Райдо Витич

Обитель Варн

Пролог

Двое мужчин стояли в дверном проеме и наблюдали за девушкой. Та сидела на краю

саркофага и щурила глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на стоящем перед ней

предмете. Не получалось. Канделябр раздваивался, плыл, изгибался словно змей.

Девушка жмурилась и вновь смотрела перед собой, сосредотачиваясь на каком-нибудь

другом предмете. Тщетно. В комнату будто напустили дымовую завесу, и она укутала

не только вещи, но и память Лесс. О, да, как ее зовут, она знала. И еще одно имя

выучила — Бэфросиаст. Мужчина, что назвал ее Лесс. А еще она точно знала, что он

единственно важный Варн. Для нее и всего мира. Обо всем остальном и знать не

стоит — решила она, зевнув, и почувствовала острый запах постороннего.

Повернулась к входному проему, подслеповато щурясь, уставилась на остроносого

незнакомца, предостерегающе зарычала.

— Ого! Какая милая малютка! Еще не видит и не слышит толком, а уже агрессию

проявляет.

Бэф улыбнулся:

— У нее покладистый характер.

— Хм. Я так и подумал.

Вожак бросил на сородича насмешливый взгляд и шагнул к девушке:

— Успокойся, малышка, дядя Урва почти не опасен и абсолютно несъедобен.

— Точно! — заверил тот, прячась за спину вожака. Лесс перестала рычать и

преданно уставилась на вожака. Тот подал ей руку:

— Будем учиться ходить?

Лесс, не думая, вложила свою ладонь в руку вожака и встала. Качнулась, сделала

шаг и рухнула на плиточный пол.

— Осторожно, нос расшибешь, — предупредил кто-то голосом Бэф. А может, он сам?

Лес опять зевнула: не все ли равно? Ее подняли за шиворот и поставили на ноги.

— Еще раз. Не спеши. Некуда.

Девушка постояла, качаясь, как маятник. Посмотрела в стену в метрах пяти от нее.

Шагнула и впечаталась в каменную поверхность, сползла вниз, не понимая, а

впрочем, и не стараясь понять, как так получилось.

Кто-то засмеялся за ее спиной:

— Похоже мы здесь надолго, Бэф. На месяц, минимум.

— Не страшно. Если спешишь, можешь улетать, я не держу.

— Что ты! Пропустить самое интересное? Нет, я подожду.

Сильные руки подхватили девушку, понесли обратно к саркофагу. Перед глазами

проплыли серые пятна мраморной плитки пола, потом возникло что-то черное.

Бэф усадил девушку на край гробницы и повернулся к Урва:

— Похоже, у тебя появилась ученица.

— Э-э-э, — вытянулось лицо мужчины.

— Сам напросился. Меньше надо было свой нос куда не следует совать, —

склонился к нему Бэфросиаст, навис, давя возражения взглядом, комплекцией и

авторитетом.

— А я, собственно, в познавательных целях, кругозор, так сказать, расширить….

Но ты не волнуйся, все останется меж нами, — пролепетал Урва, выставляя ладошки.

Не довольный вид вожака беспокоил и рождал желание слиться с интерьером комнаты.

— А может лететь с малышкой. Я готов нести ее. Мне не трудно.

Лесс качнулась, пытаясь дотронуться до темного пятна, что привлекло ее внимание,

но лишь царапнула коготками воздух в сантиметре от брюк Бэфросиаста, и, не

удержав равновесия, с грохотом свалилась в саркофаг, неуклюже взметнув руками и

ногами. Две розовые ступни так и остались торчать, выглядывая наружу. Мужчины

дружно вздохнули, изучая выставленные на обозрение конечности, переглянулись.

Бэф нахмурился, Урва пожал плечами, придав лицу выражение кроткой озабоченности,

недалекого, но безобидного, в общем-то, существа.

— Я-то, что хозяин?

Бэфросиаст фыркнул и покосился на саркофаг — тихо, ни единого звука.

Мужчины заглянули внутрь — девушка спала в неестественной позе. Видимо, заснула

еще в падении.

— Н-да, — поджал губы вожак. Ткнул пальцем в сторону Лесс, приказывая сородичу.

— Займись.

И выплыл из комнаты.

Урва скорчил недовольную рожицу его спине, покосился на голые пятки девушки и

вздохнул:

— Займись… Легко сказать: малышня час бодрствует, двадцать три спит, —

приподнял двумя пальцами ступню девушки за мизинец, сдвинул и отпустил,

отправляя ногу внутрь гробницы. — Спи деточка. Дядя Урва не будет тебе мешать.

Глава 1.

Она сидела на узком уступе карниза огромного здания в стиле ренессанс и

вглядывалась в ночную тьму. Короткие волосы теребил холодный осенний ветер, но

она не чувствовала его касания, как не чувствовала вообще ничего. Ее гнал

инстинкт, как любое животное. И она подчинялась ему так же бездумно, как и

вожаку. Бэф сказал, Бэфросиаст приказал — вот и все лозунги, единственные

веления сердца — по воле Бэфа. И даже тени мысли восстать, воспротивиться нет.

Вопросов и ответов — нет, как нет удивления, страха, азарта. И нет тепла и нет

холода. Мир словно застыл в пустых зрачках черных, как осенняя ночь, густых, как

тени от зданий.

Внизу было сумрачно и сыро. По промытым дождем улицам гулял ветер и гнал

запоздавших прохожих сквозь голограммные щиты рекламы навстречу слепым окнам

многоэтажек, таких же однотипных, как и их обитатели. Проезжающие машины

вычерчивали светом фар яркие полосы на черном пластике окон, вплетались в вязь

неоновых вывесок, витрин маркетов и голограммных проспектов. Люди спешили домой,

в мнимый уют и тепло своих нор, под невесомые одеяла, чтоб в объятьях чужих или

своих половинок уйти в страну иллюзий.

Ночь для людей время сладких снов. Для волхвов и магов — время власти темных сил.

Для варн — сезон охоты…

Вот она. Девушка в черном плаще, спешащая под защиту робота-консьержа, в конуру

с прозрачными стенами, в которых живет свет и ожидает близкий человек.

Под твердой затылочной костью человека словно маячок, ведущий и зовущий,

явственно проступает капелька, сладкая, как нектар — Бинду — на языке людей —

чакра совершенного блаженства. Резервуар жизненной энергии, накопленный годами,

веками, тысячелетиями прожитых жизней. НЗ. Водоем для кундалини, которая

благополучно спит.

Ноздри Варн затрепетали, и она почти поняла, что такое ветер — это то, что

приносит запах. Зрачки сузились, взгляд неотрывно следил за жертвой, тело пришло

в движение, начало спуск вниз, на ненавистные камни мостовой. Легкий прыжок,

почти неслышное приземление.

Девушка не обернулась, но ускорила шаг, интуитивно почуяв опасность.

Охота началась. Варн уже решила, где возьмет жертву — в арке перехода, у тех

двух небоскребов, что таращатся в небо слепой чернотой окон. За ними тихо и

уютно, но девушка туда не дойдет. Еще пара десятков шагов, пара минут ожидания.

Терпение, терпение…

Варн насторожилась — навстречу им двигался одинокий прохожий — худощавый,

высокий мужчина. Он ей не нравился — силуэт, стремительная и уверенная походка,

запах, не раз уже использованное и пополненное НЗ, и разбуженная кундалини,

греющая его чакры. Охотник встречает охотника?

Девушка ускорила шаг, Варн чуть отстала.

— Вадим! — воскликнула радостно девушка и бросилась навстречу прохожему.

- `Вадим', - передразнил тот. — Почему не позвонила? Приключений захотелось?

Темнота, улицы безлюдны. Все нормальные люди уже либо дома, либо подъезжают к

нему. В машине!

— Да, в том-то и дело! День такой неудачный и вечер хуже некуда. Прямо полоса

невезения. Шеф до макушки загрузил, только закончила, в машину села, какой-то

ненормальный на повороте подрезал. Теперь машина в сервисе, а я домой пешком.

Темно, холодно, страшно — девушка жалась к мужчине. А тот слушал и вглядывался

в темноту за ее спиной. Чудился ему силуэт человека.

Варн максимально слилась с тенью облетающего дерева, но уходить не торопилась.

Ей было жаль терять жертву. Она почти чувствовала нектар на языке и хотела, чтоб

иллюзия превратилась в реальность. Если б не мужчина, она б, пожалуй, напала

прямо сейчас.

— Ничего странного не заметила? — тихо спросил он у своей женщины. Настолько

тихо, что та еле расслышала. Но Варн четко услышала каждое слово, уловила

интонацию и поняла подтекст — он насторожился и чувствует ее, как она его. И оба

не отступят. Вот только у Варн есть одно, незначительное с виду, преимущество —

она не знает и не понимает слово смерть. Оно пусто для нее, как для него сказки

о любви капризных женщин.

— Нет, я ничего не заметила, а что? — насторожилась девушка и испугалась.

Обернулась, силясь разглядеть в темноте причину столь странных вопросов Вадима,

но ничего не увидела. — Пойдем домой, — предложила, зябко передернув плечами.

— Да, Марина, — кивнул он, но не двинулся.

— Вадим, пойдем, мне страшно! — потребовала настойчивей Марина.

Тот нехотя повернулся к ней, обнял и медленно повел к арке. Варн тенью

скользнула следом за парой.

Мужчина остановился:

— Ты иди, Мариша, я за тобой.

— Вадим… — она не понимала.

— Иди, — процедил. В голосе не просьба — приказ, и тон грубый, властный,

недовольный. Видимо, девушке еще не доводилось видеть таким. И отступила,

обидевшись и растерявшись одновременно.

— Иди, милая, иди, — повторил мужчина, внушая и успокаивая, уже мягче, но не

менее настойчиво. Она поддалась, сделала неуверенный шаг в сторону от него и от

Варн. Та не сдержала стон сожаления, губы искрились от злости, тело

приготовилось к прыжку.

— Беги!! — предостерегающий крик мужчины подстегнул девушку и толкнул Варн к

нападению. Она прыгнула и напоролась на его удар, впечаталась в кирпичный забор

и, спружинив от него, в полете отвесила ответный удар противнику. Мужчина

отлетел и рухнул на землю. Марина закричала и тут же смолкла, услышав странный

завораживающий звук — Варн смотрела на нее, щуря черные глаза, в которых,

казалось, нет зрачков, и словно пела.

Вадим поднимался с земли.

— Уходи!! Не слушай ее!! — попытался перекрыть своим криком странную манящую

чудесную мелодию. Или песню? Или что-то еще не имеющее названия? И губы, что

издавали эти звуки, влекли к себе и сама певица — стройная, ирреально красивая,

гордая и сильная. Идеал. Мечта, звезда.

Иди ко мне — звали вишневые губы, такие же приметные на абсолютно белом, неживом

в своей красоте лице, как и черные глаза, в которых играли искры безмятежных лет,

прошедших, как миг, таких дорогих, что нет сил думать о них не плача, не сожалея.

Но они вернулись и зовут, и нужно сделать всего лишь шаг, чтобы вновь обрести

утерянное счастье, покой и безграничную любовь, которая окутает все существо,

пронзит каждую клетку восторгом и негой…

— Стой!!

Вадим криком пытался остановить любимую и силой — Варн.

Чарующая мелодия стихла, Марина скривилась, готовая расплакаться от огорчения и

щемящей тоски, что вытеснила из сердца радость и счастье.

— Уходи!! — врезалось в мозг яростным грохотом.

Девушка вздрогнула и очнулась. Взгляд еще стремился к предмету обожания —

странной женщине, но глаза уже видели и Вадима. Тело еще не слушалось, мозг

соображал вяло, да и не хотел соображать вовсе. Ей хотелось спать так сильно,

что она б легла прямо здесь, на мокрую плитку асфальта, но где-то на краю

сознания плавало глупое, нервирующее ее правило, взятое, бог знает где — нельзя

спать на улице, на сырой земле.

Она видела, как мечутся две фигуры — Вадима и женщины, и понимала — они дерутся,

и не воспринимала данный факт иначе, чем кадры фильма или сценку особо бездарной,

компьютерной игры для юных фанатов какого-нибудь особо заумного и давно забытого

вида рукопашного боя. Ей вдруг стало смешно — женщина так красиво двигалась,

взлетала высоко и легко, словно парила и пела ту чудесную мелодию даже

движениями. Вадим же был неуклюж и груб. Бил всерьез, промахивался, получал

плюху, падал и вновь неуклюже вставал.

Она не узнавала его — этот человек был слишком груб с женщиной, бился со всех

сил, неистово, зло, не делая скидки ни на возраст, ни на пол, ни на красоту. И

бил, стараясь попасть по лицу.

— Как ты смеешь так себя вести с ней? — возмутилась Марина и упала, мгновенно

заснув. И не видела, как женщина вспорхнула вверх черной птицей и исчезла в ночи.

А Вадим, тяжело дыша, шатаясь, подошел к девушке и опустился рядом прямо на

грязный асфальт. Долго вслушивался в ее ровное, сонное дыхание, набираясь сил,

прежде чем доставить ее и себя домой.

— Она вернулась ни с чем, — Ойко злорадно усмехнулась, качнувшись к Бэф.

Лесс облизнула разбитые губы, затравленно следя за вожаком. Что он скажет, что

сделает? Пятая охота неудачна. Наверняка это выведет его из себя.

Широкоскулый мужчина с задумчивым взглядом огромных карих глаз, покачивал пустым

хрустальным фужером и, как обычно, не торопился высказать свое мнение. И как

обычно — по его лицу невозможно было определить, какое оно.

Его мощный обнаженный торс обнимали тени, и мужчина казался расслабленным, не

годным ни к нападению, ни к сопротивлению. Но и это было обманом, как и

равнодушная безмятежность лица, как вальяжная поза, которую он занял в кресле,

как небрежность одеяния — лишь легкие домашние брюки и знак вожака на груди — то

ли талисман, то ли пустая татуировка.

Лесс смотрела на его голую ступню, что он поставил на край кресла и не смела

посмотреть прямо в глаза Бэф. В этом сумрачном зале давно заброшенного костела

ее одолевали странные непонятные чувства, холодком пробегая по спине, а сам Бэф

рождал немоту не столько языка, сколько мысли. Она знала, что люди называют это

чувство определенным словом, но сколько ни силилась вспомнить его — не могла. В

этих стенах, в этом обществе само слово — память — теряло свой смысл.

Бэф насладился паузой, лениво встал, осторожно, будто боясь расплескать

невидимую глазу жидкость, поставил фужер на низкий столик у кресла, и медленно

подошел к Лесс. Пальцы с острыми, как лезвия ногтями почти ласково очертили овал

ее лица, приподняли за подбородок, заставляя взглянуть в карие глаза. Она и не

думала противиться. Пара секунд в тишине пустых зрачков и Бэф считал все, что с

ней случилось.

— Тебе опять досталось, — прошептал он нежно и лизнул ссадину на щеке Лесс.

Пара секунд и от нее не осталось и следа, — мне надоели рекруты ВПВ. Ты устала,

иди спать, сестра. Завтра поговорим.

Он ласкал ее даже голосом, обволакивал, баюкал и совершенно не сердился. Нет,

нотка ненависти все же проступала, но она была направлена против того, кто

причинил урон лицу Лесс. Странно, Бэф это раздражало сильней, чем неудачная

охота.

Лесс почувствовала недовольство Ойко, оно наполнило залу осязаемой волной

удушливого запаха то ли зависти, то ли ревности. Это нервировало. Варн

прикоснулась губами к талисману на груди Бэф и поспешила покинуть своих

сородичей.

Бэфросиаст задумчиво прищурился, глядя ей в спину, и качнул пепельными волосами,

кивнув Майгру: проводи, проследи, обеспечь спокойный сон. Тот так же молча

кивнул и выплыл из залы. И в ту же секунду лицо Бэф исказила гримаса ярости, он

развернулся в прыжке и навис над Ойко, оскалив зубы: ты много себе позволяешь!

Взмах руки, и ногти мужчины расписали лицо женщины четкими кровавыми линиями. Та

и думать не посмела, чтоб противиться, только вжалась в кресло и заскулила,

умоляя взглядом. Бэф мгновенно успокоился, выпрямился, опустившись на пол.

— Завтра на охоту пойдешь ты, а сейчас — вон, — приказал, повернувшись к

женщине спиной. Теперь его занимали лишь блики, играющие на хрустальных гранях

пустого фужера. Они что-то напоминали ему, что-то настолько забытое, что

вспоминается лишь отголосок, оттенок того зыбкого чувства — печаль.

— Убью гада!! — отплевываясь и отфыркиваясь, сообщила Люция Маликова,

зацепившись руками за край узкого железного мостика. Алисия Сталеску уже сидела

на мостике и стряхивала воду с коротких волос:

— Не убьешь, — заметила равнодушно.

— Ага? — Люция подтянулась и села рядом. — Поясни почему?

— Для этого нужно дойти до конца тоннеля. Дойдешь, сил останется ровно столько,

чтоб добраться до казармы.

— Угу, — кивнула шатенка, обдумывая и качнулась к Сталеску. — Напомни, зачем

мне вся эта хрянь нужна?

— По пунктам?

— По-одробно.

— Первое, — со вздохом начала излагать Алиса, заодно проверяя оружие, — ты

супер отважная патриотка, сильная, умная и так далее — дальше сама список

пополнишь.

— Ага, ага — цвет нации ее надежда и оплот, — с ехидством протянула девушка и

принялась осматривать свое оружие.

— Ага, ага, — кивнула Алиса, сунув один пистолет за пояс брюк. — Второе — ты

имеешь три привода в отделение правопорядка и четыре нарекания, твоя

характеристика, выданная фрау Анакондой, годна разве что для предъявления

патрулю отряда зачистки, чтоб долго не мучили и ликвидировали сразу, без

сантиментов. Посему ты не поступила в академию и тебе оставалась лишь служба в

ОНВ. Два года этой хряни и ты элита. Любая академия возьмет тебя в ряды

студентов и закроет глаза на шалости беспечной юности и славные характеристики

нашей директрисы. Приводы и нарекания спишут, закроют, и ты начнешь свою

биографию заново, в рядах достойных существования граждан. Как перспектива?

Спросила вставая.

— Супер! Осталось только пережить эти два года, — со злостью процедила

Маликова, поднимаясь со скрипом в каждой мышце.

— Полтора, — уточнила Алиса, осторожно продвигаясь по шаткому мостику. Ее

взгляд то и дело скользил по стенам тоннеля, фиксируя каждую странность на

интуитивном уровне.

Сержант Стокман имел явно ненормальные наклонности и питал особую трепетную

любовь к подругам, курсанткам срочницам, что свалились ему на голову полгода

назад по предписанию кураторского отдела по делам несовершеннолетних. У девушек,

конечно, выбор был небольшой — либо чистить клозеты до конца своих дней без

всяких перспектив, причем максимум в заведениях среднего порядка, либо отслужить

по зову сердца Великих патриотов и службой загладить вину перед обществом,

выправив автобиографию, изменив курс судьбы на 180 градусов. У сержанта выбора

не было вообще — предписание в зубы и будь любезен — воспитывай, перевоспитывай,

закаляй, ограняй — лишь бы из этих двух перцев вырос лояльный кабачок, аля

альтруист и добропорядочный до слез умиления гражданин. Вот бравый `солдафон' и

изгалялся — дополнительные занятия персонально для Сталеску и Маликовой, ночные

вахты, дежурства, самый трудный и для спецкурса особых подразделений

тренировочный тоннель, тоже им.

— Это любовь, — прошептала Алисия себе под нос, сжала пистолет двумя руками и

навела его на трещинки у края мостика. Всего пара шагов и их с Люцией ждет

следующий этап, но до него нужно добраться. Подруга, увидев маневры Сталеску,

насторожилась — какую еще гадость приготовил им неугомонный сержант? И вытащила

свой пистолет:

— Думаешь?…

— Уверена.

Еще шаг в полной тишине и трещины раскрылись, ослепляя девушек ярким светом.

— Ложись и ползком!! — крикнула Алисия Люции и принялась стрелять по световым

пятнам. Вовремя. Из тех, что она не успела достать выстрелом, повалил дым,

забивая легкие противным удушливым запахом. Следом по периметру пошли

трассирующие линии выпущенных роботом-инструктором зарядов. Девушки дружно

хлопнулись на пол, перестали дышать и, перекатившись с ловкостью эквилибристов

на твердую поверхность, взяли упор на колено и расстреляли каждую трещину. Потом

в три прыжка оказались в арке, сняли энергоконтроль прохода и ввалились в

следующее помещение.

— А-а-о-о-уф! — выдохнула Люция, прислонившись к шершавой поверхности стены.

Алисия хотела ее остановить, но не успела. Доля секунды, что ушла на анализ

поверхности, влажной и слишком уж неровной, лишила подруг возможности маневра и

соответственно форы перед другими группами. Стена вмиг исчезла вместе с полом, и

девушки упали в неизвестность. Летели недолго, но успели предположить возможную

каверзу на месте посадки, нечто среднее меж битым стеклом, разъяренным циклопом

и острыми шипами, и сгруппироваться в предвкушении оного. Однако посадка

оказалась на удивление мягкой. Они словно нож в масло, вошли в густую пахучую

жижу и забарахтались, пытаясь правильно определить направление движения в

кромешной тьме.

Минут десять они то ли ползком, то ли брассом, сжав губы, чтоб не попробывать на

вкус угощение сержанта, дыша через раз, чтоб избавить обоняние от душного амбре,

двигались в никуда. Наконец увидели блеклый просвет и погребли активнее.

Каменный мешок, в котором они оказались, не имел видимых путей выхода. Девушки

огляделись — стены с небольшими, но с частыми острыми шипами, уходили в

бесконечность арочного потолка, на котором горела цифра I. Первый этап. Они

вернулись в исходную точку, сделав круг по нижнему уровню.

Люция издала рассерженный звук, то ли стон, то ли вздох. Алисия не стала тратить

время и силы на эмоции — что толку лишний раз озвучивать свое отношение к ОНВ в

общем и сержанту Стокману, в частности? Она прикинула, что ползти по стене,

обдирая руки о шипы, срываясь и вновь поднимаясь, не стоит. Уши от новобранцев,

что останутся к концу подобного восхождения, вряд ли получат зачет от Стокмана.

Есть еще один вариант — менее ущербный для тела. Девушка извернулась в вязкой

жиже, вывинчивая свое тело из нее, как штопор из бутылки марочного вина и

вскинула обе ладони, целясь на края стены справа. Две липучки из запястных

браслетов ушли вверх, высвечивая траекторию восхождения красными линиями.

— Вперед, — скомандовала она Люции и, с трудом выбравшись из грязи, пошла

вверх, перебирая ногами по стене и работая пальцами — сжала до напряжения,

разжала, сжала — разжала. Красная нить страховки сворачивалась обратно в браслет,

поднимая девушку. Маликова отставала минуты на две. Много. Такими темпами они и

к ужину не успеют. Обед-то явно им улыбнулся по дружески тепло, как сержант,

отдающий приказ заступить на суточное дежурство по охране периметра. Ладно, герр

Стокман, еще полтора года таких праздничных будней, и вы сами искупаетесь в этой

вонючей жиже!

— И все-таки, я его убью, — без прежнего энтузиазма заметила Люция, взбираясь

на узкий край перекрытия.

— Теперь уже только глубокой ночью, если сильно повезет, — с некоторым

осуждением заметила Алисия и, стараясь удержать равновесие, пошла по тонкому, да

еще и закругленному краю стены на ровную широкую площадку, что еле угадывалась

впереди. Люция с тоской посмотрела ей в спину, но подвиг не повторила — поползла,

ворча, словно древняя, выжившая из ума старуха, по краю, оседлав его, как лошадь.

Мысль, конечно материальна, — подумала Алисия, сильно надеясь на то, что хоть от

одной изреченной вслух, сержант хотя бы подавится омлетом. И молчала,

поддерживая подругу в душе, но не тратя силы на звуковое подтверждение. Что

толку вдвоем об одном говорить, да еще теми же словами? И принялась настраивать

себя на повторное рандеву по кругам ада имени сержанта Стокман. Семь кругов до

той злосчастной арки, откуда они свалились сюда, и не меньше до выхода, а значит,

и до ужина, пусть не мягкой, но постели, пусть не горячего, но душа, пусть не

долгого, но отдыха.

Они вывалились из учебного тоннеля на лужайку у главного офицерского корпуса,

когда звезды на небе уже стали бледнеть.

— С прибытием, — посмотрел на них сержант сверху вниз.

Девушки с трудом поднялись и вытянулись перед ним, стараясь придать взгляду

безмятежно тупое выражение. Последнее получалось легко, первое — с трудом.

Взгляды горели от любви ко всем сержантам Отечества, коих в одном каменном

квадрате лица представлял Стокман.

Мужчина смерил их ответным взглядом, полным тех же негасимых чувств, и процедил:

— Ваш лимит времени вышел четыре часа назад. Итог — незачет. Повтор прохождения

в девять утра после построения. Свободны!

Девушки развернулись и направились в казарму.

— И все-таки я его убью! — третий раз пообещала Люция.

Алисия лишь мысленно присоединилась к ней. На слова сил не осталось.

Глава 2.

Ее ложе было мягким, просторным и теплым. Но тепла она как раз не чувствовала, а

холод — да. И каждый раз просыпалась от озноба, долго жалась к оббитым краям

саркофага, надеясь согреться.

Эту постель ей предоставил Бэф. Она твердо помнила о том, но не помнила, когда и

из-за чего ей выпала подобная честь. Небольшая зала с витражными окнами была,

пожалуй, самой уютной в костеле, да и во всем замке, но она чувствовала себя

здесь мало неуютно — одиноко. Это чувство вспыхивало в тот момент, когда она

просыпалась от холода, пробирающегося, казалось, даже в мозг, и тут же исчезало,

чтоб вернуться вновь в следующий раз. Порой вслед за ним возникали и вопросы —

откуда берется это чувство? В чем его причина? Мучает ли оно хоть еще одно

существо, кроме нее? Знакомо ли оно другим Варн?

Как правило, она лежала с закрытыми глазами и честно пыталась найти ответы на

эти вопросы, но, задавая их себе, она фактически сразу забывала их суть и смысл,

а потому и поиски становились тщетными. Сегодня у нее возникло ощущение, что все

чувства, вопросы и ответы уходят вслед за снами и возвращаются лишь в свою пору.

Как у Варн есть пора отдыха и пора охоты, так и у них.

Ноздри защекотал знакомый запах — Бэф?

Лесс открыла глаза и убедилась, а если б умела — удивилась. Вожак не только

пришел в одиночество ее спальни, так еще терпеливо ждал, когда она соизволит

проснуться и поприветствовать его. Он сидел на краю ее саркофага и водил пальцем

по ободу фужера, зажатого в руке. Пустого с виду, на деле наполненного до краев.

Лесс села и постаралась преданно посмотреть в глаза вожака, но взгляд

притягивала субстанция в фужере. Нектар из множества жизней. Как, когда? У кого-то

охота оказалась удачней? У кого? А она так и не смогла…

Тень сожаления мелькнула в глазах Лесс и исчезла, но все же была замечена Бэф.

Он протянул Варн фужер:

— Возьми. Знаю — ты голодна.

Она взяла без раздумий, с жадностью отхлебнула и прикрыла веки от наслаждения.

Внутри стало тепло и светло. Мрак, живущий в ней и выхолаживающий каждую клетку

каждую частицу ее сути, отступал. В ушах зазвенело, словно лопнуло тысяча таких

хрустальных бокалов и рассыпалась осколками по мраморному полу. Так обычно

смеется Бэф. И его смех, что глоток нектара…

Сильные руки подняли ее с ложа, прижали к груди и закружили по зале, вознося к

своду, на котором с обвалившимися от времени лицами, руками, крыльями, пели

ангелы на фресках. Лесс приоткрыла глаза — Бэф наблюдал за ней и явно был

доволен. Что ж, она тоже. Голод, покрывший наледью каждую чакру, отступил, и

Лесс могла поклясться, что услышала удар собственного сердца — один, но явный.

Бэф загадочно улыбнулся и отвел взгляд — не стоит ее разочаровывать.

— Куда мне сегодня?

Бэф поставил ее на пол, но из объятий не выпустил, лишь забрал опустевший фужер.

Склонился к самому лицу:

— Сегодня ты со мной, — еще одним глотком нектара коснулся его голос ее слуха.

— За тобой присмотрит Урва. Он продолжит твое обучение, ты еще многого не

знаешь. Но бойся уйти далеко.

Он выпустил ее из кольца своих рук и выплыл из залы. Лесс же вновь кольнула в

грудь горькая льдинка одиночества.

Они сидели на крыше самой высокой башни в городе. Остроносый Урва млел,

подставляя лицо ласке ветра.

— Ты чувствуешь ветер?

— Да-а-а, — мурлыкнул он в ответ и посмотрел на сестру-варн. Глаза загадочно

блеснули, — хочешь, научу как?

`Хочешь' было неведомо Лесс. Она понимала это слово лишь в одном варианте, как

приложение к нектару, наполняющему фужер или резервуар капли в человеческом

мозге.

— Бери не только их резервы, бери их чувства, — качнулся к ней Урва, —

посмотри на себя — сразу видно, ты Некто или Нечто. Тебя мгновенно вычислят.

Посмотри на меня — разве я чем-то отличаюсь от людей?

Ничем — согласилась Лесс. Урва был худеньким, гибким и невысоким. Трогательно

ранимое выражение лица и честный немного наивный взгляд голубых глаз располагал

к себе, лишал и доли осторожности. Этот Варн был похож на подростка, отличника

какой-нибудь элитной кафедры для вундеркиндов. В его теле не угадывалось

физической силы, казалось, она сосредоточилась лишь в голове. На деле же, Урва

был, пожалуй, чуть слабей Майгра физически, а в уме уступал разве что вожаку.

— Как брать чувства? Что это? — спросила Лесс.

— Могу рассказать, но лучше один раз увидеть, чем пять услышать. Жди, я скоро

вернусь.

— Я с тобой.

— Нет, сестра, сегодня ты с Бэф и можешь понадобиться ему в любую минуту. Я не

хочу быть причиной его недовольства. Жди.

Он скользнул вниз, во тьму ночных улиц.

Лесс посмотрела, как бьется флаг на городской ратуше, и подумала, что ветер,

должно быть, сильный, но почему она его не ощущает, а Урва — наоборот. Чувства?

Что это и зачем? Еще час назад она чувствовала холод, сейчас же лишь смутно

помнила о том и забыла, в чем выражался холод, что он давал ей. Она одна такая?

Нет. Ойко и Нэш, Май и Тесс, да и все остальные сестры — Варн ничем не

отличаются друг от друга, они отличаются от братьев — Варн.

Лесс легла, свесив ноги вниз, задумчиво уставилась в синеву неба, чуть

разбавленную точками звезд. Но мысли текли вяло, разбредались. Интерес к теме,

поднятой Урва, пропал. Да, и какое ей дело кто, что и как? Она выставила руку,

пытаясь отточенным ногтем пронзить звезду в небе, и залюбовалась игрой бликов на

своих пальцах. Ровные, острые, длинные ногти были созданы, чтоб помогать Варн

добывать нектар. Одно движение, резкий выпад — и он входил в нужную точку,

заполнялся нектаром и доставлял его хозяину.

Лесс вновь почувствовала голод, сильнейшее желание наполнить лепесток ногтя

нектаром и слизывать его, пить.

Она села и пристально посмотрела вниз — ветер принес запах человека годного,

чтоб насытиться. Варн скользнула вниз, чтоб разыскать источник и взять его, но

где-то на уровне пятого этажа на ее шею словно накинули лассо. Тело, покачиваясь,

зависло напротив окна. Она пыталась освободиться и понимала, что бесполезно —

Бэф держит крепко. Однако смириться с тем, что от нее уйдет очередная жертва,

было трудно, не менее трудно, чем противиться вожаку. Она не знала на что

решиться. А тут словно во искушение в окне возникло лицо подростка. Довольно

крепкий юноша лет семнадцати во все глаза смотрел на нее и видимо не верил, что

не спит и наяву видит женщину, висящую напротив него прямо в воздухе на уровне

пятого этажа.

Лесс придушенно позвала его, и тот послушно открыл окно. Она вспрыгнула на

подоконник и внимательно оглядела парня — годен. Пара секунд и доверчивый

человечек смирно лежал на ее руках. Он спал, она ела, урча от довольства,

тщательно вылизывая ноготки с каплями нектара. И вновь запускала их в резервуар

и вновь вылизывала. И зашипела, увидев в оконном проеме Урва. Тот приложил палец

к губам и примирительно улыбнулся, показывая Лесс свою жертву: видишь, у меня не

хуже, и нет надобности забирать пищу у тебя. Встряхнул девушку, что держал рукой

за шиворот.

Лесс замерла, оценив, и вновь принялась вылизывать ноготки. Урва осторожно

вспрыгнул на подоконник, поставил свою жертву на пол. Лесс покосилась на них, но

предупреждающе рычать не стала — она почти сыта, к тому же Урва проявлял явное

дружелюбие, не иначе уже насытился, как и она. А вот его жертва ничего, ничего.

Варн слизнула последнюю каплю с ногтя и отпустила юношу. Тело с глухим звуком

упало на пол. Лесс перешагнула его не глядя, делая вид, что направляется к окну,

сама же следила за Урва.

— Ты куда? — спросил он с улыбкой на губах, — а как же урок? Я ведь

специально для тебя ее принес

Его рука встряхнула жертву:

— Смотри.

Лесс осторожно подошла, благоразумно держась от Урва на дистанции — вздумай тому

напасть, приняв ее интерес за покушение на его пищу, она успеет отпрыгнуть и

сбежать через окно. Но тот лишь рассмеялся, рассыпав хрустальный звон по комнате

— молодая Варн забавляла его своей мнительностью, и он прекрасно понимал вожака,

который выделял Лесс из ровного строя собратьев.

Он провел ногтем по губам жертвы:

— Смотри, Лесс, смотри. Это — страх.

Зрачки Варн расширились и стали такими же огромными, как у девушки, что держал

Урва. Она была в трансе от происходящего и вид имела — покойникам на зависть:

белое лицо, губы в тон, черные от ужаса глаза, состоящие из зрачков с тонкой еле

заметной окантовкой радужной оболочки непонятного цвета.

Вот как выглядит страх — поняла Лесс, но не понимала, как можно им насытиться, и

принюхалась, подходя ближе в надежде с помощью обоняния получить ответ на свой

вопрос. Девушка всхлипнула, вжала голову в плечи, закрыла дрожащими руками лицо.

Урва отнял ее руку, показывая Лесс влагу на лице жертвы. Варн внимательно

проследила за прозрачной каплей, скользящей по щеке вниз, вопросительно

посмотрела на брата: и что?

— Это слезы. Они бывают двух видов — от страха и от счастья.

Его ноготь подхватил каплю уже у подбородка жертвы, показал сестре, протягивая,

словно приглашая попробовать. Она с сомнением посмотрела на искристую жидкость и

несмело лизнула. Горько-соленый вкус вызвал мгновенное отвращение и разбудил

нечто странное — внутри замутило, заболело, лицо Варн исказила судорога, и она,

невольно вскрикнув, рухнула на колено. Перед глазами поплыли непонятные картинки,

возникая из ниоткуда и уходя в никуда: развалины, пучок пожухлой травы, острые

камни, боль, разливающаяся по телу от горла до колен, оглушающий грохот — крики,

шум, хлесткие звуки.

И вдруг все закончилось, шею сдавило в тиски, тело забилось, руки пытались

высвободиться от удушливой хватки, но для этого нужно было срочно вернуться.

Лесс устремилась в окно, краем зрения заметив, что Урва выпустил свою жертву и

так же пытается ослабить хватку и стремится вслед за сестрой, в окно в небо, к

резиденции Варн.

Им стало легче лишь на подлете к замку. Они влетели в зал и рухнули на колени

перед Бэфросиастом, понимая, что чем-то сильно рассердили его.

Он ждал с темным от гнева лицом. Подошел медленно и склонился над Лесс:

— Ты могла умереть.

Его шепот был полон ярости и рождал жуткий холод. Она задрожала, предчувствуя

наказание. Знать бы еще, в чем ее вина.

Бэф, не сдержавшись, ударил ее по лицу, и она отлетела к ногам его помощников

Майгра и Туазина. Те хмуро посмотрели на нее сверху вниз, но не пошевелились.

Бэф же повторил утверждение в лицо Урва:

— Ты понимаешь, что она могла умереть? Она слишком слаба для подобных уроков!!

Смех Бэф прекрасен, но крик… Три витражных окна лопнули и осыпались стеклом на

пол, часть ушла вниз и затерялась эхом на дне ущелья, что охранял замок от

незваных гостей. Урва покаянно склонил голову, готовый принять заслуженное

наказание. Бэф отправил его ударом в оконный проем на той конце залы. Урва

вернулся лишь через пару минут, осел вновь на колено, прямо на стекло,

рассыпанное по полу, и приготовился к продолжению экзекуции. Но Бэф уже

успокоился. Он лишь хмуро посмотрел на него и, поправив выбившуюся пепельную

прядку, качнул головой — вон. Провинившийся исчез.

Лесс, дрожа от холода, следила за приближающимся к ней вожаком, но, как и Урва,

ни перечить, ни сопротивляться не смела. Ждала и очень надеялась, что с ней

обойдутся не хуже, чем с братом.

Бэф рывком поднял ее и прижал к себе:

— Посмотри на меня.

Лесс послушно уставилась в карие глаза и почувствовала, как ею начинает

овладевать дремотная расслабленность. Озноб и холод отпускали под натиском

теплых пальцев вожака. Он крепко держал Варн и массировал ей позвоночник от

поясницы до затылка, легкими и в тоже время сильными движениями восстанавливая

работу нужных точек, стирая из памяти лишние воспоминания.

Лесс уже плыла в тумане. Ей было тепло и хорошо, в памяти тихо и пусто. Взгляд

следил за лицом вожака, его манила капля влаги, лежащая в уголке твердых губ.

Видимо, Бэф ужинал…

Лесс, не думая, потянулась к нему и слизнула заманчивую каплю. Руки вожака

замерли на пару секунд, зрачки задышали, и Лесс вновь услышала удар сердца.

Значит, у нее есть сердце? — подумала отстраненно. И тут же забыла о том.

Бэф резко откинул ее на руки Майгра:

— Отведешь к остальным, из замка не выпускать.

Ойко развлекалась с Гаргу на одном конце длинного стола. На другом нежилась в

объятьях молодого Варн Май. Тесс сидела на коленях Соувиста, положив голову ему

на грудь и щурила на парочки хитрые зеленые глаза. Мааон сидел на резной полке

камина и с интересом наблюдал за состязанием трех братьев, что затеяли поединок

посреди залы. Коуст брал верх и смеялся в лицо противникам. Смайх злился, Рыч,

как всегда, недовольно рычал и норовил покусать обоих.

— Щенки, — с улыбкой заметил Мааон и, слетев с каминной полки, приземлился

рядом с Лесс. — Будешь? — кивнул на парочки, что своеобразно использовали стол.

Лесс равнодушно пожала плечами и заметила:

— Холодно.

— Холодно, — эхом повторил Варн и рывком прижал её к себе, озабоченно заглянул

в зрачки. — С кем холодно?

Взгляд Лесс переместился на фигуру Гаргу: после вожака он был самым

привлекательным в данной стае, самым веселым и беззаботным, с ним было легко и

просто общаться жестами и словами. Она пыталась заняться с ним сексом, но только

он прикоснулся, как ей стало холодно. Она оттолкнула его, и Гаргу, пожав плечами,

пошел к Тесс, потом к Май. Сейчас он с Ойко.

Странно, неужели та не чувствует холода в руках этого красавца? Неужели он

привлекает ее больше, чем Бэф?

— Табу, опасно обсуждать Бэфросиаста, — шепотом предупредил ее Мааон, уловив

мысль. — Вожак дал отставку Ойко — хочешь занять ее место? На пару дней — легко,

но не больше. Поверь мне, меж ними уже случались размолвки и другие увлечения.

Но ничего серьезного. Привязанность сильней физиологии.

— Мне не нужно место Ойко.

— Конечно, а мне ты.

Лесс внимательно посмотрела на Варн: задорная и в тоже время хитрая улыбка,

диссонирующий с ней пронзительный, цепкий взгляд раскосых глаз. Сам невысокий,

но стройный, гибкий и ловкий — прекрасный охотник. Тесс говорила, и партнер не

плохой.

— Что тебе нужно?

— Не знаю, стоит подумать?

Лесс просто прижалась к его груди и уставилась на стенную фреску перед собой:

молящаяся мадонна с кротким прекрасным ликом, с отрешенным блаженным взглядом.

— Фреска чувствует больше, чем я, или меньше?

— А что чувствуешь ты?

— Ничего, кроме холода. Каждый раз я просыпаюсь от озноба.

— Что это?

— Дрожь во всем теле, внутри, снаружи.

— Это не холод, это — одиночество, — со странной ноткой в голосе заметил Мааон.

— Откуда ты знаешь?

— Я старше тебя на двести лет, — покровительственно улыбнулся Варн, —

Предлагаю проверить мою правоту тем, что сегодня ляжем спать вместе. У тебя или

у меня?

— Все равно.

— Тогда у меня. Увидишь, озноб больше тебя не найдет. Я его выгоню навсегда.

— Нет, он ненавидит нас и не успокоится, пока не пошлет нас домой с

уведомлением о геройской смерти, — ворчала Люция, запихивая в стиральную машину

белье.

Алисия стояла рядом, облокотившись на дверцу люка, и молча слушала ее. Говорить

не было желания, да и слов не было. Весь ненормативный лексикон был давно

израсходован, избит и заезжен, как дивизионный флешь с сигналом подъема.

— Слушай, а может ему дать, а? Может, тогда отвяжется? — Маликова

вопросительно посмотрела на подругу. Та вздохнула и подала стопку топиков. Люция

недовольно скривилась и сунув их в жерло машинки, с треском захлопнула люк. —

Ладно, ты права — глупейшая затея. Меня лично стошнит. Хотя. Почему бы тебе?

— Потому же почему и тебе! — отрезала Алисия и села напротив машины, ожидая

окончания третей сессии. Судя по скопившейся за четыре месяца кипе грязного

белья, останутся они с Люцией в прачечной до ужина. Вот и весь выходной. Первый

за десять месяцев службы, долгожданный и так бездарно потраченный.

— Ах, ну да, ты ж у нас невеста! Верность блюдешь.

— Представь.

— А он жених ваш, Игорь Владимирович?

— Отстань, — вяло огрызнулась Сталеску. Настроение и так было хуже некуда, а

если еще и в личные дела с размышлениями внедряться, то впору в бега подаваться.

Игорь писал и связывался с ней все реже и реже, что естественно настораживало и

подводилось к одному, вполне естественному выводу. Но Алисия не хотела думать о

плохом и списывала молчание любимого на его занятость в академии, и ее

загруженность молитвами сержанта Стокман…

— Он нас добьет, — вздохнула горько Маликова, присаживаясь рядом. И кто б

спорил?

Четыре месяца они изо дня в день проходят курс на выживание: пять раз в неделю

туннель со все больше усложненной системой прохождения, сутки вахта, сутки, если

очень и очень повезет, занятия по обычному расписанию, но с ночным караулом. В

итоге ни поспать, ни поесть, ни отдохнуть.

Слева раздался смех — группа девушек с их же призыва, из их же отсека казармы

сбились стайкой вокруг журналов мод и что-то весело обсуждали.

Люция с завистью покосилась на них:

— А нас словно нет.

— А откуда будем? Сколько раз они нас за четыре месяца видели? А мы их?

— Конечно, им так пахать не приходится, у них вот увольнительная каждую неделю.

Нет, почему им можно, а нам нельзя? Чем мы их хуже, а? Ты посмотри — это же не

срочницы — это же модели! А мы?! Тьфу! Я замучилась каждое утро по зеркалу один

и тот же кошмар смотреть!

— А меня от сериала, что в столовой транслируют, тошнит. Завтрак овсянка, ужин

овсянка. Обед не положен.

— И сон тоже. Я мечтаю о полноценном сне часов на двадцать.

— Без гимна оловянным солдатикам под ухо.

— Без лимита времени.

— И чтоб в детское время уже отбой.

— Ага.

Девушки дружно вздохнули, загрустив не на шутку — спали они и, правда, по три,

максимум четыре часа в сутки, что катастрофически сказывалось на их организмах.

Желание вздремнуть возникало за столом в столовой, в душе, пока выслушивали

инструктаж по прохождению очередного этапа.

— Может, Стокман из нас каких-нибудь суперагентов готовит? — предположила

Алисия. Действительно, как еще объяснить повышенную муштру двух девушек?

— Ага, после такого уровня тренировок мне лично и спецназ по коленную чашечку.

Сталеску согласно кивнула:

— И мне по туже пору.

Подруги замолчали, обдумывая данную тему, и переглянулись — каждой на ум пришло

одно. Они улыбнулись и хлопнули ладонями, договорившись. Держись `Смыв' — ох,

смоет тебя! Натренировал сержантик себе на голову! Ща мы тебе вспомним!

— Овсянку!

— Туннель!

— Вонючую жижу!

— Спарринг с шестью роботами!

— Персональный электроподъем!

— Свинство, мужланство, скотство!!

— Охрану мужского клозета!

— Убьем.

— Но! — выставил палец Алисия. — С умом! Хватит с нас Анаконд. Опять

вляпаться хочешь?

— Что предлагаешь? — заинтересовалась Люция. Она с колледжа привыкла быть

ведомой, а не ведущей, потому отдавала свою энергию солистке безоговорочно и

поперек нее в авангард не лезла — Алиса знает лучше, она старше на один месяц и

два дня, а значит умнее, сильнее и прочее.

Сталеску в раздумьях выгребала чистое белье из недр машинки и подмигнула

Маликовой, бухнув все это в корзину:

— Мы его пугнем для начала. Поймет — его счастье, нет — Аллах акбар.

Глава 3.

Она проснулась, клацая зубами от холода, и не понимала, спала ли вообще. Мааон

сидел за саркофагом на ступени, прислонившись спиной к спинке усыпальницы,

подкидывал маленькие хрустальные шарики в ладони:

— Сегодня ты опять идешь на охоту, — протянул, задумчиво поглядывая на полет

шаров. — Бэф зол. Но ведь повода нет, правда?

Повернулся к Варн, задумчиво уставился на нее, положив голову на край саркофага.

— Не знаю, — клацнула зубами Лесс, села.

— Не помнишь? У нас ничего не было.

— Может, и не было. Кому какая разница?

— Получается, кому-то — не догадаться кому, и какая — тоже, в общем, загадка,

но есть. Надеюсь, тебе не понравилось спать со мной, жестковато, да? А мне с

тобой. Хлопотно.

— Аминь, — Лесс с трудом поднялась с ложа и тяжело спрыгнула на пол.

— Странная ты, ох, странная, — с ноткой подозрения протянул Мааон, глядя, как

девушка пытается размять затекшие мышцы. И как можно разминать то, что потеряло

способность затекать? И как можно не помнить то, что было вчера, и чувствовать

холод, будучи по натуре и сути холодной, и мечтать о тепле, которого не

существует для них? Ледник мерзнет и мечтает о костре, что растопит его. — Ты

не похожа на Варн. Есть в тебе что-то, отличное от нас.

— Что? — на секунду заинтересовалась Лесс. Но Мааон промедлил с ответом ввиду

его отсутствия, а Варн забыла вопрос и тему беседы:

— Который час? — ею уже двигал охотничий азарт, желание насытиться и получить

сатисфакцию за прошлые неудачи. Бэф не должен сердиться из-за нее, он должен ею

гордиться.

— На охоту сегодня идут трое: ты, Рыч и Урва. Последний уже благополучно

вернулся.

— Удачно?

— Я не помню, чтоб его охота была неудачной.

— У него есть какие-то секреты?

— Он мыслит, как Варн, а не как человек.

— Что ты имеешь ввиду?

— Надеюсь, лишь твою молодость.

— Ты не любишь людей?

— Я гурман. Мне нравятся их трупы и слезы, — фыркнул, не скрывая сарказма.

— Гадость, — скривилась Лесс, припомнив вкус слезы. Мааон уловив ее

воспоминание, расслабился, усмехнувшись собственным подозрениям.

— Согласен.

— Урва и ты вкушаете с одного стола, когда будете трапезничать, меня не

приглашайте, — кинула Лесс на ходу, стремясь как можно скорей покинуть замок и

начать охоту.

— Удачи, — донеслось ей в спину.

Она поняла, куда направляется, лишь когда увидела Его. Он нервно ходил и явно

ждал ее.

Лесс неслышно опустилась на край высокого забора и присела на корточки, чтоб

лучше разглядеть человека. За прошедшие дни его образ почти стерся из ее памяти.

Да, и сверху он выглядел иначе, чем тогда: поднятый воротник куртки, сутулость и

воспаление гайморовых пазух. Человек все эти дни дежурил на улице в надежде

встретить Варн вновь?

Вадим настороженно замер, перестав мерить шагами ширину и длину дороги. Он

почувствовал присутствие Варн, но не видел ее.

— Ты здесь? — спросил несмело. Голос гнусавый, простуженный. Наверное, на

улице очень холодно.

— Я чувствую тебя…Покажись, давай поговорим.

Лесс села на забор, свесив ноги, и заинтересованно смотрела на Вадима: о чем

человек хочет говорить с Варн? Он в своем уме? Может, стоит ему ответить, чтоб

он понял опасность своей задумки? Или не тратить на него время? Все равно он

сильнее ее, и она не сможет взять его нектар, да и не нужен он — не на раз

использованный, не на раз пополненный.

— Где ты? У меня серьезный разговор к тебе.

— О чем? Что ты хочешь, человек?

Мужчина, как не был готов к встрече, все ж вздрогнул, услышав завораживающий

голос Варн. Ему понадобилось немало сил и времени, чтоб стряхнуть с себя гиблое

очарование голоса, очнуться. Лесс тем временем спустилась вниз и зависла над

асфальтом в паре метров от глупого рекрута ВПВ. И в его расширенных от страха

зрачках прочла как в открытой книге все мысли человека:

— Ты хочешь знать, что будет с твоей подружкой?

— Да. Я не причиню тебе вреда и хочу стать другом в ответ…

— Другом? — рассмеялась Лесс, — барсук не сможет подружиться с белым китом.

Меж ними океан различий.

— Из любого правила есть исключение. Почему бы не попробовать к обоюдной выгоде?

— В чем твоя выгода, я вижу, но не улавливаю в чем моя?

— Я связан с секретным отделом и многое знаю.

— Например?

Мужчина замялся: а что он действительно может предложить?

— Идут исследования….

— Цель?

— Понять, что вы представляете из себя, как вас уничтожать, как против вас

бороться. Вы вторгаетесь в сферу человеческого господства. Возможно, для

предотвращения экспансии вас просто вырежут, всю популяцию.

— Очередная фантазия убогих человечков, возомнивших себя богами, — рассмеялась

вновь Лесс. — Ничего значимого ты мне не сообщил. Ни единой новости. Вы вообще

ничего не знаете о нас.

— Это пока. Расскажи обо мне вашему главному. Возможно, он более благоразумен и

дальновиден, чем ты, и поймет, что иметь своего человека в секретном отделе

выгодно. Если ему понадобится информация по конкретной теме, я постараюсь ее

получить.

Лесс потянула воздух — ложь имеет своеобразный оттенок запаха, тонкий, уловимый

лишь расой бессмертных, живущих вне времени и пространства.

Мужчина не солгал — в воздухе витал запах его страха и неуверенности, но ложь

отсутствовала.

Лесс в раздумье покрутилась вокруг Вадима и, наконец, кивнула:

— Передам…А насчет подружки: она проснется через сутки абсолютно здоровой, но

ничего не будет помнить о том, что случилось

Варн потеряла интерес к человечку и взмыла вверх. Ветер донес до нее и иной

запах, более привлекательный и заманчивый — аромат нектара. Он был близко и в

большом количестве. Молодежь группами выходила из развлекательного центра,

разбредалась по городу, теряясь в темноте. Лесс облизнулась, не зная с кого

начать, огляделась и приметила отставших, идущих отдельно от больших групп.

По улице не спеша шли две девушки лет шестнадцати и громко что-то обсуждали. До

Лесс доносились обрывки фраз, но они не интересовали ее и потому не складывались,

не запоминались. Инстинкт считывал траекторию пути жертв, взгляд выбирал их

пристанище: небольшая аллейка, лишенная освещения.

Обратный путь был радостным — с легкой руки Мааона охота Лесс прошла удачно.

Каждый ее ноготь был полон нектара — Бэф и клан будут довольны ею.

В замке пировали.

Тесс и Май пели, кружа под сводами. Гаргу, Рыч и Смайх дурачились — парили

вокруг сестер, изображая то ангелочков, то танцоров, отплясывая то джигу, то

брейк. Ойко лежала на коленях Бэф и тот кормил ее, отправляя по капле стекающий

с ногтя нектар в приоткрытый рот. Мааон полулежал на краю стола и слушал Урва.

Туазин и Майгр мерялись силами, устроив состязание в армреслинге, Соувист и

Коуст ждали своей очереди и бурно подгоняли братьев к финалу.

Лесс заметили лишь, когда она стряхнула с ноготков нектар в каждый фужер. Дуэт

Варн смолк, танцоры вернулись к столу, верные тени вожака бросили свое

бесполезное занятие. Ойко села, заинтересованно уставившись на полные нектара

фужеры. Бэфросиаст улыбнулся:

— Вижу, наша маленькая сестра овладела правилами охоты.

Варн одобрительно загалдели. Мааон, окончательно оставив сомнения насчет Лесс,

отсалютовал ей полученным фужером, Урва обнял подопечную:

— Ты хорошая ученица, — пропел, жмурясь от удовольствия.

Лесс обвела сородичей гордым взглядом и подняла фужер, глядя в лицо вожака:

— За тебя. За всех нас.

— Скоро будет большая честь охотиться с тобой, — обвив ее за талию рукой,

прошептал на ухо Смайх.

— До этого еще далеко, — заметил Бэф и отстранился от компании, вернув все

свое внимание Ойко.

Внутри Лесс что-то сжалось от проявленного к ней равнодушия, тона неверия в

голосе. Она почувствовала себя неуютно. Все вокруг веселились, радовались, а она

стояла с фужером добытого нектара и хотела не его, а совсем другое, невозможное…

Бэфросиаста.

Ее ноздри раздулись. Она взметнулась вверх и раскидала посуду по столу, вымещая

обуявшую ее ярость. Варны смотрели на нее и улыбались.

— Новая игра? — спросила Тесс, подплывая к ней.

— Да, — прорычала Лесс и кинулась на сестру, желая загрызть ее и утолить свою

ярость. Та засмеялась, падая на осколки посуды. Рыч, решив принять участие в

затеянной сестрами игре, взвился к своду и с победоносным криком камнем ринулся

на них вниз. Но Смайх опередил его, стряхнув девушек на пол. Варн рухнул на стол,

так что затрещали дубовые ножки, и рассерженно рыкнул, сверкнув глазами на брата.

Тот с улыбкой пожал плечами, и как только обиженный Рыч кинулся к нему, резко

ушел влево, толкнув ему навстречу Урва.

В это время Лесс оставила сестру и поднялась, а Урва, встретившись с кулаком Рыч,

полетел на пол и сменил ее на теле Тесс. Пока они барахтались, то ли дурачась,

то ли пытаясь подняться, Май толкнула Лесс в спину, отправляя ее в объятья Мааон.

Началась потасовка. Крики, визги, воинственные кличи. Лесс только успевала

уворачиваться и раздавать ответные шлепки и удары. Тесс зависла над столом и,

посмеиваясь, глядела на драчунов. Туазин и Майгр с невозмутимой отстраненностью

пили нектар и тихо переговаривались, словно не видели и не слышали идущего

вокруг них боя. И тем не менее ловко избегали встречи с летящими в их сторону

осколками, стульями, блюдами, а так же кулаками, ступнями.

Лесс разошлась. В азарте боя ее покинули странные чувства и непонятные желания.

Она, смеясь, гонялась за Мааон, отбивалась чеканным блюдом от Май и Смайх и

норовила укусить Рыч. В итоге тот покусал ее, а Май вовремя подставила другое

блюдо, в которое с размаху и влетела Лесс. Падая, она придавила выползшего из-под

стола Урва и благополучно пристроилась на его туловище.

— Слезь, — зашипел он. Лесс хихикнула и неожиданно для себя укусила его в щеку.

Варн взвился и откинул нахалку на колени Бэф. Рука вожака тут же накрыла ее

горло и чуть сдавила его:

— Хочешь и меня укусить? — спросил он вкрадчиво, склоняясь над ней. Его лицо

ничего не выражало, но глаза весело блестели и ждали. На что ты способна? -

вопрошал его взгляд.

На все! — резцы сомкнулись на предплечье вожака.

— Ах, ты! — задохнулся он то ли от восторга, то ли от возмущения и попытался

оттолкнуть ее, но Варн извернулась и выскользнула из рук. Бэф засмеялся, и Лесс

замерла, зачарованно глядя на вожака. Раж игры сменился восторгом и жгучим

плотским желанием.

Смех Бэф смолк, он замер, исподлобья глядя на Варн. Их взгляды скрестились и

считали мысли. Губы Бэф тронула легкая усмешка, губы Лес дрогнули, призывая.

Минута, другая ожидания и главный Варн медленно встал и закружил по зале,

подходя все ближе к Лесс. Брачный танец Варн в исполнении вожака насторожил всю

компанию. Братья перестали дурачиться, сестры замерли. Ойко приподнялась с

кресла, готовая вмешаться и помешать. И лишь Лесс не понимала, что происходит.

Она пристально следила за Бэф, ждала и манила, но не делала и шага навстречу.

И вот вожак остановился напротив нее, откинув рубашку. За его спиной была ночь и

луна, что царствовала в это время суток, признала Бэфросиаста равным себе,

окружив его голову нимбом света. Пепельные волосы вожака стали серебряными,

сильное тело обмыло лунное сияние.

Да, он был прекрасен, но именно поэтому и оттолкнул Лесс, превратившись в ее

сознании из реального, могучего Варн в яркий, но глупый, никчемный постер. Но

вожаку не откажешь…

Бэф мгновенно понял, что настроение Варн сменилось, но уже не мог и не хотел

отступать. Его руки рывком освободили Лесс от одежды и прижали обнаженное тело к

груди, не встретив сопротивления. Казалось, можно идти дальше, но Бэф медлил,

всматриваясь в угасшие глаза, в равнодушие лица.

— Зачем же звала? — спросил тихо.

— Не знаю, — так же тихо ответила она, отводя взгляд. Бэфросиаст медлил минуту

и вот, разочарованно скривившись, оттолкнул Варн: он слишком хорошо помнит ту

ночь, с той Лесс, чтоб брать эту. Лесс подхватил Смайх, Урва подал ей одежду,

Тесс разочарованно вздохнула и обвила руками шею Рыч. Бэф вернулся к Ойко, Мааон

отвесил подзатыльник Коусту — веселье продолжилось.

Все уже давно угомонились и разбрелись по своим спальням, а Лесс все сидела на

подоконнике и наблюдала в открытое окно, как рассвет окрашивает небо в розовые

тона.

— Так и быть, я готов пустить тебя в свой саркофаг вновь, — пропел Мааон,

зависнув рядом с Варн у стены. Она лишь пожала плечами — ей было абсолютно все

равно, где спать, с кем, когда и как. И на него, и на себя, и на Бэф, и на этот

рассвет ей было ровно.

Пусто вокруг, почему же так пусто вокруг?

— Хи-и-и, — не сдержала ехидного смешка Люция, заметив черные зубы сержанта

Стокман.

Алиса криво усмехнулась: древняя, как развалины Пелопоннеса, шутка удалась. И

хлопот не много — заменить обычную зубную пасту и эликсир — специальной. Одна

окрасит, другой закрепит недели на две, минимум — ни смыть, ни стереть, разве

что — спилить…

Дело пяти минут, а сколько удовольствия?

Сержант шагнул к строю, встал напротив подруг и, вперив в лицо Люции колючий

взгляд, спросил:

— Вы что-то сказали, рядовая Маликова?

— Никак нет! — гаркнула та с подобострастием, вытаращив глаза для

подтверждения.

Алисия с трудом сдержала наползающую на губы улыбку.

Сержант повернулся к ней:

— А вы?

— Никак нет.

Стокман одарил разгильдяек злобным взглядом и качнул головой:

— Выйти из строя! Два шага вперед!

Раз, два!

— Пятьдесят отжиманий каждой, начали!

Смех тут же пропал. Девушки начали отжиматься, мысленно пообещав сержанту

отомстить на этот раз глобальнее и злее.

После полуночи на весь городок раздался грохот. Сержант напоролся на учебную

электро мину, встав на придверный коврик своей берлоги.

Алисия и Люция услышав взрыв, синхронно подняли головы с подушек и улыбнулись

друг другу, протянув ладони. Хлопок — класс, подруга!

И обе опять безмятежно спали. А кто там и на что напоролся — Аюрведа ведает…

Стокман бился в припадке: врач не мог подойти из-за высокого напряжения, что

гнуло в дугу его тело. Через час он пришел в себя и отполз в дом, чтоб в тишине

холостятского жилища придумать страшную кару шутникам.

Сержант, конечно, прекрасно понимал, чьими молитвами увеличиваются досадные

случайности и неприятности в его жизни, но поделать ничего не мог, кроме как

загонять двух отмороженных девиц до полусмерти, чтоб и мысли дурной не возникло,

и ни сил, ни возможностей на новые `подвиги' не оставалось. Но чем больше он

увеличивал их нагрузку, тем опаснее были поджидающие его сюрпризы. И хуже всего

в процесс противодействия служаки и рядовых постепенно включился весь офицерский

состав. Вскоре над первым стал потешаться весь гарнизон, а на вторых ставить,

как на призовых лошадок.

Это противодействие привлекло внимание спецотдела. Досье срочниц заинтересовало

полковника Горловского.

Глава 4.

— Спецотдел, говоришь? — задумчиво протянул Бэф, выслушав Лесс. И молча

подтянул Варн к себе, провел ногтем по губам, по щеке. Его явно занимали вещи,

далекие от мира людей с их глупыми играми в войну, агентов, спецагентов и прочую

муру.

— Почему не сказала вчера? — спросил тихо, почти коснувшись своими губами ее

губ.

— Не знаю…

— Не помнишь? — уточнил вкрадчиво, прижавшись щекой к ее щеке.

— Не помню, — согласилась без раздумий и закрыла глаза, млея от тепла и покоя,

что дарили объятья вожака. Так они и застыли, одни в огромной зале, и словно,

одни во всем замке, единственные, живущие в мире. Только шелест двух голосов

угадывался в тишине, настолько еле слышный, что, казалось, это не души Варн

говорят меж собой, а звезды, что смотрят в окно замка.

`Тебе плохо?

`Да'.

`Прости…. У меня не было выбора. Я не мог тебя отпустить…не мог'.

`О чем ты?

Губы Бэф скользнули по ее губам, но не оставили печати поцелуя. Это лишь на

секунду задело Лесс, прокатилось горьким эхом сожаления и пропало, вместе с

мыслями и памятью о недавнем разговоре. Бэф отстранил ее и отвернулся к окну:

— Того человека забудь. Не думай связываться с ним. Он нам не нужен. Скорей

всего — опасен. Ты еще не знаешь, на что способны люди во имя своих фальшивых

истин. Ты еще не опытна, потому доверчива и уязвима…почти, как ребенок. Будь

осторожна, не улетай далеко от замка. Иди.

Лесс покорно склонила голову и попятилась. В груди опять было холодно и тихо, в

голове пусто и сумрачно. Она вышла из залы и столкнулась с Ойко. Та стояла у

стены, зло щурила на девушку глаза:

— Пообщались? — прошипела сквозь зубы.

— Да, — равнодушно бросила Лесс, проплывая мимо.

Ойко неслышно подошла к Бэф, прижалась к его спине лбом:

— Скучаешь? — качнул воздух ее тягучий голос.

— Не-ет.

— Беспокоишься? — выгнула бровь, заглядывая ему в лицо. Варн молчал,

вглядываясь в ночное небо. Ойко проследила за его взглядом и метнулась в оконный

проем, ревнуя Бэф даже к небу. Она уперлась руками в плечи любимого, заставляя

посмотреть на нее, заметить, наконец, что он не один.

— Что тебе надо? — недовольно спросил Бэф.

— Ты опять увлекся? Кайсат, Мойн…кто еще? Ах, да глупышка Саст, погибшая

такой молодой. Сейчас — Лесс. Тоже молода и неопытна, а вокруг столько

опасностей. Я права? Ты беспокоишься о ней? Любой Варн уязвим в первый год

существования, но время бежит быстро. Что ты молчишь, Бэф? Кто она, что? Что

случилось в ту поездку? Что случилось в клане Соуистиса? Зачем они навязали тебе

эту девчонку?

Бэф резко схватил Ойко за шею и прижал к стене:

— Ты слишком много спрашиваешь! — грянул в лицо. Мебель в зале чуть дрогнула

от его голоса. Варн покаянно опустила взгляд:

— Прости, прости, это ревность.

Бэф отпустил подругу и отвернулся, потеряв к ней интерес. Для него она вышла из

замка, уехала навсегда лет триста назад.

Ойко проплыла к выходу, но прежде, чем выйти, обернулась и прошептала ему в

спину:

— Ты все равно вернешься ко мне. Ты всегда возвращался. Так устроен мир —

молодые гибнут. У них мало шансов выжить, а у нас, фактически, ни одного —

умереть…

Бэф не пошевелился, и она, так и не понимая, услышал ли он ее, вышла.

Бэфросиаст посмотрел на звездочку — Саст… Гибкая, стройная, озорная. Приятное

времяпровождение.

Мойн? Мойн…Да-да, что-то было, но когда, что — и не вспомнить. Кайсат?… Ах,

да, клан Моугри. Было, было…

Прошло и словно не бывало. И разве с Лесс будет иначе, по-другому?

Лесс другая.

Она сидела на карнизе и с любопытством смотрела на конвульсии человечков, что

бились внизу, на детской площадке в экстазе от орущего в диссонанс с гитарой

голоса.

Рядом приземлился Урва, проследил за ее взглядом и спросил:

— Хочешь к ним?

— Я сыта.

— Не для пищи, для веселья. Познакомишься с людьми ближе. Поверь мне — они

настолько забавны, что стоят того, чтоб спуститься на землю.

Последнее Лесс не понравилось, и она невольно поморщилась: стоит ли себя

утруждать, если голод не мучает? А наблюдать можно и отсюда.

— Я серьезно. Незабываемые впечатления, — заверил Урва, качнувшись к ней с

видом змея-искусителя. Лесс, наконец, оторвала взгляд от компании человечков и

уставилась на брата, заинтересовавшись словом — незабываемое.

— Такое бывает?

— Бывает.

— И долго буду помнить?

— Надеюсь, — пожал тот плечами.

— Пошли, — кивнула без раздумий и ринулась вниз.

— Э-э! Стой! — только и успел крикнуть Урва. Но разве остановишь молодую Варн,

которая знакомится с миром и ведает не больше детеныша? Сам виноват — замешкался.

А вообще молодая послушна. Сказали — стой! Стоит. Сказали, иди — идет. Сказали —

вниз головой в мостовую — ага. Все на уровне инстинктов, зыбкой памяти тела, уже

остывшего и отжившего, но только еще рожденного. Но оно не осознает своего

рождения, как и не помнит смерти. Так всегда и везде — жизнь приходит через

смерть, и материя оплачивает цену души. Детство — любознательно, юность —

тороплива, зрелость молчалива и размеренна. Но доживет ли эта Варн до зрелости —

огромный знак вопроса, учитывая неординарность ее рождения, которое и

сказывается на ней столь плачевным образом.

Урва усмехнулся и поспешил за сестрой, предчувствуя веселье.

Юный мученик гормональных перестроек своего организма перестал колотить по

струнам и насиловать связки, увидев появившееся на площадке видение в образе

утонченно красивой женщины в черном.

Рыжее взлохмаченное чудо шагнуло к Лесс, оглядело с ног до головы и выдало,

склонив голову набок:

— Оп-с, ля-ля-фам!

Лесс скопировала его небрежную позу и наглое выражение лица, отчего невольно

развеселилась. Ее улыбка, видимо, понравилась парню. Он пригладил вихры на

голове и отвесил поклон, произнеся самым любезным тоном:

— Ра-азрешите представиться: Феодосий!

Лесс почудился странный запах, она принюхалась, пытаясь понять, что это? И

услышала голос Урва в голове: молоко. Так пахнут неискушенные, юные…

Парень и, правда был не искушен: он зарделся, смутился от столь пристального

внимания красивой и явно опытной женщины. Ему очень хотелось выглядеть достойно

случаю: немного развязным, немного равнодушным и очень, очень уверенным в себе.

Однако, слова вязли на языке, взгляд боялся задержаться на достоинствах фигуры и

лица женщины, а руки не могли найти приют, и то терли еще не знакомую с бритвой

щеку, то приглаживали волосы на голове, то лезли в карманы. Мысли были сумбурны:

даст — не даст, получится — не получится, а ну, его к черту, лишь бы не ушла!

— Дурак ты, Федя, — прошептал хриплый голос слева. Лесс повернула голову — у

кустов стоял черноволосый парень, года на три старше рыжего. Он смело встретил

взгляд Варн и не смутился, не занервничал — усмехнулся и шагнул к ней:

— Игнат, — протянул широкую ладонь с четкими витками жизненных линий.

`Пошел ты, пошел ты'!! — разозлился рыжий, почуяв соперника и подхватив Лесс за

талию, увлек к компании:

— Познакомься…

— Клещ, — кивнул солист, привстав.

— Э-э…ну, прозвище у него такое, а вообще — Славой зовут, — пояснил Феодосий,

вновь смутившись, — а это Катя и…

— Владлен Аристархович Кундрыевич-Стопша, — пробасил дородный юноша, что

обнимал девушку.

— Можно просто — граф Дракула, — заверил Игнат, усаживаясь на спинку скамейки

рядом с гитаристом, прямо напротив Лесс. Та заинтересованно воззрилась на него —

что-то в нем было ей по вкусу. Внешность грубоватая и угловатая, взгляд наглый,

прямой и бесхитростный. Нет, не это. Он хотел ее — дошло до Лесс, и она,

задумчиво щурясь, облизала губы.

`Гад ты, Игнат'! — подумал с яростью Феодосий и встал, загородив собой товарища

так, чтоб Варн видела лишь его.

`Помолчи' — попросила мысленно Лесс и вытянула шею, выглянув из-за плеча рыжего.

Тот вздохнул, растерявшись и поскреб щеку в раздумьях: `глюки? Допились, пацаны

— сами с собой разговариваем, в смысле я сам с собой…а-а'…

`Просила же — помолчи', - повторила Лесс. Феодосий замер, а Варн положила

подбородок ему на плечо, в упор уставилась на Игната — что он предпримет, что

сделает, как это вообще происходит?

Рыжий забыл, как шевелиться — близость Лесс парализовала его, превратив в

неодушевленный предмет — подставку для нужд Варн.

Игнат, не спуская взгляда с девушки, забрал гитару у товарища:

— Хочешь, я спою про тебя?

Варн с любопытством прищурилась — что ты можешь знать обо мне?

— Этой песне лет больше, чем моему деду. Наверное, она жила, для того, чтоб ты

ее услышала.

Пальцы парня пробежали по струнам, исторгая тоскливую мелодию.

`Тенью крылья за спиной, в облаках плавник луны режет небеса.

Стая скомкана волной — в этом нет моей вины.

Как одиноко плыть в ночи звездной, пытаясь в шквале различить грозном

свет и родные голоса. Берег — голая скала — столь безрадостен приют сердца моего…

— Откуда ты знаешь? Кто ты? — воскликнула Лесс и устремилась за ответом,

оттолкнув Фодосия. Рука Игната замерла над еще гудящими последним аккордом

струнами. Все окаменели, воззрившись в упавшей на площадку тишине на Лесс, как

на неоспоримый идеал всех норм человечества со всеми атрибутами, включая нимб,

крылья и табличку с параметрами на груди. Но разве Лесс обратила внимание на их

реакцию?

Она подплыла к Игнату и тряхнула его, схватив за плечо:

— Я задала вопрос — ответь.

И получила толчок. Ее отбросило в сторону.

— Урва, — прошипела она, поднимаясь и желая убить брата, посмевшего помешать

ей получить столь важный ответ на столь важный для нее вопрос. Кинулась на него.

Тот увернулся грациозно и немного лениво, усмехнулся и, оглушив Лесс ударом по

лицу, схватил ее за шиворот и взмыл вверх. Она брыкалась, шипела, норовя укусить

его, вырваться, сбежать, но силы были не равны. Он чуть придушил ее, чтоб

снизить сопротивление и, доставив до замка, кинул в слепой проем окна. Лесс

прокатилась по мраморному полу, врезалась в стену, сбивая с нее древнее знамя

усопшей гвардии, и вскочила с желанием отомстить. Она стремительно направилась к

окну и… вновь была откинута к стене. Проем окна был закрыт для нее — ни

витражей, ни стекла, ни пластика, ни единой видимой преграды — и все же ей не

пройти.

Урва, парящий за окном, усмехнулся, глядя в лицо сестры, легко вспрыгнул на

подоконник. Лесс почувствовала себя загнанной и сникла, свесила голову,

сообразив, что без воли вожака проходы из замка не закрывают. И вздрогнула,

услышав неспешные шаги — Бэф нарочно шел к ней через зал, как простой смертный.

Варн так же медленно поднялась и застыла в ожидании, не смея поднять глаз на

вожака.

— Посмотри на меня, — приказал он, останавливаясь напротив. Лесс несмело

взглянула и тут же вновь уставилась в пол под ногами.

— Человек опасен…

— У тебя любой человек — опасен! — неожиданно для себя возмутилась Варн,

вскинулась, приподнявшись над полом, и нервно закружила вокруг Бэф. — Он знает

про меня! Он знает меня! Он чувствует нас и знает, что нас мучает! Он — свой, он

— такой же, как мы, иначе бы он не понимал этого, не знал! Чем он может быть

опасен?! Что он может сделать нам?! Нам!! Он лоялен, он полезен и интересен. Они

могут помочь избавить нас от холода!

Бэф не пошевелился, лишь тихо спросил, когда Варн зависла перед его лицом,

перестав кружить вокруг:

— Ты смеешь кричать на вожака?

Лесс испуганно моргнула:

— Я…

— Ты смеешь указывать мне? — чуть громче спросил он. Лесс задрожала, мгновенно

замерзнув, и рухнула на пол к ногам Бэфросиаста. — Что ты знаешь о людях? Что

ты знаешь о себе, чтоб рассуждать?!

Голос вожака гневным вихрем пробежал по зале, срывая ветхие гобелены и флаги со

стен. Лесс сжалась.

— Встань, — приказал Бэф уже ровным голосом. — Посмотри на меня.

Лесс посмотрела. Тепло карих глаз проникло в каждый уголок ее сознания и

вычистило память.

— Спи сестра, — прошептал Бэф. Лесс сонно качнулась, и упала бы, но сильные

руки вожака подхватили ее, прижали к груди, — спи моя печаль, спи.

Лесс застонала во сне, тяжело вздохнула, опалив грудь Бэф дыханием. И тот

зажмурился от блаженства, услышав в ответ три негромких удара в своей груди.

С ней, только с ней он почувствовал сначала шорох в груди, потом толчок и стук.

И вот счет ударов вырос до трех. И каждый рождал незнакомое чувство — острое,

сильное, странное. Он готов был отказаться ради него от бессмертия, от пьянящего

чувства полета, от самой свободы.

Может, счет ударов будет расти?

Облака разошлись, открывая око луны, и та, взглянув на размечтавшегося Варн,

засмеялась.

Бэф открыл глаза, с досадой покосился на светило — не твое дело! Луна фыркнула и

прикрыла бок одеялом туч.

Вожак передал Лесс Урва:

— Отнеси ее в спальню.

И резко смолк, отвернулся, сообразив, что чуть не добавил — в мою спальню.

Взгляд скользнул в оконный проем: Луна права — мечта и надежда — удел человека,

а он — Варн.

.

— Понимаешь, Алиса, все что было — детство. Но мы выросли, мы изменились. Я по-прежнему

отношусь к тебе очень хорошо, даже люблю, но как сестру, друга. И-и-и…э-э-э…обстоятельства

изменились.

— У тебя появилась другая? — глухо спросила девушка.

— Ну-у…да-а, — Игорь не знал, как объяснить ей мягко, но доходчиво, что их

отношения закончились. Травмировать Алису не хотелось, но и иного выхода не было.

Его больше не прельщала переписка с рядовой, но, учитывая, что она выполняет

гражданский долг и все-таки не чужая ему, почти невеста, и по глупым условностям

он должен хотя бы объясниться с ней.

Алиса видела, что Игорю неуютно: он хочет сказать многое, но не может. Парень то

ли сожалел, что пришлось пойти на столь неприятный разговор, то ли пытался смять

его, закончив побыстрей, и мечтал нажать кнопку выхода, а потом стереть память

видеофона, чтоб ничто никогда не напоминало ему о неприглядном поступке, о

бывшей возлюбленной.

Алисе было больно. Она и сама не понимала, как держится, где находит силы не

сорваться на крик, не уйти в истерику и не облить Игоря потоком обвинений, угроз.

Злость смешивалась в груди с завистью, ненависть смешивалась с любовью и

хотелось с ровнять с грязью эту холеную рожицу возлюбленного, вернуть ему хоть

часть того горя, что он ей причиняет. Мысль вернуть его, надавив на жалость,

отпала сама — какой смысл, если Сталеску еще год служить. Она здесь, он — там.

Она измученная, доведенная службой и служаками до края нервного срыва,

измотанная, похожая на страшный сон в своем выгоревшем топике. Он — такой весь

аккуратный прилизанный, правильный от формы черепа до узла студенческого

галстучка. Его ждут карьера, почет, уважение, стабильность. Ее неизвестность.

Алиса широко улыбнулась, надеясь, что улыбка получилась несильно натянутой:

— Да, не мучайся ты, я все поняла. Спасибо, правда. Я сама хотела сказать тебе

то же самое, но все как-то откладывалось. А сейчас прямо груз с души свалился. У

меня ведь, как у тебя, изменились обстоятельства — человек появился, любимый.

Предлагает руку, сердце и звание, а я все тяну с ответом. Нехорошо — обещала

тебе, ты ждешь, а я возьму и выйду замуж за другого.

— Уф! — облегчено вздохнул Игорь. — Значит, не обижаешься?

Алису передернуло: `обижаюсь? Да, я завыть готова, а тебя по видеосвязи

придушить и сучку твою! И Анаконду и все отделы, что упекли меня сюда, и

сержанта, которого зубами бы загрызла, только б дали!

Улыбнулась бодрее:

— Конечно, нет. Останемся друзьями. Маме привет, моим — тоже. Делать будет

нечего — звони. Пока. Удачи. Всех благ.

Резко нажала кнопку выхода. Экран погас. Алиса качнулась и рухнула на постель,

уткнулась в подушку, закричала в нее, вымещая боль, что мутила ее разум, жгла

душу, и заколотила кулаками по казенному одеялу: ненавижу, ненавижу, не-на-ави-ижу-у-у!!!!

Люция, услышав крики подруги, вылетела из душевой, не высушив волосы, и застыла

посреди казармы, с ужасом глядя, как Алиса с воем колотит кулаками по подушке и

одеялу.

— Ты…ты чего, а?…Эй, Лиса?! Э!

Алиса резко села и уставилась на Маликову. У той лицо вытянулось от вида

заплаканной Сталеску. Это ж чему нужно случиться, как ее нужно довести, чтоб она

заплакала?

— Умер что ли кто? — спросила с сочувствием, подходя ближе.

— Ага, Игорек, — всхлипнула девушка и скривилась. — Гад, сволочь! Ненавижу!!

Люция побледнела, сообразив, в чем дело, села рядом с Алисой, обняла за плечи,

успокаивая:

— Брось, выкинь его из головы. Подумаешь, нашелся тоже мне. Красивая картинка,

не больше, а человек — дрянь. Я тебе говорила: скользкий он, ненадежный.

Отставку дал, да? Подружку завел?

— Оставь, — скинула ее руки с плеч Алиса: без расспросов тошно.

— Да, все, все. Может, пойдем куда-нибудь? Увольнительная все-таки. Сподобились,

вторую за год получить, тьфу ты, и как удачно! Что тебя звонить-то ему потянуло?

Или сам прорезался?

— Я.

— А-а-а, понятно — ностальжи.

— Представь. За последние три месяца одно письмо, восемь строчек.

Продекламировать?

— Обойдусь, — поморщилась Маликова. — Мне и Шекспир не нравится, а уж письма

твоего Стрелкова точно не шедевр. Не для моей психики опусы.

— Почему, Люся, почему? Он ведь обещал, клялся.

— От-ты! Нашла кому и чему верить! Все клянутся и все клятвы забывают.

— Но ведь это не правильно, не честно.

— Не смеши ты меня: `честно', `правильно'! Наши вон в академии учатся, по

вечерам мамины пирожки трескают и в клубы ходят. Чистенькие, честненькие.

Напомаженные. А мы из-за какой-то фигни здесь дохнем. Им карьера светит, а нам

выжить бы.

— Мы, как животные, — задумчиво протянула Алисия, глядя перед собой.

— В смысле? — нахмурилась Люция. — Ты того, подруга, крышу в круиз по дальним

странам отправила, да?

— Мы действительно, как животные, — повернулась к ней Сталеску. — Живем на

инстинкте, а из желаний лишь самые банальные, низменные: поесть, поспать. Ты

когда последний раз читала, что? А в небо смотрела?

— Давно, — пожала плечами девушка, не понимая, в чем криминал.

— И остальные. Посмотри вокруг.

— Зачем? Когда смотреть-то? Толк? Каждый живет, как может, и выживает, как

умеет.

— Не могу я больше так, не хочу. За что? Нет, ответь — за что нас прессуют? За

то, что шалили? А что, мы кого-то убили? Что-то украли?

— Угу, соцкарты вспомни, — вздохнула Люция. Алиса посмотрела на нее и свесила

голову — да, было дело, вытащили из кейса одноклассника соцкарту. Но ведь

положили на место потом. У Анаконды на спор жетон от домофона вытащили прямо из

кармана, а их поймали. И сколько ни доказывали потом, что без плохого умысла, а

для проверки ловкости это сделали — бесполезно. А потом еще с горя, решив, что

хуже не будет, а лучше наверняка — напились.

А сколько еще безобидных нелепостей было вменено им в вину?

— Не повезло, вот и все. Умнее надо было быть, гибче. Ничего, научимся.

По казарме пошло гулкое эхо шагов — Стокман.

— Принесла нелегкая, — процедила Люция, вставая.

— Если опять измываться начнет — убью гада, — заверила Алиса, пряча полный

глухой, неистребимой ненависти взгляд.

Сержант остановился посреди казармы и приказал:

— Рядовые Сталеску и Маликова, ко мне!

Девушки нехотя подошли.

— Смирно!

Замерли, вытянувшись.

— Ваша увольнительная отменяется. Заступаете на вахту через час. Охрана пункта

связи.

— Твою мать! — не сдержалась Люция: мало, отменили долгожданную увольнительную,

так еще и ставят на самый солнцепек! Будут они теперь вместо бассейна и сытого

ужина в каком-нибудь приятном заведении, стоять, как подсолнухи в огороде, до

шести утра. Нет, пора сержанта убивать, иначе он убьет их.

Алиса подумала тоже самое, но в более резкой форме. Ее лицо закаменело

— Вы что-то сказали? — зловеще процедил Стокман, шагнув к Маликовой. Та

вытянулась сильней и сжала зубы, чтоб невзначай не плюнуть в ненавистную рожу

изверга.

— Я, — спокойно ответила Сталеску.

— Не понял? — повернулся к ней сержант.

— Я сказала: Вашу мать и весь состав родни! И вас! И вашу гребанную службу! И

ваши приказы!

Лицо сержанта окаменело. С минуту он переваривал услышанное, придумывал страшную

кару рядовой. Люция, струсив, легонько толкнула подругу в бок: теперь хоть

промолчи, чтобы он ни сказал.

— Пять нарядов в мужском сортире, приступаете сейчас, — разжал зубы Стокман.

— Не имеете права.

— Вас ждет карцер и трибунал, рядовая, — заверил после повторной паузы.

— За что?

— Оскорбление старшего по званию, отказ выполнять приказ…

— А кто вас оскорбил? — выгнула бровь Маликова. Сержант уставился на нее,

соображая, что единственный свидетель оскорбления, далеко не свидетель, легче на

эту роль пригласить прикроватные тумбочки. Что остается?

— Игнорирование приказа…

— Уже идем, — заверила Маликова.

Сержант скрипнул зубами, оглядев срочниц. Он еле сдерживался, чтоб не перейти

грань дозволенного и не проучить, не вернуть оскорбления, все пакости, что

вылились на его голову за последние месяцы двум ненавистным девицам сейчас,

прямо здесь, грубо и настолько доходчиво, чтоб на весь оставшийся год службы

хватило. Причем так, чтоб после вправления мозгов и исправления перекосов в

воспитании, служить бы им пришлось в лазарете. И закончить службу инвалидами.

Но их двое, он один. Неприятности, встречи с кураторским отделом дивизиона,

служебные разборки ему ни к чему. Но эти промокашки вместе сейчас, а что будет

завтра, по большому счету, зависит от него.

Стокман качнулся к Алисе:

— У меня очень длинная память. Живи, но помни об этом. Чаще оглядывайся.

Развернулся и, кинув через плечо:

— Швабры получите у дежурного! — чеканным шагом покинул казарму

— Крантец, — вздохнула Люция.

— Хуже не будет, — неуверенно протянула Алиса.

Маликова считала иначе, но разочаровывать Сталеску не стала. Только

поблагодарила взглядом за дополнительные неприятности. Их, по ее мнению, без

того хватало, и хоть тяжело, но служба все ж шла и стремилась к закономерному

окончанию, на финише которого их ждали чистые учетные карты и светлые, вполне

заслуженные после выхлебанного дерьма, перспективы. Которые, благодаря

несдержанности Сталеску, превращаются в миф.

Учитывая мстительность сержанта, понять, как пройдет оставшийся год службы, не

трудно, а если еще учесть, что характеристики и предписные листы оформляет он,

то… В принципе уже можно не спешить к финишу: орден в виде направления в

академию им не светит. Выходит, с чем пришли, с тем и дальше идти? Нет, она не

согласна. Сталеску вспылила, а Маликова-то причем? Они, конечно, подруги, но

стоит ли из-за этого жизнь себе ломать? Как там, в народе, говорят? `Любовь

приходит и уходит, а кушать хочется всегда'. И жить желательно хорошо, долго и

счастливо.

А ничего, потрепыхаются еще, а что там и как `завтра' покажет. Если доживут без

приключений.

— Пошли, что ли, клозет чистить?

— Солдатское счастье лежит в радиусе столовой, — задумчиво протянула Алиса.

— Забудь, тебе оно не светит и в самых блеклых проявлениях. А вот швабры и

писсуары уже скучают.

Глава 5.

Она проснулась с необычным чувством, села и прислушалась — тихо. Странно. И

словно раздвоилась: одна ее часть равнодушно пожала плечами — что ненормально и

какая разница? Другая запаниковала. Лесс пошла на поводу последней, устремившись

вон из спальни, и потеряла по дороге беспокойство, забыла, что разбудило ее,

показалось странным. Ее суть вновь обрела безразличие. Инстинкт, голод, острый

слух, взгляд, вот и все, что вышло вместе с ней за стены залы.

В коридоре, в проеме окна стоял Таузин и смотрел в сторону ущелья. Лесс подплыла

к нему:

— Кто сегодня на охоте?

— Ты в замке, — ответил не глядя.

— Я спросила о другом. Я хочу есть.

Варн повернулся к ней, оглядел, словно взвесил и измерил, и разжал губы:

— Одна на охоту не пойдешь.

— А кто-нибудь уже вышел?

— Все, кроме вожака, меня и Урва.

— И сестры?

— Кроме Май. Не много вопросов?

— Хочу есть, — повторила Лесс. Вопросы на секунду, но все же отвлекали ее от

острого чувства голода.

Таузин с минуту смотрел на нее, прикидывая, насколько она голодна, и решил, что

— не очень. Мотнул головой — иди в зал, подожди.

Лесс оскалилась, мгновенно обозлившись: почему она должна ждать? И попыталась

выйти из окна наружу, чтоб поохотиться. Но Таузин бесцеремонно оттолкнул ее:

— Я сказал — жди!

Лесс смерила его колючим взглядом, но, понимая, что перечить бесполезно, а тем

более бороться, отступила, поплыла в общую залу, то и дело оглядываясь на Варн и

скалясь.

Урва качался на стуле, опираясь ногами о край стола, и смотрел в ночь за окном.

Май скучала в кресле, чистила свои ноготки. На вплывшую Лесс не обратили

внимания.

— Меня не пустили на охоту! — заявила она, пнув от злости стул Урва по ножке.

Тот с грохотом развалился. Варн же глянул вниз, не меняя позы, и уставился на

сестру: что это было?

Май хитро улыбнулась, предчувствуя веселье: молодые, когда голодны, так не

сдержанны.

Лесс зло сверкнула глазами, усмотрев в ее улыбке оскорбительное пренебрежение, и

потеряв интерес к Урва, направилась к Май нарочно медленно, давая ей возможность

исправить положение и перестать ухмыляться. Та рассмеялась.

Лесс зашипела и, вонзив коготки в поверхность стола, продолжила движение к Варн,

оставляя пять глубоких ущелий в дереве и легкий пух стружек. Я сильна, я молода

и очень голодна — не зли меня! — говорил ее взгляд. Май расхохоталась.

Лесс взбесилась и рванула к ней, желая вцепиться в лицо, заставить смолкнуть, но

голод и ярость — плохие советчики. Май взметнулась вверх в ту секунду, когда

Лесс оказалась перед креслом. Оно жалобно скрипнуло, приняв на себя атаку Варн,

и развалилось, увлекая глупую на пол. Лесс села и тряхнула головой, смахивая

вековую пыль и частички бархатного ворса обивки с волос.

Под сводом залы звенел хохот Май. Урва спрятал усмешку и примирительно пожал

плечами, встретившись с обиженным взглядом малышки: меня в свои разборки не

вмешивайте, ага?

Лесс подняла голову вверх, щурясь на насмешницу, легко взвилась к ней. На этот

раз она не промахнулась, смогла ее схватить и отшвырнуть в стену. Та стекла по

шершавой поверхности, захохотав сильней.

— Замолчи! — принялась бить ее Лесс, вне себя от оглушающего хохота.

Оседланная насмешница легко уворачивалась от ударов и ловко отвечала. Но вскоре

ей наскучила забава, и она откинула Лесс, как щенка. Та грохнулась спиной на

стол и докатилась бы по нему до окна, а там и до дна ущелья, если б Урва не

сменил траекторию ее движения, поймав у края, где сидел, и направил обратно. Май

уже ждала ее и повторила прием брата. Варн покатилась обратно.

Роль шарика для пинг-понга Лесс взъярила. Она сгруппировалась и, извернувшись у

края стола, впечатала ступни в лицо Урва, взмыла вверх и рухнула на Май,

стиснула ей горло, приготовилась вонзить свои ногти в лицо насмешницы, целясь в

глаза. Но ее спас Урва, вовремя подоспев. Откинул Лесс ударом. Забава переросла

в серьезную потасовку и грозила тяжелыми увечьями обеим сторонам.

— Хватит! — гаркнул он, видя, что Лесс распускает ногти на руках, готовясь

вонзить их в него. Та хищно оскалилась и ринулась в атаку. Урва с трудом ушел

влево, зацепив плечом ржавую алебарду на стене. Древнее оружие полетело вниз,

как раз через вход в зал, где появился Бэф и незнакомый мужчина в элегантном

одеянии. Рука вожака пошла вверх, останавливая железо в метре от своей головы.

Он даже не посмотрел на него, лениво повернул голову в сторону замершей в

воздухе Лесс, в позе ошпаренного нинзя и Урва, успевшего сесть на каминную полку

и придать своему лицу безмятежно невинное выражение.

Май грациозно поднялась с пола и, облизнув свои ноготки, одарила гостя

обворожительной улыбкой. Лесс, встретившись взглядом с вожаком, потеряла весь

пыл, рухнула на стол, закинув ногу на ногу, напустив на лицо скуку и равнодушие.

Бэф прищурил один глаз и раскрыл ладонь, приглашая алебарду. Перехватил, оглядел

и сунул в руку возникшему за его спиной Таузину.

Желтые глаза незнакомца окинули присутствующих оценивающим взглядом, озорно

блеснули.

— А у вас, кузен, я смотрю не скучно, и атмосферка приятственная, — заметил,

пряча улыбку под острый ноготь, что прошелся по губам

— Да, весело, — кивнул вожак, наградив Урва многообещающим взглядом. Тот

затосковал и отвернулся к окну. Лесс, не сдержавшись, фыркнула, глядя, как Май

извивается перед чужаком, пытаясь соблазнить, и удостоилась раздраженного

прищура Бэф и заинтересованного взгляда незнакомца. Май скорчила недовольную

рожицу и, вильнув бедрами, прошла к целому креслу, плюхнулась в него, надула

губки, понимая, что этот мужчина-Варн ей не достанется. Но, похоже, ошиблась.

Бэф, заметив интерес кузена к Лесс, взмахнул рукой, и ту притянуло к его груди.

— Лесс, — представил ее Бэфросиаст по- хозяйски обняв.

