Салех чинно раскланялся, застыв у дверей.

Хелехарн про травы забыл, что разбирал вместе с Огником, который их и притащил. Лала чуть сдвинулась, закрывая собой раненного, но Радиша не закроешь – высился над девушкой, разглядывая внезапного гостя. И все ждали дурных новостей или нагоняя. Но вестник лета откашлялся, прочищая горло, и задрав подбородок торжественно и громко произнес:

– Милостью Матери Небесной и сыновей ее, сегодня, дети ее изначальные желают соединиться по праву и закону, дабы множить род свой, неся свет миру сему!

И выдохнул.

У Огника деревянный пестик для помола трав из руки выпала, сбрякал на стол, скатился и на пол шлепнулась.

Хелехарн осел на скамью, Лала, не соображая, на край лежанки с раненным, невольно открывая его вестнику.

И тишина. Салех цветет у дверей, остальные в ступоре на него таращатся.

Самара и Радий переглянулись – что происходит?

– Свадьба наметилась у кого-то? – качнулся к светлой Радиш.

– Пп..Пааа…Помолвка, – выговорила не сразу и, глянув странно на Сабибора, отошла к жрецу, ладонь ему на плечо положила. Хелехарн погладил ее по руке, успокаивая и, заулыбался.

– Последнюю помолвку изначальных, я годков семнадцать тому справлял… Ну, видишь, не кануло, а ты не верила, – посмотрел на светлую. – Все будет, все еще будет.

И засуетился, собираясь.

– Так надо же… это… – растерялся Огник.

– Я сам, – отрезал жрец.

– Я с тобой, – протянул ученик.

– Я! – тут же потребовала Лала.

– Нет, нееет, что вы. А кто за недужным приглядит, а кто…

– Он! – ткнула пальцем в сторону Огника. Тот возмутился, даже лицо покраснело. – Одна не пойдешь, негоже! Я с Хелехарном пойду!

– Ты за ними присмотришь! Мало ли, я знахарить не умею! – и юркнула за занавеску, видно к себе побежала за какой-то надобностью – может красоту навести, может наряд поменять, а может за подарком.

– Ладно, ладно, со мной пойдет. Пусть порадуется. А ты тут, Огник, на тебя гости остаются, головой за них ответствуешь, – забормотал жрец, скидывая в скрутку какие-то вещи, травы. Кряхтя залез под стол, выкопал деревянную шкатулку, почистил рукавом и в кучу.

– Это-то зачем? – поднял флакончик с синей жидкостью страж.

– Авось и сгодится, – отобрал и обратно положил. Парень скривился, но в спину жрецу.

Из -за занавески Лала появилась – волосы приглажены, у висков по тонкой ленте ввито, рубаха другая – белая, шитая по всей груди, ворот и запястья широкими браслетами бисерного плетения.

Самара хрюкнул, глядя на нее. Девушка нос задрала, демонстрируя, что видала – перевидала таких "женихов". Помогла жрецу скрутку затянуть и вышла первой.

Дверь за вестником закрылась и Огник опустился на скамью, волосы взъерошил от затылка до челки: оо!

– Цирк, – фыркнул лейтенант.

– Свадьба, что ли у кого? – поинтересовался Радий.

– Помолвка. Шутка ли! Изначальных! – палец выставил парень.

– Большой праздник?

– Ага. И раньше большой был, а сейчас того больше.

– То есть?

– Нет изначальных и свивать некого. А тут… Это же знак! Весть! Это.. Это… О! – руки развел вширь, потом вверх, пытаясь жестами показать на что слов не хватило. И стих, задумавшись, траву начал теребить, привычно отделяя бутоны и стебли, лепестки и корешки.? Нет, свадьбу я видел, было. Светлый на ватарке женился. Только Хелехарна и не приглашали, знали, что не пойдет. Против закона это. Нет, ну, понять можно молодых, чего ж, если так случилось. Но изначальные? Это что получается? Оба изначальные? Он и… она? Она?

Парень сказал и видно самому себе удивился – лицо вытянулось.

А у Радша само сложилось, только поверить не мог:

– Эра?

– Эрика?! – Самара даже приподнялся. – Сбрендил?!

Мужчина плечами пожал:

– План Самхата.

– Брехня Самхата!

– Тогда кто? Сам посуди – изначальных девушек нет, давно нет!… Говорят.

– Мало ли что говорят, лапшу с ушей стряхни.

