После стрельб и тренажерного зала, все разошлись. Чижа, что все это время от Стаси почти не отходил, бойцы дружно уволокли в архив, знакомить по предложению Бориса с генеалогическим древом.

Стася воспользовавшись одиночеством и сиестой командира, ввалилась в кабинет и, закрыв дверь, хлопнулась на стул напротив него.

— Ва-ань, организуй путевку.

— Куда? — пробубнил тот с набитым ртом. Хлебнул чая, с любопытством поглядывая на женщину.

— В одиннадцать тысяч, пятисотый год до зеро.

Федорович подавился конфетой. Стася хотела хлопнуть его по спине, но тот выразил возмущение руками и взглядом. Откашлялся с трудом и уставился тяжело на «путешественницу».

— А больше никуда не хочешь?!

— Съешь конфетку и успокойся, — подвинула ему витую вазу.

— Ты совсем, мать моя?!

— Что ты завелся? — делано удивилась она. Развернула леденец, в рот сунула. Любопытно. Видимо прав Илья — есть там что-то, секретное и Иван в курсе.

— Никаких!…

— Каких, Иван, каких, — заявила твердо, со значением. Капитан насторожился, взгляд отвел, забарабанил по столу пальцами:

— Что ж ты делаешь, а? — вздохнул уныло. — Только ведь дело закрыли, выговор вляпали, опять напрашиваешься. Что ж ты жить спокойно не умеешь?

— У каждого свои недостатки, — мурлыкнула. — Зря боишься, Ваня, я не истеричка и не болтушка, как тебе это известно.

— Смотрю, слишком много тебе известно, — буркнул тот недовольно. Встал, забродил по кабинету. — Зачем тебе, Стася? Что вдруг эта дата?

— Сам знаешь.

— Вопрос: откуда ты знаешь и что? — навис над ней.

— Организуй переход…

— Исключено!

Стася упрямо насупилась: сам знаешь или подсказать, что будет?

— Нет, ну в кого ты такая упертая?!

— В маму с папой. Не люблю я, когда что-то не понимаю или подозреваю. Правды хочу.

— Какой?

— Настоящей.

— Это закрытая зона. Опасно для здоровья…

— А мезозой не опасен? Не рассказывай мне сказки, Иван, выросла я, — поморщилась. — Обещаю, что никому, ничего не скажу. Но мне действительно важно знать, что там.

— Ничего.

— Не правда. Иначе, отчего ты занервничал?

— Из-за тебя. Из-за твоей дурной привычки лезть, куда не просят.

— Давай на чистоту: там наши?

— Где? — почти натурально удивился Федорович.

— Ваня, я понимаю, что возможно поступаю глупо, разговаривая с тобой открыто, но если бы виляла и хитрила, это было бы неправильно по отношению к тебе, подло. Я доверяю тебе и точно знаю, ты не предашь, не подведешь.

— Хочешь, чтобы я оценил твою откровенность? Ценю. А теперь оцени ты, — качнулся к ней и прошипел в лицо. — Забудь, о чем мы говорили, вообще забудь об этой дате.

— И тогда?… — бровь выгнула Русанова выжидательно прищурившись.

— Тьфу! — отпрянул мужчина. Подумал и нехотя сказал:

— Ладно. Но…

— Тихо и молча.

Капитан глазами стрельнул на нее и головой качнул:

— Кто и что тебе сказал?

— Здесь его нет.

— Там? Кто?

— Вещун.

Мужчина фыркнул и хлопнул ладонью по столу: надо же так бездарно попасться!

— Ну, Стася!…

— Первое слово дороже второго! — хохотнула она, спеша покинуть кабинет.

— Я должен доложить!…

— Не доложишь. Ты никогда никого не сдавал, — обернулась, затормозив у дверей. — И я очень люблю тебя за это, — сказала серьезно. Федорович взгляд опустил, смутившись.

Нет, ну как на нее обижаться, ворчать?

Дверь схлопала — женщина ушла.

— Вот ведь, лисица, — улыбнулся, прошептав. А на сердце тепло и хорошо от простых, но искренних слов Стаси. И только за них и веру в него хочется поблагодарить, что-то сделать для нее. Нет, не «что-то», а все что угодно, возможное и невозможное.

