– У него паршивый закор.

– С чего ты взяла?

– Прошло три дня, Малик, а раны не собираются затягиваться.

– Почему ты решила, что это закор?

– А что еще?

Девушка тревожилась, девушка была до крайности обеспокоена. Самара не видел ее – слышал. И повернул голову, уверенный, что она здесь, под самым ухом разговаривает. С кем – неинтересно, а кто она – очень. Давно за него не волновались, вот и было любопытно – кто же, кто.

Девушка оказалась красоткой. Вздернутый носик, две косы смоляных волос, замшевый нагрудник обтягивал весьма привлекательную грудь, кожаные брюки – стройные ножки. Только стояла она далеко от Самары.

– Лань, – бросил кто-то в ухо. Но мужчина уже не спешил с выводами. Девушка разговаривала, он тоже думал рядом, а оказалось – за километр.

Покосился на звук и чуть голову не вывернул, стараясь рассмотреть собеседника. Этот, правда, рядом был, причем настолько близко, что подол его обремканной рубахи фактически отирал Самаре лицо.

– Акробат, что ли? Ишь вывернулся. Лежи, давай, спокойно ежели помереть не хотишь! – проворчал незнакомец, субъект просто гомерический. Рыжие кудри, уши локаторами, конопушки по немытой физиономии и наглый взгляд зеленых глаз. Мальчишка, худой и нескладный, похожий на чучело.

Лейтенант в попытке рассмотреть говоруна силы терял и вот закрыл глаза обессилев.

"Стоило на него смотреть?"

– Я ж не девка, че меня разглядывать.

– Слышь, брат, ты б убрался… под ухом не шуми, а?…

– Я б убрался, да не могу. Закор я твой.

– Чего? – Самара опять открыл глаза, правда, повернуть голову к парню уже не мог – сил не было. Мальчишка облегчил ему задачу – подлег под бок, подперев голову рукой.

Мужчину передернуло – еще не хватало, чтоб к нему прижимались всякие.

– Вали, говорю, – прошипел.

– Не могу, говорю!

Девушка склонилась над Самарой, но словно не видела парнишку у него фактически на плече. Поправила мужчине повязку на груди и спросила:

– Пить хочешь?

Самара смотрел на нее во все глаза: красивая, ресницы черные, черные, и глаза от этого выразительные, огромные. Личико как у фарфоровой куколки, сережка в ухе…

– Девка, как девка, – брякнул мальчишка, со скепсисом разглядывая снизу вверх ее грудь.

– Отвали! – рявкнул Самара.

Девушка отпрянула, зрачки расширились от неожиданности и испуга.

– Нет, нет… я не тебе… – прошептал, слабость преодолевая с трудом. Только толку от его усилий никакого – мальчишка как лежал под боком, так и лежит. Голову рукой подпирает и взгляд с девушки на мужчину переводит, словно кино смотрит.

Были бы силы – за шиворот гаденыша выкинул.

– Не Гаденыш, а Прохор Сулевий – Хранитель, – шмыгнул носом.

У Самары глаза опять распахнулись – надо же так извратиться над парнем? Ну, видать это его и подкосило. ФИО, как говорится, соответствует. А он – ФИО.

Лань тем временем отошла, тихо шепнув напарнику:

– Я его раздражаю. Сходи ты, покорми, он в себя пришел.

– Надолго ли? – вздохнул дородный мужчина с косичками у висков, с вплетенными бусинами.

– Щас Малик припрется, фигню в рот тебе будет совать, – прокомментировал Прохор.

– Ты заткнуться можешь? И убраться от меня!! – заорал Самара. Парень обиженно надул губы и отсел обратно к сосне, у головы мужчины.

– На кого ругаешься? – склоняясь над ним, спросил Малик.

Самара б сказал – сил не было.

Мужчина понял, что ответа нет и положил ему в рот белый кубик.

– Что это? – прошептал с трудом.

– Твоя пища.

– Амин. Пища светлых. Ты – светлый, – прокомментировал Прохор.

– Я – брюнет!

– Дурак ты, – фыркнул парень. – Ты – светлый не в смысле цвета волос! А кормят тебя фигней, чтоб не умер. Выздороветь от нее не выздоровеешь, но хоть не откинешься.