— Ясно, — вздохнул тот, заскучав: молодая глупышка принадлежит вожаку, значит,

развлеченья придется искать в другом направлении.

Интересно, как зовут этого денди и кто он такой? — подумала Лесс, щурясь от

удовольствия в объятьях Бэф. С ним она не чувствовала ни голода, ни злости, и

все, что произошло, стерлось из памяти.

— Ты почти угадала, милочка, — усмехнулся незнакомец, поглядывая на Май. Та

выпрямилась, заняв величественную и в тоже время непринужденную позу, как можно

выгоднее выказывая свои достоинства. Однако забыла, что они несколько попорченны

Лесс, особенно в области лица. Варн оценил три красные полосы на ее щеке и

признал их непривлекательными. Взгляд вернулся к Лесс. — Меня зовут Дейнгрин. Я

кузен Бэфросиаста.

Галантно поклонился он Варн, глядя с загадочным прищуром в черные от голода

зрачки. Он явно что-то задумал, и также явно Бэф понял — что. Рука вожака,

обнимающая Лесс, напряглась.

Дейнгрин выпрямился и провел ногтем мизинца по своим губам. Ноздри Лесс дрогнули,

уловив запах нектара. Она невольно потянулась к гостю, впилась жадным взглядом в

лепесток его ногтя. Тот просто выставил его, приглашая вкусить.

Бэф не шелохнулся, лишь искоса посмотрел на сестру — понимает ли она, что это не

только приглашение к ужину, но и к тому, чтоб стать подружкой гостя на

сегодняшний вечер? Та уже приоткрыла губы и потянулась кончиком языка к пальцам

Дейнгрина. Рука вожака опустилась, освобождая Варн: что ж, это ее выбор, ее

право.

Лесс замерла: манящий еще секунду назад нектар, до которого осталось каких-то

пару сантиметров и одно движение, отчего-то потерял свою привлекательность, и

лепесток ногтя показался пустым. Варн почувствовала себя обманутой, жалобно

всхлипнула, метнула расстроенный взгляд на вожака, качнулась назад, надеясь

вернуться в тепло его объятий и обрести прежний уют и покой у его груди,

оказавшийся ей дороже, чем капля нектара.

Дейнгрин разочарованно скривился и слизнул каплю. Бэф, обратив внимание на

огорчение Лесс не больше, чем на оцарапанное лицо Май, жестом пригласил гостя к

креслам у окна. И проплывая, не глядя, небрежно качнул кистью руки, представляя

остальных Варн:

— Май. Урва.

Лесс сжалась от холода, клацнув зубами. Хотела покинуть зал, но услышала в

голове приказ вожака — останься — и не посмела перечить, замерла у стены, меж

камином и выходом. К ней подлетел Урва, обнял и почти насильно утащил с собой,

усадил на каминную полку. Май переместилась ближе к гостю, настороженно

поглядывая на Бэф. Тот поощрительно прикрыл веки, и она уселась на стол, прямо

напротив мужчин, зазывно улыбаясь гостю.

Лесс прислонилась к плечу Урва, надеясь то ли согреться, то ли забыть о голоде.

Тот потянул ноздрями воздух:

— Рыч и Тесс на подлете — ужин будет на славу.

Лесс вздохнула: скорей бы.

— Если так голодна, что ж отказалась от угощения Дейнгрина?

Варн скривилась — если б она знала. В голове было мутно от голода, внутри

холодно настолько, что хотелось вцепиться в горло брата и вскрыть его артерию,

напиться горячей крови и хоть на секунду утолить жажду, согреться.

— Но, но, — предупредил тот, отстранившись от нее. Вовремя — зубы Лесс

клацнули, зацепив лишь воздух. Мутный взгляд недоуменно скользнул по лицу Урва,

и Варн вновь качнулась к нему, желая повторить попытку и все ж дотянуться,

добраться до его шеи хоть зубами, хоть ногтями:

— Моя кровь тебе не понравится, — хохотнул он, увернувшись вновь. Но разве

Лесс слышала, понимала, что ей говорят? Она расстроенно зашипела и попыталась

руками удержать жертву.

— Нет, нет, я в сыром виде невкусный, — заблажил Варн, потешаясь и легко уходя

от глупышки. Но она была не в том состоянии, чтоб понять, что с ней играют, и

устремилась за братом. Они заметались по зале, делая круги над столом, то

взмывая вверх, то слетая вниз, Урва со смехом, Лесс с рыком. Чем мешали

неспешной беседе вожака и гостя.

— Уймись, — приказал Бэф, перехватив в десятый раз пролетающую мимо них Лесс.

Подтянул к себе и прижал к груди. Та слабо дернулась, взглядом следя за

ускользающим Урва. Затихла на плече вожака, засопела, успокаиваясь, пригреваясь.

Голод отступал, холод таял, тихий голос Бэф убаюкивал. Она неожиданно для всех

смешно зевнула и закрыла глаза, засыпая.

— Сколько ей? — полюбопытствовал Дейнгрин.

— Два месяца, — нехотя ответил Бэф.

— Несмышленыш, — с пониманием кивнул гость, хитро щуря желтый глаз, и вернулся

к прежней теме беседы. — Их двое. Мы уверены, они сделали остановку на вашей

территории.

— Если так, вы их получите, — заверил вожак.

— Манфред знал, что ты не откажешь в помощи.

— Наши кланы имеют родственные корни.

— О, кто сейчас об этом помнит? Возьми этих двоих — прошли уже по вотчине трех

кланов, насвинячили и улетели, не заплатив, не представившись. Гойст понес

потери — три молодых Варн, которые почти вошли в возраст. Ты знаешь, сколько

хлопот и волнений стоит воспитание детенышей. А ведь одному было уже одиннадцать

месяцев — не юнец. Гойст жаждет мести, и Ойст. Они тоже понесли потери — две

сестры. Одна, чуть постарше этой малютки, — Варн кивнул на спящую Лесс, —

другая до сих пор приходит в себя. Мало нанесли урон ее внешности, так нанесли

урон и чести — убили подопечную, первую в ее жизни.

Пальцы Бэф невольно напряглись, сжимая плечо Лесс:

— Мы найдем их. Дальше нас они не уйдут.

— Да, ни один Варн в уме не пошел бы через твою территорию с таким списком вины

за спиной. Да, и любой порядочный Варн не ступит на твою землю без приглашения.

Я тоже, признаться, несмотря на давние отношения с тобой, все ж не посмел взять

с собой братьев и посланников от других кланов. Оставил их на нейтральной полосе

за ущельем. Надеюсь, ты не в обиде, что они побудут эти дни у границы замка.

— Гостеприимство нам сейчас не по карману — двое молодых в клане. Ты правильно

сделал, что пришел один. Мои люди могут погорячиться и вместе с головами

отверженных снять головы благородных Варн, во всяком случае, серьезно их

поломать.

— Верю, — хохотнул Дейнгрин, посмотрев на Лесс. — Ты растишь славное

поколение…

В зал, один за другим стали влетать Варны. Они замирали, увидев незнакомца,

отвешивали вожаку поклон и разливали нектар по фужерам. Первый, самый большой —

Бэфросиасту, последний — гостю.

Бэф мокнул ногти в нектар, наполнив их, и повел одним перед носом Лесс: пришла

пора ужинать. Та, еще не проснувшись, потянулась к заманчивой субстанции, пошла

на запах с закрытыми глазами. Она спала, инстинкт бодрствовал.

Бэф невольно улыбнулся, глядя как ее губы, язычок пытаются дотянуться до его

ногтя с нектаром, как малышка-Варн смешно морщится, урчит в предвкушении

лакомства и забывает открыть глаза. Секунда, и она настигла ноготь вожака,

принялась слизывать нектар, урча от удовольствия, и на всякий случай,

предостерегающе рыча. Вздумается, кому отобрать — покусаю! — говорил ее рык.

Бэфросиаст рассмеялся — она была похожа на маленького котенка, только

приоткрывшего глаза и учуявшего мясо.

Вожак, играя, попытался отобрать ноготь, но в нем еще была капля нектара, Лесс

обиженно рыкнула, прикусила зубами палец, впилась ногтями в грудь и руку вожака,

сдерживая его маневры. Глаза Лесс приоткрылись, но она еще не осознавала ничего,

кроме жажды, инстинкт вел ее, руководил телом, разумом. В этом было нечто

волнующее, даже приятное.

Бэф замер, глядя как Лесс, лежа на его груди, урча, вылизывает его ноготь и

щурится от удовольствия еще мутными от неги сна глазами. Розовый язычок,

периодически промахиваясь, пробегал по коже на груди и вызывал приятное волнение.

Вожак подал другой ноготь и, не отрывая взгляда от малышки, сам до конца не

осознавая, что делает, принялся раздевать ее, вскрывая ногтями другой руки

рубашку. Пара осторожных движений, и торс Варн был освобожден от материи, а Лесс

и не заметила, лишь подвинулась ближе к Бэф, чтоб удобнее было есть.

Вожак вскрыл швы на брюках, полностью обнажая Лесс, чуть потревожил ее,

раздеваясь сам. Варн недовольно рыкнула, неосознанно выпустила коготки,

придерживая добычу. Бэфросиаст нежно убрал ее руку, чтоб четыре малиновые капли,

что благодаря ногтям Варн появились на его груди, не превратились в ручьи. И

приподнялся вверх, на взлете насаживая Лесс на себя. Та вздрогнула, уставилась

на Бэф еще пустыми, черными зрачками и выпустила ноготь с нектаром от странного

чувства, что стало заполнять ее, сметая естественную жажду. Желание насытиться

еще было, но уже иное.

Бэф взмыл вверх, под свод залы, закружил, придерживая Лесс крепко и нежно,

вглядываясь в ее лицо. Она же смотрела на фрагменты фресок так близко от нее,

что можно дотронуться, и чувствовала, как ею овладевает безграничное чувство

свободы. Восторг, что сопровождает сильные чувства, исторг счастливый крик из ее

горла. Бэф засмеялся в ответ.

Варны, чтоб не мешать вожаку, переместились в другой зал. Последней ушла Ойко.

Она долго стояла у выхода, еще надеясь на что-то. Но видела полные блаженства

лица, слышала счастливые крики. Песня любви Варн громкоголоса и чарующа,

прекрасна и чиста. Но именно этим и была неприятна Ойко, резала ее слух,

сдавливала грудь и горло.

Она выплыла из залы, но к сородичам не присоединилась, ушла в ночь, желая

обдумать свои дальнейшие шаги, составить план по избавлению от Лесс и

возвращению Бэф. Нет, сдаваться и оставлять все без внимания она не собиралась.

Пятьдесят лет она была подругой вожака и не собиралась сдавать свои позиции

молодой нахалке. Есть много способов избавиться от соперницы. Она испробует все,

даже тот, что лишил Саст жизни.

Впрочем, не стоит торопиться. Возможно, увлечение Бэфросиаста столь же мимолетно,

как жизнь человечков — миг, и памяти не осталось.

Они лежали на столе и улыбались друг другу. Бэф укрыл тело любимой своим и

гладил губы Варн, перебирал волосы. Она любовалась мужчиной и чувствовала себя

странно, совсем иначе, чем всегда. Ей казалось — они одни на много тысяч

километров снежных барханов, горных хребтов, сырых, холодных островков скал. Но

все это было не минусом — плюсом. И ветер что злился на двух болванов,

застрявших в его обители, был не страшен своим обжигающим дыханием, и снег, что

лежал вокруг, казался теплым пледом. А прошлое и будущее сосредоточились в двух

сердцах, стучащих в унисон, слившихся в настоящем, и в нем оставшихся, несмотря

на пропасть различий меж собой.

Бэф встал, сделал глоток нектара из оставленного фужера и протянул Лесс руку:

— Продолжим в моей спальне?

Разве она могла сказать нет? Разве хоть на секунду мелькнула подобная мысль?

И лишь на краю сознания возникло слабое удивление — откуда в горах фужеры,

спальни?

С вожаком было тепло и спокойно. Она чувствовала каждую клетку его тела, каждой

клеткой своего. А еще чувствовала ветер, что срывает завесу жара с двух

неугомонных тел. И приятную истому. Больше ничего, потому что ничего больше и не

нужно, когда Бэф рядом.

В ту ночь ей приснился удивительный, чудесный сон. Она была в каком-то уютном

доме с красивыми занавесками на окнах. Они трепетали от прикосновений ветерка, и

цветы, выбитые на них, казались живыми, такими же благоухающими, как те, что

виднелись за окном. А еще пахло сдобой, ванилью, печеными яблоками и клубникой.

Красивая молодая женщина разрезала круглый пирог и, смеясь, облизывала горячий

сок с пальцев.

Лесс прижалась к женщине, закрыла глаза, почувствовав, как та обняла ее в ответ.

С ней было также уютно и надежно, как с Бэф.

— Мама… — защемило в груди, защипало в глазах.

— Что, солнышко мое? Проголодалась? Положить кусочек пирога с яблоками?

— Нет, мама, просто не уходи, не оставляй меня, прошу тебя, пожалуйста….

Бэфросиаст ушел, как только Лесс заснула. Он вместе с остальными взрослыми Варн

спустился в город и пустился на поиски чужаков, неприметный с виду, ничем, ни

одеждой, ни походкой не отличающийся от людей. А что неразговорчив, никого не

удивляло.

Глава 6.

— Мама!! — оглушающим вихрем пронеслось по зале.

Кто-то резко поднял Лесс и затряс. Она открыла глаза чувствуя влагу на щеках, но

не понимая, что это? Отчего раздражен Бэф? Взгляд карих глаз больше не дарил

тепла, он был холоден и колюч. Она пыталась сообразить, где находится и что

случилось, откуда вода на лице. Рука потянулась к щеке, желая удостовериться,

что это не сон, и, возможно, возможно, слеза?

Ее вновь тряхнуло:

— Посмотри на меня!

Она испугалась гнева Бэф, вжала голову в плечи, закрутилась, вырываясь из его

рук в попытке то ли отползти и забиться в какую-нибудь щель, то ли вернуться на

ложе, в сон, туда, где все ясно и понятно, где живет женщина по имени мама и

печет пироги, дарит защиту и любит.

Лесс развернуло: пальцы Бэф впились в ее лицо, фиксируя так, что не вырвешься.

`Что ты делаешь со мной?! Что ты делаешь?!

`Слишком рано я взял тебя, память еще свежа'…

Карие глаза пристально уставились на ее. Тихо стало вокруг, и внутри, и снаружи.

В памяти растворялись образы, ощущения таяли без следа, унося с собой и тень сна,

и эхо слов. Влага высохла. Лесс вновь ничего не помнила, не знала, не

чувствовала. Лишь где-то на краю сознания плавала чужая тоска, непонятной фразой

бередя пустоту в груди: я не могу тебя потерять…

Бэф выпустил ее и выпрямился, окинул оценивающим взглядом и вышел, махнув рукой

в сторону стола. Лесс посмотрела — ее ждал фужер с нектаром.

Сытый котенок не может сидеть на месте. Так же и Лесс не могла усидеть спокойно.

Она принялась исследовать спальню Бэф. Любопытство заставило её залезть даже под

стол. Там лежал большой голубой шар с рваными линиями, цветными пятнами,

напоминающими ей туфельку Тесс, нос Таузина, бабочку. По всему шару были

раскиданы маленькие букашки разной формы. Она села на пол и словно ребус

принялась разгадывать, что они обозначают, старательно водя ноготком по их

тонким веточкам. Букашки не улетали от нее, но и смысл своего существования не

раскрывали. Лесс обиделась и толкнула шар от себя. Тот покатился, подпрыгивая, с

грохотом стукаясь о плиты пола. Выкатился в коридор и замер у стены. Варн

подплыла к нему и толкнула вновь, но уже сильней. Шар загрохотал по коридору.

Лесс засмеявшись, ринулась за ним. Поймала и вновь пустила в путь.

Грохот привлек внимание Майгра. Он возник в коридоре и остановил шар ногой в то

время, когда Лесс стремительно летела к нему. Брата она увидела, но притормозить

не сумела, с размаху воткнулась головой ему в живот и грохнулась на пол,

подминая под себя шар. Тот с треском лопнул, напугав Лесс. Ее подкинуло. Она с

визгом откатилась к стене. Майгр качнул головой, рассматривая остатки игрушки:

— Ну, вот, кажется, земному шару пришел апокалипсис, — усмехнулся криво,

поднимая останки глобуса, — Бэф, будет `счастлив'. У него, конечно, еще много

ценных вещей, но не думаю, что ты входишь в их каталог. Так что, порезвись-ка, `деточка',

в другом месте.

— Яволь, хер-р капитан! — взвилась Лесс, отдавая честь, и вывалилась в окно.

Майгр закатил глаза к потолку: ох, деточки, росли б вы на чужой клумбе!

И тоже вывалился на лестничный марш.

Лесс покружила над городом и спустилась на детскую площадку во дворе высоких

домов, показавшуюся ей смутно знакомой. В темноте были видны пятна песка,

силуэты детских качелей, скамейки. На одной, у зарослей неизвестных ей кустов,

виднелась темная фигура человека. Она качнулась, поднимаясь, и шагнула к ней:

— Привет, я уже и не надеялся, что ты придешь.

Варн прищурилась, раздула ноздри: что-то знакомое было в этом парне, и запах

будил смутные ощущения — то ли печаль, то ли разочарование.

Лесс обошла юношу, придирчиво оглядывая: черные вихры волос, темные, почти

черные глаза, широкие плечи, угловатая, но крепкая фигура.

Парень опустил поднятый ворот куртки, с беспокойством оглядываясь на Варн:

— Только не уходи, ладно?

Она остановилась перед ним, щуря глаз, в попытке вспомнить имя человечка, и

равнодушно пожала плечами в ответ на странную фразу: зачем она ему, а он ей?

Нектар, конечно, хороший, но никакой по сравнению с тем, что дал ей Бэф. Да, и

по сравнению с Бэфросиастом…

И рассмеялась: вот уж нашла, кого с кем сравнивать!

Зрачки парня расширились, он, блаженно улыбаясь, не скрывая, любовался девушкой:

— Как мне тебя звать, красивая? — выдохнул еле слышно.

Лесс опять пожала плечами — а не все ли равно?

— Ты немая?… Как русалочка.

Лесс нахмурилась — это что?

— Не нравится? Тогда я буду звать тебя — Чайка. Как песню, что пел для тебя,

помнишь? А я Игнат. И-ГНАТ. Запомнишь?

Варн улыбнулась — точно — Игнат, друг, певец и мудрец. Он знает, а что он знает?

Не важно.

— Я тебя третий день, как часовой на посту, жду. А ждать тебя — тоска, а не

ждать… не жить. Запала ты мне на душу. Не поверишь, как зомби хожу по улицам,

ищу тебя.

Лесс склонила голову, вглядываясь в лицо парня, и почти не слышала, что он ей

говорит. Ее заинтересовала тонкая, белесая линия на его скуле. Она потянулась к

Игнату, дотронулась до щеки ноготком. Парень обнял девушку, улыбнулся ей:

— Это привет из детства. Зажигали без ума, — заметил смущенно. — Пойдем куда-нибудь?

Лесс понравилось, как он ее обнял — властно, но не грубо, намекая, а не заявляя

прав. Что ж, пожалуй, она не против прогуляться с человеком. Куда идем? —

выгнула вопросительно бровь.

— Куда скажешь. Я и весь город в твоем распоряжении.

Не новость — усмехнулась Лесс и приглашающе кивнула — веди.

Вместо того, чтоб увлечь ее в сторону проспекта, парень подхватил девушку на

руки и понес с самым счастливым выражением лица. Лесс рассмеялась — а он забавен.

Решила, что останется с человеком, познакомится с миром людей ближе. Может,

поймет, чем же они так опасны для нее, и настолько ли, насколько предполагает

Бэф.

Это был замечательный вечер. Лесс даже не пожалела, что ей пришлось шагать, как

простой смертной, ступая по влажной плитке уличных дорожек. Но сколько

интересного она увидела, сколько узнала. Огромные неоновые витрины бистро,

бутиков, ночных клубов манили и притягивали ее к себе сверкающими огнями,

сменными голограммами, радужными картинками. Она замирала у окон кафетериев,

глядя, как за ними сидят люди, что-то едят, пьют и кажутся безмятежно

счастливыми под защитой прозрачных стен. Свет скользит по их спокойным,

улыбающимся лицам.

Лесс прижалась лбом, к витрине, вглядываясь в лица одной семьи: молодая женщина,

девочка лет десяти и мужчина с усами. Девочка смеялась над шутками отца, женщина

довольно улыбалась.

`Наверняка им не ведом холод, — с завистью подумала Лесс.

— Зайдем? — предложил Игнат, видя интерес девушки к кафе-мороженному.

Варн с сомнением посмотрела на него и краем зрения увидела, как семье принесли

вазон с воздушными штучками, блюдо с золотистыми треугольниками. Кивнула парню —

веди, хочу понять, что это такое.

Игнат выбрал самый дальний столик, заказал все самое дорогое и вкусное и,

подперев рукой щеку, уставился на Варн:

— Я думал, ты выберешь развлекательный клуб.

Лесс потрогала пальцами пластик стола, погладила веселую голограмму на стене у

их столика, покрутила приборы, прикидывая их назначение, заглянула под тарелку,

понюхала салфетку, лизнула банку с сахарной пудрой и скривилась — гадость.

— Точно, — рассмеялся Игнат, качнувшись к ней. — Ты кто? Почему молчишь все

время и смотришь, словно ничего не видела? Откуда ты, где живешь? Учишься,

работаешь?

Лесс задумалась, разбивая вопросы парня на слова и пытаясь расшифровать их. На

первый вопрос ответить легко, да нельзя, а вот на последний, не знаешь, что?

Она поддалась к Игнату: сначала ты о себе расскажи.

— Хочешь знать обо мне? Студент, уже четвертый курс. 21 год, живу один.

Родители — в комплекте и младший братец вприкуску. Ты его видела — Славка, на

гитаре играл, помнишь?

Нет — качнула головой Лесс, внимательно слушая парня.

— Значит, мне повезло, а ему нет. Ты произвела неизгладимое впечатление на всех.

Феодосий, по-моему, слег в любовной горячке. Еле согнал его сегодня с лавки. С

насморком и температурой, но на посту, в мечтах о кренделях небесных. Малолетки,

что ты хочешь. Мозгов еще ноль, а гормоны пляшут. Приглядывать приходиться, чтоб

в истории не попали, а то ведь вместо академии чартером в дивизию ОНВ. Мне-то

что — родителям печаль.

К столу подошел официант и, расставив заказанное, удалился, пожелав приятного

аппетита. Игнат смолк, глядя, как Варн обнюхивает слоеные пирожки, осторожно

трогает ноготком крем на пирожном, крутит креманку с мороженым. Он улыбнулся,

качнув головой, и подал девушке ложку. Выставив свою, продемонстрировал

управление данным предметом. Это показалось Лесс забавным, она заулыбалась и

неуклюже повторила маневр, почерпнула мороженное, долго разглядывала его, потом

несмело лизнула кончиком языка. И скривилась, с трудом сдержав обиженное шипение,

возмущенно уставилась на парня: как можно есть холод? Разве его не хватает в

жизни?

— Не понравилось? — расстроился Игнат. — Пробуй пирожки.

Лесс понюхала треугольники и все ж не сдержала шипения: пахли они теплом и

тленом.

Каннибалы! — резко отодвинула тарелку. Прав Бэф, те, кто ест плоть, опасны.

Можно было не сомневаться — вожак на то и вожак, что знает и видит больше

остальных.

Нет, нечего ей здесь делать! Лесс встала и вышла вон.

Игнат замешкался на пару минут, оставляя плату и чаевые, а когда вышел, Варн уже

не было. Абсолютно безлюдные улицы хорошо просматривались в любом направлении и

не доносили даже отдаленного эха шагов.

— Улетела чайка, — с тоской прошептал парень, понимая, что иначе за пару минут

не исчезнуть. Посмотрел в темное небо и, нахохлившись, побрел по опустевшим

улицам домой, в надежде на благословенное `завтра', в котором будет новая

встреча. Он будет ждать и обязательно дождется, а иначе зачем оно нужно — `завтра'?

Лесс вернулась в замок в самом хорошем настроении. Просвистела мимо Майгра,

махнув перед его носом ладонью, промчалась по залам и, найдя в одном своих

сородичей в полном составе, как всегда ведущих бои без правил, с криком ринулась

в гущу сражения. Мааон, не глядя, откинул ее:

— Брысь, малявка, — и полетел за Тесс.

Лесс спикировала на колени Бэф, спиной к Ойко, прерывая беседу вожака и гостя,

что сидел напротив них.

Бэф хотел стряхнуть Варн, отправив обратно в гущу событий, но та прижалась к

нему, уткнувшись в шею, и у него не хватило решимости лишать себя общества Варн.

Он лишь потянул ноздрями воздух, учуяв исходящий от Лесс запах человека, спросил:

— Как в городе?

— Весело, — заверила та с улыбкой взглянув на вожака и вновь прислонилась

головой к его плечу. Сладко зевнула ему в шею и, не сдержавшись, лизнула,

благодаря за то, что он есть и рядом.

И заснула.

— Игнат Гнездевский, — протянул широкую ладонь мускулистый, симпатичный крепыш

с рубцом на правой щеке.

Алиса оперлась на швабру, внимательно рассматривая парня, и скривилась: что ж

тебе надобно, голубь?

— Знакомство в сортире, это что-то новенькое, не из нашего репертуара, да Люся?

Та лениво подошла и, скопировав позу подруги, продублировала оценивающий взгляд.

Парень смущенно улыбнулся, погладив черный ежик волос. Пожал плечами:

— Я ж так, девчата, без всяких черных мыслей. Смотрю, прессуют вас.

— Ну, дык, во славу Национальных войск и сортир драить честь, — хмыкнула Алиса.

Парень рассмеялся:

— Смотрю, веселые вы…Надолго к нам?

— А это, касатик, как управишься, — протянула с ехидством Люция.

Игнат оглядел ее темно-карими, почти черными глазами, потоптался и кивнул:

— Ладно, будем считать, мысль познакомиться была глупой и несвоевременной.

— Ага, — дружно кивнули девушки.

— А как насчет вечером свидеться в более пристойной обстановке?

— Легко, подходи к корпункту связи, вместе ворон посчитаем. Нам все равно там

ночь коротать, да Алиса?

— Да мне-то, пусть и сам приходит, и весь дивизион приводит, все веселей.

— Не языки, а бритвы, — осуждающе бросил парень и прошел к кабинке, хлопнул

дверью.

— Вот так всегда, только любовь наметится… — хохотнув, протянула Люция.

— Так и закончится, — продолжила Алиса, кивнув на занятую кабинку.

— Проза жизни, — пожала плечами Маликова и вернулась к роли полотера. —

Работайте, рядовая Сталеску, работайте, солнце еще высоко.

А сколько до финиша и мысленно не измерить, — вздохнула Алиса. Сунула швабру в

ведро:

— Мог бы и технику выдать, гад!

— Ща, где ты видела рядового с пылесосом?

— Там же, где и сержанта со шваброй.

— Это где?

— Во сне! И главное, снилось-то на пятницу, значит, по народным приметам

обязательно сбыться должно.

Маликова фыркнула.

— Тебя Алиса зовут, правильно?

— Не правильно, — буркнула Сталеску, не оборачиваясь. Смысл, если по голосу

можно определить — пан Гнездевский на свидание с биде прибыл.

— А как правильно?

Вот ведь привязался! — вздохнула девушка, развернулась к Игнату:

— Правильно молча делать свое дело и не мешать другим делать свое.

— Понял, — кивнул парень. Молча отобрал у нее швабру, принялся бодро драить

пол. Алиса растерялась и даже почувствовала вину за намеренную грубость.

— Отдай, — попыталась забрать швабру, но парень развернулся к ней спиной,

продолжая мыть пол:

— Отдохни, со мной поболтай. Где подружку потеряла?

— У нее наряд на кухне, — не сдержав сожаления, буркнула Сталеску.

— Ясно, — зыркнул на нее парень.

— Что тебе ясно?

— Все. Она на кухне, ты в сортире. Вполне в духе Стокмана. Раскидывает вас

сержант.

Не новость — заскучала Алиса.

— Вот и все, — парень ногой задвинул ведро и швабру в подсобку, рукой показав

на начищенный в рекордные сроки пол. — Теперь можно поболтать. Куришь?

— Нет.

— А я покурю. Постоишь рядом? — улыбнулся. Улыбка у него была располагающей —

и хотелось `нет' сказать, да не моглось. Тем более в свете трудового подвига,

что он совершил, Сталеску вроде как обязана ему была, потому противиться не

стала, прошла за ним к окну:

— Быстро ты управился, — кивнула на сверкающий половой кафель.

— Практика, — отмахнулся, прикуривая сигарету. — Так, как говоришь, тебя

зовут?

— Алисия.

— Красивое имя. За него, наверное, сержант и прессует.

— Не просветил. А догадок и без имени хватает.

— Первогодки…

— Уже второй пошел.

— И все такими темпами?

— Угу.

— Весело, — качнул головой Игнат, — круто вы ему посолили.

— Вопрос: чем, что и когда?

— Риторические вопросы?

Алиса хмыкнула, села на подоконник, с интересом поглядывая на парня:

— Тебе сколько служить осталось?

— Полгода. Хотя, возможно, дольше.

— В смысле?

— Да, идейка появилась, вроде дельная, — Игнат с сомнением покосился на

девушку, покрутился у окна, пристраиваясь удобнее, и выдал. — Лежу по ночам

думаю: полгода и гражданка — а что я там делать буду? В академию? Не по мне, да

и не потяну. Служить привык уже. Здесь все ясно: нарушил устав — драй пол. Опять

же мамке никаких забот, и бате — гордость, и братьям. У меня их трое, лопоухих,

шалуны, но с головой дружат, как я, в истории не попадают, показатели отличные и

перспективы. А я на гражданке… Скучно мне было, и это, и то, все б погулять,

себя показать, других посмотреть. Три драки, четыре привода. Окончание колледжа

и 'здравствуй плац'. Не поверишь — понравилось, мое это. Потом, для кого как, а

для меня Родина — это не виртуальное понятие, а самое что ни на есть реальное,

осязаемое. Хочу в отдельные войска проситься.

— Десант?

— Нет, бери выше, я высоко летать хочу и не меньше, чем в звании полковника.

Значит, войска спецназначения.

— Разведка?

— Если повезет и признают годным, полезным. Хочу рапорт подать.

Алиса пожала плечами, глядя в окно на марш роты новобранцев на плацу:

— Ты мазохист. Мне года этого дерьма хватило, а ты на всю жизнь подписаться

хочешь: возьмите и пользуйтесь.

— Я не мазохист, я реалист. В СВОН обучают жестко, но быстро, правда и отбор не

каждый пройдет, но если — да, ты элита. Здесь рядовой, как одноразовый стакан,

используй, как хочешь, когда хочешь. А там зачисленный рядовой имеет звание

сержанта для других групп войск, выгодный контракт, полное соцобеспечение до

надгробия.

— Которое может получить, не закончив обучение.

— Так же, как и здесь. В учебном тоннеле была? Во второй год обучения по

третьему уровню пускают, из двухсот человек три мертвяка обязательно случаются.

Сталеску нахмурилась:

— Ничего себе, не знала. А тебе откуда это известно?

— Статистика. Я пару раз на сервере дежурил, уведомления видел. Все знают, даже

мухи в столовой.

Алиса похолодела:

— Значит, нам пока повезло? — прошептала, понимая, что сержант действительно

надеется вписать их в списки геройски погибших при выполнении гражданского долга.

Учитывая, что им еще год по его каверзности по тоннелю зажигать, добьется он

своего легко. Шутки Люции оказались пророческими? — Приплыли…

Игнат удивленно посмотрел на нее:

— Не понял.

— Мы восьмой уровень прошли.

Парень с сомнением оглядел девушку:

— Вы. Прошли восьмой? Ты не путаешь? Четвертый уровень — максимум для срочника.

Два на первый год, два на второй. А все остальное — программа для спецвойск.

Алиса задумалась и качнула головой:

— Нет, я точно знаю — восьмой уровень. Первая цифра пароля на энергоблокираторе

входов соответствует уровню прохождении, я это давно заметила. Сначала единица

всегда стояла, потом двойка, дальше тройка и так далее. Да, и по сложности

прохождения нетрудно понять, что трасса усложняется.

— Если об этом доложить начальству, сержанта спишут, если не хуже.

— Кто доложит?

— А ты собираешься молчать? Или дальше терпеть, ждать, пока вас в хладном виде

программные роботы не вынесут?

— Кому и что я докажу? Программу задает куратор, в данном случае `Сток'. Идем

мы одни, без групп. Значит, по персональной программе, закрытой для доступа

другим. Просмотреть ее может лишь начальник гарнизона, либо спецотдел. И ясно,

что в любом случае просто так они это делать не станут, нужен сигнал и не от

каких-то рядовых, у которых характеристика такая, что мартышкам в зоопарке

быстрей поверят. Брать Стокмана нужно с поличным, в тот момент, когда программу

задает по несанкционированному уровню, чтоб на сбои или происки мифических

врагов все не списал. А вот это уже точно — миф. Повезло нам с Маликовой, как

курам на птицефабрике. Alles, кажется.

Алиса смолкла, растерянно щурясь, уставилась на сверкающий пол: как же Люсе о

том что узнала сказать? Что делать? А предпринимать нужно что-то срочно, пока

сержант их не положил. И ведь положит. В прошлый раз, как живы остались, до сих

пор понять не могут. А завтра Стокман, без сомнений, опять их на трассу пошлет.

— За что ж он вас так возлюбил? — протянул задумчиво Игнат.

— Спроси у него, авось, как мужчине, сердце откроет. Нас потом в откровениях

просветить не забудь.

Игнат хмыкнул и, откинув давно потухшую сигаретку, повернулся к девушке:

— Хочешь совет?

— Жажду, особенно дельный.

— Пиши рапорт о переводе в СВОН.

— Не смеши, — скривилась Алиса, — Этот подвиг мне не по плечу. Меня уже

тошнит от казарм и тупых команд, от швабр, тоннелей, сержантов!

— Тогда дохни, как глупое животное.

— А я постараюсь выжить, как умное животное. Нам осталось-то почти одиннадцать

месяцев, и свобода, а ты хочешь, чтоб я в этот капкан на всю жизнь попала? Хор-роший

совет. Еще пара подобных для сержанта не найдется?

— Я тебе дело предлагаю, если хочешь, единственный реальный способ выбраться. С

момента регистрации рапорта ты уже в ведомстве спецотдела, под его присмотром до

рассмотрения. И не то что Стокману, а и полковнику Карлову не по зубам.

— Да, только первое — рапорт подают старшему по званию, то есть — сержанту,

который спустит рапорт в сортир, а нас пошлет по тоннелю, уровню, так, по

десятому, и будет ждать у выхода с `санитарами' и пластиковыми мешками. Второе,

нужны мы СВОН, как хомяку гнездо на дереве. Следовательно, в самом лучшем случае,

мы получим максимум месяц относительного покоя, за который сержант нас, конечно,

не тронет, а вот спецотдел замучает. И не только нас, но и всех, с кем мы с

пеленок имели хоть малейший контакт. Залезут даже в пломбы молочных зубов.

Перспектива — блеск! Третье — может все получиться, и тогда до конца жизни в

солдатских ботинках ходить? Жить по приказу и расписанию? И жить ровно столько,

сколько получится. А получится, может, и много меньше, чем здесь. Но уже не

переиграешь. Всем известно, что из спецподразделения отпускают лишь в двух

вариантах — урной с прахом и глубокими инвалидами, то есть с диагнозом

законченного психа, которому на гражданке не найдется места и в районе

очистительных систем.

— Не правда, комиссуют и с другими заболеваниями…

— Но психические идут прицепом в обязательном порядке, и первый же патруль

ставит счастливца на учет, а в случае малейшего косяка закрывает в специнтернате.

— Кто тебе таких страхов нагнал? Бред. Прямо триллер в жанре тяжелой готики.

Только неправда это. Я узнавал, сам ведь рапорт писать хочу, и уверяю, плюсов

службы в СВОН больше, чем минусов. Не настолько все отвратительно. Глупость

какая… психи, специнтернаты, причем засекреченные и закрытые, да? Прошлый век,

между прочим, — парень явно был возмущен и, не скрывая презрения к услышанному,

принялся втолковывать девушке, что она неправильно информирована. — Чтоб

изолировать человека, проще его ликвидировать, а спецвойска в этом отношении

даже отчетов не высылают, и отчитываются лишь перед самим. Зачем им клеить на

своего же честно отслужившего незаслуженное клеймо психа? Чтоб закрыть рот? Есть

более простые способы — амнезия. Все. Пять минут в лазарете, и ты комиссован, но

обеспечен до конца жизни и уважаем, а твой патруль только честь отдаст, встретив

своновца. Сопроводит до места назначения и окажет всяческую поддержку. Ты —

элита. Да, на тебя даже косо посмотреть не посмеют. Ты — Герой Нации в глазах

любого гражданина. Погибнуть? Ты и здесь ляжешь, только в этом случае твоя родня

получит уведомление и пустое соболезнование, а в том случае, огромную

компенсацию в том виде, что выберет семья: дом на побережье по личному проекту,

подъемные или высокую должность, место в академии и для тех, кто имеет приводы.

На выслугу ты сможешь уйти через десять лет службы, если захочешь, с сохранением

регалий, званий, соответствующих счетов на соцкарте.

— Красивая сказка, — кивнула Алиса, задумавшись. Она и верила, и не верила

Игнату.

Всем известно, что СВОН, как паутина для мухи: попал — без потерь не вырвешься.

С другой стороны, людская молва любит из кирпича мегаполис раздувать. С третьей

стороны — Стокман и их более чем призрачное будущее, даже на завтра, даже на

ближайшие месяцы. А финиш с призом в виде чистой учетной карты и чартера домой,

к маме, почти виртуальность. Родной город, и встреча с друзьями, спокойная,

счастливая жизнь обывателя — замок на песке, над которым занесен ботинок

сержанта.

`Надо посоветоваться с Люцией', - решила Алиса.

Люция сгрызла два ногтя, слушая подругу, и, загрустив, выдала, когда та смолкла:

— Не зря меня Кассандрой хотели назвать. И ботинки не зря жали, ноги о белых

тапочках еще на старте тосковали, чуяли обновку.

— Еще что-нибудь оптимистическое скажешь?

В ответ Маликова принялась яростно грызть третий ноготь.

— Помочь? — предложила Алиса.

Та скорчила злобно-презрительную рожицу:

— Не мешай думать.

Сталеску фыркнула, но промолчала.

В тот день ни одна дельная мысль на две головы так и не появилась.

Утром Стокоман отправил подруг в тоннель по девятому уровню.

Глава 7.

Лесс проснулась от холода. Открыла глаза и с сожалением констатировала

отсутствие Бэф. Пальцы погладили место, на котором он лежал.

`Я встаю позже всех в замке' — вздохнула Варн и тут же забыла о том. Встала и

направилась на поиски вожака.

Бэфросиаст беседовал с Дейнгрин. Завидев Лесс, он улыбнулся ей глазами и

приказал не мешать. Варн послушно выплыла из залы и полетела к своим.

Тесс, Гаргу, Смайх и Рыч играли в волейбол атласной подушкой. Урва покачиваясь

на стуле, играл в шахматы с Майгр, что сидел прямо на столе в позе турецкого

султана, в окружении фужеров с нектаром.

Лесс подплыла к Урва, потерлась щекой о его плечо, со значением заглядывая в

лицо. Тот молча протянул ей фужер. Варн довольно мурлыкнула и запустила ноготки

в нектар, наполняя лепестки про запас, и только после принялась пить.

— Какие мы запасливые, — хохотнул Урва.

— Правильно, правильно, деточка, — глядя на шахматную доску, сказал Майгр, —

А то опять дядюшке Урва достанется. Очень ты в голодном состоянии не сговорчива.

— Не отвлекайтесь, господин Майгр, — посоветовал Урва, взглядом передвинув

шахматную фигурку. Лесс внимательно оглядела поле их боя, понюхала пешку и

попыталась забрать коня, но получила по пальцам и передумала. Пристроилась на

подлокотнике кресла. Потягивая нектар, вновь оглядела собравшихся, прикидывая, с

кем бы порезвиться. И заметила сидящего на подоконнике смуглолицего, худого Варн

с длинными черными волосами. Он держал в руках толстый потрепанный том и что-то

разглядывая в нем, листал желтые страницы.

Еще один гость?

— Познакомься — Хоф. Наш брат. Он был ранен и спал, потому вы не виделись. Но

сейчас он в порядке. Принимай еще одного сородича, — потирая подбородок в

раздумьях над партией, сказал Майгр.

— Не советую к нему лезть, — предостерег Урва, но уже в спину подопечной. Та

полетела знакомиться, бросив шахматистов. Села на подоконник рядом с новеньким и,

склонив голову, с дружелюбной улыбкой принялась изучать его лицо, надеясь, что

тот заметит ее и ответит тем же дружелюбием. Возможно, поиграет с ней в то, что

играет сам. Но Варн даже не пошевелился, продолжил изучение желтых листов и,

казалось, не замечает Лесс. Она с минуту поскучала в ожидании и потянулась к

новому брату, заглянула в раскрытые страницы.

— Что это? — ткнула ноготком в россыпь знакомых букашек. Варн поднял взгляд.

— Вергилий, — разжал губы после минутного изучения физиономии Лесс.

— А-а, — протянула настораживаясь от нотки неприязни, что слышалась в его

голосе. — Они все Вергилий? — царапнула ноготком по странице.

— Это буквы!

Лесс сдуло к стене. Она растерянно хлопнула ресницами, решительно не понимая,

чем заслужила недовольство и вызвала явную неприязнь.

— Ты голодный, да?

— Нет!

Лесс начала злиться: тогда что он кричит?

— Ты не должен на меня кричать.

— Кому я должен, всем прощаю. Не смей мне указывать, что делать!

— Я твоя сестра…

— Ты сосунок! Твое место в постели! Пошла вон от меня!

Лесс зашипела от злости, не понимая причину его криков, да, и не желая уже ее

понимать. Из вредности тяпнула толстый том с колен хама, хотела подразнить и

получила серьезную плюху. Три ногтя вскрыли ее щеку и отправили на пол.

Хоф бил всерьез, не как брат, а как враг. С таким отношением в собственном клане

Лесс еще не сталкивалась и растерялась. Хоф предостерегающе рыкнул на нее и

вновь открыл том, принялся глазеть в него, как ни в чем не бывало.

Варн посмотрела на Майгр и Урва, желая разъяснений и заступничества. Те делали

вид, что не видели, не слышали случившегося. Лесс поднялась, решив пожаловаться

Бэф.

— Плохая мысль, — предостерег ее Урва, — Варн, что не может постоять за себя,

бесполезен для клана. Бэф еще добавит тебе…

— За то, что жалуешься на своих, — кинул Майгр, покосившись на нее через плечо.

Лесс замерла — значит, разбирайся сама? Либо глотай оскорбление, спускай

подобное отношение, либо воздай должное.

`Значит', - прищурился Урва.

`Но я слабее его'.

`Ну, если ты так думаешь, то зализывай раны и обходи Хоф стороной'.

Лесс нахмурилась: перспектива поджать хвост, как и быть растерзанной более

сильным, не менее чем столетним Варн, ее не прельщала.

`Ему примерно сто пятьдесят', - уточнил Урва.

`Тем более силы не равны', - с сожалением вздохнула Лесс и качнулась в сторону.

Урва потерял к ней интерес и вернулся к партии с Майгр. А тот и не отвлекался,

видимо, сразу просчитал, что станет делать Лесс, поэтому не стал терять время на

ожидание, и, казалось, выражал презрение к ней всей позой.

Лесс, раздув ноздри, вдруг кинулась на Хоф, отправила его неожиданно сильным

ударом в окно, подхватила падающий том и кинула об стену.

Рык вернувшегося Хоф наполнил залу. Варн насторожились, перестав кидаться

подушкой. Майгр и Урва оторвались от шахмат, повернувшись на голос, вызывающий

на бой.

`Порвет', - заметил Урва Майгру, увидев лицо Хоф.

`Это проблемы, деточки', - скривился тот.

Хоф влетел в окно и кинулся с ходу на Лесс, протащил по зале, впечатал в стену

над камином. Камень затрещал. Молодая Варн, ослепшая от его хватки и собственной

ярости, забыла, что перед ней сородич и вонзила ногти ему в ребра. Хоф закричал,

расплющил в ответ забияку о каменную кладку, пронзил ногтями плечо. Лесс с

трудом откинула Варн, тяжело увернулась и выставила пятерню. Хоф в последнюю

секунду успел увернуться от разящих лезвий, сделать подсечку. Лесс, падая,

скользнула в сторону, шлепнулась на пол, тяжело дыша. Сверху на нее упал Хоф и,

поддев ногтями нижнюю челюсть девчонки, злобно прошипел в лицо:

— Ты мне не сестра.

— Да, и ты мне не брат, — зашипела в ответ Лесс и впечатала ногти обеих кистей

в его виски. Дикий крик Хоф сорвал со стен остатки фресок, остановил летящий в

окна ветер. В следующую секунду его ногти пригвоздили Лесс к полу через грудь.

Варн зарычала, пытаясь вывернуться и ответить. Одна рука пошла на горло Хоф,

другая нацелилась в глаза. Но ни одна не достигла цели. Собрата оттащили, спасая

от смертоносных ударов. Над Лесс навис Майгр, подозрительно щурясь:

— Ты чуть не убила его.

— Я? — Лесс с трудом села, обвела еще туманным от пыла схватки взглядом

собравшихся. Варн смотрели на нее настороженно и явно осуждали. Но почему ее?

Разве она начала? Разве ей не досталось от Хоф больше, чем ему от нее?

— Он первый день после длительного сна и тяжелейшего ранения, — Урва поднял за

шиворот Лесс, прислонил к стене. Лесс тяжело дыша вытерла лицо и посмотрела на

противника. Того уже обнимала Тесс, поила нектаром, зализывая рану на щеке.

Гаргу и Рыч стояли рядом, прикрывая брата спинами и смотрели на Лесс так, словно

готовы были кинуться вдвоем, если та вздумает продолжить.

Ей стало обидно и горько — ее раны никто не зализывал, ее никто не пытался

прикрыть, и ни один не предложил живительного глотка нектара. И все осуждали. За

что? За что?!

И она поняла, что одна даже в стае. Тяжело полетела к окну, в ночь, такую же

одинокую, как она.

— Вернись, — прошипел Урва, пытаясь ее задержать. Лесс, не глядя, оттолкнула

его обратно в окно, в зал к сородичам, и скрылась в темноте.

`Нужно сказать Бэф' — посмотрел Урва на Майгра. Тот замялся: `Вернется к утру'.

`Хоф серьезно ранил ее'.

`Ерунда. Пара глотков нектара, хороший сон и восстановится'.

`Если дадут. Забыл, что в городе чужаки'?

Майгр вздохнул и оглядел собратьев. Смайх и Рыч переглянулись, устремились в

окно на поиски сестры. Гаргу помог подняться Хоф, повел его в спальню:

— Что ты хотел от детеныша?

— Она мне не понравилась. Она пахнет человеком.

— Ей нет и двух месяцев…

— А опыт, как у столетней.

— Ты зол из-за гибели Вайсты. Но ее не вернешь, а клану нужно расти. Вайста

тоже была молода и пахла человеком, но это не смущало тебя.

Хоф промолчал, признавая его правоту. Он понимал, что именно знакомый запах,

напоминающий о погибшей подруге, вывел его из себя, ослепил яростью — та мертва,

а эта жива — несправедливо!

— Ты слишком долго спал, поэтому не контролируешь себя.

— Да, — признал Хоф, стряхивая руки товарища. Полетел сам, без поддержки,

остановился у спальни и посмотрел на Гаргу. — Все равно, держите ее подальше от

меня, хотя бы неделю. Не люблю молодых. Больше не люблю.

— Скажи это Бэфросиасту. Не любит он ссор в клане.

— Значит, не должен позволять ей задираться.

— Она его подружка, — хитро улыбнулся Гаргу.

Хоф замер на пороге:

— Поэтому она и считает, что ей все позволено. Вожаку не пристало брать молодую

и неопытную в подруги.

— Хочешь сказать ему об этом? — удивился Гаргу. Хоф отвернулся. — Вот, вот и

дралась она, как очень опытная.

— Не преувеличивай, — поморщился Хоф и скрылся в спальне.

Она тяжело приземлилась на детскую площадку и потрогала грудь — внутри жгло.

Может это обида мучает ее? А на что она обиделась? Ах, да, Хоф.

Лесс потрогала раны на лице и учуяла нектар, что припасла в лепестках ногтей.

Кстати. Принялась вылизывать с одной руки, пошатнувшись от слабости, оглядываясь.

И чуть не оглохла от летящего ей навстречу крика:

— Чайка!!

Ломясь сквозь заросли кустов, на площадку выбрался Игнат, рванул к Варн:

— Я знал, что ты придешь, — заблажил в непонятном восторге. Лесс хлопнула

ресницами: чему он радуется?

А тот нахмурился, увидев раны на лице девушки:

— Что это? Господи…кто? — дрожащие пальцы потянулись к лицу, дотронулись и

обожгли. Лесс зашипела, оскалившись. Зрачки парня удивленно расширились:

— Ты шипишь, как рассерженный варан. Больно?

Он сочувствует? Или та несчастная, плаксивая нотка, что дребезжит в его голосе,

называется иначе?

— Тебе нужно обработать раны. Ну, почему, почему ты бродишь по ночам одна?!

Варн презрительно скривилась и, отвернувшись, лизнула нектар в ноготке.

— Господи, ты как ребенок!

Руки парня подхватили ее. Она зашипела от неожиданности и расправила ноготки,

желая вонзить их ему в горло.

— Хочешь убить меня? — прошептали губы у ее лица, обдавая кожу теплом дыхания.

— Я не буду противиться. Но сначала давай приведем тебя в порядок. Смотреть на

тебя больно…

Больно — эхом прокатилось по разуму. Лесс убрала руку от горла Игната, с

любопытством посмотрела в его глаза: `ты чувствуешь боль? Разве и ты ранен?

Какая она — боль'?

Слово будило смутные воспоминания о чем-то очень неприятном, ассоциировалось с

тем жгучим, неуютным, раздражающим ее ощущением, что поселилось в груди. Это и

есть боль? Но как человек может чувствовать то, что принадлежит ей, живет внутри

нее и даже краем не касается его?

Парень нес девушку в темноту, мешая раздумьям шелестом спешных шагов и

сочувственными взглядами. Какой же он странный, этот человечек. Интересно, они

все такие или через одного?

Игнат жил не далеко от той площадки. Метров триста, и они оказались на ступенях

высотного дома с темным пластиком стен. Парень нажал кнопку входа, с трудом

набрав нужный код из-за ноши, но выпустить Варн из рук не захотел.

Лицо Лесс чуть дрогнуло, ноздри настороженно раздулись, когда темное стекло

входа раздвинулось. Человеческое жилище!

Она оттолкнула Игната и спрыгнула внутрь, с любопытством оглядывая залитое

светом помещение со сверкающим полом, в котором отражались маячки потолочных

светильников, силуэты вошедших людей.

Игнат несмело обнял Варн, увлекая к стене. Та раздвинулась, впуская их на

площадку, огороженную прозрачным стеклом, которая взмыла вверх, как только они

встали на нее. Зависла и выпустила их в полукруг помещения, от которого

разбегались коридоры. Игнат набрал еще один код, пробежав пальцами по

зеленоватым кнопочкам на стене и поочередно зажигая их. Стена раздвинулась.

Игнат легонько подтолкнул оглядывающуюся девушку внутрь и закрыл дверь.

Большая комната уходила вправо. Слева, почти у стены витая серебристая лестница

шла вверх, к проему, к вкраплениям круглых светильников на матовом потолке.

— Проходи, — засуетился парень, — располагайся. Я сейчас принесу аптечку и

обработаю раны. Знаешь, я бы с удовольствием встретился с тем, кто так поступил

с тобой. Не подскажешь, где его найти?

Лесс слушала слова человека, не вникая в их смысл, ее привлекало другое:

интерьер.

Огромные, почти от пола до потолка окна, отражали свет в комнате. Стены

зеркальные, темные, с голограммами таким реалистичными, что Лесс и не подумала,

что это не правда. За белым полукруглым диваном виднелся лес. Опавшие листья

покрывали дорожку вглубь, в самую чащу. Деревья шумели, словно боролись с ветром.

Варн зачарованно смотрела на картину и не видела препятствия, а посему решила,

что его нет, и шагнула к тропинке. Бамс! Оттолкнуло ее стекло.

— Ты что, глупышка? Это голограмма, — придержал ее за плечи Игнат, ставя на

столик небольшой чемоданчик. — Чудная ты…

Протянул, разглядывая Лесс, убрал выбившуюся прядку со лба и нежно прикоснулся

губами к виску. Лесс зажмурилась, чувствуя тепло, прижалась к парню.

`Я не человек, зря ты связался со мной', - прошептала, находясь, как во сне.

Игнат замер, осторожно, отодвинул ее от себя, вглядываясь в лицо:

— Ты что-то сказала? Я точно слышал…

`Глупый', - вздохнула Лесс.

Игнат, с минуту не мигая, смотрел в пустые черные зрачки Варн и прошептал:

— Ты передаешь мне свои мысли? Кто ты?

`Я Варн, дурачок'.

— Какая Варн?

`Какая разница? Отстань'

— Ты права, — прикоснулся лбом к ее лбу, провел пальцами по лицу, нежно, еле

касаясь. — Мне все равно кто ты: человек, Варн, чайка, русалочка. Я люблю тебя.

`Что такое любовь'?

— Когда тебя нет, есть только тот, кого любишь.

`Это слепота'.

— Возможно. Но это очень важная и приятная слепота. Останься со мной, не уходи

больше. Я сделаю все, что ты хочешь. Я даже готов убить ради тебя. Не знаю, что

со мной, лишь одна мысль в голове, один образ с утра и до вечера — ты. Я лежу

ночью и думаю — где ты? С кем? Хожу, как омороченый, и все надеюсь, а на что,

сам не понимаю.

`Ты просто слышал мой голос'.

— Причем тут твой голос?

Лесс отвернулась, отстранилась, выскользнув из его рук.

— Постой, давай обработаем раны.

`Не стоит, сами заживут'.

— Давай хоть промоем их антисептиком.

`Промоем'?

— Да, пойдем

Игнат подхватил ее на руки и понес в ванную комнату, поставил перед умывальником

у огромного зеркала, в котором отражалась просторная чистенькая комната в сине-голубых

тонах, душевая кабинка, яркие пушистые полотенца на серебристых кольцах. И Варн.

Лесс замерла, вцепившись в края умывальника, пристально рассматривала себя и

утонула в черных зрачках, как в омуте. Комната закружилась, замелькали пятна

полотенец бликами на кафеле; белое лицо, черные волосы, черная одежда и черные

глаза. Полетели каруселью смутные образы: Игнат, Хоф, Бэф…

Лесс рухнула.

— Ты напугала меня, — погладил ее по волосам смуглый парень.

Лесс резко села, удивленно уставившись на мужское лицо, и огляделась вокруг:

широкая постель, подушки с выбивкой, пушистое одеяло, синий шелк пижамной

рубашки на своей груди и руках. Вокруг светло и тихо. За окнами день.

`Который час'?

Игнат пожал плечами и посмотрел на часы, встроенные в голограммный снимок

хрупкой шатенки на стене:

— Одиннадцать.

`А как же? А что же'? — нахмурилась Лесс, пытаясь понять, что ее обеспокоит,

вспомнить хоть что-то из `вчера', чтоб понять что сегодня. Но в памяти было тихо

и пусто, лишь какой-то мужчина бился в ней, словно сквозь немую стену, но кто он,

какой, и что за стена, она не могла понять. Тряхнула волосами, сжала виски,

пытаясь сосредоточиться. Тщетно.

— Тебе все еще плохо? Я говорил: нужно вызвать врача, ты серьезно ранена. Такое

чувство, что на тебя напал зверь, вся грудь исцарапана, вся в крови.

Лесс принялась лихорадочно освобождаться от пижамы, чтоб рассмотреть себя, а

потом вопросительно уставилась на парня: где же те страшные раны, о которых ты

говорил?

— Не….не знаю, — растерялся тот, видя на коже девушки лишь пару белесых

шрамов. Но ведь он мог поклясться, грудь была разодрана в клочья!

Лесс вскочила и заметалась по комнате: она не помнила ее, не понимала, где

находится, у кого, с кем, и кто она сама и как оказалась здесь?

— Ты что? Что ты ищешь? Одежду? Я принесу…

Лес развернулась парню:

— Кто ты?

Тот окаменел, потом глубоко, через силу вздохнул и качнулся к девушке, желая

прикоснуться.

— Кто ты? Кто я? — повторила девушка, кривясь от непонимания и беспокойства.

— Я? Ты?

Казалось он не понял вопроса и не хотел понимать, смотрел на Лесс с

благоговением и гладил, перебирал волосы, касался губами лица.

— Кто ты?! — оттолкнула его Варн.

— Я твой муж, — брякнул он первое, что пришло на ум от огорчения, что она

отстранилась. Девушка растерянно хлопнула ресницами, нахмурилась, с подозрением

и не доверием глядя на парня:

— Ч-что? — голос подсел.

— Я твой муж, Игнат, — осмелел тот, и подтянул девушку к себе, обнял

настойчиво, крепко, и принялся придумывать на ходу, очень надеясь, что правда

откроется не скоро, а когда откроется, девушка уже полюбит его, не бросит. И

простит ложь. — На тебя вчера кто-то напал. Ты сильно испугалась, и твоя

психика устроила амнезию. Со временем ты все вспомнишь, я помогу. У нас все

будет хорошо. Я учусь, а ты не учишься и не работаешь, потому что ты моя жена.

Нам помогают мои родители. А твои… ты сирота.

Заглянул ей в глаза — поверила ли?

Лесс лишь хлопала ресницами, находясь в полной прострации…

Глава 8.

— Бэф…

— Оставь меня!!

Майгра сдуло в коридор. Урва сжался, с трудом устояв на ногах. Долго молчал,

боясь нарушить раздумья вожака, и тихо, скорей для себя, чем для ушей

Бэфросиаста, сказал:

— Если заснула где-то, то дорогу домой уже не найдет. Молодая…

Бэф угрюмо смотрел в окно на острые пики горных вершин. В свете дня они,

казалось, смеялись над ним: ну, что, перехитрил судьбу? Превратил ласточку в

ворону?

Бефросиаст скрипнул зубами:

— Еще не все вернулись.

— Остались только Май и Сувиост.

В зал вплыл Дейнгрин, послонялся и спросил, сев в кресло:

— Помощь нужна? На границе двенадцать Варн, они помогут.

— Сами, — отрезал Бэф, даже не повернувшись к гостю.

Тот с сомнением качнул головой:

— Вы еще не нашли изгоев, а уже несете потери.

— Лесс вернется.

— Как? Память молодых, что зарница — мелькнула и погасла. Прими мои

соболезнования.

— Оставь их при себе. Лесс вернется. А чужаки будут выданы тебе в течение двух

суток. Майгр!

— Да, Бэф, — несмело высунулся из-за косяка двери тот.

— Останешься за меня. Я иду в город. Ты тоже, — бросил недовольный взгляд на

Урва и процедил, выплывая в окно: `наставник'.

Главное, успеть найти ее до заката: где молодая Варн проснется на закате, то

место и будет считать своим домом. И память сотрет все прежние воспоминания,

начнет писать сценарий жизни заново. Лесс превратится в изгоя, как те, кого

ловят кланы, одичает, и, скорей всего, погибнет не от голода, от чьей-то руки,

или от одиночества, что убивает любое существо, живущее вдали от того, к кому

стремится душа.

Отвергнутая там, непонятая здесь, не живая, но уже и не мертвая, не человек, но

еще и не Варн — на что он обрек ее? И имел ли право?

— Мама, я прошу тебя! Нет! Никакого криминала, ты просто поможешь… Я прошу

тебя! Разве я просил тебя раньше? Мама Ты хочешь, чтоб я выпрыгнул в окно? Я не

могу без нее! Да, люблю, да, понимаю!… Она сирота! — Игнат нервно ходил по

кухне, сжимая трубку телефона, разговаривал с матерью и пытался уговорить ее

поддержать его ложь. Он то срывался на крик, то снижал голос до шепота,

вспоминая, что девушка находится за стеной, в душе, и ненароком может услышать

его. То и дело подходил к двери, заглядывал в ванную.

— Ах, ну, да — Славочка… Да, плевать мне на твоего Славочку! Да, вот так!…

С отцом я сам поговорю. Он поймет меня…Нет…Мы подадим на регистрацию!…Это

уже не твое дело, я что-нибудь придумаю… Да, сам! Мам, я прошу тебя о мелочи…

Ладно, тогда считай, что у тебя нет старшего сына!!

Игнат в сердцах грохнул трубку на стол и сморщился, глядя на нее, готовый

заплакать от бессилия. Неужели все рухнет из-за щепетильности матери? Он

потеряет девушку?

Ни за что!

Лесс нравилось забавляться с водой. Она перетекала из ладони в ладонь, словно

живая, словно сама жизнь…

Варн замерла: почему она так подумала? Что скрывает туман ее памяти? Может, ее

жизнью играли так же, как она сейчас забавляется с водой?

Она прислушалась к журчанию воды, надеясь, что оно освежит воспоминания,

расскажет о прошлом, поведает о будущем. Но вместо этого тонкий слух уловил

голос Игната, разум сложил слова и фразы и подвел итог: человечек лжет. Ах,

какой дурачок! Ничего, сейчас она заставит его сказать правду.

Палец скользнул по панели, выключая воду.

Она выплыла из ванной на кухню нарочно медленно. Ступила босой ступней на

прохладную плитку пола и внимательно посмотрела на парня:

— Значит, я твоя жена?

— Да, — и глазом не моргнул тот. А в голове лишь вздор: как она хороша, как ей

идет его футболка, как они будут счастливы вместе, как долго будут жить и какие

красивые у них будут дети.

Лесс рассмеялась. Проплыла к Игнату, царапая ноготком стол, улыбнулась в лицо:

— Ты думал удержать меня ложью, человечек?

— Что?

— Ты не только глупый, так еще и глухой?… Ты когда-нибудь оставался в клетке

с тигром? А представь, что остался — какой ложью ты накормишь его?… Что застыл?

Игнат понимал, что нужно что-то сказать, но не знал, что. Потерялся от стыда и

страха. Стыда за наглую ложь, страха, что, узнав правду, девушка уйдет навсегда.

Никогда не появится на той площадке, и тем более в его жизни.

— Мне все равно, кто ты, что. Я люблю тебя…

— Ты повторяешься, — скривилась Лесс, обходя его: город, что виднелся за окном,

привлек ее внимание. Он был совсем иным при дневном свете, напоминал голограмму

леса, в которую она пыталась войти вчера: вроде живой, а все же — мертвый.

Варн застыла у окна, прислонившись плечом к стене, и смотрела, как внизу снуют

люди, бегут по своим делам, тащат что-то в руках. Муравьи в огромном,

благоустроенном муравейнике. Интересно, чем они живут? Что движет их по

истоптанным веткам дорог? Чувствуют ли они ветер в лицо? Понимают ли шепот

листьев? Хорошо ли им или плохо, холодно или тепло?

— Чем ты живешь, человечек?

— Тобой, — заявил Игнат, подходя ближе, желая обнять и не смея.

— Не правда. Я миг в твоей жизни, а ты в моей, и того меньше.

— Ты читала Ромео и Джульетту? Прошли века, а их любовь жива.

— Любовь…Что такое любовь?

— То, что заставляет биться сердце…

— В груди? — повернулась к нему Лесс.

— Да, вот здесь. Послушай его, оно бьется для тебя, ради тебя, — Игнат

осторожно прижал ее ладонь к своей груди, и Лесс явственно ощутила толчки под

пальцами:

— Тук, тук, тук, — она уже слышала это. И ей было тепло и хорошо тогда. Лесс

сонно качнулась, прислонилась головой к груди парня, — тук, тук…

Колыбельная для Варн в человеческом исполнении.

Лесс мгновенно заснула, и рухнула бы, не поддержи ее сильные руки Игната. Он

поднял ее и отнес в спальню.

Пока она спит, у него есть время найти выход из положения, залезть в визион и

узнать, кто такие Варн, что с ними делать, как приручить.

Но как найти правду в нагромождении слухов, мифов, легенд и сказок? Визион

пестрел сайтами со страшными историями, которым и цена-то два `ой' и три `ха-ха'.

Игнат потер лоб и с тоской посмотрел в окно — темнеет, а он по-прежнему знает,

не больше, чем знал…

Они почти прошли тоннель. Последнее помещение, последняя дверь. Но как в нее

войти? Прямо по курсу работали огромные маховики, не меньше двадцати, и все

двигались в разном темпе: один отъезжал, другой крутился, третий падал, со

свистом разрезая воздух острыми краями.

Девушки переглянулись. И обе вздрогнули от резкого звука, раздавшегося за спиной.

— Мама, — обернувшись, пискнула Люция. На подруг двигалась стена, подгоняя к

препятствию из маховиков.

— Казематы иезуитов, — прикусила губу Алиса, оценив.

— Лиса, я его не пройду, — всхлипнула Маликова.

— Надо, Люсь, соберись.

Та вскинула руку с пистолетом и принялась палить по маховикам, в тщетной надежде

остановить хоть один. Пули отскакивали, грозя задеть стрелка.

— Перестань, дохлый номер, — опустила ее руку Сталеску. — Давай: вдох, выдох

и вперед.

— Это самоубийство, Алиса.

— Единственный выход. Я иду первой. Если что… не останавливайся и на секунду,

уходи. Поняла?

— Ага… Камикадзе!

Девушки скривились в лицо друг другу, пытаясь изобразить бодрые улыбки

пофигисток, и пошли к адской машине.

Они лежали буквально в трех метрах от заветной дверцы на выход, в темноту

прохладной ночи, к траве, свежему воздуху и жизни, но могли лишь смотреть на нее.

До разума еще не доходило, что они дошли, да и сил подняться не было.

`А надо', - вяло подумала Алиса, покосившись на подругу. Та была зеленого цвета,

левая сторона лица, словно повстречалась с наждаком, рука от плеча до кисти

измолота и держалась, наверное, лишь на рукаве формы. Сталеску досталось меньше:

вывих запястья, да спина, как лицо Маликовой. Обошлось.

— Держись, Люся, держись, я сейчас, — прошептала Алиса, с трудом поднимаясь.

Набрала код, угадав с первого раза, распахнула дверь и выволокла подругу наружу.

Сама упала рядом.

`Надо бы позвать на помощь', - забилось голове. И услышала шорох шагов по траве.

Приподняла голову — увидела два армейских ботинка. Пошла взглядом дальше,

задирая голову вверх, и встретилась с ненавистной физиономией:

— А-а-а, Сток… Принимай….Живы, как видишь….

Люция лежала в лазарете. Руку ей собирали из осколков и лоскутков кожи, как

Франкенштейна. Обнадежили, пообещав долгий путь выздоровления, но о списании не

заикнулись. Это выводило Маликову из себя, но значительно меньше, чем

собственное отражение в зеркале. Лицо некогда симпатичной особы теперь походило

на маску уродца.

Нет, конечно, заживет, и, конечно, короста сойдет, но пластику делать придется в

любом случае. Если дадут, а ведь не дадут. Теперь у сержанта одна дорога —

добить Маликову, чтоб не было претензий со стороны родни и глобальных

неприятностей с кураторским отделом. Списывать ее в таком виде, ясно, чревато

последствиями и со стороны юридических органов и со стороны прессы. А так,

конечно хорошо всем — полежит девочка, очнется и вновь в строй, в тоннель и уже

навеки. Не даром ей даже звонки домой запретили, изолировали, переведя в

отдельную палату якобы для удобства.

`Итак, выбор не богат: либо я, либо сержант', - прошептала Люция, глядя на свое

отражение. Скривилась от отвращения к себе, ненависти ко всем и всему что ее

окружает: Лиса вон уже в строю. А что на спине в крестики-нолики в клетках

рубцов играть можно, не печалится. Понятно — спина, не лицо.

Дверь в палату хлопнула и на пороге появилась Алиса:

— Привет, — оглядела застывшую у зеркала санузла подругу.

— Что надо? — буркнула та, с силой хлопнув дверью санкомнаты. Прошла к постели.

Алиса вздохнула, проводив ее виноватым взглядом: три недели уже прошло, а Люция

все в себя прийти не может — злится, бурчит всем недовольная, и смотрит, словно

Сталеску специально в тот тоннель ее затащила, физиономией в маховик сунула.

— Люсь, я тебе яблок принесла…

— Нужны мне твои яблоки, — фыркнула та, сев на постель к подруге спиной. —

Шла бы ты, откуда пришла.

— Слушай, Маликова, перестань дуться. Я-то тебе что сделала? В чем виновата? —

села Алиса рядом.

— Ни в чем. Так, до кучи.

— Не надо меня в чужую кучу, я в твоей обособленно. Ты вот дуешься на меня, а я,

может, последний раз к тебе пришла. Завтра увольнительная, а послезавтра…

тоннель.

— Опять? И пойдешь?

— А есть выбор?

— Выбор всегда есть, как и выход.

— Угу, — Алиса облизнула губы, искоса поглядывая на подругу. — Люсь, я…

посоветоваться хочу. Как раз насчет выбора. Есть три варианта: губа за отказ

выполнять приказ, потом трибунал и еще два года в полном дерьме со всеми

вытекающими… Второй — рапорт о переводе в СВОН. Тоже не климат для меня.

Передышка, ужин перед казнью. Ну, а третий… Вывести Стокмана из строя на пару

недель, а там еще что-нибудь придумается.

— Последнее в подробностях, пожалуйста, — воззрилась на нее Люция.

— Ты сможешь завтра в шесть утра на стреме постоять?

— Зачем и где? — все интересней и интересней — насторожилась Маликова.

Алиса вытащила из кармана две гильзы и патрон с красной полосой.

— Пугач, — скривилась презрительно Люция.

— Почти. Увечий, конечно, не будет, обожжет немного да форму испортит. Но смеха

будет на весь дивизион. Начнет сержантик оружие чистить, а гильза и выстрелит, и

дом его превратиться в арену для шоу. Заряд на полчаса фейерверка. А в гильзах

краска. Боек нажмет и весь квадрат лица, одежда и окружающие предметы будут в

фосфорной синьке. Недели две не смоет — проверено.

— Детство, — прошипела Маликова.

— Может быть. Но две недели мы выигрываем…

— Ты, — отрезала Люция.

— Хорошо — я, — вздохнула Алиса. — Две недели покоя — рай.

— Да даст он тебе после этого покоя, как же!

— Не будет же он с синей физиономией по дивизиону бегать? Возьмет отпуск,

отгулы, больничный, в конце концов.

— Ага, а потом за прежнее с новыми силами.

— Ну, не убивать же его? — загрустила Сталеску — данный вариант был бы

оптимальным, но категорически не подходил из морально-этических соображений.

Хотя… очень, очень хотелось Алисе плюнуть и на этику, и на мораль, особенно,

когда на лицо и спеленатую руку подруги смотрела.

Та о чем-то задумалась, с угрюмым выражением исподлобья глядя перед собой. План

Сталеску ей нравился в другом варианте, криминальном. И сердце радовалось от тех

кровавых картинок, что рисовало воображение: разбросанные останки Стокмана по

всему периметру холостяцкого жилья, или сам жив, но изувечен так, что и пластика

не поможет — рука в мойке, нога на люстре…

— Давай наоборот, — предложила очнувшись.

— Что наоборот? — не поняла Сталеску.

— Я подменю заряды. Мне до его домика сто метров. Никто не заметит, на меня не

подумает. А тебя в первую очередь потянуть могут. Составь алиби, с девчонками в

клозете покури, светись везде и весь день, чтоб на каждую минуту был свидетель.

Короче, давай свои патроны, — протянула здоровую руку.

— Люция, не надо тебе в это лезть. Одно дело покараулить, другое в дом офицера

вломиться.

— В том-то и дело, что мне уже хуже не будет, спишут, даже если возьмут. Но не

возьмут, у меня больше возможностей, чем у тебя. Время опять же не меряно. В

любую секунду к нему забегу, а потом на процедуры, и докажи, что я из лазарета

выходила.

— Принято… Примерно без двадцати шесть он выходит, чтоб размяться на плацу,

потом идет домой, приводит себя в порядок и на подъем в казарму, — сообщила

Алиса, вручая подруге гильзы и патрон. — Будь у его дома полшестого. Я подойду,

покараулю. Как будет возвращаться, свистну. Меняй заряды во всех пистолетах,

автоматах, что найдешь. Он аккуратист, оружие исправно чистит, авось до тоннеля

успеет повеселиться. Вставит после чистки обойму и… с Новым годом. Печалью

меньше.

— Угу, — кивнула Маликова, с отрешенным видом зажимая гильзы. — Завтра…

Она вышла на улицу и села на лавку. Настроение было отвратительным: Люция

вызывала острое чувство жалости, а ее угрюмость навевала мысль об окончании поры

дружбы и финише доверительных отношений. Думать об этом не хотелось, но думалось.

— Привет, — качнул ладонью Игнат, подходя к Алисе, и опустился рядом на

скамейку, — Скучаешь.

— Наслаждаюсь передышкой.

— Насчет рапорта не надумала?

— Нет, я уж как-нибудь по-пластунски до финишного окончания срочной. На

сверхсрочную дыхалки не хватит, и так нервы уже не к черту.

— А я слышал другое. Нервы-то у подружки твоей сдали. Как мордочку подправили,

так и….

— Тебя бы туда! — сверкнула глазами Сталеску.

— Ладно, ладно, не шипи, я ж не со злом.

— Тогда не лезь в душу и Люську не трогай…

— А то и мне фейс подправишь, да? — улыбнулся парень примирительно. Взгляд

кристально честный, чистый и доверчивый. Ангел в ботах!

Алиса фыркнула успокаиваясь.

— Гильзы-то пригодились?

— Ага, уже запаковала, отправлю домой с оказией, на память о светлых днях.

— Ну, и хорошо… Ладно, потопал я за фельдшером. Начсвязи что-то приболел.

Бывай.

— Ага, ага, попутного ветра вам в солдатские шаровары.

— Ох, и язва ты, — хохотнул парень, вставая.

Несмотря ни на что, Маликова не подвела. Сталеску лишь подивилась ее ловкости и

профессионализму по вскрытию дверных замков. Хотя после года практики по

вскрытию энергоблоков и банковский сейф ерундой покажется.

Девушка замерла на углу, чутко прислушиваясь к звукам, оглядывая местность.

Минуты текли на удивление быстро, прошло три, четыре, пять. На шестой Люция

выплыла из дома сержанта и, не взглянув на притаившуюся за углом подругу,

направилась в лазарет партизанскими тропами.

Алиса вздохнула: помогла и то ладно. И пошла в казарму — скоро подъем.

— Ты где была? — подозрительно оглядела ее Донецкая, стоящая на посту у входа

в казарму.

— Рассвет встречала, — буркнула Сталеску, спеша пройти внутрь. Надо же, как не

повезло. Когда выходила, Татьяны не было, а как пришла, так наросла.

`Пронесите все святые', - вздохнула Алиса, хлопнувшись на кровать.

Грохот раздался перед завтраком.

Дом Стокмана сгорел, как факел. Самого хозяина собрали по частям и доставили в

лазарет, но всем было ясно — не выйдет, лечить нечего: множественные ранения и

ожоги, плюс сквозное в голову. Как такое случилось никто не понимал.

Сержант был в коме, а Сталеску в шоке. Она сидела в столовой и ковырялась в каше,

боясь оторвать взгляд от тарелки. За ее столом никого не было, все, от повара до

рядовых, обходили ее стороной, бросали косые взгляды и шептались. Их любовь с

сержантом была всем известна. Еще до прибытия группы из отдела расследований,

как только случилось несчастье и весть о нем разнеслась по дивизиону, во всем

обвинили Алису. А кого же еще?

Сталеску, конечно же, поняла, что Люция поменяла учебные патроны сержанта на

мощные, боевые заряды с самовзрывателями. А добытые Алисой петардные гильзы,

наверняка выкинула.

Они бы взорвались, стоило лишь Стокману сунутьобойму и передернуть затвор, и

опалили бы лицо, окрасили фосфорной краской, максимум поцарапало бы физиономию

или руки отбило. Все. Но Люси этого было мало и она переиграла, подложив

сержанту фактически бомбу. Даже если б он не трогал обоймы, заряды взорвались бы

сами, случись перепаду температуры или встряске. Так случилось. Почистил сержант

оружие, ввел обойму в паз, удар, щелчок — привет.

На вид самовзрыватели легко от учебных отличить — три красных полосы по

окантовке капсюля… Или все же перепутала? Где Люция их взяла? Может и не она —

Стокман арсенал держал? Исключено: он сволочь, но не идиот. А вот Люся…

Девушка также хорошо понимала, что не сейчас, так через час за ней явятся из

отдела и уведут на допрос, и она долго и нудно будет доказывать, что не золотая

рыбка. И ничего не докажет, только подставит Люцию в ответ на то, что та

подставила ее. Но если та сделала это скорей всего ненамеренно, то ей придется

сдавать ее целенаправленно.

`Что ж ты наделала, Люся'? — сжала ложку Алиса, еле сдерживаясь, чтоб не

расплакаться.

Нет, Люську она не сдаст, хватит с нее увечий и прессовки, совсем та сломалась,

раз на преступление решилась. Да и смысл выдавать Маликову, если утром

караульная видела Сталеску, а ту никто не видел. Для всех она — больной человек,

мирно ждущий манны небесной от начальства и способный разве что, дойти без

сторонней помощи до сортира.

Тогда, что говорить, что делать?

Да ничего! Не видела, не слышала, не знаю, а утром наслаждалась пением птиц на

плацу. Не верите — поймайте пару ворон и допросите. Они-то точно все знают…

— Рядовая Сталеску? — раздался голос за спиной. Алиса скрипнула зубами

предполагая, кто явился по ее душу, повернулась: перед ней стоял молоденький

лейтенант с лычками отдела внутренних расследований на рукаве, рядом двое

автоматчиков с дежурными физиономиями каменотесов.

`Приплыли', - похолодела девушка и медленно встала, вытянулась, как положено

перед старшим по званию:

— Так точно, рядовая Сталеску.

— Лейтенант Федосов. Отдел расследований. Попрошу пройти со мной.

— Зачем? — вот ведь спросила!

— За премией, — бросил лейтенант, развернувшись к ней спиной. Автоматчик

качнул дулом: ну что, побежали?

Глава 9

— Ваши документы, пожалуйста, — остановил Бэфросиаста патруль у метро.

— А в чем дело? — улыбнулся он хмурому мужчине в военной форме. Тот забыл, чем

привлек его внимание этот холеный мужчина в дорогой куртке. Ах, да — ростом и

ленивой походкой, в которой угадывалась грация хищника.

Сержант вздохнул, почувствовав себя виноватым за то, что побеспокоил человека с

такой очаровательной улыбкой и приятным голосом тенора.

— Вы артист? Я вас где-то видел, — заулыбался молоденький сопровождающий из

рекрутов академии правопорядка.

— Да, — качнул пепельными волосами мужчина и вновь посмотрел на сержанта, —

так, что вы просили?

— А-а… нет, ничего… По-моему это вы что-то хотели, — промямлил тот,

совершенно сдаваясь на милость карих глаз и мелодичного голоса, от которого

мурашки шли по коже и хотелось лишь одного — слушать его бесконечно.

— Да, если вам не трудно, не могли бы вы мне помочь? Я проездом в вашем городе,

и вот хочу навестить старых друзей, но, — мужчина развел руками, смущенно

улыбнувшись, — забыл их адреса и другие данные. Ничего кроме описания внешности

у меня нет.

Голос стал жестким, тон приказным, но сержант не уловил смены интонации. Для

него было важно лишь одно — он мог помочь этому замечательному человеку, явно

звезде мирового масштаба. И с готовностью отстегнул от пояса портативный

компьютер с базой данных городского отдела правопорядка.

— Давайте поищем.

— Эти двое засветились у парка отдыха, — Бэф ткнул пальцем в стопку фотографий,

предоставленную услужливым сержантом. — Сегодня возьмем их, — заверил

Дейнгрина, внимательно разглядывающего снимки.

— Ох, и лица, прямо выставочные экземпляры неандертальцев, — вздохнул тот. —

Н-да-а, прелести дикой природы…

— Согласен, они не очень фотогеничны, — хмыкнул Бэф и подал снимки Таузину. —

Охота сегодня в парке.

— А-а…Лесс? — осторожно спросил Дейнгрин, ноготком пытаясь пододвинуть

фотографию девушки.

Бэф накрыл ее рукой, пресекая маневры гостя:

— Про нее ничего не известно.

И отвернулся от сородича, чтоб скрыть обуявшую тоску.

В окна замка уже смотрел закат, и полумрак принялся растекаться по мебели,

стенам и полу, очерчивая их силуэты кривыми линиями сумрака.

— Бэф, Бэф…, - неосознанно шептали, казалось, покрытые инеем губы.

Лесс с трудом разлепила слипшиеся наверняка ото льда веки: холод внутри, снаружи,

и нет начала ему, и нет края. Бесконечность в стылом пространстве вечной жизни,

что отмерила ей чья-то жестокая рука.

Она со скрипом в каждой мышце расправила скрюченные пальцы и, опираясь на руки,

с трудом встала. Тело непослушно качнулось, ноздри дрогнули, улавливая странный

запах. Пахло теплом и уютом обжитого человеческого жилища, в котором смех звучал

чаще, чем слова печали, злости и раздражения.

Но почему тогда ей холодно настолько, что тело трясет от озноба и челюсть

брякает в такт шагам?

Лесс вышла из спальни и пошла на манящий запах фруктов и тепла, выглянула из

дверей и увидела стройную, невысокую женщину у плиты. Та что-то жарила на

круглом предмете, придерживая его рукой в большой варежке в темно-синий ромбик.

Сон? Мама?

Женщина повернулась и, увидев застывшую на пороге кухни Лесс, доброжелательно

улыбнулась:

— Здравствуй, девочка. Кушать будешь? Я пончики с клубникой напекла. Игнат их

очень любит.

Из сковороды на вогнутую тарелку упало пять золотистых колец.

Лесс прислонилась к косяку, хмуря лоб: она решительно не помнила эту миловидную,

светловолосую женщину в переднике того же тона, что и варежка на ее руке. Она не

помнила ее лицо, манеры, как не помнила и не понимала слов `пончики', `Игнат'.

Впрочем, слово `Игнат' что-то будило внутри, какое-то неуютное чувство

загнанного в ловушку зверя, но еще не осознающего этого до конца.

Лесс огляделась, пытаясь вспомнить жилье: огромные окна, красивые светильники,

длинный столик на лесенке, огораживающий пространство кухни, где хлопотала

женщина, и гостиную с диванами, плоским блином монитора, голограммными картинами

и неприятно жужжащей штучкой на столе, плоской и светящейся неровными линиями.

— Игнат не выключил компьютер, — пояснила женщина, увидев интерес Лесс к

предмету, стоящему на столе сына.

— А где сам Игнат? — несмело спросила Лесс. Женщина и помещение больше не

казались ей незнакомыми, наоборот, стали почти родными. — Мама…

Протянула она не послушными губами, признавая за женщиной право родительницы. Та

окинула ее странным напряженным взглядом и резко отвернулась к плите:

— Он в ванной.

Голос прозвучал слишком жестко для родителя. Лесс поежилась: чем она разозлила

маму? Наверное, не стоило спрашивать про брата…

Игнат вышел из ванной комнаты, закатывая на ходу рукава водолазки. Вскинул

взгляд и увидел Лесс:

— Проснулась?

Странно, чего он боится? — насторожилась та, заметив, как парень переменился в

лице. В воздухе запахло серным амбре лжи и тленом страха.

— Ты кто?

— Я твой муж, — упрямо сжались губы, взгляд ушел в сторону. Парень начал

тщательно расправлять рукава, разглаживая каждую морщинку.

Муж?.. Что ж…

Лесс не знала этого слова, но предполагала, что за ним стоит нечто среднее между

братом и мамой. И повеселела — у нее есть родня, она не одна.

— На охоту пойдем? — с улыбкой двинулась к Игнату.

— На охоту? — задумался тот и качнул головой. — Нет, не сегодня…

— Разве ты не голоден?

— Мама уже приготовила ужин…

— Это? — ноготок Лесс указал на горку золотистых пончиков. Взгляд изучал

Игната: он не понимает, о чем речь? — Я хочу есть, а не смотреть.

— Садись, — придерживая ее под локоть, подвел к столу, указал на высокий

табурет. — Поужинаем.

Лесс неуверенно села. Женщина хлопнула перед ее носом тарелку с двумя пышками и

одарила неприятным взглядом.

— Я не хочу это, — брезгливо изогнула губы Варн.

— Придется захотеть, милочка, — процедила женщина, змеевидно улыбнувшись. И

развязав фартук, кинула его на пустующий табурет. — Проводи меня, сынок.

Тот поплелся, низко склонив голову.

— Вы на охоту? — уточнила Лесс.

Женщина кинула, не повернувшись и не сбавляя шаг:

— Нет!

— Сынок, избавься от нее, я прошу, я молю тебя! — просила мать, встряхивая

Игната. Ей остался лишь шаг за порог, но она не могла его сделать. — Я чувствую,

она опасна. Ты… ты можешь смеяться, упрямиться, но я не позволю ей остаться в

твоей жизни, она смерть для тебя!

— Мама ну, что ты выдумываешь? — поморщился Игнат, пытаясь вырваться из хватки

женщины, и все поглядывал вверх, на лестницу: не появилась ли девушка. Он очень

надеялся, что Лесс не слышит их разговор.

— Я вижу, Игнат, то, чего не видишь ты. Я — мать и чувствую сердцем. Посмотри в

лицо своей девице, загляни в глаза — они черны и пусты. Она наркоманка? Где ты

нашел ее? В каком клубе? Кто познакомил тебя с этой…

— Не смей! — отпрянул парень, сверкнув глазами.

— Ты в ее власти, ты слеп и глуп, как… Господи, сынок, послушай меня, поверь,

я не против твоих увлечений…

— Это не увлечение, это настолько серьезно, что ты и представить не можешь. Я

люблю ее.

— Люби, встречайся, но не лги о том, что ты ее муж, не заставляй лгать меня.

Отпусти ее, верни, где взял…

— Мам, что ты говоришь?! — зашипел парень, — я верну ее только через свой

труп!

— У вас уже что-то было? Она беременна? — ужаснулась мать.

— Да! Да, — смело солгал Игнат. Трудна лишь первая ложь, вторая слетает с губ

легко.

Женщина застонала, качнувшись, схватилась за сердце:

— Она убьет тебя, — прошептала еле слышно.

— Мам, тебе плохо? Мам! — забеспокоился сын.

`Слава Богу, еще не все потеряно', - облегченно подумала женщина и изобразила,

что умирает от сердечного приступа. Игнат подхватил ее под руки и, уложив на

диван, заметался по комнате в поисках успокоительного.

Лесс замерла над тарелкой, глядя пустыми глазами перед собой и чутко вслушиваясь

в слова, что доносятся снизу. Потом резко встала и, шагнув к окну, рванула раму

на себя, вздохнула стылый воздух ночной свободы и ринулась в темноту, ведомая

инстинктом.

Игнат склонился над матерью, подавая ей таблетки, как услышал посторонний шум

наверху. Пальцы тут же выронили фальготку, ноги сами вознесли его на второй этаж,

где он увидел пустую комнату и распахнутое окно.

— Нет! Вернись, вернись!! — прокатился его голос по немой ночи, пугая

запоздавших прохожих.

Мать, метнувшаяся за сыном, с трудом откинула его от окна в комнату, захлопнула

створку и начала лихорадочно набирать номер мужа. Пора вмешаться отцу.

Игнат сник, осев на пол, и вдруг заплакал горько, надрывно, не видя и не понимая

ничего вокруг. Вселенское горе овладело им и ослепило разум.

— Чайка, вернись, Чайка, — молили губы. А зубы кусали их, наказывая за то, что

они осмелились произнести ее имя.

Женщина замерла, с ужасом глядя на безутешно рыдающего сына, обессилено

опустилась на табурет. Сердце заболело по-настоящему, страх за родное дитя и

жалость к нему сжали сердце немотой отчаянья.

Помочь бы, да не знаешь чем…

Бэф вышел на охоту лично, оставив в замке гостя и Майгра.

Лайко взяли первым. Таузин, погорячившись, значительно изуродовал его. Но с

точки зрения других Варн, не настолько и сильно, в зависимости от того, с какой

стороны смотреть — в фас или в профиль. Да, и какая разница мертвому-то? А жить

ему оставалось до встречи с вожаками разгневанных кланов не более.

Изгоя швырнули к ногам Дейнгрина. Оставив сестер дома, братья-варн вновь взмыли

в небо, устремились в город за вторым Варн.

Лесс же встретить и не надеялись, ведь встретить ее, значит, убить, как и этих

изгоев. Сестра больше не узнает своих, отвергнет и будет считать врагами,

зашедшими на ее территорию. Останется лишь одно — убрать ее, чтоб выжить самим…

Но Бэф, чутко вслушиваясь и вглядываясь в темноту еще надеялся и верил, что Лесс

не забыла его, несмотря ни на что, и жива, и они встретятся. Он сможет вернуть

ее, исправить случившееся, залечить любую рану, согреть и спасти даже от себя

самой. И все будет, как было.

— Лесс, — пустил он тихий голос зова по ветру, маня подругу в свои объятья.

Урва, уловив шепот вожака, потянул ноздрями: в хладные нити ветра вплелось

теплое дыхание безграничной, светлой, как солнечный луч, любви…

Ах, как голодно, как хочется глотнуть нектара, лизнуть сочную каплю, но окрик

родича по имени Игнат зовет обратно.

Лесс застонала, опустилась на крышу перекрытия меж домами и нерешительно

оглянулась. Ее звали и ждали дома, но ее манила ночь. Нет, обман брата ее не

задел, лишь слегка удивил: хотел сделать своей подружкой, сказал бы прямо. Но,

видимо, для этого нужно было назваться мужем…

Какая разница? Ветер донес до Лесс запах нектара, совсем свежего, но далекого,

как чей-то шепот, бродящий в ночи. Она нерешительно замялась — ее тянуло в

сторону от дома, и противиться голоду и инстинкту не было сил. Ничего, она

насытится и принесет брату каплю нектара в лепестке ногтя и все будет хорошо, он

простит, что она ушла одна, не спросясь, не сказав. Она ведь не долго…

Да, у нее странная родня, но главное, что она есть.

Лесс вспорхнула с крыши и полетела на запах.

От запаха нектара в голове Лесс помутилось. Она неуклюже приземлилась на поляну

и предостерегающе зашипела, раздраженная присутствием чужака.

Варн оторвался от жертвы и, оглядев Лесс, ухмыльнулся. Еще бы — он был сильным,

мощным и неухоженным. Космы свалявшихся волос, простоватое лицо, неопрятная

одежда.

— Ты на моей территории, — прошипела Лесс, претендуя на нектар и не смея

подойти ближе. Взгляд уже оценивал второго человека, лежащего у ног Варн. С

первым ясно — использован.

— Н-да? М-м-м, — хохотнул незнакомец, вылизывая ноготь, и вдруг резким

движением сломал позвоночник человеку, откинул в кусты.

Лесс обиженно рыкнула: придется искать другую жертву. Нектар мертвых может

привлекать лишь падальщиков, а она гордая Варн! Но тот, что на земле, еще жив. А

если попытаться отобрать его?

— Так чем же ты пометила свою территорию? — повернулся к ней чужак,

насытившись, — или у тебя есть дружок? А ты ничего… была б постарше, а так —

возни с вами сопляками больше, чем толку.

Лесс раздула ноздри, выпрямляясь — этот хам ей все больше не нравился, а голод

увеличивал раздражение, вплетая в него ноты ярости.

— У тебя настолько отвратительное воспитание, насколько отвратительны манеры и

рожа, — прошипела она, расправляя коготки.

— Ох-хо-хо! — расхохотался Варн, — да ты никак поучить меня решила, деточка?

Ох-хо!

Лесс предупреждающе зашипела:

— Хочешь забрать этого? — понял чужак и, ткнув пальцем в тело у своих ног,

оскалился. — Попробуй взять.

Лесс приняла приглашение и ринулась в бой: когти с маху вошли в горло Варн. Тот

удивлено взревел и вскрыл ударом мышцы на ребрах Лесс. Та взвыв, вскочила ему на

спину и, сомкнув зубы на шее, вгрызлась в теплую плоть, заработала ногтями, как

ножами, вспарывая ими мышцы чужака, калеча внутренности, разрывая сухожилия.

Дикарь не ожидал подобной прыти и ревел, взлетая и падая, метался в надеже

стряхнуть противницу, раздавить, убить. Ногти резали ее, руки били с чавканьем

врезаясь в тело, но Лесс рыча продолжала рвать чужака на части, не обращая

внимания на его маневры.

Он взлетел и впечатал Варн в дерево, стек по стволу, ломая ветви ее спиной. Лесс

удержалась, схватила врага за волосы, запрокинула ему голову и, одним движением

вскрыв трахею, артерию, впечатала ногти в глазницы. Противники рухнули на землю.

Чужак застонал, когда Лесс неуклюже выбралась из-под его туши. Тяжело дыша,

посмотрела на его физиономию и прошипела, пнув в бок:

- `Чем метила, чем метила'? Тобой, дорогой!