Потер затылок в раздумьях: а почему нет? Стасенька не тот человек, от которого нужно скрывать, потому что не знаешь, что натворит, как отреагирует. Правильная она, если с ней по-человечески, то она горы свернет. А если уж что узнала или нащупала — пока не раскопает, не успокоится. И накопает себе на голову. Не дело.

Придется все-таки рискнуть. Подстраховать.

И потом, засиделась она в лейтенантах, а мне давно нужен зам, — улыбнулся, сообразив как не подставить не себя, ни ее, не общее дело.

Дни потянулись в размеренной череде. Завтрак, тренировки с посиделками в раздевался под шуточки и приколки Пеши и Сергеева, обед, стрельбы, вечерние «заседания». Чиж вился вокруг Стаси, а та не отталкивала — пристально к нему присматривалась и все больше подподала под его шарм. Он нравился ей, но после метаморфоз с Ильей женщина не хотела попасть в сети собственной иллюзии, как не желала оскорбить и обидеть мужчину недоверием, сомнением.

— Хороший человек, — кивал тайком на Николая Иштаван, внимательно следя за реакцией Стаси. Та соглашалась и переводила начинающийся разговор "по душам" в шутку:

— Ты тоже хоть куда. Как свахе, так вообще, цены нет.

Пеши фыркал и оставлял Русанову в покое на день, потом опять пытался то ли проверить как она к Чижу, то ли свести их вместе. А чего сводить? И так не разлей вода стали. Интересно с Николаем, спокойно, тепло и ясно, что рано или поздно промахи и ошибки прошлого изгладиться, червячок сомнения исчезнет.

Сван же, то ли подталкивая ее к Чижу, то ли дистанцию пытаясь сохранить, периодический вспоминал Локлей, выпытывал о нем. Не подозревая подвоха, женщина охотно рассказывала о графе, но ремарками, чтобы мужчина не развил тему и не увел ни в шутку, ни в серьез в сторону личной жизни. Но тот в итоге так и сделал.

— Рыцарь, галантный кавалер, достаточно умен, тактичен, силен, — перечислил загибая пальцы. — Идеал! — развел руками и шутливо возвестил. — Сестренка влюбилась.

Чиж тут же насупился, насторожился, Стася же вздохнула:

— Есть масса тем для разговоров и обсуждений, но вы с какой-то радости дружно обсуждаете одну! Сван, поверь, я и моя личная жизнь такого внимания не стоим!

— Понял. У тебя трагедия: граф там, ты здесь…

Стася просто кинула в него ботинок.

— Ууу, — дурашливо взвыл тот и сделал ответный залп полотенцем. Иштван недолго думая присовокупил свое. Стася рассердилась, сама не понимая из-за чего. Начался обстрел, в котором приняла участие вся группа, разделившись пополам: Борис, Чиж и Русанова против Сван, Иштвана и Яна. Стенка на стенку пошла под задорный крик и хохот обкидывая друг друга что под руку подвернется. В разгар боя в раздевалку вошел Иван и замер, с недоумением поглядывая на "детский сад", что устроили его подчиненные. Получил по колену гандбольным мечем и рявкнул, уперев кулаки в бока:

— Отставить!!

Кто б его послушал — разгоряченные бойцы резвились словно дети — им было не до команд и командиров.

— Капитан Русанова, отставить! — рыкнул повторно, проследив полет тюбика с антисептиком мимо своего лица.

"Капитан" — возымело действие — все стихло, мужчины замерли, Стася сдула челку с глаз и уставилась на Ивана тяжело дыша после «спарринга».

— Капитан? — уточнил Сван.

— Да, товарищ Русанова, вам присвоено звание, — усмехнулся, глянув на женщину.

— Это, наверное, за последние заслуги, — хохотнул Иштван и с криком кинулся к женщине, чтобы первым обнять и поздравить. Та не ожидала и не увернулась — вместе с венгром влетела в Чижа, и в недра шкафчика.

— Ну, дети, — качнул головой Федорович, невольно заулыбавшись.

Бойцы прыгали и тискали Русанову, а та понять все не могла и подозрительно косилась на командира:

— Плохая шутка.

