В детстве мне нравились книжки «раскладушки», превращавшие страницы в объемное волшебство. Хотелось, чтобы этот мир был красив. Но бумага легко рвется и горит…

***

— Папа, не трогай! — предостерегающе крикнула Соня.

Андрей отдернул руку, но не успел — краб размером с его ладонь тяпнул за палец плоской клешней и тут же засеменил по песку к полосе прибоя.

— Ай! — Андрей затряс пальцем: на тонком, как от пореза бумагой, разрезе выступила капелька крови.

Он инстинктивно прижал палец к губам, и вид у него при этом, видимо, был такой растерянный, что Сонька расхохоталась:

— Я же тебе говорила, не трожь! Он маленький, а ты вон какой! — и тут же участливо добавила. — Больно?

Андрей замотал головой и улыбнулся. Все в порядке.

Сонька удовлетворилась этим и снова побежала к воде: с разбегу влетела в набегающую волну, отскочила с визгом, когда брызги обдали ее худые загорелые ноги, запрыгала, смеясь и бормоча какие-то особые, июльские, беззаботные слова, которые знают только одиннадцатилетние девчонки, у которых есть и папа, и море, и солнце. Ее белый сарафан развевался на ветру.

Андрей вытянулся на жестком полотенце и посмотрел в небо: солнце казалось ослепительно ярким кружком, приклеенным на голубую бумагу. Он закрыл глаза и прислушался к шелесту волн, к смеху Соньки, к шуму деревьев, обступивших зажатый скалами пляж. Ветер усилился, и ветви шептали, шуршали. Ему вспомнился старый фильм про космонавтов, которые от тоски по дому приклеивали полоски бумаги к центрифуге — те шелестели, напоминая шорох листвы. Успела Сонька увидеть это кино? Вряд ли. Тем удивительнее, что сделала она то же самое.

Андрей раскрыл глаза и сел. Солнце действительно было белым кружком — если прищуриться, становилось видно, что кружок вырезан далеко не идеально — наверное, Соня спешила, когда делала его. Лес за спиной шумел бумажной листвой.

Маленький краб, все еще снующий по берегу, был крохотной фигуркой-оригами.

— Папа, смотри, как я умею! — радостно заорала Сонька и, зачерпнув руками воду, подняла вверх тучу брызг. Та разлетелась по ветру ворохом бело-синего конфетти. Словно кто-то засунул в самый надежный шредер гору документов сначала синего, а потом белого цветов и потом засеял разноцветной крошкой целый мир — синее конфетти стало морем, а белое — песком. Где-то в вышине бумажным самолетиком пролетела чайка.

Андрей взглянул на часы — его время здесь скоро закончится. Сонин врач установил таймер ровно на полчаса, а значит, пора попробовать еще раз.

— Соня!

Та перестала прыгать, словно по тону поняла, что сейчас придется прощаться.

Андрей подошел к ней, по щиколотки утопая в клочках разноцветной бумаги, присел и обнял ее за плечи. Дочка посмотрела на него не по-детски серьезно. Ветер развевал ее волосы и выдувал запутавшееся конфетти.

— Папа! Пойдем со мной. К маме. Пожалуйста.

Андрей сжал губы и почувствовал, как пульсирует болью порез на пальце. Если бы все в мире можно было исправить, просто наклеив пластырь на больное место…

— Соня… Доченька… — все заранее подготовленные слова куда-то затерялись, и ему хотелось только одного — схватить ее в охапку и вытащить отсюда, из этого прекрасного бумажного мира, так похожего на страницу из ее любимых книжек-раскладушек. Откроешь — и вверх поднимаются две гряды скал, белый пляж, картонная стена деревьев…

— Папа! — нетерпеливо затараторила она. — Ну пойдем! Пойдем же!

Соня схватила Андрея за руку и буквально потащила вглубь. Андрей оступился, широко шагнул вперед и почувствовал, как сразу провалился в синее конфетти по пояс.

Он рванул дочку на себя.