Сплюнула в траву чужую кровь, обтерла губы и, шатаясь от усталости, пошла к

оставленному человеку. Тот был жив, спал глубоким сном, не ведая, что потерял

товарища по ночным прогулкам в парке.

Лесс села рядом и принялась, урча от удовольствия, изымать нектар и поглощать,

жадно глотая. И не слышала, не видела, что делается вокруг. Да и зачем смотреть

и слушать, если нектар добыт, охота удалась, и будут сыты и она, и ее брат, и их

мать. Все остальное не важно.

Она почувствовала появление еще одного чужака за своей спиной, но не повернулась,

пока не долизала ноготок и не убрала голову человека со своих ног. Лениво встала

и, потягиваясь, повернулась: что-то многовато вас сегодня бродит — мурлыкнула

сыто.

Незнакомец шагнул на просвет меж деревьев и благоразумно замер на краю поляны.

— Привет, — прошептал, приветливо улыбаясь. Лесс склонила голову на бок, с

интересом рассматривая его. Нашла привлекательным, не чета первому, и улыбнулась

в ответ:

— Привет, Варн. Тебя как зовут?

— Бэфросиаст, — прищурился тот. Лесс отчего-то стало радостно. Она рассмеялась:

— А меня, а меня, я не знаю, но у меня есть муж, и он знает.

— Муж? — протянул мужчина, не переставая улыбаться. — Как интересно…

Познакомишь?

Лесс замялась. Мужчина медленно пошел к ней. Она отступила влево, он скользнул —

вправо, она вправо, он — влево. Так они и закружили по поляне, не спуская глаз

друг с друга, словно готовились к битве, но ни один не хотел нападать. Бэф завис

в метре от чужака и, глядя на Лесс, спросил:

— Ты его?

— Пришел отмстить?

Бэф рассмеялся и щелкнул пальцами. Лесс насторожилась, приготовившись к атаке.

На поляну со свистом спланировали четверо Варн — изумительно прекрасная женщина

и трое сильных, взрослых мужчин, один другого симпатичнее.

Лесс почувствовала огорчение: их много и они такие красивые, уверенные в себе и

плече товарища. Наверняка им тепло вместе.

Жаль, но ей пора уходить. Биться с пятью могучими Варн глупо и бесперспективно,

да и незачем — добыча использована, Лесс сыта, и в лепестке ее ногтей достаточно

нектара для родственников.

Она отступила на шаг, предостерегая чужаков взглядом и шипением: дайте мне уйти

и не смейте мешать. Те послушно замерли в воздухе, странно посматривая на нее.

— Куда же ты спешишь? — тихо спросил Бэф.

— К матери и брату. Чужак ваш и человек. Я сыта и ухожу.

— Можно с тобой? Ты обещала познакомить с мужем.

Лесс оглядела четверку за его спиной. Бэф угадал ее опасения:

— Я буду один, они уйдут с чужаком. Ведь ты отдала его нам?

— Да, забирайте, — медленно начала подниматься вверх, увеличивая расстояние

меж собой и незнакомцами.

— Так я с тобой? — несмело двинулся за ней Бэф. Остальные не шелохнулись,

доказывая свою лояльность. Лесс вздохнула: Варн ей понравился, но понравится ли

он брату? Зачем чужому показывать дорогу к дому, подвергая тем самым опасности

жилище и его обитателей?

— Нет, — нерешительно качнула головой, останавливая Варн.

— Хорошо, — завис тот в воздухе. Слишком послушно, слишком явно выражая

дружелюбие. Лесс развернулась и устремилась ввысь, но тут же почувствовала рядом

с собой Бэф. Оглянулась и зашипела, предостерегающе выпуская ногти, целясь ему в

лицо:

— Я сказала — нет!

— Я лишь прослежу, чтоб ты добралась до дома. Кстати, твой муж, умеет лечить

раны Варн? Изгой серьезно потрудился над тобой.

Лесс понимала, что не должна слушать, понимала, что не должна верить и смотреть

в эти теплые, манящие зрачки. Но не могла. Взгляд сам искал лицо мужчины, слух

обострялся, а губы чуть ли повторяли за ним его же слова.

— А ты силен…

— А ты слаба, одна не доберешься, — предостерег он.

— Я сыта… — протянула неуверенно.

— Нектар восстановит часть повреждений, увы, незначительную. Ты была голодна,

когда он ранил тебя?

— Да-а, — протянула Лесс, любуясь Бэф: как он красив, как ласков его голос,

как нежен взгляд. И тряхнула головой: прочь наваждение — ей нужно домой!

— Я провожу…

— Нет!! — зашипела с яростью, отгоняя прочь и для надежности взмахнула ногтями,

ринулась на него. Варн легко увернулся и отлетел в сторону:

— Все, ухожу, — заметил, успокаивая. Начал отходить, таять в темноте.

— Ах, какой у нас смелый вожак, — желчно скривилась Ойко, проводив Бэф

взглядом.

— Тебе это не по нраву? — спросил Урва, хитро щурясь.

— Отчего же? И смелый, и заботливый… Каждого детеныша выпестует.

— Правильно, — заметил Гаргу. Завис над изгоем, хмуро осматривая его тело. —

Стоит ли падаль в замок нести? Может, сразу к границе, братьям?

Мааон пожал плечами.

— Вы б лучше не об этом думали, — прошипела Ойко.

— А о чем?

— Бэф хочет ее вернуть…

— Естественно, — хохотнул Урва. — Глупо терять своих….

— Да? Она уже чужая. Ты думал: как могло случиться, что Варн спала вне дома? Не

смогла вернуться? А почему не смогла?

Мааон с интересом уставился на сестру:

— Ты хочешь сказать, что кто-то силой удержал ее?

— Ха! — фыркнул Гаргу. — Кто может удержать Варн от возвращения домой?

— Способов немало… зеркало, например, — посерьезнел Урва и посмотрел в ту

сторону, где скрылись Лесс и Бэфросиаст. Мааон прищурился:

— Про зеркала знают только свои. Лесс решили заманить? Кто? Чужаков на нашей

территории больше нет. Клан Юзифаса понес еще большие потери, чем мы, и не

станет начинать новые атаки без вожака, тем более после договора в Любице.

— Случайность, брат мой — вот что могло случиться.

— Случайность? — выгнула бровь Ойко и кивнула на тело изгоя. — Это тоже

случайность? Двухмесячная девчонка порвала не меньше, чем семидесятилетнего Варн.

Вы посмотрите — она вскрыла ему горло до подбородка именно там, где находятся

жизненно важные точки, а потом добила, пронзив глазницы. А Хоф? Вспомните, как

она его чуть не прикончила? Тот же прием — мгновенная смерть — удар в глаза и

точки под нижней челюстью. Не много ли случайностей?

— Что ты хочешь сказать? — насторожился Мааон. Остальные замерли, выжидательно

поглядывая на сестру.

— Она знает, как нас убить. А теперь принадлежит неизвестно кому. И за ней

полетел Бэф.

Братья переглянулись, встревожившись:

— Ловушка? — предположил Мааон.

— Ерунда, — отмахнулся Урва. — Ойко просто ревнует. Да, милочка?

— Наши ряды понесли серьезные потери в битве с кланом Юзифаса, но все же мы

выстояли. Совет признал право за нами, а не за ним. Но признал ли постановление

совета клан Юзифас? Не он ли навязал Бэф эту через старейшин, чтоб она убила его

и лишила нас головы? Сейчас она чужак, и Бэф ей не указ, а, учитывая ее силу и

более чем подозрительные знания и способности для столь раннего возраста, я бы

не исключала опасности.

— Бэфа ей не одолеть, тем более она ранена, да и слишком молода, чтоб тягаться

ним, — отмахнулся Гаргу.

— Ты просто злишься, милочка, что Бэф предпочел тебе Лесс, — заметил Урва.

— Уже нет.

— Ха!

— Думаешь, он вернет ее?

— Уверен. Бэф не станет терять такого перспективного детеныша…

— Правильно, подрастет, мы такого жара любому клану зададим, — размечтался

Гаргу и сжал кулаки в предвкушении знатной потасовки.

— Чтоб вернуть ее, нужно напоить своей кровью, — зашипела Ойко. — Как бы он

сам ею не напился! Глупцы!

— Есть и масса других способов, Бэф сам решит какой лучше! И не тебе обсуждать

вожака и его действия! — бросил Мааон. — Он прав — Лесс стоит вернуть, хоть и

силой. Она подрастет и может стать хорошим аргументом в любом споре. Им движет

желание усилить клан, а тобой — вернуться на ложе вожака. Ты встала на гиблую

тропу Ойко. Берегись.

— Ты уверен, что он вернет ее, а для меня вопрос — вернется ли он сам!

Гаргу расхохотался. Мааон же скривился: большей ерунды он не слышал и от

детенышей:

— Продолжай сомневаться и искать ответ молча. А пока помоги донести эту тушу до

замка…

— Да, да, займитесь делом, — кивнул Урва. — Я же, пожалуй, помогу Бэф…

морально. Все-таки Лесс моя подопечная.

— Не рано ли ты гордишься этим? Как бы не пришлось стыдиться, — оскалилась

Ойко.

— Завидуешь?

Игриво повел плечами хитрец, ухмыльнувшись в лицо ревнивицы, и скрылся в темноте.

Лесс пошипела в ту сторону, где растаял Бэф и, немного успокоившись, лизнула

нектар в ноготке: ей стоило немало сил поставить навязчивого знакомца на место.

Она пристально огляделась — никого — и скользнула в сторону дома. Но полет

становился тяжелым, воздух густым. Сил хватило ровно на то, чтоб долететь до

крыши ближайшего дома и рухнуть на нее. Лесс с тоской посмотрела вдаль, туда,

где можно было уже различить силуэт ее жилища: почему брат не пошел с ней на

охоту? Как было бы хорошо вместе… Как тем, что остались на поляне. А этот —

Бэфросиаст? Видимо, он вожак, отец всей стаи. И настолько силен, что даже Лесс

очаровал, а что говорить о людях? А Игнат — человек? Пахнет от него, как от

человека, но его нектар она не видит, значит не человек? Конечно, не человек —

он ее брат. И вполне естественно, что она не видит, кто он, но главное знает —

брат… Вот только где ты?… Ты ведь так нужен мне сейчас… Отзовись… Услышь…

Помоги, Игнат!…

— Тс-с-с, — прошелестело над ухом. Лесс с трудом повернула голову и

сфокусировала взгляд: опять этот Бэфросиаст!

— Ш-ш-ш-ш, — зашипела, оскалившись, и тратя последние силы на предостережение.

— Не сердись, малышка, я не причиню тебя зла, — выставил тот ладонь, присев на

корточки в метре от нее. Его фигуру обтягивала аккуратная элегантная

человеческая одежда, пепельными волосами играл ветер, а в глазах жили покой и

тепло. Он казался ей Богом в ту минуту — слишком прекрасным, чтоб быть настоящим.

Значит, он всего лишь мираж?

`Да', - черная завеса ресниц прикрыла карие глаза.

`Мираж… не может быть опасен'…- с трудом отгоняя липкий туман перед взором,

в голове, подумала Лесс.

`Да. Да-а-а'… - прошелестело мимо сознания и вклинилось в мозг чужим желанием,

почти приказом: отведи Бэф к тому, кого ты называешь мужем, покажи ему, где ты

живешь. Доверься….

Нет, нельзя подвергать клан опасности…

`Им не причинят зла'.

Нельзя верить чужакам…

`Разве Бэф чужак'?

`Бэф? Бэф… Какое знакомое имя… хорошее, пушистое и теплое… Мне плохо, Бэф…

помоги'…

`Тише, печаль моя, тише, я рядом, я помогу, доверься мне', - Бэфросиаст

осторожно приблизился к Варн, заглянул в зрачки: `Сегодня тебе не добраться

домой, придется погостить у нас'…

`Нет, нужно домой'….

`Завтра, печаль моя, завтра'…

Она почуяла терпкий запах чужака, пропитанный тысячами доз нектара совсем близко,

и резко встрепенулась, подстегнутая инстинктом. Ее черные зрачки встретились с

взглядом мужчины. Секунда и Лесс стало засасывать внутрь мрака, бурлящего на дне

карих глаз, где жил теплый туман забытья и покоя. Остановись — предостерег

инстинкт. Варн сгруппировалась, вскинулась, мгновенно стряхнув с себя чужое

влияние. Ногти Варн со свистом порвали воздух, но цели не достигли — Бэф был

слишком опытен, силен для нее, молодой, да еще и ослабленной. Он отклонился,

легко вспрыгнул на тонкую планку карниза. Варн, пристально следя за ним,

принялась вылизывать ногти одной руки, набираясь сил, и пусть тем самым она

лишает ужина сородичей — будет новая охота, будет свежий нектар.

`Умная девочка — нужно слушать инстинкт', - пронеслась в голове оценка чужака.

Лесс зашипела: не твое дело!

— Так ты еще и гордячка? — улыбнулся Бэф. Его улыбка послужила еще одним

предостережением для Лесс. Она вспорхнула вверх и ринулась на него, желая

прогнать раз и навсегда, и, наконец, добраться до дома. Бэфросиаст качнулся в

сторону и попытался перехватить забияку, но та увернулась, задев вожака ногтями.

Две малиновые полосы на его предплечье показались ей достаточным

предостережением. Можно было бы и разойтись, но это явно не входило в планы

чужака — он и на шаг не отступил, взгляд от девушки не отвел, но закаменел лицом,

сжал губы:

`Ты сама просила помощи, а теперь нападаешь… Как это понимать'?

Лесс засомневалась — разве она о чем-то могла просить чужого? Но…память

действительно хранила подобие даже не просьбы, мольбы, обращенной к кому-то

очень близкому, нареченному тем же именем, что и навязавшийся на ее голову Варн.

Бэф воспользовался ее секундным замешательством — резко ушел вверх, в темноту

поднебесья и ринулся на Варн со спины. Маневр удался: сильные руки хваткой

капкана сжали Лесс, перехватив через грудь и предплечья. Пресекли возможность

пустить в ход ногти или зубы. Варн зашипела, обозлившись, и в попытке

освободиться полетела вперед, ломая заграждение на крыше, потом резко сменила

курс, направившись спиной в окно, с треском впечатала наглеца в темный пластик и

смогла освободить одну руку. Ногти пошли назад, на автомате целясь в глазницы.

Бэф оказался не так проворен, как ему хотелось: лезвия когтей вспороли его щеку

и врезались в треснувший пластик окна. Тела, ломая препятствия из антенн,

устремились вниз.

Лесс извернулась и уже почти освободила вторую руку, как почувствовала острое,

неприятное касание на шее.

`Извини, малышка, придется тебя успокоить' — пронеслось в голове, и она

закричала, почувствовав, как чужак вонзил резцы в ее сонную артерию. Ее

закрутило в воздухе от жгучего чувства, разливающегося по телу, как лава по

песку и камню.

Бэф с трудом удерживал Варн и отсчитывал секунды бешеного полета: Лесс,

обезумевшую от яда, вливающегося в ее кровь с резцов вожака, несло в

инстинктивном желании скинуть его, освободиться. Но еще никто не сумел

воспротивиться действию яда Бэф.

Конечно, как любой Варн, он не любил применять столь изощренный способ борьбы,

но Лесс не оставила ему выбора — ни калечить, ни убивать ее не входило в его

планы, но вернуть по-хорошему не удалось, да уже и не удастся. Силой же

вернуться не заставишь — для нее он чужак и она будет биться до последнего, как

любое существо, не ведающее страха смерти. Осталось одно — парализовать,

обессилить, подчинить.

Была бы она обычным детенышем, хватило бы зеркала…

`Неприятно, малыш, знаю', - с пониманием заметил он, услышав ее стон. Варн уже

не металась — рухнула на крышу высотки, распластав руки, и слабо застонала,

вздрагивая. Теперь только мысленно желая свободы себе и смерти Бэф. Но тот

понимал, что Лесс еще достаточно сильна, чтоб предпринять попытку стряхнуть его,

взять реванш, потому не отпускал ее, крепко прижимал к поверхности, не ослабляя

хватки и на секунду, продолжал питать кровь своей ядовитой слюной. Лишь когда

железа над резцами оскудела, а Варн, придавленная мощным телом, еле дышала, Бэф

осторожно разомкнул челюсти, лизнул сочащуюся кровью ранку, заживляя ее

поверхность, и сел, переводя дыхание.

`Вот и все, печаль моя', - пальцы прошлись по волосам Лесс, по щеке. Варн со

стоном чуть приподняла голову, посмотрела на него пустыми глазами. Она была в

прострации и полностью во власти Бэф.

`Ничего, малышка, ничего', - успокоил он ее, подтягивая к себе. Лесс тяжело

вздохнула, уткнувшись ему в грудь безвольной куклой — и мысли, и тело словно

плыли в невесомости, теряя любые ориентиры, кроме одного — Бэфросиаст. Она

чувствовала раздражающий, удушающий дискомфорт в области шеи, но не могла и

пальцем пошевелить, чтоб дотронуться до ранки, выстроить логическую цепочку в

голове, чтоб понять, что произошло.

`Неприятно, знаю. Ранка еще долго будет напоминать о себе, но ты вернулась к нам.

Согласись, это малая цена за возвращение', - сказал он, подставляя лицо ветру,

и вдруг рассмеялся: `А ведь ты задела меня! Забавно… Что ж, пойдем, посмотрим

на смельчака, что решил забрать тебя у меня. Покажи мне дорогу к дому'…

Урва хитро щуря глаза, улыбнулся — вот и все, Лесс вновь с ними. Конечно, способ

возвращения…хм…м-м-м…

Палец Варн нащупал маленький шарик под кожей на шее: память об укусе Макруса из

клана Юзифаса. Правда тот промахнулся и не достиг желаемого эффекта — Урва

слишком стар и пережил столько укусов сородичей, что в его крови давно гуляют

антитела на любой яд. Но все равно неприятно настолько, что из горла до сих пор

вырывается невольное рассерженное шипение только от воспоминания о данном факте.

Н-да — не самый лучший способ возвращения в клан, но с другой стороны, самый

надежный. Теперь Лесс, как привязанная, будет следовать за Бэфросиастом и даже

если найдутся еще желающие завладеть столь перспективным детенышем, у них не

получится. Яд Бэф надолго осядет в крови молодой Варн и будет гнать ее к хозяину

сквозь время и пространство.

Урва криво усмехнулся, глядя с соседней крыши на вожака, обнимающего Лесс, и в

его голове возникло предположение — а не за тем ли Бэф и укусил ее? Предполагая

будущее и пресекая любые негативные всплески со стороны сородичей и самой Лесс.

И означало это лишь одно — Бэф ни за что не желает терять юную Варн. Его

увлечение не так уж мимолетно, как хочется думать Ойко.

Урва прикусил губу, чтоб не рассмеяться — прекрасно! Теперь он наставник

подружки самого вожака. Постоянной подружки! Достойной его…

Варн птицей сорвался с крыши и пошел в радостном кружении над городом в сторону

родной обители. Мечты, которым он редко предавался, рвались наружу навстречу

луне. Та удивленно смотрела на Варн и не могла взять в толк — сердиться ей или

смеяться над фантазером?

— Инга, не нужно мне повторять одно и тоже два часа подряд. Я прекрасно слышу и

соображаю. И не вижу причины для паники, — Вячеслав Игоревич, из последних сил

сдерживаясь, чтоб не сорваться на жену, пытался впихнуть ее руки в рукава плаща

и, наконец, вытащить из квартиры сына. — Два часа ночи, — раздраженно ворчал

он. — Вставать в семь. Спасибо, ночь удалась, выспался.

— Ах, тебе главное выспаться? А что сын погибает, не волнует?! — взвилась

опять женщина.

— Мам, я похож на погибшего? — спросил Игнат, глядя на родителей с лестницы.

Он сидел на верхней ступени и мечтал лишь об одном, чтоб они как можно скорей

покинули дом, оставили его один на один с мечтой о Чайке.

— Да, да! — нервно дернулась мать, и отпихнула руки мужа, сама надела плащ,

плаксиво кривя лицо от обиды на неблагодарного отпрыска и равнодушного мужа.

Отец виновато посмотрел на сына и, подбадривающе подмигнув, открыл дверь:

— Давай. Обещай больше в окно не прыгать…

— Я уже двадцать раз сказал — я не прыгал!

— А как же тогда… — начала опять мать и была бесцеремонно выдворена мужем на

площадку:

— Завтра позвоню, поговорим, — кинул он Игнату и закрыл дверь.

Парень, тяжело вздохнув, поднялся, шагнул в комнату и хмуро оглядел помещение:

как неуютно, пусто и мятно в квартире и в душе без Нее.

Игнат медленно прошелся по комнате, задумчиво оглядывая обстановку, провел

пальцем по царапине, оставленной ногтем девушки на поверхности стола, посмотрел

в темный проем окна и вдруг замер: в пластик со стороны улицы тихо скреблись,

словно загулявшая кошка просилась в дом.

Чайка?…Чайка!!

Парень рванул на звук, спеша впустить долгожданную гостью, даже не подумав, что

никто из живых и живущих не может скрестись в его окно, расположенное на

восемнадцатом этаже.

— Привет, — усмехнулся мощный мужчина, спрыгивая с подоконника на пол. Лесс

так и осталась бы на улице, но Бэф, не спуская нехорошего взгляда с парня,

протянул ладонь, и девушка, как сомнамбула, качнулась внутрь за вожаком, вложила

свои пальцы в его ладонь. Бэф притянул Варн к себе и поцеловал в лоб,

демонстрируя Игнату свою власть над понравившейся ему женщиной, давая понять,

что третьему даже виртуально меж ними места нет и быть не может.

— Вы… вы кто? — сжалось сердце человечка не от страха, что было бы более

естественно и понятно, а от ревности и обиды — почему девушка обнимает этого,

позволяет обнимать себя? — Чайка, — позвал он придушенно.

— Ее зовут Лесс, молодой человек, — снисходительно поведал Бэфросиаст.

Игнат вперил тяжелый взгляд в наглого и настолько элегантного, мощного и

уверенного в себе мужчину, что при всем желании тягаться с ним не представлялось

возможным. Но разве возможно влюбленному сердцу и ослепшему от этой

привязанности разуму смириться с фактом и принять его неоспоримость?

Игнат качнулся к Лесс, надеясь, что та посмотрит на него, скажет хоть что-нибудь,

а еще лучше, поменяет объятья незнакомца на его объятья. Но она смотрела лишь на

мужчину, преданно прижимаясь к его плечу, и, казалось, не видит ничего больше и

никого больше не слышит.

— Лесс, — позвал Игнат растерянно, пытаясь за пару секунд сложить все

происходящее и привести к одному знаменателю, но ответ сошелся лишь в плоскости

мистики. — Кто вы?

— Хороший вопрос, — кивнул Бэф, исподлобья рассматривая человечка. — Я,

пожалуй, сделаю тебе одолжение и отвечу, если получу ответ на свой вопрос: как

случилось, что Лесс осталась в твоем доме до заката?

Парень скривился, пытаясь понять суть вопроса и его причину.

— Иди сюда, — поманил его пальцем с длинным острым ногтем незнакомец. Игнат

было воспротивился, но ноги сами сделали шаг. — Вспомни и посмотри мне в глаза,

— послышался приказ.

Юноша вскинул взгляд и словно зачарованный уставился в глубину карих глаз.

Память сама начала отматывать пленку событий назад, мелькая кадрами.

— Ясно. А теперь слушай меня и запоминай, как `Богородицу' или теорему Пифагора,

— если ты еще раз приманишь Лесс, попытаешься встретиться с ней и удержать, твоя

смерть будет выглядеть, как я, и не замедлит явиться. Запомнил?

Голос мужчины, казалось, проникал в каждую клеточку не то что сознания —

подсознания, и рождал глубинный трепет, переходящий в дрожь на физическом уровне.

Игнат вздрогнул, с трудом отвел взгляд от манящих, затягивающих в трясину страха

глаз:

— Кто вы такой? Что с Лесс? — прошептал парень и недовольно нахмурился, оттого

что не смог сдержать обуявшие его чувства и выглядеть достойно. Впрочем, что

предпринять и как именно он должен выглядеть, чтоб соответствовать слову — `достойно',

Игнат и сам не знал. Единственное же, что он понимал — Лесс и этот незнакомец

являются очень близкими людьми, причем настолько, что власть и право оного

неоспоримо для нее. Этот факт не вносил уверенности и покоя в его душу и,

соответственно, мешал здраво рассуждать.

— Неважно, кто мы, важно, чтобы ты запомнил: с нами тебе лучше не встречаться,

иначе рискуешь расстаться с жизнью. А она у тебя одна, человек.

Шепнул мужчина и выплыл из окна вместе с Лесс, растворился во тьме.

Игнат еще долго стоял статуей и тупо смотрел в ночь. Он даже не чувствовал

стылого осеннего ветра, фыркающего ему в лицо. До парня, наконец, дошло, что он

столкнулся с тем, что лежит по ту сторону привычной логики и анализа, сферы

мышления. Его любимая — Некто, живущая вне людского сообщества.

Мысли парня сначала разбежались, а потом сошлись к одному знаменателю:

— Я влюбился в вампира, — прошептал Игнат, оседая на пол.

Его попытки найти аргументы против столь возмутительно противоестественного

вывода закончились тем, что он заснул прямо на полу, когда солнце уже

поднималось над горизонтом.

Бэф, обнимая Лесс, влетел в зал, где собрались Варн, и, как ни в чем не бывало,

оглядел присутствующих:

— Не вижу Дейнгрина, — бросил Майгру, взглядом приглашая фужер с нектаром в

свою руку — Лесс он необходим сейчас почти, как утопающему глоток воздуха.

— Я здесь, друг мой, Бэфросиаст, — отвесил галантный поклон женской половине

населения Дейнгрин, вплывая в залу. — Как ни стремлюсь домой, но уйти, не

высказав благодарность за помощь и гостеприимство, не могу. Я и еще два клана —

твои должники, Бэф.

Тот кинул насмешливый взгляд на сородича — и что я должен делать с вашей

благодарностью? Рука же подала Лесс фужер:

— Пей до дна.

Дейнгрин медленно подплыл к паре и, оглядев пропажу, вздохнул:

— Говорят, погибший изгой — ее ногтей дело, — протянул задумчиво.

— Кто говорит?

— А это секретная информация.

Бэф улыбнулся, прищурившись:

`Ты старый хитрец… Говори, что хотел'.

`Слух о молодой и уже настолько сильной Варн быстро облетит кланы. Многие

захотят предложить тебе выкуп за столь знатного бойца'.

`Она не боец, она моя подруга'.

Дейнгрин отвел взгляд и погладил ногтем свои губы, размышляя над словами

Бэфросиаста. Тот приметил, что лепестки кузена полны нектара про запас, и

усмехнулся:

`Именно за этим ты и задержался: хочешь предложить выкуп первым'?

`Ну-у… можно попытаться'? — скорчил рожицу, выражая то ли сожаление, то ли

надежду.

`Нет'.

`Я так и думал', - качнул головой, помедлил и вкрадчиво заметил:

`Ты не пожалел яда для подружки'.

Бэф покосился на вздувшуюся ранку на шее Лесс, прикоснулся губами ко лбу любимой,

прося у нее прощение за причиненный вред поцелуем, и уставился на кузена,

пресекая дальнейшее развитие данной темы:

`Надеюсь, все'?

`Да, да', - развел тот руками и качнулся к Бэф: `Твое право никто не оспаривает.

Я лишь предостерегаю — твоя подруга становится заманчивым призом, несмотря на то,

что еще совсем дитя. Прими добрый совет — приобрети зеркало. Старый, испытанный

способ возвращения детенышей домой менее жесток и не так опасен для них'.

— Вон!

Дейнгрина чуть качнуло, волосы раздуло, непоправимо портя прическу.

— Понял, — выставил тот ладони и направился к окну.

— Коуст и Соувист помогут тебе, доставят изгоев к собратьям.

— Твоя доброта не знает границ, — кинул с насмешкой Дейнгрин, продолжая путь.

Бэф усмехнулся, провожая кузена взглядом, и, подхватив Лесс на руки, понес ее в

свою спальню. Близость любимой дарила покой и самое безоблачное настроение. В

таком состоянии Бэф был не способен воздавать по заслугам каждому провинившемуся

в клане.

`Все завтра', - решил он, усаживая Лесс в кресло.

Принялся раздевать ее, нежно касаясь каждой ранки, зализывать их, втирать нектар,

восстанавливая поврежденную ткань. И улыбнулся, вглядываясь в ее отрешенное лицо,

уложил в саркофаг и, крепко прижав к себе, зашептал:

— Спи, моя радость. Завтра ты вновь станешь собой и будешь гоняться за Урва,

раздражать Хоф, превратишь этот мрачный, покрытый мхом веков замок в полигон для

своих затей. Твоя душа забудет единственное, что еще тревожит ее — одиночество.

Пока мы вместе, нам не страшен его холод. А мы вместе на много, много веков…

Допрос шел третьи сутки.

Алиса тупо взирала на лейтенанта и силилась понять, чего он добивается, повторяя

свои вопросы два триллиона раз.

— Имя, фамилия?

— Алисия Сталеску.

— Личный номер?

— 231351.

— Что вы подложили сержанту?

— Петардные гильзы.

— Где взяли?

— Нашла.

— Какое сейчас время года?

А какое? Вроде бы весна…

— Какой день недели?

— Четверг.

— Уже пятница, Сталеску.

— Пардон…

— Фамилия вашей матери?

— Сталеску.

— Фамилия вашего отца?

— Сталеску.

— Кто дал вам гильзы?

— Никто.

Лейтенант вздохнул и сжал переносицу пальцами — устал служака. Хорошо — помолчит

хоть, а Алиса займет антракт сном. Ее глаза давно уже не слипались. На этом

допросе она научилась спать с открытыми глазами. Правда лейтенант раскусил ее и

в таких случаях отправлял в лицо девушки стакан холодной воды….

`Лучше б пить дал'! — Алиса очнулась и, хлопнув ресницами, слизнула языком капли

влаги с губ. Третьи сутки она не знает, чего хочет больше: пить, есть или спать?

Но догадывается, что ни того, ни другого, ни третьего ей не полагается.

Лейтенант налил еще стакан и залпом выпил, обтер губы тыльной стороной ладони и

присел на край стола:

— Знаешь, Сталеску, я чертовски устал от тебя, — протянул задумчиво,

качнувшись к девушке. — Но меня скоро сменят, а тебя — нет. Я поужинаю в

ресторане — утка по-пекински, крабовый салат, омары, кусочек шоколадного торта и

бокал шартреза. Потом приеду домой — не сам, водитель отвезет, приму душ, лягу

спать в мягкую постель в комнате с кондиционерами. А ты останешься в этой

вонючей камере дохнуть от жары, жажды и голода. И все из-за своего ослиного

упрямства… Как перспектива?

— Класс.

— Ладно, отмороженная, — прищурился лейтенант и вдруг гаркнул. — Встать!

Алиса с трудом поднялась.

— Сесть!

Села, вернее шлепнулась обратно.

— Встать!

Стокман дубль два? Ох, и богаты нацвойска подобными дуболомами…

— Сесть! Встать! Сесть! Встать! Отжаться!… Сесть!.. Продолжим: где вы взяли

гильзы?

— Нашла, — прохрипела Алиса.

— Где?

— Под вашей кроватью!

— Фу, рядовая Сталеску! Грубите старшему по званию? Еще одно вопиющее нарушение

устава…Как давно вы планировали убить сержанта Стокмана? Фамилии соучастников?

— Ничего я не планировала, никого не убивала, соучастников не приобретала.

— А ведь Стокман скончался, Алиса. Не далее, как два дня назад, ушел к предкам,

не приходя в сознание. Понимаешь, что это значит? Да, трибунал и расстрел.

Постараемся смягчить приговор, заменив его пожизненным, или будем упрямиться

дальше?

Алиса молчала: ей подходил третий вариант — отслужить оставшиеся десять месяцев,

пусть с тоннелями и даже пусть под началом Стокман, но отслужить и покинуть `дружескую'

территорию дивизиона навеки, вычеркнуть из памяти эти два года, как досадное

недоразумение, жуткий, но сон. Однако именно этот вариант ей больше и не светит.

— Значит, будем упрямиться… Хорошо. Фамилия?!

— Сталеску.

— Не слышу.

— Сталеску!

— Личный номер?

— 231351

— Кто вам помогал осуществить план убийства старшего по званию?

— Полковник Карлов и лейтенант Федосов.

Лейтенант, не сдержавшись, ударил ее по лицу. Алиса свалилась с табурета. Тяжело

поднялась, потрогала пальцами разбитую губу и исподлобья посмотрела на мужчину:

— Нервы сдают, лейтенант?

— Сядь, — поморщился Федосов, потер шею, отвернувшись к окну. — Мне еще не

доводилось бить женщин. Паршивое, надо сказать, ощущение… Но ты меня достала.

Взаимно — согласно кивнула Сталеску, возвращаясь на табурет.

— С минуту на минуту придет моя смена. Я знаю кто и не завидую тебе. Для него

ударить человека, что муху убить.

— Пугаете?

— Констатирую. Он лирику усопших поэтов тебе читать не станет и уговаривать не

подумает — выбьет информацию, причем ту, что нужна ему. Ты все скажешь,

подпишешь, согласишься с любым вздором буквально через сутки. Максимум. Причем

будешь рада взять на себя и чужие преступления… Что так смотришь? Думаешь, лгу?

Ничуть. Смысл? Он явится через четыре минуты — очень пунктуальный человек — и ты

сама убедишься в его выдающихся способностях. Вспомнишь еще лейтенанта Федосова

добрым словом… Три минуты… Выбор за тобой: общаешься со мной — а я, так и

быть, готов ради твоих прекрасных глаз остаться в этой неблагоустроенной сауне.

Жалко мне тебя — пропадешь ведь…Или будешь беседовать с монстром. Приятных

впечатлений не гарантирую, а вот самых отвратительных будет масса… Две минуты…

Ты явно стремишься в объятья костолома. Не терпится вкусить прелести сломанных

конечностей? Почувствовать себя на месте жертвы средневековой инквизиции и

узника гестапо? Твое право… Минута… Ладно, мое дело предложить, твое дело

отказаться.

Лейтенант слез со стола и принялся складывать дискеты, флэши, бумаги, приводя в

порядок документы. И не обращал внимания на Сталеску.

Алиса даже спать передумала. С долей страха смотрела на сборы Федосова и не

знала, что сказать: остановить? Смысл? Что она ему скажет?

Признаться? В чем?

Добровольно подписать признание во всех смертных грехах человечества?

Да, умеют особисты на психику давить. Ах, мастера! Нет уж, она как-нибудь

переживет уход Федосова и будет дальше придерживаться линии своих показаний —

авось, целой останется. А что там за монстрик лихого лейтенанта сменит, ей, в

общем-то, бирюзово в звездочку.

Дверь за спиной девушки с шелестом отъехала, и Алиса напряглась, чувствуя

невольный трепет.

— О, привет! — качнул ладонью Федосов, приветствуя напарника, который не

спешил предстать пред очи Сталеску, так и стоял за ее спиной. Лейтенант со

значением посмотрел на девушку, добавляя ей неприятных ощущений, и взяв кейс,

пошел на выход.

— Завещаю тебе расколоть этот грецкий орех, — бросил сменщику.

Алиса сжалась, услышав в ответ смешок, и приготовилась к спаррингу с циклопом,

не меньше. Изображать индифферентный спортивный мат или боксерскую грушу она не

собиралась.

Дверь с шелестом закрылась за Федосовым, и новый особист двинулся к столу

подозрительно медленно, словно специально тянул время, нагоняя еще больше страха

на рядовую. Еще бы — наверняка уже в курсе беседы и прекрасно видел, какое

впечатление последний спич лейтенанта произвел на подозреваемую. Вон сколько

жучков да камер по периметру помещения натыкано!

Сталеску почувствовала приближение нового тирана всеми аксонами нервных

окончаний. Низко склонив голову, покосилась на мужчину, остановившегося слева в

метре от нее — начищенные армейские ботинки, крепкие ноги — ни тебе шерсти,

когтей и хвостов, напророченных лейтенантом. Взгляд пошел вверх, к лицу

обещанного монстра.

— Привет! — широко улыбнулся Игнат Гнездевский, с насмешкой разглядывая

вытянувшееся от удивление лицо Сталеску. — Вижу, не ожидала.

Хмыкнул он, присаживаясь на край стола:

— Ужинала? Понятно — нет. Федосов садист тот еще.

Игнат нажал кнопку на поверхности стола и приказал:

— Обед на двоих и включите кондиционер! Ох, и парилка здесь, — качнул головой,

оглядев помещение.

— Ты?! — обрела дар речи Алиса.

— Я, — кивнул, заверяя Игнат.

— Но… ты…

Игнат, перегнувшись, открыл ящик стола и оптом сгреб в него весь состав

документальных нагромождений, потом ногой пододвинул табурет и жестом пригласил

девушку:

— Двигайся. Сейчас поужинаем и поговорим. О, кондишены заработали, — вскинул

голову вверх, осматривая пазы приборов, словно из них должен был повалить как

минимум дымок фреона.

Алиса зажмурилась от блаженства, когда прохладный воздух коснулся ее лица.

— Н-да-а, девушка, ваша живучесть делает вам честь. Я и двух минут в этой

парной без ущерба для психики не смог пережить.

Алиса хмуро уставилась на него:

— Ты кто?

— Ну, вот, еще не покушали, а уже к делу! Как скажешь… Да, ты двигайся к

столу, что сидишь посреди комнаты, как мухомор на пригорке? Давай, будь как дома,

но понятно, не забывай, что в гостях. То есть: ноги на стол не возлагать, в

салфетки для монитора не сморкаться, — усмехнулся Игнат.

— Весело тебе? — оскалилась в ответ Сталеску, умиляясь его беспринципности, —

какие славные вояки у нас в отделе расследований обитают — сами преступления

планируют, сами расследуют. Не служба — сказка!

— А я не особист, Алиса, я своновец. Неужели еще не поняла? — почти с

нежностью посмотрел на нее Гнездевский.

— Ах, вот как… Да, куда уж нам. Был рядовой, теперь — лейтенант, а в свете

открывшихся фактов можно смело предполагать звание капитана.

— В точку, — кивнул тот и слез со стола, увидев двух дежурных с подносами на

перевес, застывших у входа. — Прошу сюда.

Ужинали молча. Алиса, несмотря на зверский аппетит после трехдневной голодовки,

впихнуть в себя все содержимое комплексного офицерского ужина не смогла, да и

вопросы мучили сильней голода — хотелось пищи, но для ума и желательно с

внятными пояснениями.

Она решительно отодвинула поднос, уставилась на Игната:

— Ну, и зачем я нужна СВОН?

— Абсолютно, — отрицательно качнул головой мужчина, тщательно пережевывая

бутерброд с икрой.

Алиса растерялась — вывод, к которому она пришла, был, по ее мнению, единственно

верный. Ан нет. Тогда зачем этот своновец крутился вокруг них с Люцией?

— Маликова?

Игнат закатил глаза к потолку и вновь отрицательно качнул головой. Проглотил

пережеванное, взялся за чай. Сталеску еле сдержалась, чтоб не отобрать у него

стакан и не потребовать объяснений.

— С чего ты вообще решила, что вами заинтересовался СВОН?

— А зачем ты тогда ламбаду вокруг нас танцевал, вербовал в ряды камикадзе?

— А с чего ты решила, что вокруг вас? У меня свое задание было, не имеющее к

вам ни малейшего отношения. Пошел пописать, а там две красотки со швабрами.

— Твое задание было пописать в местном сортире во благо Отечества? Ни себе фига,

какая сложная задача! За нее, наверное, капитанские лычки и получил? — ехидно

скривилась девушка. Игнат фыркнул и чуть не подавился чаем от смеха. Отодвинул

стакан и, сложив руки на столе, с улыбкой воззрился на Сталеску.

— Ты чудный экземпляр острозубой стервочки. Но таких у нас хватает, так что

сильно не резвись, мне ведь в ответ покусать несложно. Практика большая.

— Слышала, ас. Вы еще мастер полотер и гипнотизер-оратор.

— Расскажи это полковнику, может, проникнется и майора присвоит?

— Да, видала я твое начальство…

— Правильно, даже знаю где — далеко, глубоко, со всеми вытекающими

последствиями, — Игнат нажал кнопку вызова дневальных, насторожив Алису. Она

молчала, пока не убрали со стола. — Так-с, ну, что, поговорим девица- красавица?

Гнездевский в раздумьях отстукал пальцами по опустевшей поверхности стола пару

тактов и включил компьютер:

— Не знаю, удивлю ли тебя, но…в фекалиях ты по саму белу шейку. Подруженька

твоя сдала тебя со всеми пунктами. Ну, не просто так понятно, за реабилитацию и

комиссацию. Вещички на выход собирает. Во-от… снимает перечисленное на счет за

потертый фейс. Глянь, если не веришь, — мужчина повернул ноутбук к девушке. На

экране был счет Люции Маликовой, значительно обогащенный и сейчас убывающий.

Цифры стремительно менялись, пока не сошли к нулю.

— Оп-па! — развеселился Игнат и, словно издеваясь, с насмешкой посмотрел на

девушку. Алиса и хотела бы не видеть, не знать, не верить, да факты мешали.

— Фальсификация, — из упрямства буркнула она, прикусив губу, и запретила себе

думать о Люции плохо, чтобы ей еще ни показали, ни рассказали. — Я и не такой

фильм могу снять.

— Как скажешь, — пожал плечами Игнат. Та легкость, с которой он согласился,

усугубила отвратительное состояние Алисы. Она зло уставилась на него:

— Что ты хочешь?

— Ничего. Вопрос не ко мне. Переверни — что хочешь ты?

— А ты джин?

— Почти, — Гнездевский всем корпусом развернулся к девушке и начал вещать. —

Давай реально посмотрим на ситуацию: положение твое с любой стороны смотри — не

позавидуешь. Стокман мертв, и все улики, показания свидетельствуют против тебя.

По ним следует, что ты задумала убийство, давно и планомерно шла к его

исполнению. Причина ясна, и в общем-то… с точки зрения тех, кто был в курсе

ваших трений с сержантом, понятна, даже в какой-то степени, возможно, и

оправдано. Но трибуналу сентенции не нужны, у них на руках будут факты: ты

спланировала убийство человека, который исполнял свой долг и усиливал контроль в

ответ на твои эскапады. В свете всяческих бумажек: показаний и характеристик

следует, что он — ангел, а ты — исчадие ада. Отмороженная девица, хамка,

хулиганка. У него чистый послужной список, благодарности и прочее, у тебя —

приводы, характеристика… на вурдалака приятственее будет. Короче, приговор

ясен еще до начала слушанья дела: нарушение территориальной собственности

гражданина и должностного лица, издевательство над старшим по званию,

игнорирование его приказов, срывы занятий, грубость по отношению к сослуживцам,

воровство — где вы прибамбасы брали? Ага, с оружейного склада, из учебки…

— Ты дал…

— Я? Да ни боже мой! Я вообще в природе не существую. Далее — сознательное

уничижение авторитета служащего ОНВ и подрыв в его лице лучезарного облика всех

национальных войск, соответственно. Всего перечисленного хватает на двадцать лет

штрафных исправительных работ без смягчения приговора. А если добавим

сознательное, хорошо спланированное убийство… — Игнат развел руками. —

Расстрел однозначно, вне зависимости, признаешь ты себя виновной или нет. Вина

все равно уже доказана, зафиксирована и лежит под моей ладонью.

Алиса угрюмо молчала — а что скажешь?

— Давай так — сейчас ты отправляешься в камеру и думаешь. Крепко думаешь… дня

два. Больше дать не могу, этот срок — фантастика. И мыслишь в одном направлении

— хочешь ли ты умереть во цвете лет из-за гнилой подружки и дурного сержанта?

Что тебе милей в свете данного выбора — превратиться в постановление о расстреле,

в уведомление о, прямо скажу, паршивой смерти, что уйдет в родной дом, или

написать рапорт о принятии тебя в ряды СВОН, где тебя научат, не размениваясь на

мелочи, применять силы на благо Отечества. А чтоб не возникало сомнений, и ты не

навесила мне еще одно внеочередное звание — мастера по развешиванию макаронных

изделий на уши, я советую тебе ознакомиться с одним документом.

Игнат порылся в ящике стола, куда скидал бумаги и флэши, вытащил пластиковую

папку:

— Вот он, милый! Возьми, почитай. Весьма поучительная информация.

Девушка нехотя взяла листы, принялась читать, и чем дальше вчитывалась, тем

сильнее менялась в лице:

`- Лиса, извините, Алиса Сталеску, давно задумала убить сержанта. Мне трудно

вспомнить, когда она первый раз сказала — `я его убью! Но это точно произошло в

первый год службы под его началом. Алису выводило из себя буквально все, чем нам

приходилось заниматься. Она постоянно ворчала, критиковала и службу, и

начальство, и устав, а сержанта возненавидела за одно то, что он не давал нам

послабления. Я не придавала значения ее выпадам, думала — устала, постепенно

втянется в режим и все пройдет, но постепенно разговоры об убийстве стали

напоминать паранойю. Она говорила об этом каждый день и даже не раз просила меня

помочь. А потом попросила постоять на углу дома сержанта, чтоб она могла в его

отсутствие беспрепятственно проникнуть в дом и заложить взрывчатку. Я отказалась

и… подумала, что она бредит. Я и мысли не допускала, что ее угрозы воплотятся

в жизнь. Поэтому не доложила сержанту о том, что задумала Сталеску… Да, и

откуда она могла взять взрывчатку?…

— Вы знаете, отчего погиб сержант Стокман?

— Говорят, от взрыва…

— Он чистил оружие. Вставил обойму и ушел к праотцам. Один патрон в связи с

несоответствием калибра и особым видом детонатора сработал, как мина. Началась

цепная реакция. Весь арсенал в доме сержанта взорвался.

— Вы хотите сказать, что она все-таки поменяла патроны и заложила мину в доме

сержанта?

— Именно. Ваша подруга…

— Какая же она мне подруга после подобного преступления?

— Не верю! — Алиса брезгливо отбросила листы от себя. — Сочинение рядового из

особого отдела. Практикуются юнцы, да? Или подобный пасквиль прерогатива

тренировочных занятий СВОН?

— Алисия, а какой мне смысл чернить твою подругу? — поддался к ней Гнездевский.

— Не знаю, — совершенно расстроилась она.

— Может, Маликова замешана в преступлении, а? — подозрительно прищурился

капитан.

Алиса сжала челюсти, опустила взгляд.

— Ясно-о-о, — протянул тот, — женская солидарность. Хор-рошая вещь. Одна

топит, другая в ответ и `мяу' не скажет. Ну, дело твое.

Игнат нажал кнопку, вызывая караульных:

— Двигай в камеру думу думать. Ежели раньше в ум войдешь, позовешь. Я не гордый

— приду, — широко улыбнулся ей в лицо и, придвинувшись, положил ладонь на

колено девушки.

— За что ж такая честь-то, а? — в упор посмотрела на него Сталеску.

— О-о! Ну и взгляд — валькирия! Не пугай ты меня, а то ведь энурез заработаю,

спишут, — замахал тот ладонью, улыбаясь во всю зубную наличность.

— Что ж ты такой веселый? И заботливый. Что хочешь? — качнулась к нему Алиса.

— А сама не понимаешь? — качнулся к ней и Игнат: во взгляде больше не было

смеха. Он стал острым, пристальным.

— Тела? — выдохнула ему в лицо Сталеску.

— Зачем мне твое тело? У меня этих тел — три взвода. Живу, как падишах.

— Тогда что? Только не говори мне, что у тебя врожденная доброта и альтруизм в

генах из поколения в поколение передаются и вообще ты святой бессеребренник.

— Почти в цель. Да, и что с тебя возьмешь, кроме того самого тела, что мне без

надобности? Нет, фигурка, конечно, у тебя… — Игнат задумчиво погладил колено

девушки, — симпатиш-шная. Но я лучше видал и имал, — вскинул взгляд, в котором

непонятная тоска смешалась с почти осязаемой нежностью. — Нравишься ты мне,

Лиса, есть в тебе то, что не в каждом и при тщательной проверке найдешь —

стержень. С виду юная чаровница, барышня — гимназистка, а на деле зубы сломаешь.

— Вот и побереги премоляры.

Игнат хмыкнул:

— Давай дружить, а, Алиса? Я тебе в такую сказку устрою, что все маликовы и

стокманы от зависти портупею съедят.

— Еще одной в гарем али Гнездовского?

— Зачем? С твоими-то данными ко всем? Ты у меня по спецпредложению пойдешь, как

суперагент. Таких дел с тобой натворим…. Я раз предлагаю, девочка, кто

соглашается — не жалеет.

— А кто не соглашается?

— Ответ придумай сама.

Алиса внимательно посмотрела в зеркально чистые глаза капитана и попыталась

найти причину его лояльности и явного расположения к ней. Но куда шестерке

понять туза? Однако жить хочется любому существу и желательно хорошо жить. А для

этого Алисе нужен покровитель, иначе не выбраться, не всплыть и не выгрести.

Этот хитро сделанный своновец подходил на роль буксира и спасательного жилета за

неимением других вариантов. К тому же был приятен и внешне и внутренне — не хам,

не дурак, да еще веселый и необидчивый.

И все же Сталеску не торопилась сказать `да', надеясь за те два дня, что с

барского плеча кинул ей на раздумья капитан, разгадать его игру и хотя бы

иллюзорно просчитать варианты будущего, что ей сулят его сладкие речи. Также

наметить входы, выходы и запасные аэродромы, что, возможно, у нее есть в

сложившейся ситуации.

— Ладно, пан Гнездовский, очаровали вы гимназисточку. Подумает она на досуге о

вашем нерукотворном образе спаса.

— Люблю умных баб, — кивнул Игнат, нажал кнопку вызова охраны второй раз.

Дверь тут же распахнулась. — Проводите рядовую Сталеску.

Ее словно специально провели мимо корпункта, где стояли отслужившие в ожидании

транспорта, что доставит их на чартер до дома. Среди них была Люция.

— Маликова! — окликнула ее Сталеску в порыве. Та даже не повернулась.

Алиса пока не видела подругу в новенькой форме, при всем параде, готовую

вылететь домой, не верила до конца в то, что она подставила ее намеренно,

предала. А тут дошло, душу скрутило от ярости и обиды. Девушка рванула от

конвойных в сторону корпункта и толкнула Маликову:

— Я к тебе обращаюсь!

Та вперила в нее злобный взгляд, в котором не было и крохи прежних добрых чувств,

дружеских отношений. Алиса застыла, словно встретилась с гремучей змеёй.

Конвойный, подлетев, схватил Сталеску за плечо и силой потащил к комендатуре. И

та пошла, автоматически переставляя ноги, а сама все оборачивалась на Маликову,

вглядывалась в ее лицо и не видела той Люси, что была ей лучшей подругой долгие,

долгие годы. Алисе хотелось возмутиться, заплакать, воззвать к прожитым вместе

дням, неделям в том аду, что уже закончился для нее ценой жизни двух человек:

Сталеску и Стокман.

— Гадина ты, Люська, — прошептали губы.

Та, видимо, прочла, поняла и презрительно усмехнулась в ответ. Плевать мне на

тебя и на все то, что ты думаешь обо мне, — говорил ее взгляд: я домой лечу, а

ты гори здесь синим пламенем хоть в тоннеле, хоть в печи крематория!

`А может, вложить ее? Испортить настроение'? — мелькнула шалая мысль и тут же

погасла. Алиса свесила голову и побрела своей дорогой на личную Голгофу.

Горько, больно, но она сильная, сможет, выдюжит, а Люция… Бог ей судья и палач

— судьба. И она. Если доживет и выживет — свидятся. Выживет. Примет она

предложение Гнездовского — куда теперь деваться? Тем более, должок образовался

подружке любимой…

Кому-то должной быть Алиса не любила.

Глава 10.

Ей на шею словно накинули огненное лассо, а в глаза насыпали битого стекла.

— Лесс, очнись! — занозой вошел в ухо чей-то обеспокоенный голос. Она с трудом

разлепила веки и, щурясь, уставилась в карие глаза:

— Бэф, — прошелестело, как опавшая листва. Это ее голос?

— Лесс посмотри на меня, Лесс! — требовал Бэф.

Она застонала, оглушенная его яростным шепотом, и вдруг поняла — ей больно!

Глаза распахнулись от удивления — это жгучее чувство в шее, что не дает ей

дышать полной грудью, слепит сознание и плавит мозг — и есть боль?

— Мне больно, Бэф, — растерянно прошептала она ему в лицо, не веря самой себе.

Бэфросиаст насторожился, зрачки стали большими, зовущими в холод мрака, в

спасительную прохладу небытия. Лесс закрыла глаза, уткнулась лбом в плечо вожаку.

А тот осторожно дотронулся до раны на шее. Она увеличилась за ночь, края

разошлись, открывая взору желтые капельки гноя, вокруг отек, покраснение.

— Не может быть… — прошептал Бэф и встряхнул Лесс, заглянул ей в лицо. — Ты

же Варн…

— Я Варн, — послушно повторила она. Бэфросиаст качнул головой, с минуту думал

и вот, подхватив девушку на руки, полетел в горы.

Она была уверена — Бэф принес ее сюда, чтоб убить. Эта мысль не вызывала ни

малейшего трепета, ни сожаления, ни страха, ни единого шевеления в душе. Лесс

смотрела, как вожак роется снегу, и надеялась на то, что он перестанет, наконец,

изображать собаку и приступит к исполнению своего долга. Все правильно — больные

и убогие стае не нужны. Правда, она не ведала, бывают ли те и другие, и не

слышала о том, но может быть, потому и не знала, что такие исчезали только

появившись? Их вот также относили в горы, на самый верх, укладывали на камни и…

Бэф что-то откапал, вскинул взгляд на Лесс. Шагнул и сказал, склоняясь над ней:

— Варн не болеют, не знают страха и не боятся смерти. Среди нас нет ни трусов,

ни больных.

Но что же тогда со мной? — хотела спросить Лесс, но вожак приложил пучок

пожухлой травы с искрами льда на желтоватых листьях к ране на шее, и Варн лишь

зашипела, забыв мысль. Минута, другая — боль прошла, отступила вместе с

вопросами и ответами и памятью о себе.

— Вот и все, — вздохнул Бэф, но облегчения в его голосе Лесс не услышала.

— Ты не доволен? Я огорчила тебя?

— Нет. Сейчас мы вернемся в замок, и ты будешь спать. И никогда ни кому не

скажешь о том, что с тобой сегодня случилось, — сказал он, вглядываясь в ее

зрачки. Лесс хотела возразить, заверив, что у нее все хорошо, и спать она совсем

не хочет, но вместо этого сладко зевнула, доверчиво прижалась к груди Бэф. Рука

вожака накрыла ее щеку в тот момент, когда Варн заснула.

Бэф же еще долго сидел на камнях, обнимая девушку, и думал — не рано ли он

радовался? Что ему теперь делать? И сколько ни рылся в памяти в поисках подобных

случаев, не мог найти аналогов. Варн — это Варн, человек — это человек, а как

быть с тем, кто не является ни тем, ни другим? Как помочь и от чего беречь?

Почему Монгрейм не рассказал ему о подобных случаях?

Кто бы знал, что получится именно так, а не иначе?

А если поискать ответы в библиотеке? Недаром он собирал книги — среди

литературного мусора попадались здравые мысли, и истина, завуалированная под

мистику и фантастику, нередко помогала ему, открываясь с совершенно неожиданной

стороны.

Бэф улыбнулся, поцеловал Лесс в висок:

— Ничего, человек загадал загадку, человек ее и разгадает. Выход есть всегда.

У одиночных изолированных камер для штрафников есть свое преимущество: в них

царит тишина и покой. Никто не орет `подъем'! Не заставляет отжиматься, стоять в

карауле, пробираться тайными тропами к заветной вещице, которой цена горсть

снега в пургу. Здесь живет уединенное размышление, тщательно охраняемое стенами,

полом и потолком. Три раза в день открывается люк-отсек, чтоб заключенный мог

питать мозг, уставший от дум.

Сутки из двух, отмерянных капитаном, Алиса проспала, убаюканная непривычной

тишиной. Вторые потратила на воспоминания. Она прощалась с собой вчерашней, и

это расставание было настолько мучительно, насколько тревожно и туманно было

будущее новой Алисы. Впрочем — Лисы. Хватит с нее зазеркалья глупых фантазий,

беспочвенных надежд и веры в то, чего нет и быть не может на свете. Мир оказался

не настолько красочным, как рисовала его детская наивность. И это также вызывало

острое чувство сожаления.

Но жизнь идет дальше, страница юношеских иллюзий перевернута, только и всего.

Новая страница, возможно, не богата цветными веселыми картинками, но зато более

монументальна в основе предложенного текста. Алиса напишет его сама, а другие

пусть думают, что напишут они.

Где-то она слышала, что жизнь — это игра, правила которой постоянно меняются.

Раньше она этого не понимала, а сейчас не только поняла, но и приняла. Правила

сменились — теперь она одна, сама за себя и, как и куда погребет, так и выгребет.

Надеяться же на течение не стоит — берег, к которому оно ее прибивает, не ласков.

Нет уж, `там хорошо, но нам туда не надо'. Придется идти курсом СВОН,

прицепившись к авианосцу Гнездевскому…

Он явился без приглашения после ужина. Прошел в камеру и сел на лежак, рядом с

Алисой. Уставился на нее, напустив в глаза тоски:

— Ну, таки что?

— Ну, таки — да.

— Ага? — обрадовался капитан. — Надумала?

— Соблазнилась перспективами, — и вздохнула, игриво поглядывая на мужчину. —

Ваши глаза лишили меня всяческих колебаний. Я готова за них на подвиг.

— У меня и других достоинств немало.

— Верю, потом предоставите список, ознакомлюсь.

— С иллюстрациями?

— И желательно в натуральную величину.

— Значит, работаешь подо мной? — поддался к ней Игнат.

— Интригующая постановка вопроса. Под вами, пан, но визуально — руками не

трогать.

— Жаль, — с притворным огорчением вздохнул капитан. — Хорошо, моя

очаровательная недотрога, как скажешь. Но надежда-то есть?

Алиса рассмеялась. Игнат же отстегнул портативный компьютер от поясного ремня,

открыл нужный документ и повернул дисплей к девушке:

— Ознакомься и подпиши.

— Мой рапорт? Разве я писала его десять дней назад? — выгнула бровь Сталеску,

внимательно перечитав документ, — Ты не сомневался, что я напишу его?

— Звучит, как обвинение. Да, Лиса, не сомневался, говорю же, нравятся мне умные

женщины, я их чувствую за много миль. Главное, чтоб ты потом не поглупела.

— Такое бывает? — пытаясь шутливым тоном прикрыть неприятное ощущение, что

возникло от осознания, что ее давно просчитали.

— Бывает. Ля мур в голову ударит и все — среднестатистическая погремушка. Куда

что уходит? Подписывать-то будешь? — протянул электронный карандаш. Алиса со

вздохом взяла и подписала.

— Прекрасно, — захлопнул компьютер капитан. — С днем рождения, агент Лиса.

Когда планируешь покинуть каземат и приступить к службе в стройных рядах нашей

гвардии?

— Это зависит от меня?

— Ну-у-у… могу я своему человеку послабление устроить? Ты ведь теперь мой

человек? — губы изгибала улыбка, но взгляд был серьезен.

— Твой, — кивнула Алиса, щурясь на его физиономию: ох, и прыток капитан. Для

нее это хорошо или плохо? Пока по всем показателям — первое, но с такими людьми

не знаешь, когда нагрянет второе. — Сутки отоспаться дашь?

— Дам. Здесь, конечно, не люкс, но тихо.

— Для отдыха в самый раз. Потом опять: Отбой! Подъем!

— Опять, — согласился Игнат, — и в более жесткой форме. Учится, будешь. Но

перед тяжелой работой нужен хороший полноценный отдых — в этом ты права. Как на

счет песка, океана и винных коктейлей под музыку бриза?

— Сказка.

— Сказка обычно в десять страниц укладывается. Вот десять дней я тебе и устрою.

Алиса недоверчиво посмотрела на Гнездевского: юмор у вас — не каждому по плечу.

Тот по-свойски обнял ее:

— Я ж тебе говорил, чаровница ты моя, держись Гнездевского, он своих людей

холит и лелеет.

— Как же расследование, трибунал…

— Какой трибунал? — натурально удивился капитан. — Ты что убила кого-то?

Алиса растерянно хлопнула ресницами:

— А-а… Но…

— Ты доблестный своновец уже десять дней. А что у них здесь взрывается и кому

что сносит — тебя уже не касается. Расслабься. Предвидя ваши вопросы и вполне

понятные подозрения, хочу подарить на память три пустышки, — Игнат вытащил из

кармана две гильзы и знакомый патрон с красной полосой. — Возьми.

— Люция?

— Уехала домой. Жаль, я б ее потряс, но… дело уже закрыто. Она выкинула

гильзы в кусты у лазарета. Паршивая у тебя подруга, Лиса. Советую на будущее

друзей тщательнее отбирать. Ладно, отдыхай, а завтра прощайся с дивизионом. Ужин

тебе из офицерской столовой пришлют. И вот еще, — Игнат подал ей маленькую

золотистую трубку телефона. — На всякий случай. Мало ли, передумаешь к утру

здесь париться, звякнешь мне, вытащу и умчу в теплую сказочную страну. Номерок

мой вбит. Мамаше, кстати, отрапортовать не мешает, волнуется, наверное,

родственница, а там еще подруженька твоя явится и что от большого сердца

наплетет, сама понимаешь. Можешь смело ставить мать в известность, что отныне

являешься курсанткой СВОН.

— Конкретнее суть службы объяснишь? На что я подписалась?

Капитан хитро прищурился:

— На честную службу нашему Великому Отечеству.

— Подробности? — Игнат лениво повернул голову к Алисе. Они оба сидели в

шезлонгах на берегу океана, нежились на солнышке, потягивали коктейли и

наслаждались уединением и тишиной.

— Да. Через три дня сказка закончится и мне хотелось бы знать, к чему

готовиться. Ты ведь до сих пор ничего не объяснил мне, — Алиса не скрывала

любопытства. В принципе оно мучило ее давно, но те тепличные условия, что после

жесткой дрессуры в ОНВ показались ей Эдемом, расслабили ее, размягчили готовое

зацементироваться в своей ожесточенности сердце и отодвинули на второй, а потом

и третий план недавнее прошлое, мысли о казавшемся таким же далеким — будущем.

Игнат немало способствовал тому: был очарователен, галантен, мягок и обходителен,

обворожителен в своем остроумии и нежен в постели. С ним Алиса поняла что

потеряла, что значит наслаждение. Игорь, предавший ее в самый трудный час, уже

не взывал к мести, не вспоминался злым словом и не тревожил по ночам во сне. Он

превратился в быль. Те дни и ночи, что она проводила с ним, та детская

привязанность казалась теперь настолько незрелой и оттого ненастоящей, что

сейчас Алиса готова была позвонить Игорю и искренне сказать спасибо за то, что

он ее бросил.

Игнат улыбнулся ей:

— Я ждал, когда ты отдохнешь. Это ведь тоже наука — отдыхать. Одному достаточно

часа полноценного сна, другому и полгода таких райских условий мало. Релаксации

тебя тоже будут учить, как и многому, многому другому. Через год, если наука

пойдет на пользу, ты станешь супер классным специалистом, и цены тебе не будет.

— Хочешь сказать, мне будут хорошо платить?

— Настолько хорошо, что ты и представить не можешь. Уже сейчас на твой счет

упала энная сумма. Еще столько же упадет, если ты оправдаешь мои ожидания, и к

концу года будешь готова к выполнению первого задания. За каждое дело капает

отдельная сумма, а также звание и прочее.

— А конкретно?

— Пока ты со мной, ты прикрыта со всех сторон и фактически неприкосновенна,

потому что тебя в принципе нет.

— Человек-невидимка?

— Для общества. Корочки, пластиковую карту и карту страхования получишь вместе

с обмундированием и личным номером на месте. Курировать тебя будет мой человек —

сержант Тропич. Он со странностями, но подчиняться ему будешь, как мне —

безоговорочно. Не вздумай ему устраивать `рождественские подарки', как Стокман.

Во-первых — не пройдет, во-вторых — чревато. Он берет на обучение не больше

десяти человек в год. Проводит огранку с мастерством ювелира и выдает такие

алмазы, что равных нет. Он научит тебя тому, что ты не получишь и в практикуме

по самым навороченным программам.

— Сколько я буду под его началом? Год?

— Если управишься раньше, соответственно раньше выйдешь из-под его контроля.

— И буду получать энные суммы?

— О-о, ты так меркантильна?

— Расчетлива. Можно как-то оформить счет на маму, чтоб не я, а она получала?

Мне в принципе много не надо, СВОН обеспечит, правильно?

Игнат внимательно посмотрел на девушку:

— Тяжело матери?

Алиса вздохнула:

— Да, как сказать, лишней энная сумма не будет, — подозрительно посмотрела на

капитана. — Притворяешься, что ничего не знаешь? Наверняка уже все грязное

белье Сталеску до седьмого колена через высокочастотную аппаратуру пропустил.

Игнат хмыкнул:

— Почти в точку. А что делать? Работа такая, и потом, ты ведь в СВОН зачислена,

а к нам абы кого не берут. Не просто в СВОН, Лиса, в отдельный спецдивизион,

бригаду по особым поручениям.

— Это как?

— Так. Всему свое время. Оправдаешь мое ожидание, пройдешь спецкурс, тогда и

узнаешь. Ну, а нет…Посмотрим.

— Я пройду, Игнат.

— О, слышу нотки тщеславия! А мне нравится. Человек должен стремиться к самым

высоким целям, по низинам оно лягушкам хорошо, а мы — венец природы, человеко-царь.

Алиса пожала плечами:

— Да, мне сейчас, собственно, однородно — человеко-царь, человеко-зверь, мне

маме помочь надо, трудно ей одной. Четверо нас у нее. Папка очень детей любил… —

Алиса с тоской вспомнила отца и себя, глупую эгоистку, что не ведала печалей, —

его нашли мертвым у дома. Никто не мог сказать, отчего он умер. Как-то все в тот

год словно в пропасть сорвалось. Мама плакала по ночам, а днем ровная, спокойная

— нас поддерживала. Я не понимала этого, считала лицемерием. А она за нас

боялась, о нас думала. Младшие-то еще слушались, а меня понесло.

— И несло до трибунала, — хмыкнул Гнездевский, но тут же поцеловал ей руку,

извиняясь за насмешку.

— У тебя семья есть? — задала Алиса самый банальный в мире мужчин и женщин

вопрос. Эту тему она не задевала, но очень хотела узнать хоть что-то о капитане,

то ли в надежде, навеянной неотжившей еще наивности, то ли в желании упокоить

разыгравшееся воображение почти влюбленной женщины. Но скорей всего, чтоб

поставить точку, не ждать, не надеяться, а значит, не болеть, не множить раны и

обиды, не добавлять себе сложностей.

— Жена Агнешка, — кивнул Игнат и отвернулся.

— А дети?

— Сто пятьдесят человек, — капитан резко поднялся и пошел к бунгало. Алиса

задумчиво посмотрела ему в спину: а в семье капитана, видать, не все гладко.

Глава 11.

Она почувствовала, что он собирается покинуть ее, и застонала, впилась ногтями в

плечо, невольно удерживая, того, имя которого еще было скрыто туманом сна и

образ размыт негой блаженного покоя.

— Бэф, — звал чей-то голос.

Лесс открыла глаза и увидела лицо Бэфросиаста: `отпусти меня, малыш'. Варн

мгновенно вспомнила, кто перед ней, и выпустила предплечье вожака. А потом

посмотрела на незваного посетителя их спальни:

— Таузин? — почему у нее такое чувство, что она не видела его пару веков, не

меньше?

Тот покосился на нее и принялся докладывать вожаку новости, вернее, одну новость,

но настолько важную, что Лесс окончательно проснулась и села на край саркофага,

удивленно взирая на брата.

— Рыч увидел его на рассвете. Человек идет сюда, причем прячась, но явно не от

нас. Пару раз он пускал по ветру шепот, как это делают наши братья — Бэфросиаст.

Нас это насторожило, мы не стали его пугать. Нектар его не привлекает.

— Кто он такой? — нахмурился Бэф, успокаивающе придерживая Лесс за плечо.

— Профессор Зелинский. Член совета старшин города и тайный агент СВОН. Он

правит Бэф.

Тот кивнул — понял. Он вспомнил седовласого, довольно грузного старика,

монографии которого хранились в его библиотеке.

— Ты уверен, что он намерен посетить развалины замка?

— Через час у нас будет возможность спросить его об этом лично. Он почти у

ворот, пытается с помощью древнего альпинистского снаряжения преодолеть ущелье.

— Безумец. Какая же надобность подвигла его на подобный героизм? Ему что-то

около семидесяти лет. Для человека довольно преклонный возраст. Во всяком случае,

для похода в горы и сдачи альпинистских маршрутов на категорию, он староват.

— Может, он не в своем уме? С ними подобное случается.

Бэф фыркнул — судя по тем работам, что старик выпустил год назад, он более чем

разумен, а судя по тем перлам, что выдавал три месяца назад — адекватен.

— Пойдем, посмотрим, малыш? — обернулся он к Лесс.

Та с готовностью закивала: голод, конечно, ее печалил и фужер нектара

интересовал больше, чем очередной гость, но жгучее ощущение в шее, что возникало,

стоило только выпустить руку Бэф, отодвинуться от него, мутило разум и мешало не

только думать о чем-то, но и видеть окружающие предметы. Они кривились,

расплывались, словно преломленные в кривом зеркале, и сознание плыло по их

кривым силуэтам, скользя в жерло пламя, что горело в шее.

— Что со мной? — пальцы потянулись к сонной артерии.

— Ничего, потерпи. Держись рядом, — мягко отстранил ее руку от шеи Бэф, не

давая коснуться воспалившейся ранки, и обняв, подвел к окну. — Где он, Таузин?

— Слева. Во-он точка на краю… Там наши — Тесс, Рыч, Смайх, Мааон.

— А Хоф и Ойко? — как бы невзначай спросил Бэф, но Варн уловил сталь в голосе

и понял, что вожак не доволен этими двумя.

— Хоф читает, а Ойко с Гаргу на охоте.

Бэф прищурился на точку вдали и хмыкнул:

— Нашествие гостей? Не зачастили ли к нам незваные посетители? Пойдем, узнаем,

что ему надо до того, как он свернет себе шею.

Они вылетели из окна и направились к профессору.

— Ты его знаешь? — несмело спросила Лесс, заглядывая в глаза Бэф: не рассердил

ли его вопрос?

— Встречались пару раз, — нехотя разжал он губы.

Ночь освежила Лесс. Боль прошла и забылась, а некоторый дискомфорт в области шеи

стал привычным, почти таким же естественным, как зуд в ногтях, когда видишь

жертву и хочешь насытиться ее нектаром. Варн обрела былую резвость и уверенность,

отделилась от Бэф и оглядывала окрестности в поисках достойной жертвы. Если б не

воля вожака, что влекла ее за ним, как нитку за иголкой, в сторону скал, на край

ущелья, что мог предложить ей лишь бесполезно потраченные минуты нетерпеливого

ожидания перед ужином, Лесс бы взметнулась вверх и полетела к городу, как самый

быстрый самолет. Там было вкусно, там было весело, там было интересно. Что-то

еще манило ее в дебри бетона и пластика, в немоту неоновых вывесок и

голограммных проспектов. Она бы разобралась, узнала — что? Но вожак был против

прогулки, против охоты. Почему ему нельзя перечить?

Бэф, видимо, уловив ее игривое настроение, просто посмотрел на Лесс, и та, уже

готовая рвануть в сторону города, смиренно потупилась и чинно поплыла рядом с

вожаком, больше не помышляя об ином пути. А любопытство, присущее любому

существу, чуть скрасило недовольство от отсрочки охоты и ужина. Впереди уже

четко угадывались очертания человека. Еще пара десятков метров и, бесшумно

зависнув над обрывом, за плечом Бэф, Варн смогла рассмотреть того, кто решил

нарушить их покой и вызвал недоумение у вожака и у всей стаи.

Грузный седовласый старик, тяжело дыша, наматывал толстую веревку на локоть и

шевелил губами, еле слышным шепотом перечисляя себе надуманные причины

необходимости продолжить путь. Нектар старый, невкусный да еще и не раз

использованный — чем этот никчемный человечек мог привлечь внимание вожака?

Лесс скривилась — просто пугнуть его нельзя было? Теряй теперь время из-за

глупости какого-то путешественника, а в это время братья уже охотятся, веселятся.

Бэф приземлился на крайний от ущелья валун и замер, выжидательно уставившись на

старика, справа на выступ скалы сел Таузин, слева замерла Лесс, прикидывая, где

б и ей расположиться с тем же комфортом, что и помощник вожака. Поняла, что

негде, и недовольно зафырчала. Этот звук привлек внимание мужчины. Он вскинул

взгляд и застыл, увидев троих незнакомцев. Потом затравленно огляделся,

засуетился и, подслеповато щурясь на Бэф, начал пятиться. Маневры человека

позабавили Лесс, она повторно фыркнула, борясь с желанием подлететь к нему и

поторопить в обратный путь зверским оскалом в лицо. Вот, наверное, он испугается!

Но Бэф не обрадуется, а может и разгневаться. Жаль, они бы так хорошо поиграли.

Нет, ну, почему взрослые вечно всем недовольны?!

Лесс вздохнула, заскучав, начала разминать пальцы, пристально оглядывать ногти,

облизывать их — может, капелька нектара осталась в них с прошлого ужина?

Бэф качнулся к старику и присел на валун, облокотившись локтем на его шершавую

поверхность:

— Так что вы хотели, профессор?

Медлительный, сладкий, словно сахарный сироп, голос остановил гостя. Он несмело

двинулся в обратный путь, к силуэту на валуне:

— Э-э, если не ошибаюсь, уважаемый Бэфросиаст, граф Рицу?

— Не ошибаетесь, Адам, не ошибаетесь, — мурлыкнул тот.

Старик так обрадовался, что Лесс на пару секунд отвлеклась от увлекательного

занятия по вылизыванию ногтей и уставилась на чудака. А тот, спотыкаясь о камни

и смешно взмахивая руками, понес свое грузное тело к Бэф, не переставая

тараторить:

— О, уважаемый Бэфросиаст, я не надеялся на столь скорую встречу с вами, вернее,

не знал, но предполагал…. Я польщен — вы пришли сюда лично. Не заставили

старика мучиться, преодолевая эту жуткую пропасть. Вы во истину благороднейший…

э-э-э…

У Лесс брови ушли вверх. Она вопросительно уставилась на каменное лицо вожака: `Ты

понимаешь, что этот чудак несет'?

Бэф лишь вздохнул:

— Что вам угодно, профессор? Если возможно, изложите суть дела без пространных

сентенций. Вы некоторым образом задерживаете нас.

— О-о…Да, да, простите великодушнейше, уважаемый Бэфросиаст, я не предполагал,

что до вас так тяжело добраться, посему отмерянное на дорогу время чрезвычайно

увеличилось.

— Но вы знали, куда идти и к кому. Позвольте узнать, кто вас проинформировал на

сей счет?

— А-а, я вычислил это путем логики и анализа, — профессор остановился в каком-то

метре от Варн и, соответственно, от пропасти, но выказывал беспокойство по

другому поводу. Он явно боялся, что его не выслушают, улетят, оставив наедине со

своими мыслями, и весь трудный путь, что он проделал, окажется бессмысленным и

пустым. Поэтому он спешил высказаться, но, видимо, не знал, с чего начать.

Лесс презрительно скривилась — она бы слушать не стала, улетела бы. Да, и что

интересного может сказать какой-то отживший и явно выживший из ума старик, если

он даже не понимает, что стоит перед самым сильным Варн, в окружении оных и на

краю ущелья. Один неверный шаг, один неправильный жест, одно неосторожное слово

— и домой он уже не вернется. Как минимум полетит на дно ущелья, причем камнем.

Люди ведь настолько не развиты, что до сих пор не научились летать.

Старик смущенно посмотрел на Бэф и попытался подобрать слова для своей

впечатляющей речи. Вожак спокойно ждал и даже не шевелился. Лесс же нетерпеливо

зафыркала и хлопнулась прямо на россыпь камней, принялась скалиться, подгоняя

человека, но добилась прямо противоположного результата. Тот истолковал ее

мимику, изданные звуки, как проявление явного недружелюбия и окончательно

растерялся, оробел.

`Еще звук и мы останемся здесь до утра', - предупредил ее Бэф. Лесс заворчала и

надулась, но скалиться перестала. В повисшей тишине старик переводил

затравленный взгляд с вожака на девушку, силился взять себя в руки. Удавалось

медленно и с трудом.

— Мы уже пару раз общались с вами, профессор, и вы чувствовали себя много

раскрепощеней, чем сейчас. В чем же дело?

— Прошлый раз, уважаемый Бэфросиаст, наши дискуссии имели сугубо научную основу.

Интерес к затронутым темам был обоюдным. К тому же я понятия не имел, с кем имею

честь… Вы представились графом Рицу….

— А нужно было представиться Варн и долго нудно объяснять вам, кто мы? Тем

самым опровергнуть многие из ваших утверждений, превратить ваши научные труды в

подобие фельетонов? — с насмешкой спросил вожак.

— Э-э, я не то хотел сказать…

— Вы утомляете меня и моих братьев, профессор. Я слышал, что на ваших лекциях

не спят даже умаянные наукой студенты, что делало вам честь. Однако сейчас не то

что студент, я готов заснуть. Мне не понятна причина вашего явления сюда, я

хотел узнать ее, но теперь склоняюсь к мысли, что спокойно проживу и, не узнав

ее.

— Извините, уважаемый Бэфросиаст, мое предположение, что я встречу именно вас

оказалось верным и я несколько растерян. Согласитесь, не каждый день логика дает

трещину в утверждениях, незыблемых догмах человечества, а то, что относится к

сфере интуитивного подтверждает свое наличие и утверждает себя в плоскости

материального мира…

— Профессор, мне очень нравилось беседовать с вами в Любице, но хочу заметить,

мой интерес был удовлетворен вами сполна, и здесь не фешенебельный курорт, не

отель для знатных представителей вашего человечества. Я занимал ваше время, но

отплатил за то, дав несколько идей, указав на огрехи в ваших теориях эволюции и

существования, сходных с человеческими расами. А чем вы отплатите мне за отнятое

время?

— Я помогу вам.

— Разве я нуждаюсь в помощи? — спросил Бэф.

— Возможно, сейчас нет, но никто не знает, что будет завтра.

— Завтра будет то же, что вчера и сегодня. Сначала встанет солнце, потом его

сменит луна и ничего не изменится, как не меняется уже несколько сот лет.

— Ваше утверждение слишком категорично. Не могу с вами согласиться…

— А я и не прошу, — в голосе Бэф появились стальные нотки. Он встал и шагнул к

ущелью. — Спор бесцелен и неуместен. Прощайте, профессор, надеюсь, вы найдете

дорогу домой. Но если нет — вызовите службу спасения.

— Постойте, господин Бэфросиаст! — взмолился мужчина. — Не уходите, у меня

очень важный разговор к вам.

— Я так не считаю, — буркнул Бэф и стал таять в темноте на радость Лесс. Она

уже с ликованием взвилась с места и полетела за вожаком, как услышала отчаянный

вопль профессора:

— Не уходите, умоляю вас, я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи!

Бэфа развернуло в воздухе от удивления. Он вернулся, завис над валуном и пытливо

воззрился на старика:

— Я не ослышался: вы прибыли сюда, чтоб просить о помощи меня?

— Да, да уважаемый Бэфросиаст! Я готов встать на колени, только выслушайте меня,

помогите!

Лесс и Туазин переглянулись: интересненько! Бэф приблизился к старику,

прищурился, вглядываясь в человеческие зрачки:

— Вы в своем уме, профессор? Вы — человек, венец природы, явились умолять Варн,

артефакт, мифологический персонаж, исчадие ада?

— Да, да! Я не считал вас исчадием, вы знаете мою точку зрения на факт вашего

существования, на ваш менталитет. Мы разговаривали с вами на эту тему, и вы

могли понять, что я не шовинист, что не считаю человека единственно великим.

Более того, я осуждаю приверженцев теории о человеческом величии и

неповторимости. Каждое существо в нашей вселенной имеет свои права, свою мораль,

веру, базис знаний, который может значительно превосходить наш….

— Я понял, Адам, — поднял руку Бэф, пресекая горячую речь и призывая к

молчанию. — Вы заинтриговали меня своей просьбой настолько, что я готов

смириться с вашим присутствием в моем замке. Тем более у меня возникло три

вопроса, и ради того, чтоб услышать ответы на них, я готов нарушить уединение

клана. Вы мой гость, Адам.

Провозгласил вожак, тем самым давая понять остальным Варн, что этот человек

становится неприкосновенным до особого распоряжения, и взмахнул рукой, указав

Лесс и Таузину на него:

— Несите его в замок.

Развернулся и полетел домой, нимало не заботясь состоянием старика, который упал

в ступор только от мысли, что его как балласт понесут через ущелье в общем-то

дикие существа, у которых неизвестно, что на уме. А те самые существа недовольно

зашипели, растопырив ужасающие по остроте и размерам когти, и бесцеремонно

схватив старика за руки, полетели через пропасть под бесконечно заунывное:

— А-а-а-а-а… — что невольно вырвалось из горла старика, как только он понял,

что под его ногами пустота и минимум метров сто до земли.

Лесс бы с удовольствием выкинула его, до того ее раздражал вой, но слово вожака

— закон. Таузин же не столько разделяя ее чувства, сколько жалея свой слух,

хорошо встряхнул солиста и прошипел ему в лицо пару веских угроз, прервав тем

самым уникальную по частоте звука арию. До замка они долетели молча и в тишине,

но что гость жив, с уверенность сказать не могли, пока не поставили его на пол.

Стоит человечек? Стоит — переглянулись, удовлетворенно кивнув друг другу,

разошлись в стороны.

Адам Зелинский рухнул на пол и схватился за сердце.

— Да-а-а, подобный метод передвижения… м-м-м…одно дело слышать,

догадываться, другое дело убедиться воочую, — протянул мужчина, залпом осушив

фужер Токайского вина. Четвертый. Первый Бэф влил почти насильно, второй

профессор проглотил сам, но не понял. Третий пошел автоматом, а четвертый,

наконец, помог обрести ему слух, зрение, речь.

Зелинский огляделся и увидел весьма колоритную компанию, расположившуюся в столь

же колоритной зале, что в прошлом служила приютом отчаявшихся сердец, уединенных

молитв и горячих клятв. Когда-то здесь жил Бог, сейчас жили Варны.

Очень символично — с грустью подумал мужчина и потупил взор. На него со всех

концов залы было устремлено слишком много пристальных и неприязненных взглядов.

Адам впервые реально осознал, на что, собственно, решился, и почувствовал себя

глупым ротозеем, попавшим в вольер к хищникам. Прайд Варн, что рисовало его

воображение, был иным, чем являлся на самом деле, и рождал у него внутреннюю

дрожь, как у любого обывателя, что насмотрится на ночь триллеров, а потом в

силуэте вазы на столе видит мерзкое чудище, ползущее к нему с враждебными целями.

— Пойдемте в библиотеку, Адам, — предложил Бэф, уловив его состояние. — Там

нам не помешают.

И скользнул по воздуху к выходу.

— Только, если можно, — вскинулся в мольбе старик. — Я пойду сам, как привык.

Ногами.

Бэф кивнул, скрыв насмешку и перехватив по дороге одной рукой Лесс за талию,

другой — фужер с нектаром, медленно, чтоб за ним успевал профессор, направился в

библиотеку.

Лесс, оторванная от ужина, недовольно зашипела, извернулась и цапнула из рук

зазевавшегося Смайха фужер с нектаром, в фужер Коуст сунула ноготки,

позаимствовав и у него пару капель нектара. А у Хоф пару капель тяпнуть не

успела — увернулся жадюга, даже не взглянув на голодную воришку. Впрочем, она

ничуть не огорчилась, дотянулась до фужера Май, взяв у нее, что не удалось взять

у Хоф.

`Жадина'! — улыбнулся Бэф.

`Не-а'! — мурлыкнула Варн, вылизывая ноготки, и вскинула на него горящий взгляд:

`Есть хочу-у'!

Вожак засмеялся.

Профессор шел за парой, глядя на них во все глаза. Уникальная возможность узнать

систему межполовых, семейных и прочих отношений внутри прайда столь же

уникальных существ лишила Зелинского и смущения, и страха. Теперь им двигало

любопытство изыскателя, трепетное чувство восторга: ведь он, пожалуй,

единственный, кому представилась подобная возможность! Впрочем, монографию на

эту тему он, увы, не напишет. Монументальные научные труды, уникальнейшие

документальные трактаты останутся в его голове, станут достоянием лишь одного

человека. Жаль, вот этого как раз искренне жаль…

Бэф стряхнул Лесс со своей руки на диван, сел рядом и указал профессору на

удобное кресло напротив. Лесс не довольно рыкнула, за то, что ее потревожили, и

продолжала с урчанием поглощать нектар, чувствуя себя голодной, как стая

одичавших Варн. Ей нужно было восстановиться, и организм требовал в три, четыре

раза больше обычного. Бэф понимал это и не мешал ей, держал наготове свой фужер,

уверенный, что и его Лесс проглотит через пару минут. Вожак поглядывал на

Зелинского, ожидая, когда ему надоест смотреть на Варн, как на пулевое отверстие

в лобной кости мамонта, и захочется поговорить. Но вскоре понял, что ждать

придется долго, если не поторопить гостя.

— Моё гостеприимство закончится на рассвете, Адам, а до него не так уж далеко.

Итак, три моих вопроса против вашей просьбы. Первый: вы сказали — `предполагал,

но не знал точно', что встретите меня. Отсюда вопрос — в связи с чем

предполагали? Второй вопрос — кого же все-таки вы искали? Третий — откуда вы

узнали, где искать?

— Я отвечу, уважаемый Бэфросиаст…

— Можно просто — Бэф. Здесь церемонии излишни и даже обременительны.

— Хо-рошо. Однако мне будет довольно трудно преодолеть естественную дистанцию…

— Вы ее уже преодолели, совершив марш-бросок до нашей обители. Итак?

— Я понимаю, что вызвал определенную неприязнь тем, что посмел нарушить ваш

покой, вторгся на вашу территорию.

— Вы живете на моей территории. Оставьте реверансы, Адам, они утомляют. Я не

замечал за вами в прошлые встречи подобных менуэтов. Прочь снобизм и ханжество.

— В прошлую встречу мы с вами были на равных, сейчас же…

— У меня выросли клыки, как у тех, кому вы посвящаете свои монографии? —

насмешливо посмотрел на него Бэф. — Оставьте, Адам, ничего не изменилось, кроме

одного: вы теперь точно знаете, что я не человек, но не можете понять, вампир ли

я. Если так, то возникает естественный вопрос — как вам со мной вести себя, чтоб

я не обиделся и не покусал вас до того, как вы изложите свою просьбу? Вы многое

знаете о нас, но ваши знания основаны на исследованиях мифов, сказаний, древних

свитков трактатов. Человек вы достаточно умный, чтоб понять, насколько большая

часть попавших вам в руки документов отображает истину — в лучшем случае 50 %,

но и в этом вы не можете быть уверены. В основном это догадки, слухи, в которых

минимум истины, максимум вольной фантазии. Отсюда вывод — вы шли на авось, брели

к мифической Шамбале, а когда достигли ее — растерялись и стоите у ворот, решая

для себя, принять ли ее реальность или все же пойти дальше, сделав вид, что

ничего подобного вы не видели и не видите… Выбор за вами.

Зелинский думал с минуту, потом выпил фужер вина для храбрости и согласно кивнул:

— Вы абсолютно правы, Бэфросиаст. Именно своеобразность вашего мышления, острый,

свежий взгляд на вещи, импонировал мне. Вы верно подметили мое смущение,

колебания и некоторую неуверенность, что овладела мной, когда я убедился в

собственных догадках. Да, вы правы — не стоит тянуть время — прочь этикет. `Шамбала'

есть — этот факт уже неоспорим для меня, но естественно, лишь для меня. Наша

встреча, все, что мы скажем друг другу, останется меж нами, я обещаю не потому,

что боюсь репрессий со стороны известных нам обоим государственных органов, а

потому, что иначе было бы в какой-то степени низко и недостойно человека

отвечать подобным на лояльность, гостеприимство, ваше терпение… столь

замечательное вино, что вы великодушно мне предоставили.

Речь профессора вышла несколько напыщенной и даже задиристой в нотках, что

периодически слышались в голосе. Лесс они не понравились, и она скорчила мужчине

устрашающую рожицу, подсела к Бэф и обняла, показывая, что готова защищать его.

`Успокойся', - не удержался от смешка Варн — детеныш собирается защищать вожака!

- `профессор просто решился, наконец, изложить суть дела'.

`Нудный он' — скривилась Лесс.

`А ты нетерпелива… Насытилась'?

`Угу-у'.

`Тогда посиди спокойно'.

Лесс вздохнула — Бэф хочет, чтоб она совершила подвиг? Так и быть. Ради него она

потерпит нудность и пространность речей старика со слишком пристальным,

изучающим и тем нервирующим ее взглядом. И даже не укусит вредного человечка…

Варн, пристроив голову на плече Бэф, сладко зевнула, показав профессору всю

стоматологию без какой-либо патологии. Отсутствие характерных для вампиров

клыков у девушки, как и у вожака, окончательно успокоило профессора. Он по-отечески

улыбнулся на зевание Варн и обратился к Бэф.

— Она совсем юна. Я не ошибся?

— Вы пришли узнать ее возраст? — со сталью в голосе спросил Бэф.

— О, я, кажется, задел вас? Простите, стариковское любопытство. И не просто

любопытство. Если я прав, то это значит — не зря обратился к вам. Не каждый

столь заботливо будет относиться к потомству.

— Как мне истолковать сказанное? Вы решили загадать мне загадку? Или собрались

организовать приют для юных, неприкаянных вампиров, а меня пригласить нянькой?

Увольте, данное поле деятельности не по мне. Так что оставим тему воспитания

потомства вашего ли, моего ли, и приступим к делу. Я жду ответов на заданные

вопросы, профессор. Имейте ввиду, мое терпение небезгранично.

— Да, да, уважаемый Бэфросиаст, я отвечу. В бытность свою меня сильно

интересовала мистика, особенно существа, о коих мы слышали, но не имели чести

быть знакомыми лично. Вампиры относились к области то ли мистики, то ли

мифологии, но именно они составили основу моей первой диссертации. Ее заметили,

но, к сожалению, не те, на кого она была рассчитана. Особый отдел — Паранорм.

Скрытая от обывателя организация, находящаяся в ведомстве спецотдела разведки

СВОН. Мне предложили работать на них, предложили так, что отказаться я и не

подумал. Нет, ни угроз, ни давления — наоборот — райские кущи, фолианты

древнейших документов, научные лаборатории, новейшая аппаратура, доступ во все

книгохранилища. Да, что говорить: то, о чем я не мог и помыслить, будучи по сути

никем, что смогу лицезреть уникальнейшие исторические рукописи, о коих и не

помышлял, не ведал об их существовании! Любые исследования — пожалуйста!

Пароанорм занимался исследованием иных рас. Величайшие знания принадлежали лишь

небольшой группе людей и были тщательно, продуманно и целенаправленно скрыты от

остальной части человечества. Я был возмущен, я был оскорблен, если хотите, но

СВОН — это паутина, отлаженная сеть для ловли инакомыслящих. Многие, очень

многие, посмевшие открыть рот и пойти против системы, что создала эта

организация, хм, организация в организации… я не стану раскрывать суть

этой глобальной паутины, наверняка вы в курсе их деятельности. Так, о чем я? Ах,

да, многие умнейшие люди погибли, несчастные случи, исчезновения. Я не хотел

стать одним из них, поэтому молча продолжил работать. Мое молчание было

расценено, как лояльность госорганам. Мне стали доверять, впрочем, как всем

служащим, с периодической проверкой моей деятельности, самой жизни, окружения.

Но я был готов, привык к постоянному контролю и даже научился его…м-м-м…

обходить. Я стал настойчивей, даже…хм, наглее, если хотите. Мой отдел долгое

время работал над сывороткой по рецептам друидов. Вскоре нам удалось вывести

довольно действенный препарат против…хм, не смейтесь, уважаемый Бэфросиаст,

против очарования вампиров.

И все-таки Бэф рассмеялся, так искренне, громко и задорно, что Лесс

встрепенулась и рассмеялась в ответ. Профессор шумно вздохнул:

— Понимаю, вам кажется это вздором, но препарат уже десять лет с успехом

применяется во всех отделах СВОН.

— Помогает?

— Э-э-э, говорят, да. Статистика, впрочем, э-э-э… Она минимальна, увы.

Несколько однобокое исследование. Но, увы, иных нет. Много лет Паранорм мечтает

завладеть вампиром, чтоб провести более детализированные исследования, но вы

неуловимы.

— Профессор, я пока не услышал ответа на свой вопрос, зато понял, что, с вашей

точки зрения, являюсь вампиром. Очень интересно, учитывая, что я представился, и

вы знаете, что я Варн. Так что смешало директории понятий в вашей голове?