– Убери этого придурка, – взмолился шепотом Самара, глядя на Малика. Тот нахмурился и отошел.

– Бредит, – послышалось.

– О, Лани доложил. А девка и так извелась вся по тебе. Как увидела – по макушку втрескалась. Ну, понятно – светлый!

"Интересно, он молчать умеет?" – от болтовни мальчишки у Самары голова раскалывалась и злость глаза заливала, а пошевелиться, встать и взашей турнуть придурка, не мог – грудь как свинцом раскаленным накачали и тем накрепко придавили.

– Ранетый ты…

Раненый!

– Ну, я и говорю. Вот чего через поле попер? Ты ж не хотел, а дернуло двинуть. Еще и стрелял, вот и тя сперепугу и попотчевали. Ну и лежи теперь баклажаном.

Отвали, мать твою!! Без тебя хреново!

– А я че? Я те сигналил, чуть из портов не выскочил…

– Слушай, парень, очень тебя прошу… заткнись!

Как баба, ей Богу – бу-бу-бу, бу-бу-бу.

– Очень для меня ваши слова обидныя, – шмыгнул носом Прохор. – Я к вам, Самер Сабибор, всей душенькой, а вы в ответ грубияните.

– Кошмар какой-то, – замотал головой мужчина, жмурясь. Может правда бред? В бреду чего только не бывает.

– Прохор я! Хранитель!

Ангел – Хранитель? – Самару перекосило: это кто ж так издевается?

– Ангел? – подобрел голос парня. Он взвел очи в небо и расплылся в улыбке, смакуя слово. – Ааангееел… А мне ндравитсо!

– А мне нет!

– … Лана, буду – Ангелом, уговорил.

Вот поднимусь, язык тебе обрежу, – подумал Самара.

– Нууу, еще страсшать вздумал. Не, ну это вовсе уж неприемлемо, – отвернулся, гордо вскинув подбородок.

Самара с тоской посмотрел на Малика и Лань, мечтая чтоб те пришли и отогнали мальчишку, который хуже комариного фестиваля. Весь мозг уже проел.

– Ты че, совсем че ли? – крутанул у виска пальцем. – Не зрят они меня, я ж только тебе даден. Ой, ну и люд пошел, ну прям ужас до чего темный!

Самару передернуло, выгнулся, чтоб еще раз этот "подарок" разглядеть. Прикинул, как лучше перехватить – за шею и ногу или шиворот и штаны, и куда лучше выкинуть – в кусты или болото.

– Фигушки, – притих мальчишка, отодвинулся на всякий случай. – Вот она, благодарность. Тут день за днем хлопочешь, все чтоб по-людски, а оне – "выкинуть", – забубнил с обидой. И вдруг опять развернулся к мужчине, придвинулся. – Хочешь я те колыбельную спою, ты поспишь? Ааа! Баю-баюшки баю, – завел как смычком по расстроенной скрипке.

– Оооо! – взвыл Самара, не зная, куда б убежать.

– Плохо? – подбежала к мечущемуся мужчине девушка, погладила заботливо по лицу. Пить поднесла.

Самара с поволокой во взгляде смотрел на нее – хороша, ясная такая…

– Не пара она нам, – заявил Прохор.

"Заткнись, а"?

– Не пара, грю. Страж она.

– Страж не человек?

– Не человек, – кивнул подтверждая. – Пес верный, пес цепной. За тя любого грызть будет, но шуры -муры – ни, ни! – выставил ладони. – Не по чину.

– Страж, – протянула Лань. – Узнал?

Мужчина зажмурился – так с ума сойти можно. Сразу двое говорят, а ему кому отвечать?

– Ой, ну надо же какие политесы! Чего ей отвечать? Страж она, говорю же.

Девушка отодвинулась, уверенная, что мает Самера лихорадка. Скривилась от страха за него. Ушла Малику жаловаться.

– Худо совсем, прав ты – лихорадка его ест. Бредит. Что делать, Малик?

"Нет у меня бреда, это придурок над ухом жужжит, слова вставить не дает"!…

– Да не видит она меня. Я только тебе даден! Ну, что ж ты такой непонятливый-то?

