порождается базисом не для того, чтобы пассивно „отражать“ его, а для того, чтобы активно служить и помогать ему, защищая его от угрожающих ему общественных сил».
Можно предположить, что если бы Поршнев не был связан «сакральностью» канонических формул, защищаемых таким специфическим видом советской надстройки, как государственная монополия на идеологию, на марксизм, он и всей формуле придал бы обратный вид: надстройка именно потому и может «отражать» экономический базис, что она должна его защищать. Отражение — побочный продукт ее главной — защитной — функции. Функция защиты делает надстройку важнейшим инструментом или орудием классовой борьбы в руках господствующего класса в тех обществах, в которых производственные отношения и, соответственно, вся экономика носит классовый характер. Об этой роли надстройки ниже, в следующем разделе, будет сказано подробнее.
Что же нового привнес Поршнев? Ровно то же, что и в случае с «отношением собственности».
Во-первых, он наполнил привычную, но давно ставшую пустой, формулу «диалектического единства» реальным, допускающим проверку содержанием.
Во-вторых, он доказал, что механизмы, обеспечивающие такое единство, тождественны для любых проявлений человеческой социальности, о чем говорилось в предыдущих разделах.
В-третьих, он доказал, что охарактеризованной таким образом социальности соответствуют специфические нейрофизиологические предпосылки, отсутствующие у всех животных, за исключением человека, о чем также говорилось выше.
Однако Поршнев весьма скромно оценивает свою роль в анализе взаимозависимости производительных сил, производственных отношений и надстройки:
«Эта зависимость и составляет открытый Марксом основной объективный закон существования и исторического движения человеческого общества».
Справедливость требует признать, что здесь Поршнев явно не прав: Маркс выдвинул гипотезу о существовании такого закона. И исследовал некоторые важные частные случаи. Открыл же его в действительности, как следует из всего настоящего обзора, не кто иной, как Поршнев. Однако, принимая в расчет особенности советской надстройки, он — скорее всего, сознательно — следует в данном случае традиции древних восточных философов, собственные произведения которых предъявлялись общественности как всего лишь «разъяснение», «ученический комментарий» к трудам их мудрых предшественников.
2. Теория классовой борьбы
Работа Поршнева по наполнению реальным содержанием канонических марксистских формул, ставших совершенно пустыми вследствие государственной монополии на марксизм, проявилась в проблематике классовой борьбы больше, чем где бы то ни было. Все без исключения исторические работы Поршнева являются исследованиями различных аспектов классовой борьбы (социальных движений), исследованиями влияния классовой борьбы на различные стороны развития общества, эмпирическим доказательством того, что именно классовая борьба является движущей силой развития общества во всех своих аспектах и на всех этапах.
Первым из таких исторических исследований, которое принесло Поршневу мировую известность как историку социальных движений (классовой борьбы), является исследование по истории Франции XVII века, защищенное им как докторская диссертация в 1940 году. После этой работы соответствующий период французской истории получил у французских историков название «поршневский период» — крайне редкое явление для французской культуры вообще. При том, что большинство выводов Поршнева современными французскими историками оспаривается…
Поршнев был единственным из профессиональных историков, посвятившим специальное теоретическое исследование социально-экономической формации в целом, а именно, «срединной формации», феодализму, включающее анализ взаимодействия и развития производительных сил, производственных отношений и надстройки сквозь призму классовой борьбы.
Поршнев был единственным из писавших теоретические труды о социально-экономических формациях, профессионально знавшим историческую науку.
Речь идет об уже многократно цитированной книге Феодализм и народные массы, которой предшествовал ряд статей по теории феодализма, опубликованных в Известиях АН СССР (Серия истории и философии) в 1948-50 годах. Кроме того, в специальной статье Поршнев проанализировал классовую борьбу при капитализме. Эти уникальные работы до сих пор (прошло более тридцати лет) остаются непревзойденными.
Изложение даже важнейших обобщений из этого фундаментального исследования по теории и практике классовой борьбы вынудило бы увеличить объем настоящего обзора в несколько раз. Поэтому придется ограничиться изложением важнейших черт поршневской теории классовой борьбы и несколькими наиболее интересными примерами ее применения.