— Простите, что я несколько увлекся автобиографией, но это не случайно, скоро

вы поймете, к чему я все это говорю. А насчет остального… Видите ли, у нас

создалась классификация данных существ: организованная часть — вампиры живущие в

общинах, и не организованная — одиночки, маленькие группы по две, три особи….

Далее возраст, сила воздействия на жертву и так далее…Конечно, данные, что

были предоставлены для изучения и легли в основу классификации, допускаю, далеки

от истины.

— Близко к ней не подходят. Вампиры, Адам, вымысел человека. Психологическая

методика борьбы со страхом. Сначала человек облек свой страх в образ, наделил

его зачаточным мышлением, определенными, минимальными и самыми низшими

инстинктами, а потом придумал методы борьбы с продуктом своего воображения.

Наверняка тот первый сказитель, бард встретился с Варн. Они, видимо, не смогли

найти общий язык, — усмехнулся Бэф. — Человек с испугу приписал той

исторической встрече и самой Варн массу виртуальных `достоинств'. Так родился

вампир, и вот уже около полутора тысячелетий он благополучно `пьет кровь' из

психики обывателя и смирно рассыпается в прах от святой воды и осинового кола.

Кстати, поясните, чем именно осина заслужила роль киллера вампира?

— На осине удавился Иуда…

— Ясно. Очень символично. Раз предатель, христопродавец почил в ветвях именно

осины, значит, сиё древо способно удавить любую вздорную живность, не

отягощенную человеческим моральным кодексом. Позвольте в связи этим задать еще

один вопрос? Иуда целенаправленно выбирал для удавки осину или она сама к нему

пришла? Подманила, как Одиссея сирены?

— Э-э-э…

— Ладно, Адам, меня в принципе не интересует человеческая система мышления и

ценностей, так что будем считать вопрос риторическим и вернемся к предыдущей

теме: как я понял, вы относите меня к организованным вампирам, — Бэф не

удержался от смешка. Лесс фыркнула и вновь улеглась на плечо вожака. — Извините,

профессор, очень забавная информация. Давно я так не веселился. Так все же, что

заставило вас думать так, а не иначе, и почему вы подумали на меня, а не скажем,

на соседа за столиком в бистро?

— Вы правы, уважаемый Бэфросиаст, здесь есть над чем посмеяться, и если б мне

не было так горько, я бы, пожалуй, присоединился к вам… При всей уникальности

документов, что легли в основу исследований о вампирах, очень трудно отделить

правду от вымысла, не имея подтверждающих теорию фактов на более реальной основе.

Около пяти лет назад был создан еще один отдел, которому и ставили задачу добыть

натуральный экспонат. Но… при всей активности и профессионализме их работы,

никаких результатов не было достигнуто, кроме… — профессор тяжело вздохнул, —

увеличения статистики исчезновений. Да, уважаемый Бэфросиаст, они отправляли

своих людей в места обитания вампиров, основываясь на криминальную сводку

загадочных смертей, в места так называемой паранормальной обстановки. Но агенты

либо возвращались в состоянии аффекта, либо не возвращались совсем. Исчезали,

терялись, превращаясь по состоянию интеллекта и психики в неизлечимо больных:

олигофрения, паранойя, инфантилизм, минимум — амнезия и галлюциногенный синдром.

В таком состоянии пять из десяти агентов. Остальные просто исчезли…За пять лет

отдел потерял белее тысячи своновцев, отборных, элитных воинов. Конечно, это не

приводило в экстаз начальство. Вскоре отдел сменил тактику, перейдя в сверх

секретное ведомство под руководство полковника Горловского. Они начали разведку,

взяли под контроль всех, кто по каким-либо параметрам мог иметь отношение к

вампирам.

Бэф скептически скривился и, не сдержавшись, расхохотался: какая

изобретательность!

— Вы смеетесь, Бэфросиаст? Да, да — смешно, вы правы. Большая часть

подозреваемых оказалась всего лишь больными людьми, остальные не имели и

малейших отклонений от нормы. Но…Вы тоже попали в поле внимания. Вас стали

отслеживать, каждый шаг, каждый вздох, наверняка, вы это почувствовали.

— И что? Какое мне дело до забав человечков?

— Но вас вычислили. Ко мне пришли после наших с вами бесед там, в Любице. Потом

вызвали и попросили написать подробнейшую докладную о темах, что мы задели в

беседе. Их интересовало все — как вы разговариваете, чем интересуетесь, что

пьете, едите… Мне показалось это странным, а вскоре я выяснил, чем вызвано

любопытство столь высоких органов к вашей персоне. Мне дали задание не

отказываться от встреч с вами, охотно идти на контакт и попытаться выведать ваше

постоянное место обитания. Но вы исчезли, и, как я понял, не в первый раз…

— Чем же я привлек внимание?

— Понятия не имею. Со мной не делятся секретной информацией. Возможно, вы очень

любите путешествовать….

— Насколько мне известно, и человеку не чуждо желание развеяться, посмотреть

других и, понятно, показать себя. Путешествия расширяют кругозор, освежают

взгляд на некоторые вещи. СВОН счел мою активность инвективным качеством,

достойным вампира?

— Вы слишком быстро, нет — стремительно меняли города. Вчера в Милане, сегодня

в Праге, вечером уже в Пафосе.

— Технический прогресс. Чартерные рейсы, монорельсовые поезда, ничем не

уступающие самым высокоскоростным и комфортабельным лайнерам.

— Да, но вы не фрахтовали чартеры, не брали билеты ни на одну линию Мега, ни на

один рейс авиалиний. Берегитесь, Бэфросиаст, я случаем узнал, что к вам

направили очень ценного агента с целью взять вас живым и сделать…

— Мертвым, не пожалев живого! — непонятно отчего рассердился вожак. Профессор

смолк, оглушенный ужасающим шипением, от которого волосы встали дыбом, а по

библиотеке прошел не слабый ветерок. Лесс вжала голову в плечи и оскалилась на

мужчину, добавляя впечатлений.

— Так вы пришли по приказу спецотдела? — спокойно спросил Бэф. Адам удивленно

воззрился на него — неужели то, что произошло, лишь игра его воображения? Варн

не сердился?

— Э-э-э… н-нет…

— Тогда, как вы нашли меня?

— Э-э, логика, анализ… Я не мог представить того обоятельнейшего молодого

человека с коим вел интереснейшие беседы в Любице…хм, вампиром, целью

спецотдела. Мне казалось, речь идет о двух совершенно разных людях, не совсем

людях…. Э-э-э вампиры часто маскируются, но отличие сих существ от человека

разительно, например, они не могут спать ночью, как люди, их биологические часы

перевернуты. С вами же мы встречались утром и… днем. Я не придал особого

значения интересу отдела к вашей персоне, но… вскоре некоторые обстоятельства

заставили меня пересмотреть свое мнение по данному делу. Хм…я предполагал, что

могу рассчитывать на некую лояльность к себе с вашей стороны…Я молился,

уважаемый Бэфросиаст, чтоб тот, кто возглавляет местное сообщество… Варн,

оказались вы. Ах, да, я не сказал, как понял, где искать. Замок Монгрейм, в

развалинах коего мы сейчас находимся, с древних времен имел дурную славу. Здесь

произошло немало загадочных исчезновений, смертей. В свое время он считался

историческим памятником, достопримечательностью города, и толпы туристов

приезжали сюда, чтоб насладиться уникальной архитектурой, предметами старины,

древними фресками. Однако ни одна экскурсия не обходилась без эксцессов.

Говорили, здесь водятся привидения. И верили: реконструкция замка стала

постоянной — стоило сделать одно, осыпалось другое, туристы стали жаловаться на

немотивированный страх, что рождался в их душах, когда они входили под своды

часовни. А потом случился обвал, погибло тридцать человек. Только пришли в себя

и попытались восстановить проход к замку, как случился еще один обвал.

Образовалась огромная пропасть, вокруг всей территории здания. О восстановлении

не могло быть и речи. Всю историю замка Монгрейм я знал с детства, его считали

проклятым — хозяин-то в свое время занимался черными делами, вот считали, беду и

накликал…

— Как вы связали меня и историю Черного замка?

— О, вам известно как его называют?… Да, да, это же понятно… Я подумал, что

если в нашем городе есть организованные представители популяции вампиров, то

лучшего места для обитания нельзя придумать. Сюда не ступала нога человека

полтора столетия минимум. Замок застрахован от вторжения с любой стороны —

образовавшееся ущелье под силу преодолеть не каждому специалисту. В общем, будь

я… хм… вампиром, я бы выбрал его.

— Мы Варн, Адам…

— Да, да уважаемый Бэфросиаст, извините, но Варн для меня нечто неопознанное,

тогда как….

— Вампир ясен и понятен, как географический атлас.

— Э-э-э… да.

— То, что не осознано, Адам, имеет, как правило, более осязаемую основу, чем

тщательно исследованное, пронумерованное и выставленное, как исторический

экспонат. Ваши вампиры — миф, но такой привычный, что вы уже и не мыслите себя

без него.

— Не согласен с вами, — упрямо мотнул головой профессор. — Еще в прошлый раз

я привел вам статистику странных смертей с характерными ранами в области сонной

артерии. То, что жертву укусили — не подлежит сомнению, также не подлежит

сомнению, что смерть наступила в результате мумификации кровеносных артерий и

вен. Они пересохли, как русла рек! И так же неоспорим тот факт, что больше на

теле жертвы не было ни одного ранения, повреждения. Она сама шла в руки палача

очарованная им каким-то сверхъестественным образом… Простите, — смутился

Зелинский, сообразив, что сказал.

— Ничего, профессор, вы вольны думать, как вам угодно, истина от этого не

пострадает, — усмехнулся Бэф и развел руками, — что ж, наша беседа была весьма

поучительна для здешних предметов. Они узнали много нового. Но я так и не узнал,

каким образом вы `предполагали, но не знали точно', что встретите здесь именно

меня, а не тех злобствующих вампиров — привидений, что так не возлюбили туристов?

— Разве я не сказал? Я видел вас в городе три дня назад. Еще окликнул вас. Вы

не помните?

Бэф нахмурился:

— Я не рассчитывал встретить знакомых.

— Вы разговаривали с сержантом ведомства правоохранительных войск. Я смотрел на

вас и думал — это Бог столкнул нас, показал выход, протянул руку помощи. Встреча

с вами — знак свыше.

Бэф с насмешкой посмотрел на Зелинского:

— С нашей прошлой встречи прошло три месяца, но сколь разительные перемены

постигли вашу личность — пространные речи и суеверие. Вы стали набожны, Адам.

Примкнули к какой-нибудь секте поборников светлых идеалов или противников

методов контроля над человечеством со стороны одиозного СВОН?

Мужчина печально посмотрел на Варн:

— Простите, уважаемый Бэфросиаст, но мне не до шуток. Я нахожусь в состоянии

психологического аута. Вся моя жизнь легла под ноги, как скошенная трава. Я смел

надеяться на ваше благорасположение, несмотря на глобальное различие меж нами,

потому что увидел в вас весьма чуткого, вдумчивого человека, способного на

благородный поступок. И сейчас я обращаюсь к вам не как к иному существу, а как

к хорошему знакомому, графу Рицу. Помогите, Бэфросиаст, помогите не мне — моей

внучке. Она моя жизнь, она единственное, что осталось от фамилии Зелинский,

единственное, что держало меня в форме, заставляло жить…

Тот печальный тон обреченного, что звучал в голосе мужчины, вызвало у Бэф

понимание. Если б он мог, наверное — пожалел. Но Варн лишены жалости, как и

многих других качеств, присущих человеку. Мало что нарушает покой ледяных сердец….

Вожак покосился на Лесс, что, прижавшись к его груди, вопреки всему и всем,

отогревала застывшую много веков назад душу. Девушка внимательно разглядывала

старика и переваривала услышанное, прикидывая, а не от такой ли раны, какой

наградил ее вожак, умирали те, кого упоминал профессор, и не случилось ли того

же с его внучкой? Понимание и сожаление кольнуло и исчезло. Лесс протяжно

зевнула и потеряла интерес к происходящему — ее внимание привлек фужер Бэфа,

полный нектара.

`Дай, — потерлась щекой о плечо, заглядывая в глаза. Да, вожак не Коуст и не

Май…

Бэф протянул вожделенный нектар и обратился к мужчине, желая как можно скорее

поставить точку в разговоре:

— Поясните, Адам: чем вампир может помочь человеку? Укусить?

— Вы не вампир, вы Варн, цивилизованный представитель иной расы, и на сколько

худшей, чем наша — вопрос. Во всяком случае, сейчас эта сторона вопроса меня не

волнует абсолютно, потому что вы единственный, кто может помочь Марысе.

— Шутите? — прищурился Варн.

— Нет. Шутки неуместны, когда речь идет о жизни восемнадцатилетней девочки. Она

больна, Бэфросиаст. Не буду утруждать ваш разум медицинской терминологией, скажу

лишь одно — вердикт врачей однозначен — ей осталось не больше двух недель.

Четыре года назад случилось огромное несчастье — мой сын с семьей и жена попали

в катастрофу на серпантине… В живых осталась лишь внучка. Лучшие клиники,

лучшие светила медицинских наук, новейшие препараты, девять операций… Ничего

не помогло, ничего! — всхлипнул профессор и прикрыл глаза, чтоб скрыть их

влажный блеск. — Девочка умирает…

— Что вы хотите от меня? Сократить ей отмерянные вашими светилами две недели?

— Нет! — вскинулся мужчина… и осел, встретившись взглядом с хозяином

невозмутимых карих глаз. — Сделайте ее Варн, Бэфросиаст, пусть она станет одной

из вас.

Варн выгнул бровь:

— Давно меня не удивлял человек.

— Хотите, встану перед вами на колени? Я готов умолять, готов стать вашим рабом.

Мне многое подвластно, и связи помогут предупредить вас о любой опасности,

вытащить из любых ситуаций. Я стану не просто вашим человеком — вечным и

благодарным должником! Я буду предан вам до последнего вздоха, буду работать на

вас…

— И на внучку.

— Естественно, она будет с вами, будет жить, и я сделаю все, чтоб она ни в чем

не нуждалась…

— Вы не знаете, о чем просите, профессор, — нахмурив брови, качнул головой Бэф.

— Давайте оставим этот глупейший разговор…

— Нет, нет, умоляю, не лишайте меня последней надежды! Я все продумал…

— Что именно?! — поднялся Бэфросиаст, навис над человечком. — Всю жизнь вы

изучали сказку для детей и настолько поверили в нее, что готовы впихнуть в нее

свою внучку? Но не понимаете элементарного — у любой сказки есть мораль, порой

много неприятней предложенного текста. Вы не понимаете, о чем просите, как не

понимаете — кого просите.

— Я прошу вас, — расстроено прошептал Зелинский.

— Меня? Кого именно: графа Рицу, приятного собеседника, партнера по висту,

вампира, Варн, человека?

— Вас…

— Вы все перепутали, Адам: меня нет, потому что я — Варн, есть вампиры, которых

нет.

— Но я же объяснил разницу…

— О-о, да… примерно так, как я смог бы объяснить вам разницу меж человеком

обычным и придуманным тем же человеком.

— Я допускаю, что мои знания…

— Стремятся к нулю, профессор. Вы изобрели вакцину против вампиров? Виват! Вот

только одна неувязка — она всего лишь ослабляет гипнотическое воздействие нашего

голоса. Ничего более, профессор, ничего более. И действует она, как правило, на

тех людей, что легко могут обойтись без нее: они достаточно сильны, чтоб

противодействовать любым системам гипноза, достаточно умны, чтоб отделить зерна

от плевел… и непривлекательны для нас. Так на что вы положили десятилетия

своей драгоценной жизни, Адам? На успокоительную микстуру от страха, очередной

миф? Вы изобрели еще один осиновый кол, сверхсовременный, высокотехнологичный…Браво!

— презрительно фыркнул Бэф.

Лесс же, не обращая внимание на жаркую дискуссию, с урчанием принялась

вылизывать опустевший фужер и недовольно зафыркала, злясь на каплю на его дне,

что остается недосягаемой для ее язычка.

— Посмотрите, — кивнул на неё вожак, привлекая внимание и без того

расстроенного мужчины. — Хотите знать ее возраст? Что ж — ей почти три месяца.

Порой она похожа на глупого котенка, одни инстинкты и… холод, что разъедает

ее тело и душу. Память отрывочна, чувства минимальны, одномоментны. Она

любознательна, доверчива и уязвима. И будет такой почти до года, пока память

человека не выветрится из нее до нюансов, пока тело не примет новую форму

существования, не переродится, полностью обновившись, будет готово жить по

неведомым вам законам, вне физики, анатомии, физиологии. Год детеныш Варн уязвим

больше, чем ваши дети. Хотите, я расскажу вам, кто именно стал причиной смерти

тех, кого вы причислили к жертвам вампиров? Юные Варны. Отбились от стаи,

заснули вне дома и безвозвратно потерялись, превратились в зверей, изгоев, что

живут по законам дикой природы. Они приемлют грубые правила охоты, убийство для

них всего лишь игра. Они точат свои зубки о любимое место — шею. Она удобна для

укуса, и их манит желание согреться теплой кровью, что пульсирует в артерии и

просится на язык. Укус Варн опасен для человека. Дело в том, что у взрослых варн

под верхними резцами есть маленькая железа, что вырабатывает парализующий яд. Он

высушивает кровь жертвы, мумифицирует сосуды. Труп выглядит так, словно из него

высосали всю кровь. Вот вам три основные причины, по которым потерявшиеся Варн

убивают человека: забава, инстинктивное желание согреться, напившись горячей

крови, и неосторожность. Да, профессор, некоторые даже не знают, как охотиться,

питаются падалью… Вам нравится будущее вашей внучки? Оно много лучше, чем

смерть? Как вы думаете — она скажет вам спасибо, за великодушный жест во

спасение? А вы сами будете довольны, узнав, во что она превратилась вашими

молитвами?

— Это ужасно, — просипел Зелинский, уставившись в пол. Однако после минутного

раздумья встрепенулся. — Но как же вы тогда выращиваете потомство? Увеличиваете

численность стаи?

— Клана, — поправил его Бэф. — Заводим не больше двух, трех детенышей. С ними

много хлопот, и порой они опасны даже для нас. Но вам не к чему знать

подробности — верьте в вампиров и оставьте будущее вашей внучки на волю вашего

Господа.

— Спасибо за участие, уважаемый Бфросиаст, и за объяснение… Обещаю все

услышанное сохранить в тайне и подумать еще раз.

— Вы говорите так, словно не вы, а я пришел к вам с просьбой превратить вашу

родственницу в иное существо, — качнул головой Бэф, умиляясь профессору.

— Нет, что вы… но…

— Вас отправят в город.

— Буду вам благодарен, хотя средство перемещения и вызывает некоторую дрожь.

Так вы отказываете мне?

Бэфросиаст вздохнул, поманил Лесс, обнял ее и направился к выходу.

— Постойте же, как нам встретиться, если я надумаю, и все же решусь.

— Как ваш Бог даст, — бросил вожак насмешливо, покидая помещение. Лесс уже

обвила его шею и мурлыкала на ухо любовную песню: и иное его уже не занимало.

— Ну, что, Лиса, не страшно? — хитро улыбнулся Игнат, кивнув на забор, за

которым был расположена учебка СВОН.

— Нет.

— Тогда — вперед. Инструктаж пройдешь у Тропич. Держись его. Если что, телефон

у тебя, жилеткой для твоих слез я не буду, но если по делу… так и быть, в

память о десяти страницах сказки, помогу.

— Когда мы увидимся?

— Как только ты пройдешь начальный курс. Через полгода. Потом спецкурс, и будем

работать вместе. Допишем сказку.

— На сколько страниц?

— А это уж от тебя будет зависеть.

— Я хочу пройти курсы быстрей, чем за год.

Игнат внимательно посмотрел на нее, вложил документы в руку и кивнул:

— Значит, встретимся раньше, — и, развернувшись, шагнул к машине.

Алиса проводила его разочарованным взглядом: ей хотелось более теплого прощания,

все-таки не чужие уже… Хотя в любви друг другу не клялись и к аналою не

собирались.

`Но кто знает, может, и это впереди светит', - улыбнулась своим мыслям Сталеску,

еще раз посмотрела на ворота, в которые ей придется войти, чтоб вновь

встретиться с Гнездевским. И поправив лямку дорожной сумки, решительно

направилась к ним.

`Полгода, всего лишь полгода, и мы встретимся, Игнат. Ты поймешь, что не зря

сделал на меня ставку', - думала Алиса, подавая верительные документы лейтенанту

на корпункте.

Мужчина оглядывал ее, она — его: не молод, виски с сединой, но крепкий настолько,

что ясно — любому молодому фору даст. Выцветшие глаз смотрели из-под козырька

фуражки холодно и чуть презрительно. Видимо, не впечатлила его новая курсантка.

— Сержант Тропич, — разжал твердые, обветренные губы мужчина. А голос такой же

бесцветный, как и глаза, и лицо.

— Курсантка Сталеску…

— Курсант, — поправил сержант. — Вы отменили свой пол, войдя в эти ворота.

Раз.

Алиса промолчала — жираф большой, ему видней, а что там — раз и два — время

покажет.

— Ваше имя?

— Алисия.

— Ваше имя Лиса. Два. Повторите.

— Два.

Сержант с полминуты смотрел на нее, силясь понять, откуда этакого олигофрена

выкопал капитан Гнездевский. Но ответа на каменном лице курсантки не нашел и

заскучал — поджал губы, оглядел ворота и ПП за спиной девушки.

— Вторая попытка, — выдал совершенно ровным, лишенным каких-либо эмоций

голосом.

— Лиса. Курсант Лиса.

Сержант тут же качнулся к ней и, неожиданно светло улыбнувшись в лицо,

проворковал:

— Как вас зовут?

Алиса моргнула: нет, ошибся Игнат, сержант не странный — абсолютно чокнутый.

— Курсант Лиса, — проблеяла в ответ милейшим тоном, скопировав улыбку мужчины.

— Неверно, курсант. Мой тон предполагал другой ответ. Какой? — опять ровный

голос робота и поза заправского служаки.

— Алисия, — не сдержавшись, вздохнула та: трудно ей придется. Тропич явно не

Стокман, покрепче орешек, поизвилистей в мозговой географии.

— Верно. Вот вам первый урок, курсант. Будьте внимательной, всегда слушайте и

смотрите и выдавайте человеку то, что он желает. Ответы должны быть адекватны

вопросу, а ваши действия равноценны затратам. Мой размер обуви?

Алиса хлопнула ресницами и покосилась на ботинки мужчины:

— Сорок третий, — выдохнула неуверенно.

— Сорок второй. Что можете сказать обо мне?

Да, много, милый. С головой, например, у тебя не просто плохо, а вообще никак —

не сдержавшись, хмыкнула Алиса. Но выдала, понятно, иное, дав свободу фантазии и

изобразив пространный взгляд ясновидящей:

— Вам около сорока пяти лет. Заслуженный воин Отечества, — забубнила голосом

медиума. — Сходили замуж и вышли. Любите порядок, покой и устав. Педантичны,

внимательны. Мелодия будильника — национальный гимн. Идеальны для службы,

отвратительны для жизни.

— Последнее не к месту. Литература в библиотеке в отделе лирики. В остальном

две ошибки: первая — мне сорок три года, вторая — женитьба не сортир. Но, в

общем, верно. Кругом! К зданию с зеленой крышей бегом марш!

Алиса выполнила команду и уже на ходу попыталась сориентироваться — к какой

именно казарме ей нужно бежать? Впереди маячило четыре здания и все с зелеными

крышами. Правда, у одного, крайнего справа, крыша была скорей ржаво-болотного

цвета. Крайнее слева здание больше напоминало ангар, чем казарму. Другие два

были братьями-близнецами и разнились лишь количеством зеленых насаждений вокруг.

Алиса решила, что для курсантов будет много чести жить в казарме, под окнами

которой цветут яблони, и побежала к тому зданию, что имело у входа два чахлых

кустарника и газон. И покосилась на сержанта. То, что он бежит вместе с ней, ей

понравилось, но вот непроницаемое лицо — нет. По такому ничего не прочесть, а

хотелось бы.

— На месте стоять! — бросил он у дверей. Алиса остановилась.

— Сколько деревьев было на аллее, что мы пробежали?

А она считала?

— Двенадцать, — брякнула первую попавшуюся цифру.

— Шестнадцать. Сколько яблонь?

— Четыре, — может, конечно, и двадцать четыре…

— Восемь. За мной, — и пошел внутрь казармы. Алиса поплелась следом, чуя, что

погорячилась, заверив Игната пройти курс подготовки раньше. Такими темпами она

не только не пройдет, но, пожалуй, и вовсе до него не дойдет.

Однотипный интерьер солдатских покоев на сто койкотел был украшен недурственной

физиономией молодого, загорелого парня. Он застыл по стойке смирно, завидев

сержанта.

— Вот твое место, — указал Алисе на вторую от входа Тропич. У девушки тут же

возник вопрос, который не удержался за зубами:

— Я буду спать в мужской казарме?

— Ты и еще двенадцать тебе подобных. И пятьдесят шесть прямо противоположных.

Через тридцать минут жду тебя в столовой. Время пошло, — развернулся на

каблуках и вышел, чеканя шаг.

— Весело, — скрипнула зубами Сталеску, проводив его задумчивым взглядом.

Кинула сумку на кровать и повернулась к парню. Тот уже не изображал оловянного

солдатика, стоял в проходе меж кроватями, вальяжно опираясь на две верхних, и

оценивающе оглядывал новоприбывшую.

— И как? — хмыкнула она.

— Нормально.

— Меня Лиса зовут.

— Голубь.

— Угу? А надо мной кто почивает?

— Карл. Еще вопросы?

— Море. Но после ужина, возможно, их будет океан.

Парень хмыкнул:

— Вообще не будет, — и отвернулся, потеряв к ней интерес.

— Извини, столовая где, не подскажешь?

— Прямо по курсу, — бросил, забираясь на верхнюю кровать.

— Ясно, напротив значит.

В столовой было пусто и тихо. Только сержант за столом сидел, охранял два

подноса с комплексным обедом.

`Только б не каша', - мысленно взмолилась Алиса, приближаясь к столу. И

убедилась, что молиться затея зряшная — в одной тарелке была пшенная каша. В

другой — два тонких ломтика серого хлеба, булочка с сыром. В одноразовом стакане

плавал пакет заварки зеленого цвета.

`Хор-роший обед', - то ли поздравила себя Алиса, то ли настроила на поглощение

данного казуса с достойной будущего солдата-универсала маской на лице.

Удостоилась милостивого кивка Тропича, села, взяла ложку и даже донесла ее до

тарелки, но каши не попробовала. Поднос со всем содержимым улетел на пол,

оглушив девушку грохотом.

Она покосилась на разлитый по полу чай, поняла, что не очень-то и хотелось ей

обедать, и вопросительно уставилась на сержанта. Тот ответил равнодушным

взглядом и сунул ложку с кашей в рот.

`Несправедливо', - решила Сталеску, отодвинула наставления Гнездевского в

сторону, и смахнула поднос сержанта на пол. Мужчина и ресницей не взмахнул.

Пережевал, что досталось, проглотил и, выставив два пальца дежурным по кухне,

чтоб принесли еще два подноса.

Алиса прищурилась на сержанта: выдержка служаки ей импонировала. Приходилось

признать, что несмотря на его странности, нравился он ей все больше и больше.

`Старичок, конечно, веселый, но надо быть с ним настороже, наверняка забавам его

нет конца', - решила она, получая дубль обеда. И оказалась права — второй

поднос взметнулся вверх, правда, уже без каши. Алиса, предвидя маневры Тропич,

успела взять ложку и подхватить тарелку. С невозмутимой физиономией принялась

поглощать кашу.

Сержант внимательно посмотрел на девушку и вдруг весело хмыкнул:

— Тест прошла, — и пододвинул ей свой поднос. — Бери.

— Так опять ведь взлетит.

— Нет, — заверил мужчина, сложив руки на столе, и посмотрел в глаза Стелеску.

— Второй поднос ловят двое из десяти, притом, что четверо догадываются, что он

упадет. Поесть удается одному. В данном случае это ты. Значит ли это, что Игнат

не ошибся? Ничего это не значит, кроме того, что ты вошла в единичный процент

прошедших мой тест и стала моей ученицей.

— А остальные девять?

— В строй тех, кто пройдет или не пройдет обучение по обычной программе. Теперь

слушай первую заповедь — знания лишними не бывают. Учись всегда и всему, любой

мелочи, каждую свободную минуту, даже если это кажется тебе бесполезным сейчас.

Через час, год, десять данный навык, отработанный до совершенства, может, если

не спасти тебя, то сослужить хорошую службу. А теперь ешь.

Алиса принялась поглощать пищу, обдумывая слова сержанта, и поняла, что с

наставником ей крупно повезло…

Она второй час шлепала тяжелыми ботинками по беговой дорожке в тренировочном

зале. Рядом сидел сержант, и казалось, читает, увлечен сюжетом настолько, что

ничего уже не видит и не слышит, но стоило только Алисе чуть сбавить темп

движения, он тут же отрывался от книги и взирал на Сталеску, как пастух на

глупую овцу. И начинал мучить вопросами, давать задания:

— Твои ассоциации, быстро: чашка…

— Морс.

— Зеркало.

— Лицо.

— Любовь.

— Морковь.

— Циник.

— Адвокат.

— Сержант.

— Идиот… это я не о вас.

— Я так и понял, — и голос и взгляд — флегма. — Продолжим: блеф.

— Игра.

— Красный.

— Опасность.

— Листопад.

— Осень.

— Лиса.

— Дура.

— А это вы не о себе. Мартышка.

— Африка.

— Политика.

— Болото.

— Тьма.

— Отбой.

— Сурок.

— Пьянич…

— А это вы не о курсанте Викторе Пьянич. Король.

— Голый.

— Сказка.

— Дерьмо! — вопросы раздражали. Алиса начала сбиваться с темпа, дыхание стало

тяжелым. Сержант словно ничего не заметил:

— Заяц.

— Умер.

— Друг.

— Враг.

— Ласточка.

— Счастливая.

— Родина.

— Мать.

— Выходной.

— Удача.

Сержант встал и лениво подошел к Алисе:

— Из сего следует, что вы, курсант Лиса, человек недоверчивый, циничный,

обиженный. Друзей не имеете, врагов не жалуете. Мечтаете о беззаботной жизни и

безграничной свободе. Как портрет?

— Не очень, — честно призналась Алиса. Тропич согласно кивнул:

— Далее: вы устали и с радостью бы послали меня, возможно, и пулей в лоб. А

теперь разберем данную ситуацию. Я вам неприятен?

— Нет.

— Имеете на меня обиду?

— Нет.

— Хорошо. Тогда назовите причину вашего негативного отношения ко мне, выстроив

логическую цепочку.

— Устала, сбилась с темпа, ваши вопросы мешают восстановить дыхание. Отсюда

негатив к вам, как к причине сбоя дыхания и увеличения нагрузки.

— А теперь взгляните на ситуацию со стороны. Вы настолько слабы, что вас можно

вопросами сбить с пути?

— Нет. Я просто не знаю, как восстановить дыхание. И это меня нервирует!

— Урок, курсант: тело отдельно, разум отдельно. Три составных человека?

— Чувства, разум, воля.

— Расчлените первое и второе и приведите в норму с помощью третьего. Минута.

Сержант нажал кнопку радиофона, прикрепленного к его поясу, и зал наполнила

лихая музыка в диком темпе, сквозь которую можно было различить мерный стук

таймера. Алиса сосредоточилась на том звуке, выправляя дыхание, и вскоре почти

не слышала буйных тамтамов основного фона. Дыхание выправилось, ботинки стали

стучать в такт щелчкам метронома.

— Минута, десять, — констатировал Тропич. — Сколько мне лет?

С трудом сквозь гул музыки расслышала Алиса:

— Сорок три, — бросила, поморщившись в предчувствии, что скоро опять собьется

с ритма. Вопросам сержанта несть числа…

— Размер обуви курсанта Карл?

— Сороковой.

— Цвет глаз курсанта Ария?

Еще б знать кто он такой…

— Не помню.

— Потому, что не знаете. Имя начмеда?

— Матвей.

— Отчество Тропич?

— Евгеньевич.

— Ваш личный номер?

— ….711538.

— Дата взятия Бастилии?

— Мимо.

— Цвет вашего одеяла?

— Темно-синий.

— Продекламируйте любое стихотворение Бориса Пастернак.

— …э-э-э…

— Не читал. Назовите три млекопитающих парнокопытных.

— Лошадь, зебра…

— Что кенгуру несет в своем мешке?

— Детеныша.

— Какой сегодня день недели?

— Не знаю!! — Алиса споткнулась и полетела на пол. Села, переводя дыхание, и

посмотрела на сержанта: оставь ты меня в покое!

— Плохо, курсант, более чем посредственные показатели. Знания нулевые, выдержка

отсутствует. Вместо столовой вы идете в библиотеку и тратите два часа, что

предписано режимом на обед и отдых, на изучение творчества Бориса Пастернака, и

историю Франции. В четыре я жду вас в тире. Выполнять.

— Есть.

Мишени выплывали по три. Потом по четыре и пять, и с разных сторон и в разных

обличиях. И нужно было сориентироваться за долю секунды, уложить нужную, не

пропустить следующую. А за спиной то вдруг кто-то рявкнет, то взвоет. В

помещении тира то погаснет свет, то зазвучит классическая музыка, то замигают

ультрафиолетовые лампы, то загогочет какая-то птица. Для полного `счастья' еще

сержант стоит над душой, еле слышным голосом задает каверзные вопросы.

`Что ж ему неймется'? — уже не злилась, удивлялась Алиса, стараясь ответить

правильно, расслышать, не пропустить ни вопрос, ни двигающуюся на нее мишень.

— Имя курсанта Голубь?

— Он не представлялся.

— Ваше имя?

— Курсант Лиса.

— Время цветения яблонь?

— Весна.

— Название монорельсовой линии через Атлантику?

— Мега.

— Что было на завтрак три дня назад?

— Омлет, сыр, кекс, чай с молоком.

— Что забыли?

— … яблоко.

— Груша. Ассоциативная цепочка…

Ах, как хочется послать сержанта чартером в труднопроходимые места…

Алиса скрипнула зубами: ненужные эмоции помешали меткому выстрелу. Три мишени

благополучно ушли, одна хихикнула, получив касательное по уху.

— Далай-Лама.

— Гуру.

— Холод.

— Альпы.

— А почему именно Альпы?

— Не знаю, — опять отвлеклась Алиса и опять промахнулась. Черт!

А сержант за свое:

— Кисель.

— Бяка.

— Комфорт.

— Постель.

— Солнце.

— Ожог.

— Врубель.

— Венеция.

— Катерина.

— Гроза.

— Любовь.

— Бред.

— Ненависть.

— Зло.

— Добро.

— Миф.

— Кенгуру.

— Тьфу! — опять сбилась и мишень ушла. Взорваться что ли? За-бо-дал!

— Ни малейшего отношения к животному. Злитесь, курсант?

— Есть немного, — призналась.

— Причина?

— Сбиваете вопросами. Промахиваюсь. А нужно обязательно попасть в цель.

— Почему?

— Потому что надо!

— Кому?

— Мне! Мне надо! И чем быстрее, тем лучше, потому что тогда все это закончится,

и я выйду отсюда! И увижу Игната! Буду лучше всех! Стану помогать маме! И

служить Отечеству не как тупое бревно! — сорвалась на крик Алиса, пропустила

мишени и уже не стремилась достать их выстрелом, развернулась к сержанту,

наставив на него пистолет.

— Выстрелите? — и хоть бы грамм эмоций в голосе или во взгляде!

— Нет, — опустила оружие, опомнившись.

Тропич согласно кивнул:

— Вами управляют эмоции. К чему они привели?

— К тому, что я непоправимо отстала. Ушло слишком много мишеней, урок не выучен,

задание провалено.

— То есть вы получили прямо противоположное тому, к чему стремились. Вопрос —

стоило ли им поддаваться? Причина настолько веская, что стоит провала и повтора

прохождения заданного?

— Не знаю.

— У меня складывается впечатление, что вы вообще ничего не знаете, но хуже

всего не хотите знать.

— Это не так.

— Тогда забудьте данное утверждение и попытайтесь думать.

Алиса тяжело вздохнула:

— Я хочу есть. Только и всего.

— Ясно. Теперь, когда вы это признали, подумайте: настолько ли вы голодны, чтоб

поддаваться эмоциям и усугублять свое положение?

— Нет.

— Значит?

— Значит, я должна научиться управлять своими желаниями и чувствами.

— И да, и нет. Управлять — да. Но для этого вы должны запомнить и осознать, кем

вы хотите быть. Поясню: человеку дано три основных инстинкта: желание насытиться,

обогреться и совокупиться. Если инстинкты управляют вами — вы быдло. Если вы

управляете ими — человек.

— Человеко-зверь, человеко-царь… — вспомнила Алиса слова Гнездевского и

поняла, о чем он говорил, на что намекал, к чему готовил.

— Цель ясна?

— Да.

— Начали сначала.

Вновь побежали мишени, посыпалась вопросы.

— Почему вы ушли от ответа? — навис над ней сержант. Алиса сидела на мате,

приходя в себя после спарринга с курсантом Далила, и меньше всего желала

отвечать на вопросы. Но сержанту не откажешь. А почему? Да, потому что Игнат

сказал — слушайся его. Нет, потому что он действительно очень мудрый человек и

способен из нее, посредственной особы, сделать мастера, человека.

Алиса сама не поняла, как выстроила логическую цепочку за секунду, сделала вывод,

приняла его — встала и ответила:

— Мне было ее жалко.

— А себя вам не жалко?

Сталеску покосилась на Далилу — хрупкую девочку, которой с виду не дашь больше

шестнадцати лет: хорошенькое личико, наивный взгляд и… хватка анаконды,

термоядерный удар — до сих пор в ушах звенит.

— Курсант Далила правильно использовала свои данные, потому что верно оценила

их. Ввела вас в заблуждение сознательно. А вы сознательно пошли на уступки,

притом, понимая, что она сильнее вас. Конфликт разума и догм. Итог — очередной

незачет. У вас десятый не зачет из шестнадцати предметов за первую неделю курса.

Оцените ситуацию.

— С такими показателями курсантов отчисляют. Но у меня есть еще три недели,

чтоб исправить положение.

— Справитесь?

Алиса без раздумий и колебаний ответила — `да', впервые откинув слова — не знаю,

подумаю, постараюсь — за край сознания.

Глава 12

Они давно проснулись и просто лежали, нежась в объятьях друг друга. Им было

хорошо вместе, без слов, без мыслей, без желаний — тепло, спокойно и тихо.

Бэф гладил пальцем руку Лесс и наслаждался ароматом ее волос. Лесс же изучала

татуировку на груди Варн, щурясь от уютного чувства безмятежного блаженства. Она

обвела пальцем круг, звездочку, заключенную в нее, пробежалась пальцем по

завиткам рунической вязи и тихо попросила:

— Расскажи о себе, Бэф…

— Зачем?

— Интересно. Расскажи все: хорошее и плохое.

— Хорошо…Я очень стар, любовь моя, пятьсот долгих лет, две тысячи весен и зим

прошли мимо меня, не заметив, незамеченные… Мой отец, граф Рицу, был помешан

на мистике, магии, оккультизме, алхимии. С утра до вечера он занимался одним —

сидел в своей лаборатории вместе с какими-то очень мутными людьми. Я почти не

замечал его, он меня. Порой мне казалось, его забыли поставить в известность о

моем существовании. Сколько его помню, он всегда имел отрешенное выражение лица,

задумчивый взгляд, что прятал под густые, насупленные брови… Мне было

семнадцать, когда умерла моя мать. И ничего не изменилось. Отец сел за стол и

даже не обратил внимания, что его жены нет на привычном месте.

Бэфросиаст смолк на пару минут, пристально изучая фреску над головой, и

продолжил:

— Я вспылил. Я ударил его и почувствовал глубокое удовлетворение от своих

действий. Он сидел на полу, вытирал кровь с губ и смотрел на меня, силясь то ли

вспомнить, то ли понять — кто я такой. Его не волновала причина, по которой я

его ударил, его интересовало — а не тот ли я гомункул, что он вывел в своей

реторте? Через два года я узнал, что мама стала жертвой его эксперимента. Она

выпила жидкость, что по его подсчетам должна была подарить ей вечную молодость…

Макропулус!

— Тс-с-с…Ты до сих пор зол на него?

— Нет, — хмыкнул Бэф и, подумав, добавил. — Он был первый, кого я убил.

— Это успокоило тебя?

— Нет, примирило с ним.

Оба помолчали, и Лесс спросила:

— Ты кого-нибудь любил, кроме матери?

Бэф долго думал, прежде чем ответить. Перед его глазами возникла картинка из

далекого, казалось бы, не просто забытого — погребенного прошлого…

Хрупкая фигурка, обернутая голубой кисеей, золотистый локон, выбившийся из-под

капора, наивный взгляд чуть раскосых синих глаз и голос, как колокольчик.

Милая, юная, нежная — любовался девушкой Бэф, сопровождая в утренней прогулке по

окрестностям замка.

— Бэфросиаст… Какое странное имя, — заметила она, вскользь взглянув на юношу,

и покраснела вслед за ним.

— Причуды отца.

— У вас строгий отец.

— Странный, как и мое имя.

— Мой отец тоже….

— Чудак?

— Мы не вправе обсуждать родителей, Бэфросиаст, их нам дал Бог.

— Но согласитесь, Софи, они порой несносны.

Девушка смутилась, отвела взгляд и пришпорила лошадь. Голубой бант качнул ветер,

и золотистый локон свился с лентой…

— Она была очень набожна, ранима и чиста, как ангел. Ее звали Софи…

— Ты любил ее?

— Очень. Терялся, бледнел, глупел. Они приехали к нам по вызову отца. Она и

Бонифаций Шталевски — алхимик, маг, чародей. Ее отец. Он был парой моему — такой

же мрачный, вечно задумчивый. После смерти мамы наш замок превратился в приют

для убогих: юродивые, фигляры и мудрецы, нищие, аферисты, шарлатаны, святоши,

монахи — тамплиеры, адвентисты. Да, Бог их ведает, кого еще привечал отец.

Большинство — сброд, но были и очень занятные личности. Роберт Монгрейм и Юзифас

фон Шторц. Они прибыли в замок за неделю до приезда Шталевски. Уверенные в себе,

чуть надменные, одеты в пику остальным гостям — изыскано, по моде. Манеры

совершенны, речь изыскана и учтива. Сразу было ясно — дети именитых дворян. Мне

было двадцать два. Им с виду лет по двадцать пять. Небольшая разница в возрасте

и интересы сходны. Но их опыт был под стать старикам, а я был зеленым юнцом, не

знающим иного мира, чем замок и его окрестности….Потом приехала Софи. Я

влюбился сразу — страдал, мечтал, но был слишком неуклюж по своей неопытности,

порой через край пылок…. Юзифас вел себя осмотрительней и очаровал ее. Я

сгорал от ревности, глядя, как они воркуют, порой готов был убить соперника,

порой Софи. Роберт не вмешивался, наблюдал и давал мне дельные советы, половину

из которых я пропустил мимо ушей. События так стремительно начали развиваться,

что я попросту не мог за ними уследить: сначала слегла Софи. Я не спал ночами —

дежурил у ее покоев, выспрашивал у слуг состояние ее здоровья, прорывался к ней

и видел, что она спит. Неделя, две — Софи спит. А рядом с ней дежурит Юзифас. Я

был вне себя, готов был на любое безумство. И легко согласился на предложение

Роберта сделать эту татуировку. Якобы талисман для увеличения привлекательности,

для успехов в любви. На деле он готовил себе смену. Он хотел уйти, но замок

держал его, как держит сейчас меня.

— Что это значит?

— Варн, любовь моя, могут уходить в другой мир, в другое измерение. Но этот

знак возвращает назад, как бы ты ни хотел остаться. Я могу уйти от силы на

неделю, но потом вновь вернусь и вынужден буду выполнять отведенную мне роль,

главенствовать в этом мире и жить, жить, жить. На это рассчитывал Юзифас. Он

надеялся, что Роберт передаст ему знак вожака, но тот решил, что с него хватит

Софи. Он понял, что Шторц не подходит на роль главы клана, хранителя довольно

обширной территории. В его умозаключении был резон — Юзифас поддался не

возвышенным чувствам, а самым низким. Им двигала не любовь, а зависть. И ради

нее он погубил невинную девушку. Софи месяц превращалась в Варн и потерялась

через две недели. Улетела на охоту и не вернулась, как часто случается с

детенышами, живущими без наставника, без четкого контроля вожака, без опеки

клана. Я понял, что что-то неладно, когда Софи стала вести себя, как котенок.

Заподозрил и Роберта, и Юзифаса в вампиризме, — улыбнулся Бэф и хохотнул. — Я

даже наточил осиновый кол и пришел ночью в покои Роберта. А тот словно ждал меня

— сидел на постели и от скуки раскладывал пасьянс….

Роберт вскинул взгляд на бледного, как приведение, юношу, вторгнувшегося в его

покои с решительным видом гренадера с осиновым колом наперевес.

— Ах, какая прелесть, — хохотнул, качнув носком элегантного ботинка. — Сами

наточили, Бэфросиаст?

Тот двинулся к насмешнику и приставил пику к его груди.

Монгрейм скептически покосился на палку, потрогал острие и, оценив, кивнул:

— Острое. Что дальше, молодой человек? Желаете проткнуть им мое чер-рное сердце?

— Не смейтесь! Я действительно пришел убить вас и убью! Вы, вампиры, исчадия

ада! Вы укусили Софи!

— Как не смеяться над подобным вздором? — пожал плечами Роберт. — Впрочем,

молчу, не стану умилять благостное впечатление от экзекуции, что взбрела вам на

ум. Приступайте, Бэфросиаст.

Бэф смотрел в насмешливые глаза и понимал, что теряет решимость — не может,

просто не имеет сил убить человека. Вот если б Роберт превратился в вампира,

показал свои клыки, зашипел, взлетел вверх, как летучая мышь, сровнялся с тенью,

лежал в гробу с кровью невинных жертв на губах, в конце концов! Так ведь нет —

лощенная внешность изысканного франта, коих сотни на один светский салон.

— Ах, молодость, молодость, — доброжелательно улыбнулся Монгрейм. — Пора

сказок, баллад и радужных иллюзий. С чего вы взяли, что я вампир, Бэфросиаст? С

чего вы вообще решили, что они существуют? Граф Дракула? Хочу заметить, он был

мерзейшим человеком, дикарем и фанатиком. Вампиром, конечно, был знатным и

кровушки попил, столько же, сколько и нервов, но в ином плане. А что, собственно,

было ожидать от изгоя? Я говорил, Тэф, хорошего не будет, но женщины в любом

обличии остаются женщинами. Она увлеклась, купилась на его необузданную страсть.

О, сколько безумств было совершено! Но этой паре не суждено было соединиться,

все в прошлом — их тела, любовь, те безумства, что они свершали во имя друг

друга. Печально. Хотя, какая красивая легенда родилась из их страстной любви! А

знаете как? Владислав почил от ран, полученных в очередной битве. Его положили в

гроб, отслужили службу. Но Тэф не могла смириться с его смертью и сделала его

Варн. Он встал из гроба к ужасу своей челяди. Представьте их состояние, когда

они увидели, как он поднимается. Смотрит на них и ничего не помнит. Ах, это было

эффектное зрелище, а уж разговоров и сплетен было — несчесть. Так ведь и вел он

себя после воскрешения странно. Сначала, как Варн, потом, как человек. Тэф не

учла, что из мертвого Варн, как дом из снега — сегодня есть, завтра — нет. Н-да-а,

ничего в мире не происходит просто так. Так ты убивать-то меня будешь или

передумал? Я к тому, что можно расположиться и более комфортно для беседы, если

чуть отодвинуть кол. Кстати, не так уж хорошо он оттесан, занозиться можно.

Бэф хмурился. Он понял лишь одно — Роберт не боится осинового кола. А потом

появился и другой вывод, сделанный из услышанного — Софи может вновь

превратиться в человека, как Дракула.

— Нет, — качнул головой Монгрейм, хитро щуря глаза на юношу. — Софи — Варн. И

как Солнце не станет Луной, так и Луна не станет Солнцем. Истинная Варн

рождается из живых…

— Но вы сами сказали! — Бэфросиаст даже забыл, что пришел убить Роберта: сел

на постель, положив кол на колени и принялся выпытывать. — Объяснитесь, граф!

Вы специально путаете меня? Говорите одно, потом опровергаете сказанное. Как

вернуть Софи? Она, она вампир, да? Или Варн? Да в чем разница?!

— О, мой мальчик, разница есть. Вампир — это любое существо, живущее за счет

другого без согласия оного. Комар, например. Или твой отец. Его энергетика давно

на нуле, и он питается от всех прохвостов, что привечает в замке, а они питаются

им. Но при этом они считаются людьми, потому как не пьют кровь подобно насекомым.

Они попросту разоряют родовое гнездо Рицу и организм графа. Да, ты еще не знаешь,

что разорен? Нет? Твой отец спустил последнее на какие-то очень нужные для

экспериментов ингредиенты. Моча осла, оказывается, стоит полконюшни. Однако на

какие траты не пойдешь, чтоб в дальнейшем получать золото из любой вещи. Вздор!

Я просто в кубическом экстазе от того вздора, что он преподносит нам ежедневно!

Давно так не развлекался. О-о, не надо на меня смотреть, как на врага. Отнюдь, я

скорей друг тебе, чем недруг. Придет время, и ты сам поймешь, насколько порой

смешны люди в своих заблуждениях. Но оставим, вижу тебе неприятна эта тема.

Вернемся к Софи? Хочешь совет? Забудь ее. Ее нет. Чем быстрее ты это осознаешь и

примешь, тем лучше тебе будет. Пройдет месяц, от силы — два, и ты не узнаешь

свою милую, ранимую мадмуазель Софи. Тебе придется убить ее, иначе она убьет

тебя. Впрочем, этого не случится, если ты примешь мои условия.

— Какие? — он был согласен на любые, лишь бы помочь Софи, спасти ее, а ведь

именно так он истолковал слова графа, и услышал то, что не звучало — заплати

собой за жизнь любимой. Вскочил, откинув кол. — Я согласен на все!

— Ох! Милый друг, как вы нетерпеливы. Но знаете ли, что я хочу от вас?

— Нет, но это не важно…

— Отнюдь. Как раз это и важно, а остальное — нет. Видите-ли, Бэфросиаст, я

помню о своей выгоде всегда и, как правило, не обращаю внимания на такие мелочи,

как… выгодно ли это другому. Но в данном случае я изменил своим привычкам и

построил дело на взаимовыгодной основе — вашей и моей. Вас ждет серая жизнь

разорившегося отпрыска некогда знатного семейства. Вы устанете от такой жизни

годам к тридцати, начнете пить или волочиться за дамами. Начнете избавляться от

скуки любыми известными средствами. Но для вас ли, для вашего ума, энергии столь

пустая жизнь, по сути, существование на уровне насекомого? О, конечно — нет. Я

предлагаю вам иную сферу существования, предлагаю неограниченную власть, свободу!

Да, мой юный друг — абсолютную свободу от условностей, рамок церковных догм,

телесной скованности. Вы будете в этом мире и вне его, вы останетесь частью его,

но не подконтрольной, а контролирующей. Вы не будете знать иных нужд, кроме

собственных желаний, которые будут без труда исполняться. Деньги перестанут что-то

значить для вас, мораль общества, сторонние разговоры окажутся пусты для вас.

Границы времени и пространства больше не смутят ни ваш разум, ни ваше сильное,

молодое тело. Вам будет неведом страх, отчаянье, горе от разбитого сердца или

потери близкого. Смерть перестанет существовать для вас. Ветер, солнце, луна,

окружающая вас природа обретут иное значение, раскроются в полной мере, с иной,

неведомой вам сейчас стороны. Вы прозреете, все органы чувств обострятся. Вы

сможете переноситься на любое расстояние. Сумеете познать суть вещей. Поймете, о

чем говорит ветер с листвой. Научитесь передавать свои мысли и слушать чужие. Вы

сможете без усилий воздействовать на любого человека, на любое существо… к

своей выгоде. От вашего голоса и взгляда будут млеть первые красавицы самых

благородных семейств, самых знатных салонов в любой части этого мира. Однако

есть одно `но', что подтолкнуло меня на сотрудничество с вами, Бэфросиаст.

Придет время, и этот мир станет для вас тесен.

Голос Роберта завораживал Бэф, мутил сознание и манил в неведомую, волшебную

страну, в которую уже верилось, которая уже грезилась юному графу. Он плыл к ее

берегам не чувствуя, что граф приблизился к нему почти вплотную, навис,

вглядываясь в расширенные зрачки:

— Ты займешь мое место, и я смогу уйти. Ты достоин стать вожаком больше, чем

Юзифас. Бойся его, он мстителен и тщеславен, впрочем, тебе он не страшен. Я буду

с тобой, пока ты не наберешь силы и достаточных знаний. Обучу всему что знаю,

сам отведу домой. Ты не будешь столь уязвим, как юные Варн, потому что сразу

родишься вожаком. Забудь все, забудь, оставь воспоминания на долгие годы, что

ждут тебя впереди: путешествия, исследования, свободная жизнь воистину

свободного существа. Расслабься, закрой глаза. Это не больно, ты просто заснешь

человеком, а проснешься Варн. Легким, как пух, быстрым как молния, сильным, как

тайфун и холодным, как воды Ледовитого океана. Твое сердце покроется льдом и

замрет. Но это совсем не больно.

— Он превратил меня в Варн. Я спал неделю, а когда проснулся, мир вокруг

изменился. Юзифас увидел меня, понял, что произошло, и попытался убить, пока я

не окреп, но я без труда его победил. Он ушел ни с чем, пообещав отомстить и мне,

и Роберту. Мы посмеялись. Впервые я не чувствовал боли, страха, неуверенности. Я

словно был везде и нигде, видел совершенно четко и ясно на все триста шестьдесят

градусов. Руководил своими мыслями, телом, окружающими предметами. Летал по

ночам и наслаждался полетом. Мог не спать, не есть — забыть о том, и не

чувствовал дискомфорта. Отец, единственный, кто не заметил перемен во мне, он

вообще ничего не заметил. Я сам пришел к нему в лабораторию, чтоб сказать все,

что о нем думаю. Меня уже ничего не сдерживало, я помнил о долге, уважении к

родителям, но не понимал смысла в том. Отец был возмущен и попытался поставить

меня на место обычной оплеухой. Зря. Его нектар был противен и скуден, но я не

побрезговал им. Слуги и гости разбежались, как только обнаружилось тело хозяина

замка. В замке стало пусто и тесно. Я попытался возродить маму, но ее тело уже

истлело. Единственное, что меня еще держало в замке, это надежда увидеть Софи.

Роберт мне уже многое рассказал, многому обучил, и я понимал, что надежда тщетна,

но человеческое упрямство еще не выветрилось из меня. Я ждал, искал и нашел.

Ничего в том существе, что встретил, не напоминало о хрупкой, милой Софи. Она

превратилась в злобное, тупое животное. Мне пришлось убить ее, как и

предсказывал Роберт. Это было единственно верным шагом. Лучше умереть, чем жить

в таком низком, отвратительном состоянии. Тогда я и поклялся, что найду Юзифаса,

и отомщу за то, что он погубил юную красавицу, невинную девочку… Потом наш

замок забрали за долги, и Роберт привел меня сюда. Я часто бывал в родных краях,

бродил по залам, в которых вырос. Долгое время замок пустовал, о нем шла дурная

слава, и люди боялись его занимать. Но пришло время, его реконструировали,

превратили в музей.

— Скучаешь?

— Нет, — засмеялся Бэф. — Я так понимаю, ужинать мы сегодня не будем,

насытимся мемуарами?

— Нет! — взлетела Лесс, — Хочу есть!

И полетела к окну, слыша за спиной беззаботный смех Бэфросиаста:

`Обожаю, когда ты смеешься'.

`Только не улетай далеко, а то смех сменится рычанием'.

Лесс беспечно рассмеялась и направилась к лабиринтам городских улиц.

Охота была удачна. Сородичи задиристы и насмешливы.

Обычный день канул в бездну времени столь же неприметным, как и множество других

дней.

Лесс вылизала ноготки, сыто щурясь на вожака, прижалась к его груди, уткнувшись

носом в шею, и засопела. Покой, рожденный близостью Бэф, моментально сморил ее.

— Игнат, ну, Игнат… — подгоняла телефонные гудки Алиса, зорко поглядывая

вокруг. Свободная минутка, что выдалась на ее счастье, имела относительное

значение: в любой момент мог нарисоваться Тропич и дернуть курсантку на

очередное занятие.

Нет, она не против, но ей очень, очень хотелось услышать голос Игната. За два

месяца в учебке она так ни разу и не смогла дозвониться до него, и сильно

скучала. Эту вполне понятную тоску не выветривали даже жесткие системы

прохождения тоннелей, стрельбы и увечья от занятий по овладению приемов ближнего

и дальнего боя. Сержант крепко взялся за нее и прессовал сильней Стокмана, но с

умом и для ума. За то Алиса на него зла и не держала, слушала и безропотно

выполняла его порой глупейшие приказы. Она научилась владеть собой, сдерживать

эмоции, но чувства к капитану, как назло, не поддавались контролю.

— Черт! — увидев Тропич, скорчила несчастную рожицу девушка и пригнулась,

почти сровнявшись в своей зеленой форме с кустами за столовой. Но смысл —

сержант по зоркости глаз и нюху любому ирокезу фору даст, да еще и лекцию

прочтет. Наставник!

Тропич остановился спиной к кустарнику и девушке и обычным ровным голосом робота

— переводчика приказал:

— Курсант Лиса, ко мне.

Алиса вздохнула, мысленно послав сержанта вслед за телефонными гудками, и сложив

трубку, сунула ее в карман, шагнула к Тропич.

— Курсант Лиса прибыла по вашему приказу, — вытянулась перед служакой,

скопировав его невозмутимо-равнодушное выражение лица.

— Время?

— 9.14, - хорошо запомнила, который час высветился на дисплее телефона.

— Что у вас назначено на это время?

— Стрельба.

— Начало занятий?

— 9.15.

— Почему вы еще здесь?

— Оправлялась.

— В следующий раз придумайте более правдоподобную ложь. До ангара бегом ма-арш!

— Есть! — чтоб тебя!

Сталеску развернулась и трусцой направилась к тиру. Тропич понес свое

невозмутимое лицо за девушкой, шаг в шаг с ней переставляя свои крепкие ноги.

Бум-бум — забились ботинки о посыпанную гравием дорожку — еще один раунд

учебного процесса, еще один круг адских тренировок.

`Ничего, ничего, пройду, выдержу, и мы встретимся, Игнат', - заверила то ли его,

то ли себя Алиса.

Стрелять с двух рук не то, что с одной. А стрелять с двух рук в полумраке

помещения по двойным мишеням, под лихую ламбаду, и при этом отвечать на вопросы

сержанта и не отвлекаться на периодические вспышки световых мин и грохот шумовых

эффектов — это не просто трудно, а еще месяц назад было фактически невозможно

для Сталеску. Но она закалилась, научилась раздваивать, растраивать сознание,

расчленять разум и тело, и волей держать под контролем все органы чувств. Сбоев

фактически не случалось, и она шла по спец курсу, за месяц, вырвавшись далеко

вперед. И очень надеялась, что не зря муштрует себя, что в этом стахановском

прорыве есть смысл: хотя бы тот, что ею могут гордиться и сержант, и… Игнат.

Наверняка он в курсе ее успехов, не может быть не в курсе.

— Гнездо.

— Кукушка.

— Калигула.

— Рим.

— Венеция.

— Гондола.

— Наска.

— Пустыня Перу.

— Имя.

— Нарицательное.

— Болюс.

— Красная глина.

— Червень.

— Июнь.

— Антропомаксимология.

— Наука о резервных возможностях человека.

— Параван.

— Тип трала.

— Отступление.

— Ретирада.

— Штауббах.

— Водопад.

— Стефани.

— Водопад.

— Трин.

— 120 %.

— Муто-дори.

— Техника боя безоружного против вооруженного.

— Пять первоэлементов.

— Вода, воздух, земля, огонь, пустота.

— По пальцам от большого.

— Пустота, воздух, огонь, вода, земля.

— Астрос 8.

— Реактивная система залпового огня.

— ВСС.

— Бесшумная снайперская винтовка.

— Характеристика.

— Поражает противника с третьим уровнем защиты. Спецбоекомплект,

интегрированный глушитель, для ведения ближнего боя, снабжена переводом на

автоматический огонь. Вес 800 грамм. Состоит из трех частей…

— Сколько ступеней у входа в пищеблок?

— Две.

— Сколько лет курсанту Сулла.

— Ноль.

— Правильно, курсант Лиса, ноль, потому что курсанта Сулла не существует.

Закончили?

— Да, — Алиса положила оружие и повернулась к сержанту.

— Что ж, посмотрим… Девяносто шесть из ста ликвидированы. Четверо ранены.

Неплохо, но вы можете лучше. Я ошибаюсь?

— Нет.

— Тогда повторим. Ваше расписание — начинайте с 11.00.

— Туннель: вход на 12 уровень, выход в 13.00. С 13.00 до 14.00 обед, отдых. 14.00

— прививочный кабинет, плановое обследование. 15.00 — татами. Спарринг-класс.

Система восточных единоборств. 18.00. - кросс. 19.00 — ужин. 19.30 — занятия по

психологии личности… 20.30. - водная трасса. 21.15. - класс вождения по

пересеченной местности. 22. 30. - лингвистика. 23. 15 — отбой.

— В 23.15 я жду вас здесь для повторного прохождения стрельб. Что у вас

назначено на 10. 00?

— Занятия по анатомии энергетических каналов и генерации болевых точек

человеческого организма.

— Так почему вы еще здесь?

— Разрешите идти?

— Вас уже нет курсант.

`Как скажешь', - Алиса развернулась и выбежала из ангара.

Календарь сыпал листы. Солнце только всходило, как уже шло на закат. Прошло лето,

затем осень, зима перестала злиться, уступая права весне. Март поставил точку —

обучение закончилось. Сталеску успешно сдала начальные, а затем и спец курсы,

даже не уловив разницы меж ними.

— Вот и все, — выдохнула в стылый воздух, выходя из главного корпуса. И сама

не верила, что действительно все — отстрелялась.

Она застыла на крыльце штаба, держа в одной руке корочки сержанта СВОН, спец

подразделения особого назначения, направление к капитану Гнездевскому для

дальнейшего прохождения службы, в другой — плоскую коробочку с литерами

неприкосновенности спец корпуса, лычками сержанта и новеньким номерным

медальоном, и смотрела в небо, счастливая от того, что может, наконец, это себе

позволить. И никто не окрикнет, не пошлет на очередной пункт прохождения, не

отправит на кросс с тяжестью в 25 кило за плечами, не выставит в караул, не

будет мучить вопросами…

Но учеба сержанта не прошла даром: в небо летела лишь душа, зрение следило за

всей округой, тело было готово в любую минуту отразить нападение, обоняние и

слух обострены и чутко улавливали звуки и запахи, а разум анализировал их.

Чувства же, сколько ни бились о стену волевого контроля, не отражались ни на

лице, ни во взгляде.

На крыльцо вальяжной походкой вышел Голубь, покосился на Лису и спросил:

— Обмоем? Надо.

— Надо, так надо. Я не против. Сколько нас и где сбор?

— Двенадцать человек всего. Сбор в 19.00, в офицерском баре. До полуночи он наш.

— А дальше?

Парень усмехнулся:

— Ну, если выдержишь…банзай! Рванем в городок, к Слалу, Рысь договорилась.

— Виват, — кивнула Сталеску и подумала: Знает ли Игнат, что она досрочно

окончила курсы? Наверняка, 99,9 десятых процента, что — да. Как расценивать его

молчание в течение десяти месяцев? Ни единого звонка, ни одного визита. Такое

чувство, что они не встречались и не грелись под теплым солнцем, не любили друг

друга. Как там сержант говорил? Чувства отдельно, тело отдельно, и пусть их

контролирует разум. Ладно, пусть, тем более и так ясно, Игнат нужен ей, так же,

как она ему — в чисто деловых целях. А ля муры, ту журы — мифология, раздел

психологических методов контроля над человеком. Да, все правильно — хватит с нее

горьких уроков разочарования. Два раза на граблю наступила, третий раз и не

подумает. Теперь она не польститься на цветочки и комплементарные оды, сама

будет брать, сама и откидывать. Пусть говорят, что она идет по головам, это все

лучше, чем давать ходить по своей. Чувства больше не помешают ей жить — мимо,

ребята, теперь все мимо — холодный расчет и никаких эмоций. Игра в человека по

воле разума. Да, так спокойней, так проще.

Что ж, робот — Сталеску, к дальнейшей жизни готов. Вперед, железяка.

Девушка не спеша шагала в казарму и думала, что не такой уж она робот, раз имеет

уязвимое место — есть у нее единственный человек, ради которого она готова

отринуть науку жестокости, что прошла за два года. Человек, рядом с которым она

бы не смогла сдержать себя и вновь бы превратилась в ту сентиментальную девчонку,

что ступила когда-то на плац. Болевая точка, единственное тонкое звено, островок

добра тепла и любви, чистое, безгрешное пятнышко в сознании, маячок в этом

мрачном мире. Якорь, крепко держащий ее на черной земле, — мама. Мамочка…

Глава 13.

— Привет, — бросила она угрюмо, опускаясь на подоконник, и не обращая внимание

на обалдевшего Игната, начала вылизывать ноготок.

— Привет, — просипел парень, невольно расплываясь в улыбке. И хотел бы подойти

ближе к Варн, да не смел, боялся вспугнуть ее. А та свесила одну ногу в квартиру,

другую на улицу и, щуря глаза, изучала человека:

— Ты меня ждал?

— Да-а… да! — несмело шагнул к ней.

— Зачем? — склонила голову набок.

Парень растерянно пожал плечами:

— Потому что я люблю тебя.

— Ах, да, помню. Это то самое, что заставляет биться сердце. Правда, непонятно

— зачем? Но и неважно. Важно другое, — Лесс медленно пролетела в комнату,

зависла над кухонным столом и плавно опустилась на него, села. — Важно другое —

почему меня тянет сюда, а, человечек?

Глаза Игната вспыхнули от радости: ему фактически признались в любви! Взаимной!

Лесс вздохнула:

— Давай оставим это глупое слово? И мысли туда же. Без тебя каша в голове, —

нахмурилась, глядя перед собой. — Ничего не понимаю: воспоминания, воспоминания

— а чьи они, откуда?.. Я вчера к тебе чуть не залетела с парой вопросов, да Бэф

не дал.

— Бэф, это тот мужчина? Он кто тебе?

— Он мне все.

— Как это? — нахмурился парень.

— Так это! — скривила в ответ рожицу Лесс. — Вот для тебя все, это что?

— Не что, а кто. Ты.

— А-а, чудно. А для меня он. Он умный, сильный, славный. Я — это он, он — это я.

Мы с ним понимаем друг друга…

— Он вампир? — осторожно спросил Игнат.

— Фыр-р-р!

— Вампир, я сразу понял. Он же тебя в себе подобную и превратил.

— И что? Завидно?

— Противно! Послушай, Лесс, — качнулся к ней Игнат, и обнял бы, да та взглядом

остановила. — Ладно, я не трону тебя, не прикоснусь. Просто послушай меня — он

не такой славный, как тебе кажется. Тебе нужно спасаться от него, пока не поздно,

а возможно, еще не поздно. Я помогу, Лесс, я встану на твою защиту. Оставайся у

меня, я закрою этот дом, и он не сможет зайти, воздействовать на тебя, забрать.

— Вздор, — скривилась Варн.

— Нет, нет! Я все сделаю ради тебя, на все пойду, даже на все. Только не уходи,

останься. Я все эти дни только о тебе и думал, окна не закрывал… не закрою.

Что хочешь проси, сделаю. Ну, хоть приходи.

— А в окно выпрыгнешь? — пытливо прищурилась Варн.

— В окно? — растерялся Игнат. — Если тебе надо…. Если ты будешь приходить.

Лесс вздохнула, поднимаясь:

— Ты безнадежен, человечек. Сам подумай, к кому же я буду приходить, если ты

выпрыгнешь из окна? Или ты научился летать? Нет? А на могилку точно не приду, не

люблю мертвых.

— Это твой Бэф мертв! — не сдержал крика отчаянья парень, видя, что Варн

собралась вновь покинуть его и вернуться к тому ублюдку, что превратил ее в

нежить.

Лесс, услышав замечание, остановилась, повернулась, заинтересованно уставившись

на Игната:

— Почему ты решил, что он мертв?

— Его сердце не бьется! Он холоден как шапка ледника, расчетлив как калькулятор!

Лесс выгнула бровь, сделала круг вокруг Игната, обдумывая услышанное, и

остановилась перед его лицом так близко, что он мог прикоснуться к ней, чуть

качнувшись. Но парень не мог пошевелиться, зачарованно смотрел в ее глаза,

любовался чертами лица.

— Значит, жив тот, у кого бьется сердце? — спросила тихо.

— Да, — так же тихо выдохнул он, моля о том, чтоб эти мгновенья никогда не

кончились.

— Не правда, — качнула она головой, с непонятной печалью глядя на Игната. —

Не каждый, у кого бьется сердце — жив, и не каждый, у кого оно не бьется — мертв.

Иной, имея сердце, его не имеет.

— Тебя кто-то сильно обидел? — пальцы парня несмело убрали локон со лба

девушки, провели по нежной коже щеки.

— Не знаю, — честно призналась она.

— Я знаю. Останься, и больше никто, никогда не обидит тебя. Обещаю.

Лесс улыбнулась, почти с материнской нежностью глядя на юного Ромео:

— Ты хороший человечек, и кого-то напоминаешь мне. Я обязательно вспомню, кого,

и тогда пойму, почему меня сюда тянет. Ложись спать, человечек, для тебя время

позднее.

Варн скользнула к окну и ввела тем в отчаянье парня. Он кинулся следом в слепом

желании удержать ее хоть силой, но не рассчитал — вывалился из окна.

Игнат ничего не успел понять, как его тряхнуло, и стремительное приближение

земли стало плавным, над ухом что-то недовольно шипело, третируя перепонки. Он

вскинул взгляд и увидел скалившуюся Лесс, держащую ее за ворот и плечо толстовки.

Варн опустила его на землю с таким лицом, что Игнат непроизвольно отшатнулся,

решив, что она сейчас плюнет ему в глаза.

— Страусам — беговую дорожку, птицам — взлетную полосу. И впредь не путай!

Игната качнуло от порыва ветра.

— Я, нечаянно, — выдохнул он, с трудом приходя в себя.

Лесс фыркнула и, взмыв вверх, исчезла в темноте. А парень еще с час простоял на

улице, подставляя холодному ветру лицо и голову. С сожаленьем смотрел в небо,

что было обителью его любимой. Ему же была отмерена земля.

Несправедливо.

— Ничего, страус тоже птица, — успокоил он себя и пошел домой.

— Где была? — недовольно нахмурился Бэф, уловив исходящий от Лесс знакомый

запах человека.

— За службу спасения работала, — с тем же недовольством фыркнула Варн,

прижавшись к груди вожака.

Бэф промолчал — ему хватило сегодня разборок: сначала он поставил на место Хоф,

вспомнив ему прошлый инцидент, потом предупредил Ойко, что строго накажет ее,

если она и дальше будет обострять отношения в клане. Последнее было особенно

неприятным, потому что бесполезным — Ойко была вне себя от ревности, зависти и

злости. А в таком состоянии она готова на любую крайность. Понимая это, он

наказал Таузину и Майгру хорошо присматривать за ней, но лучше бы, конечно,

отправить ее на время вон из замка, за Нэш, например. Что-то загостилась та в

других кланах, все на месте ей не сидится. Путешественница!

Бэф вздохнул — он бы и сам с удовольствием слетал куда-нибудь, как раньше, но

ответственность за Лесс мешала привычным путешествиям. Да и не сможет он

оставить ее здесь, а взять с собой — опасно — юна еще для больших перелетов,

ночевок вне дома.

Лесс уловив раздраженное настроение Бэфросиаста, потерлась щекой о его плечо,

успокаивая, и заскучала, не почувствовав положительных изменений, оглядела

собравшихся. И резко села, ткнув пальцем в Хоф, оккупировавшего привычное место

на подоконнике:

— Он опять букашек Вергилия считает.

Бэф поморщился:

— Не букашки, а буквы, — и встал — хорошая мысль: почему бы не пойти в

библиотеку и не занять бодрствование интеллектуальным чтивом?

Лесс тоже встала, подлетела к Хоф, взглянула на обложку:

— Вергилий?

Хоф нехотя оторвался от чтения, неласково оглядел сестренку и уже хотел рявкнуть,

чтоб ее сдуло от него на тот конец залы, да вспомнил наставления вожака и почти

прилично прорычал:

— Аристотель.

— Скажит-те, пожалуйста… А почитай?

— Щаз! — все ж не сдержался тот. Лесс впечатало в стену:

— Хам! — бросила она в ответ, приготовившись к атаке, и пошла бы, но была

притянута к Бэф. Он перехватил ее за талию, и она повисла на его руке, пытаясь

из чистого упрямства хоть виртуально, но дотянуться до Хоф и, если не покусать,

то хоть царапнуть. Да и тот жаждал схватки не меньше: напрягся, глядя на

девчонку исподлобья, ноздри раздувал и разве что копытом не бил, для полноты

сходства с разъяренным быком.

`Я не ясно объяснял'? — сверкнул на него глазами Бэф.

Тот понял, проникся, сел на место и спрятался за книгу.

— А теперь слушай ты, — обратился вожак к Лесс, встряхнув забияку для

острастки. — Вы друг друга не видите и не замечаете. Хоф не трогает тебя, ты не

трогаешь Хоф. Ясно?

— Угу, — с сумрачным видом, подперев ладонями подбородок, заверила она — чего

ж неясного — полезешь, по ушам получишь.

Бэф фыркнул и, откинув Лесс на диван, выплыл из залы.

— У! — показала Варн язык пустоте дверного проема.

— Заняться нечем? — скривился Майгр, увидев ее проказы, и опять повернулся к

Соувисту, продолжив с ним беседу. Лесс подвинулась ближе, переместившись на стол,

и раскрыла радары: что вы там обсуждаете?

— … БСС уж полвека ходят и ни разу нас не засекли.

— А это БСС 5, новейшая система контроля местности и воздушного пространства.

— Он не новый, — влезла Лесс.

Братья уставились на нее, как на приведение кота Базилио.

— Да ты что, деточка? — скривился Майгр. — Ах, какая продвинутая молодежь

пошла — все-то она знает… Так просвети дяденек: что за пять букашек по небу

ползают?

— Самолет. Навороченный высокочастотной техникой от системы воздухозабора до

хвоста нашпигованный. Самые высокие показатели, технические характеристики —

мечта, — и давай перечислять, с умным видом загибая пальцы, — квантовый

высокоскоростной чипсет управления, торссионная система слежения, пиксельная

система наведения, высокочастотный охват местности, пространственная система

сканирования в трехмерном охвате, повышенный уровень защиты корпуса, специальный

сплав, способный не только отражать тепловые частицы, но и анализировать их

строение, вид, направление. Взлет с места, посадка на любую плоскость до трех

метров. Возможность зависания до часа. Максимальный разгон двигателя,

минимальный расход топлива. Выход в безвоздушное пространство, система стыковки,

траловое оснащение. Уф!

Майгр придержал падающую на грудь челюсть.

— Ничего не забыла? — спросил подлетевший Урва. Лесс хлопнула ресницами и

нахмурилась — а откуда она это знает.

— Очень дельный вопрос. Хорошо бы ответ на него получить, — заметил Майгр,

оставив в покое свою челюсть. Лесс спешно ретировалась вон.

Нет, лучше спать лечь, пока еще что-нибудь не натворила.

Н-да-а, не задался денек…

— Выпьете со мной, сержант Сталеску?

Алиса посмотрела на Тропич, на поставленный перед ней бокал, согласно кивнула и

разлила горячительное:

— Вы, оказывается, помните мою фамилию, Петр Евгеньевич.

— Естественно. А ты помнишь? — сержант кивнул на стройные ряды спиртных

напитков за стойкой бара. Алиса хмыкнула: такое и захочешь — не забудешь!

Это, пожалуй, было самое трудное — научиться пить безмерно и не пьянеть, не

терять ни координацию движений, ни меткость, ни внимание, ни нить разговора.

Последний пункт прохождения перед выпуском дался ей тяжело. Так ведь сержант

постарался: выставил четыре бутылки водки без закуски, включил медленную

расслабляющую музыку, погрузил помещение в полумрак, усадил Алису на мягкий

диван и заставил пить одну бутылку за другой и отвечать на свои каверзные

вопросы, выстраивать логическую цепочку. А когда водка закончилась, повел

Сталеску в тир и заставил стрелять с двух рук на поражение и при этом отбиваться

от нападающих.

— Весело было, ничего не скажешь, — скривилась девушка, залпом отправив порцию

виски в рот. Покосилась на других выпускников.

Ребята расположились за столиком, барагозили — приставали к девчонкам —

полуночницам, что остались в баре Слала, задирались, смеялись. Им тоже весело —

расслабляются. К утру побьют хозяину витрины, посуду, винно-водочный запас,

поломают мебель и пару ребер заглянувшим на огонек блюстителям порядка и

угомонятся — вернутся в казарму, плюнут на завтрак и проспят до самого чартера к

месту нового назначения.

И тут же нашла ошибку в умозаключении — пятеро из одиннадцати имеют гадкий

характер и так просто не успокоятся. Скорей всего попытаются напоследок оставить

о себе память и в части — построят с десяток новобранцев и устроят им

мазохистское рандеву. Еще трое из оставшихся шести обязательно поприсутствуют на

сём шоу. Остаются трое и Алиса.

Голубь снимет ту светловолосую девицу и будет трахать ее до завтрака, потом

объяснится в любви, желании незамедлительно жениться и нарожать десяток детей,

не жалея красок распишет дурочке их радужное будущее, назначит свидание где-нибудь

под кактусом в Мексике и исчезнет в утренней дымке, забудет о подружке по дороге

в столовую.

Далила и Монро продолжат тренинг по взаиморазвешиванию спагетти на уши друг

друга и разойдутся у дверей казармы, оставшись каждый при своем.

Алиса просто ляжет спать.

— Никого не ждешь? — спросил сержант.

— Нет, — ответила та, посмотрев на Тропич, и поняла, что кто-то стоит у входа

в бар, отсвечивает спиной в зрачках сержанта. И не разглядев силуэта, поняла —

кто? За секунду обдумала свои действия: как бы ни хотелось вскочить, ринуться

навстречу — медленно встала, бросила в рот пару зерен винограда, сдержанно

кивнула сержанту, внимательно исследующему ее физиономию на предмет

экстатических эмоций, и с кошачьей грацией двинулась к выходу.

Ты ждешь наивную девицу, уставшую лошадь, гетеру? Предстанем светской леди,

знающей себе цену, но не переоценивающей, а там посмотрим — решила она, выплывая

на улицу. Прислонилась к двери, чуть изогнув губы в улыбке, напустила в глаза

тепла и внимания:

— Игнат… - и весь резерв очарования в голос — для полноты картины.

Капитан застыл с букетом георгин, хлопнул ресницами:

— Н-да-а, какие кадры у меня служат.

— Уже у вас? — улыбка шире, взгляд светлее, радостнее. Голос, что мармелад. Не

подавись, милый.

— Ах, Лиса, ну чаровница, — расплылся в улыбке Гнездевский, скользнул к

девушке и, сунув букет ей в руку, обнял, закружил, нашептывая в ухо. — Какая

грация, какой шарман! Я сражен, взят в плен, мечтаю о наказании за разлуку…

Злишься?

— Не-е-ет, — а хочется гавкнуть — да!! Не улыбаться ему в лицо, а плюнуть в

него. А потом отправить обманщика в нокаут одним ударом.

— Злишься, — рассмеялся Игнат, — я же слышу — зубки скрипят.

— У вас слишком бурная фантазия, пан Гнездевский. Я, конечно, рада старому

другу, но именно поэтому не могу взять в толк — с чего бы мне скрипеть на него

зубами?

— За то, что не звонил.

— А должен был? — игриво выгнула бровь Алиса.

— Ах, умница… Брависсимо! Поехали в гостиницу? — лукаво блеснули глаза.

— Посмотреть интерьер холла?

— Получить инструкцию на первое задание. Твои вещи уже в машине. Пошли, —

увлек ее к стоянке.

— А инструкция зарыта в постельном белье? — хохотнула Алиса, оглядев убранство

гостиничного номера, в который ее привел капитан. Тот засмеялся и, расслабив на

ходу ворот кителя, двинулся к девушке, обнял, полез целоваться:

— Почему бы нет? Я безумно скучал о тебе…

`Я тоже', - вздохнула Сталеску, сдаваясь, тая под умелыми ласками мужчины. Вот

чего ей не хватило все месяцы обучения — банального секса. Руки сами зарылись в

волосах капитана, губы раскрылись, отвечая на поцелуй. Пусть эта ночь будет

жаркой и очень, очень длинной, и тем отмолит все грехи разлуки, выплатит

стоимость обиды…

Безмятежная беззаботность, в которую канули два чудеснейших дня, не могла

длиться бесконечно. Алиса прекрасно понимала, что капитан не просто так приехал

за ней лично, попытался восстановить отношения и ублажал ее двое суток, потакая

любым капризам, которые девушка без труда выдавала на гора, за причиненный

разлукой моральный урон. Но вскоре ей надоело изображать скучающую содержанку, и

утром третьего дня Алиса села в постели и вместо: `хочу малину со сливками или

ананасовый коктейль', спросила:

— Ну, те-с, и когда вы изложите суть предстоящего дела, пане Игнат?

— Ох, ты! — приподнялся тот на локтях, оглядел девушку острым, совершенно не

присущим влюбленному взглядом, криво усмехнулся. — Так вот вы какие, северные

олени… А где тепло, любовь и нега?

— Там же, где и ваши, пан капитан. Не тяни, излагай. Или хочешь еще пару дней

менуэт вокруг меня танцевать?

Капитана сдуло с постели. Он вышел из спальни и вернулся минут через пять с

подносом. Меж молочником, сахарницей и двумя чашками кофе была воткнута файловая

папка с документами.

Алиса взяла ее, проигнорировав остальное, и высыпала содержимое на постель.

— Так-с, что это у нас, — раскрыла паспорт.

Игнат сел в кресло с чашкой кофе, закинув ногу на ногу. Принялся потягивать

кофеёк и поглядывать на девушку, лениво отпуская комментарии:

— Ты у нас теперь Моргулис Татьяна Федоровна… автобиография на флэш, возьмешь

вон со стола комп, просмотришь, выучишь и сотрешь. Билеты на завтра, Мега, рейс

в 14.15. пункт прибытия Даллас. В аэропорту тебя будет ждать чартер в обратную

сторону. Встретимся в Праге через 54 часа. Объект… да, да, выбирай любую.

Никаких травм, уберешь чисто, чтоб ни один патологоанатом не подкопался. Ясно?

— Нет, — качнула головой Сталеску, хмуро разглядывая снимки молодых элегантных

женщин лет 28. Почти сестры — близняшки, тройня…

— Что — нет?

— Кому они дорогу перебежали? И что значит — выбирай?

— Та-ак, — протянул капитан, отставляя чашку. — Слушай меня внимательно,

агент Лиса, ввиду наших исключительных отношений я допущу одно, запомни — первое

и последнее исключение — отвечу на твой вопрос. Но впредь прошу оставлять их при

себе и четко выполнять приказ. Итак — ты берешь на себя одну, любую, остальные —

не твоя забота. Какую?

Алиса колебалась минуту и ткнула пальцем наугад:

— Шатенку.

— Хорошо. Остальных давай сюда. А теперь проверим, достаточно ли ты

подготовлена и не рано ли я посылаю тебя на задание — что ты можешь сказать об

объекте?

— 30 лет, плюс минус полгода. Успешна, судя по сияющей улыбке и открытому

взгляду — во всех сферах. Значит, любима, востребована, обеспечена. Профессия

чисто женская…. Модельер, визажист — что-то в этом роде. Не рядовая. Скорей

всего держит свой салон. Коммуникабельна, открыта, не обидчива, хорошо воспитана.

Не удивлюсь, если имеет дворянский статус. Любит… все изысканное, но не

вызывающее. Манеры — безупречны, речь без акцента на любом языке. Что еще?

— Остальное поймешь на месте. У нее 12 купе, у тебя 14.VIP — класс. К конечному

пункту она должна быть мертва, ты — вне подозрений при любом раскладе. Вопросы?

— Так за что ее убирают, Игнат?

— А на этот вопрос я отвечу тебе при встрече.

— Точно?

— Обижаешь, я же обещал.

— Ладно, — понимая, что большего от капитана не добиться, согласилась Алиса. И

не сдержалась от неприязненного выпада. — Оч-чень приятно получить первым

заданием убийство. Ты меня не в киллеры случайно прочишь? За что честь-то такая?

— И в киллеры тоже. Ты спецагент и должна уметь все. Первое убийство? Нет, Лиса,

рядовая ликвидация, коих по пятаку в сутки. Честь? Да, если хочешь. Сама же

хотела помочь матери, обеспечить братьев. А за такие задания суммы большие

капают…

— Не хочу я таких денег для матери…

— Ах, какие мы ранимые и высоконравственные… — навис над Алисой с каменной

физиономией и колюче-холодным взглядом. — Ты солдат и стоишь на защите

интересов Родины! Не нравится — застрелись! Похерь два года ада на радость быдла.

Пускай сволочи гуляют по земле, а твоя мать тянет детей из последних сил и

оплакивает дочь — дуру, что решила обновить моральный кодекс человеко-зверей!

— Игнат, убийство — прерогатива именно человеко-зверей. Ты все перепутал…

— А добро должно быть с кулаками! Классик, между прочим, сказал, — осадил ее

мужчина. — Хватит мяться и высасывать из пальца заповеди типа не убий! Нашлась

мне кисейная барышня, святоша! Да — это убийство! Да, первое, но уверяю не

последнее! А ты что думала? На твое обучение потрачена колоссальная сумма, и для

чего? Для того, чтоб посадить тебя в штаб для ублажения местных кобельков? Тебя

постельная карьера интересует? Дорога быдла, тупого скота? Я думал, тебе

нравится независимость, хорошее обеспечение, карьера элитного спецагента,

мастера экстра класса. Я ошибся? Нет? Тогда в чем дело? Неужели не ясно, что

лучше убить с десяток таких, чем этот десяток положит тысячу! Ты ведь защитник,

опора державы! Мне и это объяснять?! Все! Есть приказ, и он не обсуждается! Я

твой начальник, старший по званию — постельные дела в звании тебя не повышают, а

вот эти — да! — капитан ткнул пальцем в фотографию женщины и снова вперил

холодный взгляд в поникшую, расстроенную Алису. — Хватит мне психику своими

слезливыми сантиментами расшатывать! Еще раз замечу подобные колебания — спишу!

Пойдешь древнюю профессию осваивать, в ведомство Словина, полковой шлюшкой.

Подобрала слюни и пошла работать! Все, разбор полетов закончен! Надеюсь, мне

больше не придется повторяться? Кричать, чтоб лучше дошло?

— Нет, — качнула головой Алиса, вставая с постели, и в упор посмотрев в глаза

Гнездевского, спокойно предупредила. — Еще раз повысишь на меня голос и

посмеешь пугать, как какую-то малолетку, я тебя убью. Без сантиментов.

Игнат внимательно посмотрел на нее и скривился, изобразив смущение. Может,

конечно, оно было искренним, но после услышанного Алиса уже не могла верить

капитану. Уяснила два пункта: она пешка, которую будут двигать, как вздумается,

и Игнат слова не скажет в защиту своей игрушки. Вывод прост и тривиален до

противности — она одна. Последняя иллюзия помахала ей белым платочком —

Гнездевский ей не друг и не любимый — всего лишь суррогат детской мечты и страха

перед реальностью. Еще один миф, придуманный ею самой и ею же развенчанный. Не к

кому прислониться, не на кого надеяться, не к кому плыть, не к чему стремиться.

Впрочем, у нее есть мама. Ради нее она выплывет, поможет не себе, так ей. Лучше

гордиться своей дочерью — защитницей Родины, отважной агенткой СВОН, стоящей на

страже интересов любимого Отечества, чем скорбеть о том, что родила убийцу.

Нет, никогда мама не узнает, чем на самом деле занималась ее дочь-патриотка. И

гордится ею, молится за нее, благословляет, а не плюется в спину и не плачет от

горя.

— Я выполню приказ. Вопросов больше не будет, — произнесла безжизненным

голосом.

— Ну, вот и хорошо, славно… Ты извини, я вспылил, но я ведь о тебе беспокоюсь,

о твоей родне. Чтоб всем хорошо было, понимаешь, Алисия? Ты пойми, обратной

дороги нет, теперь только вперед, а там солнце, радуга, птички, травка, а шаг в

сторону и мрак. Обоим венок на могилку и прощальный салют. Ты в особо секретном

отделе. С этого поезда не спрыгнуть. Если только под колеса.

— Я поняла. Давай комп, буду работать.

— Справишься?

— Обижаешь.

Игнат обнял девушку, зашептал с искренним сопереживанием:

— Трудно первый раз, потом проще. Главное, сразу понять, что это не только

неизбежно, но и необходимо, и не для тебя, понимаешь? Для твоих братьев, для

твоей матери, для многих, многих, кого мы обязаны защищать. Если ты поймешь это,

примешь как единственно непреложную истину, сомнений больше не будет. Служба

Родине — твой долг, а теперь и призвание. Увы, нельзя достигнуть чистых целей с

чистыми руками.

— Перестань меня уговаривать, это излишне, и патетика не к месту. Я же сказала

— все поняла. Не мучайся — задание будет исполнено.

Сталеску отодвинулась от мужчины, взяла компьютер и принялась изучать нюансы

дела. Через час она знала свою новую автобиографию, как родную, а еще через час

поняла, как устранит объект.

На следующий день в 14.00 она вошла в контрольный тоннель вокзала. Две минуты на

эскалаторе и двери таможни распахнулись перед ней.

— Сюда, пожалуйста, — указал охранник на ленту, ведущую через изовизор. Ее

просветили от молекул строения плащевки до костного мозга скелета. То же самое с

багажом.

Контроль над рейсами и всей таможенной службой любых пунктов передвижения давно

осуществлял СВОН. Он же обеспечивал безопасность пассажиров. В каждом вагоне, в

каждом салоне стояли чувствительные аппараты по контролю за климатом,

воздухоочистительной системой и отношениями меж пассажирами. Ни пожары, ни

выхлопы ядовитых газов, ни какие-либо трения меж путешественниками были

невозможны, пресекались в зачатке, если не аппаратурой, то вызванным ею же

сотрудником охраны. Любые подозрительные вещи, опасные для жизни вещества и

запрещенные законом предметы изымались на таможне. Включая аптечки — на каждом

маршруте работала бригада медиков с полным оснащением. Любой медикаментозный

препарат, что выдавался бесплатно и незамедлительно, стоило только нажать кнопку

на панели в купе. Поэтому Лиса сразу отмела варианты с отравлением, как

снотворным, так и ядом. Все колюще-режущие предметы также были оставлены в

номере — с ними бы она не дошла до поезда. Да, и зачем привлекать внимание

таможенников древним оружием, если есть такое чудесное средство, как накладные

ногти?

Она прошла досмотр и не спеша двинулась на смотровую площадку стоянки, лениво

переставляя длинные ноги в обтягивающих сапожках, покрутилась у автоматов

распродаж, пофлиртовала с разносчиком прохладительных напитков, а заодно

попыталась засечь объект. И обнаружила излишне-пристальное внимание к себе

постовых. По сему двинулась к вагону, чуть покачивая бедрами, все той же лениво-грациозной

походкой: Пусть полюбуются охранники фигуркой скучающей стервы элитных кровей.

Багаж уже прошел по ленте изовизора до поезда и был доставлен в купе.

— Ваше место А, — одарил заискивающей улыбкой проводник, открывая перед ней

двери и впуская внутрь. — Если что-то понадобится, нажмите кнопку,

соответствующую номеру вашего места. Приятного путешествия.

Полсуток она провела в лихом веселье, отдавшись ему назло себе, своим мыслям,

Игнату и тому, что предстоит совершить. Еще полсуток отсыпалась, чутко

прислушиваясь к звукам и движениям в коридоре, поглядывая периодически сквозь

полуопущенные ресницы в приоткрытую дверь купе. За четыре часа до прибытия она,

наконец, увидела объект. Женщина стояла у окна, наслаждалась красотами океана,

что виделся сквозь прозрачный пластик.

Алиса встала, и, покачиваясь, вышла в коридор, прошла мимо женщины, нечаянно

задев в амплитуде телесных колебаний шаткой походки, и направилась в ресторан,

за дополнительной порцией крепленого вина. Ни один смотровой дисплей системы

слежения не заметил, как она пробежалась отточенными ногтями по жизненно важным

точкам на позвоночнике объекта. Да, и сама женщина почувствовала лишь неприятный

озноб, прошедший по спине вверх, покосилась на полупьяную пассажирку и тут же

забыла о ней, продолжив любоваться красотами бескрайних вод, сливающихся с небом.

Две секунды, не больше ушло на выполнение задания. Десять — пятнадцать минут

после блокировки точек, и женщина упадет замертво. Никто, никогда не узнает, не

догадается об истинной причине ее смерти.