Самара закрыл глаза: права Лань, бредит он.

Жалко, что вляпался так бездарно, подставился. Командир еще…

– Ты за своих не боись.

"Ты-то откуда что знаешь"?

– Ой, ну в кого ты такой тупой-то?! – возмутился парень. – Я ж Хранитель все-таки, кое-что знаю.

"Если это чудовище ангел – хранитель… лучше б меня грохнули".

– Никакой благодарности, – вздохнул Прохор обижаясь. – Тебе такое право по рождению дадено…

"Какое"?

– Слухачем быть.

"Нафига"?

– Ну… – руками развел. – Это ж здорово. Кто-то шепчется на той стороне, а ты слышишь, будто с тобой говорят.

"Счастье-то"!

– Право по рождению, – кивнул с гордостью. – И я к нему приложением.

Самара глаза закатил. Он и без этих "прав" не тужил. И даже лучше жил.

– Нууу… конечно это не право Эйорики или Радиша, но у нас тоже очень полезное!

"Особенно ты", – вздохнул мужчина: "замолкни, а? Очень тебя прошу".

Прохор надулся, но на удивление послушался.

К больному Лань подошла, укутала плащом заботливо. И сидит, смотрит с тоской, а Самара не то, что слово ей сказать не может, посмотреть в ответ.

– Во выставилась, – зашипел Прохор. – Ишь, приметила. Не твоего мы поля ягодки, иди-ка поздорову отсель. Не, ты глянь как пялится! Так и дыру прожечь недолго! Вот девка наглая. Нечто мы себе краше не найдем? Ты, на чей огород заришься-то?

Самара с удовольствием бы врезал мальчишке, но мог лишь вздохнуть и мысленно рявкнуть:

"Я сам разберусь"!

– Гляди, разбиральщик нашелси. Че ты там разбирать станешь? Возьмешь ее и вся недолго.

"И возьму – тебя не спрошу!

Господи и за что это наказание"?

– Вот возьмешь и будет наказание. Ты чего, Сабибор, совсем че ли? – заворчал нудно на ухо. – Она ж страж, а ты – светлый. Свееетлыыый. А она – страж. Чего неясно? Ты с ней собрался, а далее чего? Это ж все едино, что собака с человеком сойдется! Ой, стыдобушка. Извращенец! Понятия у тя отсутствуют. Этой, как ее? Культуры межполовых отношений нетути! Вот!

Самара глаза открыл, на придурка покосился:

– Ты на себя-то смотрел?

– Я – Хранитель, – грудь выпятил. – Я место свое знаю. А она – нахалка! Законы забыла! – ткнул грязным пальцем в сторону девушки. Лань стояла над мужчиной и с жалостью и тоской смотрела на него.

– Не могет страж к светлому касаться!

"Чего вдруг? Устроены иначе"? – хмыкнул Самара, начиная смиряться с присутствием болтуна. Пока слаб все равно его не выкинешь. Но вот придет в себя и от души мальчишку в путь отправит. С самой высокой горы и в самую густую часть леса!

– Ты в каком плане? – насторожился парень, и даже уши вытянулись.

Поерзал и отодвинулся за дерево от греха.

Самара на секунду порадовался – проняло чудо, замолк.

Но тому дерево не помеха, из-за него бурчать продолжил:

– Все у их так: и грудь на месте, и… остальное, все как для рождения дитев положено. Но ты ж себя не на помойке нашел! Ты свееетлыый, а она? Страж, тьфу. Страх, какой проступок это!

"Да почему"?

– Да потому! Смертный проступок это, стражей за то к пращурам с осквернением чтоб весь род память имел о великом преступлении, предательстве и скверне! Вот!

"Херь какая"…

– Правда жизни! Ну, как те непонятно-то?! – постучал себе по лбу костяшками пальцев.

– Ну, ты и дурак. Рееедкий.

– Что? – нагнулась к раненному Лань, по щеке дичась погладила.

– Ишь ластится, – зашипел Прохор, из-за дерева мордой вылез.