Асимметричность классовой активности
Исходя из поршневского анализа взаимодействия производственных отношений и надстройки, последовательность приведения «факторов» взаимодействия в активное состояние схематично может быть представлена так: производственные отношения навязывают необходимость определенных действий, что, в свою очередь, провоцирует противодействие, для нейтрализации которого и активизируется надстройка. Таким образом, здесь воспроизводится общая логика, описанная выше в разделах Физиология и Психологические науки: суггестия — контрсуггестия — контрконтрсуггестия. На деле все еще сложнее, ибо в реальном взаимодействии и в «факторе», активизированном в виде контрсуггестии, и в «факторе», активизированном в виде контрконтрсуггестии, неизбежно будут обнаруживаться все три сменяющие друг друга элемента (суггестия, контрсуггестия, контрконтрсуггестия).
Если теперь конкретизировать эту схему для специфической группы асимметричных отношений собственности на средства производства, предполагающих в качестве собственников средств производства меньшинство общества, а в качестве несобственников — его большинство, то взаимодействие, представленное на схеме оппозицией «контрсуггестия-контрконтрсуггестия», будет обозначать не что иное, как классовую борьбу, сторонами в которой и выступают упомянутые группы собственников и несобственников средств производства — антагонистические классы. Соответственно, эксплуатацией следует называть специфические для классового общества условия допуска несобственника к средствам производства: он может трудиться для себя лишь в том случае, если одновременно трудится и для собственника, избавляя его тем самым от этой неприятной необходимости.
Такие отношения, естественно, провоцируют активность прежде всего несобственников, ибо именно у них должно с неизбежностью зарождаться стремление покончить с ними раз и навсегда.
Таким образом, инициатором классовой борьбы, а значит, и всех вытекающих из нее последствий, другими словами, активной стороной истории, является именно класс трудящихся, класс эксплуатируемых, «дурная сторона», по терминологии Гегеля. Нарушение этой асимметричности, подчеркивает Поршнев, неизбежно приводит к замедлению развития производственных отношений (соответственно, и производительных сил) и даже к попятному движению общества: «Европейские феодалы, явившиеся в качестве конквистадоров в Центральную и Южную Америку, где еще только формировалось рабовладение, превращались в рабовладельцев. Русские капиталисты-мануфактуристы в XVIII–XIX вв., находя возможность эксплуатировать крепостной труд, превращались в крепостников. Во всей истории капитализма мы видим многочисленные примеры того, что капиталисты весьма охотно вырождались в рабовладельцев при соответствующих условиях».
Все это могло происходить именно потому, что уровень сопротивления трудящихся эксплуатации соответствовал более низкому этапу развития, чем тот, который был представлен противоположной стороной — классом собственников средств производства.
Двухполюсная модель многогрупповой социальной структуры
Второй важнейшей чертой поршневской теории классовой борьбы следует назвать «двухполюсную» модель социальной структуры любого классово-антагонистического общества:
«Идея антагонизма как ключа к пониманию всей жизни феодального общества вовсе не означает ни отрицания калейдоскопической пестроты существовавших в нем социальных отношений, ни упрощенного представления, будто в нем царила сплошная драка. Идея антагонизма означает лишь, что все это калейдоскопическое многообразие расположено как бы в магнитном поле — между двумя противоположными полюсами. Эта идея — обобщение, заглядывающее гораздо глубже эмпирически наблюдаемого многообразия индивидуального положения людей в обществе или хотя бы различий между различными группами людей. […] Могут быть какие угодно переходные и смешанные группы людей, группы, отличающиеся какими угодно специальными функциями и чертами, все это может затемнять основной антагонизм, но только понимание основного антагонизма и дает возможность определить место каждой группы в общественном целом».
Разумеется, сказанное относится к антагонизму любого классового общества, а не только феодализма:
«Антагонистические классы — это два противоположных полюса, между которыми и вокруг которых — сложное магнитное поле всевозможных социальных прослоек и групп, два полюса, неотторжимых друг от друга, два полюса единства. Идея антагонизма классов объясняет динамику общества, а не его статическую стратификацию в каждый данный момент».