– Так, так – нет, и слухов даже не было, – закивал Огник, подтверждая версию Порверша. – Их же всех сразу положили, в дейтринах, а потом уже по семьям… ну…

И замер, словно в голову, что пришло из ряда вон:

– Что ж теперь будет? – просипел.

– Если Эрика – нихрена не будет, – бросил Самара. – Браки с туземцами запрещены.

– А с мертвыми не поговорить, – в упор уставился на него Радиш, намекая, что прошлое вместе с уставом пора б и забыть. То, что невозможно – было вчера, а сегодня возможно и невозможное.

Самара хмурился, соображая и решил сесть, но если б не друг, не смог. Тот придержал:

– Как?

– Голова кружится, – признался. – Ерунда. Теперь давай по делу: из-за ранения я, похоже, многое пропустил. Планы поменялись?

– Вообще-то мы шли в Тоудер, а сейчас думаю – зачем? Шах живой, значит найдется. Эрика… Похоже план Самхата воплощает. Ты окрепнешь, соберемся все и тогда решим, куда и зачем.

– Угу. Генералиссимус!

– Мы местные, лейтенант. Нравится – не нравится, веришь – не веришь, но отсюда. И здесь беда. А там нас кинули.

– Сюда! Вопрос зачем! – в упор уставился на Радия. – И я согласен смотаться за ответом хоть в ваш Тоудер, хоть обратно к подземному тоннелю.

– Это склеп.

– Что? – не понял мужчина.

– Склеп предков. Там все семьи погибших. Один камень – один человек. Закладывается при рождении, задвигается сам после смерти.

Самара не поверил, его взгляд ушел в сторону Огника. Парень вздохнул и голову свесил:

– Точно так – мир предков. Часть до нашествия положена была, а как баги пришли, жрецы, что в живых остались, собрались и дань погибшим отдали. Все рода, все семьи там. Закрыли – мир их канул, так хоть там пусть останется. Место заповедное теперь.

Самара осторожно обратно лег. В уме не укладывалось услышанное. Ведь если пересчитать кирпичи тоннеля, если помножить на его длину и высоту свода, выходило…

– Это геноцид.

– Дошло? Поздравляю, – сухо бросил Радиш.

Эрлан и Роберган сидели напротив Шаха за столом. Просто два враждующих лагеря, – подумалось девушке. Села рядом с товарищем.

Лет на полуслове смолк, Лой отодвинулся и уставился в кружку с молоком, принялся ее усиленно крутить.

Эра и хотела бы, а не могла взгляда от его пальцев оторвать. И хотелось вернуться во вчерашнюю ночь, когда эти руки ласкали ее.

Эрлан удивленно и недоверчиво посмотрел на нее, и она улыбнулась, как нашаливший ребенок. Мужчина чуть набок голову склонил: что происходит?

Шах светил улыбкой, глядя на Эрику, та с той же лучезарностью улыбалась Эрлану.

Роберган вперился в потолок взглядом, набрался терпения и почти ласково спросил:

– Может, пойдешь еще погуляешь, светлая?

"При тебе эти двое в олухов превращаются – не поговорить".

– Не-а, – улыбнулась еще шире. И понимала что дура дурой, но сдержаться не могла – млела от того что любимый рядом, эйфорию испытывала. – Но я тихо посижу, – решила успокоить лета. Тот фыркнул, как стоялый жеребец.

Девушка потянулась за кувшином молока себе налить и тут же Шах и Эрлан решили ее опередить. Первый глянул на второго и тот отступил нехотя.

Эра получила кружку от Валеры и поняла, что пить уже не хочет, и настроение почему-то резко ушло в подпол.

– Я с Лири посижу, – бросила, вылезая из-за стола, прихватив молоко. И ушла в угол, к оконцу, села рядом со стражем, прячась за него.

– Хорошая мысль, – услышала бурчание лета и рявканье вслед. – Так что, где твои-то?!

Шах поерзал:

– Я же говорю, мы у моста багов сдерживали, а Радий остался с Самарой. Что ты меня допрашиваешь? Ты вообще, кто? Меня за кого принимаешь? За парапсихолога- ясновидца, что ли? Мне твоя помощь не нужна – мне нужно чтобы ты отпустил Малика и отдал оружие, я сам своих найду.

– Малик не твой страж.

– Он со мной.