— Людям верить надо, Стася, — бросил тот назидательно. Кинул ей новый жетон, чтобы все сомнения рассеять.

— Сегодня отмечаем!

— Сейчас!

— Здорово! — понеслось тут же.

Женщину бы раздавили в пылу радостных чувств, если бы не Чиж, что просто отпихивал мужчин, держа круговую оборону. Но зря — пока Стася разглядывала новый номер и звание на жетоне, Иван вытащил ее из круга товарищей:

— Празднуем вечером, сейчас все по своим местам, а мы к начальству, — и выпихнул женщину вовсе из раздевалки.

— Серьезно? — качнула жетоном, не понимая, что к чему. Иван не стал убеждать — сунул в руку файл с приказом и договором. — Ознакомься, подпиши.

Стася пробежала взглядом по тексту и уставилась на капитана:

— Последний пункт: неразглашение материалов с грифом оуробор. Будучи лейтенантом, я такое не читала, тем более, не подписывала.

— Теперь ты капитан, — взглядом предлагая не перепираться, а подписать, сказал Иван. Стася молча нажала на квадрат внизу большим пальцем и расписалась.

— Что дальше? — подала файл. — Увижу, что хотела?

Федорович кивнул:

— Иди в седьмой бокс, седьмой сектор "только для научных исследований". На дверях оуробор — не спутаешь. Твой шкаф шестой. Подожди меня в раздевалке.

— Поняла, — потопала, чувствуя в груди легкое волнение и тревогу.

Русанова уже переоделась, когда появился Федорович, и шаталась по просторной комнате, поглядывая на ниши в стене, заполненные аппаратурой, оружием, коробками.

— Склад какой-то, — кивнула ему. — Всего понемногу.

— Так и есть, — начал натягивать костюм. — Возьми сумки из первой и второй ниши.

— Зачем?

— А смысл только на экскурсию ходить? Ты не школьница, да и я, а так хоть толк будет.

— Мы это кому-то передадим. Оружие?

— Оставь. Минимальный комплект — больше не надо.

Стася подумала и скинула лифчик с пистолетами, из-под штанины вытащила пластид.

— Ну, ты! — восхитился и возмутился Иван. Рассмеялся. — Пошли, — подтолкнул женщину к выходу.

В этом секторе коридор к камере перехода был длинный и извилистый. Диспетчер получил жетоны посетителей и вставил в пазы спектрального анализатора.

— Прошу, — махнул рукой в сторону дверей бокса.

— Трасса налажена? — спросила Стася на всякий случай у Ивана. Тот лишь кивнул.

Они ступили на кварцевый пол, пройдя три ряда усиленных дверей — арок.

Сомнений не оставалось: «зеленые» идут далеко.

Но переход оказался на удивление легким.

Они вышли в незнакомой Стасе местности на яркий свет солнца. Воздух был влажным, теплым. Вокруг лес и дорога прямо, как шоссе — широкая, укатанная. Двести метров марша и за поворотом женщина невольно притормозила, встала как вкопанная рот открыв: вдалеке виднелся палаточный лагерь, разбитый среди лесочка. Прямо по курсу, мужчины в знакомой форме укладывали плиты, легкие, как древний пенопласт. Нетрудно было догадаться отчего камень вдруг стал таким — справа, бригада в защитных масках, обрабатывала плиты спец раствором, от которого молекулярное строение материала менялось И так же нетрудно было понять, что строят — пирамиду, что в будущем получит название «Гиза» и вызовет нешуточный спор среди ученых. И главная загадка, над которой будут биться — зачем она построена, если ясно, что захоронений в ней не было.

И ерунда, что пейзаж вокруг совсем не напоминал Египет — ни песка, ни палящего солнца — яркая зелень, укрывающая горы, глубокое голубое небо, теплое, ласковое солнце.

Стася все что угодно увидеть была готова, но такое — нет.

— Египет, — прошептала. — У нас пирамиды, здесь пирамиды.

Как раньше-то не сложила?

В этот момент послышался звук гонга.

— А чего мудрить? По образу и подобию, — сказал Иван и пошел к бригаде. Те как раз заканчивали работу, снимали защитные маски и двигались к палаткам.

— Обед? — спросила Стася, только для того, чтобы не молчать.

— Угу.