На примере феодализма Поршнев доказал, что главными силами, борьба которых определяла динамику развития общества, были именно крестьянство и феодалы, а не последние и буржуазия — даже в области формирования собственно капиталистического уклада.
Проявление этого глубинного антагонизма на поверхности в виде открытого противостояния — вещь вообще довольно редкая:
«Такими, то есть внешними, отношения антагонистических классов становятся только в короткие моменты революций, великих народных восстаний. Но в эти моменты, в сущности, прерывается общественное производство».
Внешнее «затишье» как проявление внутреннего напряжения
Наиболее важным, с точки зрения Поршнева, является как раз анализ классового антагонизма в те длительные периоды, когда оно не прорывается на поверхность в виде открытого противостояния, «прерывающего общественное производство»:
«В высшей степени наивно думать, что периоды затишья во внутренней жизни феодального общества говорят об исчезновении на это время классового антагонизма. Нет, застойность феодализма — это не сон масс, не отсутствие сил и стимулов для борьбы, а борьба, обузданная противоборством, „действие, равное противодействию“. Иными словами, за этой застойностью скрывается огромное напряжение, внутренне характеризующее феодальный мир, хотя и редко выступающее на поверхность. Именно анализ этого внутреннего напряжения и открывает научный путь к объяснению всего конкретного содержания средневековой истории».
В соответствии со сказанным в предыдущих разделах эта «напряженность» имеет под собой вполне определенную нейрофизиологическую основу, пронизывающую все без исключения проявления человеческой «социальности», восходящую в конечном счете, как показал Поршнев, к хорошо известной физиологам «сшибке» возбуждения и торможения.
Единственным надежным признаком того, что «силы и стимулы для борьбы» действительно начинают иссякать, следует признать, как уже говорилось выше, отчетливое проявление попятных тенденций в развитии общества. Напротив, Поршнев специально подчеркивает, что открытое столкновение борющихся классов — это скорее признак нарушения нормального хода классовой борьбы, чем признак ее присутствия в обществе:
«Вопрос об основном классовом антагонизме феодального общества отнюдь не сводится к вопросу о вспыхивающих иногда крестьянских восстаниях; более того, сами восстания, очевидно, могли вспыхивать только тогда, когда надстройка — преимущественно политическая и религиозная надстройка — отставала в своем непрерывно требовавшемся обновлении и не вполне справлялась со своей функцией».
Таким образом, поршневская теория классовой борьбы в качестве своего предмета имеет не столько видимые проявления открытых классовых конфликтов, сколько «борьбу, обузданную противоборством», и ее влияние на общественную жизнь.
Классовая борьба — решающее препятствие возможному регрессу
Поршнев подчеркивает, что решающим условием не только поступательного развития человечества, но даже сохранения достигнутого уровня этого развития является классовая борьба — известное динамическое равновесие асимметричной двухполюсной системы противоположно направленных сил.
Поршнев так характеризует реальное значение крестьянского сопротивления феодальной эксплуатации:
«Феодализм невозможно себе представить ни при отсутствии крестьянского сопротивления, ни при победе крестьянского сопротивления. Полная победа крестьянского восстания означала бы гибель феодализма, так как господствующий класс уже не получал бы прибавочного продукта крестьян.
Полное бессилие крестьянского сопротивления означало бы тоже гибель феодализма, так как крестьяне не могли бы в случае необходимости отстаивать свои хозяйства — устои феодальной экономики — от экспроприации».
Аналогичным образом излагает Поршнев «диалектику» взаимодействия борющихся классов при капитализме:
«Они не только противоположны друг другу, но и неразрывно взаимосвязаны, и каждый поэтому, в конце концов, принужден отразить в своем поведении воздействие своего антагониста.
[…] Стремление пролетариев — сбросить с себя эксплуатацию. Однако это оказывается невозможным. Стремление капиталистов — эксплуатировать рабочих самым безудержным, самым неограниченным образом. […] Но и низвести рабочих до положения рабов или крепостных, несмотря на такого рода удачи капиталистов в отдельных отраслях производства, оказывается, в конце концов, невозможным. Неосуществимость и того, и другого стремления определяется, в конечном счете, уровнем производительных сил. […] Однако производительные силы возвещают эти пределы каждому классу через противоположный класс».