– Ты потерпи светлый, потерпи. Раны у тебя тяжелые, – зашептала девушка. Самара смотрел на нее и чувствовал одно желание – пусть бы так сидела, смотрела на него и гладила, а он за ради этого поболеет, ничего.

Любому легче, когда о нем заботятся, тревожатся. Любая рана от того меньше болит.

– Предков-то не волнуй! Это что ж удумал-то?! Нет, ты чего совсем че ли?! – зашипел Прохор, как гадюка, которой на хвост наступили.

– Пожалуйста… Лань… убери этого придурка… Сил нет слушать, – прошептал девушке Самара. У той глаза слезами наполнились. Вскочила, губу прикусив.

– Делать что-то надо, делать. Совсем худой он, Малик, – жаловаться товарищу стала.

Самара вздохнул и глаза закрыл.

– Вот и верно, вот и прально, – закивал Прохор. – Без ее лучше спится.

"Без меня меня женишь? Достал! Вот встану – шею тебе сверну. Первым делом", – заверил его мужчина и парень смолк, только сопение обиженное над ухом слышалось.

Но это ничего.

Марк чуть дышал – не до перепалок. Грудь горела и в спине, словно копье застряло.

Интересно, есть ли здесь нормальные врачи? И где аптечка? Хоть обезбаливающее вкололи, что ли.

Тяжело пошарил по груди, выискивая карман на куртке, где аптечка была. А куртки нет.

– Она ж тя разнагишала, – зашептал Прохор, склоняясь над лицом. – Вот те чтоб мне тьму зим хранителем быть у самого последнего и захудалого, – закивал подтверждая.

Самара смотрел на него и не мог понять, как такие рождаются? Ну, редкий идиот!

"У меня грудь стрелой проткнута, это так, на минуточку. Еще одна видимо лопатку раздробила… Какие девки нахрен?!!"

Прохор отпрянул, глаза выпучив. Носом шмыгнул, таращаясь на мужчину и неуверенно кивнул:

– Эт да… ага… а чего тогда на ее пялишси? – опять носом к его носу приблизился.

Лейтенант во все глаза смотрел на веснушчатую физиономию:

– Ты больной?

Парень отодвинулся:

– Я то здоровый… Ишь, опять приперласи, – зашипел видя что Лань с питьем над мужчиной склонилась. – Обихаживат, вишь. Тьфу!

– Аптечку, – прошептал Самара Лани. – Куртка.

– Куртка? Ах, да… Сейчас, сейчас, – засуетилась, к костерку отошла и принесла нужное. Марк с трудом и перерывами прошарил карманы, нашел нужную коробку, а дальше не смог – в голове помутилось.

– Не боись, щас помогем! – заверил Прохор, и сдул коробку в сторону девушки. У той зрачки расширились, побледнела. Взяла несмело. – Этот! – щелкнул парень по шприцу с красной полосой. Тот подпрыгнул и девушка испуганно охнула, отпрянула хлопнувшись на ягодицы.

– Что там? – подошел Малик.

– Это… само в руки прыгает. А чего это? – протянула тихо, растерянно, указывая взглядом на шприц.

Мужчина взял, покрутил, и тоже понять не мог, как им действовать.

– Эй! Глаза, грю, открой че ли. Стражи ж энтих штуковин отродясь не видовали, им показать надобно, как и чего, – толкнул в бок мужчину парень.

Самара открыл глаза, сглотнул ком в горле и поманил пальцем: дайте. Взял, щелчком колпачок снял, а дальше все – руки не поднимаются.

– Вколи, – выдохнул всем. Хоть один да сделает.

Не тут-то было.

Малик, видя, что мужчина совсем плох, взял странную штуковину у него из руки, оглядел, а что с ней делать не знает.

Покажи ему, – мысленно попросил Прохора Марк.

– Интересно, как? Он же ж меня не видит, я ж только тебе даден.

Самара застонал – только этого "счастья" не хватало… Да вкололи б уже быстрей, хоть глюк исчез бы, поспать спокойно можно было!

И собрался. Рывок – выхватил шприц, вонзил иглу в ногу, чтобы силы не тратить, тянувшись к плечу, нажал кнопку, вводя лекарство и, отрубился.