— София! Послушай меня! Мы должны… Ты должна…

Краем уха он услышал шуршащий нарастающий гул, будто на него надвигалось целое цунами из бумажных обрывков. Сейчас все закончится.

— София… Я должен тебе сказать… Мама… Она…

Дочка отпустила его руку, еще раз внимательно посмотрела на него и нырнула в синий ворох.

— София!!!

Его голос потонул в бумажном реве. Мир складывался пополам. Скалы схлопывались и опускались. Деревья ложились набок. Море поднялось вертикально, а небо с приклеенным солнцем обрушилось на него.

Наступила темнота.

***

Как всегда, из небытия его выдернул равномерный писк.

Бип.

Бип.

Бип.

Андрей разлепил глаза, чувствуя, как ноют виски от плотно приклеенных датчиков.

— Как она, доктор? — выпалил он нетерпеливо. — Она не?..

Писк приборов ответил на его вопрос раньше, чем прозвучали слова:

— Нет, Андрей. Мне очень жаль.

Сергей Петрович, совсем не похожий на врача, осторожно отсоединял датчики. Он больше походил на Сониного учителя по музыке — у него были длинные пальцы пианиста, растрепанная шевелюра и внимательные добрые глаза — а еще он оказался единственным человеком в больнице, кто выслушал Андрея. Если не поверил, то хотя бы не поднял на смех. А сейчас даже старался помочь.

— Доктор! У меня почти получилось! — Андрей резко встал с кушетки. — Смотрите, я порезал палец. Там!

Он показал порез. Врач похлопал его по плечу и кивнул.

— Андрей… Я верю в то, что Соня может на некотором уровне слышать вас и чувствовать. Я очень надеюсь, что наши опыты в один прекрасный день помогут ей. Но… Вы порезали палец сегодня утром, когда читали ей… Этот мир, который вы видите… Это только ее фантазия. Или ваша общая.

Андрей недоуменно посмотрел на палец. Ранка казалась такой свежей, а пульсирующая боль — такой острой. Он рассеянно взглянул на любимую Сонину книжку-раскладушку, лежащую рядом на стуле. А потом на дочку.

Соня лежала на соседней кровати, так же опутанная датчиками, — Сергей Петрович осторожно отсоединял их своими длинными пальцами. Глаза ее были закрыты, она дышала ровно и размеренно. Спящая красавица, оставшаяся в своем волшебном бумажном мире.

— Ну, вот и все, — доктор убрал провода в коробку, взглянул на показания мониторов у изголовья кровати и пожал Андрею руку. — Завтра продолжим.

— Я могу еще немного побыть с ней?

— Конечно.

Доктор вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Андрей пододвинул поближе стул, положил книжку рядом с дочкой, сел и взял ее за худенькую руку.

Теперь он мог открыть ей то, что не успел в гипнотическом сне.

— София… Я должен тебе сказать… Мама… Ее больше нет.

Он говорил ей это уже много раз, и, как всегда, Соня ничего не ответила.

Андрею нестерпимо захотелось снова оказаться с ней рядом, на морском берегу. Там, где она могла слышать и понимать его. Там, где она оставалась смеющейся прыгающей девочкой. Там.

Он положил голову на край ее одеяла и закрыл глаза.

***

Они ехали в машине — отвозили Соню на музыку, как всегда по вторникам. Андрей посмотрел в зеркало — дочка не дремала, а листала книжку. Ксения сидела на переднем сиденье и переключала радиостанции, надеясь поймать что-то кроме новостей. Андрей вильнул рулем влево — недавно разметку на всех улицах района сместили, оставив парковочные места только справа. Вот только машины парковались, как и раньше, по обе стороны дороги, и Андрею приходилось выезжать на встречку, чтобы обогнуть очередную стоящую машину.