Сталеску залпом отправила в рот вино, потерла лоб, отгоняя паршивые мысли о себе,

любимой, и жертве ее профессионализма, заказала обед и принялась не спеша

поглощать то ли пищу, то ли горечь развенчанных жизнью иллюзий.

Через двадцать минут она вошла в свой вагон и заняла место в толпе любопытных и

сочувствующих, что окружила тело молодой женщины, лежащей на половой дорожке

коридора. В ее открытые, чуть удивленные глаза заглядывала девочка лет

двенадцати и с истеричным криком взывала к матери, захлебывалась слезами и

пыталась оживить, встряхивая мертвую за плечи, теребя за руки.

— Мама!! Мамочка!! — било по ушам, рождало лишь одно желание — завыть следом.

Алиса застыла, глядя на убивающегося от горя ребенка, которого не то что не

ожидала увидеть, даже не предполагала его существование. Она и понятия не имела,

что у объекта есть ребенок, и она путешествует с ним.

— Господи, у нее еще мальчик трех лет… Что ж с детьми будет? — со скорбным

вздохом прошептала пожилая дама слева от Сталеску. Алиса подняла на нее хмурый

взгляд, качнулась и, развернувшись, молча прошла в свое купе, захлопнула дверь и,

застонав, осела на пол. Закачалась, из последних сил сдерживая слезы ярости,

горя, боли, ненависти ко всему, что есть, было и будет в ее жизни, к себе самой,

муштрованной твари, банальной убийце под прикрытием национального воинства.

Осиротившей двух детей во имя спокойствия Родины и ее верных псов — слепых,

черствых роботов. Нет. Она понимала, что ей придется убивать, ведь недаром

именно к предмету уничтожения на курсах подходили особенно серьезно. Обучали

особенно тщательно. Но она солдат, а не киллер для гражданских лиц!

Как теперь жить с таким грехом?

Чем искупить?

С кого спросить?и ко всему что есть было и будет в ее жизни, к себе

сам

Алиса, словно замерзла внутри. Нервы, сердце и душа сплелись в один клубок и

окаменели. Лицо превратилось в серую маску статуи. Боль и горе глушила

образовавшаяся тишина. Пустота или пуст`ота, что еще небольшим омутом залегла в

душе и отразилась в глазах, была прикрыта снаружи темными очками, а изнутри

терпеливым ожиданием встречи с Игнатом.

`Скоро мы встретимся, скоро', - заверила она себя, вылетая из Далласа.

`Интересно, что ты ответишь мне на вопрос: чем объект провинился перед

государством, в каком криминале замешан, чем настолько опасен, что не пожалели

двух детей, убирая их мать?` — думала она, сжимая бокал с минералкой в самолете,

летящем домой.

Злата Прага встретила ее дождем и хмурым небом, отразив погодными условиями

душевное состояние девушки.

Алисия загрузилась в салон такси, натянув на лицо маску милейшего и глупейшего

создания вселенной, поддержала фривольную болтовню водителя. И вновь

превратилась в озверевшую пиранью, вступая на ковровую дорожку гостиницы. Вышла

из лифта, прошла коридором и, пнув дверь номера, снятого Игнатом, застыла на

пороге, вперив в капитана приятный взгляд, пылающий гневом, ненавистью. Желание

загрызть мужчину явственно проступало в чертах лица, в темных зрачках.

Гнездевский оглядел явление благочестивой мадонны с привычной долей насмешки:

— Дурно прокатилась? — качнулся на носках, сунув руки в карманы брюк.

Сталеску хлопнула дверью и шагнула к мужчине:

— Ты знал, что у нее двое детей?

— А у нее двое детей? — неподдельно удивился капитан и хмыкнул. — Это

подкосило тебя? Ноготок дрогнул?

Алиса во все глаза смотрела на равнодушную физиономию холеного служаки,

пофигиста и насмешника и понимала, что ему ровно на всех, кто окружал объект, на

все, что будет дальше, на Сталеску, на других своих агентов. Ему важен был лишь

результат, и какой ценой, чьей кровью, каким количеством слез — без разницы.

— В чем ее вина? — выдохнула Алиса, впечатав кулаки в поверхность стола, что

препятствовал сиюминутной встрече с бравым капитаном.

— Не знаю, — ощерился тот, скопировав с другой стороны стола позу Сталеску.

— Что? — нахмурилась она. — Объясни, ради чего, из-за чего я лишила детей

матери, лишила жизни молодую женщину? Убила по сути троих?!

— Ты злишься?

— Нет!!… Я в ярости!

— Ох, какие мы тонко чувствующие и эмоционально неустойчивые, — насмешливо

прищурился Игнат. — Не шипи, кошечка: выполнила задание — прошла тест. Молодец.

Виват. Отпразднуем почин, сержант?

— Я задала вопрос!

— О-о, надо же, как строго, — хохотнул мужчина. Лениво выпрямился, сложил руки

на груди и совершенно серьезным тоном заявил. — Объект — никто, ничто и никак.

Обычная гражданка, серый обыватель.

Алиса замерла, обдумывая услышанное и понимая лишь одно — она убила человека

просто так, по прихоти начальствующего самовлюбленного, опьяненного безграничной

властью человеко-царя.

— Ты хочешь сказать? — вскинула растерянный взгляд, не понимая, не желая

осознавать и принимать ужасающую правду.

— Обычный тест перед настоящим заданием. Сама выбрала объект, сама устранила.

Все чисто — молодец. Сутки на отдых заслужила, — капитан вытащил из кармана три

фотографии и кинул на стол. Три лица веером легли перед Алисой:

— Кто это? — спросила, тупо разглядывая мужские физиономии.

— Новое задание. Неделя на всех. Одного можно убрать демонстративным методом.

Перед глазами Алисы встало лицо несчастного ребенка, что она осиротила. Девушка

качнулась и откинула фотографии:

— Я не киллер.

— А кто?

Он словно специально издевался, насмехался, упивался собственной властью,

безнаказанностью. Безответностью жертвы.

— Какая же ты сволочь, — прошептала Алиса, разглядывая волевой подбородок,

приятное, даже красивое лицо, губы, что целовали ее, руки, что ласкали ее тело.

Ее передернуло.

— Оскорбление при исполнении? — усмехнулся Игнат, обходя стол, присел на край,

сложив руки на колени. — Опять приступ морального мазохизма? Перестань. Не

смеши меня. Ты классный специалист, прошла тест на ура. Супер, детка…

Алиса не стала размениваться на пощечины, ударила по-мужски — крепко, с силой и

от души. Капитана снесло на пол. Он сгруппировался, и чуть задев пол ладонями в

падении, тут же вскочил, вперил в подчиненную едкий взгляд ехидны, усмехнулся,

оттирая кровь с губы:

— Что это было, милая? — прошипел ласково, двинувшись к Алисе.

— Сейчас расскажу, — заверила, занимая позицию нападения. Взмах ногой и рукой.

Игнат перехватил летящий в его лицо кулак, сделал подсечку ногой и впечатал

девушку в столешницу, заведя руку за спину. Прижал всем весом и зашептал на ухо:

— Бунт на корабле, а, сержант? А может, ты соскучилась, милая? Поиграть хочешь?

В садистов? Легко-о.

Пальцы капитана начали оголять бедра Алисы. Она замерла, делая вид, что сдается,

и вдруг резко ударила Игната затылком по подбородку, извернулась и ударом в пах

отправила на диван. Гнездевский охнул, скрючился на секунду и вдруг выпрямился,

засмеялся, усаживаясь удобнее. Выставил руку, останавливая атаку Алисы:

— Понял, понял, ты не в духе, кошечка… Ну, все, все, оставим. Мигрень

замучила, да?

С минуту они смотрели друг на друга прекрасно понимая, что — биться дело глупое,

и кто кого — огромный знак вопроса, а смысл вообще равен нулю.

— Будем считать инцидент исчерпанным, — жестким тоном заявил капитан. — Еще

раз повторится истерика, пойдете под трибунал, сержант. Впредь приказываю

оставлять свои эмоции при себе. Вам ясно?

Алиса молча смотрела на того, кто еще двое суток назад казался ей

привлекательным любовником, умным человеком и хорошим офицером, и молчала. А что

скажешь, кому? И кто виновен, что она попала в сети собственных иллюзий? Детство

закончилось, но еще не простилось с ней, не передало территорию мышления в

жесткие руки рационализма, и окрашивало образы монстров в искрящиеся краски

идеализма, подменяло лица и дела уродов ликами со святых образов.

Но кто виновен, что наука сержанта Стокман и Тропич, все перипетии последних

двух лет прошли даром для юного, отвергающего жестокие законы жизни сердца?

— Я не стану больше убивать, — твердо заявила Алиса.

— А куда ты денешься? Расклад прост: за отказ выполнять приказ пойдешь под

трибунал. Заодно тебе вспомнят все предыдущие грехи, включая новые — убийство

гражданского. Тебя расстреляют. Расходы, что понесло государство на твое

обучение, повесят на твою мать, включая все перечисленные на ее счет суммы.

Половину из которых она уже потратила. Ей будет весело — в долгах, что не

выплатит и до конца жизни самого младшего ребенка, плюс — расстрелянная дочь —

убийца матери двух детей, кстати, твоя еще и содержание сирот будет обязана

обеспечить…

— Хватит, — дрогнула Алиса. Мысль о том, что мама окажется на краю пропасти,

узнает правду о службе дочери, была невыносимо неприятна.

— Отчего ж? Только начали… Не нравится? Знаешь, мне тоже. Совершенно не

хочется пугать тебя, объясняя очевидное. Да, и мать твою расстраивать желания

нет, ей без тебя неприятностей хватает.

— Что с ней? — встревожилась Сталеску.

— С ней? С сыном. Братик твой начудил — привод в отделение правопорядка, первый,

но… серьезный. Правда, я без тебя дал приказ ребятам снять с него нарекание.

Все-таки брат моего человека, а я уже говорил — берегу своих питомцев, помогаю

по мере сил и возможностей. Так что решим? Закроем все темы оптом сейчас, и твой

брат, мать живут дальше, не ведая печали. Ты служишь и больше не капризничаешь.

Ведешь себя, как солдат, а не законченная неврастеничка!… Или?

Алиса глубоко вздохнула, сникнув, и скрипнув зубами, кивнула, соглашаясь. Выбора

нет, да и не могло быть.

— Вот и умница, — улыбнулся капитан. — Но учти, второй раз — не спущу. Не

буди во мне зверя, кошечка. А сейчас взяла снимки клиентов и пошла работать!

Отдых отменяется, сержант Сталеску — вас ждет тренажерный зал!

Девушка подарила Игнату длинный, многообещающий взгляд, молча сгребла фотографии

и вышла из номера. Капитан понял, что о прошлых отношениях можно забыть, а

будущие будут более, чем напряженными.

— Ничего, обломаю, — заверил сам себя и, взяв с вазы на журнальном столике у

дивана яблоко, захрустел, в задумчивости покачивая ступней. — Ну, а нет, пойдет

мясом. Его тоже где-то брать надо.

Глава 14.

Бэф захлопнул книгу и посмотрел в темноту за окном: давно он не читал столь

увлекательный роман. Да, не жалко потраченного времени — развлекся на славу.

Или отвлекся?

Лесс смотрела в зеркало — от этой мысли не отвлечешься…

`… Держи зеркала подальше от рожденных из мертвого тела. Если такой Варн, не

достигнув годовалого возраста, три раза увидит свои зрачки, он вновь станет

человеком. Ты потеряешь детеныша, возродив мертвеца. Зачем дарить человеку

вторую жизнь? Они с первой не знают, что делать… — вспомнились ему слова

Монгрейм.

`В чем-то он прав', - подумал Бэф, ставя том на место.

Лесс, клацая зубами от холода, выплыла в коридор. Замок просыпался, оживал.

Дежурные, что охраняют обитель Варн в дневное время суток, передавали свои

полномочия проснувшимся: Рыч, Тесс и Смайх вылетели на вечерний осмотр округи.

Май очаровывала Хоф, насмехаясь над угрюмым сородичем. Урва, щуря хитрый глаз,

шельмовал в карты, надувая Соувиста. Тот рычал, не понимая причину проигрышей.

Коуст смеялся, вторя его недовольству.

Ойко стряхнула с ноготков добытый нектар в ряд фужеров, недобро посмотрела на

вплывшую в зал Лесс и села в кресло, передав один фужер Таузину, другой зажав в

своей руке.

Лесс потянула ноздрями воздух, чувствуя неимоверный голод, и довольно заурчала,

подлетая к пище, уже чувствуя на языке вкус нектара. Но ей досталась лишь

пустота — родичи проворно разобрали фужеры перед ее носом. Коготки Лесс

царапнули по столу, где секунду назад стоял фужер. Урва отсалютовал им и, увидев,

как скривилось лицо Варн, услышав ее обиженное шипение, рассмеялся. Лесс

попыталась отобрать, но Урва увернулся, взмыл вверх. Из рукава посыпался дождь

из карт. Соувист, увидев пролетающие мимо него вальты и шестерки, понял, наконец,

почему проигрывал, и, издав воинствующий крик, рванул за аферистом. И столкнулся

с Лесс, почти достигнув цели. Его впечатало в стену, по которой он стек, смешно

рыча от возмущения. Лесс же вошла в пике и рухнула вниз, как сломанный самолетик,

прямо на колени Ойко. Обе упали на пол, перевернув кресло. Ойко зашипела и

прошлась ноготками по лицу нахалки, Лесс в ответ укусила ее за нос. Ойко

взвизгнула и собралась всерьез покалечить девчонку, но Майгр не дал. Подхватил

Лесс за шиворот, спасая от острых когтей разъяренной сестры, усадил рядом с

собой, сунув для успокоения ей в руку свой фужер.

Соувист же, не обратив внимание на суматоху, ведомый жаждой возмездия за

нечестную игру, предпринял вторую попытку и погнался за Урва, который уже

покидал зал через окно.

Лесс, еще скалившаяся в пылу азарта потасовки, клацнула зубами о край фужера.

Принялась жадно глотать нектар, тут же забыв, что случилось и из-за чего. Нектар-р-р

— урчала она довольно, ни на кого не обращая внимания.

Ойко попыталась напасть и отомстить за припухший нос, но Майгр повернул к ней

свою невозмутимую физиономию и громогласно рыкнул, предупреждая о тщетности ее

надежды. Волосы Варн встали дыбом. Ее качнуло.

Вот как? — прошипела она, сверкнув глазами от злости, гордо вскинула подбородок

и поплыла мимо: Фи, на вас-с-с!

Лесс вылизала последнюю каплю нектара и тяжело вздохнула: мало.

— Хочешь еще, иди на охоту, — кинул Майгр. Варн, и секунды не подумав,

последовала его совету — полетела в окно, в темноту разбавленную точками

городских огней вдали.

Инга сидела напротив сына, подперев ладонью щеку, и с тоской смотрела, как он

ковыряется в тарелке.

— Ешь все.

— Не хочу, — вообще отодвинул тарелку Игнат. — Сыт, спасибо.

— Ты когда последний раз ел? Что?

— Какая разница, ма? — поморщился парень, уловив истерические нотки, что

зазвучали в голосе женщины. Хлебнул чая и вылез из-за стола.

— Я отцу нажалуюсь! — хлопнула ладонью по столу Инга, не зная, чем еще

напугать сына, встряхнуть, привести в себя.

— Жалуйся, — бросил равнодушно и встал у окна, вперив немигающий взгляд в

темное, ночное небо.

Ну, хоть плачь, хоть вой, хоть ногами топай — ему все едино!

— Ты в академии был?!

— Был.

— Что там нового?

— Ничего.

— Как успехи в учебе?

Парень молчал, мысленно отсылая мать домой.

— Игнат?!

— Ну?

— Ты мне не нукай! Ишь, привычку взял. Закрой окно, холодно. И вернись за стол,

чаю попьем, поговорим. Я пирожное тебе принесла, а ты даже не попробовал.

— Не хочу.

— Аппетита нет? Заболел? Может, специалистам покажемся? Температуру мерил?

— Я здоров.

— Вижу. Закрой окно, я сказала, продует! Игнат!

— Да, оставь ты меня в покое!! — взорвался парень. Женщина смолкла, сникла,

пораженная вспышкой немотивированной ярости. Агрессивность сына, о которой она и

не подозревала, совершенно расстроила ее: женщина всхлипнула и заплакала.

— Ма, ну, перестань, а? — поморщился парень. И видя, что та не слышит его, со

вздохом покинул свой пост, пошел ее успокаивать. — Не плачь, мама, прости. Я,

правда, сыт и здоров. Что ты выдумала?

Инга вытерла слезы, покрутила чашку с остывшим чаем и решилась:

— Игнат, если уж у вас такая любовь, то приводи свою девушку, живите. Я слова

не скажу.

Игнат невесело улыбнулся и скривился, готовый заплакать в ответ — что ж, ты

раньше-то упрямилась, мам? Эх, если б все так просто было — приводи, живи…

— Она не хочет.

— Как это? — оскорбилась Инга: да к такому, как ее сын, на четырех конечностях

поспешать надо! Ишь, королева нашлась!

— Не спрашивай, ма! — парень сел за стол и стал нервно размешивать сахар в чае.

Инга смотрела на него и понимала, что должна, обязана спасти своего ребенка от

верной погибели, а для этого должна взять ситуацию под контроль любой ценой.

Давление не пройдет, жалость — тоже мимо. Тогда — понимание, союзничество.

Тактика тонкой, очень мягкой игры. Верно!

— Игнат, расскажи мне о ней, — попросила ласково. — Я верю, вы все равно

будите вместе, и хочу лучше понять, кто станет членом нашей семьи.

Игнат удивленно, с долей недоверия посмотрел на женщину — шутит?

Нет, та не шутила — лицо серьезное, взгляд добрый, задумчивый, располагающий.

Сын не смог скрыть радости:

— Мам… ты, правда, веришь, что мы будем вместе?

— Конечно, сынок. Ссоры, недоразумения случаются в любой семье. Важно, чтоб

ваши чувства от этого не страдали. А они не страдают, я же вижу.

Но не успела мать закончить свою благожелательную речь, как Игнат вздрогнул,

уставился в окно. Ему показалось, что-то мелькнуло в темноте, послышалось

знакомое фырчанье. Парень забеспокоился, что из-за матери Лесс не залетит к нему,

и они не увидятся. Он резко вскочил и почти силой принялся выталкивать женщину

вон:

— Мам, иди, пожалуйста, иди! Я позвоню. Потом поговорим, хорошо? Ну, давай

мамочка, иди.

Женщина возмущенно уставилась на сына и хотела резко высказать, что думает о его

манерах, но вспомнила, что избрала роль тактичной, всё понимающей подруги всем

влюбленным безумцам. Выдавила улыбку и закивала, оставляя квартиру сына:

— Конечно, ты прав, мне пора.

Игнат благодарно посмотрел на нее, чмокнул в щеку и вернулся наверх, взбежав по

лестнице, перепрыгивая ступени, а Инга открыла дверь, но за порог не ступила.

Замерла, чутко прислушиваясь к тому, что делается наверху, гадая, что за

странных гостей, приходящих через окно, расположенное на восемнадцатом этаже,

ждет ее сын, безумный альпинист: парочку отмороженных экстремалов, агента СВОН?

Лесс сидела на ветке дерева, качаясь на ней. Поглядывала вниз на разборки

дворовых котов. Серый худющий наглец во все горло рассказывал неуклюжему рыжему

толстяку о своих потрепанных жизнью нервах. Тот пытался прорычать в ответ, что и

у него настроение аховое и в принципе на все трудности чужой жизни и отклонений

психики параллельно, но вместо достойного комплекции рыка получалось утробное

ворчание даже не кота, а его ужина.

Рыжему хотелось домой, серому нужно было показать, кто во дворе хозяин.

Один не умел драться, другой не видел в том смысла и стращал скорей от скуки да

зависти к сытой жизни собрата.

Лесс внимательно слушала их пререкания и, зевнув от скуки, решила помочь

солистам расстаться — рыкнула, как голодный лев, от души и с довольством. Рыжего

подбросило с места, понесло через серого в сторону кустов. Серый, путаясь в

собственных лапах, чуть не по-пластунски принялся отползать в противоположную

сторону, максимально сровнявшись с землей: Я желтый листик, я травинка, клочок

газона, уголок асфальтовой плитки.

Лесс фыркнула — вояка! И заскучала в образовавшейся тишине. Домой не хотелось —

что там делать? Одни буки — не порезвись, не пошали — тоска. По городу на сытый

желудок кружить — тоска в квадрате. А на дереве, как желудь сидеть да котов

пугать — тоска в кубе. И куда бедной Варн податься, чтоб развеяться?

А почему б человечка не навестить? — мелькнула шалая мысль. У него много

интересного в доме, и говорит он забавные вещи. Да, отчего б не повидаться?

Варн сорвалась с дерева и полетела знакомым курсом в сторону квартала высотных

свечек за парком.

Десять минут, пятнадцать — тишина. Инге надоело ждать, чутко прислушиваясь, как

законченный параноик, к тишине в доме. Она покинула квартиру сына, решив

обязательно рассказать мужу о том, что их сын, похоже, имеет серьезные проблемы

с психикой. Пора парня спасать. Если оба возьмутся: отец — силой, мать — лаской

— может, что и получится.

Лесс влетела, как вихрь, сшибая стоящего у окна парня. Повалила на пол, уселась

на него и зашипела в лицо, скорчив смешную рожицу:

— Не ждал-л?

Игнат счастливо рассмеялся, глядя в ее озорные глаза.

— Ну, я так не играю, — надулась мигом Варн, освобождая пленника' с

пояснением. — Я тебя пугаю, неужели не ясно?

— Не-а! — искренне заверил Игнат, блаженно улыбаясь.

— Фу-у, дурачок какой, — слезла с него Лесс и уселась на пол рядом. Огляделась

вокруг — чем бы заняться? А нечем. Опять к парню повернулась, решив продолжить

игру: оскалилась и зашипела. Игната скрючило от хохота.

Вот и развлеклась! — вздохнула Лесс. Ничего нынешнее поколение человекообразных

не боится:

— Вампиры кусаются, — поведала стра-ашным голосом, в надежде, что это парня

впечатлит, и он, наконец, испугается.

Игнат, сдерживая смех, лег набок, опираясь на локоть, с любовью глядя на девушку,

сказал:

— Ты больше похожа на разбуженную летучую мышь.

— Я вампи-и-ир, — растопырив пальцы, вновь завыла Лесс.

— Глупышка ты, — улыбнулся парень и повалил девушку на пол, навис над ней,

придерживая руками. Лесс заинтересованно уставилась в человеческие зрачки: что

ты задумал? Губы парня нежно накрыли ее губы.

Варн притихла, напряженно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям,

вглядываясь в лицо Игната, в его блестящие глаза. И поняла — ей нравится поцелуй.

Расслабилась, приоткрыла губы, впуская чужой язык, и забилась от удушья. Слюна

парня, что яд, проникла внутрь, сдавила горло. Перед глазами Лесс замелькали

кадры из его жизни, не нужные ей, не интересные. Она взывала, откидывая Игната,

попыталась встать и улететь, но ее словно цепями опутали, прикрепили к полу.

Бэф! Бэф! — закричала она, мысленно взывая о помощи.

Минута, другая и невидимая сила подхватила ее, повела, как на аркане, в сторону

замка.

Игната же словно лишили сил. Он сидел у стола, не чувствуя тела, не осознавая

что оно есть, и смотрел, как Лесс, словно пьяная птица, мотаясь из стороны

сторону, вылетает из окна.

Он хотел остановить ее, но не мог пошевелить и пальцем, забыл, как кричать,

говорить. И будто покрылся льдом от макушки до пяток.

Он и сам не понял, сколько просидел ледяной статуей, таращась в темный проем

окна, в котором скрылась Варн, пока, наконец, не пришел в себя, не смог

пошевелиться.

— Ничего себе, поцеловались… — прошептали онемевшие от холода губы.

Но вопреки отвратительным внешним впечатлениям, внутри него жило настолько

приятное, восхитительно-восторженное ощущение, что и аналогов подобному он не

мог припомнить и адекватное название подобрать. И тем более не желал расстаться

с ним, как и с его производной — Лесс.

— Ты будешь моей, — заявил, с трудом поднимаясь с пола. Закрыв окно, составил

план обретения, а если надо, порабощения Варн. Их общей защиты от ее хозяина,

того неприятного мужчины. Бэф? Да, хоть — блеф! Против чеснока, серебра, святой

воды, распятия и осинового кола ни одна нежить не устоит. Это всем известные

факты.

Придется вампиру пододвинуться, уступить девушку более молодому, умному

сопернику!

Лесс не поняла, как оказалась в замке. Она и не летела домой, а как подбитый

бомбардировщик шла на автопилоте, рухнула в оконный проем, распластавшись по

полу, проехала до самых ступней вожака, собирая по дороге встречные предметы,

сметая кресла, бронзовые стойки для свечей.

Бэф был явно вне себя. Он тяжело дышал от гнева, и флюиды его ярости были

настолько осязаемы, что Лесс зажмурилась и сжалась, остановившись у его ног.

— Как самочувствие? — прошелестело над головой. Голос вожака был тих и

вкрадчив, что еще больше напугало Лесс. Она совершенно потерялась от дискомфорта

в теле, от оглушающей пустоты в голове. Холода, что инеем покрыл каждую частицу

ее существа.

Бэф терпеливо ждал ответа полминуты, и, не дождавшись, взмахнул рукой, силой

поднимая Варн с пола. Она попыталась увернуться, но была схвачена за горло и

впечатана в стену:

— Я задал вопрос!! — громыхнуло под сводами, срывая фрески, взрывая покой

книжных рядов. Старинная мебель рассыпалась в прах. Казалось, сам замок качнулся,

потрясенный неистовой яростью Бэфросиаста.

В соседней зале притихли пировавшие Варн. Урва выронил фужер с нектаром, Майгр

окаменел, превратившись в дубликат одной из статуй, что минуту назад украшали

помещение, а сейчас лежали россыпью мраморной крошки на полу. Мааон стек по

камину вниз и словно ящерица стал пробираться в коридор, желая достичь спальни,

забиться в саркофаг, притаиться под тяжелой крышкой. Его опередили женщины — Май

и Тесс тенью проскользнули к себе и дружно хлопнули крышками. Рев негодования

главного Варн, что обрушился на головы всего клана, был неожиданным, редким и

говорил лишь об одном — теперь выживет и переживет гнев вожака лишь самый

быстрый и сметливый.

Повторный рев заставил дрожать даже древние стены. Хоф увеличил темп продвижения

к спасительной тишине саркофага. Урва и Рыч синхронно залегли под стол. Соувист,

икая от ужаса, повис на раскачивающейся люстре. Таузин рванул вон из помещения:

пойду проверю — все ли вокруг спокойно?

Лишь Ойко, довольно щуря хитрые глаза, улыбалась, сидя в кресле: кажется, фавору

юной Варн пришел конец. Интересно, что натворила эта дурочка?

— К человеку потянуло? — прошипел вожак в лицо Лесс, буквально расплющив собой

Варн о стену. — Хочешь, чтоб он стал одним из нас? А меня ты спросила?!!

Бэф безжалостным ударом откинул Лесс. Она полетела через залу, врезалась в

кладку соседней стены, разрушая перекрытие. Два внушительных булыжника

обвалились, образуя контактные окошки с соседней залой.

— Бэф…Бэф!.. — взмолилась Лесс, видя его стремительное приближение к ней. И

вновь была отправлена в полет, теперь обратным курсом, со значительно

попорченным лицом.

— Бэф… — сопроводило её ядовитое передразнивание главного Варн. Лесс

врезалась в каминную кладку и резко перевернулась, приготовившись встретить Бэф

и на этот раз ответить. Но только взглянула в лицо вожака и передумала.

Бэфросиаст, не прикасаясь к ней, всего лишь жестом поднял с пола и распластал по

стене, как трофей любителя сафари, добытую шкурку зебры. Куда с ним бороться?

Она, что щенок пекинеса против бенгальского тигра.

— Посмотри мне в глаза!…

Кто бы ослушался?

Бэфросиаст счел память Лесс и разозлился еще больше:

— Его слюна ядовита для тебя, а твоя для него!! Это знает любой месячный щенок!!

— закричал, вскинув ладонь, словно желая растереть девчонку о стену. Лесс

пронесло по всему периметру помещения, включая оконные проемы, и она спиной

проверила прочность кладки — она обрушилась, открывая обзор соседней залы, в

которой в немой пантомиме ужаса застыли не успевшие скрыться Варн.

Ойко ойкнула. Соувист рухнул на пол вместе с люстрой и застыл, мечтая, чтоб

вожак не заметил его. Урва сровнялся с полом, Рыч с внутренней стороной

столешницы.

Бэф откинул Лесс на стол и замер в образованном проеме, тяжело дыша от

негодования. До него вдруг дошло, что он словно человек испугался за подругу, за

себя, их совместное будущее. Он ревновал! Как юнец, как глупец!

Вот они, минусы оттаявшего сердца, темная сторона вновь обретенных чувств.

Бэф качнуло — он бы с радостью убил сейчас и Лесс, и человека, что посмел укрыть

ее губы поцелуем, коснуться ее. Но какое он имеет право вмешиваться в ее жизнь,

влиять, давить? Ему давно было ясно, что Лесс так и осталась на меже меж

плоскостью человеческой жизни и существования Варн. Да, пока она еще Варн, но в

любой момент может стать человеком. Ее тянет прошлое, сколько бы он ни смывал

его с ее разума, ни чистил память, потакая собственным иллюзиям, эгоистичным

желаниям. Своим, только своим.

Не важно, что Лесс не осознает, что рвется обратно, в привычный круг

человеческих отношений, предательств, лжи и одиночества. Он прекрасно это

понимает, видит, осознает. И какой смысл удерживать ее, надеяться на что-то? Да

и на что? На то, что она вспомнит прошлое и поймет, что мир людей отверг ее,

предал, растоптал? А как она это вспомнит, если он по своему малодушию, своей

ослепившей разум страсти, постоянно контролирует ее, тщательно заметая следы

прошедшей боли из памяти девушки?

Бэф отвернулся — пора вспомнить, что он не только влюбленный мужчина, он еще

Варн, вожак, что отвечает за сохранность каждого в клане, за свободу выбора, за

порядок. Человек никогда не поймет Варн, не полюбит. Незачем путать иллюзию с

реальностью.

Лесс сама должна выбрать, с кем она и кто. Он не станет больше насиловать ее

своей волей, уподобляясь иным человекообразным. Но защищать, опекать и

присматривать за ней он обязан. Это его долг.

— Моя спальня для тебя закрыта, — произнес через силу и, не обернувшись,

поплыл к себе.

Лесс с тоской посмотрела ему в спину: за что он ее так страшно наказывает?

Непрошеная слеза скатилась по щеке.

— Она плачет, Бэф!! — взвилась Ойко, призывая вожака, схватила Лесс за волосы,

выставляя ее лицо со слезой на щеке как улику. Варн не противилась, она просто

не понимала, в чем суть преступления, как не понимала, что плохого совершила,

желая узнать вкус поцелуя.

— Варны не плачут, — тихо заметил вожак, замерев. Он не хотел оборачиваться,

прекрасно зная, что увидит, прекрасно понимая, что будет дальше.

— Она человек! — взвизгнула Ойко, грубым взмахом сняла ногтем слезу вместе с

кожей, выставила, показывая каждому.

Бэф пришлось вернуться и заявить твердо, пресекая дебаты и бунт, что могли

последовать, в зачатке:

— Она не человек!

— Тогда что это?!

— Кровь и твоя ревность! — ударил по лицу Ойко. Ту качнуло, капля, что была

предъявлена в доказательство, обратное утверждению вожака, выскользнула с ногтя

и упала на пол. Варны замерли — каждый видел — Лесс плакала, как человек, но

вожак сказал, что это не правда, а вожак всегда прав. И сейчас?

Каждый вперил немигающий взгляд в лицо Бэфросиаста, требуя пояснений.

В зале повисло молчание. Лесс хлопала ресницами, силясь понять суть

происходящего. Урва, подумав пару секунд, сел рядом с ней, обнял, давая понять

остальным, что верит вожаку и по-прежнему признает ее своей сестрой, ученицей:

— У каждого свои странности, — заметил он, ответив на немой вопрос Мааон.

Ойко оскалилась, шагнула к Бэф:

— Это серьезное обвинение, вожак. Не время молчать.

— Пока она не человек и не Варн. Она ребенок. Наша сестра, — бросил Майгр,

занимая позицию слева от Лесс, тем самым прикрывая ее с другого бока.

— Вот тебе и ответ, — кивнул Бэф, вскользь глянув на своего помощника: я

заметил, оценил твою верность. Майгр, словно обласканный пес, довольно улыбнулся.

Обняв Лесс, лизнул ее в щеку, заживляя рану, оставленную ногтем Ойко. Рыч и

Соувист переглянулись: братья взрослые — они опытнее, умнее и сильнее — им

виднее, и бочком подвинулись к сородичам, давая понять, что они тоже на стороне

Лесс и вожака. Коуст пихнул Ойко в плечо, хохотнув в ухо:

— Обознатушки, перепрятушки.

Мааон в сомнениях переводил взгляд с одного сородича на другого, оглядел Лесс,

покосился на Бэф:

`Это то, о чем все Варн слышали, но не видели/?

Бэфросиаст молча уставился на него, взглядом говоря больше, чем языком и мыслями.

`Понял', - развел тот руками: Хочу отметить, что всегда поддерживал тебя в любых

начинаниях.

`Вот и не задавай глупых вопросов'.

`Так я, из любопытства. Да, и нет вопросов. Вообще-то Лесс мне сразу понравилась',

— и с елейной улыбкой на губах качнулся к образовавшейся группе сородичей,

погладил Лесс по голове: чудный детеныш. А какая опора клану?

— Инцидент исчерпан. Всем спать, — приказал вожак, фыркнув в лицо подхалима.

Ойко хотела возразить, возмущенная поведением братьев, преградить путь вожаку,

повторно призвать к ответу. Но Бэф, не глядя, махнул ладонью, отшвырнув ее с

дороги, а Таузин подхватил и вообще выкинул в окно — охладись, сестрица!

Смайх подал Лесс чудом выживший фужер с нектаром:

— Подкрепись.

`Лучше б объяснил', - глянула та на брата.

`Я объясню', - заверил Урва: `Пей и пошли спать. Слышала, что вожак сказал'?

— Он любит тебя, — с тоской глядя в светлеющее небо в окне, сказал Урва. Он

сидел у саркофага Лесс, убаюкивал сестру, рассказывая сказку о великом чуде, что

доводится познать не каждому смертному, не то что — бессмертному. В голосе Варн

чувствовалась печаль.

— Ты не знаешь, что это такое, — догадалась Лесс.

— Не помню, — вздохнул тот. Оперся на край усыпальницы и, положив голову на

руки, посмотрел внутрь, в чуть искаженное рубцующимися ранами лицо подопечной. —

Любовь — это дар. Она относится к сфере чувств, а нам они неведомы. Наше сердце

— ледышка, и по венам течет не кровь, а красный фреон. Но в отличие от людей, мы

стараемся понять тех, кто чем-то выделяется из нас.

— А люди?

— Они чураются всего необычного, относят его к сфере неопознанного, ставят в

ряды артефактов. Им так проще. У нас другие взгляды на жизнь, малышка. У людей

она коротка, у нас — бесконечна, и все же мы ценим ее больше, чем они. Причем не

только свою жизнь, но и любого другого существа. У нас в замке часто

останавливаются те, кто в свое время был изгнан с обжитых мест людьми. Человечки

не любят, не желают делить свою территорию с кем бы то ни было. Даже их Боги

живут далеко от них — на небе, где-то глубоко во Вселенной, не видимые, не

осязаемые.

— Почему?

Урва пожал плечами:

— Люди слабы, уязвимы и оттого боятся всего, что нельзя понять, поработить,

подчинить. Они предпочитают гегемонию мирному сосуществованию. Понять, значит

принять. Им тяжело сделать первое и фактически невозможно — второе. Страх, вот

что не дает им мыслить здраво, жить открыто. Продлить свою жизнь, познать то,

что лежит вне плоскости их знаний. Хочется, да не можется. Страх перед болью,

страх перемен, ломка стереотипов, принятие иных способов существования, иных

взглядов на вещи — это серьезное испытание для человека. Их физическая оболочка

и психика хрупки. Потому лишь один инстинкт превалирует над остальными, главный

принцип существования — самосохранение. Выключи его и включится другая программа

— самоуничтожение. Человек доведет себя до могилы, заодно положив рядом пару

соплеменников. Они еще более одиноки, чем мы. Каждый за себя, сам по себе,

раскиданные по миру, живущие каждый в своей ячейке соты — благоустроенных

квартирках. Закрытые двери, закрытые окна, как спасение от вторжения, как

страховка безопасности, спасение себя и глупых безделушек, коими они окружают

себя, отдавая им свое сердце и жизнь.

— Грустно.

— Грустно, — согласился Урва. — Но это не наша печаль, малышка, у нас хватает

своих. Спи, дядя Урва посторожит твой сон…

— Бэф больше не придет?

— Нет. Пока ты не поймешь, кто ты и с кем. Но он всегда будет рядом, всегда.

Поверь, я знаю, что говорю.

— Я Варн!

— Ты несмышленыш, запутавшийся, потерявшийся и зависший меж двух миров. Но

каждый из нашего клана всегда будет рядом с тобой, что бы ты ни выбрала. Только

позови, только подумай.

— Я не понимаю.

— Скоро поймешь. Ты растешь, крепнешь. С каждым днем чувствуешь все больше, все

больше видишь, понимаешь, вспоминаешь. Именно этого Бэф и боится.

Лесс непонимающе посмотрела на брата:

— Варн не знает страха.

— За себя — нет. Но есть другие, что ближе тебе, чем ты сам…

Лесс, тяжело вздохнув, уткнулась в подушку: быстрей бы вырасти и все понять.

И сонно спросила:

— Как рождаются Варн?

— Поцелуй. Яд нашей слюны готовит тело к перерождению. Если яда достаточно,

наступает летаргия… Так бывает обычно.

Урва грустно улыбнулся, глядя на заснувшую сестру:

— Но с тобой все было по-другому…

И настороженно потянул ноздрями воздух — за стеной явно кто-то был…

`Бэф'?

`Да', - ответил тот нехотя: `Присмотри за ней. Я ухожу в город'.

Станевич, Гриеску, Максимов, Хоргер, Янч, Прот, Кузнецова, Белявина… Да,

кажется и не вспомнить всех. А помнятся автобиографии, фамилии, лица. И не смыть

их суетой бегущих, галопирующих дней, лихорадочными передышками. Все, кого она

убила по заданию Гнездевского, словно кирпичики стеной, выстраивались за спиной

и множились, множились, множились. Не пробраться сквозь ту стену, не вернуться

пусть в глупое, но безмятежное время. Прошлое стерлось, настоящего, по сути, не

было, о будущем и не мечталось. Впереди было люто холодно, а позади дико больно.

Жизнь, что капкан, захлопнулась, зажав Алису меж двумя железными зубьями

отмеренного ей пространства — Игнатом Гнездевским и всем СВОН в его лице и

смертью. Она не боялась ее, изучив в совершенстве, но пока дарила другим, убивая

себя, и мечтала о мести капитану. Брела, как получится, тупо выполняя приказы,

уже не чувствуя ничего кроме безмерной усталости и ненависти. Порой настолько

лютой, что она разливалась по сознанию, путала мысли и топила разум. В этом

океане тонул не только Гнездевский — Сталеску. Порой она сама не могла сказать

точно, кого ненавидит больше — себя или Игната?

Первое время она металась в поисках выхода, не находила, злилась и не то, что

сдалась, а скорей затаилась. Усталость и отвращение к себе, к той миссии, что

выполняет, выжгли ее изнутри, состарили, обратив душу в прах.

Она стала высококлассным специалистом, ее оценили, повысили в звании, поручали

самые тяжелые, опасные задания, с которыми она с блеском справлялась. И уже не

мечтала промахнуться, не могла, даже если б сильно захотела. Тренировки,

ежемесячные стрельбы, ежеквартальные курсы переподготовки вышколили ее настолько,

что она перестала чувствовать себя человеком, превратилась в автомат, очень

мощную программу, живущую отдельно от всех законов природы, вне людского

сообщества. Впрочем, иначе и быть не могло. Любой агент СВОН был изначально

изолирован как от окружающего мира, так от своих же товарищей. В этой паутине

каждый был сам по себе и знал не больше, чем нужно, чем позволено было знать. Ни

друзей, ни семьи, ни каких-либо привязанностей невидимкам не полагалось.

Безликость, неприметность и постоянные тренинги, что выхолаживали душу, но

держали тело в форме. Алиса превратилась в нечто среднее меж хамелеоном, самым

матерым хищником и компьютером. Талантливая актриса, гениальная машина для

обнаружения и устранения объектов любого уровня сложности и очень одинокая,

лишенная нормальной жизни, обычных среднестатистических радостей женщина.

— Что не так, Лиса? — спросил ее после очередных плановых курсов

переподготовки Тропич, протягивая пропуск на выход из части.

— Чем вызван ваш вопрос, сержант?

Мужчина замер, встретившись с ее пустым пространным взглядом, и впервые не

выдержал его, отвернулся. Но все же не преминул дать отеческий совет:

— Я знаю, что с тобой, Алиса. Понимаю. И наверное, не открою большую тайну,

сказав, что дальше будет лишь хуже. Хочу дать совет: не думай спрыгнуть с этого

поезда. Иначе, чем под колеса, не получится.

Алиса молча взяла пропуск, повертела в руке и вдруг, вскинув взгляд на сержанта,

тихо сказала:

— Я больше не могу убивать.

— Игнат пустит тебя на мясо, — так же тихо заметил Тропич.

— Не получится, — без уверенности парировала девушка.

— Сможет. Сама знаешь — без раздумий. Только почует, что ты против него, только

заподозрит… Будь с ним осторожна, Алиса.

Старый вояка развернулся и, не попрощавшись, направился к казарме. Он многое мог

бы ей сказать, но разве имел право? Да и не было в том смысла — Алиса давно уже

превзошла своего учителя и знала ответы на все вопросы, трезво оценивала силы,

шансы.

Сталеску провожала его взглядом и переводила на внятный язык то, что он хотел,

но не мог, не смел высказать открыто: Игнат знает, что ты близка к срыву. Он

знает, что ты против него. Он настороже, а ты в опасности. Не делай глупости,

мобилизируй силы — развей его сомнения. Глупо идти на конфронтацию, обострять

отношения. Этого врага тебе не одолеть. Ты умрешь, и мне будет очень жаль. Не

стоит по-глупому подставлять голову под пресс.

`Посмотрим, посмотрим… кто кого' — прищурилась девушка, и, закинув легкую

спортивную сумку на плечо, пошла к пропускному пункту. Через шесть часов она

получила задание. Еще через неделю — второе. Месяц провела в Тмутаракани,

выслеживая объект, полтора парилась в джунглях, отлавливая по одному группу

неугодных СВОН людей, решившихся не только иметь свою точку зрения на методики

особого отдела, но и высказать ее, и угрожать обнародованием компромата,

спрятанного неизвестно где. На его обнаружение ушел еще месяц, а на ликвидацию

стоящих на пути — восемь несчастных случаев, две пули и четыре стилета.

Потом ее загнали в Азию спасать религиозного деятеля, который в порыве

старческого маразма возомнил себя мессией и рванул спасать густонаселенную часть

земного шара от козней Сатаны и мук ада. Обывателей он не впечатлил, а политиков

— да. Он стал весьма нужной фигурой в одном споре, суть которого была настолько

далека от Бога, насколько сам престарелый миссионер далек от мира. Его появление

в нестабильной зоне было как нельзя кстати и повлекло за собой большие волнения.

Фанатика пленили и передавали из рук в руки, играя им как пешкой, когда

закрываясь им, когда выставляя в арьергард. Закончить миссию маразматика и

вернуть его домой, под присмотр добрых профессоров-психиаторов, было поручено

Лисе. С отрядом спецов она забрала старческое тело, положив к дряхлым мозгам

Великого Гуру около пяти десятков жизней. Хотя, по ее мнению, он не стоил жизни

и бабочки-однодневки. То же самое думали и большинство ребят из группы, но

молчали, как и Лиса. Сидя в салоне эвакуатора, отводили взгляды от трясущихся

рук старика, от блеклых глаз, от его седых всклоченных волос, чтоб не выдать

своих истинных чувств ни ему, ни товарищам. Закон СВОН: знаешь — молчи, думаешь

— думай про себя. Настроение, мысли, чувства — личное дело каждого. Никого они

не волнуют, не интересуют. Их не высказывают и не обсуждают, как и приказы. Мы

вместе, но каждый сам по себе. Глупо откровенничать, не стоит заводить друзей.

Завтра либо тебя может не стать, либо друга. Жить нужно этим денем.

Только Алиса успела вернуться в номер, смыть дорожную грязь, как заныл мобильник.

Капитан сзывал своих на стрельбы, давая три часа на сборы и дорогу. Правда, двух

часов у Алисы не было, учитывая отдаленность от пункта прибытия — как раз три

часа, чтоб добраться.

К прибытию на место у Алисы было два горячих желания: поспать и придушить

капитана. Понятно, что ни первому, ни второму не суждено было сбыться. Девушка с

горя демонстративно залезла на капот машины, вытянула ноги, прислонившись спиной

к лобовому стеклу, надвинула фуражку на нос, прикрыв козырьком глаза. Сделала

вид, что спит. Сама же внимательно наблюдала за собранной группой, за

Гнездевским и пыталась совладать со злостью, навеянной повсеместной усталостью.

Ее взгляд четко фиксировал каждую мелочь, разум анализировал и делал выводы. Увы,

они были неутешительными и успокоению не способствовали. Из двадцати семи

собравшихся Алисе были не знакомы пятеро: молоденькая, курносая девица с

внешностью грызуна и четверо внушительной комплекции парней. Далила же, Голубь и

еще трое товарищей отсутствовали, что рождало предположение об их занятости, и

тут же разбивалось о факты: капитан устраивает стрельбы лишь тогда, когда группа

может прибыть в полном составе. Исключение может составить один, максимум два

бойца. Учитывая явление новеньких, напрашивался вполне объяснимый вывод: пятеро

ушли, пятеро пришли. Ясно, куда ушли те и почему явились эти. Не ясно другое —

сколько понадобится времени, чтоб заменить каждого бойца в элитной бригаде

Гнездевского?

— Долго загорать думаешь? — спросил Игнат, подходя к машине. Облокотился на

капот, недовольно поглядывая на Лису. — Стрельбы не отменяли, агент Лиса.

— Для кого как, — мило оскалилась девушка, убирая фуражку с лица. — Далилу,

смотрю, освободили, Голубя, Гаспара. Кто еще? А-а, Василек и Медуза. Пошлешь им

порицание по Визиону?

Игнат отвернулся. Посмотрел на отстреливающую последние мишени молодежь и

вспрыгнул на капот рядом с Алисой:

— Устала?

— Хочу ясности.

— Не положено.

— Мне? — ехидно прищурилась девушка, взглядом намекая на их давние отношения.

— Это в прошлом, Лиса, — ответил Гнездевский и задумался. Устроился удобнее,

оглядел девушку, широко улыбнулся, потянувшись к ней. — Хотя, я не против

возобновить их. Сколько раз уже предлагал… Надумала?

— Лучше под танк, — бросила Алиса, села, чтоб 'ласковое' лицо капитана не

маячило перед ней.

— Хамишь? Ох, смотри, кончится мое терпение, — предостерег тот, не скрывая

разочарования и недовольства.

— Думаешь, не переживу… как Далила?

— Причем тут Далила?

— Она погибла? Где, как?

— Не много ли хочешь знать?

— Ответь. Всего один раз скажи правду, — повернулась к мужчине Алиса. Она

готова была простить ему многое за минуту откровения, пусть горькой, но правды.

Но Игнат давно забыл о том, что это такое. Ложь для него была привычна и тем

приятна, красива, вкусна.

Он скривился:

— Много будешь знать…

— Отправишься к усопшим героям — товарищам. Ясно, капитан.

— Что тебе ясно?! — разозлился тот. — Много разговариваете, лейтенант. Встала

и пошла…

— Палить по мишеням. А зачем? Чтоб вопросов не задавать?

— Чтоб форму держать! И не забывайся!

— Хорошо.

Алиса неожиданно для капитана вытащила пистолет из наплечной кобуры и прямо с

машины выпустила всю обойму в ползущие мишени молодых и старых бойцов, ни разу

не промахнувшись. Потом с той же невозмутимостью поменяла обойму, вложила оружие

обратно и опять легла на капот. Старики развернулись и поаплодировали. Молодые

внимательно оглядели ее и попытались воспроизвести то же мастерство стрельбы и

наплевательство физиономий. Получилось так себе.

— Зеленые совсем, — с сожалением качнула головой Алиса. — Положат ведь их,

Игнат. Или засыпятся.

— Не засыпятся, — буркнул тот, отвернулся, сделав вид, что сильно

заинтересовался пейзажем каньона.

Девушка насторожилась: пятеро спецов ушли в неизвестность, пятеро сопляков

прибыли — что же такое затевается, что СВОН потребовалось мясо? А иного вывода

не получалось. Алиса почувствовала непреодолимое желание сделать еще пару

выстрелов — в сердце капитана и в лоб. И никаких вопросов — ответов, чистое

самоудовлетворение.

— Тебе кошмары не снятся, капитан? — спросила с яростным шипением. — В гости

покойники не приходят? Все те, кто убит тобой или по твоему приказу. А ребята,

твои бойцы, с которыми ты вместе пил, смеялся, спал? Скольких ты уже на тот свет

отправил, мило улыбаясь в лицо и выдавая нечто патетическое, при этом прекрасно

осознавая, что они смертники? Скольких, а? Десять, пятьдесят? Сто? Совесть не

мучает?

— Совесть — сказка для гражданских, а нам ее по уставу иметь не положено…

— Вот ты ее имеешь с утра до ночи.

— Не тявкай! Много рассуждать стала, — прищурился Игнат.

— Что, уставом и это запрещено?

— Достала ты меня, Лиса, смотри, разозлюсь, а то и обидеться всерьез могу.

— Угрожаешь? — криво ухмыльнулась девушка.

— Предупреждаю. Достала меня твоя философия! Приказ есть приказ. Не тебе и не

мне его обсуждать. Кто бы говорил о кошмарах с невинноубиенными в главной роли.

У самой взвод жмуриков за спиной марширует, не меньше, а ту да же — в

рассуждения.

Алиса скрипнула зубами, вперив в капитана немигающий, красноречивый взгляд. Они

смотрели друг на друга всего минуту, но каждый понял — о перемирии и добрых

отношениях речи быть не может. Они враги, и кто кого — у кого ума и хитрости

больше.

`Жаль пускать тебя на мясо, но ты сама мне выбора не оставляешь, — говорил

взгляд Игната.

'Порву я тебя, капитан. Утоплю лично. За всех. За все разом. Быть тебе моим

последним объектом, — говорил взгляд Алисы.

Игнат нахмурился, по лицу прошла судорога сомнения, и вновь оно разгладилось,

взгляд стал спокойным, по-отечески добрым:

— Устала ты. Давай организую тебе отпуск на пару недель. Настроение поднимает,

мысли оптимистические появятся. Смотрю, совсем тебя хандра замучила, на старших

по званию уже замахиваешься. Так и до трибунала недалеко. Нет, серьезно, сразу

после стрельб лети в Любицы…

— Почему именно в Любицы? — прищурилась Алиса, пытаясь по лицу и взгляду

капитана понять причину его лояльности. Ведь фактически открыто перчатками

обменялись и каждому ясно — война. Значит, перехитрить решил? Посмотрим…

— Прекрасный, тихий городишко. Лучшего для отдыха не найдешь. Я сам, грешен,

собрался туда на днях. Билеты вон в бардачке лежат. А не получается пока. Так

что лети, лейтенант, отдыхай. Я позже присоединюсь, — улыбнулся заискивающе. —

Не прогонишь?

— Ну, что ты милый, — протянула Алиса: присоединяйся, голубок. В приятном для

тебя городке все точки над `и' и поставим.

— Вот и славно. Оторвемся, душа моя, вволю.

Скатился с капота, залез в салон и вытащил билет.

— В аэропорту тебя встретят, отвезут в Любицы, прямо до гостиницы. Уверен, тебе

понравится.

Алиса внимательно посмотрела на него:

— Мне уже нравится.

Только вопрос беспокоит — почему именно Любица?

Глава 15

Он хотел всего лишь развеяться, забыться, но сердце, стряхнувшее наледь прожитых

лет, лишало возможности вернуться в состояние беззаботной расслабленности,

надменного равнодушия, что позволяла Бэф бесстрастно взирать на мир людей, от

души веселиться, глядя на их деятельность, пародию, на ту мораль, что

проповедуют, на маски лиц, диссонирующие с мыслями.

Совсем недавно он любил бродить по улочкам городов, подшучивать над людьми,

подслушивая их мысли. Ему нравилось снимать с человеческих лиц фальшивые маски,

оголять истинную суть, как нравилось смотреть на шедевры живописцев. Кисть

художника фантастически точно передавала забытые Бэф чувства. Он мог часами

стоять у полотен Эль Греко, Боттичелли, Васильева, Веласкес, ловя малейшее

движение души, рожденное от полотен гениев. Мог улететь в Санкт-Питербург

специально лишь для того, чтоб посетить Эрмитах, пройтись по Ботаническому саду.

Или в Венецию, чтоб покормить голубей на площади, посидеть в кафе на набережной.

В такие минуты он почти чувствовал тепло солнечных лучей, что заливали улочки

древнего города, почти ощущал дуновение ветра: и понимал радость озорных

мальчишек, играющих у фонтанов.

Этой малостью он жил и порой верил, что жив.

Внешне он был таким же, как все, кто его окружал — уверенным в себе, спокойным.

Загар ложился на его кожу, как на кожу любого другого туриста, официант

заискивающе улыбался ему и ждал хороших чаевых, как от любого иного посетителя,

элегантные женщины заинтересованно поглядывали на него, оценивая и достоинства

фигуры и лица, и кошелька, флиртовали, как с обычным мужчиной, привлекшим их

внимание. Радовались комплиментам и вниманию, огорчались при игнорировании их

призывных взглядов. И никто, где бы он ни был, с кем бы ни общался, не ведал о

том, что под шелками одежды и атласом кожи, не бьется сердце, что кровь не греет

вены, что сильное молодое тело не чувствует ласковых прикосновений нежных

женских пальчиков, прохлады морской воды, грубого холода Северных ветров,

плавящего жара Южных пустынь. Оно лишь помнит, лишь желает почувствовать вновь

все то, что так доступно человеку, но проходит незамеченным.

С каждым годом, с каждым веком он утрачивал память о тех переживаниях, пусть

глупых, но прекрасных, что бурлили в нем, двадцатилетнем юном, пылком идеалисте

— человеке. Вокруг менялся мир, менялся темп жизни, рушились системы, воевали и

объединялись государства, рождались и умирали законы, идеи, религии, люди. А он

бесстрастными глазами смотрел вокруг, словно в экран, и видел лишь смену

декораций и бесконечное повторение пройденных этапов истории. Не его, без него.

Все чаще Бэфросиаста одолевала грусть, то, пожалуй, одно из немногих чувств, что

было оставлено ему Монгрейм, самой природой существования Варн. Тихая печаль

сожаления о том, что не может испытать вновь, прочувствовать то уникальное

чувство безумия, что овладевает и молодыми, и старыми, и чистыми, и искушенными.

То родство душ, ту близость и счастье полета не тела — души, что расправляет

крылья под взглядом любимой.

Он смотрел на влюбленные парочки и пил, как нектар свет исходящего от них

восторга и пытался растопить этим светом наледь собственного сердца, заставить

его биться и вновь обрести давно утерянное, желанное…

Вот он и добился.

Бэф сел за столик открытого кафе в парке, прислушался к себе — сердце не билось

без Лесс, но тлело словно уголек, рождая тепло, лелея чувства. Мешало разуму,

предавало хозяина, подменяя долг вожака клана стремлением влюбленного стоять на

защите лишь одних интересов, лишь одного существа. Которое и не догадывается о

том, не знает, как не знал и он всего лишь три месяца назад….

Ему нравилась Любица. Она завораживала, манила Бэф. Старинные здания, фонтаны,

горный массив, белеющий седыми вершинами, хорошо просматривался с верхней точки

— площади у центральной гостиницы, где он поселился. Отсюда был виден весь город

— аккуратные черепичные крыши домов, раскидистые кроны деревьев, кривые линии

улочек, шпили старинных башен и часовен и цветы, цветы — на клумбах, на окнах, в

палисадниках, огромных газонах.

Замечательный древний город, не одну сотню раз менявший свое название, видевший

и разрушение, и возрождение, но сохранивший атмосферу беззаботной свободы от

любых завоевателей, включая человека. Он словно мирился с присутствием людей на

своей территории, позволял им топтать каменные мостовые, дышать своим воздухом,

пропитанным ароматами цветов, чистотой и свежестью снега, что лежал в горах, и

взирал на своих жителей глазами бойниц, окон и средневековых витражей, как

великан на лилипута, с долей снисхождения. Люди подсознательно чувствовали, что

не живут здесь, а гостят. Но не знали даже, не догадывались, кому же на деле

принадлежит и подчиняется их город.

А Бэф знал — главным Варн. Старым, очень мудрым, матерым хитрецам, трем вожакам

трех сильнейших и самых могущественных кланов: Камилу, Соуистису, Хеду. Бэф

слышал, что именно отсюда пошли Варн, именно здесь когда-то эти трое приняли бой

против изгоев, отстояли право на существование меж людей, приняли законы. И

теперь зорко следят за своими потомками, распространившимися по всей планете.

Слово трех — главный закон для любого Варн, от изгоя до вожака. Эти трое,

прослышав о распри меж Юзифасом и Бэф, вызвали их сюда, чтоб вынести приговор,

урегулировать проблему, выслушав обе стороны. Они приняли право Бэфросиаста,

осудив действия Юзифаса. Тот остался недоволен, но был вынужден смириться. Пока.

Не знай Бэфросиаст его характер, он бы поверил в лояльность противника, но спор

меж ними имел слишком давние корни, чтоб так просто разрешиться. Бэф знал — тот

нарушит вердикт Главных при удобном случае. Возможно, очень скоро, стоит только

покинуть Рицу территорию вожаков. Он был готов поставить точку без вмешательства

извне, в честной битве, один на один, послав тому вызов. Ждал, когда Юзифас

решится назначить встречу, время, место. Кланы больше не должны страдать, и из

Любицы домой вернется лишь один вожак.

Потому Бэф не торопился покинуть гостеприимный город, тем более, здесь у него

образовалось весьма интересное знакомство с профессором Зелинским. Забавный

старичок развлекал его байками о нежити и нечисти, оглашая невероятные теории с

присущим всем ученым темпераментом. В прениях и занимательных беседах время шло

незаметно, прошла неделя, пошла вторая, но Юзифас не спешил проявиться. Бэф

начал скучать и томиться.

Сказки профессора уже не развлекали. Рицу все чаще оставался в номере. Но в

соседний поселили какого-то фаната тяжелого рока. Он, видимо, был глух, и оттого

на умеренной громкости дуэты отбойных молотков слушать не мог. Бороться с

меломаном было бесполезно, это он понял, когда портье попытался вразумить жильца:

в ответ тяжелый рок сменился на `легкий', но разницы никто не уловил, потому что

теперь не только децибелы музыки, но и тоскливые тексты песен давили на разум,

влетая в открытые окна и балконные двери номера Бэфросиаста.

Прослушав двадцать раз `О чем поет ночная птица', Бэф понял, что в двадцать

первый раз споет сам, и решил сменить интерьер своего номера на прелести

городского пейзажа, что открывались с гостиничной площади.

Нет, можно было просто закрыть окно и остаться в уединении номера, что в

принципе и сделали остальные жильцы, однако Бэфросиасту это бы не помогло. Мало

его слух был много острее человеческого, так еще и чувствительность обострена до

предела, и хоть в закрытые окна не проникали звуки музыки, зато легко — чужие

мысли, вернее, полное их отсутствие. Пустота и одиночество разъедали меломана, и

состояние его души фактически в точности отображало состояние Бэф. Он даже

подумал, что за стеной поселился его собрат, еще один Варн. Однако, привычного

знака приветствия, что принято меж своими, не последовало, и Бэф понял, что

ошибся — за стеной жил человек. Обычный депрессивный пессимист, что не жил, а

мучился своей жизнью, и пытался смириться с ней, примириться с собой. При этом

конфликтовал с окружающим миром, абсолютно естественным для человека способом —

оставаясь один на один с собой и своими одиночеством.

Был бы Варн, пришел бы к собрату, и они разделили бы его на двоих, как делят на

весь клан, на все сообщество. Но у человека свой подход к данной проблеме, они

живут огромными поселениями, образуя не то что города, мегаполисы, и все равно

не видят, не слышат, не чувствуют друг друга и не столько не понимают, сколько

не хотят понять. Пусть проблема будет одна на сотню миллионов, каждый все равно

будет нести ее в одиночку, не поделится, не попытается помочь. Эта сотня

миллионов одиночеств будет корчиться в моральной ломке строго каждый по

отдельности, в своей соте-квартире, четко сам с собой. И натягивать на лицо

маску безмятежного спокойствия при звонке в дверь, шутить и мило улыбаться

непрошенному гостю, прикрывая ханжеской лирикой гостеприимства стон и плач в

душе. А иначе — никак, а иначе они не умеют жить.

Бэф закрыл номер, прошел по коридору и… получил по носу внезапно

распахнувшейся дверью номера любителя громких оргий. Впрочем — любительницы.

Взъерошенного вида мадмуазель стояла, подперев одной рукой бок, другой, опираясь

на ручку дверцы, всем своим видом показывая крайнюю степень недовольства всем, а

опешившим от неожиданности мужчиной, в частности. И при этом ворчала, выкрикивая

в глубину коридора:

— Эй! Портье или как вас там?! Уснули?! Мне что самой за чаем сходить? Тогда

какого черта они здесь делают? В преферанс играют? Я чая дождусь или нет?! Черт!

Сколько можно ждать?!

— Успокойтесь, я позову кого-нибудь, — отнял руку от носа Бэф. Девушка кинула

на него злобный взгляд:

— Зачем мне кто-то?! Мне нужен чай! Черт знает, что! Десять минут назад сделала

заказ, сколько можно заваривать чай? Они что, его в Китае разливают?

Бэфросиаст настороженно прищурился — экспрессия девушки была нарочитой,

поведение слишком вызывающим, грубость беспричинной. Но при этом на

неврастеничку девушка была абсолютно не похожа.

— Проблемы?

— Да! Обслуживающий персонал захолустной гостиницы!

— Зря, гостиница приятная, обслуживание великолепное.

— Часто путешествуете?

Бэф облокотился на дверь, нависнув над девушкой с понимающей улыбкой:

— Скучаете?

— Хотите развлечь? — игриво выгнула бровь фурия. Бэф выгнул бровь в ответ:

значит, вся эта комедия была разыграна для него? Что ж, интересно. И почему бы

не поиграть, чтоб узнать причину внимания? К тому же действительно скучно…

— Почему нет?

Девушка окинула фигуру мужчины оценивающим взглядом и отошла, пропуская его в

номер:

— Что ж, проходите.

Бэф шагнул внутрь.

— Садитесь. Любите рок?

— Нет, что-то я охладел к нему в последнее время, — поморщился Варн.

— Хорошо, поищу классику. Где-то была…Хотя, зря. Рок вечен. Живые голоса,

живая музыка нетленная. Мы с вами умрем, а она останется.

`Надеюсь, я ее переживу', - хмыкнул мужчина, оглядывая помещение.

Ничего примечательного: стандартный интерьер гостиничного номера, в котором

живет легкомысленная и немного неряшливая особа. На стойке под телевизором

засушенный букетик незабудок, томик стихов с розовой лентой-закладкой. Ряд

дисков фривольного характера, на полу розовые тапочки с пушистым мехом. Вокруг

музыкального центра внушительная стопка флешек, раскиданных дисков. Открытая

дверь в спальню, где видна смятая постель. На пуфике валяется золотистый пеньюар,

на трельяже кавардак из баночек с кремами, пудрой, флакончиков духов, лака,

губной помады. Посередине на полу стоят замшевые полусапожки на тонкой шпильке.

Именно они и не понравились Бэфросиасту. Мало они стояли ровно, носок к носку,

чуть не по линейке, были явно новыми, так еще и смотрелись слишком элегантно для

столь экспрессивной особы, что пыталась изобразить девушка. Взгляд Бэф мгновенно

выхватил и другие неувязки — превалирование розовых и золотистых цветов, притом,

что сапожки были сиреневыми, а на мадмуазель была надета свободная светлая

блузка с черным геометрическим рисунком на груди и черные обтягивающие брючки.

Что говорит о присутствии вкуса и чувства стиля, а не отсутствии оного.

Ступни девушки босые при том, что рядом стоят тапки. Темно-синий педикюр,

маникюр. Черные, с синеватым оттенком волосы. Сама ухоженная и аккуратная,

стройная, гибкая как лоза. Но с грацией в натянутых отношениях — плавные

движения переходят к резким. Нервничает? Бэф почувствовал бы.

При всей легкомысленности созданного антуража девушка подобное впечатление не

создавала, диссонируя острым, слишком внимательным взглядом с прилипшей к ее

накрашенным губам улыбкой. Такой не подойдут те розовые бантики, цветочные

заколки со стразами и тонкие браслетики, что кинуты на столе. И вряд ли она

знает, как носить изящную обувь.

Девушка, наконец, отыскала диск с классической музыкой и получила поднос с чаем.

Молча. Тогда как пару минут назад усиленно возмущалась. Дала чаевые с

трогательно-кроткой улыбкой и ласковым голосом попросила дубль заказа плюс

пирожное.

Бэф еле сдержал смех, сложив все воедино и представив, как вытянется лицо

девушки, если он спросит: Вы случайно не агент разведки приставленный ко мне?

Забавная ситуация. Предсказуемая. Зря он зашел в надежде развеяться. Все ясно у

порога. Минут десять разговора, и он начнет зевать со скуки, слушая заранее

отрепетированные, отредактированные реплики, вопросы, ответы. Неужели нельзя

было послать более высококлассных специалистов?

Впрочем, десять минут тоже нужно как-то убить.

Бэфросиаст сел, вальяжно раскинув руки по спинке дивана, и с насмешкой уставился

на глупышку.

— Еще немного и вы начнете зевать, — заметила она, проходя мимо. Поставила

Вивальди и села напротив Бэф, поджав ноги:

— Меня зовут…Нет, сначала представьтесь вы.

— О, а я думал, вы сейчас скажете: а как вам больше нравится?

— Меня зовут Алиса.

— Это ваше настоящее имя? — не скрывая иронии, спросил Бэф.

— Нет, взяла напрокат. Так как вас зовут, мистер Остроум?

— Бэфросиаст.

— То же взяли напрокат? Застрелите того, кто вам его презентовал, —

рассмеялась девушка.

— Это родное имя.

— А-а. Не повезло.

— Отнюдь.

- `Отнюдь'… Вы отпрыск дворянской фамилии?

— Граф.

— Ничего себе! Настоящий?

— Всамделишный, — не сдержал улыбки Бэф. Ее искреннее любопытство было забавно,

смех — заразителен. Запаха лжи не чувствовалось. Девушка не играла. Это и

нравилось ему и не нравилось, но точно — интриговало. Может, он ошибся? В конце

концов, с кем не бывает? — Граф Рицу к вашим услугам, мадмуазель Лесс.

— Лесс?

— Алиса больше подходит для девочки, Алисия — слишком напыщенно, Лис — не для

ваших искренних глаз. Значит — Лесс.

Девушка во все глаза смотрела на Бэфросиаста с долей восторга, любопытства и…

недоверия. Она явно пыталась что-то понять.

— А вы чудак, граф. Хорошо, уговорили, буду Лесс. Мне даже нравится. А вот и

ваш чай, — качнула пальчиком в сторону двери, услышав стук.

— Вы будете холодный? — кивнул на ее чашку.

— Не люблю горячий, — кивнула в ответ на его чашку с дымком.

— Как скажете. Счет пришлете в соседний номер, — бросил служащему. Тот

согласно отвесил поклон и вышел.

— Так о чем мы побеседуем? — и был уверен, она скажет: расскажите о себе. Но

вместо этого услышал:

— Зачем вам графский титул? Соблазнять любительниц геральдики?

— Примерно. А чем занимаетесь вы?

— Не поверите — служу Отечеству. А в данный момент отдыхаю от этого.

— Вы служащая?

— Что вас так удивило? Нормальная профессия.

— Но не женская. В каком же вы чине?

— До графьев далеко.

Да, ему запомнилась встреча с Лесс: удар по носу, острый взгляд темных глаз. А

вот разговор — частично. Два часа, потраченные на пустую беседу, действительно

от скуки, выветрились, как только он покинул номер девушки. Она не флиртовала с

ним, не выведывала, не играла роль томной кошечки или острозубой пираньи. Она с

искренним интересом слушала его рассказы о городах и странах, которые он посетил,

почти не задавала вопросов, охотно отвечала на его, не скрывала, что имеет

отношение к спецвойскам и, естественно, уходила в сторону от этой темы. Они

расстались так же легко, как и встретились. К ночи Бэф уже забыл о новой

знакомой. Пара часов неспешных бесед за чашкой чая — о чем помнить? Подозрения

его развеялись, а особого интереса не возникло. Было в Алисе что-то, было. Но

его ли это дело?

Как он был не прав тогда. И ничего, ничего не говорило за то, что эта встреча

стала роковой для обоих.

Он не учел, не понял, как, возможно, и сейчас что-то скидывает со счетов.

Бэфросиаст посмотрел на стайку студенток, что звеня голосами прошли мимо, обдав

его запахом духов, и понял, что ему, пожалуй, стоит посетить одного навязчивого

человечка, что никак не может уняться.

Игнат разложил свои трофеи на столе. Взял головку чеснока, покрутил, очистил,

понюхал и скривился — бе-е-е.

— Да уж не приятный запах, — раздался вкрадчивый голос со стороны окна. — Я

знаешь, тоже от него не в восторге.

Игнат, вздрогнув, выронил чеснок и уставился на непрошенного гостя со смесью

ужаса и растерянности. Бэф восседал на подоконнике, грозя свалиться на улицу, и

лениво покачивая ногой, выжидательно посматривал на парня.

— Вы-ы… Что вам надо? — очнулся, наконец, тот.

— Гениальный вопрос. Ответ мне озвучить или сам в состоянии?

— Вы… из-за Лесс.

— Точно. Напомни, я предупреждал тебя, что с ней лучше не встречаться?

— А?… Да. Но вы мне не отец и не…

— А родители — за? В восторге от невестки. Прав?

Игнат отвел взгляд не в силах прямо смотреть в насмешливые глаза.

— Ага, — рассмеялся гость. — Чувствую, что у тебя уже наметились трения с

родными по данной теме.

— Не ваше дело.

— Не надо хамить, юноша, — поморщился Бэф, легко спрыгивая с подоконника в

комнату. — Ты просто умиляешь меня своим героизмом. Связаться с вампиром… Это

любовь.

— Не смейтесь. Вам все равно этого не понять. Для вас Лесс пешка,

неодушевленный предмет. Жертва ваших амбиций!

— А ты защитник справедливости, заступник угнетенных вампиров? — улыбнулся

Варн, приближаясь к столу. Навис над ним, с интересом разглядывая разложенные

предметы. — Средства защиты? Браво, какой тщательный подбор. Осиновый кол с

серебряным наконечником. В какой лавке древностей вы его приобрели, юноша?

Знатная вещь, учитывая его стоимость.

Скепсис вампира был невыносим Игнату. Парень начал злиться, видя пренебрежение

мужчины к тем предметам, что могли нанести ему существенный урон, и по всем

признакам, по всем догмам — убить.

Он выхватил кол из рук Бэф и приставил к его груди.

— А дальше? — спросил тот, с насмешкой глядя на парня.

Одно движение, решительный толчок и острие бы вошло в грудь соперника, но легко

убить в мыслях, на деле почти невозможно. Игнат дрогнул:

— Не искушайте, — то ли предупредил, то ли попросил.

— Ну, что вы, что вы. Может, начнем с менее радикальных средств. Что это у нас?

— взял склянку со святой водой, не обращая внимание на острие у груди. Отвернул

крышку и глотнул. — Недурственно. Высокий процент серебра. Да, вас не обманули

— действительно святая вода, — кивнул, оценив и отсалютовав банкой с водой,

словно бокалом с марочным вином, залпом выпил все содержимое.

Игнат уставился на Бэф в ожидании, что тот сейчас упадет замертво, рассыплется,

как должно быть, как пишут в книгах, показывают в фильмах. Гость хмыкнул в ответ

на выжидающий взгляд юноши:

— Не расстраивайтесь, наверное, доза недостаточная. Еще есть? Нет? Жаль. Тогда

попробуем распятье.

Мужчина взял деревянный крест и, повертев в руке, спросил:

— Мне его кусать или куда-то прикладывать? Ко лбу, да? — приложил, замер,

копируя позу парня. — Вы не подскажете, сколько мне его так держать? И что в

принципе должно последовать? Позвольте, угадаю: кожа должна зашипеть,

расползтись, оголить кость черепа, прожечь и ее…

Бэф поморщился и хлопнул деревяшку на стол:

— Вы не задавались вопросом, отчего вы так кровожадны? Представьте сцену, что я

вам описал — мерзость. А вы верите в это, смотрите… придумываете все новые

леденящие душу истории. Более лояльных средств уничтожения у вас нет?

Обязательно нужна кровь, грязь! Скотство, — качнул головой, — и вы нас

обвиняете в кровожадности. Ладно, не будем вдаваться в тонкости человеческой

психики и ее производные. Вернемся к прежней теме. Так, это серебро. Пули? Вы

ими как косточками от вишни, стрелять в меня собрались? Нет? Н-да-а. Все. Весь

арсенал? Не богат выбор, прямо скажу, скудновато у вас со средствами защиты от

вампиров. Кол-то будете пробовать или на слово поверите, что эффект тот же, что

и от остального?

Кол дрогнул и ушел в сторону. Бэф внимательно посмотрел на поникшего юношу:

— Надеюсь, вы приобрели все это не для того, чтоб апробировать на Лесс?

— Не смейте! — зло процедил Игнат, вскинув горящий взгляд на непробиваемого

монстра. — Я человек, а не какая-то нежить!

— А в чем разница? — вздохнул Бэф, отворачиваясь. Облокотился на край стола и,

сложив руки на груди, задумчиво протянул. — Сейчас мы с вами равны. Вот в чем

суть. Мне пятьсот лет, вам двадцать от силы. У меня за спиной огромный жизненный

путь, у вас — нулевой опыт. Я фактически неуязвим, бессмертен. Вы хрупки, как

стекло, смертны, уязвимы до смехотворности, даже не видимая глазу кроха —

бактерия может отправить вас в могилу. И все же мы равны и стоим в одном тупике.

Но каждый попал в него по воле случая. Забавно, не правда ли?

— Нет, — отрицательно мотнул головой Игнат, глядя прямо в глаза мужчины. В них

больше не было насмешки — в них плавала печаль.

— Н-да, — вздохнул Бэф, отвернувшись. — Что будем делать? Биться за право

владеть дамой, как это принято у вас, или дадим ей право выбора, как это

заведено у нас?

Игнат задумался, занервничал:

— Вы влияете на нее, давите.

— Нет.

— Я же видел, она подчинена вам, вы сделали ее себе подобной, и сделаете все,

чтоб она такой осталась. Выбор ясен — она выберет вас, потому что не видит иного

пути, не признает, не понимает!

Бэф грустно посмотрел на него:

— Вот самое главное отличие меж нами. Остальные второстепенны.

— Причем тут наши с вами отличия — речь идет о душе Лесс! О ее жизни!

— И вы готовы все решить один, не спрашивая ее, не давая возможности выбрать,

потому что боитесь, что выбор будет не в вашу пользу. Поэтому лучше изнасиловать

предмет своих чаяний собственной волей, прикрыв столь инвективный способ

достижения заманчивой, вожделенной вами цели патетическими лозунгами,

гротескными по сути, отвратительными в своей фальши. Солгать, надавить,

обхитрить — не важно, что придется применить, чтоб склонить Лесс на свою сторону.

Главное, достичь той заветной цели, где вы на коне, а она… А где будет она,

где вообще она в вашем плане? Где-то далеко в тумане красивых декораций? Ваших

фантазий, заметьте, не ее.

— Наоборот. Не подменяйте свои алчные цели моими.

— Опять — вашими. А речь, как вы правильно заметили — о ней, — Бэф внимательно

посмотрел на парня и качнул головой: что он хотел, придя сюда? Парень явно ему

не соперник. Обычный болван, очарованный голосом Варн, но не осознающий этого. И

тем опасный. — Вы больны. Больны чарами Варн, и из-за этого, как любой в

приступе лихорадки, вы бредите не существующими миражами. Вы готовы сломать Лесс,

завоевать ее любой ценой, и будете стоять до конца, испробуете все средства, от

простейших до самых изощренных. Вы дойдете до пика отчаянья в попытке завладеть

грезой и, возможно, добьетесь своего, если я позволю. Но я не позволю, потому

что не могу позволить. Сделайте прививку от очарования вампиров. Сейчас

вакцинацию проводят даже в ВПВ. Через сутки вы поймете, что Лесс нужна вам не

больше, чем вы мне. Кстати, это будет самый разумный шаг с вашей стороны, самый

человечный поступок: сломать себя, стереотипы своего мышления, а не того, кто

живет в ваших мыслях с утра до вечера, владеет вами, словно наваждение. Лесс

виновна в том, не больше, чем вы в том, что попали ей навстречу.

— Я люблю ее, и это не мираж…

— А всего лишь заблуждение. Одно из многих. Не первое, наверняка и точно — не

последнее. Очнитесь, юноша. Выкиньте все ваши штучки, сойдите со стези охотника

на нечисть. Ступайте в пункт ВПВ, вакцинируйтесь. Не могу сказать, что вам это

точно поможет, но облегчение принесет — бесспорно.

— Не собираюсь!…

— Вы упрямец. Зря. Поверьте, я редко даю советы людям, но если дал, к ним стоит

прислушаться.

— Я христианин, и не собираюсь слушать всякую нежить! Проповедь сатаны для меня

пуста. Вы не получите ни меня, ни Лесс. Я вырву ее из ваших грязных лап!

Бэф прищурился:

— Порой грязь чище, чем душа иных христиан. А нежить, как вы выразились,

светлее в помыслах, чем иной религиозный фанатик. Будем считать попытку

вразумить вас неудачной. Вы мало, что услышали, еще меньше поняли. Не скажу, что

я удивлен или ожидал нечто иное. И все же шанс вам был предоставлен, вы

отказались. Ваше решение — ваше право. Теперь пусть выбирает Лесс, я же обещаю,

что сделаю все, чтобы это был лично ее выбор и ничей более. Ее довольно ломали и

гнули подобные вам. Пока она под моей защитой этого не повторится. Прощайте,

молодой человек, но помните — я пристально слежу за вами, и если замечу

опасность для Лесс в любом проявлении с вашей стороны — наша встреча будет

последней для вас.

— Тогда укусите меня! — решился Игнат. — Укусите, и я стану одним из вас,

таким как Лесс! Я готов, не буду сопротивляться! Хотите, я заплачу вам за это?!

Бэф скривился: сначала профессор, теперь этот экспрессивный студент.

Куда катится мир людей?

— Вы еще более наивны, чем я предполагал. Счастливо оставаться.

Бэф в совершенном разочаровании покинул парня, не обращая внимания на его

отчаянные попытки вернуть гостя.

`Если б я мог руководствоваться теми же правилами что этот пылкий юноша, я бы

силой удержал тебя среди нас, не пустил туда, где ждет тебя лишь боль и

одиночество, еще большие, чем в нашей среде', - думал он, возвращаясь домой.

Глава 16

— Нэш! Проказница! — раскрыл свои объятья вожак, увидев вплывающую залу

златокудрую красавицу со вздернутым носиком и лукавым разрезом синих глаз. Они

обнялись, и дива удостоилась поцелуя в лоб.

Лесс раздула ноздри, с тоской и ненавистью разглядывая незнакомку: и откуда ее

принесло?! Что за нашествие гостей?!

Женщина развернулась к собравшимся и, счастливо улыбаясь, поприветствовала

каждого, одному отвешивая почтительный поклон, другому даря улыбку или коварный

в своем кокетстве взгляд. Лесс вздохнула, видя, с какой радостью отвечают ей

сородичи, как крепко держит ее в своих объятьях Бэфросиаст. Мало Лесс после

вчерашнего в печали, так еще соблазнительницу ветры надули!

Женщина прищурилась, встретившись взглядом с глазами девушки, мурлыкнула,

склоняя рукой в соблазнительном жесте голову Бэфросиаста к своим губам:

— Новенькая?

Лесс зарычала, расправила коготки, приготовившись к атаке.

— Ревни-ивая-а… — рассмеялась соблазнительница, видя маневры юной Варн.

Бэф взглядом остановил Лесс и пояснил:

— Тебя давно не было, Нэш. В клане пополнение.

— Вижу, вижу, — пропела та.

— Познакомьтесь — эта очаровательная малютка наша сестра Лесс.

— Нэш, — качнула золотом волос женщина, не переставая с улыбкой рассматривать

девчонку. В ее взгляде не было предостережения, заносчивости, скорее искреннее

любопытство, возможно, доля насмешки, не больше.

— Нэш любит путешествовать, — пояснил Лесс Урва, подлетая ближе.

— Мы думали, ты забыла дорогу домой, — хмыкнул Майгр, подлетая к женщине.

Одарил ее братским поцелуем и закружил по зале, возносясь под чарующий смех

златовласки к куполу. Бэф с улыбкой проводил их взглядом и отсалютовал фужером:

`вовремя вернулась. Я думал, послать за тобой'.

`Если б я знала, что ты скучал'…

`Не обольщайся', - хохотнул Бэф. И услышал ответный смех.

Лесс сникла, видя явную расположенность вожака к сестре. Ей стало холодно и

неуютно.

Инга осторожно открыла дверь, вошла в квартиру. Темнота, тишина. У женщины

возникло чувство, что сына нет дома. Она обыскала каждое помещение, включая на

ходу свет, и облегченно вздохнула, поднявшись на второй этаж. Игнат спал,

прикрыв рукой лицо.

Женщина не стала его будить, заботливо укрыла пледом и, стараясь не шуметь,

прошла к холодильнику — проснется, нужно будет покормить. Вон как исхудал со

своей любовью.

Она достала продукты, положила их на стол и замерла, разглядывая странные

предметы, разложенные на нем с другого конца. Рука потянулась за острой палкой.

Что за ерунда? — подумала она, рассматривая серебряный наконечник и осиновое

древко. В том, что осиновое — она не сомневалась. Вряд ли клен или тополь будут

обжигать, исписывать рунической вязью, окантовывать серебром. А в довесок

выдавать чеснок, характерные серебряные пули.

Женщина, настороженно щурясь осмотрела предметы и уставилась на спящего сына: та-ак…

Не иначе вляпалось чадо по саму белу шейку. Добегался сынок по ночам за

когтистыми вертихвостками, досиделся в Визионе.

Инга еще раз внимательно осмотрела разложенные предметы, просчитала возможные

варианты их приобретения и назначения, разложив по пунктам, пришедшие в голову

выводы:

1 — Сынок решил вспомнить детство и записаться в кружок антивампиров. Состоялся

слет, теперь предстоит поход против нечести… Бред!

2 — Мальчик действует самостоятельно. После ночных бдений у открытого окна у

него развилась особо редкая фобия, что переросла в манию преследования вампирами…

Бред в квадрате!

3 — Решил привлечь свою любимую таким неординарным способом, представившись

тайным агентом по выявлению и ликвидации вампиров… Бред в кубе!

Так и что в итоге сие значит?! — начала раздражаться Инга. Взгляд упал на пустую

склянку с крестами по бокам, длинную царапину на столешнице, ушел в сторону

открытого окна, из которого несло промозглым осенним холодом. Не мерзнет, сынок?

И вдруг все поняла. Вывод напросился сам, после того, как Инга сложила все

нюансы происшествий последних недель — та девица! Память тут же вытащила файл с

ее образом, кадры их встречи: слишком большие черные зрачки, завораживающий

голос, плавная, словно летящая походка, слишком длинные даже для завзятой

модницы ногти без маникюра! А потом она исчезла. Просто исчезла, словно улетела!

Ах, ты! Вампирша! Конечно! Только так можно объяснить патологическую

привязанность сына к девице, его слезы, метания, ожидания у открытого окна, а не

в сквере под часами! И то, что бледен, худ, ничего не есть и спит днем!

Инга прикрыла рот ладошкой — была бы она обычным обывателем, не смогла бы

принять данную версию, рассмотреть ее, а значит, потеряла бы сына, так и не

поняв, из-за чего, как это произошло. Не смогла бы спасти.

Ах, сынок, как же тебя угораздило?

Женщина, ступая на цыпочках, чтоб не разбудить юношу, спустилась вниз и набрала

номер брата:

— Игнат? Это Инга. Мне срочно нужна вакцина и помощь!

Лесс покинула замок, но в город не полетела, опустилась на каменный уступ с краю

ущелья и уставилась невидящими глазами перед собой. В ушах еще звенел смех Нэш.

Память, словно издеваясь, раскрашивала ее образ в сияющие одежды превосходства,

лишая малейшего шанса найти изъян. Мужественный Бэф и хрупкая красавица Нэш.

Нежность объятий, лучащиеся искренней радостью взгляды.

Они пара — с тоской подумала Лесс, чувствуя себя гадким утенком. Но утонуть в

дебрях самоуничижения ей не дали. Вездесущий Урва с гиканьем спланировал вниз,

хлопнулся рядом с подопечной.

- `Грусть-тоска меня снедает… — хихикнул, толкнув плечом Варн. Лесс грустно

посмотрела на него — играть не было желания.

— Ревнуешь? — посерьезнел тот, слегка удивившись неожиданной реакции Лесс. Вот

если б она зарычала в ответ, попыталась укусить или исцарапать, как обычно…

Варн вздохнула и отвернулась.

— Хм! — поджал губы Урва, задумался, сложив руки на коленях. Выдал. — Нэш

семь лет.

Лесс лишь пожала плечами: какое значение имеет возраст очаровательной Варн,

красивей, женственней и уверенней в себе которой она не встречала.

— Она непоседа. Неделя, две и опять улетит. Нравиться ей гостить в других

кланах, в других городах, а здесь Нэш тесно, — опять протянул хитрец. — Слышал

от Дейнгрина, в клане Гоуст ей приглянулся один Варн. Может, за благословлением

Бэфросиаста она и вернулась?

— Хочешь сказать, что Варн может покинуть клан, если пожелает?

— Свобода выбора, детка, дана каждому существу, и мы не исключение. Другое дело,

что вожак отвечает за нас, как мать за детей. Поэтому мы в ответ должны спросить

его. Согласись, подобная мелочь весьма разумна. Он опытен, мгновенно просчитает

варианты, а там, возможно — отпустит, возможно — нет. Но в этом случае — точно

отпустит. Возлюбленный Нэш кузен Гоуст, Варн сильный, хитрый. Видел я его —

хорошенький, но не приторный. Умен, начитан, и такой же непоседа, как и Нэш. Ей

будет хорошо с ним.

— Если Бэф отпустит.

— Отпустит, — рассмеялся Урва. — Глупышка ты. Неужели не поняла еще — нет

тебе равных в сердце вожака. Остальное от тебя зависит, дурочка! Чем нос свесив

сидеть, полетели веселиться!

Лесс несмело улыбнулась: слова наставника сладким дурманом проникли в душу и

успокоили Варн.

— Полетели! — встрепенулась она.

— Догоняй! — рассмеялся Урва, взмывая в ночную темноту неба. Лесс, оставив

печаль, помчалась за ним.

Как только Лесс покинула залу, улыбка спала с лица вожака. Он сел спиной к

веселившимся и уставился в проем камина. Буквально через минуту его уединение

было нарушено. Нэш опустилась на подлокотник кресла и пытливо уставилась в глаза

вожака:

— Ты очень изменился, — протянула задумчиво.

— Находишь?

— Да, — Варн села ему на колени и прижалась к груди. — Меня не было всего

лишь четыре месяца, а сколько перемен произошло. Помнишь, я год провела в

Венеции. Вернулась и через час уже чувствовала себя так, словно и не отлучалась

из клана.

Бэф улыбнулся, зарылся пальцами в золоте волос сестры:

— Там ты и познакомилась с Лабьер.

— Ты все знаешь. Наверняка уже в курсе, зачем я пожаловала в клан.

— Лабьер очаровал тебя, и ты готова поменять место жительства.

— Сердишься? — заглянула ему в глаза.

— Нет. Он добрый Варн и смелый воин. Сам не обидит тебя и другим в обиду не

даст… Скажи, ты счастлива?

— Я не чувствую себя одинокой. Мне тепло с ним, Бэф, и покойно. С ним я

чувствую себя живой, живущей. Да, я счастлива, почти так же счастлива, как в ту

ночь, когда ты сделал меня своей сестрой. Не хмурь брови. Сколько бы лет ни

прошло, сколько бы веков, я буду благодарна тебе за ту ночь, за тот год, в

котором ты оберегал меня, грел и учил свободе. Мне трудно давалась эта наука.

Намучился ты со мной, — улыбнулась Нэш. Легла ему на грудь, заглядывая в глаза.

— Ты и Лабьер — мое пристанище, моя семья. Но оставим меня — все ясно, все

устроено. Расскажи, что произошло с тобой, с братьями? Я слышала, у вас вышла

размолвка с Юзифасом.

— Очередная распря. На этот раз он нарушил границы дозволенного, чем возмутил

старшин. Мы потеряли семерых, из них троих детенышей. Горькая потеря,

неоправданная. Хоф только проснулся после ранений. Вот и все.

— Нет.

— Что же еще, милая? — прищурился вожак.

— Лесс.

— А! — Бэф отвернулся, нахмурившись.

— Она странная.

Бэфросиаст молча рассматривал каминную полку. Лицо стало замкнутым, отрешенным.

— Впрочем, ты знаешь, что она странная, знаешь, в чем и почему… — поняла Нэш.

— А другие?

— Знают, — отрезал Варн. Нэш улыбнулась, нежно развернув голову мужчины лицом

к себе, заставляя взглянуть на нее. Был бы на ее месте кто другой, его сдуло б

вместе с камином и стеной, и летел бы нахал до провинции Гон-джу, забыв дорогу

обратно. Никто не смел так вольно вести себя с вожаком. Но Нэш можно. А еще —

Лесс.

— Расскажи о ней…

— Оставь, милая.

— Наоборот. Я вижу, что ты готов только о ней и говорить. Мысли твои полны Лесс.

А еще, у тебя бьется сердце, когда ты думаешь о ней, видишь. Твои зрачки

становятся теплыми, жаркими, лицо мягким, взгляд ласковым.

— Ты фантазерка.

— Нет, Бэф. Я знаю тебя лучше других, хоть мы вместе всего семь лет. Ни разу я

не видела тебя таким…

— Если вычесть периоды разлуки, втрое меньше, — улыбнулся он. А взгляд говорил

— оставь — больно.

— Нет, Бэф, не оставлю, как ты не оставил меня тогда. Что печалит тебя? Лесс

явно привязана к тебе. Влюблена.

— Все меняется…

— Она не Ойко, ей не свойственна ветреность.

— Ты не знаешь ее…

— Мне было достаточно посмотреть в ее глаза, чтоб понять то, что скрыто в душе

твоей избранницы. Мне показалось, я действительно встретила сестру.

— Возможно. Меж вами есть общее.

— Что? — насторожилась Нэш.

— Он.

Варн резко села, непроизвольно зашипев. Одно воспоминание о том человечке, что

превратил ее в морального уродца, вил из нее веревки на протяжении восьми лет,

будило дикое желание найти его сейчас же, вгрызться в сонную артерию и напиться

его крови в прямом смысле. И пусть противно, но зато показательно. О, да! И

правильно.

— Не стоит, — качнул головой Бэф.

— Твое великодушие порой шокирует, — синие глаза сузились.

— Нет, Нэш, — качнул головой Варн. — Это брезгливость и естественное

стремление оградить тебя от неприятных впечатлений. Наверняка его кровь так же

безобразно противна, как он сам. Даже в отместку не стоит портить себе аппетит.

Оставь его, он прошлое, живущее в другой плоскости. Мир людей не мешает нам, мы

не мешаем им. Все гармонично и размеренно. Зачем уподобляться глупцам, нарушая

равновесие, установленное природой?

— Тем не менее, мир людей волнует тебя. Отчего?… Она?… О, я поняла, ты

думаешь, что Лесс, осознав свою свободу, вернется в мир людей, забудет тебя? Что

за пессимизм?

— Перестань лезть в мои мысли! — разозлился Бэф и предпринял попытку стряхнуть

Варн с колен. Но та крепко обвила его шею руками и зарылась пальцами в волосах:

— Тише, тише. Все это не правда, Бэф. Не держи ее, позволь вспомнить все,

отпусти и ты убедишься, что ваша любовь существует вне времени и пространства,

вне любого общества! О, как ты не видишь этого, как не понимаешь?! Я видела ее

всего пару минут, и то поняла! О, Бэф, ты влюблен, твое сердце растаяло и

тревожит тебя!

— Ты ничего не знаешь, — глухо прошептал вожак.