Русанова шла за ним как сомнамбула и вот вовсе потерялась, увидев капитана соседней группы патруля.

— Привет! — спрыгнув с плиты, подал ладонь Федоровичу Сиртакис и хмуро уставился на Стасю.

— Все нормально Крис, она мой зам, капитан Русанова.

— А! — расцвел тот. — Тогда "ой", — подал ладонь Стасе.

— Значит это и есть капитанские командировки по повышению? — улыбнулась вяло, пожав протянутую руку.

— Кто-то должен доставлять продукты и технику на базу. Вы тоже комплекты прихватили, — кивнул на сумки.

— Понятно.

— Давай, Иван, я отнесу.

Стася не слушала — огляделась, чтобы еще раз убедиться — здесь живут, а не появляются периодически, поселение не выдумка, не мираж.

Палатки стояли друг к другу, образуя улицу, посередине макет будущей пирамиды, группа людей, что-то обсуждающая. Под навесом в конце улицы столы, а за палатками… обычная веревка на которой сушилась самая обычная форма и белье.

— Ладно, позагорайте, поговорите. Вижу девушке нужно многое осмыслить и переварить. Шокировало? — спросил Сиртакис.

— Нет. Я ожидала подобное.

— Молодец, — улыбнулся шире и, махнув ладонью, прихватил сумки, потопал к лагерю.

Стася осела на плиту, поглядывая в спину Сиртакису, спросила у Федоровича:

— Весь высший ком состав знает?

— Нет. «Зеленые» и «оранжевые». Все остальные знать не должны, неизвестно, какой будет реакция. Не каждому дано понять и принять, что прошлого нет.

— А как же?…

— Неандерталец, австралопитек и прочие? Тупиковые ветки. X-хромосомы напичканы аллелиями неблагоприятного типа. Они приводят к смерти в гомозиготном состоянии до начала репродуктивного возраста в лучшем случае, в худшем вовсе препятствуют возможности воспроизведения. Интеллект на уровне мартышки, абсолютно без перспективы. Обезьянам никогда не стать человеком — бред это, Стася. В это время уже ни одного вида гомидов нет. Все представились. Вот так.

— Совсем?

— Даже признака. Наши пионеры пришли сюда, а тут никого и ничего. И дальше — тоже. Начиная с сорока тысяч лет до зеро пустота. Как вымело. Никакой истории реальной — лишь фантомы чужеродных энергий из других миров и параллелей, идеи другой реальности. Временная лента нашей реальности не отпечатала ни единого признака разумного человека, даже его зачатков. Получалось, что мы как фантомы двигаемся, как кометы с «хвостом». На определенном отрезке — есть отпечаток, а потом его нет, стерся, будто не было. И все иллюзия от начала до конца, нестабильность, которую может изменить неизвестно в какую сторону все что угодно. Любой псих, любая крыса или залетевшая из другого мира эктоплазма может стать причиной глобальных потрясений или даже исчезновения человека как вида, потому что — нас нет, даже вялой задумки, слабенькой энергосущности как базы зарождения. Вот и было решено населить нашими мыслеформами, нашей, а не чужой психоэнергией, а потом закрепить иллюзию, спроецировав в реальность матрицу тонкоматериальных структур без спонтанных изменений, застраховать человека и человечество от непредсказуемости и слияния прилегающих миров. Отделиться и встать на свой, автономный путь развития.

— Змея, кусающая свой хвост, колесо, лабиринты. Древние подозревали нечто подобное.

— Знали. Но со временем символы лишь и остались, а четкие знания утратились. Это тоже было запланировано. Память человека коротка. Развитие поступательно, по фазам: младенчество, детство, юность, зрелость. Так же человечество. Младенец все понимает, но не говорит, подрастая, утрачивает те знания, что дает ему связь с энергетической и тонкой оболочкой земли, других миров, откуда пришла его клетка основа — душа. Клише реальности все больше проявляется в его сознании, двигает его по заданной обществом и окружающими программе. Грань меж мирами становится четкой и крепнет граница в памяти меж памятью души и тела. Вторая начинает превалировать, и человечек благодаря отлаженной схеме уже не думает, что жить как жил нормально, что десятеричное сознание норма и принимает за нее троичное сознание. По той же схеме пошли ученые. Создали, не таясь, базис для развития и становления человечества. Программу, по которой оно пошло. В ней учтено все, как истории развития ребенка: питание, влияние, становление, развитие, психологический, энергетический, экономический климат. Рассчитана каждая «шишка», каждый вирус болезни или знакомства с миром, человеком, с максимальным извлечением опыта. Путь болезненный, согласен, но иначе единичка — человек, к сожалению, не понимает и не учится, так же человечество. Чтобы иметь иммунитет к кори, нужно ею переболеть, чтобы понять, что такое боль — нужно ее пережить. «Прививки» тоже заложены, как и иммунитет — рамки психоэмоцианального накала. Рассчитан "болевой барьер" и в этом отношении.