Жена, наконец, нашла хорошую волну — старенькая группа «Black» затянула про то, что «не нужно бежать, не нужно плакать, жизнь так прекрасна, прекрасна, прекрасна». Андрею вспомнилось, что вокалист группы недавно умер, и невесело ухмыльнулся. В свои тридцать пять он уже хлебнул «кризиса среднего возраста», и идея о прекрасном идеальном мире уже не казалась такой обнадеживающей.

— Пап, я дочитала. Дай другую книжку.

— Папа за рулем, — откликнулась Ксения. — Сейчас передам.

Она отстегнула ремень и наклонилась к лежащей в ногах сумке. Андрей еще раз посмотрел на дочь в зеркало — та поймала его взгляд и улыбнулась. Потом улыбку словно срезало с ее лица, и она закричала:

— Папа, осторо…

Андрей перевел взгляд на дорогу, автоматически нажимая на тормоз. Справа припарковался здоровенный тягач, почти полностью перекрывая сузившуюся от новой разметки полосу. Андрей вильнул рулем влево, одновременно понимая, что по встречной несется черный сверкающий джип.

«У меня в детстве был почти такой же. Из лего», — почему-то пронеслось в голове у Андрея, а потом мир вздрогнул и остановился.

Лобовое стекло треснуло и разлетелось вдребезги, но не на бесформенные кусочки, а на аккуратные квадратики, каждый размером с клетку в школьной тетради. Ксения, склонившаяся над сумкой в поисках книги, непонимающе подняла голову и начала поворачиваться к Андрею, когда ее голова, а потом и тело разлетелось на тысячи и тысячи маленьких кубиков-деталек, словно ее сделали из детского конструктора.

Кричала Соня.

Машина ломалась, сплющивалась, исчезала, разлетаясь на разноцветные пластмассовые детальки.

«Все еще можно собрать обратно, — успел подумать Андрей. — Если все это аккуратно сложить, я все смогу исправить».

А потом его тело уткнулось в руль и рассыпалось на маленькие кубики — боли не было, только пластмассовый треск, который бывает, когда мальчишки сталкивают вместе игрушечные машинки.

— Андрей, вы…

***

Андрей вскинул голову — за окном больничной палаты уже темнело. Сергей Петрович осторожно тряс его за плечо:

— …вы кричали… Вы снова оказались там?

Андрей покачал головой.

— Нет… Я снова видел аварию, в которой… в которой…

Он не мог больше говорить и крепче стиснул кулаки. В правой ладони что-то резануло болью.

Андрей разжал ладонь и увидел детальку от лего.

***

Они вышли в больничный двор. Андрей закурил, нарушая правила, но Сергей Петрович не возражал. Они сели на желтую скамейку посреди аккуратно проложенных дорожек, пересекающихся под прямым углом. Ухоженные подстриженные кусты казались неподвижными, как и вода в неработающем фонтане в центре двора, а вот парк за больничной оградой шумел скрипом ветвей и шорохом листьев.

— Он похож на лес из ее мира, — сказал Андрей, ткнув сигаретой в пространство. — Так же шумит. Как бумажные полоски.

— Вы так много рассказываете о нем, что я сам словно побывал там, — сказал Сергей Петрович, запахиваясь в плащ, надетый поверх белого халата. — Почему вы так уверены, что это ее фантазия, а не ваша, например?

— Соня с детства любила все эти бумажные игрушки. Оригами, картонные модели, книжки-раскладушки. Она брала ножницы, бумагу… и творила чудеса. Я бы просто не смог придумать все то, что вижу там. Мне в детстве нравились машинки, конструкторы…

— Значит, Соня в своем сне создает любимый мир и впускает туда только вас? — врач старательно избегал слова «кома», и Андрей был ему за это благодарен.

— Думаю, что так. Вы же помните, я впервые попал туда случайно, когда прикорнул возле ее кровати так же, как сегодня. Это не моя выдумка, я уверен. Она там совсем живая, но не знает, что Ксюши больше нет. Зовет меня с собой… к маме. А я боюсь, что если она уйдет из бумажного мира, то уже не сможет вернуться. Вы… вы ведь мне верите? — в очередной раз спросил он.