— Я смотрела в твои зрачки, как и в ее. Я видела, как вы встретились, знаю, как

ты превратил ее в Варн. Но неординарность ее посвящения ничего не изменила,

поверь! Даже если она вернется в людское сообщество. Любовь Бэф не знает границ,

тлена, ей неведомы условности. А это любовь. Я сама — люблю, и поэтому знаю, что

говорю. Оставь сомнения.

— Оставил. Еще вчера. Она свободна. А насколько ты права, покажет время, —

сказал вожак. Он хотел верить, но понимал, что не стоит. Человек переменчив, как

юная Варн. Надежду же потерять так же легко, как и обрести. Но терять — больно,

а боли Бэф никому не желал. Разве что физической, людям, вернее одному — Ему. И

не за Нэш…

Лесс появилась в зале перед рассветом. Смеясь, влетела за Урва, столкнулась с

Таузином и упала на пол, не переставая смеяться. Тот хмуро уставился на `деточку',

покосился на ее учителя, что сровнялся под этим взглядом с тенью от канделябра,

и вновь воззрился на хохотушку:

— Я так смешон?! — рыкнул, оскорбившись.

— Оставь ее, — не поворачиваясь к собратьям, приказал Бэф. Голос был тих, но

морозил. Таузин недовольно скривился, при этом его лицо напомнило Лесс

сморщенное печеное яблоко и вызвало новый приступ смеха. Она пыталась его

сдержать, боясь недовольства вожака, но не могла: вода в ручье на дне ущелья,

куда Урва, играя, окунул ее, возвращаясь из города, опьянила.

Бэф смотрел сквозь хрустальные грани фужера на гобелен над камином и невольно

улыбался, слушая смех Лесс.

— Эй, — позвала ее Тесс. — Я тоже хочу повеселиться.

— Не получится. Ха! Для этого нужно лететь обратно в город.

— Вы что, напали на магазин элитных вин? — спросил Соувист у Урва, не скрывая

укора. — Меня взять не могли?

— Мы играли в приведений! — возвестила Лесс. Таузин разочарованно посмотрел на

хитреца:

— Опять ты за свое, — махнул рукой и, выплывая из залы, заметил. — Отдежуришь.

У того вытянулось лицо.

— Всем спать, — приказал Бэфросиаст, вставая, чем пресек дебаты.

Варны молча начали расходиться. Лесс закусила губу, чтоб сдержать смех и не

нарушить повисшую в зале тишину. Но Мааон смешно растопырил руки, нависнув над

ней с мордочкой голодного варана, и Варн вновь засмеялась. Гаргу с завистью

покосился на них и удостоился той же пантомимы от Май, только в более изощренном

варианте: она взмыла вверх и, засучив ногами, принялась клацать челюстями, сведя

глаза на переносице. Гаргу остолбенел: такой красоты женщин ему еще видеть не

доводилось. Коуст, наткнувшись на брата, проследил за его взглядом и выдал Май

ответный пируэт, засучив уже ручками. Пудовый кулак невзначай попал в глаз Гаргу,

и тот, взвыв, от души пихнул родственника. Коуст отлетел, снося своим телом Ойко,

Майгра. Началась бы веселая потасовка не возмутись последний игнорированию

приказа вожака и не рыкнув во всю мощь оскорбленной души:

— Спать!!

Варн сдуло всех разом. Крышки саркофагов издали синхронный звук, захлопнувшись.

Майгр облегчено вздохнул и посмотрел на единственно оставшуюся Лесс со

вздыбленными волосами, размазанную по каменной кладке стены, как клубничный джем

по тосту. Она стекла на пол, мило улыбаясь помощнику вожака, икнула и, сообразив

по не ласковому взгляду брата, что тот сейчас что-нибудь гаркнет опять,

выставила ладонь, упреждая:

— Сама.

И вывалилась в арку выхода.

Она только перестала стучать зубами от холода и начала засыпать, как

почувствовала чье-то приближение, и встрепенулась. На нее смотрели изумительные

синие глаза. Лицо в обрамлении золотых волос и в свете предрассветных бликов

казалось фарфоровым.

— А ты смешная. Веселая, — заметила тихо Нэш, доброжелательно глядя на Лесс.

— А ты красивая, — не сдержав восхищения, выдохнула Лесс.

— Дурочка, разве красота имеет значение, разве в ней дело? — улыбнулась гостья,

сев на край саркофага. — Отражение души, вот что мы видим. Возьми Урва — такого

хитреца свет не видывал, и лицо хитрое. Бэф — мужественный…

— И прекрасный.

— Да, — не сводя с Лесс умных глаз, кивнула Варн с пониманием. — Ты

приревновала меня, сестра?

— Да, — призналась, — но потом поняла — я не имею на него прав, как и на

любого другого. Мы должны уважать свободу свою и чужую. К тому же, вы пара. Он и

ты словно лучики от солнца.

— Как поэтично, — рассмеялась Нэш. Лесс поднялась и села рядом с ней.

— Расскажи, где ты была? Как там?

— Любишь путешествовать?

— Не знаю, не пробовала.

— А раньше?

— Когда?

— Когда была человеком.

— Не помню.

— А хочешь вспомнить?

Лесс пожала плечами: зачем?

— Странная ты. Впрочем, я понимаю — в прошлом много боли и ты невольно

отвергаешь ее вместе с тем, что было. Бэф помогает, бережет тебя, тревожится. Он

никогда ни за кого так не беспокоился. А страх в принципе неведом Варн…

— Ты обвиняешь меня?

— Нет, я пыталась открыть глаза ему, а теперь хочу объяснить тебе: нельзя

бегать от себя. Какой бы ты ни была, это была ты. И только в твоей власти

измениться, изменить что-то. Но для этого нужно осмыслить все, что было, принять,

пройти через ломку. Боль от осознания неприятна, но она очищает твою душу, твое

будущее. Не осознав ошибки, ты повторишь ее вновь, не принимая себя такой, какая

ты есть, ты будешь тонуть в ненависти к себе и окружающему миру. Тебя изведет

одиночество, на которое ты обречешь себя таким образом. Хочешь, я расскажу тебе

о себе?

— Очень.

— В девятнадцать лет я вышла замуж за славного парня: умного, доброго, сильного,

чуткого. Самого, самого. Я не просто любила его — всецело. Доверяла больше, чем

себе. И не заметила, как потеряла себя. До свадьбы я считала себя симпатичной,

неглупой девушкой. Но оказалось, что я беспросветно тупа и неимоверно уродлива,

как хозяйке, мне вообще ничего нельзя было доверить. Он укорял меня за каждый

незначительный проступок. Гнул под себя, порабощал, а я и не замечала, все

больше замыкалась, боялась слова поперек сказать. Смотрела на себя в зеркало и

видела ту, что он описывал — уродку со слишком большими глазами, слишком

вздернутым носом и не с золотистыми волосами, а безобразно рыжими. Он критиковал

мои наряды, и в итоге я перестала покупать что-то, боясь быть высмеянной. Что бы

я ни приготовила — все было не так: слишком много соли или слишком мало. Много

мяса, мало. Сладко, не подсластила. Я, стараясь угодить, как могла, и начала

ненавидеть себя, неуклюжую, ни на что не способную. А его любить еще больше —

еще бы, он такой уверенный, красивый, живет с таким убожеством, когда рядом

вьются девушки ему под стать. Месяц, год, три… Родился ребенок. Хлопот

прибавилось. Помощи не было. Просить его я не могла — боялась. Он устает, да и

не мужское это дело, крутиться по хозяйству, нянчиться. Да и знала заранее, что

он скажет в ответ: что ты вообще можешь, убогая? Но, видимо, всему есть предел.

Прут можно сгибать до определенной степени, потом он либо сломается, либо

выпрямится. Я пыталась выпрямиться не ради себя, ради Вацлова. Он рос, и как

любой ребенок, нуждался в материнской ласке, но он запретил мне ласкать ребенка,

жалеть, гладить, обнимать. Ребенок боялся лишний раз прижаться ко мне, а я

боялась спровоцировать скандал. Он стал распускать руки, не стесняясь сына.

Мальчик заболел… и умер…. Ребенок нуждался во внимании, но ему нужно было

срочно ехать со мной. Один он не хотел. Пустая вечеринка с друзьями в то время,

когда малыш задыхался, а няня смотрела TV… Мы вернулись под утро, когда Вацлав

был уже холодным…Я винила во всем себя, жалела лишь об одном, что не умерла

сама. Я в прямом смысле сходила с ума, слышала постоянные упреки и понимала — он

опять прав. Прав! Если б я престала гнуться, трезво взглянула на вещи, решила с

кем я, кто мне дороже… Если б я нашла в себе силы послала его к черту!!

Варн повернулась к Лесс, уставилась на нее:

— Страх, вот что сломало мне жизнь. Став Варн, я потеряла его, но его отголоски

порой просыпаются в нас. Они смешиваются с сожалением и пониманием прошлых лет,

дней и рождают ярость. Прошлое не отпускает, если ты не отпустишь его.

— А что было дальше?

— Дальше? А, ты вот о чем… Он напился, обвинил меня в смерти сына, в

нерадивости, в том, что у нас был лишь один ребенок, в куче других грехов. Я

летала по всей квартире, не сопротивляясь. Я надеялась, что он убьет меня. Не

получилось. Он заснул, я выжила. Полежала, потом встала и пошла топиться. Жизнь

закончилась. Я стояла на перилах моста и смотрела в черную воду. Мне казалось,

там, только там покой, свобода. Вацлав. Прыгнула с улыбкой. Летела к воде, как к

спасению. И была перехвачена. О, как я билась в руках Бэф, проклинала его,

рвалась вон. Но он не отпускал, держал в руках и успокаивал. Убаюкивал, как

ребенка. Он молчал. Но я чувствовала его сопереживание. Это было что-то

неизвестное мне. Я доверилась ему. И поняла — вот оно, то, к чему стремилась —

не хочу уходить, не уйду. До меня дошло, что ни один человек на свете не смог бы

перехватить меня на лету, отнести через реку на берег. Парить над холодной

дамбой….

— Где ты живешь? Я провожу.

— Нет, нет, пожалуйста! Вы не человек?

— Не бойся, я не причиняю вреда таким малышкам, как ты. Кто тебя обидел?

— Я сама себя обидела. Давно и непоправимо…. Вы вампир?

— Нет.

— Тогда кто?

— Неважно. Случайный знакомый. К утру от нашей встречи не останется и памяти.

— А можно сделать так, чтоб памяти вообще не осталось?

— Нет. В твоем случае.

— Помогите мне.

— Уже.

— Нет, не так. Убейте, пожалуйста.

— …….

— Умоляю! Я буду благословлять вас за это!… Тогда укусите! Ведь вам нужна

кровь!…

— Нет. Все это сказки, девочка. Я не пью кровь. Мне она не более приятна, чем

тебе. И не убиваю людей. Вы убиваете себя сами. Сейчас тобой руководит отчаянье.

Но завтра все пройдет. Плохое забывается. Послушай моего совета: не стремись

расстаться с жизнью раньше отмеренного тебе срока. Она еще сможет порадовать

тебя рассветом.

— Зачем он мне? Вы уйдете, бросите меня. Я опять останусь одна. Нет, не могу,

не хочу. Возвращаться?! Нет!! В следующий раз вас не будет рядом…

— Бэфросиаст заглянул мне в глаза, считал прошлое и, наверное, понял, что он

единственный выход для меня… Мы долго разговаривали с ним. Он объяснял мне,

кто такие Варн, что меня ждет. Он пытался переубедить, а получалось наоборот. Я

все больше проникалась осознанием, что его как ангела-спасителя послал мне Бог.

Бэф сдался и поцеловал. Принес меня в это замок…

Нэш смолкла. На ее устах блуждала нежная улыбка, взгляд был чуть лукавым, чуть

задумчивым. Лесс заерзала на краю саркофага, ожидая продолжения рассказа, и Нэш

очнулась, улыбнулась шире:

— Бэфросиаст не только вожак. Он мой друг, отец, брат… Он мой Бог. Он подарил

мне свободу, а вместе с ней я обрела счастье, избавилась от одиночества, что не

давало мне покоя. Теперь я люблю и любима, такой как есть. Я хочу поделиться с

ним счастьем. Хочу, чтоб он познал то, что познала я — любовь. То, что не купишь

и не продашь, то, что невозможно отобрать, затоптать. То, что расплавит лед в

его сердце, лишит холода длинных ночей.

— Почему ты говоришь это мне?

— Ты знаешь, почему. Тебе нужно выбрать, кто ты и с кем. Это твое право, и

никто его не оспорит, запомни это. Но, выбирая — не предавай себя никогда, ни за

что, иначе ты предашь и тех, кто любит тебя. Слушай не ушами — сердцем, душой.

Она одна знает верный путь, знает, где правда, где ложь. А теперь спи, сестра, я

побуду рядом, помогу тебе вспомнить и понять. Не бойся, больше ничего не бойся.

Ты не одна….

— Ты очень странная, Нэш. Словно помешанная: любовь, любовь…

— Кто бы говорил, — с улыбкой качнула головой Варн. — Посмотри сначала на

себя.

И выставила ладонь, в которой виднелось что-то круглое. Лесс увидела чей-то

черный зрачок, и, не успев сообразить, что видит в зеркальце себя, провалилась в

сон.

Нэш встала, спрятала зеркало в кармашке у бедра и, тряхнув волосами, полетела

вон из залы, ничуть не сомневаясь, что правильно поступила.

У спальни ее грубо перехватил Бэфросиаст, впечатал в стену и выдохнул в лицо:

— Что ты наделала?!

Он был страшен в гневе, но не для Нэш. Она нежно улыбнулась ему:

— Все будет хорошо, Бэф, поверь.

— Глупая, глупая, — простонал тот, не найдя в себе силы ударить, выместить

отчаянье и ярость.

— Не сердись, Бэф, — провела по его волосам, успокаивая лаской.

`Что ей ответить, блаженной'? — зажмурился Варн. Мир людей искалечил ее и

отверг, но оставил четкий след привычек: судить по себе, бездумно творить добро.

— Зачем?! — выдохнул вожак, впечатав кулак в стену. Кладка дрогнула, осыпав

Нэш пылью и песком. Но Варн даже не моргнула:

— Так надо. Я спасла ее от сомнений, а тебя от тревоги за нее. Она вспомнит все

и поймет, что ты единственный, любимый. Навсегда.

Бэф ткнулся лбом в камень: Как объяснить ненормальной, что не излечилась и, став

Варн, что ее миссия спасения сестры всего лишь игра ее воображения. Что та

любовь, о которой она без устали болтает — мания, мечта несчастной Агнешки,

въевшаяся не только в душу, тело, в саму суть умершего человека, оттого и

передавшаяся в почти неизмененном виде воскресшей Нэш. Что она не помогла сестре,

наоборот, толкнула в ту яму, из которой не могла выбраться сама. Пока не

встретила Бэфросиаста.

— Зачем?.. Неужели ты не поняла? Что же ты тогда видела? То, что хотела видеть?

Ты обрекла Лесс на те страдания, что претерпела сама. Ты вытолкнула ее вон из

обители! Ее убили, понимаешь? Убили свои, пустили в расход по приказу твоего

Игната! Она была мертва, когда я сделал ее Варн! А ты помогла ей стать вновь

человеком, вернула туда, где ей не было места…

— Ты оживил ее? — потрясенно уставилась на него Нэш. До нее стал доходить

смысл сказанного. — Но это сказка.

— Как и мы для людей!

Нэш потрясенно сникла:

— Значит?… — прошептала в пол, не смея смотреть на вожака.

— Значит. Ты вернула ее в мир людей, который предал ее… Дважды преданная,

дважды отвергнутая… За что, Нэш?!

— Ты можешь поцеловать ее… — всхлипнула Варн.

— Нет!… Не-ет. Я не стану ломать Лесс.

— Она решит сама…

— Поздно, Нэш: ты уже решила за нее…

— Но она видела свои зрачки в зеркале лишь раз…

— Два. Уже два…. Уходи, Нэш.

— Не сердись, Бэф. Мы спрячем зеркала и будем смотреть за Лесс, пока ей не

исполнится год. Потом ей будет нестрашно любое отражение…

— Уйди! — сорвался вожак не в силах слушать вздор. Нэш сморщившись, побрела к

себе: о, если б она умела плакать…

— Ты заняла не ту гостиницу, — заявил Гнездевский с порога, придирчиво

оглядывая интерьер люкса.

— Какая разница? — насторожилась Алиса.

— Большая, — буркнул капитан, проходя внутрь номера. — Собирайся. Твоя

гостиница на другом конце города. Номер 315.

Сталеску вперила вопросительный взгляд в невозмутимую физиономию Игната. Тот

вытащил фото из нагрудного кармана, бросил на стол:

— Твой объект. Занимает соседний номер. Познакомишься, очаруешь, ликвидируешь.

Алиса подошла к столу, мельком взглянула на снимок и уставилась на Гнездевского:

— Это отдых, да, капитан?

— Некогда отдыхать, солнышко. В гробу отоспимся.

Девушка скрипнула зубами, взяла фото, внимательно разглядела, сложила некоторые

факты и опять воззрилась на Игната:

— А начальство в курсе?

Гнездевскому явно не понравился ее взгляд. Игнат недовольно нахмурился, но

буквально через пару секунд мило улыбнулся:

— Естественно, лейтенант.

— Свяжемся с полковником Горловским? Пусть продублирует приказ, ага? —

скопировала улыбку мужчины Алиса.

— Я твое начальство, — напомнил тот, предостерегающе прищурившись.

— Угу. Только я на отдыхе, капитан… как и ты, — поддалась к нему Алиса.

Игнат с минуту рассматривал девушку и понял одно — его решение верное — ее нужно

срочно убирать. Сейчас, потому что уже завтра, возможно, будет поздно. Слишком

много знает, слишком много понимает и говорит, все больше и больше может. Уже не

скрывает, что против него. Пойдет завтра к Горловскому и что? Терять звание,

теплое место, неограниченные возможности из-за какой-то идиотки?

— Ты, деточка, рапорт на отпуск не писала. Выполнишь задание, получишь месяц на

развлечения. Лети хоть на Канары, хоть домой. Ясно?

— Нет, — упрямо качнула головой Алиса, не спуская пристального взгляда с

капитана: занервничал, милый? А почему? В точку попала?

— Под трибунал захотела?

— А под каким соусом ты меня под трибунал отправишь?

Вот сука! — скривился Гнездевский: выучил на свою голову! Нет, убирать, убирать

так, чтоб и следов не осталось. Пропала без вести, навеки!

— Ладно, Алиса, хватит угроз. Давай поговорим по-человечьи, как друзья, —

предложил спокойным, серьезным тоном, присев на край стола.

Сталеску пристроилась рядом, сложив руки на груди, и кивнула:

— Давай. Начинай, капитан.

— Игнат.

— Боюсь не выговорю.

Гнездевский вздохнул: ну, что за баба! Ладно, милая, и не на таких пули отливали…

— Что ты хочешь?

— Откровенности. Только не уверяй меня, что этот загорелый мэн импозантной

наружности древних викингов, враг народа и возмутитель спокойствия Отчизны.

Спорю, Горловский вообще не в курсе о его существовании. Разубеди.

`А ты свяжешься с полковником, особистами, и вместе с этим всплывут и масса

других заказанных. Меня возьмут в оборот, вытрясут и счета, и фамилии заказчиков.

Ну, а что дальше и ежу ясно', - прикинул Игнат: `Ладно, умница, хочешь правды,

узнала б сначала ее цену'…

— Ты права, Алиса, он мой личный враг. Это не приказ, просьба, одолжение. Я в

свое время сделал для тебя немало…

— Например?

— Оставь личное, вспомни о матери и о братьях.

Лицо Сталеску закаменело:

— В переводе на внятный язык это звучит так: хочешь спокойствия и защищенности

родных, сделаешь, как я сказал. Иначе их в расход, а ты живи, как хочешь. Если

сможешь.

— Примерно, мрачные краски убери — будет в самый раз, — кивнул Игнат. — Но

чтоб лишних вопросов не возникло, добавлю: этот человек первый и последний, кого

я прошу убрать лично для себя. А потом проси, что хочешь, считай, я у тебя и в

долгу, и на крючке.

`Китов на крючок не ловят', - глянула на него Алиса, вздохнула и взяла снимок,

чтоб еще раз просканировать фото: лет тридцать, элитный самец не менее элитных

кровей, не самодур и далеко не дурак. Волевой, просчитанный, способный на

поступок. Ясно, почему Гнездевский выбрал для его устранения именно Алису: такой

мужчина спит с открытыми глазами и опасность чует, как волк кровь — за версту.

Не каждому по зубам. Точно — не Гнездевскому.

— Насчет твоей матери упадет сумма в десять раз большая, чем обычный тариф.

Оп-па! А мачо-то дорогой. Позолоченный.

— Чем же он тебе не угодил? Накопал на тебя компромата? Только не говори, что

он тебя шантажирует, не в его стиле.

Игнат развернулся к девушке, решив выложить ей часть правды:

— Личное. Он убил мою жену.

Алиса хлопнула ресницами: неожиданный поворот, что и говорить. Вот только веры

тебе нет, капитан…

Игнат словно угадал мысли девушки, отстегнул компьютер от поясного ремня, открыл,

набрал код доступа к нужному документу и отошел от стола, чтоб Алиса сама смогла

посмотреть все, что ей надо. Лишнего Игнат не хранил. А то, что было, наверняка

придется по вкусу этой чистоплюйке.

Сталеску с трудом скрывала удивление, просматривая личный архив капитана. Она

видела фото жены капитана, но снимок не отображал истинной красоты женщины. На

видео Агнешка была обворожительно красива: золотистые волосы, огромные синие

глаза, в которых залегла печаль и усталость, лицо и фигура — идеальны. Вот она в

бутике, вот на вечеринке, а вот… в объятьях мачо. Странно…

— Я чувствовал, что она мне изменяет, вел слежку, — пояснил капитан.

Угу? А это, значит, любовное свидание? В темноте, на дамбе? И личико у изменщицы

со следами слез и побоев, наверное, после не слабых любовных игр, прямо там же,

на цементных перекрытиях, в россыпи банок, окурков, обрывков газет и журналов.

Какой изысканный вкус! И ведь не подумаешь так сразу, не на утонченную Агнешку,

ни на элегантного мужчину, у которого уважение к себе проступает не только во

взгляде — в каждой клеточке кожного покрова лица. Да, и не предаются запретной

страсти с такими лицами, с такими взглядами. Скорее прощаются навеки…

Нет, не любовное это свидание, далеко не любовное. Так что килограмм лебеды с

ушей прочь, капитан.

А вот они целуются… Ничего себе потенция у мужичка — один поцелуй, и женщина в

обмороке…

Вот он обнял ее и приник к шее… Все. Стоп — кадр.

— Что дальше? — не сдержала любопытства Алиса, обратившись к Игнату.

— А дальше труп.

У Алисы брови непроизвольно взлетели вверх:

— Своновец? Агент?

— Нет, — качнул головой капитан, ухмыльнувшись. — Вампир.

— Ага? — хохотнула Алиса. — Дивный экземпляр.

— Не смейся. Агнешка стала жертвой вампира.

— А я все голову ломаю, где эту физиономию видела? Так это тот актер, что

Дракулу играл? — с ехидством спросила девушка.

— Говорю. Не смейся. Вообще, это секретная информация, так что и язык не

распускай.

Алиса демонстративно хлопнула себя по губам, не скрывая, впрочем, издевки над

Гнездевским:

— Чтоб мне горгулией стать!

— Не веришь? Про Паранорм слышала?

Сталеску насторожилась:

— Ну.

— Не `ну', атеистка ты наша. Еще одна информация к размышлению: прививку

ставили?

— Какую? Их много ставили, курсами.

— А две отдельно, в первую неделю курсов.

— Да-а… от оспы.

— Наивная. От очарования вампиров. Десять лет сыворотка на потоке для СВОН и

ВПВ. Так что сказка для многих уже давно быль.

— Так, подожди, — Алиса растерялась, пожалуй, впервые за два года работы

агентом. — Мне что его осиновым колом убивать? Чесноком обстреливать? Бред

какой! Ты в своем уме, капитан?

— Да, задание трудное, Алиса, поэтому тебя и прошу. Чем его убить можно, не

знаю, поэтому и прошу подружиться с ним, выведать, как можно больше. Помни,

времени почти нет — Рицу в любой момент может сорваться и пропасть. Его труп

нужен мне лично, а начальству информация. За нее, Алиса, тебя на руках носить

будут…

— Тебя…

— Повысят в звании. И на том, спасибо.

— Вот как… Значит, ты хитрый евроид, решил моими руками сразу два батона

приобрести и благополучно съесть? За жену отомстить и звание получить. А ежели

кто про несанкционированные действия узнает, то все камни в меня. Плюс

проникновение в секретную базу данных — прицепом. Это чтоб наверняка в расход

пустили, да? Но ты при любом раскладе — белый, пушистый и объевшийся. Славно.

— Зачем мне тебя подставлять, Алиса? Что ты выдумала? Речь не о мести за

Агнешку, хотя скрывать не буду, поквитаться хочется. А ты на моем месте не

захотела бы? Представь, что этот ловелас обольстил твою мать…

— Ха!

— Легко! Они настолько опасны, что ты и представить себе не можешь! И множатся,

множатся! Знаешь, сколько трупов появилось благодаря лишь им? На, посмотри!

Гнездевский ввел еще один код и открыл документы по статистике криминала.

Перед Алисой появились снимки мумифицированных трупов — десять, двадцать.

— Несть им числа. Всего за прошлый год. Теперь понимаешь?

— Почему это держат в секрете? — потрясенная увиденным и услышанным спросила

Алиса.

— Паники хочешь? Скепсиса, нападок? Волнений и криков о конце света? Опять по

новой?

`Что-то не так, что-то не так', - забилось в голове девушки. Но что, она не

могла понять. Правда, есть вариант — согласиться и разобраться на месте. Да, так

будет лучше. Гнездевский мастер блефа, ложь — его второе `я'.

— Интересно, что еще скрыто от глаз обывателя?

— Не важно. Его дело трудиться на благо Родины, наше — охранять его чуткий сон.

— Хорошо, положим, я готова охранять чуткий сон и психику пары сотен обывателей

в радиусе объекта. Но мне нужны документы, подтверждающие или опровергающие

наличие данной нежити, инструкции по их ликвидации…

— Исключено. Паранорм и сейчас знает не больше, чем век назад. К тому же

информация настолько секретна, что не только тебя, меня уничтожат, вздумай

сунуться.

— Значит, импровизация?

— Значит. Согласна?

— М-м-м… Люблю вампиров, славные, говорят, дядечки, — широко улыбнулась

Сталеску.

— Ты меня обяжешь, — искренне порадовался Игнат, и даже приложил руку к груди,

склонившись в порыве благодарных чувств.

`Обяжу, обяжу', - прищурилась Алиса, продолжая с улыбкой смотреть на капитана: `Повяжу.

И утоплю. До видзеня, пане Гнездевский. Вечная вам память и салют над могилкой'…

Познакомиться с объектом не составило труда: голый расчет. Пара вызывающих

эскапад и максимально приближенная к реальности легенда на тот случай, если

мужчина действительно умен.

Она все рассчитала правильно, и он не разочаровал ее, оказавшись не только умным,

но и тактичным, остроумным, но никак не вампиром, а человеком. Алиса, закрыв

двери за Бэфросиастом, криво усмехнулась — вампир! Ага, а она сирена.

Болтун Гнездевский, и гордится этим.

Сталеску вытащила компьютер и всю ночь пробегала по тем секретным секторам, что

удалось взломать. К утру она уже знала, настоящий вампир — Игнат Гнездевский —

гениальный махинатор, альфонс и банальная сволочь. Алиса же — его убийственные

клыки, с помощью которых он сыт, доволен и чист.

Ничего, она убьет его без применения древних методик, по современному,

скомпоновав все добытые факты, составив рапорт и найдя возможность передать его

лично полковнику Горловскому.

Пора Игнату мазать лоб антисептиком….

Глава 17

Они встретились утром в парке. Игнат сидел на скамейке, ел мороженное с таким

удовольствием, словно от рождения не ведал о подобной сладости. Инга хмыкнула,

хлопнувшись рядом с ним на лавку:

— Ничуть не изменился! Как холод, так тебя на мороженное тянет!

— Опустим мои пристрастия, сестрица. Вкушение столь дивного десерта не мешает

мне слушать.

— Ты не слушай, а думай, как помочь! Игнат тебе племянник, крестник, в честь

тебя, между прочим, назван!

— Поэтому я и поспешил на родственный зов, — хохотнул Гнездевский, откинул

вафельную трубочку в урну и примирительно обнял женщину. — Рассказывай, Инга.

Игнат с каменным лицом выслушал сестру. Сердце екнуло в груди, как у охотника,

настигшего дичь: удача?

— А не встретиться ли мне с малышом? Со мной-то он будет откровеннее, — сказал

задумчиво.

— Не знаю, — пожала плечами Инга. — Мне не его откровенность важна, а

сохранность.

— Ну, это я тебе гарантирую. Ладно, — хлопнул ладонью по колену. — Когда,

говоришь, у него занятия заканчиваются?

— Сегодня у нас понедельник? Вторник…

— Точно, — хохотнул Гнездевский. — С утра пробил. Совсем ты, мать,

зарапортовалась.

— Тебе бы такую головную боль!

— Да не злись — решим. Не проблема. Игната рано домой не жди, я его под свое

крыло возьму, раскручу на доверительный разговор, выясню все. Так и быть, о

подробностях тебе как матери поведаю. Там посмотрим, кого и куда, где правда, а

где фантазия.

— Стоп! Это ты про что? Не смей впутывать мальчика в свои игры! Узнаю…

— Да ты что?! — натурально оскорбился капитан. — Чтоб родную кровь

подставлять? Ты, Инга, совсем! Вот обижусь — будешь сама разруливать ситуэйшен!

— Извини, — сникла женщина.

— Да, ладно, я сегодня добрый. Забыли. Все — тебе на работу, а мне… Где

Академия-то?

— А ты не знаешь?! На Менделеева. Главный корпус. Вторник — лекции в два

закончатся.

— Понял. Держись. Увидимся.

Мужчина поднялся и легкой пружинистой походкой пошел к выходу из парка,

насвистывая себе под нос полонез Огинского.

Женщина долго смотрела ему вслед и думала: не зря ли она брата вызвала? Не к

добру он такой веселый…

Без пяти два Гнездевский вошел в холл академии и замер у окна, поглядывая на

стайки студентов, пробегающие мимо. Племянник появился ближе к половине третьего,

один, отдельно от группы сверстников. Прошел в холл, вытащил из сумки толстовку,

накинул, оглядывая хмурым взглядом суетящихся девушек. Игнат хмыкнул: в таком

цветнике только монахом и жить.

— Привет, племяш! — хлопнул его по плечу с щедрой улыбкой богатого

родственника.

Лицо парня вытянулось от неожиданности:

— Дядя Игнат? — обрадовался, протянул руку для приветствия, улыбнулся, как

долгожданному, единственно желанному гостю. — Надолго к нам? Когда приехали? К

маме заглядывали? Что ж вы не позвонили — мы бы встретили…

— Сколько вопросов, парень. Скажи главное — рад?

— Вам — всегда!

— Это хорошо, — кивнул, оглядывая пробегающих студенток с прищуром опытного

ловеласа. — Ах, хороши девочки.

— Да, ну, — скривился Игнат. — Серость.

— Не скажи, ой, не скажи, — плотоядно улыбнулся мужчина. — Меня б сюда хоть

на недельку, я б эту серость облагородил, раскрасил яркими красками.

— Ну, дядя Игнат, — восхитился прыти мужчины парень.

— А что? — выгнул тот бровь, отвлекшись от лицезрения частокола стройных ножек,

— Очень некоторые экземпляры выдающиеся. Спереди особенно. Смотри вон,

шатеночка, черноглазая. Кто такая?

— Наташка. Интеллект стремится к нулю, амбиции к Альдебарану.

— Ух, ты, — рассмеялся мужчина. — Как ты ее: катком и по всем позициям. А они

у нее… весьма. Ладно, поверю тебе на слово. Поищем более гармонично развитые

экземпляры. Куда пойдем? Я лично голоден, да и ты, думаю, после обилия принятых

в голову знаний не прочь перекусить. Предлагаю ресторацию. Пошли?

— Не знаю, — замялся парень.

— Я знаю, — хмыкнул мужчина, увлекая парня к выходу.

Они не спеша шли по проспекту. Гнездевский то и дело оборачивался, провожая

взглядом наиболее симпатичных представительниц женской половины населения. Игнат

улыбался, с некоторой завистью поглядывая на дядю. Он всегда ему нравился.

Мальчишкой Игнат часто копировал выражение лица дяди, походку, едкие выражения.

Вот только так и не научился, как он воспринимать действительность: легко, бодро

шагая по жизни.

— Вы домой к нам заходили?

— Нет, только с лайнера, племяш.

— Надолго к нам?

— Как получится. Может, уже вечером улечу, а может, на пару суток у вас зависну.

Прогонишь? — подмигнул и тут же развернул парня влево, беззастенчиво указывая

пальцем на стройную блондинку, гордо вышагивающую по соседней дорожке,

параллельно им. — Ты смотри, какие лани без охраны фланируют!

Парень пожал плечами — девушка, как девушка.

— Ясно, — кивнул Гнездевский и побрел дальше, придерживая Игната за локоть. —

Делаю вывод — ты влюблен.

— С чего вы взяли? — нахмурился тот: неужели дядя уже с мамой разговаривал, и

та наябедничала?

— Логика, малыш. Женщинами не интересуешься и при этом не монах, а вьюношь в

полном расцвете гормонов. Я в твоем возрасте… Ну, да ладно, опустим

автобиографические подробности. А то пойдешь по моим стопам, Инга меня убьет.

Наша матушка в свое время сильно моими знакомыми недовольна была. В каждой какой-нибудь

изъян находила. Боялась — женюсь, карьеру под каблучок брошу и все — жизнь в

сортир.

— Мама тоже не довольна, — вздохнул Игнат.

— Удивил, — хмыкнул мужчина. — Мама самая придирчивая профессия. Не стремись

ей угодить — бесполезно. По опыту знаю. Даже если твоя избранница будет

обладательницей национальной премии во всех областях, мисс Вселенная и идеальная

хозяйка, все равно маман найдет к чему придраться. Женская ревность называется.

Не сталкивался еще с ней?

Парень загрустил, задумался:

— С женской — нет, — выдохнул, не скрывая печали. Вспомнился ему ненавистный

Бэфросиаст, наглый, непробиваемый вампир-соперник.

— О-о! Слышу нотки меланхолии и упадничества. Сталкивался с мужской ревностью —

я прав? Ну-ка, рассказывай, малыш, дяде Игнату, в чем печаль. Обещаю помочь

бескорыстно. Пользуйся моим опытом пока я здесь.

— Если б все так просто было, дядя Игнат.

Мужчина посерьезнел:

— Проблемы?

— Большие. Со всех сторон. Мать в крик, отец раздражен. А остальное… лучше не

то, что говорить, но и думать — тоска.

— Влюбился так, что и жениться готов? — спросил с пониманием и сочувствием.

— Да, люблю. Причем так, не поверишь, дядя Игнат, жизнь бы отдал, не раздумывая,

в ад спустился бы, как Орфей.

— Н-да, ничего себе у тебя дела… Давай-ка зайдем в `Замок', там и поговорим,

— кивнул на эффектную вывеску ресторана.

— Да, я и есть не хочу… Спать уже не могу. Лекции тоже мимо…

— Зря. Любовь — любовью, а обед должен быть по расписанию. На борьбу за свое

счастье нужны немалые силы. А у тебя от голода их нет и на борьбу с депрессией,

не то что с соперником. Слушай старших: вперед за деликатесами с убойным

количеством витаминизированных калорий. Усладим желудки, а заодно разомнем мозги.

Две-то головы лучше, а, племяш? Ты пойми, бабы, пардон, мамзели и мадамы любят

сильных, непробиваемых, а ты что мякиш: мни — не хочу. Не интересно им, а тебе в

итоге маетно, — болтал Гнездевский, пропуская парня в помещение ресторана.

Витражные окна в средневековом стиле, резные столы и стулья, полумрак,

разбавленный неоновым светом свечей, тягучая музыка древности довершили начатое

капитаном — парень совсем размяк, расстроился и чуть не плакал, оглядывая

интерьер ресторана.

— Красиво, правда? — обвел взглядом серые камни стен и гобеленов Гнездевский.

— Жутко, — просипел Игнат, хмуря брови.

— Что так? По-моему, очень даже. Экзотика. Вон гобелен видишь? Настоящий между

прочим: сцена битвы при Пуатье. Какой век?

— Пятнадцатый.

— Незачет. 1356 год от рождества Христова. Ладно, оставим историю стран,

вернемся к твоей истории. Меню посмотрел? Что приглянулось?

— Ничего.

— Ясно, — Гнездевский щелчком пальцев подозвал официанта и заказал обед на

свое усмотрение. Вскоре стол ломился от обилия аппетитных блюд.

— Нам это не съесть, — заметил парень.

— Придется, — улыбнулся мужчина, принимаясь за утиную грудку. — Ты ешь и

рассказывай. Винца вон для аппетита глотни. Знатное вино, Игнат, отвечаю.

Парень потянулся к высокому бокалу, попробовал рубиновой жидкости и выпил все,

вслушиваясь в органную рапсодию, бередящую душу.

— Закусывай, — опять потревожил его горькие раздумья мужчина, подливая вино и

кивая на порцию утки. Парень нехотя принялся есть, но больше пил вино и

задумчиво смотрел на мужчину, решая, стоит ли ему поведать свою грустную историю

безответной любви. Дядя Игнат, конечно, не отец с матерью. Что ценно: опытный,

умный, уверенный в себе. Родителям, о чем бы с племянником ни говорил, разговоры

не передает, принимает любой юношеский бред серьезно. Но впервые Игнат не

решался открыться даже ему, не знал, как. А надо бы, надо — подгонял сам себя.

Кто еще сможет помочь ему, совет дельный дать, выслушать без насмешки и колких

намеков на неадекватность психики? Не мать же.

— Дядя Игнат, — решился парень. Зажал в руке бокал с вином, поддавшись к

мужчине, — вы в вампиров верите?

Мужчина исподлобья серьезно посмотрел на племянника, не спеша дожевал кусочек

утиной грудки, вытер губы салфеткой и, положив ее на стол, с достоинством кивнул.

Игнат чуть не поседел за эти пару минут размышлений Гнездевского. Вглядывался

пристально в лицо родственника, боясь увидеть удивление, непонимание,

настороженность, насмешку во взгляде. Нет, тот был абсолютно серьезен и вел себя

так, словно племянник спросил не о вампирах, а о животном, занесенном в Красную

книгу.

Гнездевский не стал давиться уткой, изображая неподдельное удивление вопросом

юноши. Он понимал, что тем самым спугнет того, поэтому решил вести себя

осторожно, на равных и без всяких фальшивых атеистических вздохов и ахов.

Мальчик — ниточка, к вожделенным погонам майора. Если вести себя с умом, и

увлечение племянника вампиром окажется правдой, а не игрой воображения Инги, то

парня можно использовать, как приманку, взять живьем предмет его страсти и… О,

все, что дальше — рай. И погоны майора — лишь минимальная часть уготованного

капитану Эдема.

— А что вы знаете о них? Ваша служба связана как-то с этими существами? Правда,

что есть прививки от их… очарования?

Гнездевский нахмурился: не слишком ли ты информирован для своих лет, малыш?

— Мать поведала? — спросил осторожно.

— Почему мама? Откуда она может знать? — насторожился в ответ юноша.

— Ей в два раза больше лет, чем тебе, и потом, она моя сестра.

— Да, правда, — успокоился Игнат. — Нет, она ничего не говорила. Мы не

касались этой темы.

— Боялся, что будет косо смотреть?

— Да.

— А почему, собственно? Вполне оправданный интерес. Еще Шекспир говорил — `есть

многое на свете, друг Гораций'…Так что тебя интересует по вампирам? Прививки?

Да, есть. Надеюсь, ты понимаешь, что я говорю тебе как родственнику, без

передачи в третьи руки. Информация секретная. Не подводи меня.

— Что вы, дядя Игнат. Я никому не скажу, не маленький, понимаю.

— Хорошо. Тогда поговорим, как мужчины, откровенно — с чего вдруг тебя данная

тема заинтересовала?

— Сложный вопрос. Даже не знаю, что ответить… — парень задумчиво повертел в

руках салфетку, глотнул для смелости вина и выдохнул в лицо мужчины. — Я

влюбился в вампира.

— Та-ак, — протянул Гнездевский, внутренне ликуя. Внешне же он выглядел

невозмутимо серьезно. — Ты уверен? Не думаешь, что девушка всего лишь создала

соответствующий имидж, чтоб привлечь твое внимание?

— Нет, — мотнул головой парень. — Я разговаривал с тем, кто сделал ее

вампиром.

`Оп-па! — чуть не взвился от радости капитан, но лишь поерзал на стуле от

нетерпения:

— Подробности поведаешь?

Игнат хотел задать тот же вопрос, чтоб знать то, что, оказывается, знает любой

служивый. Но, видя искреннюю заинтересованность дяди, капитана СВОН,

мужественной, даже героической личности, проблемой, по сути, мальчишки, решил

сначала ответить, а потом, спрашивать. Неприятно будет, если дядя разочаруется в

нем. И все же не сдержался, полюбопытствовал:

— Неужели такая серьезная организация, как СВОН, верит в существование вампиров?

— Не только верит, но и проводит исследования. Данные твари расплодились и

стали очень опасны для человека. Количество их жертв растет день ото дня, —

решил напугать парня Гнездевский. Страх способствует откровенности. — Это

серьезная проблема для человечества в целом, но пути ее решения пока не найдены.

А речь уже идет о том — кто кого. Трупы без единой капли крови множатся, и

принимать за миф существование кровососущих особей мы уже не можем, не имеем

права. Вот так, парень. Грустно? Нет, ужасно. Войны, переделы территорий

закончились, терроризм притих. На планете мир и покой. Мы летаем на экскурсии на

Лунные станции, смотрим в иллюминатор на сияние Венеры, тратим два часа, чтоб

пересечь Атлантику, добраться из Осло в Дели. Делаем инъекции, чтоб избавиться

от онкозаболевания. Нам не страшна экспансия из космоса, голод и гибель от

кипящей лавы какого-нибудь Везувия, решившего проснуться. Технический прогресс,

процветание наций — расцвет человечества. И вдруг какая-то тварь, сказочный

персонаж, вампир, угрожает народу, спокойной, стабильной жизни всей планеты…

Капитан смолк, засомневавшись — не перегнул ли он, устрашая парня? Молодежь

пошла впечатлительная — побледнел вон, что твое приведение.

— Разболтался я. Не вздумай кому-нибудь даже спьяну рассказать, а то лишишься

дяди.

— Но почему информация о вампирах скрывается от населения? Раз они опасны

настолько, люди должны знать, быть во всеоружии…

— Как ты себе это представляешь? Сколько веков люди смеялись над триллерами про

этих тварей, сочиняли романы, снимали фильмы. И вдруг: это истинная правда,

господа! Запасайтесь осиновыми колами и чесноком! Представляешь, что будет?

— Они не помогают.

Гнездевский замер, поздравляя себя: ах, ты! А контакт-то близкий, раз уже и

средства былинные в ход пошли. Удача, капитан, редкостная удача. Только не

сорвись, племяш с кукана…

— Рассказывай, как вляпался, — приказал.

— Понравилась мне одна девушка. Не описать ее: ирреальная, такую только во сне

увидеть можно, — взгляд парня стал мечтательным, чуть тоскливым, летящим вдаль,

к неведомой мечте. Вампирше. — Странная она — неуловимая. Отвернулся — ее нет.

Я ее Чайкой назвал…

Капитан внимательно слушал откровения парня и хмурился: кого-то напоминали ему

задействованные в рассказе персонажи. Даже мысль мелькнула — неужели выжила? Нет,

не может быть. Но описание внешности и имя — Лесс. А мужчина — вылитый

Бэфросиаст граф Рицу. Ничего себе совпадения! Но если правда? Ах, Лиса, ну, до

чего живучая. Какой подарок начальству. Да, она станет алмазом в короне

Гнездевского, а если с умом провести операцию по захвату не одной, а получается

— двух особей! Это станет венцом карьеры!

Так-так-так — отстукали пальчики капитана по столешнице. На племянника

приманить Лису, на нее — Бэфросиаста. Ах, дурачок, повелся все-таки на Сталеску.

Специалистка-то какая. Жаль в расход ее, а придется. На этот раз он не только

лично будет руководить операцией, но и лично пустит девчонке пулю в лоб.

Проследит, чтоб вторичного воскрешения не последовало, а заодно отомстит Рицу,

превратив его в подопытного кролика. И получит повышение. Одним ударом три цели!

`С меня причитается, Господи. Кину тебе на храм, не обижу, но и ты не обидь'.

Капитан не стал медлить, достал из нагрудного кармана пиджака портативный

компьютер и открыл перед племянником:

— Смотри внимательно, Игнат, этот к тебе наведывался? — открыл файл с

фотографиями Бэфросиаста, накопленные за долгие годы в мечте о встрече. Удачных

было мало — то смазанные, то ретушированные, то в профиль. И все ж узнать, если

видел близко, не трудно. Взгляд у вампира специфический и внешний вид

запоминающийся.

— Он, — выдохнул парень, побледнев. Уставился на дядю вопросительно.

— Матерый хищник, — качнул тот головой. — Против такого лома, доложу я тебе,

приема нет. Как ты еще жив — загадка. Везунчик.

Мальчишка позеленел и, судя по виду, был готов упасть в обморок: выпитое вино

смешало мысли и усилило негативные ощущения. По спине холодом пробежал страх.

Зубы щелкнули, издав возглас:

— Как же спасти Лесс?!

Капитан хмыкнул: нашел о ком печалиться. Она уже труп.

Открыл другое приложение и развернул снимок Алисы Сталеску:

— Это твоя ненаглядная?

— Лесс… — прошептали губы юноши. Взгляд впился в дорогие черты, дрожащие

пальцы потянулись, желая прикоснуться к девушке, пусть хоть на снимке.

Гнездевский захлопнул компьютер, не сдержав довольной улыбки, и вновь постучал

по деревянной столешнице: не сглазить бы свое везение. Ох, не поскользнуться бы

только, не оплошать, взять в руки само к нему плывущее. Успеть…

— Значит, она к тебе прилетает? — уточнил на всякий случай.

— Да. Как ее спасти, дядя Игнат? Она точно не вампир, я вам клянусь.

— А как тогда она летает? — усмехнулся криво, да тут же опомнился. — Ладно,

частности. Ну-ка, еще раз расскажи, что было, когда ты ее первый раз к себе

привел?

— Зачем?

— Есть задумка, как твоей красавице помочь. Излагай, я обдумаю.

Гнездевский слушал повторный рассказ не менее внимательно, чем первый, и

переспросил:

— Посмотрела в зеркало и упала? Обморок?

— Нет, заснула. До ночи спала. Когда проснулась, ничего не помнила. Я тогда ее

обманул, — покаялся парень, свесив голову.

— Зеркало… — протянул задумчиво капитан: новость. Ценная информация или

выдумка ослепшего от любви пацана? Надо проверить. Как? Да, что далеко ходить?

Профессор Зелинский! Свихнут на мифах старикан из старой гвардии Паранорма. Как

раз в этом городе живет!

— Сегодня она прилетит?

— Не знаю. Она прилетает, когда хочет, без предупреждения и так же улетает. Но

я жду ее каждый день. Так что вы придумали, дядя Игнат? Как ей помочь, вырвать

из лап этого упыря?

— Посмотрим, вьюношь, — с серьезным видом заверил капитан, вставая. —

Обнадеживать пока не буду, сначала с ребятами проконсультируюсь. Встретимся

вечером.

— Дядя Игнат, не нужно другим про нее знать, — забеспокоился парень.

— Понятно, можно и не прямо поспрашивать, — заверил его Игнат, успокаивая. —

Но скорей всего, красавицу твою придется взять и на пару недель поместить в

больницу. Организм-то промыть и восстановить нужно, сам соображай.

— А если кто-то узнает?

— Успокойся ты. Ничего твоей зазнобе не сделают. Вернут человеческий облик и

выдадут тебе на руки. Готовься к свадьбе, племяш.

Игнат облегченно вздохнул — дяде он верил. Тот, по мнению парня, на подлость

способен не был, и если что обещал — исполнял. И если о свадьбе заикнулся —

значит, точно можно лететь в ювелирный и выбирать кольца. Юношу подкинуло, он

спешно направился к выходу, не дожидаясь, пока мужчина расплатится с официантом.

— Профессор Зелинский? — заглянул в аудиторию капитан. Оглядел старика, что

застыл при его появлении. Прошел к нему, показал удостоверение. — Где бы нам с

вами поговорить без лишних ушей?

— А-а! — очнулся тот, засуетился, складывая лекционные тетради. — Сейчас,

минутку. Да, да. Пойдемте в мой кабинет.

Указал на дверь у окна, пропуская мужчину. Они прошли в маленький, но уютный

кабинетик, заставленный книгами, сели за стол, друг напротив друга:

— Ну-те-с, чем обязан, господин капитан?

— Мне нужна информация о вампирах, в частности, о воздействии на этих тварей

обычного зеркала.

Кустистые брови Зелинского взметнулись вверх:

— Простите, чем вызван интерес?

— Профессор, вам еще раз удостоверение показать?

— Нет, я понял, кто вы, но… чтоб получить подобного рода информацию нужна

санкция свыше. Простите, капитан Гнездевский, я не вправе разглашать информацию

без личного устного и письменного указания начальника Паранорм или полковника

Горловского, курирующего данный отдел. Вы должны это понимать.

— Нет времени на затребование санкции. Вы получите ее, обещаю, но вечером.

Устроит?

— Нет, — упрямо качнул головой старик.

— Вот как? — нехорошо посмотрел на него Игнат. — Тогда мне придется написать

на вас докладную. А в случае провала готовящейся операции вы будете нести за это

ответственность.

— Глупо пугать старика, — с укоризной посмотрел на него Адам. — Давайте не

будем дискутировать попусту. О своих правах и обязанностях я знаю не меньше, чем

вы о своих. Наши с вами прения ни к чему не приведут, лишь отнимут время. На что

мне, собственно, все равно. Спешить некуда. А вам, я так понимаю, дорога каждая

минута.

Почему старики такие нудные?! — с шумом вздохнул Гнездевский, с трудом пережив

тираду Зелинского.

— Хорошо, что вы предлагаете? У меня действительно нет лишнего времени. И цель

настолько важна, что вы представить не можете, — решил немного приоткрыть карты

капитан и тем подвигнуть старика к откровенности. — До начала операции осталось

несколько часов, а еще не имею четкого плана действий. Из-за вас. Нужна

информация.

— Я отвечу вам на все вопросы, но первое — вы обязуетесь предоставить

письменное разрешение на раскрытие вам некоторых секретных фактов, пусть и

задним числом. Второе, поведаете, к чему такая спешка. Извините, я зело

любопытен, капитан, тем более тема, интересующая вас, всецело связана с

исследованиями, на которые я потратил всю свою жизнь.

`Пф-ф… Шантаж? Силен старик'… - повторно вздохнул Игнат и с готовностью

кивнул: я тебе что угодно расскажу, только будь краток, а?

— Что ж, удовлетворите мое любопытство, я удовлетворю ваше.

— Давайте наоборот, — предложил капитан.

— Я не стану торговаться. Согласитесь, это неуместно. Зная методики общения

спецотдела, могу предположить, что, выведав у меня нужную вам информацию, вы тут

же исчезнете с поля моего зрения, в лучшем случае, отвесив поклон. Следовательно,

договор не будет выполнен, я останусь ни с чем, мучимый любопытством. Но если я

иду на послабления вам, то естественным образом желал бы получить за то мизерную

плату…

— Стоп! — хлопнул ладонью по столу Гнездевский. — Ну, профессор… Мы

планируем взять живого вампира. Очень опасного матерого упыря, что сделал этот

чудесный городок своим пристанищем.

Адам хлопнул ресницами и побледнел, сообразив, о ком идет речь.

Гнездевский же решил, что старик испугался за себя и своих близких, не ведающих

о подобной опасности.

— Мы сегодня ликвидируем их гнездо, вам нечего опасаться. Ваши близкие смогут

спокойно жить, ходить по вечерам. Но вы должны помочь мне, обеспечить их

безопасность.

— Где же обитают вампиры?

— Понятия не имею. Но скоро выясню.

— Тогда как вы собираетесь их взять?

— Вы слишком много спрашиваете, — осек его Игнат.

— Нет, мне просто кажется, над вами кто-то подшутил. В нашем городе нет

представителей столь уникальных существ, иначе я бы знал. Вы задействуете

огромные силы, поднимите специалистов, а в итоге получите пару разнузданных

юнцов, обкурившихся на дискотеке. Фанатов какой-нибудь особо вызывающей рок-группы

или членов кровавой секты. Вас поднимут на смех. А могут и выговор устроить,

разжалование.

— Ничего подобного. Меня ждут повышение и награда за хорошую службу Отечеству,

— с высокомерием сказал Гнездевский. — Я точно знаю, за кем охочусь, и знаю,

что возьму их. Информация абсолютно достоверна, влюбленный юнец не будет гнать

дезу. И так, профессор, каков механизм воздействия зеркал на вампиров?

— Никакого, — тихо ответил старик, закаменев. — Есть теория, базирующаяся на

поверье, что зеркала парализуют мозговые процессы вампиров, но лишь в очень

молодом возрасте. А речь, как я понял, идет о взрослой, очень сильной особи.

Видите ли, господин капитан, вампиры иные существа, но не настолько примитивные,

как вам хотелось бы, наоборот, судя по тому, как умело они маскируются, живут и

развиваются параллельно человеку, и при этом последний лишь догадывается об их

существовании, но не имеет возможности в том убедиться, вампиры хорошо

организованные существа, с высокоразвитым интеллектом. В свете этого факта могу

предположить, что вряд ли их заинтересует свое отражение в зеркале, как обезьян,

если вы его покажете или начнете размахивать им как рапирой. Скорей всего они

просто оденут его вам на голову, чем все и закончится.

— То есть на молодых зеркало действует, а на старых — нет, — заключил Игнат.

— Это лишь одна из гипотез. Не подтвержденная, как вы понимаете исследованиями

за неимением объекта исследований. Живых вампиров до сих пор не удалось увидеть,

не то что взять… хм… в плен.

— Возможно, уже вечером все изменится, и у вас будет подопытный, — усмехнулся

Игнат. — Готовьте лабораторию, профессор. Я вам предоставлю живого вампира и

мертвого. Самку и самца. Можете готовиться к предметным исследованиям.

— А вы приготовите место под внеочередную лычку?

— Естественно, — широко улыбнулся Игнат Гнездевский, вставая. — До свидания.

Капитан давно ушел, а Зелинский все сидел за столом, не имея сил подняться. Он

не хотел, чтоб прайду уникальных существ был нанесен глобальный ущерб. А к

Бэфросиасту к тому же испытывал глубочайшее уважение. Еще питал надежду на его

помощь. Но для этого он должен был помочь вожаку, предупредить об опасности Варн.

Но как? Вновь идти к замку? Опасно, за ним могут следить, да и стар он. Пока

доберется, все кончится.

Тогда что делать? Где и кого именно поджидает капитан. `Влюбленный юнец' — кто

он? 'Юнец'? Значит, скорей всего ловить будут женщину Варн на глупую

человеческую приманку, которая также не в курсе, что таковой является. Кто это

несчастный? Кому он проболтался? Другу, у которого в родне есть далеко не

рядовой своновец, знающий о разработках Паранорма? А может, священнику, старшему

брату, служащему ВПВ… или лично Гнездевскому?

Может, Бэфросиаст знает ответы на эти вопросы? Сможет сопоставить факты,

вычислить направление удара, цель и выявить причину утечки информации?

Ах, как глупо, что они не обменялись координатами для связи! Как недальновидно

со стороны графа!

Каков капитан! Предписание потом, а информацию сейчас!

О-о! А в курсе ли вообще полковник Горловский о предстоящей операции? Не затеял

ли капитан в погоне за лычками собственную игру за спиной начальства?

Связаться бы, узнать… Да, кто скажет?

Профессор встал и нервно заходил по кабинету: нет, ни единой дельной мысли.

Он снял с вешалки пальто и вышел из здания университета, спеша оказаться дома.

Где его размышления никто не прервет, а ценные фолианты знаний, хранящиеся на

полках и на флеш-дисках, поспособствуют принятию нужного решения.

И все ж, как не спешил, замешкался у подъездной двери. Вскинул голову вверх и

страстно прошептал в темнеющее небо:

— Бэфросиаст! Придите ко мне, Бэфросиаст! Я должен вас увидеть! Умоляю,

Бэфросиаст, появитесь! Речь идет о жизни и смерти!

Поднявшийся ветер стал толкать профессора к дверям, насмехаясь над глупым

человечком. Адам вздохнул и шагнул к подъезду.

В это время Гнездевский уже собирал своих людей.

Лесс проснулась, но глаза открывать не спешила. Впервые она четко осознала, что

ей не снятся сны — это память выдает ей картины прошлого. Данный факт вызвал

определенный сумбур в голове, и она пыталась отсечь лишнее от важного и нужного

именно сейчас. То, что Игнат Гнездевский редкостная по всем параметрам сволочь,

в настоящее время имело малое значение, а вот, что и Бэфросиаст…

Лесс открыла глаза и увидела широкую спину вожака, сидящего на краю ее саркофага.

— Ты… — выдохнула Сталеску. Лицо исказила гримаса ненависти, обиды, не

понимания. — Как ты мог, как ты мог так поступить со мной?!

— Ты вспомнила? — спросил не поворачиваясь. Тихо, с нотой печали. Он словно не

услышал возмущения Лесс.

— Да! — резко села девушка, уставилась ему в затылок, жалея, что лишилась не

только человеческого облика, но и пистолета. Сейчас бы она с удовольствием

пустила пулю в затылок упыря. Нет, ну надо же трижды наступить на одни грабли! И

чему ее спрашивается, учил Тропич, если она не распознала в том элегантном

дворянине одиозную тварь! Да что Игнат? Котенок по сравнению с тигром.

— Ты не все вспомнила, — вздохнул Бэф, уловив ее эмоции. Именно такой реакции

он ждал и опасался.

— Я вспомнила достаточно, — бросила, вставая перед ним. — Посмотри на меня и

ответь — по какому праву ты сделал меня себе подобной?! Как ты посмел?! Хитрая

тварь! Вампир!

Бэфросиаст поднял голову и прищурился на рассерженную девушку. Конечно, он мог

бы все объяснить, но смысл? Главное для него стало ясно — он ничего не значил и

не значит для Лесс. Сердце обмануло его:

— Не переживай. Детеныш, увидевший зеркало, останавливается в своем развитии

Варн. Спираль начинает раскручиваться в другую сторону, медленно, но верно.

Второй взгляд в зеркало увеличивает скорость обратной реакции. Третий —

окончательно превращает Варн в человека. В твоем случае. И прошу впредь выбирай

выражения. Мне неприятно слышать не заслуженные оскорбления. Я и мой клан не

вампиры, мы — Варн. Ты пока тоже.

— Ты обычная сволочь, возомнившая себя Богом. Дубль Игната Гнездевского. Тебе

нужно было его сделать вампиром! Вот бы вы повеселились.

Бэф встал — что толку спорить? Ненависть Лесс мутила ее разум, делала ее слепой

и глухой. И доставляла неожиданно сильную боль Бэфросиасту. Он, конечно, не ждал

страстных объятий, слов благодарности, но и ненависти тоже. Да, Лесс не Нэш…

Впервые вожак не знал, что делать.

Он мог дать Лесс зеркало, вывести из сна и отправить из замка восвояси, в

большую человеческую жизнь. В боль одиночества, в чужие нечистые руки, что опять

будут гнуть и ломать ее по собственному усмотрению, подставлять беззастенчиво. В

итоге ее вновь убьют. Нет, одна мысль о том, что ждет Лесс за стенами обители

Варн, что она будет жить вдали от него, сама по себе, один на один в кругу

хищников с ангельскими лицами, не ведая опасности, подставит себя под пулю

Гнездевского, вызывала у вожака странное, щемящее чувство, от которого хотелось

то ли выть, то ли кого-нибудь убить. Но сил отчего-то не было ни на то, ни на

другое.

Оставить Лесс здесь, держать силой, выслушивая ее оскорбления и обвинения. Легко,

он даже слова в ответ не скажет. Главное — она будет перед его глазами, под его

защитой — этого ему довольно, и плата за то мала. Но то, что хорошо ему, плохо

ей. А он не желает быть причиной ее страданий даже чисто гипотетически. Знать,

что любимая мучается по его вине — худшее из зол.

Тогда что выбрать? Пустить все на самотек, на волю случая?

— Я ухожу, — заявила Лесс. Лицо Бэфросиаста закаменело. Он стоял и смотрел

перед собой, забыв, что умеет двигаться говорить. Его мечта была обманом…

Что ж, так тому и быть. Насильно мил не будешь.

— Я не стану тебя держать, но хочу предупредить — ты еще не человек.

— Тогда дай зеркало! — требовательно протянула руку Алиса.

— Я не держу зеркал, — солгал Варн в надежде выиграть пару часов, а возможно,

суток. Может, эта пара часов отсрочки решит все. Появится выход. Подумает Лесс и

поймет, что не права. К чему мечтать? Хватит уже. Любовь, воспетая блаженной Нэш,

миф. Глупо было даже мысль допускать, что она имеет место в реальности. Кот вряд

ли поймет собаку, а огонь полюбит воду.

— Ты лжешь, — качнула головой Лесс. Ей вдруг стало безумно жаль и его, и себя,

того, что было, но больше не повторится. Мало ей грехов, что помог накопить

Игнат и собственная наивность, так еще и Бэф постарался. Один — человек, другой

вампир — а методы одни. Почему Бэфросиаст? Почему именно он решил сыграть в ее

жизни роль злобного гения, отобрав ее у капитана? За что Лесс такое `счастье'?

Смотреть на него, находиться рядом и не сметь прикоснуться. Больно.

— Прощай, — выдохнула Лесс и взметнулась к окну, сбегая не от Бэфросиаста, от

себя. Ведь еще бы минута, и она бы простила все. Но разве так можно?

Нет, меж ними пропасть и пусть так и будет. Она — человек, он — вампир.

Хотя в чем, черт побери, разница?! Кто ее вывел, определил, записал?!

`Будь осторожна', - донеслось до разума тихое, словно прощальное предупреждение

Бэфросиаста.

`Какие благородные вампиры пошли'! — ощетинилась Сталеску, разозлившись, что

услышала лишь это, а не ожидаемое: Вернись. Я люблю тебя.

А впрочем, что бы это изменило?

Она не будет вампиром, не будет киллером, не станет больше убивать ни под каким

предлогом, ни под эгидой патриотизма, ни под стягом сытого ужина. Все, домой, на

пенсию, под трибунал, нож гильотины, под пулю. Но сама, а не другие.

К черту этот гребанный мир с его вывернутыми правилами и законами. К дьяволу

службу, всех капитанов, вместе взятых, славу, деньги, почести, постановления

приказы, лозунги. Политиков, начальников, глупцов и хитрецов; все тайны

вселенной, секреты мирозданья, библейские истины. И любовь туда же.

Лесс затормозила в воздухе, зависла над одной из пригородных высоток, борясь

сама с собой. Как хочется вернуться и банально, чисто по-женски, устроить

истерику, семейную разборку, с битьем посуды о голову любимого, визгом, топотом

ног, слезами, обвинениями, пощечинами. Чтоб в итоге оказаться в кругу его рук, в

спасительных объятьях, выслушивая ласковые слова успокоения, заверения.

Расплакаться, освободить душу от накопившейся грязи и боли, очиститься,

облегчено вздохнуть и заснуть на груди Бэфросиаста, чувствуя тепло его дыхания,

биение сердца.

Нет! — тряхнула головой и, пересилив себя, нехотя полетела дальше: путь назад

для нее закрыт. У вампиров нет сердца. Как нет его у некоторых людей.

Несправедливо, что живые и мертвые так похожи. Природа должна была более четко

обозначить грань меж ними.

Лесс решительно направилась к юнцу, что ждал ее каждый день, пел псалмы во имя

своей погибели. У него точно есть зеркало. Она вновь станет человеком и поможет

ему освободиться от гнетущих чар Варн. А потом будь что будет.

Глава 18.

`Послать бы вас всех к черту. Собрать и оптом отправить в ад'! — подумала Алиса,

разозлившись оттого, что не может лететь, как раньше. Ее словно подменили, изъяв

легкость полета. Теперь она напоминала шарик, надутый обычным воздухом, а не

гелем, и ее тянуло к земле, несло в хаотичном порядке, то поднимая вверх, то

резко опуская вниз. После первого столкновения с забором она подумала, что

теряет координацию движений. После второго — навигацию в воздушном пространстве,

легкость, ловкость. После третьего столкновения уже с деревом она поняла, что

просто теряет облик Варн вместе с навыками и возможностями данных существ.

Черт бы вас всех побрал! — чуть не выкрикнула в небо, опускаясь на асфальтовую

дорожку. Постояла, соображая, в каком направлении двигаться дальше, и пошла

осторожно, словно впервые ступая по земле. И насмешливо констатировала сбой:

разбалансировка всех параметров. Ее походка была пародией на иноходь наполовину

подкованной клячи. Ноги то заплетались, то забывали, что под ними ровная

поверхность, а не воздушная яма, то удлиняли шаг, будто их хозяйка не идет, а

сдает олимпийскую норму по прыжкам в высоту и длину.

Надоело быстро. Алиса остановилась, сосредоточилась и пошла, четко контролируя

каждый шаг, и возликовала — получилось! К конечному пункту прибытия — подъезду

Игната девушка ходила, как все, разве что иногда воспаряла параллельно земле,

удлиняя шаг.

Остановилась у дверей и нажала кнопку домофона.

Профессор Зелинский промучился весь вечер, выискивая выход из создавшегося

положения, и нашел лишь один: набрался смелости и, пробив заслоны, связался с

самим полковником Горловским. Рассказал ему о посещении капитана.

Полковник, судя по его лицу и взгляду, был не в курсе предстоящей операции.

Молчал с полминуты и, к неудовольствию профессора, заявил, подтверждая уже

полученный от капитана приказ:

— Готовьте лабораторию, Адам. За вами вышлют транспорт.

Экран видеосвязи погас, введя профессора в состояние, близкое к панике. Вот и

все — чем он помог графу?

Впрочем, пока не пришла машина, у него еще есть время, у Варн есть шанс.

В порыве обуявшего его отчаянья Зелинский распахнул створки окна и начал взывать

к Бэфросиасту, вглядываясь в темное небо. Конечно — бред, если вдуматься, но в

мире так много чудес и загадок, что в минуты отчаянья человек может поверить во

что угодно и прибегнуть к самым абсурдным средствам, не вдаваясь в подробности.

Великое `авось', хлипкое и безалаберное, главное оружие человеческого арсенала,

достижения целей, как всегда, выступает главным аргументом в любом споре, в

любой ситуации.

И порой, не подводит.

— Где Лесс? — спросила Нэш, подплыв к вожаку. Тот сидел в кресле и хмуро

посматривал на обыденные забавы сородичей. Все, как всегда, словно ничего не

произошло. Славно было бы в это поверить, да не получается.

К чему ему теперь ожившее сердце?

— Так где Лесс? — настойчивей повторила вопрос Варн, почуяв неладное.

— Не знаю! — рыкнул Бэф. Нэш качнуло, Варны смолкли, замерли. Трио поп

музыкантов, что изображали под куполом Смайх, Соувист и Май, не сговариваясь,

рухнули вниз, заняв благообразные позы за столом. Хоф перестал рычать на Урва за

то, что тот мешает ему читать. Коуст перестал душить Гаргу, требуя выплюнуть

съеденную им со злости от проигрыша шахматную фигуру. Рука Майгра, уже

занесенная над спиной сородича, чтоб хлопнуть по ней, помогая фигурке вернуться

на свет, опустилась, не достигнув цели. Тесс и Ойко перестали спорить и даже

забыли тему столь горячего диспута, вытянулись, показывая свою гордые осанки,

каменные лица и закрытые рты.

Вожак не в настроении, лучше его не раздражать.

Нэш молча рухнула в кресло, понимая, что является последней, кого Бэфросиаст

хотел бы видеть и слышать.

В повисшей тишине Бэфросиаст явственно различил голос, призывающий его.

Нахмурился сильней, вслушиваясь в слова, что принес ему ветер, и сорвался с

места, вылетел прочь из залы, из замка.

— Лесс! — обрадовался парень, увидев на пороге своей квартиры девушку.

Распахнул шире дверь, впуская долгожданную гостью. Игнат явно нервничал: стал

суетиться, приглашая наверх, предлагать и ужин, и ночлег, и все, чтоб она ни

пожелала. Притом, что Лесс вообще ничего не говорила.

Конечно, его поведение насторожило девушку и, поднимаясь за юношей на второй

этаж, она была готова к любой неожиданности. Но не к этой.

На диване, по-хозяйски развалившись, сидел Игнат Гнездевский и довольно

демонстрировал всю свою зубную наличность.

— Ну, здравствуй, бесценная ты моя, неуловимая нежить, — пропел ласково.

Лесс только подумала о том, что стоит развернуться и бежать, как ее подтолкнули

в спину, приглашая пройти вглубь помещения. Она покосилась: Порт и Густав.

Ребята из группы Гнездевского, когда-то ее товарищи. А сколько еще знакомых она

увидит? Вряд ли Игнат взял лишь двоих. Но и не весь взвод. На нее-то, на одну?

Много чести…

`Ладно, как скажешь', - хмыкнула Сталеску.

Холодно улыбнулась растерянному юноше, еще не постигшему сути происходящего, но

уже заподозрившего неладное, отвесила благодарственный поклон:

— Значит, сам Ромео не смог доползти до Джульетты? Меркуцио позвал? А ведь по

сценарию он умер, юноша. Разве не помните?

— Лесс, ты не бойся…

Гнездевский заржал, как дикий мустанг, чем ввел племянника в состояние

оцепенения.

— Ну, ты даешь, племяш! — оттер выступившую от смеха слезу капитан. Ткнул

пальцем в Лесс, вставая с дивана. — Эта самого дьявола не испугается. Агент

экстракласса. Равных ей от силы пара в смежном отделе. Виртуозный ликвидатор —

универсал.

— Не калечь ребенку психику подробностями, а то я присоединюсь и поведаю ему

пару фактов из жизни его уважаемого родственника, подонка и дегенерата,

наживающегося на убийствах людей.

Улыбка спала с лица капитана. Взгляд стал острым, злым:

— Фантазии, милая, интересуют лишь любителей сказок.

— Ты Горловского имеешь ввиду?

— Кто ж тебя к полковнику пустит? Кто ты такая? Дезертир и нежить… Труп. А

трупы, как ты знаешь, никому, ничего рассказать не могут.

— Одним упырем меньше? — поняла его тактику Алиса.

— Ну, так! — фыркнул тот. — Лучше — двумя. Дружка где оставила?

Сталеску и Гнездевский уставились друг на друга, и каждому стало ясно — сейчас

или никогда. Лучшего случая и не предвидится. Капитану нужно было срочно

ликвидировать опасного агента, предоставив полковнику мертвую самку вампира, а

не улики против себя. Сталеску же поняла, что из этой квартиры выйдет либо один

из них, либо вынесут два труппа.

— Ты прав. Одного вампира нужно было ликвидировать давным давно…

'Плевать на последствия в любом варианте. Что ж я раньше медлила'? — удивилась

самой себе, резко вскинув руку, особо не метясь. Отточенные ногти вскрыли сонную

артерию капитана в тот момент, когда он пытался выставить перед собой зажатое в

ладони зеркальце.

Лицо Игната исказилось. Зажимая рукой рану, он сделал выпад в сторону Лесс ногой,

одновременно выставляя перед лицом девушки зеркало. В тот момент, когда она

увидела свои зрачки, ногти одной ее руки пронзили горло Гнездевского насквозь,

другой — вошли в висок. Ноги девушки подогнулись, и она рухнула на колени, рядом

приземлился капитан. Один дергался в агональных судорогах, другая билась с

обуявшей ее слабостью, пытаясь подняться с колен, добить врага. Но сил еле

хватало на то, чтоб удержать свое тело от окончательного падения. Перед глазами

плыл интерьер комнаты, огромные от ужаса глаза парня, скрючившегося у кухонного

стола, перекошенное лицо капитана, его окровавленная шея и лужа крови,

расползающаяся по паркету.

Из ванной выскочил еще один своновец. Те, что были за спиной Лесс, увидев его,

очнулись, наконец, рванули на помощь капитану. Но тот уже затих и смотрел в

потолок растерянным взглядом. Он так и не понял, как умер. Все произошло так

быстро, что и остальные не успели сообразить.

Лесс подхватили и оттащили в сторону, зажали наручниками руки за спиной, кинули

у дивана. Принялись осматривать тело Гнездевского, поняли, что его уже не спасти,

и все трое развернулись к девушке, решая — убить и ее здесь же или все же взять,

как ценный трофей, доставить пред очи начальства, получить причитающиеся за

столь ценный приз `чаевые'? Тут же была оценена их величина: повышение, премия и

т. д, и решение было принято в пользу оных. Для собственной разрядки, а так же

для ума девушки ее немного попинали, и, подхватив под руки, поволокли из

квартиры. Этого она уже не видела, не знала. Лесс провалилась в сон.

— Смотри по сторонам, — командовал Густов в рацию, отдавая распоряжение

товарищу на улице. — Должен быть еще один. Гнездевский ждал двоих. Она у нас,

его — нет. Засаду оставлю…

— А стоит? — раздался не тот, что ожидался, голос. Немного ленивый и тем

знакомый — полковник Горловский. Входная дверь распахнулась, и на пороге

возникли четверо из его воинства. Они аккуратно забрали тело девушки, взяли под

стражу остальных и отконвоировали всю процессию на улицу.

В квартиру, пропустив товарищей, вошли еще четверо. Уже особистов. Им предстояло

привести в чувство онемевшего Игната, сидящего в полной прострации на полу у

стола, допросить юношу, восстановив хронологию событий. А потом забрать тело

Гнездевского и начать уже служебное расследование по факту дезертирства агента

Лиса и убийства ее непосредственного начальника — рутина.

— Что случилось, профессор? — не тратя время на приветствие, спросил

Бэфросиаст, зависнув напротив открытого окна. Адам непроизвольно отпрянул и

взмахнул рукой, чтоб перекреститься. Но тут же вспомнил, что звал гостя сам и

затараторил, спеша изложить причину вызова Варн.

У подъезда его уже ожидала машина.

— Я понял, Адам, — кивнул Бэфросиаст, терпеливо выслушав профессора и

сообразив, о ком и о чем идет речь. — Просьба — окажите мне услугу. Покажите

Лесс зеркало…

— Лесс? Зеркало?… — опять зеркала!

— Да, оно вернет ей человеческий облик. Вы помните ее, юная Варн, что

присутствовала при нашей беседе. Об остальном не беспокойтесь и ничему не

удивляйтесь. Ведите себя естественно. Обо мне говорите то, что знали по Любице.

Да, — уже метнувшись в ночь, сказал вожак, вернулся на пару секунд назад. — Я

удовлетворю вашу просьбу о внучке, когда все закончится для нее тоже. Если вы,

конечно, не передумаете.

И растаял в темноте.

— Не передумаю, уважаемый Бэфросиаст, — прошептал Зелинский, со всей ясностью

осознав, что можно обмануть смерть, получить новую жизнь для Марыси.

Он немного опоздал. Подлетая к дому юного глупца, увидел, как Лесс буквально

волоком тащат к машинам, что застыли у подъезда. Толпа военных не оставляла

сомнений — СВОН получил, что желал путем хорошо спланированной операции, и не

отступит. Вырвать Лесс силой не представлялось возможным из-за обилия

вооруженных своновцев и их скученности по периметру и вокруг девушки, что

обступали ее, прикрывая плотным кольцом. Оставалось одно.

Бэф спланировал на землю в темноте двора и пошел на свет, навстречу группе

захвата.

— Что происходит?! — спросил громко, привлекая внимание группы. Седовласый

мужчина с лычками полковника на кителе внимательно осмотрел прохожего,

сопоставил с имеющимися в его картотеке фотографиями и вздохнул, неуловимым

движением приказывая своим взять того в кольцо.

— Граф Рицу? — спросил, присоединяясь к бойцам. Встал напротив Бэфросиаста,

лицом к лицу.

— Да. Мы знакомы?

— Полковник Горловский.

— Какая честь, — скривился Бэф. — Я так понимаю, вы главный в этом вертепе.

Объяснитесь, чем вызвана подобная суматоха и по какому праву захватили мою

знакомую?

— Алиса Сталеску ваша знакомая?

— Да.

— Как долго вы с ней знакомы? Как давно?

— Это допрос полковник? По какому праву?

— Лейтенант Сталеску дезертировала, и только что убила офицера.

— Ерунда, — прищурился Бэф: что ты наделала, малышка?

— Факт. Как вы здесь оказались, граф?

— Я тоже подозреваюсь в убийстве?

— В соучастии. Вам придется проехать с нами.

— На каком основании?

— Для обстоятельной беседы.

Полковник кивнул бойцам, и те, качнув стволами автоматов, сопроводили фальшиво

возмущающегося Бэфросиаста к машине, без церемоний запихнули внутрь.

Глава 19

Время близилось к утру. Но ничего подтверждающего или опровергающего теорию

Гнездевского о том, что двое захваченных — вампиры, не возникало. Оставались

неясными и другие аспекты дела. Из показаний бойцов, присутствующих при встрече

Сталеску с Гнездевским и его убийстве, следовало, что девушка угрожала

последнему оглашением компромата, встречей с Горловским. Опять путаница. Какой

компромат? Откуда, на какую тему? Блеф? А смыл оного? Из стенографии допроса

свидетелей ясно, что лейтенант Сталеску, числившаяся дезертиром после рапорта

капитана, ни о чем капитана не просила: ни о восстановлении в рядах СВОН, ни о

помиловании, ни о том, чтоб ее отпустили или хотя бы сняли обвинение в

дезертирстве. Они вообще перекинулись лишь парой ничего незначащих фраз, и

девушка просто вскрыла горло офицеру, причем — ногтями. Тоже интересно. Хотя,

учитывая уровень ее подготовки, вроде бы и нет — ничего уникального — проза.

Такие, как агент Лиса даже тюбиком зубной пасты убить могут, не то что ногтем.

Но в том и дело. Она могла лишить жизни капитана тихо, без крови и тем более

свидетелей. Пробежалась бы пальчиками по паре точек, и лег бы Игнат с миром к ее

ногам так, что ни он, ни окружающие ничего бы не поняли. Нет, демонстративно

совершила горловое харакири, да еще провентилировала мозг. Воспользовалась самым

кровавым, вызывающе-неприятным способом. Специально? Случайно? Срыв,

намеренность, стечение обстоятельств?

А Гнездевский? Тоже хорош! Пошел на встречу с дезертиром, очень опасным, и в

человеческом обличии бойцом, без группы сопровождения, без санкции сверху. Сам

по себе, сам за себя, взяв всего лишь четверых из своей группы, и никого более

не поставив в известность. Халатность? Переоценка собственных сил или опять же —

намеренность? А как понимать его разговор с Зелинским, сумбурный бред мальчишки

— племянника, докладную бойцов? Из полученных данных ясно, что капитан шел на

вампиров. Двух! Матерую особь, которую подозревали в графе Рицу и агенте Лисе!

Накрутил, намудрил. И возникает чувство, что капитан хотел перехитрить кого-то,

а перехитрил себя.

Просто черт знает что!

Полковник лишь качал головой и выжидательно поглядывал на Зелинского,

закопавшегося в бумагах, данных компьютера, то и дело поглядывающего на монитор

и дисплеи, что-то лопотавшего себе под нос с отстраненно-заумным видом.

Анализирующего полученные, увы, насильственным образом лабораторные данные.

Граф Рицу бушевал и грозил нешуточной расправой, что при его связях и

возможностях устроить даже полковнику СВОН было не трудно. Это так же не вносило

спокойствия в душу Горловского. Пришлось графа скрутить, силой взять пробы крови,

просканировать психофизические данные и ждать, очень, очень сильно надеясь, что

результаты подтвердят версию Гнездевского о том, что этот норовистый скакун —

вампир.

Пока же графа запихнули за решетку, понятно, в еще более раздраженном состоянии.

Минут тридцать, как он перестал пинать по железным прутьям и пытаться дотянуться

сквозь них то ли до горла караульного, то ли до телефона в его нагрудном кармане.

И не дай Бог, дотянется…

— Понять его, конечно, можно, — вздохнул полковник. Благородный отпрыск

древней фамилии в клетке для приматов, доставленный неизвестно куда, лишенный

всяческих привычных ему благ, комфорта, корректности по отношению к столь

знатной особе, да еще и подвергнутый анализу, как какой-то самец бабуина! Три

облупившихся стены, решетка, единственное узкое окно под потолком и деревянная,

не факт, что чистая скамейка. Да-а, полковник бы сам взбесился, вздумай его кто-нибудь

поместить туда. И уж желания отвечать на вопросы у него бы точно не возникло,

как и у Бэфросиаста, а вот воздать по заслугам наглецам…

`Н-да-а…Ну, авось, посидит, успокоится. Там что-нибудь выяснится и будет

понятно, что делать дальше с заключенным: под суд, на роль подопытного кролика,

или с извинениями на волю. Правда, чем больше времени он здесь проведет, тем

весомей придется извиняться. Так и до нижайших поклонов дойти недолго', - начал

раздражаться Виктор Николаевич.

— Что там, Адам? Вы скажите, наконец, или нет? — спросил у Зелинского.

— А-а… что, собственно? — хлопнул тот ресницами, вскинув взгляд на

полковника: что вы здесь делаете, говорил он. Горловский поджал губы: стареет

профессор. Ничего вокруг не видит. Все б ему в своих мифах копаться.

— Ах, да! — очнулся тот, выдал. — Видите ли, Виктор Николаевич, картина еще

не полная, только около 20 % данных обрабатываются. Но…в общем…м-м-м… что

могу сказать? Отменное здоровье у обоих. Что девушка, что граф Рицу не имеют

патологий в организме.

— К черту их патологию и здоровье, вы главное скажите, Адам!

— Главное? Ах, да, — вздохнул и покаянно сложил руки на коленях, развернувшись

к полковнику. Лицо несчастное, взгляд осуждающий:

— Огорчительные для меня результаты… Они люди, Виктор Николаевич. Обычные

хомо сапиенс. Вас провели. Но скорей всего, провели капитана Гнездевского.

Кстати, что говорит его племянник?

— Ничего он не говорит, — буркнул мужчина. — Напуган до энуреза. Свихнулся по-моему.

Вкололи ему дозу снотворного, проспится, может, тогда что внятное скажет.

— А-А. Понятно, — разочарованно протянул профессор, внутренне ликуя.

— Завидую, Адам. Мне вот ничего непонятно! А хочется до зубовного скрежета!

— Так… пообщайтесь.

— С кем?! С графом? Все что он скажет сейчас, относится к ненормативной лексике.

Не удивит, конечно, но и не порадует. Увольте мои уши от столь изысканных

высказываний. Девчонка спит. Не пора ли ее разбудить?

— Не думаю, что это хорошая мысль, Виктор Николаевич. Налицо клиника нервного

срыва. Так сказать — девушка находилась в состоянии аффекта. Что в принципе и

объясняет ее неадекватность на момент встречи с капитаном Гнездевским. М-м-м…

возможно, проснувшись, она и не вспомнит о содеянном. Такое бывает…

— Височную кость превратить в сито и вскрыть ногтем горло на глазах трех

универсалов так, что они и кудахкнуть не успели — бывает?! Нет, такое не у нас

бывает, а в ВПВ. Тоже мне агенты! Мишки коала! Ленивцы, мать их! Пока листик

прожуют, пока с эвкалипта слезут, дойдут, о жизни, проблемах с черепахами по

дороге перетрут… Да, весь дом на полторы тысячи квартир за это время положить

можно! Таким, как Лиса, конечно, а не этим. Распустил Гнездевский своих молодцев…

Ладно, прочь лирику, давай, Адам, к делу. Подробно, подробно мне разжуй, все от

пяток, до последней мысли, причем, у обоих арестованных!

— А что рассказывать? — с грустью в голосе спросил Зелинский, вздохнул тяжко.

— Я не ясновидящий, мысли мне их не видны и не слышны. А по остальным

параметрам — ничего стоящего, хоть грамма внимания, интереса для науки. Разве

что некоторая тенденциозность поведения одного и повышенная живучесть второй. Но

это уже не ко мне, к психиатрам, психологам, парапсихологам.

— Расстроился? Знал бы ты, как я расстроился, а как меня расстроят… лучше

вообще никому не знать, — буркнул Горловский, присаживаясь рядом с профессором

и пристально вглядываясь в ряд сравнительных кривых, диаграмм, толпы цифр и

ползущих синусоид. Ткнул ладонью в монитор, ничего не понимая, и от этого

закипая еще больше. — Что это?!

Задышал ровно, убирая прочь эмоции, восстанавливая внутреннее равновесие. А то

такими темпами они не то что к вечеру, но и к концу месяца не разберутся.

— А что, собственно, рассказывать? Мониторинг мозга девушки. Видите пятнышко с

пшеничное зернышко? Последствие общения с тупым предметом…Не иначе вашим

бойцом.

— Не моим. Потому что тупым.

— Без разницы. В остальном — норма. Что еще интересует?

— Все, все, Адам, говорю же — от и до!

— А-а… так-с, вот сравнительная характеристика состава крови человека и графа

Рицу с параметрами других особей — летучих мышей, гориллы, волка, собаки,

пеликана.

— И?

— Что `и'? А-а, так вот же, смотрите, — ткнул ладонью к кривую. — Идентична

человеческой, без малейших отклонений. Вот сравнения на молекулярной основе — та

же картина.

— Но он же летал?

— Кто? — натурально удивился профессор.

— Рицу!

— Н-да? — скептически скривился Зелинский. — Тогда почему не летаем мы?

Полковник поджал губы: ох, уж эти юные фантазеры! Придется племянника

Гнездевского на освидетельствование психиатрам направить. Выходит, солгал пацан.

Да и по логике судить: если граф летает, то какого черта ходить начал, не улетел

от группы захвата, как птица? Нет, ведь наоборот, вышел навстречу, представился

да еще и выяснять начал, кто, что и по какому праву. Настолько глуп или считает

себя настолько стерильным во всех аспектах жизнедеятельности, что и священник им

заинтересоваться не сможет? Н-да-а. А между тем на святого он не похож, и не

скрывает, что слаб, как любой раб Божий. На дурака тоже не тянет, даже в

виртуальной плоскости измышлений. Фланирующим же средь облаков видел его только

`Ромео' — факт. Присовокупить к нему факт, основанный на документально

зафиксированном исследовании психо-физического состояния мужчины, и что

получится? Ерунда получится. Разборка меж офицерами — психом и идиотом. Рицу же,

ко всему оному, имеет в лучшем для Горловского случае косвенное отношение. Но и

его нужно будет долго и нудно доказывать. Причем ни одному и не раз.

И что имеем? Непроходящую головную боль минимум на ближайшие сорок восемь часов.

— А девушка?

— Что, девушка? Ах, да, да. Она тоже человек. Правда, со здоровьем хуже.

Подточено, знаете ли, здоровье-то, особенно нервная система.

— Значит, если и взлетит, то лишь тот, кто по этой ее системе пройдется, так?

— Ну-у-у, — растерялся Адам.

Полковник просмотрел все данные лично, прощелкав по файлам, перечитал бумаги с

докладными других специалистов и со вздохом откинул их на стол. Мрак!

Ловили вампиров — взяли двоих людей. Одна в состоянии аффекта ушла в летаргию,

наплевав на мучение полковника, другой от бешенства готов покусать все встречные

предметы. Славно прошла операция. Вот только, что доложить начальству? Есть труп

офицера, решившего, что он самый умный, смелый и ловкий, а посему ни перед кем

отчитываться не обязан и проблемы в своем взводе со своими людьми решит сам.

Полутруп дезертира, спеца высшего класса, которого не то что в расход, а и в

звании понизить жалко, несмотря на свершенный `подвиг'.

Свихнувшийся подросток, влюбленный в оного спеца, как попугай неразлучник, и его

разгневанные родители, готовые к погрому всех пунктов правоохраны, дабы

возвернуть заблудшее чадо в лоно семьи.

Возмущенный по самые корни своего элитного генеалогического древа дворянин и

взвод специалистов, поднятых по тревоге вместе со взводом бойцов.

Тоска!

Ладно, начнем разгребать потихоньку. Дело пахнет служебным расследованием, не

более. К лучшему ли?

— Вот что, Адам, проверь еще раз, может что пропустили. Я тебе пару смышленых

ребят пришлю в помощь. Что с Лисой по здоровью? Долго спать думает? Поговорить

мне с ней надо.

— Физические показатели отменные, но нервная система, увы, подточена. Если есть

возможность, не тревожьте ее, дайте выспаться. Организм сам решит, сколько ему

нужно времени на восстановление. Сон, как известно, лучший врач. Не торопите

процесс. Тем более, если девушку разбудить, вы грозите получить прямо

противоположный эффект. Она может заработать амнезию.

— Вот ее мне и не хватало! Ладно, пускай спит Лиса. Но глаз своих профессорских,

с нее не спускай!

— Прошу прощения, она то же… хм… летала, да?

— Да! — не сдержался от рявканья полковник. И что он в этом Паранорме делает?!

Сказки штудирует или психические измышления таких вот, как Зелинский или тот

малолетний Даун? Сотрудники вашу! Вампиры их! Нет, писать рапорт и на плац,

новобранцами командовать, или в ВПВ, пятым зам завом! Хватит ему инсинуаций

мистического характера. Так и сам вампиром станешь или вудуистом, жрецом-алхимиком.

И какому идиоту пришло в голову объединить две совершенно разные по специфике

работы отдела? Шаманы!

— Пойду. Работай, Адам.

Полковник нехотя направился к заключенному графу: нравится, не нравится, а

распутывать клубок надо. Но получается, не с кого начинать, кроме как с

Бэфросиаста Рицу.

Может, остыл уже, успокоился?

Профессор с замиранием сердца проследил взглядом за удаляющимся Горловским и с

шумом выдохнул воздух — повезло. За Бэфросиаста он не беспокоился, вовремя

подменив его данные первыми попавшимися из базы имеющихся, человеческих. А вот с

девушкой не успел. Отклонения у нее были небольшими, но явными. Однако,

сглаживались прямо на глазах, стремительно приближаясь к норме. Час, два, и уже

ни один не увидит различий меж ней и любым человеком. И зеркало не пригодилось.

Только дали б ей эти два часа.

Бэф, с блеском отыграв роль разгневанного аристократа, решил, что с человечков

хватит демонстрации, и прилег на лавку, облокотившись спиной в стену. Закрыл

глаза, делая вид, что спит, а сам попытался связаться с сородичами.

Те уже смекнули, что вожак попал в неприятности, и метались по городу, не зная,

где его взять. Вездесущий Урва побывал у дома юноши и даже смог заглянуть в окно,

и хоть никого не увидел, зато учуял запах крови. Ойко, узнав о том, зашипела,

обвинив Лесс в том, что она навела на Бэф людей, и те взяли его. Остальные Варны

ее не поддержали, разлетелись на поиски пропавших.

Первым Бэф смог связаться с Таузином. Он оказался ближе всех к секретной

лаборатории за городом, у подножья горного хребта, где сидел вожак, спала сестра.

`Стой, не приближайся', - приказал ему Бэф.

Таузин затормозил, завис в воздухе, оглядывая окрестности.

`Не пытайся найти. Я не нуждаюсь в помощи. Собери Варн и ждите меня в обители.

Ты возьмешь на себя обязанности вожака в мое отсутствие. Клан должен вести себя

тихо и неприметно, пока я не появлюсь. На охоту выходить по двое, максимально

редко. Следов не оставлять. Понял'?

`Да. Лесс с тобой'?

`Мы не вместе, но она здесь'.

`Ойко обвиняет ее'…

`Я сам пришел к людям. Это было мое решение. Передай Ойко, что скоро я вернусь,

и ей придется ответить за все сказанное в мое отсутствие. Свяжись с Дейнгрином.

Пусть нажмет через посольство. Мне нужна реальная биография и прикрытие'.

Таузин рассмеялся: вожак решил развлечься, только и всего: `Я все сделаю. Через

час нота протеста будет вручена самому президенту'…

`Не торопись, не залетай слишком высоко. Не стоит. Просто передай Дейнгрину, что

мне нужно от силы двое суток, чтоб решить здесь один вопрос. Более человеческое

гостеприимство мне без надобности'.

`Как скажешь, Бэф: передам дословно'.

`Отправь Нэш к избраннику. Я не хочу ее видеть, вернувшись, да и ей не нужна

отсрочка. Ее место теперь в другом клане'.

`Хорошо. Сделаю'.

`Не сомневаюсь.

Бэф открыл глаза: Таузин и Майгр ни разу не подвели его, ни клан, им можно

всецело доверять, они сохранят целостность обители и от своих, и от чужих. За

своих Бэф спокоен. Первый раунд закончился. Гонг. Второй… По логике, вскоре

должен появиться офицер и, скорей всего, сам полковник Горловский. Сценарий

беседы тоже ясен. Как и антураж, с которым она будет обставлена. Наверняка будет

ужин из самого дорогого ресторана, вкрадчивый тон, масса других избитых уловок,

склоняющих рассерженных недругов в сторону лояльности, понимания, а затем и

доверительных отношений с оппонентом. Предсказуемо.