— Религия.

— Да. Это тебе и прививка и лекарство, и спасение самой биологической системы. И цель и средство, причина и следствие.

— Получается, мы строим не только будущее, но и прошлое.

— Мы — да. Закладываем будущее будущего.

— Конечно. Не очень повезло лишь промежуточному звену. Но «голове» змеи на это ровно, «хвост» же имеет свойства регенерации и сколько не отрубая, вновь отрастет.

— Расстроилась?

— Нет. Пытаюсь переварить все это и привыкнуть к мысли, что несу ответственность, — руки развела — слов не хватало. — За начало и конец.

— Гипотетически нет ни того, ни другого.

— Да. Спираль, я в курсе. Новый виток, а не финиш… Нет, не змеи — змии — мудрецы и хитрецы. А Эдем у нас — инкубационная лаборатория, парник для «хризантем».

— Кроманьонцев. Удачно получилось, заполнить пустоту меж обезьяноподобным и человеком. Правда, начинать пришлось в конце палеолита.

— Естественно. Зато потом, "цветы жизни" подросли — пора и в путь, начинать претворять в жизнь программу змиев. Вкусив их плод познанья и раздора, получив четкую схему психо-физической организации человека выкинули в дикую природу, на освоение предназначенного ему мира. Логично. Подозреваю, здесь и мои «дети» бегают.

— Как и мои, и всех, кто сдавал клетку в цитобанк.

— Естественно. ДНК чуток изменено, чтобы «детишкам» было с чем «играть» в последствии, создавая группы «яслей» — генетику, биологию, селекцию, медицину. И идти строго по заданному пути развития, вложенному в то, что они исследуют. И довести до совершенства, что было совершенно. Прикол: люди думают, что идут вперед, сами двигаются назад. К истоку. Да, согласна, довольно скандальная тайна. Не каждый пережует и переживет.

— Ты дала подписку о неразглашении, — напомнил Иван.

— Не беспокойся, даже если б не дала — все равно бы молчала. Я не осуждаю, Иван, я всего лишь пока пытаюсь понять и свыкнуться с открытием. Я словно лягушку съела — тот еще деликатес. Но говорят, съедобна и об отравлениях не слышала. Значит, выживу, переварю с пользой для дела и тела.

Федорович кивнул, прекрасно понимая Стасю.

Надо отдать ей должное — держалась она для полученной информации достойно. В свое время он чувствовал себя подобно ей, немного оглушенным и растерянным, потерянным вернее. Наверное, месяц приходил в себя, осмысливал.

— Ты как? — обнял ее.

— Нормально.

Задумчиво посмотрела перед собой:

— В прошлом — фантомы, значит и в будущем?

— Да. Наши мысли и идеи, что пока не материальны. В наших руках реализовать их, проявить или оставить нереализованными.

Стася кивнула: человечеству, как ребенку дали возможность играть и тем получать необходимые навыки, опыт, знания. И если отойти от субъективности, встать над собой и эмоциями, получалось — все верно и правильно. Путь был проделан тяжелый, порой жесткий и печальный, но как дитя сначала учиться ходить, и не обходится без падений и шишек, потом читать, писать, и получать «посредственно» за невнимание, лень, «отлично» за усердие, целеустремленность, так здесь и наоборот быть не могло. Принципы и законы одни как для одной клетки, так и для всего организма. Что проявилось в малом — проецируется на большое и наоборот.

— Гибель империй — лечение патологии и показательный урок, как учебное пособие.