Сергей Петрович помолчал.

— Видите ли, Андрей… Я давно изучаю состояния, подобные Сониному, и знаю, как благотворно влияет на пациентов присутствие близких. Вы особенный. Проводите возле ее кровати почти все время, практически живете в больнице. И когда впервые услышал от вас эту историю… Я раньше слышал что-то подобное от родственников других пациентов, но никогда — настолько ярко. Тогда я решил усилить ваш контакт с помощью своей экспериментальной аппаратуры… И вы тут же смогли оказаться «там» намного дольше. Ваши биоритмы с ней синхронизируются — у вас обоих подрагивают губы — словно вы разговариваете. По очереди.

— А царапина, доктор? А конфетти у меня на одежде, когда я просыпаюсь?

— Андрей… Я не хочу вас расстраивать, но мне кажется, что вы подсознательно пытаетесь убедить и меня, и, прежде всего, себя в реальности того мира. Вы, сами того не замечая, «подбрасываете» себе эти улики. Порезанный палец и клочки бумаги можно сделать и здесь… — Сергей Петрович окинул жестом квадратный больничный дворик. — Порой я боюсь, что эти опыты могут принести вам больше вреда, чем пользы для Сони.

— Но риск оправдан! Вы же слышали! Она хочет уйти в небытие — вслед за Ксенией. И тащит меня за собой. А я должен вытащить ее сюда! Она в опасности, понимаете?

Андрей вскочил — сигарета выпала из его дрожащей руки. Сергей Петрович примирительно кивнул:

— Успокойтесь, пожалуйста. Я не предлагаю прекратить опыты. Пока. Но мы с вами должны быть предельно осторожны… Чтобы не навредить ни Соне… Ни вам…

Андрей сел обратно на скамейку, достал новую сигарету… Затянувшись, он помолчал с минуту, словно собирался с силами или обдумывал то, что сказал ему доктор. Потом повернулся к нему и твердо спросил:

— Когда мы продолжим?

***

Бип.

Бип.

Бип.

Андрей слушал писк монитора, закрыв глаза. Постепенно пищание становилось тише. Тише… Растворялось в тихом шуршании вентиляции, которое превращалось в шелест бумажных листьев. Еще чуть-чуть… Еще…

— Папа, чур, не подглядывать!

Он открыл глаза.

Это оказался не пляж. Андрей и Соня находились на поляне в лесу. Приклеенный в небе кружок солнца светил на высокие картонные стволы деревьев, густую бумажную листву из зеленой и желтой бумаги. Поляну покрывали тонкие зеленые полоски, неотличимые от обычной травы, но на ощупь — все та же бумага.

— Папа! Ты играешь в прятки или нет?

— Играю! — охотно согласился он и прикрыл глаза руками. — Ра-а-аз! Два-а-а-а! Три-и-и-и!

Соня запищала от восторга и понеслась прятаться за деревьями.

Андрей растопырил пальцы и еще раз осмотрелся вокруг. Шум леса не зря показался ему знакомым — сквозь деревья он увидел белую полоску пляжа и синие волны.

От радости он вскочил. Ему удалось! Он увел ее с пляжа дальше от моря, где она собиралась броситься в пучину пустоты вслед за матерью. Здесь безопаснее. А там…

Андрей обернулся и просиял. С противоположной стороны от пляжа сквозь просвет между деревьями виднелось знакомое до боли здание. Туда и нужно отвести ее. Обязательно.

Где-то рядом послышалось Сонино хихиканье.

— Кто не спрятался, я иду искать! — нарочито бодро нараспев произнес он и начал кружить по лесу. Сонин смех раздавался то справа, то слева.

— Эй, где ты?

Нет ответа. Только хихиканье.

— Соня-я-я! Выходи! Я сдаюсь!

Андрей раздраженно посмотрел на часы — скоро его время снова будет на исходе. Полоска белого пляжа между деревьями стала ближе — до него уже доносился шум волн. Она специально заводит его обратно на пляж?