` Удиви меня, полковник', - опять прикрыл глаза Бэф, приготовившись к ожиданию.

Горловский появился в камере перед рассветом с двумя пузатыми бокалами и

бутылкой марочного вина. Из чего Бэф сделал вывод, что его больше не причисляют

к классу иных существ одиозного порядка, да и к рангу подозреваемых в соучастии

убийства, пожалуй, тоже. Уже легче.

Бэф молча смотрел на полковника, тот так же молча смотрел на него, и оба не

шевелились, словно хищники исследовали друг друга визуально, прикидывая в уме

шансы на сопротивление, возможности, силы. Оба поняли, что фактически равны:

синхронно усмехнулись, чуть насмешливо прищурившись.

Полковник шагнул к лавке, сел с краю и расставил бокалы:

— Будете? — качнул бутылкой.

— Кто откажется от Шабли двухсотлетней давности?

— Ну, вам-то не привыкать общению с подобным раритетом.

— Только его и дегустирую. Особенно последние часы.

— Обижаетесь?

— Составляю план мести.

— Не стоит, — качнул головой Виктор Николаевич. — Со СВОН бороться, что

против ветра плевать. Да, и смысл? Мы выполняем свой долг, вы должны это

понимать. Ситуация неприятная, убит офицер, убит дезертиром, а тут вы…

— Первое: Алиса не дезертир. Второе: чем я заслужил внимание Спецотдела? Знаете,

полковник, — Бэф качнулся, беря инициативу по разлитию напитка в бокалы на себя.

Плеснул на дно каждого. — Не первый раз замечаю слежку за собой и, убейте, не

понимаю ее причину. Не просветите?

Горловский поморщился: сказать ему, что Гнездевский причислил его к отряду

вампиров?

Пожалуй, лучше выпить вина.

— Прозит, — качнул бокалом Бэф и с удовольствием глотнул шабли. — Неплохо.

— Да-а…. Так что вы говорили насчет Алисы? Не дезертир? Она сказала?

— Она? — Бэф загадочно улыбнулся, покрутил бокал в руке, щуря хитрый глаз на

блики тусклого света, играющие в глотке вина на дне. — Я знаю господина

Гнездевского.

— Вот как? Давно? — закинул ногу на ногу полковник, приготовившись к долгой и

обстоятельной беседе. Судя по произнесенной графом фразе, она обещает быть

занимательной и продуктивной. Может, и распутается клубочек?

— Вы любопытны, полковник.

— Каюсь. Специфика работы. Так что вас связывает с Гнездевским? Я слышал, что

вы с ним были дружны, — солгал Горловский.

— Вздор! — презрительно изогнул губы граф.

— Даже так? Ах, сплетники… Но вы же сами сказали, что близко знакомы с ним.

— Я сказал, что знаю его, не более.

— Не понимаю. Объясните.

— Это допрос?

— За бутылкой вина, без записи?

Бэф испытывающее посмотрел в чистые до слез умиления глаза Горловского и сделал

вид, что поверил в его искренность:

— Могли бы вместо вина заказать ужин.

— Вы голодны? Разве вас не покормили? — удивился мужчина.

— А то страшное варево, что приносили сюда — еда? — не меньше удивился в ответ

Бэфросиаст. — Извините, я думал, это какая-то изощренная пытка над узниками или

репеллент.

— Неужели настолько не вкусно? — почти обиделся полковник.

— Не пробовал, знаете ли, судить не могу. Но хочу заметить, мой организм не

привычен к грубой пище, постам и диетам, к столь роскошным апартаментам, —

обвел рукой серые стены узилища.

— Скажите прямо: хотите знать, когда вас выпустят.

— Хочу, как ни странно. Именно выпустят, как джина из бутылки. Лесс тоже замечу.

Убила? Поделом. Выдайте ей медаль и отпустите. Я приму участие в дальнейшей

жизни девушки.

— Влюблены?

— Я не в том возрасте, полковник. К тому же реалист. Греза ее полета мне не по

зубам. Да, и не по средствам. Но из чувства справедливости, обязан ей помочь.

Долг у меня перед Алисой.

Все любопытней и любопытнее — подумал полковник, допивая вино.

— Боюсь даже спрашивать. Опять решите, что допрашиваю.

— Отчего же? — Бэф сел и поставил вино. — Я охотно расскажу. Надеюсь, моя

откровенность поможет Алисе. Но учтите, полковник, вы услышите чистую правду, и

она будет шокирующе неприятна для вас.

— Переживу, — заверил тот.

— Ничего, что я знаю, что Алиса агент СВОН?

— Ничего. Она в любом случае — бывший агент. Она что-нибудь рассказывала вам о

своей службе?

— Она неразговорчива. Кое-что я сопоставил и сделал вывод, что-то знаю не

понаслышке, но и крупицы не узнал от девушки. У вас неплохие люди, полковник. В

частности, Лиса сделала бы честь любому агентству.

— Согласен. Но ее карьера в прошлом, а будущее, честно скажу — туманно. Мне

будет жаль, если девушка понесет незаслуженное наказание. При всей бесспорности

факта убийства, я склонен думать, что в этой истории что-то нечисто. Алиса не

тот человек, чтоб поддаваться эмоциям, убивать демонстративно, и при этом

подставлять себя. Она прекрасно ориентируется, правильно оценивает свои силы и

возможности, как и противника. Она не могла не понимать, что ее могли застрелить,

и тем не менее, проигнорировала опасность. Не сбежала после, хотя могла легко

уйти, учитывая ее профессиональную подготовку…. Как видите, я откровенен с

вами. Примите это во внимание, Бэфросиаст, и ответьте тем же. Это важно не мне,

Алисе. На кону ее жизнь.

— Ее могут расстрелять? — изобразил тревогу Варн.

— Да.

— Но за что? За то, что она воздала по заслугам мерзейшему человечку, не

дожидаясь ни суда людского, ни милости Божьей?

— Она дезертир…

— Я же объяснил.

— Нет, вы констатировали без пояснений. Этого мало, граф, сказать можно, что

угодно. Мнение человека субъективно. Мы не вправе судить с данной точки зрения.

И потом, есть закон, Устав. Она нарушила его. Плюс убила офицера. Вот факты.

Остальное слова. То ли сказка, то ли быль.

— Хорошо, я расскажу вам все что знаю, но факты вы будете искать сами. Как

понимаете, я не занимался данным вопросом с бюрократической точки зрения.

Спрашивайте… Да, вам нужна запись нашей беседы? Желаете кого-нибудь пригласить

в свидетели?

— Нет, стенограмма мне без надобности, если конечно через час вы не откажетесь

от своих слов.

— Не откажусь. И не покину город, пока дело с Алисой не решится. Обязательно

подниму департамент мирового сообщества по охране прав человека.

Полковник вздохнул: вот только этого ему и не хватало!

— Если, конечно, понадобится, — добавил граф.

— Надеюсь — нет. Вы в состоянии прояснить ситуацию без вмешательства извне.

Столько волокиты будет, что вы сами, граф, не обрадуетесь. Дело затянется на

годы. Лисе это вряд ли поможет. Она служащий, офицер и принадлежит юрисдикции

особого отдела служебных расследований. Никого и близко не подпустят к ее делу,

а шумиха, что поднимется благодаря мировым правоведам, не нужна ни вам, ни нам,

ни Лисе. Даже повредит. Кто сдаст свою агентуру? Вот то-то и оно. Теперь

понимаете, что лишь навредите, а не поможете.

— Но справедливость должна восторжествовать! — с патетикой воскликнул

Бэфросиаст, мысленно усмехаясь.

— Вот и давайте ее восстанавливать. Но в узком кругу, тихо, по-семейному. Я не

враг вам и тем более Лисе. Так же, как и вы, хочу справедливости, но так, чтоб

ее на всех хватило. И никого не покалечило. Согласны?

— Я же сказал — спрашивайте.

— Сначала расскажите, как вы познакомились с агентом Лиса, откуда знаете

Гнездевского? Возникнут вопросы по ходу, я спрошу.

— Хорошо. Мне придется быть откровенным, стесняться нечего: в монахи я не

записывался и обет верности никому не давал… Я был любовником Агнешки

Гнездевской. Пояснить, кто такая?

Полковник, крякнув от неожиданности, отрицательно качнул головой. Заявление

графа многое объясняло, причем с материальной, а не мистической точки зрения,

как пытался это представить Игнат. Многое стало ясно от одной фразы: и

исчезновение Агнешки, жены капитана, которую он объявил убитой, и о его желании

найти Бэфросиаста, графа Рицу, установление слежки за ним, постоянные просьбы о

ликвидации графа под эгидой борьбы с вампиризмом. Черт! Ну, Игнат!

— Насколько я знаю, Агнешка умерла, была даже версия, что убита.

— Спорю, эту версию преподнес вам капитан Гнездевский?

— Хм… Она исчезла без следа.

— Агнешка жива и здорова. Не далее, как год назад, блистала на Венецианском

карнавале. Можете проверить. Ее красота неповторима. Трудно с кем-то спутать или

не заметить столь изумительную, уникальную женщину.

— Значит, вы?

— Если вы видели ее, полковник, то без труда поймете меня. Устоять против чар

этой женщины невозможно. Я не жалею. До сих пор питаю теплые чувства к ней и

нежную память о тех днях. Гнездевский избил ее в ту ночь. Он вообще был

непростительно груб по отношению к жене. Она прибежала ко мне и, естественно, я

не смог не принять участия в судьбе Агнешки. Обязан был помочь. Мы отправились в

Вену, потом — Париж, Верона. Где она сейчас, я не знаю. Мы расстались что-то

около четырех лет назад.

— Если вы говорите правду, Агнешку Гнездевскую будет нетрудно обнаружить. Меня

интересует один факт, граф, и не дает покоя. Год назад, когда вы остановились в

Плазе, из вашего номера изъяли носовой платок со следами крови и установили, что

… вы родились в конце семнадцатого века.

— Вот как? — рассмеялся Рицу. — Кто изъял, разрешите спросить? Агенты

Гнездевского? Можно было не утруждаться, взять биопсию мумии и приписать мне

любой возраст, а также парочку отклонений от нормы в любом направлении. Кстати,

не помню, чтоб у меня шла кровь из носа даже в детстве.

— Вы могли порезаться…

— И применить носовой платок? Увы, я иначе воспитан, полковник. Носовой платок

является именно носовым, а не пальцевым и кровоостанавливающим. Абсурд! И после

оставить его! Какая прелестная выдумка. Порезаться? Ха! Да, будет вам известно,

что я научился общаться с холодным оружием в девятилетнем возрасте. К тому же не

ношу с собой ножей, кортиков и так далее. Смысл? Обороняться мне не от кого,

резать нечего. Я, простите, не повар, не официант, и навыки в приготовлении блюд,

мне без надобности. Порезаться чем-то еще? Чем? Бритвой? Как вы это себе

представляете? Я не настолько виртуозен, и не имею мазохистских наклонностей. Да,

и склерозом не страдаю, увы, полковник. Все мои малейшие раны наперечет. Могу

перечислить. Полгода назад, например…

— Не надо, — махнул рукой Виктор Николаевич и загрустил, искренне жалея, что

Гнездевского уже не достать. Ох, бы он ему устроил! — Так что с Алисой?

— Сами знаете, — хитро улыбнулся граф. Полковник крякнул и мотнул головой,

отводя взгляд. — Ясно, секретные директивы, предписания. Тогда о чем речь? Сами

приставляете ко мне филера, агента Лису, потом даете ей приказ убрать меня. Не

довольны, что я жив?

Горловский скривился: вот значит как? Убить? Притом, что инструкция была четкой

— взять корректно для приватного разговора. Корректно! Значит так, чтоб и голубь,

воркующий у ног дворянина, не заметил, и пылинка на ботинок Рицу не попала.

Доставить бережно, как антиквариат в штаб- квартиру, где гостя будут ждать

полковник и штат специалистов, готовых максимально безболезненно исследовать

мужчину и вынести, наконец, вердикт — нужен он Паранорму или нет. Вампир или

обычный скучающий ловелас.

Чувствовалась заинтересованность капитана в графе Рицу. Настырен был, рапорт за

рапортом строчил полковнику с просьбой о ликвидации Бэфросиаста, как особо

опасного преступника, как нежить. Ну, ясно, сатисфакции хотелось за честь

попранную, жену ворованную, семью разбитую. Рога опять же любого раздражают,

мало скинуть хочется да еще и придавить ими соперника. Но личное дело в

служебное превращать? Пользоваться своим положением и тем марать честь мундира?

Да, придави ты любовника жены по-мужски, один на один!

Н-да, похоже, долго полковник будет вспоминать Гнездевского добрым словом.

Сколько новостей о проверенном человеке, понятном, предсказуемом. А сколько он

еще не знает, честно говоря, стоит ли знать? Не шуточное дело намечается. Если

принять за истину все сказанное Рицу, то получается, нужно не только подноготную

Гнездевского вскрывать, но и всех своих людей проверить и перепроверить, чтоб

еще на один такой сюрприз не напороться. Вот ведь не было печали…

— Я не давал приказа о вашей ликвидации, — заметил, вставая. — Обязательно

проверю все сказанное и после буду рад продолжить разговор.

— Неприятно узнать темную сторону деятельности ваших людей? — прищурился

Бэфросиаст. — Понимаю. Идите, проверяйте. Вас ждут еще более шокирующие

открытия, полковник, поверьте. Все, что я вам сказал, мелочь по сравнению с тем,

что вас ждет впереди.

— Вы знаете что-то еще?

— Знаю, но не стану говорить, иначе вы подумаете, что я блефую или сговорился с

той же Лисой. Поговорите с ней, с вами она будет откровенна, уверен. Покопайтесь

в биографии почившего капитана… Приятного вам дня, — усмехнулся граф, отвесив

насмешливый поклон.

Виктор Николаевич одарил узника укоризненным взглядом и покинул камеру.

Глава 20

Адам стоял над стеклом барокамеры и вглядывался в лицо Алисы. По нему то и дело

пробегала судорога, губы то кривились, то сжимались, ресницы вздрагивали. Сон

явно был неприятен.

Интересно, что ей снится? — подумал профессор и вздохнул: у его внучки Марыси,

такой же беспокойный сон и короткий, как жизнь. Две девочки, такие разные и

такие похожие. Ничего, Бэфросиаст поможет им.

Профессор кивнул сам себе, уверяя, и провел ладонью по стеклу, за которым лежала

бывшая Варн: спи спокойно. Пусть тебе приснится хороший сон, такой же прекрасный,

как будущее, которое обязательно будет много лучше прошлого….

— Пока ты спала, объект исчез! — рявкнул капитан, срывая с девушки одеяло.

Алиса приоткрыла один глаз, сладко зевнула и, как бы невзначай, переворачиваясь,

заехала взбешенному мужчине в пах: остудись.

Игнат охнул, согнувшись, кулаки уперлись в матрац, а взгляд — в лицо припадочной,

и выдал все, что не могли передать слова.

— В переводе на внятный ты хотел бы, чтоб исчезла я, а не клиент.

— Слушай, ты! — зашипел Гнездевский, но не закончил тирады. Лиса резко села и

выдала в лицо солдафона:

— Ты, слушай! Я тебя ни в номер, ни в спальню не приглашала! Отвернись и выйди!

Я не собираюсь одеваться при тебе!

Игнат мог бы, конечно, поставить ее на место, но резон связываться с разбуженной

кошкой, у которой нрав спросонья круче, чем кипяток? Нет, так он не добьется от

нее нужного результата.

`Ничего, согнусь последний раз'.

Капитан развернулся и, кинув:

— Побыстрей натягивай свои тряпки, — вышел, захлопнув дверь спальни.

Алиса, не торопясь, оделась, потянулась, размяла мышцы и выплыла, наконец, к

Гнездевскому. И застыла на пороге комнаты: РД, полный комплект боевого

снаряжения, пакет, из которого выглядывал край защитной куртки, моток веревки,

карабины лежали на диване. Игнат стоял рядом и проверял боекомплект.

— Что это? — ткнула пальцем в нагромождение спецпредметов Алиса. — Очередное

задание? На этот раз горы, судя по альпинистскому снаряжению. Если ты думаешь,

что я куда-то пойду, то глубоко ошибаешься. Больше ни одного задания. Ни единого.

Все, капитан, агент Лиса службу лично Игнату Гнездевскому закончила.

— Куда ты денешься? — отмахнулся Игнат, продолжая осматривать оружие,

перебирать приготовленное.

— Хочешь узнать? — села в кресло девушка.

— Так, благочестивая мадонна, отставить сентенции. Встала и приняла боекомплект,

карту следования и задание!

— Ага, сейчас, ботинки только поглажу и каску отполирую, — усмехнулась Алиса и

потянулась к вазе на столе за фруктами: пора завтракать.

— Ты меня достала, Сталеску, — качнул головой Гнездевский, откинул рожок для

короткоствольного автомата и сложил руки на коленях. — Я тебя под трибунал

отдам.

— За что? За то, что я не желаю множить трупы на твое благо, бравый капитан? -

бросила презрительно. — Хватит меня трибуналом страшить. Смени флешку — заело.

— Ночью пришел приказ от полковника Горловского: найти и ликвидировать графа

Рицу. А ты его упустила, дура!

— Оскорбил, да? — хохотнула девушка, поедая виноград. — Дезу о приказе

Горловского на ходу выдумал или всю ночь мучил зачатки мозга?

Игнат без лишних слов вытащил из внутреннего кармана куртки синий конверт и

выставил его на обозрение Лисе так, чтоб было видно личную печать и роспись

полковника. Девушка посмотрела на него, глянула на вазу и отодвинула ее на место:

есть больше не хотелось. Как и выполнять приказ. Но одно противиться капитану,

другое полковнику. Служить Гнездевскому она не нанималась, а вот от службы

Родине ее не освобождали.

— Что вам этот граф? — качнула головой Лесс, решительно не понимая, за что

нужно лишать жизни неглупого, неплохого, и, в общем-то, приятного во всех

отношениях человека?

— Второй раз повторить?

— Да, не вампир он, Игнат, не вампир! Кому в голову столь бредовая идея пришла?

Обычный аристократ, немного избалованный, изнеженный, но абсолютно вменяемый и

лояльный к власти.

— Влюбилась, кошка? — прищурился мужчина.

— Других версий нет? — скривилась Лиса.

— Нет. По глазам вижу — упырь произвел на тебя неизгладимое впечатление. Чем же

он вас, баб, берет, не поведаешь? Рожей, манерами….

— Вот последнее. В точку. Манеры у него не чета твоим.

— Все?

— Кому как, мне и этого довольно.

— Ну, извини, милочка, меня в высшей военной школе обучали. Для института

благородных детей, голубого колера в крови было недостаточно. Хватит болтать.

Слушай меня и запоминай. Рицу выписался из номера на рассвете. В городе его нет.

Но ни одним транспортом он не воспользовался. Отсюда вывод — ушел в горы. Иначе

ему не выскользнуть, все перекрыто наглухо. Спугнула его?

— Хотела в постель затащить, да он не дался. Девственник, наверное, —

покаялась с ехидством.

Игнат поморщился: резвишься? Давай, перед смертью положено радости вкусить.

— Еще что-нибудь скажешь или разрешишь продолжить?

Девушка милостиво кивнула.

— Спасибо, государыня-матушка.

— Без сарказма, капитан. Не вспугивала я его. Прощупала на предмет…

вампиризма. Бред, доложу, полный. Обычный мужчина. Правда, рангом значительно

выше среднестатистического провинциального мачо. Ни тебе сигареты в зубах, пива

в руке и сальных шуток на закате. Эстет, кстати. Любит классическую музыку.

Поклонник живописи и ценитель красоты…

— Женской?

— А у тебя комплекс рогоносца, капитан. Давно психологам показывался?

— Через тридцать минут тебе выступать в горы. Им расскажешь все достоинства

ублюдка и расспросишь о моем психическом здоровье. Короче: ты должна его найти и

уничтожить любыми средствами. И не забывай, он вампир…

— Да, да, — закивала девушка, не скрывая насмешки.

— Сколько ты будешь охотиться за Рицу, мне без разницы, но пока не принесешь

его голову полковнику, не возвращайся.

— Ничего, если к пенсии явлюсь?

— Пожалуйста. Но если на рассвете пятого дня ты не появишься в заброшенном доме

на хребте, буду считать тебя дезертиром и отменю эвакуацию. Выбирайся, как

знаешь.

`Весело', - прищурилась Лесс.

— Есть еще вариант. Ты упускаешь его второй раз, без разницы, с умыслом или без,

и встаешь к стенке. Ночью, милая, вместо того, чтоб предаваться плотским утехам

с тем же милым графом или спать, как нормальный солдат, ты светилась в секретных

секторах и копала под меня. По всему видать, накопала. На себя. Думаешь, я под

трибунал один пойду? Не-е-ет. Вместе, лапочка. Двадцать два трупа на тебе,

несанкционированные начальством. Мою причастность к ним тебе доказать будет

сложно, а вот мне твою — легко. Все, от первой леди, матери двух детей, до

последнего бизнесмена средней руки, учтены мной, задокументированы. И пойдут

прямиком на стол Горловского. Маму я твою вместе с братиками по ветру развею,

этого и говорить не надо, сама знаешь. Так что…

— Я убью тебя, сволочь, — оскалилась девушка, приготовившись к прыжку.

— Можешь, верю. Но и сама ничего не выиграешь. Давай по-хорошему? Заключим

сделку: ты приносишь мне голову Рицу, пишешь рапорт об увольнении по здоровью,

семейным обстоятельствам — мне без разницы, и катишься домой. Флеш со своими

подвигами забираешь, как приз. Подарю, честно, даже дубля себе не оставлю.

Расходимся и больше не встречаемся. Как?

— Верить тебе, себя не уважать.

— Ладно, что хочешь? Мою голову? Не получится, ты же умная девочка, должна

понимать, что против Гнездевского у тебя лишь ля-ля да пара криминально добытых

даже не фактов, а косяков с моей стороны. И что? Влепят выговор. Переживу. Зато

тебе не жить. Вернее жить долго, долго. А вот родне мало и несчастливо. Хочешь?

Конечно, нет. Да не скрипи ты зубами, лапочка. Облицовку попортишь. Короче,

взяла рюкзак и в горы. Последнее задание. Ради жизни своих близких, дорогих.

Потом расстанемся навеки, всплакнем у трапа.

— Какой ты добрый, — процедила девушка, прикидывая, стоит ли Игната убить

сейчас или все же внять его увещеваниям и решить все миром. Ее устраивал первый

вариант, но приняв второй, потерь будет меньше. Ни тебе разборов с особистами,

ни нервотрепок в связи с расследованием, ни рапортов о направлении на

гражданскую службу. И кто ее отпустит? Повязана кругом. Если и блазнится дом, то

лишь как мираж. Да, нужна она матери на шею со справкой о невменяемости. А под

чистую сразу не спишут — слишком много знает, слишком ценный агент. Капитан…

уйдет один, придет другой. Кто гарантирует, что не такой же? Получается — убить

Гнездевского легко, но проблем от того меньше не станет. Эх, если б не мама…

Плюнула бы Алиса на все. И на приказ, и на СВОН, и на жизнь.

— Карту дай, — буркнула.

— Давно бы так, — хлопнул на диван поверх армейской фляжки карту местности,

ткнул пальцем. — Здесь мы будем тебя ждать. С трофеем. Каждые пятые сутки. Но

не больше трех рейдов с четырех до шести утра. Придешь раньше, задержишься —

дашь пеленг, выйдешь на связь. Рация в кармане рюкзака.

— Вытряхивай. Смотреть буду.

— Прошу, — встал, отошел в сторону, уступая место Алисе. — Синоптики

предсказывают буран через трое суток. Возможно, он затянется на пару дней.

Температура воздуха соответствующая.

— Где кислородная маска?

— Думаешь, Рицу сможет высоко подняться?

— Не исключаю.

— Ладно, тебе видней, — капитан достал телефон из кармана и отзвонился, требуя

доставить кислород в номер.

— Зачем мне мины с СИ-4? — вытащила четыре компашки направленного действия.

— Ты на вампира идешь.

Девушка поморщилась: не надоело Игнату легенду графа повторять? Кого он уверяет

— себя или ее? Похоже — себя. Но лишнюю тяжесть тащить ей.

— Таким количеством взрывчатки горы в песок превратить можно, не то что Рицу

развеять, — решительно отложила две мины.

— Возьми все. Пластида много не бывает, — приказал капитан. Пришлось внять.

— Гранаты еще… Зачем? Я что в зону боевых действий высадку делаю?

— Неизвестно, как Рицу поведет себя…

— Нормально. Мы с ним не ссорились. Врага он во мне не увидел. Значит, близко

подпустит. Есть шанс убрать тихо. Зачем целый арсенал с собой нести? Автомат!

Вместо рекламного щита? Хочешь, чтоб мы с графом войну в горах развязали?

— Хватит болтать. Бери все и не рассуждай. Действия нежить предсказать

невозможно. Что не пригодится — скинешь. А нет, спасибо мне потом скажешь.

— Сейчас говорю, — поджала губы Сталеску.

Тщательно проверила вещи, сложила и кивнула Гнездевскому: готова.

— Пошли. Тебя вывезут из города, доставят до северного подножья хребта. Дальше,

сама. В квадрат эвакуации приди вовремя. Не успеешь на первый `поезд', будешь

еще пять дней в горах сидеть.

— Там вертушка не сядет, воздух разряжен.

— Не твоя забота. Сядет, как миленькая. Думай лучше об объекте и своем

бессрочном отпуске.

— Я о тебе думать буду.

— Не надо. Икота замучает, — заметил Игнат, пропуская девушку из номера вперед

себя.

Пошли третьи сутки бесцельного шатания по пересеченной местности. Именно

бесцельного. Она шагала, куда леший выведет — тепловизор замер, как только Лиса

поднялась выше в горы. Первый день он еще высвечивал неприхотливую живность

склона хребта, но за перевал она, в отличие от девушки, не стремилась. Оно

понятно: внизу тепло, лето. А здесь уже зима: снег, холод. И начальства у

живности нет, по сему сидит мирно в норах, корнеплоды жует, без надобности по

камням не прыгает.

Алиса хмыкнула и остановилась. Надвинула черные очки на лоб и огляделась — серые

острова гранитных глыб, скалы, снег и небо. Какого черта она ищет в этих местах?

Однозначно, не графа Рицу. Чтоб этот изнеженный отпрыск тащил свою задницу по

камням и сугробам вверх, вдаль от цивилизации, нужно как минимум приставить ему

к виску дуло. Но насколько ей известно, подобного не случилось. Смельчаков не

нашлось, наверное. Комплекция у графа видная, не каждый свяжется. Вон и Игнат не

решился, и бойцов поберег, мужчин. А Лису отправил, женщину. Молодец, умный ход.

И вывод из сего один — посетила капитана мысль с агентом расстаться, пришла,

значит, пора разлуки. Не в горах в буран пропадет, так вампир, а по

совместительству, видимо, еще и снежный человек Бэфросиаст Рицу в борьбе за свою

неординарную жизнь и личность положит Алису легким взмахом крыла, длинного клыка

и ногтя. Ну а нет, можно и самому в конечном пункте это сделать. Никого вокруг,

а камень да снег — плохие свидетели. На основе их молчания любую историю

придумать можно. Такому сказочнику как Гнездевский труда не составит.

Только не переоценил бы себя Игнат, — криво усмехнулась своим мыслям Алиса,

надвинула очки на глаза и пошла дальше вверх. Авось, за скалой не графа, так

хомяка какого заплутавшего встретит. Костерок разведут, сухпаек пожуют да о

жизни суетной покалякают. А то все сама с собой. Грустно.

За перевалом — ущелье. Алиса встала на край, огляделась: обходить — не меньше

двенадцати часов тратить, а напрямую — от силы час. Хотя, смысл что в том, что в

другом варианте? Отеля для экстремальных аристократов и мифологических существ

впереди не видно — все тот же пейзаж, что за спиной: острые зубья скал,

ребристые стены гранита, белые пятна снега. И все-таки чутье ее сюда вывело,

значит, нужно идти дальше. В конце концов, в точку эвакуации иначе не попасть. И

предсказанный `сердобольным' капитаном буран пережидать на краю ущелья отчего-то

не хочется.

Вопрос только — отчего? — глянула вниз девушка:

— Ау, граф?

— Ау, ау, а-а-у-у, а-у-у-у… — пронеслось эхом.

— Ага. Наверное, оттого, что я не вампир. Ни тебе бессмертия, ни тебе крыльев.

Сплошная проза жизни, — усмехнулась, снимая с плеча рюкзак. Достала

страховочный трос, пояс, карабины. Прицелилась и кинула веревку с кошкой, метясь

в просвет меж двумя валунами на той стороне. Закрепила второй конец, одела

карабин, постояла, оценивая уровень опасности предстоящего пути.

— Ну, что? С Богом что ли, Сталеску? Хотя какой здесь, к чертям, Бог?

И скользнула по тросу в пропасть.

Крепление намертво заклинило, Алиса остановилась в каких-то десяти метрах от

конечной цели:

— Отлично! — прошипела, вися над пропастью, в позе перевернутой на панцирь

черепахи. Нет, в принципе удобно, безопасно, солнце опять же в лицо светит,

согревая, небо, что хрустальный купол, воздух — сплошной кислород. Виси, радуйся.

Одно смущает — дальнейшие перспективы.

Вряд ли ее здесь найдут. Если только лет через десять парочке чокнутых пикник в

горах устроить не захочется или своновцы тропу прокладывать не начнут. Но Лисе к

тому времени, однозначно, фиолетово на любые маневры будет.

Алиса вновь подергала крепление — ноль. Понятно, что и через час эффект будет

тем же. Если у нее есть этот час — трос-то слабнет, рвется в перемычке. Видимо,

крепление перекусило часть плетения. Значит, решать проблему нужно срочно и

радикальным способом. Ножом и по гландам, в данном случае — тросу.

Девушка прикинула расстояние до стены, оценила свой вес и траекторию полета,

направление и силу ветра: неутешительно. Вес с РД немалый, развернет в полете и

впечатает ее всем боекомплектом прямо в скалу. Мины сдетанируют, и взметнет

Сталеску свою анатомию над ущельем, к удовольствию Гнездевского.

Знатный салют получится. Такого горы никогда не видели.

Только ей-то с фейерверка какая радость?

Значит, рюкзак придется скинуть. Плохо. В нем карта, рация, тепловизор; еда,

вода, снаряжение, не считая оружия: гранат, запасных рожков, обойм, мин,

начиненных пластидом. И все для одного индифферентного дворянина! На бизона она

что ли пошла? Или роту повстанцев?

Ну, Игнат! Еще б кол осиновый дал с фугасным наконечником!

Ладно, что у нас хорошего? Память крепкая. Живучесть повышенная.

Без карты Лиса обойдется — в голове снимок есть. Оружие? Пистолет — два, нож —

складной многофункциональный и боевой, плюс автомат на плече, отдельно от

рюкзака. Еда? Два бульонных кубика, что она автоматически сунула утром в карман,

пакет сухарей и сахар. Не ужин в Парижском ресторане, конечно, но на два дня

пути достаточно — это бы осилить в делах да хлопотах. Спички, зажигалка при себе.

Фляжка на поясе. Личная, с глубоким стаканом-крышкой. В таком и воду вскипятить

не проблема, и суп сварить. Пардон — бульон. Не важно, что во фляжке спирт,

снега вокруг достаточно. Аптечка! Вот ее жалко. С собой минимум, что Сталеску

привыкла держать в нагрудном кармане, для быстрого использования в экстренном

случае. Но придется надеяться и верить, что оного не случиться.

Теперь бы только успеть до взрыва, что произведет упавший рюкзак, закрепиться на

стене.

Алиса сняла два запасных крепления с карабина на поясе и наглухо зафиксировала

оба на тросе выше их злосчастного товарища. Скинула лямку рюкзака с одного плеча.

Подтянулась, крепко перехватывая веревку через крепления одной рукой. Другой,

грозя скинуть тяжелый рюкзак раньше времени, вытащила финку из ножен у ботинка.

Лезвие легко срезало трос. Рука выпрямилась, отправляя в свободное падение РД в

тот момент, когда тело летело в скалу.

Впечаталась Лиса не слабо, хоть и сгруппировалась. Вонзила нож в расщелину меж

камнями, зацепилась ботинками за выступы, намотала веревку на руку и вжалась в

скалу, ожидая взрыва.

Громыхнуло так, что заложило уши. Скалы задрожали, желая стряхнуть гостью,

осыпая камнем, пылью, снегом. И пошла цепная реакция — что впереди, что позади —

страшный грохот обвала: край ущелья, с которого Лиса начала переправу, ушел вниз

вместе со скалой. Приютивший девушку уступ начал оседать, расщелина меж валунами

выпустила кошку. Трос перестал держать, полетел вниз за грузом, срывая с плеча

Лисы автомат, утягивая хозяйку в пропасть. Девушка освободилась от веревки,

отпуская ее на волю вместе с оружием, и повисла на ноже и честном слове. Куда

теперь? Позади — Нагасаки, впереди — Хиросима.

Под ногой обвалился камень, нож стал выходить из проема.

Алиса, морщась от напряжения, полезла вверх, хватаясь скорей за воздух и голый

энтузиазм, чем за вибрирующие вместе со скалой выступы, осыпающиеся камни. Какой-то

миллиметр и доля секунды разминули ее с ухнувшим вниз валуном, что держал когда-то

кошку. Девушку оглушило и осыпало мелкими осколками.

Как Алиса выбралась, и сама не поняла. Не иначе взлетела.

Пробежала по дрожащей поверхности подальше от края пропасти и упала, прикрыв

руками голову и уши. Минут двадцать стоял гул и, наверное, столько же скалы

гоняли его эхо от вершины к вершине. Наконец, все стихло.

Сталеску села, еще не веря, что жива. Стряхнула с волос пыль и песок, вытряхнула

камешки, что попали за ворот куртки. И замерла, не веря своим глазам: взрыв

разгладил местность, как утюг. Он словно произошел не в ущелье, а здесь.

Огромные глыбы лежали поверженными гигантами вместе со своими карликовыми

сородичами, разделяя каменным барханом две впадины: прямо и недалеко слева.

Открылся шикарный обзор.

Странно только, что не сошла лавина. Впрочем, с нее станется, пожалует еще.

Лучше и не поминать…

Девушка поднялась и пристально оглядела окрестности, прикидывая свои шансы и

возможности. Взгляд зацепил что-то странное в низине слева. Рука автоматически

пошла к биноклю, висящему через плечо до взрыва, и Сталеску с удивлением

обнаружила его на месте. Надо же, выжил!

Приложила окуляры к глазам, вглядываясь в заинтересовавшую ее точку. На человека

похоже. Наладила фокусировку. Так и есть! Кого-то придавило камнями — ногу видно.

Еще один труп молитвами Сталеску появился.

`Все, хватит', - подумала, убирая бинокль за спину: `Подвергать свою жизнь

опасности, чтоб забрать чужую. Во имя чего?! Спокойного сна граждан? Так он и

так спокоен, в неведении'. А у нее уже бессонница. Рота мертвецов во сне ее ждет,

в небеса зовет.

`К Гнездевскому, ребята, двигайте. Я выхожу из игры', - пошагала по камням вниз,

к несчастному, попавшему в обвал. Может, жив еще? Она сможет помочь? И тогда

ряды погибших от ее руки не пополнятся, и пусть капля благодати — спасения, во

имя жизни, а не смерти, но упадет на душу, исцеляя застаревшие язвы цинизма и

зла.

`Не мое это, не мое — убивать', - думала, бредя по камням. Ее шатало от

усталости и пережитого напряжения и отчего-то слезились глаза. Может, пыль

попала? А может… осколочек той жизни, что она не планировала забирать, да

забрала?

Человека было отчетливо видно. Лиса могла сказать, что он точно был брюнетом,

носил обувь 42 размера и делал наращивание ногтей в том салоне, что и искомый

граф Рицу. Более ничего. Потому что из-под гранитных глыб были видны лишь

верхняя часть головы: лоб, волосы; да две части тела — кисть руки и нога.

Хорошая могила, — оценила Лиса и потянулась за фляжкой: надо бы помянуть

невинноубиенного, раба Божьего… Как его звали? Неважно. Противно, что еще один

на ее совести.

Сталеску поморщилась, отворачиваясь. Сняла стакан с фляжки, открутила крышку с

горлышка… и замерла, почувствовав чей-то взгляд. Мертвец жив? Ага, и смотрит

сквозь камни на своего убийцу.

Девушка вскинула взгляд и… встретилась с глазами графа. Бэфросиаст лежал прямо

перед ней, напротив убитого. Левое плечо и грудь придавлены валуном, тело

наполовину засыпано камнями. То, что мужчина жив — чудо. А жив точно: смотрит на

девушку, моргает, щурится. Зрачки огромные, над бровью кровоподтек, у угла губ —

кровь, щека вспорота. Вряд ли это осколки — края слишком ровные. Такую рану либо

нож нанести мог, либо ногти. И ясно, не его.

Взгляд Лисы переместила на виднеющуюся из завала руку неизвестного.

— Неплохо вы пообщались, — усмехнулась с пониманием и приложилась к горлышку.

Спирт обжег горло, перехватил дыхание, тем привел в чувство. Эмоции уступили

место разумному расчету. Девушка села на камень и задумчиво уставилась на

Бэфросиаста: подойти и добить его не составит труда. Потом в бодром темпе дойти

до домика, вернуться домой и написать рапорт об отставке. И жить, как обычный

человек…

Как тварь!

Жить и помнить о каждом убитом, о каждом неправильно прожитом дне, о каждом

проступке, преступлении против себя и других. Прикрывать бунтующую совесть

службой Отечеству, приказами, что не обсуждают.

Но ей не давали приказа добивать раненого!

Лиса посмотрела на Бэфросиаста. Тот по-прежнему не сводил с нее глаз и будто

напряженно ждал чего-то: губы сжаты, взгляд острый, не столько настороженный,

сколько — изучающий. Ни страха в нем, ни мольбы.

Этот человек должен поставить точку в ее карьере? Послужить путевкой в гребанную

жизнь обывателя? И преследовать ее до самой смерти, выжигая этим взглядом душу?

Зато все довольны: капитан в экстазе, начальство удовлетворено, родные Алисы

прикрыты, в восторге от ее возвращения в лоно семьи.

К черту! — скрипнула зубами.

Встала и медленно подошла к графу, еще надеясь убедить себя, что нужно следовать

приказу, думать о собственной выгоде. Но как найти доводы, если не хочется знать

их в принципе? Все противится малейшему `за', выдавая в ответ двадцать яростных

`нет'. Просто так, без логики и фактов, на одних эмоциях и велениях души.

Бэф молча смотрел на нее снизу вверх. Скажи он хоть слово за это время, издай

хоть звук, и возможно, Лиса бы не думала, не мучалась выбором — пристрелила бы и

пошла вниз, к пункту эвакуации, уверяя себя, что избавила объект от мучений, а

себя от неприятностей. Но мужчина вел себя, как боец, воин, достойный уважения.

Нет, не поднимется рука убить его. Не настолько еще Алиса опустилась.

Девушка нагнулась к графу и приложила горлышко фляжки к его окровавленным губам:

— Глотни. Легче станет.

Тот мотнул головой.

— Как хочешь, — села рядом, закрывая фляжку и оглядывая завал. Вытащить

Бэфросиаста можно, но, учитывая вес валуна и количество камней, засыпавших тело,

повреждения мужчина получил серьезные, как бы и не смертельные. Тревожить лишний

раз его не стоит. Похоже, шок у графа. А молчит — силы экономит. Разумно.

Девушка прикрепила фляжку к поясу и вытащила из нагрудного кармана шприц-тюбики.

Всего три — взвесила в руке, пытаясь взглядом оценить, насколько Рицу нуждается

в противошоковой терапии и наркотике. Очень нуждается. Лучше, конечно, сразу два

поставить, но тогда останется один. Ни о чем. К утру, максимально протянув время,

она использует и его, к вечеру следующего дня граф просто умрет от боли. О том

же, чтоб поставить раненого в домик за два дня, успев к назначенному сроку, не

может быть и речи. Вес, разница комплекций, количество повреждений, дорога,

погодные условия. Эх, была бы аптечка.

— Ладно, придумаем что-нибудь, — попыталась бодро улыбнуться Бэфросиасту

девушка, засовывая обратно в карман два тюбика. — Одно плохо — большой ты

больно. Тяжелый.

Сняла зубами колпачок с иглы и вколола лекарство в предплечье графа. Тот

вздрогнул, непонимающе уставился на нее.

— Сейчас завал разбирать начну, поймешь. Шок у вас, ваша светлость. Думать не

пытайтесь. Бесполезно, — отвлекая раненного, принялась болтать, убирая мелкие

камни с тела. — Лежите и наслаждайтесь. Вот… вижу, что наиважнейшая часть

вашей анатомии не пострадала. Ушибы — ерунда. Эх, граф, в таких брючках вам бы

на светский раут, а не в горы. Что вас сюда понесло? Дружок здесь обосновался?

Монах? В ближайшей пещере скит организовал? Позвал примкнуть к нему, а вы не

вняли и получили по знатной физиономии. Права? Ногти у вас с ним, один в один,

как у братьев-близнецов. Зачем такие длинные, острые. Удобно, да? Холодное

оружие носить с собой не надо, нарываясь на посты правопорядка. Но неудобно,

жуть. Сама знаю. Как-то наращивала. Больше суток не выдержала, сломала все.

— Эпатаж, — тихо сказал мужчина.

— Да? Надо же. Заняться вам от скуки, видимо, нечем. Эпатаж! А то вы бы без

ногтей неприметны, — освободила торс мужчины от обломков и замерла. От края

тазовой кости до подреберья через живот, тянулись две кровавых полосы. Раны были

с ровными краями, но довольно глубокими и грязными, что грозило осложнением

состояния. А если еще присовокупить ушиб брюшины, что имеет место быть, учитывая

нагромождение камней, что Лиса убрала, то становится ясно — эпатировать граф

будет не долго — агонировать может начать прямо сейчас. Хуже всего, что не

исключены обширные повреждения с внутренним кровотечением. Недаром мужчина

бледен, молчалив, холоден на ощупь. В шоке. Похоже, сепсис, как следствие, не

заставит себя ждать, но до него еще нужно дожить. И это, учитывая, что на груди

и плече графа все еще лежит валун. — Да-а-а… так о чем мы? Ага… Рубашечку-то

где брали? Не иначе на распродаже, по-дешевке тысячи за три евро. Огорчу вас.

Она пришла в негодность. Лохмотья, сир.

Лиса убрала, насколько было возможно, мелкие камешки из ран, очистила посеченную,

оцарапанную кожу от пыли и попыталась осторожно ощупать позвоночник, грудную

клетку, исключив переломы, пальпировать внутренние органы. Печень вроде цела,

как и селезенка, без дополнительных обследований не скажешь точно. По лицу

раненного тоже не определишь — смотрит граф, молчит, и словно ничего не

чувствует. Не удивляет в общем-то — наркотик действует — взгляд сонный стал,

туманный.

— Только не спать, — приказала Лиса. — Валун начну убирать. Напрягись и

отодвинься, хорошо? Голову береги. Сможешь?

Мужчина прикрыл веки — смогу.

— Тогда сосредоточься, — попросила, прилаживаясь к камню. — Тяжелый…

И начала толкать, приподнимая:

— Голову!… Рука!

Лиса не сдержала тяжесть, выронила глыбу и покатилась за ней, шлепнувшись на

острые камни. Оглянулась в ужасе — неужели не успел Бэф увернуться?

Нет, молодец, переместился. Кисть все-таки повреждена, сбита на пальцах и

внешней стороне. Ерунда, более серьезная причина для печали есть.

Девушка с трудом поднялась, сделала пару шагов к мужчине, и буквально рухнула

рядом с ним на россыпь камней. Он вопросительно прищурился:

— Извини, денек хлопотный, вот и заносит немного. Ладно, грузоподъемником

поработала, теперь врачом буду… Ты как? Вид у тебя хреновый, честно скажу…

Мужчина вдруг улыбнулся. Взгляд потеплел.

— А-а, на меня намекаешь? Мол, глянь на себя сначала, да? — и засмеялась.

Легла на каменную насыпь, в небо уставилась. Вроде нечему радоваться, а хорошо

на душе. — Парадокс! Не обращай внимания, ваше сиятельство, эйфория от

усталости, пройдет. Сейчас, полежу пару минут…

И смолкла, почувствовав, как холодная рука графа накрыла ее ладонь и тихонько

сжала:

— Спасибо… — прошелестело еле слышно. Алиса покосилась на мужчину: тот сонно

хлопнул ресницами и заснул.

— Вот и славно, — не стала терять время. Села, принялась осматривать раны,

убирая ткань с тела. Скверно: грудь деформирована, плечо тоже. Переломы, причем

множественные и тяжелые. Странно, что дыхание у мужчины ровное. По всем

признакам должен развиться пневмоторакс. Еще один парадокс. Оставим, пусть

Паранорм головоломками и артефактами занимается. Она уже пас.

Алиса скинула куртку и сняла с себя рубашку, майку. Подумала и одела рубашку

обратно, на голое тело: холодно. Топлес с раненым по горам — эпатаж покруче

ногтей графа. Майка пойдет на повязки. На куртке потащит графа, чтоб и ему тепло,

и ей удобно. Чем же тогда грудь и плечо раненного зафиксировать?

Лиса покосилась на придавленное тело товарища Рицу.

— Извини, родной, придется тебе нудистом стать, — шагнула к убитому.

Завал разобрать дело не хитрое, особенно имея опыт. Другое плохо — только часть

разобрала, ясно стало — незачем дальше работать — месиво под камнями. Из

пригодного лишь брючины от колен. Ладно — дело нехитрое. Срезала ткань. Постояла

над убитым и не сдержала любопытства: кто же такой? Начала убирать камни с

головы. Один, второй. А смотреть-то и нечего. Нет лица, головы. Смятка. Кусок

гранитной скалы углом вошел в шею, расчленив тело, перемолов кости черепа.

Вгрызся в ключицы, грудину. Остался от человека скальп да светлая память.

— Не повезло, — закидала камнями мертвого обратно и принялась за живого.

Очистила раны, промыла спиртом, закрыла лоскутами майки, закрепила пластырем.

Крепко прижала поврежденную руку к груди и зафиксировала тканью, в один рукав

сунула здоровую руку графа, другой подтянула и скрепила вместе с полой, где

перемотав веревками из майки, где пластырем. Получился полукокон от шеи до… ну,

да.

Не эстетично, но надежно. И тепло. Ему. Своя рубашка хоть и на подкладке, да не

греет.

Теперь как это все тащить?

На камнях не растут деревья, но зато на них растет мох. А под снегом — травинки,

былинки. А во фляжке есть спирт. Что еще нужно для счастья?

Лиса устроила привал, как только начало темнеть. Разбила импровизированный

лагерь в закутке меж двух скал. Развела костер, растопила снег в стакане,

растворила в нем сахар. Раненый проснется, нужно будет напоить. Сама бы не

отказалась, да Бэфросиасту важней. И поежилась, попыталась согреть руки над

затухающим костерком. Ветер крепчал, становился все более холодным,

пронизывающим. Камни слабо защищали от его порывов. Плохо, к утру и Лиса

окоченеет, не то что раненый, который, в отличие от нее, гимнастикой заняться не

сможет, чтоб разогреться. `Н-да, придется посягнуть на честь графа и подвергнуть

испытанию его целомудренность', - подумала девушка и посмотрела на мужчину. В

отблеске костра его лицо казалось маской закаленного воина. Глаза все портили,

смягчали выражение.

— Проснулись? Самое время — ночь на дворе, — усмехнулась Лесс. Граф изучающее

воззрился на нее. — Пытаетесь сообразить, что здесь делаете? То же, что и я:

вкушаете прелести единения с природой.

Ответила Лиса, приближаясь к больному со стаканом:

— Ужин при свечах, сир.

— Шутите? — он явно ничего не понимал. Пытался оглядеться, сесть.

— Тс-с! — придавила его рукой девушка, усаживаясь рядом. — Как единственный

местный врач заявляю, что двигаться вам, больной, строжайше воспрещено. У вас

переломы, Бэфросиаст, тяжелые. Чудо, что осколки ребер не проткнули легкие.

Поэтому давайте не будем искушать судьбу и добавлять себе впечатлений.

Попытаемся добраться до больницы без дополнительных ранений. Для этого вам

придется положиться на меня — слушаться. Для начала, лежите спокойно, хорошо?

Мужчина нахмурился, разглядывая девушку, как привидение — с любопытством,

удивлением и долей растерянности. Видимо до него еще слабо доходит — решила Лесс.

Приподняла ему голову и поднесла к губам стакан:

— Пейте. Ваше лекарство, граф.

Рицу выпил, не спуская с девушки глаз.

— Сахар? — облизнул губы, не веря, что не ошибся

— Точно. Ожидали стрихнин? Извините, закончился.

Бэф улыбнулся, глаза загадочно блеснули:

— У вас острый язычок.

— А еще холодная голова, чистые руки и горячее сердце. Правда я бы поспорила со

всеми тезисами разом, — пробубнила себе под нос. И спросила: как вы себя

чувствуете, граф?

— Сносно, — и прищурился, обвел встревоженным взглядом окрестности, опять

попытался подняться. — Где Юзифас?

— Ваш друг-отшельник? Я поняла, что Боливар двоих не вынесет. Поэтому вы здесь,

а он там.

— Нужно вернуться, — попытался встать.

— Да, что вы такой неугомонный?! — силой уложила его обратно девушка и

выпалила в лицо. — Он мертв.

Зрачки Бэф расширились:

— Уверены?

— На 90 процентов.

— То есть?

Лесс вздохнула:

— Скальп, кисть руки и нога целы, значит — возможно, живы. Остальное — нет.

Омлет из органики. Огорчила? Сами настойчиво спрашивали. Кстати, дружок у вас

странный, граф. Не имела чести знать его при жизни и все же хочу заметить, что

характер был у него скверный, неуживчивый. Так что, если хотите скорбеть,

пожалуйста, но сначала к себе прислушайтесь и подумайте, отчего у вас щека болит

и живот.

Граф притронулся к лицу здоровой рукой, провел пальцами по ране и хмуро

посмотрел на девушку:

— Пустяк.

— Да. Здесь. А ниже — нет. Вилами махались?

— В смысле?

— Так, — хмыкнула Лиса и принялась ощупывать ноги мужчины. Граф дернулся,

попытался отстраниться. Приподнялся на здоровой руке с удивленным возгласом:

— Что вы делаете?

Лиса прыснула от смеха, глядя на его физиономию, но массировать ступни и голени

не перестала:

— А вы как думаете?

— Прекратите, — неуверенно просипел мужчина, чувствуя, что руки девушки уже

скользят по бедрам.

— Вы холодны, как лед. Хотите умереть от переохлаждения? Я не посягаю на вашу

честь, граф, а разминаю мышцы. Так что не ведите себя, как юная девственница.

Лягте и успокойтесь.

Мужчина растерянно хлопнул ресницами и чуть осел, прислонившись головой к скале,

чтоб лучше было видно Лесс:

— Вы… Постойте, вы спасаете меня?

— Пытаюсь. Процент счастливой вероятности довольно высок. Если вы не станете

мне мешать.

— Мешать? Вам? В моем спасении?

Бэфросиаст словно не верил собственным словам. Произнес и замер с хмурой,

растерянной физиономией, вперив взгляд в небо. Оно, видимо, подтвердить

услышанное не взялось, и мужчина вздохнул:

— Ничего не понимаю.

— В голове туман, да?

— Откуда вы знаете? — насторожился тот.

— Шаманка, — не сдержала смеха девушка. — Милый граф…

— Можно просто Бэф…

— Ну, что вы, как можно? Только после массажа. Так вот не о титуле, а о тумане

в голове. Ваша светлость была изрядно придавлена местным сообществом гранита,

плюс близкое общение с незабвенным другом придало вашему путешествию

романтический колорит болевого шока, от коего пришлось спасать вашу неординарную

личность весьма ординарным способом — наркотиком. Видимо, вы относитесь к рангу

разумных, и сей дивный лекарственный препарат не употребляете, посему и малая

его доза сработала, как лопата по голове. Извините, некогда было спрашивать вашу

медицинскую карту. В следующий раз обязуюсь ее проштудировать прежде, чем

прописать вам инъекции.

— Вы поставили мне наркотик?! — возмутился мужчина.

— Одна инъекция не окажет патологического воздействия на ваш организм, а

позитивное уже оказала — вы живы. И явно идете на поправку — раздражаться начали.

Хороший прогностический признак.

Граф вздохнул и закрыл глаза, ткнувшись лбом в камень:

— Вы хулиганка.

— Спасибо. Это вместо: благодарю за спасение? И все из-за укола? Вот подождите,

начнутся боли, сами повтора просить станете.

— Увольте.

— Вы очень неприятный больной, так мы с вами не поладим, — с укором заметила

Лиса.

— А надо?

— Странный вопрос. Обычно хорошие отношения не мешают общению, наоборот,

особенно в обстановке обособленности и отдаленности от людей и цивилизации.

Вполне возможно, что мы зависли здесь надолго. Буран приближается. Идти в такую

погоду смысла нет. Будем пережидать здесь. Хотелось бы с толком. Когда все

закончится, спустимся вниз. Вас эвакуируют в больницу, где, так и быть, я вас

навещу. Тогда вы скажете мне все, что думаете, в самых резких выражениях

— Нет, — прозвучало мягко и даже нежно. Глаза мужчины загадочно блеснули.

— Что — нет? — растерялась девушка.

— Нет — отрицание возможной резкости по отношению к вам, Лесс. Мое отрицание

рождено и еще одним чувством — непониманием. Зачем вы тащите меня вниз? Куда

именно? Почему? Зачем вам это?

— Неужели не ясно? Нужно было бросить вас под завалом? Оставить умирать?

— Вам проще умереть со мной? Я не против, если вы оставите миссию по моему

спасению и начнете спасать себя, умирать не придется.

— Так, ясно, — поджала губы Лесс. — Началось: брось меня! Спасай гаубицу!

Обсудим этот вариант внизу, когда в вертушку сядем. А сейчас — спать. Устала я.

Помогла мужчине лечь нормально и пристроилась к нему, положив голову на плечо:

— Обнимите меня.

— Как? — граф явно был шокирован.

— Крепко! — рявкнула Лиса. Мужчина вздрогнул и отстранился, чтоб взглянуть в

лицо девушки:

— И что хотите? — посмотрела та ему в глаза. — Инструкцию по объятьям?

— Нет, — прошептал растерянно, вернулся на место и несмело положил ладонь

девушке на плечо. И, кажется, перестал дышать. Лиса начала злиться, чувствуя как

холод пробирается в основание ее костного скелета. Рука графа не грела.

Черт! Неужели нельзя вести себя, как нормальный самец? Чему их только в

благородных семействах учат?

Интересно, если она сейчас снимет с себя рубашку, граф рухнет в обморок или

просто лишится дара речи?

Кто бы мог подумать, что столь знатный ловелас — такой робкий и нерешительный!

Наверняка не одному капитану рога навесил. И не скромничал. А сейчас что?

Приступ хороших манер? Или красть не у кого, значит не интересно? А может,

импотенция от шока образовалась?

— Интервью для порножурнала, граф, — повернула к нему лицо. — Вы когда-нибудь

спали с женщиной?

— Простите?

Тьфу, ты! Может, тоже девственницу изобразить? И мужественно замерзнуть под

стягом неприкосновенности? Ха!

— Короче, так, граф, официально объявляю вас своим мужем на время совместного

путешествия до конечного пункта.

— Э-э-э…

Хоть бы пошевелился!

— Ладно, — окончательно разозлилась Лиса. Поднялась и принялась расстегивать

рубашку — к черту этикет, воспитание, титулы! — Ночью в горах до минус двадцати

пяти, минимум. Холод я с детства не люблю. Если мы замерзнем здесь, храня

верность иллюзиям, легче не им, ни нам не станет. Посему вам придется изобразить

пылкого любовника, а я, так и быть, побуду Мессалиной. Если у вас есть другие

предложения, как согреться, предлагайте сейчас, пока моя нервная система не

начала танцевать румбу от переохлаждения!

— Мне не холодно, — хрипло заметил Бэф, не сводя взгляда с девушки.

— А мне — да. Так что, прошу прощения, но мне придется вас изнасиловать.

Конечно, максимально бережно, учитывая степень ваших повреждений. И скорей всего

не один раз. Но вашей невесте мы об этом не скажем. Будем считать измену

необходимостью.

— У меня нет невесты.

— Подружка, любовницы. Какая разница? Постарайтесь проявить активность, граф, —

склонилась над ним, осторожно проникая рукой под одежду.

Бэф замер:

— Вы серьезно? — прошептал.

— Представляете — да. Если вы замерзнете, на меня будут странно смотреть. В

экстремальных ситуациях, подобных нашей, женщина служит незаменимым

обогревателем. Цинично? Но факт. Рядом с нами невозможно замерзнуть. Разве вы не

знаете про эксперименты наци? Еще в Великую Отечественную войну они скидывали

военнопленных в холодную воду при морозе до тридцати градусов. И те, кого потом

грела женщина, выживали.

— Вы опять спасаете меня? — ладонь графа накрыла руку Лисы, готовую проникнуть

под пояс брюк.

— Себя. Хобби у меня такое. Если я вам настолько неприятна, закройте глаза и

представьте, что вас развлекает любая другая красавица. Какие вам женщины по

вкусу: брюнетки, блондинки? Длинноногие, широкобедрые?

— Ваш шепот похож на шипение, — улыбнулся мужчина. — Вы неподражаемы в роли

соблазнительницы.

— Смеетесь? — выдернула руку из его ладони. — Хорошо. Пара часов и мы начнем

клацать челюстями. Под столь приятную мелодию занятия любовью пройдут активнее.

— Ложитесь спать, Лесс. Я не дам вам замерзнуть. Но для этого не обязательно

отдаваться мне, — заметил серьезно, подтягивая ее к себе одной рукой.

Девушка легла на его плечо, решив поверить, и не разочаровалась. Мужчина больше

не изображал истукана. И оказался более умелым и опытным, чем Лиса представляла

себе. Ласки графа не убаюкивали, наоборот, возбуждали настолько, что спать не

представлялось возможным. Сталеску стало не просто тепло — жарко. Вновь обуяло

желание изнасиловать Рицу, но уже из вредности, в отместку за то, что

переусердствовал.

— Странный ты человек: то лежишь, как дрова, сосновым лесом озонируешь, то

увлекаешься настолько, что Казанова бы застрелился, узнай про такого искусного

соперника. Он, милый, с тобой и рядом не стоял, — сказала в лицо графу. Бэф

улыбнулся и, зарывшись пальцами в волосах Лесс, прошептал:

— Ты удивительная женщина. Твоя духовная красота гармонична физической.

— Еще один шаг по стезе обольщения?

— Как тебе угодно.

Лесс вздохнула: у него даже голос возбуждает!

Да к черту разговоры!

Потянулась к нему, желая поцеловать, и тут же была откинута в сторону:

— Нет!

Как это понимать? — хлопнула ресницами, поднимаясь:

— Не любишь целоваться?

— С тобой — нет.

— А-а-а, ну, извини, — отвернулась, скрывая обиду. Она, конечно, не считала

себя мисс Вселенная, но что настолько некрасива, понятия не имела. Ни один

мужчина еще не позволял себе подобной откровенности. Неприятно, но как говорят —

на вкус и цвет приказа нет.

Принялась застегивать рубашку: обогреватель, кажется, сломался. Придется искать

другое топливо. А надо бы поспать. Очень. А то глаза слипаются. Завтра еще

топать и топать, с балластом килограмм на сто. Далеко она уйдет невыспавшаяся,

голодная, замерзшая…

Рука мужчины притянула ее к себе:

— Спи, — прижал Лесс спиной к своему здоровому боку.

Девушка хотела напомнить, что именно это и пыталась сделать, но не стала. Просто

закрыла глаза и отключилась.

Первое, что она увидела, проснувшись — руку со скрюченными, застывшими пальцами

и инеем на длинных ногтях.

Девушку подбросило: Бэф умер! Замерз ночью! Лесс приложила ладонь к его сонной

артерии, склонилась к самым губам, прислушиваясь, приглядываясь: ноль! Ни

дыхания, ни пульса, ни реакции!

Принялась тормошить мужчину, растирать лицо, шею. Бэф поморщился, отворачиваясь,

но глаза не открыл. Лиса облегченно вздохнула и огляделась: по камням стелилась

поземка, падал мелкий снег, температура воздуха значительно понизилась.

— Ладно, супермен, ждать пока нас заметет, не будем. Разотру тебя спиртом и

вперед. Так что умереть и не мечтай. Не дам, — заявила скорей себе, чем спящему

графу, и встала.

К обеду начался снегопад. Огромные хлопья снега летели и летели, попадали за

ворот, таяли на лице и волосах, липли к рубахе. Но хуже всего, что снег заметал

Бэфросиаста. Приходилось то и дело останавливаться, стряхивать снег с его волос,

растирать лицо, массировать руку и ноги. С замиранием сердца прислушиваться к

дыханию, вглядываться в лицо, слушать пульс. А еще уговаривать себя сделать шаг,

поспешить и, возможно, успеть к точке, где ее будут ждать уже завтра. Если она

успеет, Бэфросиаст точно будет жить.

Лиса в очередной раз растерла лицо мужчины, достала из кармана куртки пакет с

сухарями, и опустилась на валун, рядом с инертным телом. Задумчиво посмотрела в

небо, прикидывая, как долго будет тянуться снежная карусель.

Сунула в рот сухарь, набрав в пригоршню снега, принялась есть, оценивая

дальнейшие варианты своих действий: останавливаться глупо, хотя шансов успеть к

вертушке в назначенный срок никаких. Учитывая скорость пути, даже с одним

единственным привалом на ночь, и без пурги, и по прямой, идти еще двое суток.

Так стоит ли напрягаться, мокнуть, мерзнуть? Она уже выбилась из сил, и Бэф

нужно срочно растормошить, напоить горячим чаем, накормить. Ледяной уже. Так она

ему не поможет.

Но опять же, если прошагать еще пару километров, то можно спрятаться в скалах,

найти хорошее пристанище для остановки. Ниже больше растительности, возможно,

травы больше, значит костер жарче.

Решено она идет дальше, пока не найдет оптимально подходящий приют.

Лиса дожевала второй сухарь, свернула пакет, чтоб остальные не промокли, сунула

его в нагрудный карман и решительно поднялась. Потом пожалуется своему отражению

в зеркале какого-нибудь люкс-номера на превратности пройденного маршрута. На то,

как ей, бедненькой, было плохо: холодно, голодно и тяжело. И выпьет за то

бутылку Кинзмараули, закусит килограммом отбивных из молочного поросенка…

Потом, сейчас некогда.

Лучше места для стоянки нельзя было придумать: две скалы почти вплотную друг к

дружке, углом. Рядом вертикальная плита, упирающаяся в отвесную платформу скалы,

образующую навес. И сугробы почти по верхушку.

Мини — люкс горного отеля. Комнатка для VIP- персон. Мха вокруг богато.

Наверняка и трава под снегом имеется.

Лиса завезла раненого под навес, стараясь не повредить естественную стену из

снега и тем самым не расширить проход для холода и стылого ветра.

Дальше дело техники: набрать мха, развести костер, нагреть воды.

Еще б рубашку просушить, да не высушить. Проще снять и поставить в угол, авось,

растает при всеобщем потеплении. Туда же бы и брюки, носки, ботинки. Да, что

мечтать? Мокни, мокни, лисий хвост…

Все-таки она сняла рубаху, когда разгорелся костер, кинула на камни, чтоб хоть

немного прогрелась ткань, и пошла на улицу растираться снегом — болеть ей нельзя,

значит, нужно согреться.

Когда она вернулась, граф уже не спал. Сидел, прислонившись к камню, и пытался

распутать повязки, стягивающие вторую руку. Увидев полуобнаженную девушку, он

замер с веревкой в зубах. Лесс окинула его придирчивым взглядом, нашла мужчину,

не похожим на умирающего, и, повернувшись к нему спиной, начала натягивать

рубаху:

— Чем вам помешала повязка?

— Трудно назвать повязкой нагромождение узлов и пластыря.

— Извините, аптечку взять забыла. А еще чистые простыни, белье, камин, кресла.

Свечи и канделябры, — заметила сухо. Кинула в стакан с закипевшей водой кусочек

сахара и понесла его графу. — Пейте.

— Зачем? — уставился исподлобья.

— Сахар вкуснее веревок.

— Возможно. Но мне не нравится быть связанным.

— Вчера вы не возражали.

— Вчера прошло.

— Сегодня тоже закончится. Наступит завтра, в котором вам придется выбираться

самостоятельно. Если перестанете меня слушать.

— Шантаж?

— Ультиматум.

Бэф думал полминуты. Перестал распутывать повязку и взял стакан:

— А вы?

— Стакан один. Чем быстрей вы освободите его, тем быстрей я смогу вскипятить

воду себе.

Мужчина принялся пить, а Лиса достала два сухаря.

— Возьмите к чаю, — протянула.

— Спасибо, сыт.

— Упрямитесь? — прищурилась недовольно. Насильно вложила в руку сухари, забрав

пустой стакан, и ушла к костру. Бэф покрутил в руке хлебные кубики и принялся их

грызть с самым несчастным видом.

— Представьте, что это форель. В конце концов, в этом мире все иллюзия. Но с

ней легче проглатывать несъедобное. Хотите еще чаю?

Бэф отрицательно качнул головой и, прислонившись затылком к стене, уставился на

девушку, изучающе щурясь. Вид у него был угрюмый и недовольный.

` Да и пусть', - подумала Алиса. У нее тоже настроение отвратительное. Самое

время сцепиться и поссориться, вымещая друг на друге усталость от `вчера' и

страх за `завтра', преодоленные трудности и мысли о тех, что еще предстоит

преодолеть, а дальше по списку — неудобство, холод, голод, боль. Вот только

нервозность графа будет понятна и простительна, а ее стервозность неуместна.

Должен же хоть один держать себя в руках? Естественно, этот человек — она.

Наиболее уравновешенная, привыкшая к трудностям и осознающая, что причин для

паники нет.

Вода в стакане вскипела в полной тишине. Лесс не спеша принялась пить кипяток,

грея руки о железо, придерживая стакан коленями. Смотрела на огонь, млея пусть

от небольшого, но тепла, душевного удовлетворения. Вода закончилась слишком

быстро. Лиса поставила новую порцию снега на огонь, и пока он таял, терла плечи,

сонно хлопая ресницами. Спать нельзя. Пока нельзя. Тело еще не согрелось и

клонит в сон не от тепла — от холода. Значит, заснуть равно умереть.

— Вы тоже? — раздался вкрадчивый голос.

— Что — тоже? — нахмурилась Алиса, стряхивая оцепенение. Воззрилась на

Бэфросиаста.

— Иллюзия.

— А-а. Нет. Я одно из ее осколков, — подкинула мох в огонь.

— Как вы оказались одна, в горах, Лесс? Помнится, вы неплохо отдыхали в

комфортабельном номере гостиницы.

— Как и вы. Все относительно.

— И жизнь?

— И жизнь.

— Ваша?

— Любая.

— Тогда что для вас незыблемо? Ради чего вы рискуете собой?

— В чем вы усмотрели риск? В этом? — обвела рукой убогость пристанища. —

Экстрим. Каждый получает адреналин тем способом, каким ему больше нравится.

— Хотите сказать, что вы по собственному почину двинули в горы на поиски

приключений? Поэтому вас будут ждать в условленном месте? — с насмешкой в

голосе спросил мужчина.

— Что вы хотите, граф? — вздохнула Лиса. — Чтоб я открыла вам великую

государственную тайну? Увы, без санкции свыше не могу. О моей профессии вы

осведомлены, голову вам при обвале не повредило, так что додумайте сами.

— В том-то и дело, что додумал. Мне кажется это дикостью. Особенно неприятно,

что вы тащите меня на себе, кормите, когда сами ничего не едите, поите чаем с

сахаром, а сами пьете пустую воду.

— Не люблю сладкое.

— Да? Я понял еще в гостинице, когда вы заказали пирожное.

— Для вас.

— Конечно.

— Вы раздражены.

— А казалось бы, повода нет, — бросил с сарказмом.

— Нет. Все правильно, нормально. Я знаю, что делаю. Меня учили выживать в любых

условиях, в пустыне, джунглях. А вас — нет.

— Вам нравится так жить?

— По другому пока не умею. Вот доведу вас, сдам врачам и буду учиться, — голос

Лесс звучал глухо от усталости. Но не это раздражало Бэф — спокойствие девушки,

окутанное печалью. Он явственно ощущал ее терпкий запах, с горчинкой

обреченности, и злился, не понимая, как можно соединять обреченность и

спокойствие?

— Вас ждут без меня, — заявил резким тоном.

— Ничего страшного. Места хватит.

— У стенки?

— О чем вы? — равнодушно посмотрела на него Алиса.

— О приказе, что вы не выполнили. Вас же за мной послали. И не с миссией

спасения.

— У вас горячка.

— Если бы. Не лгите, Лесс. Скажите мне лучше, вы сами выбрали профессию солдата

или кто-то помог?

— Что-то, — поджала губы Лиса.

— Да. Как всегда. Обстоятельства, выхода нет. Единственный — прыгнуть с моста.

— Отчего? Ни с какого моста я не прыгала.

— Еще предстоит.

— Вы оракул?

— Да, если хотите.

— Не хочу, перестаньте разговаривать со мной в таком тоне. Вам бы допросы вести.

— Значит, вы знаете, каким тоном ведут допросы, — тихо протянул мужчина.

— Перестаньте, Бэфросиаст, — поморщилась девушка. — У вас болит рука и грудь?

Поэтому раздражены? Хотите, поставлю укол. Ампулы еще есть.

— Благодарю, надобности нет.

— Тогда давайте устраиваться на ночлег. Если буран стихнет, придется идти без

остановок и очень быстро, чтоб успеть…

— Не получится. Вы очень устали, Лесс. Голодны. Я не настолько окреп, чтоб

помочь вам.

— Хотя бы не мешайте.

— Вы упрямы настолько, что мне трудно подобрать сравнение, — качнул головой

Бэф и принялся вновь развязывать путы. Лесс хмыкнула — и кто бы говорил про

упрямство. Да, пусть его. Все равно нужно снять повязку, посмотреть раны,

растереть графа спиртом. Иначе к утру опять напугает ее окостеневшей конечностью.

Девушка встала и пошла к Бэфросиасту, помогать. Сняв все тряпье, Лиса

внимательно оглядела повреждения и удовлетворенно улыбнулась. Отек спал, и

покореженная грудь не устрашала. Деформация стала не так заметна, как на руке. И

мышцы, вернувшиеся в нормальное состояние, привлекали взгляд.

— У вас явно сломана ключица, предплечье и запястье. Про ребра молчу, —

качнула головой, стряхивая наваждение. Достала фляжку со спиртом и, открутив

крышку, налила немного на грудь. Принялась растирать, очень ласково, осторожно,

любуясь красивым телом, нежной кожей. — А вы в прекрасной форме, граф.

Тренажерные залы, класс фехтования?

— А вы дрожите.

— Что? — очнулась девушка, уставилась на мужчину. Зрачки Бэфросиаста

завораживали. В груди Лесс дрогнуло: почему она собственно должна мерзнуть,

когда рядом такой мужчина? Дрожать от холода, а не от страсти? Ну, уж увольте.

Хватит минуэтов, пора, наконец, согреться и нормально поспать.

Лиса принялась раздеваться, мысленно умоляя графа молчать.

Тот действительно не произнес и слова. Молча следил за ней взглядом и спросил

лишь, когда Лесс легла рядом и принялась ласково освобождать его тело от одежды:

— Ты действительно этого хочешь?

Алиса закатила глаза к навесу над головой: и он еще спрашивает!

— Да, очень. Можно без поцелуев. И, пожалуйста, не задавайте больше вопросов.

— Хорошо, если ты ответишь на последний, главный: ты знаешь, кто я?

Лесс вздохнула и посмотрела ему в глаза:

— Какая разница кто ты, кто я? Здесь. Сейчас, — прошептала тихо. — Сколько

людей, столько версий. Каждый думает о другом то, что ему хочется, нравится. Но

разве от этого страдает истина? Кем бы ты ни был там, за гранью снегов и горных

кряжей, здесь ты мой любимый. Я хочу тебя.

Алиса и сама не знала, сказала ли она правду или солгала. Но граф поверил и

больше не задавал вопросов.

Лесс спала на его груди, утомленная ласками, согревшаяся жаром страсти. А Бэф не

спал. Слушал ее дыхание, сливающееся с воем ветра и буйством пурги за стенами их

пристанища, и пытался понять, что с ним происходит.

Почему он не бросает девушку и не уходит в сторону от человеческой тропы, что

ведет его в ненужном направлении. Конечно, он еще недостаточно окреп, но вполне

в состоянии справиться с перелетом до пещер Варн, святилища, убежища для

нуждающихся в отдыхе. Проспал бы там пару суток и восстановился. Девушка в

одиночку пошла бы быстрей, не терпела столько неудобств. Оптимально верное

решение для обеих сторон. Возможно, он бы так и сделал, если б не масса опасений

не за себя, а за Лесс. Непонятных, непривычных. Какое ему дело, дойдет ли она до

своих? Какая ему разница, умрет в пути или выживет? Холодно ей или тепло, удобно

или нет?

Граф вздохнул: увы, разница есть и потому оптимальный выход неприемлем для него.

Нет, дело не в том, что в ответ на поступок девушки, не бросившей его, он должен

ответить тем же. Никому он ничего не должен, тем более человеку. Он не гнал Лесс

в горы, не просил устраивать ученья в ущелье, не просил спасать и тащить по

снегу, кормить, поить, ухаживать. Любить. Но в том-то и дело, что она не

спрашивала разрешения, не просила помощи или утешения, не думала о благодарности.

Она вообще ничего не просила, она лишь давала. И не было фальши в ее словах,

взглядах, поступках, и ее любовь, что разбудила его сердце, была, возможно, еще

не осознана Лесс, но уже имела место быть и связывала ответным чувством. Таким

же робким и пугливым, как первые рассветные лучи, но уже четким и ясным —

рассвету быть.

Когда это случилось, как? В ту первую встречу? Сейчас ли? Что растревожило его

сердце, привлекло, околдовало настолько, что он готов следовать за человеческой

женщиной вопреки логике и рассудку. Его враг стал ближе, чем друг.

Бэф покосился на девушку — нет, она никогда не была его врагом, хотя наверняка

знает, кто он. И уверен, послана убить его, и тем не менее — спасла. Конечно, он

бы справился без нее, но она-то этого не знала, судя по тому, как вела себя.

Бэф вздохнул: головоломка. А ведь логика человеческих поступков всегда была ясна

и понятна ему, примитивна до смешного. Что же случилось теперь? Любовь туманит

разум, запирает рассудок на ключ эмоций? В чем же механизм любви? Впрочем,

любовь ли? Возможно, привязанность, благодарность, чувство родства, возникшее

абсолютно естественным образом — одиночеством, трудностями пути. Никого вокруг,

ничего, только он и она.

В этом ответ?

Тогда как, чем объяснить его нежелание расстаться с ней? Идти дальше делить все

тяготы перехода, понимая, что легко может обойтись без экстрима? Что данное

поведение абсурдно по сути своей. Ведь впереди девушку, возможно, ждут, а его,

точно нет, более того, если увидят, попытаются захватить, будут неприятности,

стычка…

А неприятности у Лесс крупные. Она солдат, проигнорировавший приказ.

Почему она не выполнила предписание? Ведь это было так просто: подойти и пустить

пулю в лоб Бэфросиаста, пока тот не мог защититься. Он четко видел, что именно

это она и хочет сделать.

Нет, она начала разгребать завал, освобождать раненного, перевязывать, ставить

обезболивающее. Спасать, рискуя собой, поставив на карту свою короткую жизнь,

карьеру ради иного существа.

Глупость или благородство двигало этой женщиной?

А что двигает им, заставляет греть ее бренное тело, оставаться рядом и

наслаждаться запахом ее волос, сонным дыханием, тихим биением сердца, близостью?

Стоит ли вообще во всем этом разбираться? Может быть, завтра наваждение пройдет.

Он забудет Лесс, как она забудет его. В памяти останется лишь легкая досада на

мимолетность чувств, картинки унылого пейзажа, разбавленные ее лицом, фигурой,

взглядами, ароматом искренней доброты мыслей.

Ноздри Бэф дрогнули, почувствовав знакомый запах родича, губы недовольно

скривились: кто смеет тревожить его?

Бэф осторожно, чтоб не потревожить сон Лесс, высвободился из ее объятий, тепло

укутал курткой и вышел на улицу. Так и есть: на верхушке валуна сидел Урва.

— Не помешал? — улыбнулся заискивающе.

— Что ты здесь делаешь?

— Бураном занесло. Решил прогуляться, пока ты задерживаешься, кругозор

расширить. Увидел девчонку, кинувшую рюкзак в ущелье, потом услышал твой крик…

Было очень красиво, Бэф. Сначала огромный столб огня пошел вверх из ущелья,

грозя сожрать альпинистку, потом начали складываться скалы. Спорю, ты не ожидал,

что твой крик произведет столь масштабный обвал? Девчонка испортила финал вашей

встречи с Юзифасом. Если б ей не вздумалось устроить погром, тебя бы не

придавило.

— Внушительная речь, Урва. Хочешь сказать, что следишь за нами с того момента,

как мы встретились с Лесс?

— О, ее зовут Лесс? Прости, Бэф, следил. Мне она показалась опасной. Человеку

нельзя верить. Тем более человеку, в сумке которого минимум вещей, максимум

взрывчатки.

— Улетай. Еще раз узнаю, что ты следишь за мной, накажу.

— Что ты, Бэф, — натурально оскорбился Варн. — И в мыслях не было следить за

тобой. Говорю же — только за ней. Но сейчас вижу, ваши отношения… хи-хи…

Короче, ситуация под контролем. Мешать не буду. Ты голоден? У меня есть, что

предложить для уважаемого мной вожака…. А Юэифас чудо, как хорош. Омлет. Как

ты его поймал?

Бэф прищурился на наглеца:

— Он занял удачное для меня положение. Встал под отвесную скалу. Я удовлетворил

твое любопытство?

— А?… Да.

— Тогда до свидания.

— Еще один вопрос, если позволишь: как долго планируешь развлекаться? Я к тому,

что место негостеприимное, игрушка, хоть и занимательная, но неподходящая.

Девочка — солдатик, а пистолетики у нее всамделишные.

— Тебе ответить или сам ответ придумаешь? — предостерегающе прошипел вожак.

— Сам, — тут же все понял Урва и выставил ладони, успокаивая Бэф. — Не смею

тебя больше задерживать. Уже исчез, — взлетев, растворился в ночи.

`Хитрец и проныра', - качнул головой Бэф и вернулся к Лесс.

Два дня, что они провели вместе в замкнутом пространстве, по милости непогоды,

настолько сблизили их, что Бэф больше не сомневался в правильности своего

решения остаться с Лесс до конца пути.

Девушка заинтриговала его. Ее оптимизм и вера в то, что все будет хорошо, при

том, что это самое `все' на данный момент хуже некуда, поражала и заражала.

Нежная забота, рождала еще большую нежность. Остроумные шутки и смех, ответное

веселье. Кто кого развлекал и отвлекал от плохих мыслей, Бэф не понял, но

проникся. И принял Лесс безоговорочно, доверял, как, пожалуй, не доверял и

сородичам. Легкомысленность? Но как приятно чувствовать себя безрассудным,

пылким любовником, а не обремененным властью и долгом вожаком. Не кормить ложью,

не вкушать ее в ответ. Быть откровенным, открытым и получить в дар туже

откровенность и доверие.

- `Мне нравится, что вы больны не мной, мне нравится, что я больна не вами, что

никогда тяжелый шар земной не уплывет под нашими ногами. Мне нравиться, что

можно быть смешной, распущенной и не играть словами, и не краснеть удушливой

волной, слегка соприкоснувшись рукавами', - продекламировала Лесс утром

третьего дня, собираясь в путь. Она натягивала ботинки, шепча себе под нос

строчки стихотворения, а Бэф внимательно слушал, придерживая девушку за плечи.

Она повернулась, и с легкой печалью, глядя в глаза мужчины, закончила. — `Спасибо

вам и сердцем, и душой за то, что вы меня — не зная сами — так любите, за мой

ночной покой, за редкость встреч закатными часами, за наши не гулянья под луной,

за солнце не у нас над головами. За то, что вы, увы, больны не мной, за то, что

я, увы, больна не вами… Пойдем? Пара дней и будем дома.

— Надоел тебе?

— Нет. Но нужно двигаться. Организм не железный. Ему топливо требуется,

прозаическое. Любовь на завтрак и ужин…

— Утомила?

— Больного. Которому можно поставить памятник за геройский подвиг, но

желательно, при жизни.

Девушка встала, расстегнула ремень, перекинула через плечо бинокль и подняла

куртку:

— Одевайся, Бэфросиаст. Буран кончился, но магнолии еще не цветут.

Спорить граф не стал, накинул куртку на плечи и под видом тяжелобольного припал

к девушке, укутывая ее своей рукой и курткой. Хитрости Лесс не заметила.

Они с затаенным сожалением, одним на двоих, покинули пристанище и двинулись в

путь. Дорога через снежные заносы и каменные уступы была нелегкой, и ближе к

обеду Бэф понял, что переоценил свои силы и недооценил мужество маленькой

женщины.

Варн сел на занесенный снегом камень, припав спиной к валуну:

— Извините, Лесс, мне нужно минут десять, если вас не затруднит.

— Конечно, отдыхайте. Спешить некуда. Мы в любом случае успеваем, — села рядом,

заботливо укутывая его курткой. Было видно, что и она не прочь отдохнуть.

— Вы совершенно выбились из сил. Просто невероятно, как вы смогли прошагать

столько километров и тащить такого здоровяка, как я.

— Не такая я хрупкая, как вам кажется. Тем более, что сейчас-то вспоминать?

Самое трудное позади, теперь ты на ногах. И если не трудно, перестань выкать,

напрягает.

— Трудно, но постараюсь.

— Воспитание.

— Нет, уважение.

— Польщена, — с непонятным сарказмом заметила Лесс. — Осталось добавить, что

ты будешь помнить меня всю жизнь, и благодарность твоя не будет иметь границ.

Разумных, конечно. Цену назовешь, да? Повесишь два кило лапши о тех светлых

часах, что мы провели вместе в райских кущах снежного бурана…

— Что на тебя нашло? — спросил тихо Бэф, притягивая девушку к себе. — Ты чем-то

огорчена?

Он еще спрашивает! Да. Да! — хотелось крикнуть ему в лицо. А смысл? Бэф ни в чем

ни виноват. Это она недооценила свое сердце и третий раз наступила на грабли.

Игорь — детство. Игнат — скорее увлечение. Этих двух просто забыть, потому что

легко возненавидеть. Бэф же другой и словно не от мира сего. С ним Лесс

чувствовала себя свободной, действительно любимой. С ним она общалась как сама с

собой, без оглядки открывая каждый уголок своей души. Глупость? Недальновидность?

Да. Но такая приятная, что сил нет противиться. Давно она не чувствовала себя

просто женщиной, человеком. Не марионеткой, не средством, не оружием — живым

человеком, со своими пусть тривиальными страхами, желаниями, мнениями. И он

понимал ее, принимал, какой есть, и казалось, привязался к ней, нуждался не как

в сиделке, а как в любимой. И так хотелось верить вопреки всем доводам и

запретам в бесконечность этих отношений и даже мечтать о совместном будущем, в

котором оба не мыслят и дня друг без друга.

Очередная иллюзия? Пусть. Но именно ее Лесс особенно жаль.

— Извини, расклеилась я что-то.

— Устала.

— Да, — вздохнула тяжело. — В детство вернулась, где веры — море, а угол

реального взгляда на жизнь — нулевой.

— Лесс, ты можешь выйти из игры?

— В смысле?

— Уйти совсем, сейчас, со мной.

Девушка внимательно посмотрела на мужчину и невесело хмыкнув, отвернулась, пряча

горечь, появившуюся в глазах:

— Спасибо, конечно… Огромное спасибо, Бэф, но `я живу, как кукушка в часах,

заведут, и кукую, знаешь, долю такую, и врагу, пожелать не могу'.

— Знаю. Вырваться трудно…

— Почти невозможно.

— Я могу помочь. Серьезно, Лесс.

Лиса покосилась на него:

— Верю, но попытаюсь сама разобраться.

— Хочешь, подстрахую?

— Нет, — качнула головой. — Не лезь к СВОН, опасно. Ты не понимаешь, что он,

лезвия миксера, перемелет в фарш не заметишь.

— У тебя будут неприятности. Из-за меня.

— Ах, сколько печали в голосе! — делано рассмеялась девушка. Толкнула Бэф в

плечо. — Перестань. Кстати, хочешь забавный случай расскажу? Был у нас один

курсант по фамилии Перестань. Казусов с ним приключалось, немеряно. То и дело в

истории попадал…

— Представляю, но знать не хочу, — угрюмо буркнул Варн, поглядывая в сторону.

Чуял опасность впереди, знал о ней, но не знал, что предпринять. Нахмурился,

повернувшись к Лесс. — Тебе не страшно?

— От чего? — насторожилась — странный вопрос.

— Не от чего, за себя. Я ведь знаю, Лесс, зачем ты здесь. Не думала, что

впереди ожидает? Не боишься каверзы?

— От своих? Нет. Дома, может быть, здесь нет, — улыбнулась щедро. А сама

подумала — больно ты проницательный.

— Что предпримешь?

— Бэф, давай оставим этот разговор? Неприятно, не к месту. Я взрослая девочка,

привыкла сама думать. Делать, решать. И в помощи не нуждаюсь. Не порти

настроение. То, что будет, будет завтра. Сегодня хочется прожить сегодня.

Бэф внимательно посмотрел на девушку и, притянув к себе крепко, обнял, припал

губами к виску, лбу, щекам. Он готов был зацеловать Лесс, остаться здесь сейчас,

сегодня, навсегда. И никаких `завтра', где опасность и разлука.

— Э-э, граф, мы так не договаривались, — вывернулась Лесс, смеясь, из его

объятий. — Смотрю, вы уже отдохнули, раз на подвиги потянуло? Тогда вперед, к

вечернему пристанищу, с ночным призом.

— Ты не приз, ты дар…

— О-о! Это любовь! — хохотнула девушка, вставая. — Придется поспешить. А то

через пару дней в тишине и забвении вы мне предложение сделаете, сгорая от

страсти. А я ответ еще не придумала, представляете?

Не сделаю, — поднялся Бэфросиаст, с легким укором поглядывая на развеселившуюся

девушку: Не могу.

Через два дня они прибыли на место. Засели метрах в тридцати от покосившейся

хижины.

Лиса пристально оглядывала периметр, прилегающий к домику на склоне. Все чисто,

ни единого признака присутствия живых душ, будь то человек или птица. Но все

равно подходить к нему девушка не хотела — не верила она Игнату и все. С него

станется группу зачистки послать или заминировать подходы к дому, или… Миллион

всяческих `или' всегда есть в арсенале любого спеца.

Девушка осела на каменистую россыпь у ограды и покосилась на Бэфросиаста:

— Здесь подождем, ага?

Каменный загон то ли для овец, то ли обозначение границы огорода, рассыпался еще,

наверное, лет цать назад. Груды камня с двух сторон, с одной, остатки былой

роскоши, а где расположились путешественники, сохранился довольно хорошо, даже в

высоту. Время лишь осыпало кое-где кладку да образовало небольшие уступы —

бойницы.

Стратегически приятно. Правда, спина голая — оценила Лесс, разглядывая местность

в бинокль.

— Не веришь ты своим, — тихо заметил Бэф, внимательно поглядывая на девушку.

Та лишь нахмурилась: проницательность графа сейчас была не нужна, даже неприятна.

Хватит ей волнений и забот, ему они ни к чему.

— Не всем, — бросила, разворачиваясь с биноклем к проему в каменной стене.

Вновь внимательно оглядела каждый уступ, каждую травинку вокруг покосившегося

домика. Судя по состоянию окружающей среды — сюда и горные козы лет десять не

заглядывали. Вот только не успокаивает этот факт и все.

Лиса со вздохом села обратно, прислонившись спиной к стене и покосилась на

мужчину: ничего, держится. Бэф полулежал, облокотившись головой о стену, и

смотрел на девушку, не сводя глаз.

— Ты как? — спросила, чтоб занять паузу.

— Хорошо. Не беспокойся за меня.

— Я за себя беспокоюсь.

— Я так и подумал, — улыбнулся мужчина. Лиса поморщилась: мысли он ее читает,

что ли?

— Серьезно. Домой хочу. Замерзла до костного мозга. К чертям горы. Не нравится

мне их климат, суров зело. Да и тебе обморозиться только не хватало. Ты потерпи,

вертушка придет, в больницу доставят, там сестрички, уход, переливание сделают,

залатают. Будешь прыгать, как кузнечик.

— Это вряд ли, если ты Гнездевского ждешь.

Лиса прищурилась, насторожившись:

— С чего взял? И чем тебе пане Гнездевский не по сердцу?

— Тем же, что и тебе. Подлый он человек, Лесс.

— Кто б говорил, — хмыкнула та. — Увел у него жену и ожидал лояльности с его

стороны? Такое бывает? Агнешку я, кстати, видела — красивая, — поморщилась,

представляя, как выглядит сейчас сама — примерно, как стелька в туфельке

чаровницы.

— Ты много красивей, Нэш.

— Да, понятно. Та уже в отставке, я в фаворе. Только не обольщайся, в ЗАГС мы

не пойдем, я со СВОН обручена, — развернулась опять к проему, принялась на

третий раз осматриваться и услышала:

— У нас ничего не было с Нэш и быть не могло.

— Расскажи это капитану. Поверит — твое счастье.

Бэф словно не услышал ее ремарки.

— Нэш хотела покончить с жизнью и прыгнула с моста в реку. Я случайно увидел,

пролетая мимо. Перехватил ее у воды, отнес на берег.

— Пролетал? Дельтопланерист? Странное у вас хобби, граф.

— Я Варн, Лесс, — прозвучало это так, словно являлось бо-ольшим секретом,

строжайшей тайной. Девушка заинтересованно покосилась на мужчину:

— Что за Варн?

— Я не человек, Лесс.

— Н-да? — задумчиво прищурилась Лиса. Осела со вздохом рядом с Бэф и взяла его

за руку, успокаивая. — Ты, главное, не переживай — все будет хорошо. Варн ты

или еще кто, позже разберемся, как только выберемся. У тебя шок от кровопотери,

боли, но организм крепкий, выкарабкаешься.

Мужчина улыбнулся ей и провел пальцами по щеке девушки:

— Холодная… Ты совсем замерзла.

— Ерунда…

— Послушай меня, Лесс — уходи. У тебя есть шанс выбраться одной, со мной — нет.

За меня не беспокойся — я в порядке. Почти здоров. Уйдешь ты, смогу уйти и я.

— Угу, — потрогала его лоб девушка: не горячка ли у милого? Нет, холодный. —

С такими ранами и здоров? Мишени после плановых стрельб тоже почти целы.

— Я серьезно. Ты и сама понимаешь, что лучше не геройствовать. Капитан не тот

человек, что возьмет на себя миссию по моему спасению. Уверен, ты не случайно

оказалась в горах. Он послал. Убить. Да, Лесс, я понял это, как только увидел

тебя… Так что ты хочешь? Вертушку? Ты не хуже меня понимаешь: ее может не быть,

а если будет, то наверняка с отрядом ликвидации, чтоб зачистить следы. Стоило

меня сюда тащить?

— Перестань говорить ерунду, — рассердилась Лесс на то, что он озвучил ее

мысли. — Ты сильный человек, мужчина. Всю дорогу держался мужественно и вот на

финише раскис. Как это понимать? Соберись…

— Ты не понимаешь, с кем имеешь дело…

— Опять о Гнездевском? Понимаю, даже больше, чем ты думаешь. Но сейчас важен не

он, а ты. Тебе нужен врач, срочно. И плевать мне на все остальное…

— Лесс, послушай меня — уходи. Никого не жди, спускайся. Сил у тебя хватит.

Дома доложишь, что задание выполнила, убрала графа Рицу…

— Но он воскрес…

— Я не могу умереть в принципе. Я Варн!

— Слышала. Не знаю, о чем идет речь, но от таких ран, как у тебя, может умереть

и зулус, и Кощей Бессмертный.

— Я не человек, — Бэф сел и уставился в зрачки девушки, внушая.

— Не пытайся. Внушение на меня не действуют. Гипнотизер ты так себе.

— Я умею летать, Лесс. Ты уйдешь, я улечу.

— Как птица? — озорно сверкнув глазами, спросила та. — Что ж раньше не улетел?

— Бросив тебя?

— А почему — нет? Варна с возу, хлопот меньше. Тащить тебя не пришлось бы.

— Извини. Мне стало лучше лишь сегодня утром. Переоценил свои силы.

— Заметила, — скептически усмехнулась девушка.

— Вы называете нас вампирами.