— Если одна рука развивается быстрей другой что будет?

— И войны нужно было пережить, чтобы научиться миру, наесться золота и материальных благ, до тошноты напитаться кровью, пролитой за место под солнцем, чтобы понять, что истинная ценность и богатство в гармонии, любви, духовности.

— Да. До абсурда довести некоторые ситуации, чтоб показать их уродливость и ненормальность.

— Дитя не сразу понимает, что камень может убивать и разрушает даже слово. И рамки догм на определенных порах нужны, как опора для становления. Пока ребенок не готов самостоятельно ходить, анализировать, не научился управлять своим телом и разумом, отправлять его в самостоятельное плаванье неразумно.

— Он может убиться. Я рад, что ты все верно поняла… Видела Илью?

Стася покосилась на Ивана и скрывать не стала:

— Видела. Он сказал.

— Так и понял. Как он?

— Устроился довольно хорошо. Ты знал, что их обратно не пустят?

— Да. Прости, но тут работает закон, который тебе прекрасно известен. Выбор был трудный, но иного быть не могло. Из-за пяти человек не должен страдать миллиард, и наши эмоции и чувства тут не в счет. Сказать же тебе, как понимаешь, я не мог.

— Он заподозрил, что ты был в курсе.

— Халатность диспетчера, тот вовремя не снял предыдущую программу и вот результат. Мне жаль.

— Илью? Ему неплохо. Богат, успешен, о центре вспоминает с ненавистью и неприязнью. Претензии к тебе. Обижен, зол. Но предприимчив, не пропадет.

— Ты на него обижена.

— Нет. Не ожидала, что он настолько изменился.

— Скорее ты, чем он. Илья всегда был немного злым и завистливым, нетерпимым и ловким. Я не сомневался, что он выживет и приживется в любых условиях, в любом обществе. Об одном жалею — что дал ему клятву присматривать за тобой и…

— Не претендовать?

— Да. Но все изменилось.

— Нет, Иван.

— Стася…

— Не надо.

— Почему? Привязана к нему до сих пор?

— Нет.

— Чиж?

— И ты, и Николай прекрасные, замечательные люди, но я не готова строить отношения, с кем бы-то не было.

— Понимаю. Обещаю, пока не тревожить тебя.

— Спасибо, — поцеловала в щеку. — За все — спасибо.

— Можно назад, да? — улыбнулся, не скрыв довольства от благодарности.

— Как скажешь, — плечами пожала. Эмоции схлынули и, все что она узнала, увидела, больше не претило и не третировало. Пришло осознание, что сама бы поступила так же.

Дома она вдруг поняла, что вольно ли — невольно изменилась.

В гостиной собрались три группы патруля и устроили «банзай» по поводу присвоения ей звания, а Русанова не понимала — чему они радуются. Какая мелочь, ерунда — звание. Что оно? Ну есть и есть. Гораздо важнее было то, что она узнала, и сейчас осмысливала. И приходила к выводу, что увеличилась ответственность и только. Ни одной негативной эмоции она не испытала, но будто повзрослела на века, чуть поднялась над плоскостью, в которой жила, в которой здравствовали ее товарищи в счастливом невединии.

— Ты не рада? — решился приобнять ее Чиж.

— Что ты, очень.

— Отчего же грустна?

— Задумчивая, — улыбнулась и с удивлением отметила, что смотрит на Николая по-другому: не только как товарищ и друг, еще как мать, сестра жена и дочь. Все испостаси разом слились в одну и увели в сторону от мелких связей и ненужных переживаний. Илья показался далеким и ненастоящим, похожим на картинку в архивном документе. Есть, но вроде нет. Прошлое, настоящее и будущее словно застыло, остановив свое течение и, намекнуло — ты теперь вне нас. Ей правда показалось, что она вне временного поля, как белка бегущая в колесе вдруг вышла из него и посмотрела со стороны и на себя, и на клетку, и на колесо в котором бесконечно крутилась. И поняла, что в ее власти, воле и будущее и настоящее. Крутить ли дальше колесо или остановить совсем.

Огромная ответственность. Выдержит ли?

"Главное дело" и прочь сомнения.

— Давай потанцуем, Коля?

Мужчина улыбнулся:

— Буду только рад.