— Соня! Я больше не играю! Ну-ка выходи! — рявкнул он.

Дочка тут же появилась из-за ближайшего дерева. Вид у нее был одновременно и победный, и виноватый.

— Папа, я хорошо спряталась? Я…

— Соня! — он бросился к ней так стремительно, что, кажется, напугал ее. — У нас больше нет времени для игр. Нам нужно идти туда!

Он показал ей на здание за деревьями.

— Да нет же, папочка! Нам туда, к воде! Пойдем! Пойдем к ма…

Вместо ответа Андрей схватил дочь за руку и потащил ее через лес.

— Папа, отпусти меня! Ты слышишь! От-пу-сти!!!

Она вырвала ладонь и побежала к пляжу. Ее худые ноги были так проворны, что у Андрея не осталось ни единого шанса ее поймать.

— Соня!!! Вернись! Соня, это все ненастоящее! Посмотри сама! Этого мира нет! И мамы нет!

Он упал на колени и вцепился пальцами в траву. Жгучие слезы брызнули из глаз, размывая картинку. Сейчас… Вот сейчас снова.

Мир Сониной книжки-раскладушки захлопнулся, сдавливая его между страниц.

***

Он судорожно вздохнул и выпрямился на кушетке. Что-то не так.

Сергей Петрович суетился возле Сони, отдирая датчики ее от головы. Монитор пищал неистово, как сигнал тревоги: бип-бип-бип-бип… Тело Сони дрожало и выгибалось, как будто ее било током.

— Что случилось? — Андрей вскочил на ноги. — Я…

— Отойдите! — крикнул Сергей Петрович. Он отсоединил последний провод, и тело Сони обмякло. Писк монитора медленно вернулся к обычному ритму.

Андрей рассеянно посмотрел на свои руки, все еще сжатые в кулаки, и увидел застрявшие между пальцев зеленые полоски из папиросной бумаги.

— Доктор, смотрите! Я же…

— Что вы сделали? — закричал Сергей Петрович ему в лицо. — Вы ее напугали?

— Я… — Андрей растерялся. — Я хотел…

— Мы же это обсуждали! — доктор взъерошил своими длинными пальцами взмокшие волосы. — Никакой агрессии. Я был слишком безрассуден, допуская эти эксперименты. Мы должны прекратить…

— Нет! — Андрей разжал кулак, и зеленые бумажные травинки бесшумно упали на пол. — Вы не посмеете! Только не сейчас!

— Вы должны смириться! Признать очевидное. Это не ее фантазии. Они — ваши!

— Но как же доказательства! — Андрей опустился на корточки и оглянулся. Нигде ни одной зеленой травинки. — Я же видел!

— Я прекращаю эксперимент. Мой вам совет — оставьте ее там, где ей хорошо.

Он вышел за дверь, а Андрей все продолжал искать травинки на ровном, словно пластиковая плита, полу.

***

Андрей стоял в темноте палаты у окна и слушал, как за оградой больничного двора шумит лес. Сумерки превратили подстриженные кусты во дворе в черные кубы, а зеленую листву — в серую колыхающуюся массу, шелест которой все больше напоминал Андрею звук рвущейся бумаги.

— Я знаю, ты где-то там… — прошептал он. — Я видел эту больницу из твоего леса. Мы приближаемся. Остался всего один раз… И мне плевать, что доктор не хочет продолжать эксперимент.

Он обернулся к дочери. Монитор мерцал в темноте, отбрасывая на лицо Сони и на одеяло зеленоватые тени. Андрей подошел к ней и нежно погладил по волосам.

— Я не брошу тебя, спящая красавица. Я…

Он осекся, когда его пальцы что-то нащупали в волосах дочери. Он вытащил полоску бумаги — в свете монитора она казалась зеленой. Все было правдой, и Соня находилась там прямо сейчас.

— Я иду к тебе, — прошептал Андрей.