Здесь следует упредить возможные ожидания по поводу дальнейшего изложения: вопрос о социалистической революции, как и связанные с ней вопросы об оценке тех сдвигов, которые происходили в мире в течение XX в., с точки зрения формационной концепции, в рамках настоящего обзора не будут затрагиваться вовсе. Обсуждение этих вопросов потребовало бы слишком далеко выйти за рамки одного лишь поршневского наследия.
3. Классовая борьба и развитие общества
Наиболее подробно Поршнев исследовал классовую борьбу при феодализме.
Большая часть излагаемого ниже относится именно к этой «срединной формации».
Условно весь материал разделим на две части — формы классовой борьбы и ее результаты.
Формы (этапы) сопротивления трудящихся эксплуатации
Прежде всего, Поршнев различает экономическую (скрытую) и открытую (то есть фактически политическую) борьбу:
«В распоряжении крестьянства было два пути сопротивления. С одной стороны, так или иначе уменьшать (или уничтожать) феодальную эксплуатацию, препятствовать ее росту, сокращать ее абсолютный размер. С другой стороны, так или иначе увеличивать доходность крестьянского хозяйства и тем уменьшать относительный размер той части дохода, которая отнимается эксплуататором.
[…] Один путь — это открытая борьба крестьян против феодалов, другой — экономическая борьба. Оба пути использовались средневековым крестьянством.» «Экономическая борьба, если она была успешна, стояла в обратном отношении к развитию открытой борьбы. Но и ее исторические последствия все же были огромны».
Возможности экономической борьбы крестьянства — феномен, специфичный именно для феодализма. Это связано с отмеченными в предыдущем разделе особенностями принуждения к труду при феодализме. В отличие от капитализма, где рабочий, улучшая производительность труда в интересах улучшения своего материального положения, автоматически улучшает и материальное положение капиталиста, при феодализме работа крестьянина с целью улучшения своего положения феодалу не дает ровным счетом ничего. Более того, она прямо враждебна ему, ибо изменяет соотношение необходимого и прибавочного продукта в пользу крестьянина.
В условиях феодализма Поршнев выделяет три основные формы открытого крестьянского сопротивления:
«Частичное сопротивление: индивидуальный или коллективный отказ от выполнения того или иного требования, предписания, закона; нарушение какого-либо запрещения; спор с сеньором по поводу отдельных прав и обязанностей.
Уход или бегство, то есть сопротивление уже не отдельным требованиям сеньора, а полный разрыв с сеньором, поиски лучших условий в другом месте […].
Восстание, то есть применение коллективного насилия для уничтожения существующих условий эксплуатации».
Нетрудно видеть генетическую связь «уходов» с одной из низших форм контрсуггестии, о которой говорилось выше в предыдущих разделах.
Первые две формы являются низшими по отношению к восстанию и в целом исторически предшествовали последнему:
«Конечно, указанные три формы в конкретной истории переплетались друг с другом, их нельзя представить как три обособленные периода, но все же в каждый данный момент феодальной истории доминирующая роль принадлежала одной из трех форм, и в самом широком смысле они представляют не только логическую, но и историческую последовательность».
Не останавливаясь подробно на поршневском анализе развития и связи всех трех форм сопротивления, отмечу, что, в целом, он выделяет следующие эпохи доминирования каждой из форм в феодальной Европе: до IX в. доминировало частичное сопротивление; «IX–XIII вв. можно назвать эпохой крестьянских уходов»; затем начинается эпоха восстаний:
«С XIV в. для Западной Европы начинается уже подлинная эпоха крестьянских восстаний. Для России же она начинается только со второй половины XVI в. — именно потому, что здесь возможности ухода были неизмеримо больше и эксплуатация в связи с этим возрастала медленнее».
Поршнев подробно исследует, как господствующий класс предпринимал усилия, направленные, с одной стороны, на пресечение сопротивления, а с другой — на утилизацию его потенциала в своих интересах. К уходам, позволявшим такую утилизацию, Поршнев относит образование городов и монастырей, заселение окраин, крестовые походы:
«Крестовые походы были, по крайней мере, вначале, не чем иным, как массовым бегством западноевропейских крестьян, санкционированным церковью, но вызванным исчерпанием возможностей внутренней колонизации и утяжелением феодального гнета. По количеству вовлеченных в это движение крестьянских масс оно не уступало крупной крестьянской войне».