Алиса замерла: серьезный тон мужчины ей категорически не понравился. Как и

честный взгляд карих глаз. Она думала минуту и невесело хмыкнула:

— Не поверишь, но мне по большому счету все равно, кто ты. Главное, что я

смогла помочь хоть одному живому существу. Не хочу я больше убивать, не могу и

не буду. Плевать мне, вампир ты, человек, ангел или сам Сатана. Устала я

забирать жизни. Если разобраться, то и сама давно являюсь вурдалаком, нежитью

почище любой мифической нечисти. Так что не смущайся от того — кто ты, суть дела

не меняется. Либо вместе, либо никак.

Бэф странно посмотрел на нее. В его зрачках словно вспыхнул огонь.

— Шокировала?

Бэф нахмурился:

— Нет. Я пытаюсь понять — кто ты? — прошептал еле слышно. Сердце в груди

дрогнуло в который раз за эти дни. Тук, тук, — пошло тепло по венам, вскрывая

вековую корку льда. — Понимаешь ли, что ты делаешь? На что идешь и ради кого?

— На что? Не выполнила приказ и слава Богу. Впервые на сердце легко…

Последствия? Не из таких передряг выходила, так что не переживай, моя мигрень

тебя не коснется, — Алиса нахмурилась, представляя, что ее ждет впереди и не

почувствовала и грамма сожаления о свершенном, капли страха перед будущим. —

Вампир ты или Варн — частности, не имеющие значения. По мне, так в тебе

человеческого больше, чем в иных людях. Гнездевский вампиром себя не считает, но

на деле упырь почище любого Дракулы. Ты даже нахамить-то толком не можешь, —

Сталеску качнулась к Бэфросиасту, нежно провела по его щеке. — Ты более достоин

жизни, чем любой из нас. И будешь жить, я тебе говорю.

Бэфросиаст зажмурился — как больно и сладко… Он встретил человека, способного

понять иное существо, принять безоговорочно, таким, как есть, пойти ради него на

крупные неприятности. `Рисковать единственной, короткой, как выстрел, жизнью

ради бессмертного. Глупое или благородное сердце способно на такой поступок'? -

спросил себя в который раз.

— Не хочу, чтоб у тебя было плохо из-за меня, — заметил тихо с нескрываемой

тревогой. Притянул Лису к себе, прижал, вглядываясь в уставшее лицо. Девушка

подмигнула ему:

— Нонсенс. Мне было хорошо с тобой. Из-за тебя я вновь почувствовала себя

человеком, а не зверем. И плата за то, мизерная. Успокойся, особых неприятностей

не будет. Выговор, разжалование, максимум. Пусть. Мне все равно не нравились

лейтенантские лычки. Хочешь, подарю их тебе, на память?

Отодвинулась от мужчины, скривилась, поглядывая в свинцовое небо над головой:

— Бред какой… Лычки и человеческая жизнь. Мир сошел с ума, если ценит первое

больше, чем второе.

— Жизнь Варн, — уточнил Бэф. — Иного существа, что с точки зрения некоторых,

покушается на территорию человека.

— А вы покушаетесь?

— Нет. Но мы есть. Это уже угроза, пусть и гипотетическая. Человек желает

царствовать в природе, над ней. Единолично. Закон гармонии не ведом властолюбцам.

— Постой, мумифицированные трупы ваших рук дело?

— Изгоев, — прищурился Бэфросиаст. — Была стычка меж кланами, серьезные

распри. Количество изгоев увеличилось. Они живут по законам дикой природы, на

одних инстинктах. Поэтому и нападали на людей. Но распри закончились, мы

выловили основную массу дикарей. Теперь они не угрожают ни вам, ни нам.

— Почти как борьба с преступностью.

— Так и есть. Как среди вас случаются невменяемые, так и среди нас.

Лесс внимательно посмотрела на мужчину:

— Ты серьезно — вампир?

— Варн. Вампиры — ваш `дружеский' шарж на нас…

— Не помешаю? — раздался насмешливый голос. Лиса дернулась на звук и замерла:

прямо перед ними на останках каменой ограды стоял Гнездевский и щурил довольный

глаз, сжимая в руке пистолет. Слева от него находился Марк, справа Густав. Оба

из группы Гнездевского, его приближенные. Короткие стволы их автоматов смотрели

на гостей, не оставляя сомнений: эвакуация из заданного квадрата пройдет по

боевому варианту. Грузом-200.

— Доболтались… — протянула девушка, медленно поднимаясь с земли. Рука пошла

к пистолету за поясом. Капитан еле заметно качнул головой и чуть повернул ствол

пистолета, направив его на Лису. Ясно: одно движение, и первая пуля — ее.

Девушка замерла. Пару секунд, что они с капитаном смотрели друг на друга,

объяснили происходящее, подтверждая худшие опасения Алисы:

— Значит, вертушки не будет.

— Умница. Как знал, что ты его притащишь, — качнул Игнат пистолетом в сторону

поднимающегося с пожухлой, побитой инеем травы Бэфросиаста. Помолчал, окидывая

придирчивым взглядом две застывшие у каменной ограды фигурки, поморщился: можно,

конечно, обоих в расход. Жаль девчонку терять. Ах, мастерица…Ладно, потерпит

он ее еще немного. На кукане компромата та сильно не дернется.

— Уговорила. За ценный трофей полагается не менее ценный приз. Спускайся вниз.

Прямо на север. Там Чиж с вертушкой. Иди, — кивнул милостиво.

— Одна не пойду, графу нужна помощь, — упрямо заявила Лесс.

Игнат покосился на нее: отупела что ли Лиса в этих горах? Не поняла, что ей шанс

дают?

Да не похоже по взгляду.

— Я сам ему помощь окажу, профессиональную, — бросил предостерегающе. Взгляд

подстегивал: или уходишь сейчас или…

— Уходи, — приказал Рицу девушке, в упор глядя на Гнездевского.

Она и секунды не думала: вытащила пистолет и сложила руки, копируя позу капитана:

давай свое `или', милый. Посмотрим, кто кого.

Игнат оценил силы и понял что она не оставляет ему выбора: чтоб убрать

Бэфросаста, ему сначала придется убрать Лису. Что несмотря на явный перевес сил

и более выгодную позицию — не легко.

`Ладно, мое дело — предложить, твое дело — отказаться', - криво усмехнулся

капитан.

— Уходи, — процедил Бэф, готовый взмыть вверх, как только девушка покинет

опасную зону. Но та лишь улыбнулась:

— Мы уйдем вместе.

— Дура ты, Лиса. Жила б еще да жила, — вздохнул Игнат.

То, что случилось дальше, Бэфросиаст не только не ожидал, не мог и предположить.

Он понимал, что Гнездевский будет стрелять на поражение, но в него, иное

существо, обидчика, вампира! Это было бы понятно, даже оправдано…

Но они стреляли в Лесс.

Девушка пихнула Бэф, подталкивая к стене:

— Укройся!!

Но тот, впервые столкнувшись со столь вопиющей низостью, просто окаменел на

минуту, еще не веря собственным глазам, не принимая происходящего. Рядом

пролетали пули, но он не слышал их шальную песню, он видел лишь равнодушные лица

людей, стреляющих в свою, в такого же, как они — человека, товарища.

Может, они не видят в кого палят? — шагнул навстречу смертельным зарядам Бэф: я

здесь! Стреляйте в меня!

— Куда?!! Уходи!! — крикнула Лесс, прикрывая его слева. Выстрел и Марка

отшвырнуло в сторону. Автомат выпал из перебитой руки. Еще — Порт упал, получив

сквозное ранение в плечо. По виску Гнездевского чиркнуло, предупреждая — не

высовывайся. Тот откинул пистолет, снял с плеча автомат и приказал бойцам:

— Стрелять на поражение! Снимите эту суку!

Секундная передышка, за которую Лесс пыталась вновь выпихнуть Бэф с поля боя за

камни, в безопасность, закончилась. Рицу схватил девушку, приготовившись

взлететь вместе с ней и скрыться от нелюдей. Но Лесс не поняла, что он хочет, и

вывернулась, разозлившись, что тот не только не уходит, так еще и мешает ей. В

этот момент раздались две синхронные автоматные очереди: Порт и Игнат больше не

миндальничали. Марк не внял предупреждению девушки, поднял оружие и с левой руки

выпустил весь рожок в тело обидчицы, посмевшей его ранить,

Лесс прошило насквозь от груди до ног. Она не успела даже понять, что произошло,

как упала на камни. Пожухлая трава, осколки гранита — последнее, что она увидела.

Бэф страшно закричал, увидев, как забилось в конвульсиях тело любимой под градом

пуль, упало, заливая кровью землю.

Его голос контузил бойцов, лишил их сознания, снес кладку, за которой они

прятались, разметал человечков по земле, засыпав камнями безвольные тела. За

спиной Бэф рухнул домик, до которого никто из них так и не дошел.

Глава 21

В кабинет без стука вошел зам Горловского подполковник Щербинин. Замер с

каменным лицом у стола, вперил тяжелый взгляд в лицо полковника.

— Что, Клим Витальевич, проснулась Сталеску? — покосился на него Виктор

Николаевич, оторвавшись от документов.

— Нет.

— Поэтому голос неласков?

Щербинин молча положил перед ним файл с бумагами:

— Плохо дело, Виктор Николаевич.

Горловский настороженно оглядел зама и раскрыл папку. Пяти минут ознакомления с

фактами, что предоставил ему Клим, было достаточно, чтоб понять: поводов для

печали действительно более, чем достаточно.

— Вот стервец! — выдохнул полковник, отодвигая бумаги, и задумчиво погладил

бритый затылок.

— Это лишь верхушка, что мы смогли пока обнаружить. Работа продолжается.

Горловский поморщился и махнул рукой:

— Садись, не маячь передо мной, — забарабанил пальцами по столешнице,

обдумывая прочитанное. — Значит, сомнений нет: Гнездевский устроил под

прикрытием спецотдела контору по ликвидации неугодных кому-то граждан.

Киллерскую сеть организовал, бизнесмен твою!…

— Увы.

- `Увы'! Почему нам стало это известно только сейчас?! Когда он взял первый

заказ, кто заказчик?

— Проверяем. Сеть большая. За сутки всю систему не вскрыть. Много лет работал.

На данный момент известно точно, что кроме Лисы Гнездевский использовал и многих

других из своего взвода. Вслепую. Агенты получали задание от вашего имени,

понятия не имея, что вы не в курсе…

— Как же просмотрели-то мы его, а? Столько лет служил. Деньги на жизнях делал!

Щербинин пожал плечами и принялся изучать перстень на своем пальце.

— Всех допросили?

— Пока двенадцать человек. Еще один факт, Виктор Николаевич, вы знаете, что за

последний год из группы капитана бесследно исчезло пятеро бойцов, не вернулись с

задания. Так вот среди них была агент Далила. Незадолго до своего исчезновения

она разговаривала с агентом Лука, говорила, что скоро станет очень богатой и

подаст в отставку. Намекала, что открыла один секрет и предлагала Луке

присоединиться к ней. Дословно: `капитан использовал всех нас, пора и нам

использовать его'. Имел ли место шантаж с ее стороны, откровенный разговор с

Гнездевским, неизвестно, но с большей долей вероятности можно предположить — был.

Поэтому она и пропала. Не первая, кстати.

Горловский вздохнул:

— Плохо, Клим, хуже некуда. И своих, значит, Гнездевский не жалел. Проверенные

люди и такой косяк. Сегодня же начни проверку и чистку кадров. Малейшее

подозрение в нечистоплотности — вон, списывай под чистую!

— А что с делом Гнездевского делать?

— Раскручивай дальше. Бери всех замешанных…

— Тихо может не получиться.

— Знаю, — поджал губы Виктор Николаевич. — Но постарайся. Шум нам не нужен,

но и оставить это дело нельзя. Еще не хватало, чтоб мы покрывали подонков!

Клим кивнул, отворачиваясь: полковник бесспорно прав, но подобных Гнездевскому

во все времена, в любой системе хватало и хватает. Стоит ли из-за мерзавца свою

голову на плаху возлагать?

— Сеть большая, Виктор Николаевич. В заказчиках могут оказаться не простые люди.

— Копай, — разрешил. — Но не вспугни. Что наберешь, отправишь в мой архив.

Компромат на сильных мира сего всегда пригодится.

— Хорошо. Тогда, что будем делать со Сталеску?

Полковник задумчиво посмотрел перед собой, помолчал минуту, взвешивая все за и

против, и выдал:

— А что делать? Не расстреливать же за то, что комара прихлопнула и нам глаза

открыла? Расследование у нас служебное, она, как агент подлежит лишь нашему суду.

Вот как решим, так и будет.

— Может, шум подняться…

— Да, чхать мне на шум! Правильно Лиса сделала! Убила? Превысила полномочия? Да.

Месяц в дисциплинарном батальоне и пусть домой отправляется. А там посмотрим.

Терять такого агента глупо.

— Вряд ли она пригодится нам, Виктор Николаевич. С нервами у нее плохо и другие

показатели хромают. Не потянет несение службы. Слухи пойдут.

— Что предлагаешь?

— Списать, заменив месяц в дисциплинарных войсках, на два в госпитале. Пусть

психиатры ее обследуют.

— Страхуешься?

— Да.

Полковник вздохнул — жаль девчонку, но Клим прав, и кивнул:

— Подумаю. Что Рицу?

— Сидит, молчит. Претензий не предъявляет. Беспокоит меня его спокойствие,

затишье перед бурей напоминает.

— Ничего. Как поговорю с Лисой, так и с ним решим. Не прост граф.

— Выпускать надо, как бы кирпич из посольства не прилетел.

— Каску одень, — отрезал Горловский. — Все, иди. Документы оставь,

ознакомлюсь с подробностями. Ну, Игнат! Кто б мог подумать.

Алиса открыла глаза и резко села на постели. Хмуро оглядела помещение:

стеклянная стена, герметичные двери, масса аппаратуры у кровати, светлые стены —

ясно, изоляционный бокс.

Да, хоть, регби! — поморщилась. Отвратительно на душе и физическое состояние не

лучше. Словно десятилетие в коме провела. Тело онемевшее, ослабевшее. А в груди

боль. То ли сердце ноет от тоски и обиды на хозяйку, то ли фантомные боли от

пулевых ранений. Не пожалел Гнездевский патронов.

Впрочем, что сейчас? Мир праху упыря. Прошли и забыли.

А вот как с Бэф быть? Встретиться бы, извиниться за незаслуженное оскорбление,

подозрение и обвинение. За что высыпала на его голову? Плохо, что не знаешь, то

ли спасибо ему сказать, что воскресил, то ли попенять — зачем?

Так всегда: сделай добро, получишь зло. А злом заплати, добром окупится.

`Прости, Бэф, поспешила я с выводами', - скрипнули зубы: прав ты, чем дальше от

человека, тем крепче вера в святыни. Не понять этого, как ни старайся. Нонсенс,

а факт.

За стеклом появился пожилой мужчина. Прошел в бокс.

— Проснулись? — спросил с отеческой улыбкой.

Лесс хмуро уставилась на него: профессор?

Тот моргнул: да.

— Как самочувствие?

— У мертвых лучше.

— Ну, к чему такой пессимизм? Показатели у вас отличные. Все органы

функционируют в нормальном режиме. Дисфункций не наблюдается.

`Уже исследовали'? — прищурилась Лесс: `Значит, я здесь, как материал для

изучения? Белая мышь? Ну, да, если не человек, значит и достоин отношения, как к

низшему существу, которое не имеет ни чувств, ни взглядов'.

— Начинайте препарировать, профессор, — разжала зубы.

— Кого? — не понял он.

— Меня. Я же теперь…

— Подследственная. Но как любой человек, — произнес с нажимом, сообразив, что

обеспокоило девушку, — должны сначала прийти в себя, а потом отвечать за

содеянное. Вы помните, что произошло?

— Вы про капитана?

— Да.

— Помню.

— Хорошо. Полковник Горловский хотел бы с вами побеседовать…

— Я готова ответить на любые вопросы.

Адам вздохнул:

— Я позову его. Не желаете позавтракать сначала? Или как ваш друг, граф Рицу,

изволите отказаться от пищи?

— Бэф здесь? — не поверила Лесс. Уставилась с тревогой на Зелинского: неправда!

Скажите, что солгали. И поняла, что надеяться не стоит. Сникла, совершенно

расстроившись — только этого и не хватало! — В каком же качестве и как?

— Взят под стражу…

Дверь бокса распахнулась, на пороге некстати появился Горловский, прерывая

беседу. Оглядел девушку и кивнул профессору: оставьте нас, Адам. Зелинский с

сожалением покосился на пациентку и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

Полковник подвинул табурет к постели Лисы, уселся:

— Здравствуй, лейтенант.

— Здравствуйте, господин полковник.

— Как себя чувствуешь?

— Сносно.

— Что так сухо? Помнишь все? — посмотрел с долей осуждения.

— Помню, — не отвела взгляд. Нечего ей стыдиться.

— Н-да. Огорчила ты меня, ничего не скажешь. Поведаешь суть? А то ведь голову

сломать можно в попытке понять. Всем отделом мучаемся.

— Неправда. Наверняка уже знаете почему, за что.

Мужчина хмыкнул:

— Н-да. Часть, но без твоих показаний картинки полной не складывается. Догадки

мне и суду без надобности. Факты нужны. Поговорим?

Странная мягкость в голосе. И отношение заставляет задуматься.

Лиса, не спуская взгляда с лица полковника, настороженно кивнула.

— Начнем издалека? Гнездевский подал докладную о том, что ты дезертировала три

месяца назад без видимой причины. Из той же докладной следует, что при попытке

арестовать тебя был убит один боец, второй ранен. Капитан также получил легкое

ранение. Ты взорвала мину и ушла в горы. Так?

— Нет.

— А как?

— Я получила задание найти и уничтожить графа Рицу. Он попал в обвал. Добивать

раненного приказа не было. Мы выбирались вместе. В квадрате эвакуации попали под

обстрел своих. Дальше не помню.

— От кого приказ получила на Рицу?

— От Гнездевского. Но якобы от вас.

— Та-ак, — крякнул Горловский. — Где была три месяца после происшествия в

горах?

— Не помню, — упрямо поджала губы.

— А как здесь оказалась?

— Приехала.

— С Рицу?

Лесс прищурилась. Сердце сдавило от нехорошего предчувствия: похоже, не она, а

Бэф подопытный! Правильно, она же зеркало видела, стала обычным человеком, а

Бэфросиаст… Как он попал в руки СВОН?!

— Да, ты не смущайся. Каждый выживает, как может. Знакомый у тебя, странностей

за ним не замечала?

— Поясните.

Полковник замялся, подумал, вздохнул:

— Общее впечатление о нем, как о человеке.

— Не чета Гнездевскому, — бросила без раздумий Лесс.

— Вот как? А в чем не чета? Сильней капитана? Слух острее? Может, выносливость

уникальная? Или способности какие-нибудь экстраординарные?

— Вы намекаете на то, что он вампир? Нет. Я уже докладывала капитану

Гнездевскому, что ничего подозрительного в графе Рицу не обнаружила. Обычный

дворянин.

— Что значит — обычный дворянин? Но не человек, следовательно?

— Мужчина. Немного изнеженный, как любой представитель его сословия. Капризный,

в меру инфантильный, очень культурный, воспитанный человек. Привычный к комфорту

и изысканным вещам. Эпатаж, надменность. Повышенное самомнение, — выпалила,

мысленно извиняясь перед Бэфросиастом.

— Хобби?

— Большой ценитель живописи, классической музыки. Могу составить подробный

отчет. Тогда не успела, на задание выслали.

— Вот, вот, составь… А скажи, ты за Рицу по собственному почину следила или…

а?

— Гнездевский просил. В личном порядке. Почти приказном.

— Как это понимать? Чем мотивировал?

— Личными обстоятельствами. Граф имел взаимоотношения с его женой. Подозревался

в… не знаю, как сказать… То, что он вампир, со слов капитана, и тогда

показалось мне несколько вызывающим заявлением.

— Почему?

— Потому что данная живность до сих пор не изучена наукой и не признанна

реально существующим классом существ. Так и меня можно причислить к отряду ведьм

или вас к подклассу оборотней. Странностей у каждого хватает. Все — вампиры?

— Н-да. Согласен, — улыбнулся полковник. — Мне лично тоже мистика вот где

сидит, — хлопнул себя по кадыку, — в реальности бы разобраться. Значит, ты

утверждаешь, что граф самый обычный представитель дворянского сословья?

— Да.

— И ничего странного…

— Ничего.

— Ага?… Ну, оставим сферу вымыслов и домыслов, вернемся к фактам. Как ты

познакомилась с Валеевым?

— Кто такой Валеев?

— Игнат Валеев. Студент академии национальной экономики. В его доме был убит

Гнездевский.

— Я не спрашивала фамилию Игната. Познакомилась случайно. Гуляла от скуки. Они

с друзьями на лавочке сидели во дворе, песни пели. Заинтересовалась, подошла.

Навязчивый и, по-моему, не вполне адекватный юноша.

— Что ж ты к нему домой пошла?

— Замучил угрозами, что лишит себя жизни, если не увидит мои небесные черты, —

криво усмехнулась Алиса.

— Влюбился? — усмехнулся Горловский.

— С первого взгляда.

— А со второго, замуж предлагал?

— Да. Чем сильно огорчил родителей. Я от радости тоже не плясала.

— А что так? Неплохая партия для дезертира.

— Чем? Да и зачем?

— Разве ты не знала, что он племянник Гнездевского?

Брови Сталеску поползли вверх:

— А я думала, как капитан там оказался? Теперь ясно.

— Не знала? Ага. А что вьюношь тебя к вампирам причислил — знала?

— Сама сказала, чтоб отвязался. Думала, испугается, передумает вены вскрывать и

баллады про любовь петь. Не подействовало.

— Угу? — складно больно. А впрочем… — Так ты на свидание шла, а как

Гнездевского увидела…

— Так на радостях и убила. Не сдержалась.

— И не пыталась, да? Кровавую казнь устроила, свидетелей оставила, не ушла.

— Я и не собиралась скрываться. Давно его надо было ликвидировать. Я вам письмо

составила, на электронной почте в файле лежит. Вскройте мой ящик, прочтете и все

поймете. Игнат долгие годы убивал обывателей, выполняя заказы гражданских лиц.

Контору киллерскую организовал. Я узнала случайно, заподозрив его в

нечистоплотности. Вскрыла секретные сектора с вашими приказами, сопоставила и

поняла. Из десяти приказов Гнездевского четыре с вашей санкции, остальные по

собственному почину. Прошла по цепочке и выявила, что капитан занимается

криминалом. Не одну меня использует и использовал. А потом шантажирует

несанкционированными убийствами, вменяя их нам в вину.

— Знаю, — кивнул полковник, посерьезнев. Взгляд стал пристальным и тяжелым. —

Почему мне сразу не доложила, как подозрения появились?

— Когда и как? Да и чем догадки подтверждать? Факты мизерные. Их Гнездевскому

не трудно опровергнуть. Получится, что я наговариваю на старшего по званию. Вы б

мне поверили? Или капитану, что у вас много лет служит? Понятно — ему. Что

дальше б было — ясно. Он не при делах, а я под его началом. Исчезла бы с концами.

Это ему легко устроить. Да и устраивал, только кто-то что-то из бойцов

заподозрил, отправлялся на задание и не возвращался. А Игнат как был капитаном,

зарабатывал капитал на чужих жизнях, так и дальше продолжал. Нет, здесь нужно

было бы бить наверняка. Немного не успела. Вывел он меня из игры. А теперь вот

встретились. Отдавайте под трибунал — мне все равно. Я ни капли не жалею, что

точку на жизни Гнездевского поставила. Согласитесь, как бы там ни было, но

именно такой финал справедлив. Должна же Фемида хоть раз снять повязку? А если

вы о сообщниках, соучастниках… Так я сама решила сама и сотворила. Да и не

знала, что буду делать, пока капитана не увидела. Не думала даже…А тут лицо

его, ухмылка… заклинило что-то в голове. Взяла и убила. На автомате. Без

малейшего сомнения. И даже на суде не покаюсь.

— Какой суд, Лиса? — вздохнул Горловский. — Ты агент. Офицер. Трибунал светит.

— Пусть.

- `Пусть'. Ладно, лейтенант, проверю я твой ящик и показания. По голове за

преступления гладить не стану, но и наказывать сильно… Короче, отдыхай, время

покажет, — встал полковник.

— А что с Бэф? — забеспокоилась Алиса.

— С Бэф? — улыбнулся Горловский: ах, как она его сочно — Бэф! — Хм. Отдыхай.

И ушел, не ответив.

Лесс легла на постель, прикрыв глаза рукой: пусть думают, что она спит. Сама же

осторожно оглядела периметр бокса, выявляя устройства слежки, соображая, как

помочь Бэфросиасту. Как он попался, дело третье. После, если доведется

встретиться, узнает. Сейчас его вытащить нужно — не из жалости или иных чувств.

Нет. Всего лишь принести таким образом извинение за свою несдержанность. Да,

только лишь. И ничего больше. Разные у них теперь пути, разные дороги. Каждому,

кто что заслужил. Ему свободу и небо, ей землю и прах. Только б до окна путь

вожаку расчистить, и тогда проблема решена. Об остальном лучше не думать. Не

тревожить душу. Боли ей хватит на всю оставшуюся жизнь. Существование. Но как-нибудь.

Зная, что с друзьями Варн все хорошо, и Бэф не мучается в клетке, не играет роль

подопытного кролика, живет вольно и счастливо.

Не человек? И да, и нет. Не ей судить и не людям. Может, и доживет Обитель Варн

до тех светлых времен, когда человек перестанет видеть лишь то, что ему нравится,

научится понимать и принимать многообразие разумных форм. Пойдет на дружеский

контакт…

И о чем я думаю? — усмехнулась Алиса: человек не всегда способен понять себя,

куда уж другого, тем более, иного. И если уж пойдет на контакт с Варн, то с

автоматом и базукой. На всякий случай, для успокоения собственной души. Чтоб

загнать инакомыслящих в рамки привычных стандартов, для простоты общения, а не

получится, тем же способом избавиться от проблемы, состричь очередью всю

неординарность по гланды. Кто же захочет думать, что это его проблема, а не

оппонента. Не человек, значит, низшее существо. Следовательно, либо слушайся и

повинуйся, либо оставайся мифом и не высовывайся.

Логично. Потому, что привычно.

Алиса вздохнула: `а сама-то разве иначе мыслю? Бэф с асфальтом сровняла, а за

что? За свои мысли. За то, что мне подумалось, а ему и в голову не приходило

сделать… Как же он попал сюда? Неужели за мной полетел?

Разве это сейчас главное? Важно найти способ вытащить его, освободить.

Оптимальным вариантом было бы попросить о встрече с графом и получить высочайшее

разрешение… Но так ей его и дали! К тому же кто может сказать, сколько Лиса

еще проведет часов, дней в боксе под присмотром медперсонала? Придут через сутки

и отконвоируют в камеру. Все. Если Бэф будет сидеть, как птица в клетке, то она,

как змея в террариуме. Видит око и зуб точит, а крыльев нетути.

Придется рискнуть. Впрочем, что она теряет? Сто бед, один ответ.

Алиса решила не мудрить: изобразить контуженную на весь состав мозговых файлов и

открыто пройти по коридорам, наплевав на камеры слежения. План здания однотипен.

Хорошо б Бэфросиаста держали на первом этаже, а не на минус первом, втором,

десятом. Еще лучше, если не в лаборатории, куда Лисе не просто будет пробраться.

И совсем хорошо, если сойдется и то, и другое, помножится на третье — штиль во

всем учреждении.

Авось?

Алиса встала и толкнула двери бокса — не заперто. Взгляд прошел по поверхностям

столов и мониторам. Скрепка, острый электронный карандаш незаметно глазку камеры

перекочевали в руку девушки. Еще шаг, поворот дверной ручки. Удивительное

везение, и эта дверь не заперта. Впрочем, везение ли?

Сталеску осторожно выглянула в коридор: светло, тихо, пусто. `Замечательно.

Будем считать, что звезды снизошли до помощи. Вперед'.

Горловский сидел в кабинете и внимательно изучал досье Рицу:

— Примечательная личность, ничего не скажешь.

И задумчиво уставился перед собой: ему-то, что от графской примечательности?

Ну, любит Рицу Венецию, два раза в год, как на дежурство, летит в лежащий на

воде город, чтоб покормить голубей на площади Сан-Марко. Здорово. И что? Какое

отношение данная странность имеет к криминалу и тем паче к вампиризму?

Ну, кобелек, эротоман. Но даже не извращенец. Никаких вульгарных историй,

особенных пристрастий и экспрессивных изысков. Ни тебе посещения элитных

борделей, групповых случек, случайных связей с инфантильными юнцами и жеманными

гермафродитами. Только женщины и только такие, что и полковник бы не устоял,

отдался бы без размышлений. Агнешка одна, что стоит. Богиня.

Да, можно понять Игната. Смириться с потерей подобной кудесницы, себя не уважать.

А что еще? Прискорбное равнодушие к спортивным состязаниям. Уклонение от любых

вызовов на бой. Зато прямо-таки патологическое пристрастие к живописи и музыке.

Тоска! Оперы, кантаты, симфонии. И хоть бы один рок-концерт посетил или поп-фестиваль!

Биография? Стандарт, чуть разбавленный флером аристократизма: рауты, балы,

фешенебельные клубы. И ни тебе бурных юношеских эскапад, мутных родственников,

афер. Папаша почил вместе с мамашей, оставив отпрыску колоссальную сумму для

благополучного проматывания. Но и это мимо. Ни тебе шика и блеска, кутежей и

попоек. Скромность, но не жадность. На собственный комфорт и женщин денег не

жалеет, но и не усердствует. Милые безделушки дамам, себе самый лучший номер

самой презентабельной гостиницы. Милашкам цветы, себе рубашечку от Гуасон.

А женским обществом далеко не злоупотребляет, наоборот, вроде и пренебрегает. С

Агнешкой три года, до нее француженка Рене Сули — пять лет. Марина Керри —

четыре года. И ни на одной не женился. Вообще не был женат и, судя по всему, не

стремится.

Друзей — никого. Знакомых — много. Всех проверить не один год уйдет. Все в

большинстве своем влиятельные люди из его же круга.

Полковник потер подбородок: у него складывалось впечатление, что кто-то водит

его за нос. Второй раз он изучает досье графа и второй раз у него возникает

ощущение недоговоренности, мутности автобиографии этого знатного щеголя. Словно

спряталось что-то от глаз, как второе дно у озера. И знаешь — есть, а

подтвердить нечем. Даже эхолокация не помогает.

Горловский развернулся в кресле к стене и в раздумьях забарабанил пальцами по

столешнице. Минута, другая и понял, в чем дело. Досье на Рицу не соответствует

лицу, сидящему во временной камере. По документам складывается впечатление, что

граф — существо, абсолютно далекое от мира и его волнений, защищенное,

изнеженное, самовлюбленное. Эстет, далеко не аскет. Надменный сноб. Заносчивый

светский лев с отшлифованной этикетом извилиной. Способный разве что пустить

остроту в ответ на выпад в его сторону.

Ан, нет. Тот граф Рицу, с коим Горловскому довелось беседовать, производил иное

впечатление: уверенного, умного, благородного человека. Далеко не неженка и не

сноб. Доброжелателен, как любой с кистенем за спиной, парочкой линейных

бомбардировщиков в боевой готовности и крепким близким знакомством с сильными

мира сего. Такой не способен спускать оскорбления, молча взирать на

несправедливость. И не остановишь такого, и рот не закроешь. Шантаж, угроза, что

слону дробина. Значит?

Значит, кто-то подсуетился, подсунул прилизанное досье и хоть ты нос разбей,

иного не накопаешь. Высокий покровитель? По всему видать, к стратосфере ближе.

Значит, и с Лисой нужно быть максимально лояльным. Чтоб не затоптали по

совокупности. А то ведь задень и звиздец всему отделу. С легкой руки

Гнездевского компромата теперь на Горловского выше головы. При желании только

слово скажи и привет карьере. Н-да…

Полковник хитро улыбнулся, вспомнив лица Лисы и Бэфросиаста. Не любовники? Вот

уж врете, деточки. Может, лишь планировали на крючок друг друга посадить, да

сами на него же и сели. Снасть перепутали. Ловили окуньков, а плавали акулы. А

хороша Сталеску, раз подобного гиганта в сети поймала! И ему виват, агентку СВОН

зафрахтовал. Выходит, стоите вы друг друга. Ну, да полковник тоже человек, не

монстр какой-то, чтоб препоны влюбленным чинить. Пускай их. На любви-то, ох,

какую хорошую партию разыграть можно. Чтоб и полковник на месте, и имидж СВОН

незыблем и чист, и любовники вместе без обид на служаку. А что? Оптимальный

выход. Граф поможет за сохранность любимой сохранить втайне дело Гнездевского.

Горловкий тихо мирно проведет чистку рядов, спишет Сталеску, как невменяемую. И

катитесь голубки, в любую из резиденций Рицу.

Не согласится Бэфросиаст с клеймом ненормальной на лбу любимой?

А куда денется? Не дурак, просчитает и поймет, что агентов так просто не

отпускают, а уж после убийства старшего по званию, дезертирства — тем более. Но

Горловский не враг своим людям. Спишет, закроет глаза, спустит дело на тормозах.

В ответ — хорошие отношения с графом, а значит, и с его покровителем. Лиса жива,

здорова, свободна. Никаких шумих, прений и трений с прессой, кураторским отделом.

Паранорм работает дальше, и даже малое пятнышко грязи не ложится на кристально

чистое реноме спецслужб, СВОН. Мальчишку под контроль психиатров в госпиталь и

через месяц гипнопроцедур он будет говорить все, что нужно Горловскому. Бойцы

тем более скажут все, что им будет предписано. Все сыты и довольны.

Граф реалист, должен понять правильно и принять. А нет? Нужно повести игру так,

чтоб этого `нет' не возникло. Надавить, объяснить невыгодность данного варианта

для той и другой стороны. Если действительно попал граф на крючок Лисы, то

упрямиться не станет, рискуя жизнью любимой.

Должно получиться.

Полковник усмехнулся: `что ж, придется сыграть роль доброго гения влюбленных. Не

плохая роль. Много лучше палача Гнездевского. Жаль, Лиса его убрала. Поговорил

бы я с ним сейчас… От души'!

Запиликала кнопка внутренней связи, прерывая мысли полковника. Он нажал ее,

недовольно нахмурившись:

— Что еще?

— Виктор Николаевич, подозреваемая движется в сторону лабораторного отсека.

— Переключи запись на мой монитор.

Экран на столе Горловского вспыхнул. Полковник просмотрел запись. Сомнений не

осталось: Лиса в тупую решила пробраться к Рицу.

— Не трогай ее, — хмыкнул мужчина в селектор. — И максимально разгрузи проход.

А то положит бойцов, с нее не убудет.

— Пропустить значит к подследственному?

— Значит, значит. Поглядим на друзей-товарищей, послушаем, о чем они говорить

будут. Мой монитор не отключай.

— Понял.

— Действуй.

Посмотрим, что ты задумала, Лиса? И ведь наверняка знаешь, что тебя со всех

точек обозревают! Ну, шалая! Зачем же ты к графу идешь, если, с твоих же слов,

он не имеет отношения к убийству? Интересно, — развалился в кресле полковник,

приготовившись к занимательному просмотру.

Алису сначала удивляла безлюдность здания, потом насторожила, а затем —

рассмешила. Даже в аппаратной — никого. Ага. Конец рабочего дня, да? Все по

домам, к семьям? Угу. Верю, полковник, верю! — хмыкнула в глазок камеры слежения

под потолком. Прощелкала кнопки, выискивая каземат Бэфросиаста. Нашла и

вздохнула. Веселья поубавилось: Бэф за решеткой — неприятное зрелище. Оконце под

потолком маленькое. В него лишь тень от вожака просочиться может. Соседние

вольеры (а как их еще назовешь?) пусты. За дверями часовой. Один. Ага. И окно

приличное. Обычное.

Значит, нужно открыть две двери и обезвредить часового. На глазах у полковника?

Ха, дяденька! Не такие задачки решала. Тропич, чему только не научил.

Недооцениваете вы своих людей, Виктор Николаевич. Гнездевский сколько лет

безнаказанно криминалом занимался? А вы ни сном, ни духом… И чему после

удивляться?

Лиса осела в кресло у пульта слежения, изобразив слабость в ногах. Оказавшись

спиной к единственной камере в аппаратной, дешифровала остальные камеры, начиная

с тех, что в коридоре, ведущем к месту заключения Бэф, заканчивая его клеткой. А

теперь изобразим маяту и дурноту по причине плохого самочувствия и пустим пленку

по кругу. Наслаждайтесь, господин полковник. Спасибо, что расчистили путь, и

извините за подпорченное впечатление от зрелища. Ну, так, не в видеозале, однако,

на кинофестивале. А с любительских кинолент и не профессиональных актеров что

возьмешь?

Лесс пустила пленку и вышла из аппаратной. Минут пять — десять у нее есть.

Шикарно. Почти век в запасе.

— Она покинула аппаратную, — доложил дежурный Горловскому

— Угу? Не спугни. Пусть думает, мы не в курсе ее хитрости.

— Понял. Вести?

— Продолжай.

Алиса не думала, что будет что-то говорить Бэф. А увидев его, и хотела бы что-то

сказать, да не смогла: горло перехватило.

Он явно не ожидал ее увидеть, и так же явно обрадовался и встревожился, заметив

Лису.

Они шагнули к прутьям решетки одновременно, вцепились руками в железо и просто

смотрели друг на друга. Слов не было, да и не нужны были слова. Взгляды говорили

больше, чем любая вымученная фраза. Она хотела просто открыть замок и выпустить

Бэфросиаста, но вместо этого прилипла к решетке, вцепилась в нее пальцами, лишь

бы не потянуться к его лицу, не дотронуться. Она должна была сказать — уходи, а

взгляд вместо этого молил — прости.

Губы Бэф дрогнули, пальцы дотронулись до лица Лесс, зарылись в волосах. В груди

стало тепло, и сердце забилось, как у живого:

- ` Не восстановимо, не остановимо хлещет жизнь', - прошептал он тихо, касаясь

дыханием виска девушки.

Лесс дрогнула, чуть отодвинулась, вглядываясь в глаза Варн, и со всей ясностью

поняла — им не уйти друг от друга. И не важно, сколько милей, веков, жизней

разделяет их. И пусть стены меж ними, рвы, решетки, условности, законы — они все

равно вместе, хоть, с разных сторон баррикад.

- `Расстояние: версты, мили нас расставили, рассадили, чтобы тихо себя вели по

двум разным концам земли', - зашептали губы еле слышно.

Глаза Бэф улыбались, любовались Лесс. Губы зашептали, вторя словам любимой:

- `Расстояние: версты, дали… Нас расклеили, распаяли. В две руки развели,

распяв'…

- `И не знали, что это сплав. Вдохновений и сухожилий'…

- `Не рассорили — рассорили…Расслоили'…

- `Стена да ров. Расселили нас, как орлов'…

— Не печалься, — тепло его ладони укрыло щеку девушки, пальцы, что бархат,

коснулись кожи.

Лесс зажмурилась, еле сдержав стон.

Сколько они не виделись: сутки, двое? А словно год. `Я соскучилась', `мне плохо

без тебя', `я безумно тебя люблю' — сколько еще банальностей шло в голову, но не

срывалось с губ, не нарушало своей пошлостью единение двух сердец, живых и более

живущих, чем иные тлеющие в истоме будней.

`Я рядом', - коснулись его губы ее лба.

Что ответить ему? Да? Да, да! — рвется наружу. Но ведь нет — и губы сжались,

веки прикрыли отчаянье.

Лесс отстранилась, ненавидя себя за это:

`Ты должен уйти. Я открою замок. В соседней комнате дежурный. Он спит. Откроешь

окно… и лети'.

Шаг к замку, как шаг на эшафот. Скрепка и электронный карандаш, вместо ключа…

или топора? Шесть секунд — дверь открыта.

Бэф придержал створку, уставился на Лесс исподлобья:

`Зачем'?

`Глупый вопрос, Бэф. Тебе не место здесь, как любому из вас. Улетай'.

`У тебя будут неприятности'.

`Одной меньше, одной больше' — пожала плечами и сделала шаг к выходу, понимая,

что не стоит затягивать агонию расставания. Слишком сильная боль, слишком

обширна рана.

`Постой'…

Лесс остановилась, посмотрела на Бэф, чтоб лучше запомнить его, навсегда, вот

таким, величественным, непобежденным, близким и понятным, как собственные мысли.

И недосягаемым, как самое заветное желание. Потому что он и есть — мечта.

Единственная. Недостижимая и не постижимая.

`Хочешь, уйдем вместе'? — протянул ладонь сквозь прутья. Как просто и легко

вложить свою руку в теплую ладонь. Но нет. Один он неуловим, неподсуден,

непогрешим. С ней он станет мишенью. С ней далеко не уйти, надолго не скрыться.

Нет. Он должен уйти, она остаться. Ответить за все разом и поставить точку на

своих приключениях. Если получится другой знак препинания — замечательно. Будет

возможность исправить ошибки, вернуться в нормальную жизнь, к маме, братьям.

`Я человек', - вздохнула с сожалением.

Ладонь Бэф опустилась.

`Прости' — донеслось до него шорохом удаляющихся шагов.

— Что за немая пантомима?! Что со звуком, Стрижельчик?! — рявкнул полковник в

селектор.

— Они молчат, Виктор Николаевич, — ответил виноватый голос дежурного.

— А что говорили? `Рассеяли, расслоили'? Что за бред?!

— Это стихи Цветаевой.

— Стихи?! И что, все?! Ради этого они встретились?!

— …Э-э… да…

Полковник со злостью отключил связь:

— Черт знает что! Не спецотдел, а клуб поэтов-романтиков! Дожили, вашу!…

Бэфросиаст потерся лбом о железные прутья и решительно защелкнул замок: спасибо,

любовь моя. Лицо дрогнуло от нахлынувших чувств: он не ошибся. Лесс любит. Нет в

ее сердце ни ненависти, ни презрения. Что человек, что Варн, она всецело с ним,

за него, без сомнений и размышлений. Любящая великодушно и настолько

самозабвенно, что не видит меж ним и собой разницы, не чувствует препон. И по-прежнему

готова отдать свою жизнь в залог его…

`Я люблю тебя… Я хочу, чтоб ты знала — только позови, только шепни — я приду',

— настигло Лису уже в коридоре. Девушка вздрогнула и замерла. И словно ослепла

и оглохла. Осела на пол и зажмурилась, сдерживая слезы: почему ей суждено было

влюбиться в иное существо? Почему она должна ходить по земле, зная, что он живет

в небе? Будь проклят Игнат! Будь проклят!!

`Расстояние: версты, мили'… - прошептали побелевшие губы, утверждая в сознание

преграду меж мечтой и реальностью.

Полковнику надоело разглядывать фигурку девушки, сидящей на полу в коридоре. Ее

отрешенное лицо ему категорически не нравилось. Он связался с Щербининым:

— Клим Витальевич, забери-ка Сталеску из коридора. Займи делом, — приказал

Горловский, а сам решил наведаться к графу. Однако информация, выданная замом,

заставила отложить встречу:

— Хорошо, Виктор Николаевич, займу. Кстати, у меня появились новые данные по

Рицу и Лисе. Последние три месяца освещены в показаниях свидетелей.

— Оперативно работаете, Клим Витальевич. Неси. Жду.

— Встать! — прозвучало над ухом. Алиса вскинула взгляд и непонимающе

уставилась на Щербинина. Как она не заметила его приближения?

— Оглохли, лейтенант?

Лиса медленно встала.

— Что вы здесь делаете? Кто разрешил покидать бокс?

Алиса вздохнула — разговаривать желания не было. Слова кончились.

— Челюсти свело от упрямства? — нахмурился мужчина.

— Нет.

— Что — нет?

— Не свело.

— Прекрасно. За мной, — приказал, разворачиваясь, пошел по коридору. Алиса

поплелась следом.

Щербинин толкнул дверь, жестом приглашая девушку внутрь. Двое бойцов встали при

его появлении, вытянулись по стойке смирно.

— Вольно, — кинул подполковник, не глядя на дежурных, и указал Лисе на стул у

стола:

— Садитесь.

Хлопнул перед ней стопку бумаги, ручку. Нажал кнопку на компьютере:

— Ваша задача, лейтенант, подробно изложить обстоятельства убийства капитана

Гнездевского: когда, как, за что. Отдельно отчет о своем месте пребывания и

деятельности с момента дезертирства: где жили, у кого, на что и как.

— А если не помню?

— Пишите, что помните. Далее: обстоятельства знакомства с графом Рицу и Игнатом

Валеевым. Подробно об их участии в убийстве Гнездевского.

— Так не было их участия…

— Вот о неучастии и пишите. Составьте также рапорт о деятельности убитого вами

капитана. Все, что вам известно, включая догадки. Приказ ясен?

— Да.

— Время пошло.

И кивнув бойцам: смотрите в оба за подследственной, покинул комнату.

Лиса потягалась взглядами с караульными, вздохнула и взяла ручку.

Горловский вскользь просмотрел документы. Поморщился, отодвигая папку, и

воззрился на Щербинина:

— Что у нас получается?

— Ерунда получается, Виктор Николаевич, — согласно кивнул зам.

— Н-да-а… Рицу сторона потерпевшая, как не смотри, как не думай. Мало ему в

горах досталось, так еще и к нам на огонек залетел.

— Так точно. Из посольства уже депеша пришла. Интересуются, за какие такие

заслуги мы его сиятельство в каземат упрятали. По какому праву держим и что

делать думаем.

— Почему с тобой связались, а не со мной? Где депеша?

— Вот, — подал конверт. — Вы были заняты, я на себя разговор взял.

— Быстро они управились, — качнул головой Горловский, изучая протест. Отложил,

опять на Щербинина уставился. — Давай еще раз пробежимся, цепь событий

восстановим. Рицу… за какой надобностью, непонятно, идет в горы и попадает

под обвал…

— Который устроила Лиса, скинув РД?

— Откуда знаешь?

— Из свидетельства Соуистиса Шарона, главы совета старейшин в Любице. Граф у

него раны залечивал. Месяц жил с девушкой в его загородном замке.

— Шарон давний знакомый Рицу?

— Старый друг его отца. Репутация чистая. Не раз оказывал нам помощь. Нареканий,

трений с законом нет и не было. В совете уже тридцать лет. Добропорядочный

гражданин, лояльный. Досье предоставить?

— Естественно.

— Хорошо.

— Что дальше?

— Дальше Рицу, видимо, чтоб укрыть девушку, начинает разъезжать по городам.

Тайно. Следы нащупать не удалось. Известно лишь, что он связывался со знакомыми

в посольстве и просил убежища для Сталеску. Но отказался в последний момент.

— Лиса отказалась.

— Да, скорей всего. Сюда они приехали примерно десять дней назад. Граф имел

беседу с сержантом местного отделения правопорядка. С его слов, искал давних

знакомых. Но кого, что, как — сказать не может. Не помнит.

— А где Рицу остановился?

— В загородном поместье маркиза Дейнгрина Анризо. Его дальний родственник.

Здесь не живет, появляется очень редко. Постоянное место жительства то Прага, то

Париж. Но имения по всем городам и весям имеются. Серьезно связан с

дипломатическим корпусом. Скользкий человек. Данные по нему собрать сложно,

защищен дипнеприкосновенностью, является гражданином Канады.

— А живет в Праге?

— Сейчас. Полгода назад жил в Париже.

— Агент?

— Не похож. Пустышка, по-моему, а не человек. Наглый, напыщенный, недалекий. На

уме одни развлечения.

— Богат?

— Как и все из круга Рицу.

— Здесь появлялся?

— Нет. Три года не видели. Прислугу опросили: Майлиса Тавиш и Таисья Погодина.

Милые женщины, бесхитростные. Жалоб на Анризо не предъявляют, наоборот, очень

довольны работой. Появляется он редко, а платит исправно. Странностей особых не

заметили, разве что до женского пола охоч слишком Анризо, но опять же в рамках

дозволенного, — позволил себе улыбнуться Щербинин.

— А Рицу как? Лиса? Что о них говорят?

— Девушка, говорят, угрюмая, неразговорчивая. Почти не видели ее. Либо гуляет,

либо в комнате сидит. А о графе отзываются очень хорошо: вежлив, тактичен, щедр.

Гостей в доме тоже не видели, приемов не было. Жили тихо, уединенно.

— Все?

— Все.

Полковник задумчиво погладил затылок:

— Выпускать, похоже, надо.

— Надо. Что еще Лиса напишет, неизвестно.

— Да, известно, — махнул рукой Горловский. — Что с нее возьмешь? Рванула вон

к любимому стихи почитать! Агентка, вашу!…

— Молодая, — пожал плечами Щербинин.

— Угу…. Готовь документы и конвой. Отправим ее завтра в госпиталь на

освидетельствование. И на списание.

— Куда отправим?

— Как всегда. К Овину. Двадцать минут конвоя — хлопот меньше. А то кто его

знает, что она от большой любви еще на свою да нашу с тобой голову устроит.

— Хорошо. Сейчас же отзвонюсь.

— Лично езжай.

— Как скажете.

— Предупреди, чтоб сильно не шлифовали. Хватит с нее. Три месяца достаточно.

Щербинин кивнул, хоть и считал, что полковник излишне мягок по отношении к Лисе.

— Что с Рицу будем делать?

— Пропуск подписывать. Эскорт готовить. И с почестями куда скажет. Но после

того, как поговорю с ним.

— Думаете, удастся рот ему закрыть?

— Угу. Если не хочет, чтоб любимая в дисбате сгнила или в психушке, не просто

промолчит, а еще и немым скажется. Выбор, Клим у него не велик.

— Не похож он на влюбленного. Не мальчик уже.

— Не мальчик, именно. А последняя любовь она крепче первой скручивает. Взяла

его Лиса со всеми аристократическими внутренностями. Жаль такую пару разбивать…

Жизнь-то она длинная, — подмигнул полковник заму. Тот понимающе улыбнулся,

кивнул:

— Готовлю пропуск?

— Готовь. По Гнездевскому дело движется?

— Тяжело, Виктор Николаевич, но работаем.

— Без вмешательства знакомых Рицу оно быстрей пойдет и тихо закончится. Отчеты

жду каждый день. Взвод Гнездевского расформируй. Лучше, конечно, всех списать.

— Лучше. Но 26 человек. Прекрасные специалисты. Жалко таких людей терять.

— Убирай их от греха, кого списывай, кого в другие части и отделы. Без права

самостоятельной работы. Не затягивай, — приказал, поднимаясь. — Я к Рицу.

Бэфросиаст сидел у стены на скамье и, обнимая ногу, смотрел на оконный просвет

под потолком.

— Добрый день, — украсив свое лицо улыбкой, сказал Горловский, входя в

помещение.

Граф вскользь глянул на него и вновь уставился на оконный проем.

— Тоска по свободе? — сел на скамейку к заключенному.

— Вас это удивляет? — недовольно уставился на него Рицу.

— Нет. Рождает понимание. Продолжим вчерашнюю беседу, граф?

— Продолжим. Начнем с пояснений и объяснений. Прошли сутки с моего незаконного

задержания, полковник.

— Вторые пошли. Знаю. Но идет следствие.

Бэф поморщился:

— Не смешите. Ваше следствие и я несовместимы. Чем вы будете аргументировать

мое содержание под стражей?

— А придется?

Бэф подозрительно уставился на полковника:

— Объяснитесь.

— Давайте все же вернемся к разговору.

— Допросу.

— Как вам угодно. Но на несколько вопросов ответить придется. Вы же не хотите,

чтоб я брал с вас подписку о невыезде?

— Вы блефуете. Стоит мне выйти и ваши действия станут темой разговоров в очень

высоких кругах. И подписка, неподписка иметь значения, что для вас, что для меня

уже не будут.

— Все-то вам угрожать, а по-хорошему нельзя? Вы отвечаете на вопросы и свободны…

— Лесс?

— Ах, как вы ее — Лесс…. Она вас — Бэф. Красиво, сочно. Не любовь, да? Да, не

смотрите вы на меня, как на врага. Завидую. Жизнь и будущее Лисы зависит

полностью от вас. Если мы сможем договориться, то причин для недовольства не

будет, — и вдруг широко улыбнулся, качнулся к графу с видом заговорщика. —

Хороша девчонка?

— Не ваше дело, — отрезал граф.

— Понятно…. Зачем она к вам приходила? Что хотела-то, а?

Бэф фыркнул:

— Посмотрите запись и узнаете.

— Смотрел, — вздохнул Горловский. — Понять вас, влюбленных, только человек с

неординарным мышлением может, а я служака, мне возвышенные чувства на составные

разложить сложно.

— Опять намек на адюльтер?

— Да уж, какой намек, — посерьезнел Горловский. — Прямо скажите, насколько вы

заинтересованы в судьбе Лисы?

Варн прищурился. С минуту изучал физиономию вояки и кивнул:

— Вы правы — всецело. Зайти готов далеко.

— Я так и подумал. Поэтому разговор к вам образовался. Гнездевского вы близко

знали? Прав? Не верю я, что Игнат просто так за любовником жены гоняться стал бы.

Тем более о том, что Агнешка жива, он не мог не знать, и о том, что вы с ней

расстались. Но вас он продолжает преследовать, а к жене и близко не подходит.

Остыл? Странно, правда? К ней — да, а к вам — нет? Неувязка. Наверняка еще что-то

есть? Поведаете?

— Да. Я приходил к нему и заявил прямо, что если он не оставит Агнешку в покое,

а зная его должность и возможности, исключить подобного варианта было нельзя,

тогда ему придется расстаться с карьерой.

— Только лишь?

Мужчины посмотрели в глаза друг друга, и ответ не понадобился.

— Вот теперь мне понятно, почему Гнездевский вас по всему шарику ловил, достать

мечтал и жизнь попортить. Вы, кстати, в курсе, что он вас причислял к лику…

вампира?

— К лику святых причисляют, полковник, а вампиры относятся к нечисти, так как —

нежить. И оставьте глупости. Вампиры, лешие, русалки… Что за вздор?

— Далеко не вздор, граф. Иначе вами бы не заинтересовались. Знал капитан, чем

начальство увлечь. Правда, что он Лису убить вас послал?

— Правда. Но в горах обвал произошел. Я по неуклюжести попал под камнепад. Лесс

спасла, проигнорировав приказ. Тащила до точки эвакуации, а там… Гнездевский

пытался убить и ее, и меня. Чудом ушли.

— Видимо, было за что. Лису, точно — было, а вас… компромат против капитана

имели?

— Имел. И готов был обнародовать в случае его появления рядом с Агнешкой.

— Ах, вот в чем дело.

— А как бы я еще удержал этого пса от мести к и без того немало от него

претерпевшей женщине?

— Взяли огонь на себя. Благородный поступок. Совершите еще один?

— Поясните.

— Вы мне компромат на Гнездевского и слово, что будете молчать, я вам — Лису.

Согласитесь, вам головная боль в виде опасных для жизни материалов не нужна.

Гнездевского нет, с Агнешкой вы расстались, к чему хранить у груди ненужные вам

бумаги? А мне они нужны.

— Деятельность Гнездевского более, чем возмутительна…

— Конечно. Могли бы и раньше мне сообщить…

— Перестаньте, полковник! Не верю я, что вы ничего не знали. Давайте говорить

откровенно: ваш человек десять долгих лет занимается криминалом, а вы не в курсе

— абсурд!

— Тем не менее — не знал. Появились кое-какие подозрения в последние полгода,

но как-то ни времени, ни возможности разобраться не было. Честно скажу, граф, я

знал Гнездевского пятнадцать лет, мальчишкой еще к нам пришел. Правда, тогда

было ясно — пойдет далеко. Хватка у него хорошая: умен, организован, просчитан.

Лучшие бойцы в его взводе. Конечно, где-то глаза на его шалости закрывал, где-то

и мимо ушей пропускал… Н-да. Так что решим, Бэфросиаст?

— Все зависит от того, что вы сделаете для Лесс.

— Ну, выпустить, как вас, не могу, ясно, по-моему.

— А что можете?

— Закрыть дело за невменяемостью совершившего преступление. Отправить Лису на

принудительное лечение в госпиталь. Чтобы через три-четыре месяца ее можно было

списать и отпустить домой.

— С клеймом шизофреника? Удобно. Одним взмахом три точки: на агенте, на

свидетеле преступления офицера, на неприятностях. Хотите лишить Лесс голоса? И

забыть про дела Гнездевского.

— Есть еще два варианта: расстрел за содеянное или долгая, долгая служба в

дисбате где-нибудь в песках и прериях, где из живности, кроме Лисы, сотня

отмороженных головорезов, — и добавил, видя, как закаменело лицо Рицу. — Мне

лично первый вариант больше понравился. Именно потому, что делишки Гнездевского

я без внимания оставлять не собираюсь. Мне и как человеку противно, и как

офицеру, тем более. Мундиром подлости прикрывать, черня своих товарищей, честных

ребят, я никому не дам.

Бэф недоверчиво посверлил полковника взглядом, подумал и рискнул:

— Три месяца, полковник. Только три.

— Трудно, но… хорошо.

— Документы по Гнездевскому будут у вас через час, как Лесс окажется на свободе.

И учтите…

— Знаю, знаю: вы умеете защищать своих женщин. Я не Гнездевский, уважаемый граф.

Хотя, хочу заметить, вы своими действиями наживаете весьма серьезных врагов. К

чему вам неприятности получать, лезть в дебри из-за женщин? Мало их,

беспроблемных, что ли? Не молоды ведь вы уже. Авантюры подобного рода больше

юнцам под стать, живучим да прыгучим, а нам, старикам, покой полезен. Тишь,

гладь, размеренность и юная чаровница под боком.

— Я не привык обсуждать свои пристрастия, привычки и планы с кем бы то ни было.

— Конечно. Это так, философское размышление. А нельзя получить документы раньше?

Мы в принципе уже немало знаем и работаем, но дознание шло бы быстрее при вашей

помощи. Не хочется мне упускать сообщников Гнездевского. Боюсь некоторых к

ответу не призвать.

— Хорошо, чем смогу, помогу, но лишь в случае убедительных доказательств о

терпимости по отношению к Лесс.

— Ее сегодня же переведут в полковой госпиталь, в тридцати километрах отсюда.

Ущелье Карапас. Сможете забрать ее через три месяца.

— Я не знаю, что будет через три месяца, как и вы. Но прослежу обязательно.

Разумно — кивнул полковник:

— Что ж, будем считать, договорились? — протянул ладонь для пожатия. Бэф не

без колебания пожал:

— Будем.

— Приятно иметь с вами дело, граф. Через час вас доставят, куда скажете.

— Надеюсь, больше не увидимся.

— Кто знает, граф, кто знает? При вашем-то темпераменте и любви к приключениям

зарекаться от свидания? — вставая, заметил Горловский. Улыбнулся Рицу по

отечески тепло. — И все-таки примите совет: держитесь подальше от сомнительных

связей. Тогда мы точно не встретимся.

Глава 22

Лесс лежала на кровати в одноместной, вполне комфортабельной палате, если б не

ее стеклянные стены. Удобно лишь служащему составу — десять палат — один пост, с

которого видно каждого пациента.

Алиса чувствовала себя мышкой, попавшей в аквариум. Осталось наглотаться воды —

лекарств, что заставляют пить по четыре раза в день под бдительным присмотром

медсестры и дежурного бойца, и пойти на дно — вглубь собственного сознания. Во

тьму мыслей, воспоминаний. А ей совсем не хочется туда. Потому что там горько,

холодно и больно. Там грязь пройденных лет, ошибок, убитые за пустую банкноту

люди, амбиции капитана, разбитые надежды, пепел, оставшийся от веры в свет и

добро. Там мама и Бэф, весь клан ставших ей братьями и сестрами свободных и

вечно пьяных от этой свободы Варн. Иных существ и все же более близких и

понятных, чем любой человек. А еще там живет сожаление о том, что сделано и что

не сделано. И никак ей не понять, о чем жалеет больше.

Месяц, два барахтается она в трясине собственной памяти и бродит кругами от

первого звонка в лицее до последнего трупа в доме `Ромео'. Ее напичкали

транквилизаторами, просканировали, простерилизовали мозг, до полной апатии свели

все физические ощущения. А память, как самое вредное, назойливое насекомое,

живет и здравствует, ширит свои директории, захватывая, словно прожорливый вирус,

не только нервные клетки, но и всю плоскость бытия.

И Лесс знала причину данных метаморфоз, понимала, что нужно сделать, чтоб

избавиться от угнетающего чувства тоски — убить причину дискомфорта, постоянного

третирования любой плоскости ее личности — любовь к Бэф. Но легко подумать, а

как сделать? Ее из сердца, она — в душу, ее из души гонишь, она проникает в мозг

свербит и ноет плачем глупой идеалистки. Давишь ее огромным списком аргументов,

а она на все выдает один контраргумент, перечеркивая разом реестр объективных

фактов субъективным, обиженно-возмущенным — плевать!

Шаг за шагом из угла в угол палаты бродит печаль и считывает тени прожитых лет,

разъедает, растворяет тело Алисы, сжигает душу и стирает озорной блеск в глазах.

Осунувшееся лицо, тяжелый взгляд, угрюмая замкнутость сжатых губ, скудость фраз

и лениво-заторможенные движения — такой Сталеску предстала перед врачебной

комиссией. Получила документы о демобилизации в связи с тяжелым психическим

заболеванием, предписные листы, подъемные и корочки инвалида — лейтенанта запаса.

Ее отвели в раздевалку и кинули пакет с вещами.

Сталеску долго рассматривала сложенную амуницию: брюки, рубашку, армейские

ботинки, личный жетон на цепочке. Медленно оделась, сунула в нагрудный карман

документы, сложила свое нехитрое имущество в вещмешок, попросила сигаретку у

дежурного и вышла на крыльцо.

Зима белыми пятнами снега расписалась на территории военного городка. Серые

стены — ограда периметра, седые вершины гор в окружности, куда ни кинь взгляд. И

солнце, словно в насмешку мрачному настроению, слепящее, яркое.

— Куртку забыла, — вырос за спиной девушки лейтенант, протянул с каменной

физиономией. Лесс взяла.

— Я буду сопровождать тебя на аэродром, на чартер до дома.

Девушка опять кивнула, не поворачиваясь к мужчине.

— Пойдем? Машина ждет.

Лесс кинула куртку на ступени, тяжело опустилась на нее и, неумело закурив,

бросила:

— Покурю и поедем.

Лейтенант не стал перечить. Молча застыл за спиной демобилизованной, зорко

оглядывая окрестности.

Почти весь клан собрался на крыше высотного здания, с которого прекрасно

просматривалась местность. Высокий забор, низкие строения госпитальных корпусов,

КП, ворота, лента дороги, ведущая прочь из низины меж скалами. Пропустить Лесс

невозможно. Бэф стоял на карнизе и пристально смотрел вниз. Ждал. Вглядывался в

человечков, снующих внизу: где ты, милая?

Варны переглянулись: третий час вожак не двигается с места и хоть бы бровью на

них повел, обратил внимание, что не один, что его собратья рядом и переживают за

него и за Лесс. И пусть она стала человеком, но если Бэф нравится, если ему

хочется, то они не против принять Лесс обратно, в любом качестве. Как была она

сестрой, так и осталась. А кто она по определению психики да физики — им без

разницы. Пусть люди подобной ерундой занимаются.

Гаргу пожал плечами, встретив взгляд Таузина: я, собственно, и не отсвечиваю и,

вообще, молчу. А мог бы сказать!

Урва достал из кармана пакет с семечками и начал их грызть, отправляя на волю

семена.

— Не так, — буркнул Смайх, взяв пару семечек. Продемонстрировал всем Варн, как

надо, раздавив в пальцах и съев семена.

— Не-а, — качнул головой Гаргу. — Вот как надо.

Пососал и выплюнул, не раскусив.

— И что? — не поняла Тесс.

— Масло в них, — продемонстрировал Коуст. Выдавил из семечки пальцем капельку

и слизнул ее.

— Олухи, — пробасил Майгр, взял пригоршню и сунул в рот. Прожевал вместе с

шелухой и проглотил. Май заинтересовавшись подлетела к нему, положила ладонь на

живот брата, прислушиваясь. И с любопытством заглянула в лицо:

— Ну-ка, открой ротик.

Майгр открыл, выказав заодно и зубы с черными пятнами шелухи на эмали. Май

скривилась:

— Бе!

— Ха! — бросил Мааон. Выставил семечку, раскусил зубами и выплюнул шелуху.

Урва потеряв интерес к еде, подлетел к вожаку, настороженно косясь на его хмурую

физиономию, присел на корточки на верхушке антенного блина.

— Красивая штука, — кивнул на сверкающую поверхность радарной установки.

— И погода ничего, — фыркнул Бэф, покосившись на хитреца.

— Ага, — почесал щеку в раздумьях — как бы свое любопытство удовлетворить и им

же не умыться?

— Что хочешь? — отвернулся от него вожак, вновь стал пристально осматривать

территорию городка внизу.

— Может, ты ее поцелуешь, Бэф? Что мучиться? И опять, как было.

— Я сейчас тебя поцелую, — заверил Бэфросиаст, взглядом закрыв начавшиеся

прения. Урва выставил ладонь — понял, молчу. И вздохнул, как только вожак

отвернулся, уставился на сверкающие вершины гор: как хорошо начиналась история….

Он прекрасно видел маневры бойцов, подбирающихся к беспечной парочке у каменной

ограды. Но Бэф сказал — не вмешивайся, исчезни. И он не вмешивался — не дурак.

Но любопытство в карман не спрячешь. Оно его за голубками и вело. Не зря,

выходит, щурил Урва хитрые глаза, зорко следя за человечками. Наслаждался

разыгравшимся спектаклем, как заядлый театрал. Но Бэф его чувства не разделил и

закричал, прерывая постановку. Урву унесло и впечатало в камни, откинуло в

низину. Минут двадцать отдыхал, пытаясь понять — что это было, потом взмыл в

небо и, не увидев на авансцене горного пейзажа ни вожака, ни его пассии,

прикинул, куда они могли отправиться, и полетел к святилищу Варн.

Тенью проник в заветную пещеру и замер у сталактитовых отложений, настороженно

поглядывая на Бэф. Тот, припав лбом к челу мертвой человеческой женщины, решался

на опасный шаг.

Урва понял его по состоянию, что переубеждать бесполезно, и потому молчал, не

выдавая своего присутствия. Часа два сосульку сталактитовую изображал, пока,

наконец, вожак не оторвался от тела женщины, закончив таинство.

Приблизился несмело. Бэф, щуря злые глаза, уставился на сородича:

— Слово кому скажешь, будешь искать другой клан, — предупредил с шипением.

— Я нем, как камень, — заверил Урва, вытянул шею, с любопытством разглядывая

красно-синие пятна ран на теле мертвой девушки. Бэф ногтями принялся вытаскивать

из ранок пули, зализывать их. Последняя пуля звякнула о камень и словно

разбудила труп. Девушка начала корчиться, хрипеть. Пришлось помочь вожаку

держать ее.

— Может, к Соуисту? — предложил Урва.

— Как раны затянутся, — согласился Бэф, вглядываясь в лицо Лесс. И трое суток

не отходил от нее, грел, нежил, учил дышать и залечивал раны. Но появившемуся

детенышу нужен был более тщательный уход, а его нянькам пища и отдых.

Через неделю со спящей на руках вожака Лесс они улетели к Соуисту, надеясь

получить помощь и пристанище. И получили. Старый Варн всегда отличался

гостеприимством…

Бэф слетел с крыши, вспугнув воспоминания Урва. Весь клан рванул к краю, следя

взглядами за вожаком. А тот парил над двухэтажным зданием внизу и вглядывался в

фигурку, сидящую на ступенях.

— Лесс, — зашипела Ойко. Гаргу обнял ее:

— Все еще ревнуешь?

Та вздохнула и, виновато посмотрев на Варн, прижалась к нему, потерлась лбом о

плечо:

— Больше не буду.

`Лесс', - донесся до Варн печальный вздох вожака.

Девушка встала и пошла в сопровождении мужчины к машине, а Бэф так и не

приблизился к ней, не выдал своего присутствия.

Алиса открыла дверцу машины и увидела на сиденье томик стихов Цветаевой.

— Откуда? — вскинула взгляд на водителя, молодого лопоухого паренька.

— Вы лейтенант Сталеску? Вам передали. Берите, — улыбнулся застенчиво,

покосился на лейтенанта — сопровождающего. — Это стихи, ничего запрещенного.

Алиса осторожно взяла том, провела пальцами по обложке и уставилась на парня:

— Давно передали?

— Часа два назад, — пожал тот плечами.

Лесс огляделась, тщательно осмотрев каждую точку. Никого: тишина, не многолюдно,

ряд машин и зданий, неровные горные вершины и слепящие пятна радарных тарелок на

крышах. Ей показалось, что на крыше центрального здания, у антенного пика, кто-то

есть. Пригляделась, приложив ладонь к глазам, и поняла, что это всего лишь игра

бликов от полированных поверхностей зеркал да пластика.

`Как жаль', - екнуло в груди. Рука сжала том стихов, словно шкатулку с

драгоценностью. Взгляд упал на розовую ленту закладки.

— Садитесь, Сталеску, — подтолкнул ее в салон лейтенант. Помог забраться

внутрь и сел сам. Машина тронулась с места.

Лиса открыла книгу, провела пальцами по розовому атласу закладки и прочла

отмеченное галочкой стихотворение:

В мире, где всяк сгорблен и взмылен,

Знаю — один мне равносилен.

В мире, где столь много хощем,

Знаю — один мне равномощен.

В мире, где все плесень и плющ,

Знаю — один ты — равносущ.

Мне.

Лесс оглянулась. Машина уже выехала за ворота, покинула последний приют

неудавшейся агентки. Стекла зданий и КП, серый бетон ограды стремительно

удалялись, перечеркивая прошлое девушки извилистой кривой дорогой. Никто с ней

не прощался, не махал рукой. Но Лиса четко видела, как солнце высвечивает фигуру

Бэфросиаста, ровный строй Варн, застывших у ворот. Всех, кто был ей единственно

дорог, но оставался в прошлом, как и те, кто прошел мимо незамеченным или

оставившим глубокий след черных дел.

`Я люблю тебя', - прошептала Лесс миражу, позволив себе эту малость, в надежде,

что признание и осознание излечит ее, поможет забыть, примирит с собой и своим

зыбким будущим.

Эпилог

Бэф сидел на подоконнике и кормил в ладони залетную птаху. Глупышка отбилась от

своих. Стайки по весне останавливались в обители Варн, чтоб отдохнуть и вновь

продолжить путь. А эта птица так и не улетала, хотя могла легко вспорхнуть и

ринуться прочь вместе с собратьями.

Бэф посмотрел вдаль: Лесс тоже отбилась от стаи, и так же могла вернуться. Но

живет, как и эта меленькая птичка, вдали от своих, считая чужих родными.

Кто кормит ее с ладоней? Кто греет ее озябшие руки и продрогшую душу?

И хочется крикнуть в рассветный туман: я все еще жду тебя!

Но страшно вспугнуть птицу с ладони.

Изо дня в день одна и та же картина.

Урва специально громко шмыгнул носом, вспугивая птичку с ладони вожака. Бэф

недовольно уставился на Варн, единственного оставшегося в эту пору в зале:

— У тебя бессонница?

— Ага, — вздохнул, пряча взгляд.

— Полечить?

Урва крякнул, не зная, как расценить явную двусмысленность вопроса. Принялся в

раздумьях царапать ноготком темное пятнышко на столе. Лучше б, конечно, уйти,

пока вожак не рассердился всерьез, но вот тело, словно вросло в стул. И решился:

была не была!

— Я вот что думаю, Бэф…

Тот не скрыл ехидства: знаю я все твои мысли, Аристотель ты наш.

— Нет. Ты послушай: двое из клана ушли, а пришел лишь один детеныш.

— Не рад пополнению?

— Э-э… ну, рад… только ненадолго Рысь у нас.

— Наоборот. Она приглянулась Хоф.

— Да, но профессор хочет, чтоб она вернулась домой.

— Рысь больше не его внучка. Она Варн, и будет принимать решения сама. Теперь и

навсегда. Зелинский был предупрежден о том.

— Да, но что она выберет, точно знать нельзя… Не мешало бы еще пополнить клан,

на всякий случай. Завести перспективного детеныша. Сильного и проверенного…

Бэф скользнул к столу, сел на край и внимательно уставился на сородича. Его

взгляд Урва не понравился. Он поерзал, решая — а не отползти ли сейчас в

саркофаг пока не поздно?

— Скажи мне, самый мой бесхитростный брат, что твоя отлучка из клана недельной

давности была вызвана желанием расширить кругозор, — елейным голоском пропел

Бэф, заглядывая в лицо Урва с видом заботливого родителя.

— Хм… ага, — выдавил тот.

— Ага?

Урва набрал воздуха в грудь, собрался с силами, наскреб по сусекам мужества и

заявил, прямо взглянув в глаза вожака:

— Лесс стоит вернуть. Один поцелуй и все встанет на свои места. Ей плохо без

тебя, тебе без нее…

— А кругозор ты в районе ее дома расширял? — прищурился Бэф, ласково проведя

ноготком по шее Урва в области сонной артерии.

— А-а… — пискнул Варн и с треском захлопнул челюсть.

— Я гений-провидец?

— Ага, — преданно глядя в глаза вожаку, кивнул Варн.

— Тогда тема закрыта, — оставил его в покое Бэф. Встал.

— Постой, — брякнул опять Урва: и кто меня за язык тянет? Бэфросиаст повернул

к нему голову, заинтересованно прищурившись. — Я хотел тебе напомнить, что Лесс

женщина, человек. Значит, будет следовать правилам человеческой морали. Не

сделает шаг первой. Будет ждать его от тебя. Гордость это называется. Вот.

Бэф скривился: что за чушь?

— Ты же знаешь манеры человеческих женщин: они не звонят первыми, опаздывают на

свидания. Правила у них такие.

— В переводе на внятный язык ты хочешь сказать, что мне стоит навестить Лесс и

проверить, а не горит ли она желанием вернуть себе облик Варн, — кивнул,

развернувшись всем корпусом к Урва. Уперся кулаками в стол, нависнув над братом.

— Примерно.

— Примерно?

— Один поцелуй, Бэф, и клан получит сильного бойца, ты — любимую. Все довольны,

— развел руками Урва, решительно не понимая, как вожак не видит своей и общей

выгоды, не понимает элементарного?

— Я не стану этого делать.

— Не обязательно ты…

— Что?!

Бэф выхватил Урва из-за стола, сжав горло, встряхнул от души:

— Не смей к ней приближаться! Даже думать о ней не смей! — прорычал, откидывая

Варн. — Решение должно быть обоюдным, а не лично твоим!

Урва сдуло к стене.

— Наши проблемы не касаются Лесс, — добавил вожак тише.

— А проблемы Лесс — тебя? — спросил Урва еле слышно. Поднялся с пола. Бэф

насторожился:

— Что ты знаешь?

Варн лениво подошел к вожаку, уставился исподлобья:

— Ты, конечно, вожак, конечно, тебе видней, когда соблюсти законы, когда

попрать их. Но ты кое-что забыл. А я помню. Потому и смею настаивать — поцелуй

Лесс, верни ее не нам — себе. Хочешь сохранить ее право выбора? Но его нет. И не

было. Ты все решил давно… когда укусил ее.

Бэф побледнел:

— Ей плохо?

— Она так и не стала человеком. Яд бродит по крови и будит инстинкты. Она душит

их силой воли, но борьба неравная. Ты это знаешь и я. Она лишь не в курсе.

Природа все решила за вас, — развел руками.

— Нет, — качнул головой Бэф. — Лесс сильная девочка. Она справится. Прошло

много времени. Не страшно. И хватит. Тема закрыта, иди спать.

Урва вздохнул: почему все влюбленные упрямы?

Февраль:

`Я люблю тебя. Люблю! А хочу ненавидеть. Забыть, потерять. Но ты как наваждение:

и сон без тебя не впрок, и явь, как сон. Я не живу, Бэф. Я потеряла не тебя,

любимый — себя. Лесс осталась с тобой, а домой приехал фантом от Алисы и

пытается жить, как человек: слушать, видеть, ощущать.

Здесь многое изменилось. Ничего из того, что я помню, не осталось, разве что

некоторые вещи в доме хранят меня, ту, что еще верила, грезила. Но меня уже нет

и их ухищрения спасти и согреть глупышку Алису — тщетны. Она заблудилась в

Зазеркалье.

Маму жалко'…

Март.

`Я люблю тебя. Возможно, это паранойя. Я уже дошла до маразма — пишу дневник,

чтоб хоть так поговорить с тобой, дотянуться до тебя, милый мой.

Мне по-прежнему холодно и неуютно, и по утрам я просыпаюсь с тем же ощущением

промозглого холода, что будил меня в гробнице нашей обители. И первое, что

вспоминается — твое лицо, глаза, руки. Тепло твоих объятий, нежность взглядов и

ощущение покоя и уюта, что ты щедро дарил мне.

Наверное, я сильно виновата перед тобой. Впрочем, я виновата перед многими. Их

почти сотня, но странно, что именно о тебе, а не о них болит и ноет душа. Как ты?

Помирился ли с Ойко? Воспитываешь ли новых детенышей? Летаешь ли по ночам над

городом? Разговариваешь ли со звездами? Доносит ли ветер к тебе мой стон?

Море, океан вопросов, но ответы скрыты и спутаны как карты в колоде, и где ты и

где я — не найти, не угадать. Возможно, уже забыл обо мне, опять кормишь голубей

на площади Сан-Поло, кружишь на Венецианском карнавале очередную красавицу. А

завтра рванешь в высь, пройдешься в полете над Валенсией и Тулузой, прогуляешься

по площадям Рима, отобедаешь в Белградском ресторане, поохотишься в Вуковаре и

заснешь где-нибудь в Глейсдорфе или Мишкольце…

Неужели мы больше не увидимся?

`Маме кажется, что у меня горячка. Она то и дело щупает мой лоб, заглядывает в

глаза. Я стараюсь улыбнуться ей, воссоздать прежний, знакомый ей оптимизм в

глазах. Но вот беда, мне до ужаса хочется вместо этого просто прижаться к ней,

расплакаться и рассказать все, что со мной произошло вдали от нее. О тех душах,

что пришлось забрать, и о своей, что осталась в твоей обители.

Я так и не привыкла спать по ночам. Лежу, смотрю в потолок и мирюсь с инертным

существованием, борюсь с желанием встать на подоконник и взмыть в небо, пройтись

в прощальном кружении над городом и полететь к тебе.

Я постоянно убеждаю себя, что страсть пройдет, сгинет тоска и все наладится. Не

первый раз я влюблена…но разве любила?

`Сегодня видела птиц. Они летели к тебе огромной стаей. Я стояла и с завистью

смотрела им вслед, пока мама не увела меня с улицы. Кажется, она серьезно думает,

что медкомиссия не ошиблась. Еще немного и мама начнет пичкать меня лекарствами,

водить по психиатрам. И как объяснить ей, что это тупиковый путь, неверное

решение? Все проще и сложней: я больна любовью к тому, кого нет. Кто миф,

парадокс, иллюзия природы. Кто реальнее любой реальности. Кто мертв, но жив

более любого из живущих'.

`Я работаю. Хожу в тренажерный зал.

Купила себе пугач и палю по мишеням — пустым банкам на пустынном пляже за домом.

Много читаю, бегаю по утрам. Стараюсь загрузить себя всем, чем можно.

Не помогает'.

`На меня косятся соседи. Сослуживцы сторонятся, словно я чумная. Братья смотрят

как на инопланетянку. Мама — как на любимую, но тяжелобольную. А ведь я уже не

Варн. Я такой же человек, как и они. Но чувствую себя настолько одинокой,

подавленной, насколько, наверное, и муравей не чувствует себя в пустыне.

Наверняка дело во мне. Но как переломить себя? Заставить улыбнуться в ответ на

пошлость, рассмеяться грубой шутке, умиляться непроходимой глупостью,

восхищаться дурными манерами. Фальшивить, лицемерить, лгать изо дня в день. Быть,

как все.

Не хочу, потому что не могу. Твой образ хранит меня от лжи. Я знаю, свобода не в

запретах, свобода в той самой никому не нужной, такой некрасивой для всех правде.

А мне омерзительна кривда. Я знаю ее цену, знаю вкус и цвет ее сути.

Она пахнет кровью и горем…

Мама водит меня в церковь. Я хожу. Вот только исповедоваться мне не в чем. Мои

грехи и гиена не смоет, куда уж клирик отпоет'.

`Конец марта. Меня уволили.

Соседи нажаловались патрулю и у меня отобрали пугач. Теперь я в принудительном

порядке хожу к психологу и слушаю его сказки о неограниченных возможностях

человека. Где-то я уже слышала теорию о человеко-царе…Можно я останусь

человеко-зверем? — спросила как-то. Психолог, молодой мужчина прилизанной

наружности, потерял дар речи. Потом долго зачитывал мне какую-то нудную брошюрку

о величии и могуществе подсознания, энергетики. Я поверила. Но занятия все равно

продлили на неделю.

Теперь я молчу. Сижу и думаю о тебе, разговариваю, обсуждаю прошедший день.

Психолог мне не мешает. Судя по его довольному лицу, в конце встречи — я ему

тоже.

А маму не отпускает тревога'…

`Сегодня мне показалось, я видела Урва. Хитрец сидел на дереве у подъезда и

наблюдал за тем, как я кормлю птиц. Я оглянулась и никого не увидела. До сих пор

не знаю, было или не было? Схожу с ума или твой верный друг почтил меня своим

присутствием?

Значит, ты еще помнишь обо мне?

Или все-таки, это паранойя?

Расклеилась я. Это просто весна…

Без тебя.

Апрель.

`Прошло два месяца, как я вернулась домой. Пять с тех пор, как мы виделись с

тобой. Я готова перевести их в недели и дни, подсчитать со скрупулезностью

шизофреника количество часов и минут нашей разлуки. И ужаснуться полученной

цифре. Но не буду. Мне хватает боли. Каждый вдох и выдох без тебя. Каждое слово,

не к тебе обращенное, каждое дело не для тебя, каждый взгляд, что подарен не

тебе — вот настоящий ужас.

Иногда мне хочется все бросить, взять снаряжение и направиться в горы, чтоб в

итоге оказаться на краю ущелья, что разделяет тебя и меня. Я даже составила

маршрут, посчитала время, что затрачу на путь, и вышла гротескно смешная цифра —

десять дней. Всего десять! Неспешных дней пути с привалами и остановками.

Мысленно же и того на путь не затрачиваю. Доля секунды и я штурмую Черный замок,

вхожу в зал и говорю тебе: Здравствуй! Кажется, я забыла сказать, что люблю тебя!…

После можно и уйти. Но уже не смогу.

Нет, глупо и думать о том.

Нет, я не стану ничего делать. И излечусь. Как, возможно, излечился ты. А

впрочем — болел ли?

Возможно, я была для тебя забавой, как для меня в ту пору твой глобус.

Возможно, ты уже не помнишь меня. Имя Лесс затерялось в списках Агнешек, Ойко и

множества других имен. В этом мире все преходяще, тленно и тщетно….

Только рядом с тобой я думала иначе. Верила свято как иной фанатик своим божкам.

Но лишь сейчас поняла, что ты для меня, и лечу себя мыслью, что я не то же самое

для тебя. А это главное. Ведь любовь, прежде всего, единение душ, их соитие, а

не плотская утеха. Меня, пожалуй, никто не понимал, как ты, и пожалуй, я не

понимала никого так, как тебя. Ты ничего не просил, не ждал, в отличие от других.

Ты просто не знал, что нужно давать и обязательно ждать, что взамен дадут втрое,

четверо больше. И не просил, потому что нечего было просить. Странно… Наверное,

эти странности и являются главными отличиями человека от Варн. Но если так, то

за что вас гнать и травить, из-за чего бояться?

Только сейчас я поняла, насколько мне не хватает вас, насколько я привязалась к

вам: к Тесс и Май, Мааон и Рыч, к Соувисту, Смайху… даже к Ойко и Хоф…

Тоска. Надеюсь, тебя не касаются ее черные крылья'.

`Чему, спрашивается, учил меня Тропич? Я никак не могу совладать с собой. Ты, ты,

ты — куда бы ни пошла, где бы ни была, что бы ни делала! А ведь прошло

достаточно времени, чтоб излечиться от любой болезни! Но любовь не холера…

Вирус психического заболевания!

Я работаю охранником в круглосуточном супермаркете. Сутки на ногах, скачки по

всему периметру. Три этажа, восемьдесят камер. Бешенная нагрузка и на психику, и

на организм. И что? Думаешь, я устаю? Думаешь, мне стало лучше? Нет! Наоборот!

Я поняла, что уже не стану человеком!

Я по-прежнему Варн!

Не знаю, в чем дело? В навязчивых мыслях о тебе, в тоске по тем временам, что мы

были свободны и вместе? Не знаю! Но точно осознаю, что я не человек!

Я не бегу, а парю. Не сплю по ночам и не чувствую усталости. Не могу есть мясо и

пить молоко. Обострено обоняние, чутье. Я вижу в темноте и слышу, как бьются

волны о песок сквозь гул голосов, лес стен и пластика! Порой слышу мысли мамы и

братьев! Соседей, покупателей, сослуживцев!

Что со мной, Бэф?

Не повод ли это прийти к тебе и спросить: что ты сделал со мной, во что

превратил?

И за что?

Лучше б ты не спасал меня. Разве я просила? Надеюсь, та девочка, внучка

профессора, не узнала вкус твоего поцелуя? Если нет — я не завидую ей'.

`Меня опять уволили.

Мне нет места среди людей, как нет места рядом с тобой. Если б ты действительно

любил меня, то нашел бы способ поставить на ту или другую сторону, а не бросить

посередине. Я словно шарик, зависший в воздухе. И на землю не опуститься, и в

небо не подняться. И не знаешь, что хуже, где и как лучше.

Вчера я была Варн, сегодня опять — человек. Походка стала тяжелой, мысли

ленивыми. Я вижу и слышу не больше других. И сплю, как медведь зимой. Но не

высыпаюсь. Днем не могу открыть глаза, а ночью — закрыть.

Мама тоже не спит, ходит и слушает мое дыхание.

Лучше б я не возвращалась — ей было бы меньше тревог и волнений.

А меня не мучили бы мысли о тебе'…

Вероника Львовна Сталеску осторожно закрыла тетрадку и покосилась на дочь. Та

спала, укутавшись в плед. Лицо, как у мертвеца — серое, с заостренным носом,

блеклыми губами. `Девочка моя', - вздохнула женщина и прикрыла рот ладошкой,

чтоб не вспугнуть чуткий сон дочери своим всхлипом. Подло, конечно, читать ее

записи, но как иначе узнать, что происходит с девочкой? Хотя вроде уже не

девочка — влюбленная женщина, отслуживший офицер. Но не для матери.

Как же тебя искалечили, доченька!

Чем тебе помочь?

Женщина подошла к дивану и села в ногах Алисы, погладила ее. Лиса тут же открыла

глаза, развернулась и уставилась на мать: что-то случилось?

— Т-ш-ш. Все хорошо, успокойся.

— Мам? — еще больше насторожилась девушка от смущенно расстроенного вида

женщины. Вероника Львовна понимала, что нужно откровенно поговорить с дочерью, и

откладывать разговор не стоит, но с чего начать, что сказать и спросить, чтоб не

травмировать Алису еще больше, не вспугнуть?

— Ты ничего не хочешь рассказать мне? — и вздохнула — глупый вопрос.

Риторический. Сейчас брякнет — `нет', и конец разговора.

Лесс нахмурилась: что это с мамой? Взгляд девушки прошелся по ее лицу, скользнул

в сторону, выхватил сдвинутую на столе тетрадь. Ах, вот в чем дело. Мама прочла

дневник. Конечно, нужно было понять сразу, что рано или поздно это случится.

Самое идиотское занятие — вести дневник. Доверять свои сокровенные мысли бумаге,

все равно, что кричать в микрофон. Да-а… А ведь знала, что так и будет. Может,

за тем и позволила себе расслабиться и выплеснуть наболевшее в белый свет, как в

копеечку?

Алиса села:

— Все прочла?

— Извини, — совсем расстроилась Вероника Львовна.

— Не за что, мама. Ты меня извини, что с тетрадью разговаривала, а не с тобой.

— Боялась не пойму? — посмотрела на нее женщина.

— Да. Представила, что ты будешь чувствовать, узнав, что твоя дочь мало…

убийца… так еще и любит Варн, и понятно, молчала.

— Ты не убийца, девочка, ты — солдат. Был приказ, и ты его выполняла, как любой

подневольный. Тяжело нести чужие грехи, но не стоит принимать их на себя…

— Ты оправдываешь меня?

— Я стараюсь быть объективной. Тебе не в чем себя винить, не в чем, Алиса. Зря

ты боялась мне сказать. Неужели ты думала, что я не пойму тебя, оттолкну? Ты моя

дочь, а я твоя мать. Что бы ты ни сделала, чтоб ни случилось с тобой, это

останется непреложным. Я всегда буду рядом, приму, пойму, помогу. Я очень люблю

тебя, девочка моя, — обняла растерянную Лису женщина, зашептала тихо, ласково.

— Думаешь, мама старая, глупая? Думаешь, не понимает, что творится вокруг, что

значит служба в спецвойсках? Почести, деньги ничего мне не надо, только б вы

были счастливы, живы, здоровы. Списали-то как ненормальную, а разве ты

ненормальная? Разве ты виновата, что жизнь так обернулась?… Сколько я молилась,

девочка моя, сколько вестей от тебя ждала…

Голос женщины дрогнул от слезливых ноток. Лиса зажмурилась — и у нее глаза

щиплет.

Заплакать что ли? — уставилась перед собой зло.

— Ты ведь, как с войны пришла… Не узнала я Алисы. Не знаю. Отчего больше

плакала — от счастья или от горя. Поздно теперь и думать, и делать. Ты вот что,

доченька: что было, то было, не думай о том. Забудь. А он… раз так мил, то

какая разница — кто?

— Он не человек, мама, — заглянула ей в глаза Лиса: понимает ли? Ни укора, ни

страха, ни осуждения в ответ. Улыбнулась ласково. По голове погладила:

— Я поняла.

— Совсем не человек.

— Неправда. Что с ним не так? Летает? Разговаривает со звездами? Слышит мысли?

Тонко чувствует?… Слава Богу.

— Он прототип вампира.

— Пьет кровь? Убивает людей?

— Нет, — качнула головой Алиса, удивляясь спокойствию матери.

— Тогда в чем дело? Почему он там, а ты здесь? Ведь ты любишь его. Зачем

выдумывать преграды?

— Если я уйду, больше не вернусь…

Вероника Львовна отвернулась: хуже, чем плохо. Но…

— Ты хочешь быть с ним?

— Да.

— Тогда в чем дело? Если во мне, то скажу честно: мне больно потерять тебя, но

еще больнее видеть несчастной. Если ты будешь с ним счастлива, если тебе будет

лучше жить с ним, то лучшего и мне не надо.

— Мама…

— Да, Алиса, уезжай к нему, доверься своему сердцу.

— Мамочка, — прижалась к женщине Лиса. — Неужели ты благословляешь меня на

жизнь с иным существом?

— Я благословляю тебя на жизнь. Когда-нибудь ты поймешь, что счастье матери в

счастье ее детей. Уезжай, Алиса, не жди, не губи себя. Если дашь весть, что у

тебя все хорошо, мне будет довольно. И помни, девочка, у тебя есть дом и я. Мы

всегда будем ждать тебя и любить…

— Я тоже люблю тебя, мамочка….

Бэф не знал, насколько его яд проник в организм Лесс, но точно понял, что яд

слов Урва отравил его разум. Неделю он смирял желание кинуться к любимой и

узнать, как у нее дела, просто увидеть. Услышать, убедиться, что ей ничего не

угрожает. И вот не выдержал. Постоял у окна, оглядывая расцвеченный весенними

красками пейзаж, и покинул замок.

Он только пролетел над ущельем, как почувствовал знакомый запах — Лесс?

Вожак завис в воздухе, озираясь в поисках девушки. Может, ему показалось?

Нет… Лесс!! — ошалело сердце от радости.

Алиса стояла на краю ущелья и методично сматывала страховочный трос, косясь на

другой край пропасти, где стоял замок. Обитель Варн — ее конечный пункт.

Осталось кинуть трос, переправиться, влезть на стену и спрыгнуть с окна внутрь:

Здравствуй, Бэф! Не ждал?

— Ждал.

Девушка вздрогнула и повернулась на голос. На валуне слева от нее стоял

Бэфросиаст и вертел в руке эдельвейс, с улыбкой поглядывая на любимую. Сердце

Лисы попыталось пробить грудную клетку, выйти наружу и сплясать джигу на

радостях. Руки ослабли, выпуская ненужную веревку.

— Бэф… — дрогнули губы. И в тот же момент он оказался рядом:

— Лесс? — тепло его дыхания коснулось ее лица. Взгляд ласково обнял.

Алиса лукаво улыбнулась:

— Кажется, забыла тебе сказать… Я люблю тебя, Варн!

Бэф рассмеялся, рассыпая хрустальный звон. Подхватил Алису на руки и закружил

над ущельем:

— Я тоже люблю тебя, человек!

Урва хитро улыбнулся и, как обычно, незаметно спрятал в рукаве пиковую шестерку,

что мешала ему обыграть Смайх….

Объедененные Национальные войска.

Вневедомственные правоохранительные войска.

Спецвойска особого назначения.

Пропускной пункт.

Беспилотные системы слежения.

Райдо Витич "Обитель Варн" Авторские права защищены