***

Вскрыть кабинет доктора оказалось не так уж и трудно. Мешанина проводов и разъемов в его аппаратуре могла бы запутать кого угодно, но после стольких попыток Андрей точно запомнил порядок подключения. Он перенес прибор в палату к Соне, прикрепил датчики к ее голове, потом проделал то же самое с собой. Осталось только включить переключатель и…

***

Теперь они стояли в больничном дворе — в его подобии. Багровое вырезанное солнце низко висело над горизонтом. Подстриженные кусты стали небрежно сложенными из бумаги кубиками, в неработающем фонтане в центре двора было насыпано серое конфетти. Да и сама больница превратилась в небрежно склеенный бумажный домик.

— Что это за место, папа?

— Это… твоя больница. Ее бумажное отражение. И ты лежишь там, в палате…

Андрей показал пальцем в нарисованное окно на стене.

— Папа, что ты такое говоришь? Почему ты не хочешь пойти со мной, к маме? Я же просила тебя!

— Тебя нельзя к маме, дочка, — Андрей присел на корточки и взял Соню за руки. — Если мы попадем к ней, то уже не вернемся.

— Вот и хорошо! Мы останемся там вместе! — Соня надула губы. — Папа, почему ты можешь быть таким…

— Каким? — Андрей выпрямился и инстинктивно пошарил в карманах в поисках сигареты. — Каким?

— Слепым! — заорала она ему в лицо.

— Слепым? Я? Да посмотри вокруг! Думаешь, это деревья шумят? Думаешь, это кусты? Трава? В этом чертовом мире все сделано из бумаги, все до последней веточки! Даже вода в море — и та из бумаги!

— Папа… — Соня шмыгнула носом. — Папа, пожалуйста…

Андрей сунул в рот сигарету, достал зажигалку, чиркнул и увидел страх, отразившийся в Сониных глазах. И этот страх ответил ему на так долго волнующий вопрос.

— Ты знала… — прошептал он. — Ты знала, что этот мир ненастоящий. Ты притворялась, что все нормально… Чтобы я оставался рядом. Чтобы шел за тобой.

Соня ничего не говорила. Прижав кулаки к лицу, она ревела.

— Так смотри… — он выплюнул зажженную сигарету в бумажную траву.

Та вспыхнула в мгновение ока.

— Папа, что ты наделал?!

Огонь распространился мгновенно. Пылали кубы кустов. Чернели бумажные больничные стены. Горела трава под ногами.

— Папа!!!

Соня закашлялась и отбежала к картонной ограде, за которой, не переставая, шумел лес из папиросной бумаги, а дальше шуршал белый песок и плескались волны из конфетти.

Андрей подошел к ней и крепко схватил за руку:

— Сейчас мы проснемся вместе, в твоей палате. Ты и я. И больше никогда не вернемся сюда.

— Папа, мне больно!..

Стена за спиной у Сони треснула, словно ее разорвали одним рывком. Андрей посмотрел в прореху, но за ней чернел не лес, а кромешная тьма.

Из темноты вышла Ксения: жена была в том же платье, что и в день аварии. Пройдя сквозь брешь в бумажном мире, она взяла Соню за руку и потащила за собой в темноту.

— Ты не заберешь ее! — Андрей схватил дочку за другую и потянул на себя. Соня вскрикнула.

В этот момент чьи-то пальцы вцепились Андрею в плечо и дернули. От неожиданности он отпустил Сонину руку, и Ксения утащила ее за собой.

И прежде, чем огонь охватил весь бумажный мир, Андрею показалось, что из темноты льется знакомая музыка. Группа «Black» пела ему о том, что жизнь прекрасна, прекрасна, прекрасна…

***

Андрей открыл глаза. Солнце било в окно палаты — сквозь распахнутое окно дул ветер, выдувая горелый запах. Кровать Сони опустела — у аккуратно заправленного зеленого одеяла виднелся подгоревший край.

— Соня! — позвал он. — Ты здесь? Соня?

— Ее здесь нет, — тихо ответил голос за спиной.