В этом отношении восстания существенно отличались от низших форм сопротивления:
«Первые две формы являлись низшими и в том смысле, что в отличие от восстаний могли быть в известной мере утилизированы господствующим классом в собственных интересах и даже обращены против крестьян».
Выше были представлены результаты поршневского анализа, в соответствии с которыми любой запрет может быть действенным лишь в том случае, если он осуществляется «через исключение». Утилизация потенциала сопротивления в низших формах являлась не чем иным, как «конструированием» господствующим классом наиболее выгодных для себя «исключений»: покидать феодала крестьянину запрещено всегда, кроме как в случае участия в руководимых церковью, государством или отдельным феодалом специальных акциях, например, крестовых походах. Знаменитый «Юрьев день» — другой пример аналогичного исключения, оказавшийся в определенный момент уже не выгодным господствующему классу. Ниже в разделе Политические науки будет показано, как, по Поршневу, церковь оформляла «запрет через исключение» по отношению уже к высшей форме сопротивления — восстанию.
Феодальный прогресс как результат классовой борьбы
Поршнев подчеркивает ключевую роль сопротивления эксплуатации для всех сторон эволюции феодального общества:
«Трудящийся народ представляет творческую, активную часть феодального общества не только как основная производительная сила, противостоящая природе, но и как сила, борющаяся, противостоящая эксплуатирующим классам.
Заняться историей производительных материальных благ — значит заняться не только хозяйственной, производственной историей в узком смысле, не только социально-правовым положением трудящихся, но и борьбой эксплуатируемых с эксплуататорами и, под этим углом зрения, вообще всей социальной, политической и культурной жизнью феодального общества, поскольку вся она была ареной борьбы классов».
Несколько примеров.
Поршнев подробно рассматривает эволюцию вооружения в течение всей феодальной эпохи. Вот его основные выводы:
«В длительной перспективе эволюция рыцарского вооружения объясняется эволюцией крестьянского вооружения и средств борьбы: лука, крючьев для стаскивания всадников с коня, особым образом приспособленных кос, ножей для перерезания у коня сухожилий, упертой в землю рогатины или длинной пики и т. д.»«Лук, вернее, самострел, при соответствующей тренировке оказался настолько эффективным оружием против рыцарей, что и в войнах рыцарей между собой стали применяться отряды лучников, понемногу занимавшие все большее место в армиях XIV–XV вв., то есть господствующим классам разных стран приходилось перестраивать свое военное искусство по предметным урокам, полученным от крестьян. То же надо сказать и о практиковавшемся швейцарскими крестьянами способе отражать атаки рыцарей сомкнутой колонной, вооруженной длинными пиками, успешно переходившей даже в наступление и опрокидывавшей рыцарей».
Соединение экономической борьбы и уходов лежит, как показал Поршнев, в основе зарождения и развития городов и, в свою очередь, складывания национальных рынков. С этим же связан и переход к денежной ренте (коммутация):
«Было бы совершенно неверно думать, что крестьянин впервые понес свои продукты в город продавать на рынке потому, что феодал потребовал с него вместо натурального продукта деньги. Нет, наоборот, феодалы начали требовать ренту в деньгах лишь после того, как деньги стали позвякивать в карманах у крестьян, хотя бы и исправно вносивших ренту отработкой или продуктами. До этого наличие денег (или покупных товаров) свидетельствовало о принадлежности человека к общественным „верхам“».
В результате классовой борьбы была создана и налоговая система.
Феодальная монархия и сама была действующим феодалом: «первоначально король и получал доходы только со своих собственных земельных владений».
«Налоги», — пишет Поршнев, — «та же феодальная рента, централизованная и поглощающая „излишки“ и „избытки“, остающиеся не поглощенными на местах».
Можно выделить три группы предпосылок введения налоговой системы: 1) повышение производительности крестьянских хозяйств как результат экономического сопротивления; 2) невозможность извлекать дополнительные ренты самим феодалам, «когда перевес в борьбе стал клониться на сторону непосредственных производителей»;3) возникновение в этих условиях, так сказать, повышенного спроса со стороны феодалов на сильное централизованное государство.
Хорошо известны дискуссии в Англии XV века о том, в каких случаях государственные расходы должны покрываться за счет собственных королевских доходов, а в каких — за счет налогов. Широкая феодальная общественность активно сопротивлялась «необоснованному» расширению централизованного налогообложения.
Следует отметить, что нежелание современного российского гражданина платить налоги в чем-то воспроизводит некоторые важные черты того феодального времени: «внешнего» повода усиливать государство абсолютное большинство экономически активных российских граждан не видит. Напротив, в самом этом государстве и видит для себя главную угрозу. А что касается собственных обязательств государства, то ведь оно взяло их на себя по своей воле, а не по поручению этих граждан, требовавших, скажем, централизованного перераспределения части их доходов. Следовательно, и выполнять свои обязательства государство должно так же, как феодальный монарх — за счет собственных доходов…
Наконец, Поршнев подробно показывает, что именно крестьянские уходы и восстания были ключевым фактором формирования наций и складывания единого языка:
«Если, как полагают некоторые лингвисты, курско-орловский диалект лег в основу русского национального языка, а полтавско-киевский диалект — в основу украинского национального языка, то это тесно связано не только с экономической ролью, скажем, курско-орловского и полтавско-киевского районов в развитии национального рынка, но и с особенно интенсивным расселением людей из этих районов по другим районам России и Украины. А более интенсивно переселялось в феодальном обществе население из тех районов, где феодальная эксплуатация имела тенденцию подняться выше, чем в других местах, где, следовательно, классовый антагонизм был острее».
Капиталистический прогресс как результат классовой борьбы
Из анализируемых Поршневым проявлений классовой борьбы при капитализме упомяну лишь два примера: промышленный переворот и образование монополий.
Поршнев подробно исследует обстоятельства, приведшие к повсеместному переходу к машинному производству:
«Введение машин […] выступает, прежде всего, как средство, с помощью которого капиталисты сломили сопротивление рабочих: мануфактурные рабочие могли отстаивать свои интересы, поскольку мануфактуристы находились в известной зависимости от их сравнительно редкого и незаменимого производственного мастерства, […] машина взяла на себя их искусство, и капиталист смог теперь, не стесняясь, выгонять строптивых рабочих на улицу, заменяя их более сговорчивыми из резервной армии труда. Важнейшее оружие борьбы было таким образом выбито из рук рабочих».
Множество изобретений той эпохи было внедрено непосредственно под влиянием забастовок и других форм активного сопротивления, а не только с целью предотвратить угрозу подобного развития событий.
Поршнев подчеркивает «социальную сторону» в начавшемся в конце XIX века переходе к империализму. Во-первых, это внешние захваты, создание колониальных империй, о чем уже шла речь выше в разделе Историческая наука. Во-вторых, это образование монополий.
Поршнев крайне осторожен (дело идет о каноническом тексте Ленина!):
«Рабочее движение концентрировалось по отраслям производства исторически раньше, чем концентрировался капитал, и […] поэтому образование капиталистических монополий имело также функцией лишить рабочих такого преимущества в борьбе».
Автор этих строк в свое время начал собирать материалы о случаях, когда, аналогично введению машин, монополистические объединения создавались непосредственно в ответ на забастовку рабочих нескольких независимых предприятий одновременно. Целый ряд таких случаев был обнаружен. В частности, в последней четверти прошлого века после многомесячной объединенной забастовки рабочих нескольких пивоваренных заводов на Среднем Западе США, их хозяева объединились в пул.
В заключение данного раздела отмечу, что большинство фактов о классовой борьбе и ее роли «движущей силы» Поршнев раскопал не в архивах, а в исторических работах других авторов, в которых данные факты оказывались как бы случайными вкраплениями, побочным продуктом исследовательской работы, направленной на иные цели. Такой вторичный анализ Поршнев активно использовал и в своих физиологических исследованиях, благодаря чему он обнаружил огромную массу фактического «побочного» материала о так называемых неадекватных рефлексах, что и помогло ему открыть тормозную доминанту и вообще принцип «бидоминантности».