— Доктор! Где она? Это вы вытащили меня? Боже мой, зачем?!

— Андрей, Андрей… — Сергей Петрович присел на кушетку радом с ним. — Я пытался вам объяснить, но вы не слушали.

— Ч-что… Что пытались объяснить? Где Соня?!

— Лучше скажите мне, где вы сами?

Андрей вскочил.

— Я прекрасно знаю, где я. В палате, откуда исчезла моя дочь! Отвечай, где она!

Сергей Петрович не встал с кушетки и опустил голову ниже.

— Я говорил вам, что это не ее фантазии, а ваши. Но речь не про бумажный мир. Соня, действительно, сделала его для вас, и он был прекрасен — пока вы не уничтожили его. Ваша фантазия — это больница.

— Что… Что вы сказали?

— Вы видели здесь других людей? Врачей? Пациентов? Кто я, по-вашему?

— Вы… вы врач!

— Какой специальности?

— Вы… специалист по коме! Вы поверили мне и помогли мне начать эти… опыты… эксперименты… Вы верили мне!

— Вы верите только себе, Андрей. Вы говорите сами с собой. Для своего альтер эго вы взяли первый попавшийся образ — Сониного учителя Сергея Петровича.

— Да что за бред! — Андрей затряс доктора за плечо, но тот вдруг покосился, осел набок и внезапно рассыпался на тысячи и тысячи разноцветных деталек — они сухим дождем хлынули на пол.

Андрей заорал и отдернул руки. В ладони поблескивал пластиковый кубик.

Он посмотрел на палату, будто впервые ее увидел. Пол был ровной пластмассовой поверхностью, а вот кровати, столик, шторы — все сделано из лего. Даже одеяло Сони выложено из зеленых деталек. Подгоревший край выложен черным.

Он бросился во двор — под ногами хрустнула пластмасса. Все казалось знакомым… только теперь Андрей видел то, что не хотел признавать — он словно оказался внутри игрушечной конструкции. Аккуратные дорожки, выложенные под прямыми углами. Подстриженные кусты оказались кубическими конструкциями, а скамейки — сложенными из желтых кусочков параллелепипедами. Борта фонтана тоже были выложены из конструктора, а застоявшаяся вода на поверку оказалась серой массой деталек, засыпанных внутрь.

Соня в лего играть не любила. Это была детская игра Андрея. Его мир. Отныне только его.

***

Ксения обняла плачущую Соню за плечи. В воздухе пахло горелой бумагой.

— Я… — Соня не могла выговорить ни слова от рыданий. — Я хотела забрать папу-у-у!

— Да, моя девочка! Я все понимаю! — Ксения прижала ее к себе. — Я тоже хотела бы, чтобы он проснулся. А пока… давай-ка все уберем!

И она с опаской посмотрела на обуглившуюся книжку на полу.

Соня сделала ее сама вскоре после аварии, в которой Андрей получил черепно-мозговую травму и впал в кому. Чудесная книжка-раскладушка — с морским берегом, лесом и больничным двором — и на каждом развороте поднимались две маленькие фигурки — взявшиеся за руку отец и дочь. Соня часто засыпала возле кровати отца, держа книжку на коленях. А сегодня… книжка сама по себе вспыхнула прямо у дочки в руках и сгорела дотла прежде, чем Ксения прибежала со стаканом воды.

Соня шмыгнула носом и помогла матери убрать обуглившиеся страницы. Среди них она обнаружила деталь конструктора лего — маленький оплавленный кусочек. Подумав, она сунула его папе под подушку.

— Ну вот, теперь порядок, — вздохнула Ксения. — Нам пора. Попрощайся на сегодня.

Соня встала на цыпочки и поцеловала Андрея в лоб. Он лежал на кровати и спокойно дышал. В его ноздри была воткнута пластмассовая трубка, а монитор над изголовьем равномерно пищал. Бип. Бип. Бип.

Где-то глубоко в голове Андрей уже начал собирать из кусочков лего целое море для дочки.