– Нет, уже не с тобой. Его долг своего искать. Тебя нам сдал, убедился что ты в безопасности и ушел как того долг требует – своего светлого искать.

Эра глаза закрыла, ладонями молоко грея и не замечая того. Разговор мужчин фоном воспринимался и хоть не слышно было Эрлана, она чувствовала его, ждала, что сейчас раздастся его голос и хотела этого больше всего на свете. Ничего иного в ум не шло – он, только он. Как наваждение, паранойя. Он как бочка меда, она как муха утопающая в нем.

– Ты молоко-то пей, – ласково сказал ей Лири. Эра глянула на него, только сейчас вспомнив о страже. Сунула ему кружку и вылетела из дома.

Со ступеней скатилась, чуть не упав – Кейлиф подхватил. Усадил на пенек возле забора на солнышко.

– Плохо тебе опять?

– Хуже не бывает, – призналась.

– Болит что?

– Душа, – процедила, ненавидя себя. Уткнулась себе в колени и выпрямилась, уставилась на стража. – Мает меня, понимаешь? Места найти не могу.

– Совсем?

Эра притихла, понимая, что место она найдет только рядом с Эрланом.

Но это же невозможно! С чего не начни, куда не пойди, ни глянь – все к одному знаменателю – Эрлан!

– Со мной не в порядке, – головой качнула, зрачки огромные. – Слушай, друг – чародей, а есть у тебя зелье, чтобы забыть? Не все, а избирательно?

Кей бровь выгнул, подумал и выдал:

– Ну, настоя такого я не знаю. А вот знаю, кто с памяти может, что угодно стереть и что угодно нарисовать. Хочешь – день смоет, хочешь – час, хочешь…

– Человека!

Кей воззрился на нее как мудрец на недоумка:

– Думаешь, поможет? Нет, светлая. Вы друг без друга, как огонь без жара.

– С кем? Что за бредняк?! – прошипела.

– Глаза есть, опыт. Ты оттого маешься, что от себя бегаешь, не знаешь много и знать не желаешь…

– А ты что знать можешь? Я не от себя – я к себе бегу и все добежать не могу. Я ж сама на себя не похожа да и нет меня! У меня ж и мыслей-то нет! Ничего! Олигофрен какой-то! Я ж ничего за всем этим не вижу, не слышу, не замечаю! Все забыла, кроме него! – затрясло. Руками замахала в досаде, желая донести до мужчины, хоть каплю того, что чувствует. – Ненормально это. Я же боец, понимаешь? А даже не помню когда стала бабой, и не просто бабой – тупой и слепой курицей! Это же за гранью, это… У меня товарищи пропали, а мне ровно, словно не касается! Я про Шаха-то только утром вспомнила! Все мимо, весь мир!

– И правильно. Так и должно быть. Только вот тебя здесь быть не должно, – меланхолично заметил страж.

Эрика с треском закрыла рот, забыв вообще, о чем говорила.

– Поясни? – попросила через пару минут осторожно, словно он ненормальный.

Кейлиф улыбнулся светло и загадочно:

– А не стану я вмешиваться.

Девушка от возмущения слов не нашла. Руками всплеснула и по коленям хлопнула, не сдержав ругательство.

Тихо стало. Вспышка гнева прошла и наделила девушку усталостью на грани сонливости. Прислонилась головой к плечу стража, тот и замер, боясь шевельнуться:

– Я заболела? Местный вирус наделил полным сносом мозгов.

Кей смешка не сдержал, взгляд теплым стал как солнышко: глупенькая, маленькая.

– Говор у тебя непонятный, смешной.

Эрика вздохнула, засыпая – она нашла покой на плече стража, и больше ничего ей в этот момент не было нужно.

Шах виртуозно молол воду в ступе, говоря много и ни о чем, и выведывал, выведывал, но получал ту же порцию бульона из-под яиц.

Эрлану надоело.

– Хватит, – бросил тихо, спокойно и, между прочим. Мужчины смолкли, уставились на него, а тот на Шаха. – А теперь подробно от самого начала, с того момента, как вы здесь появились.

Мужчина скривился, отрыл рот, закрыл, опять открыл, так и мучился, силясь удержать информацию, и все же право Эрлана смыло все его усилия – слова ринулись потоком.

Роберган внимательно выслушал подробный доклад светлого и потер подбородок: ничего себе история.

– Что думаешь? – покосился на Лой.

– Сабибор и Порверш, и они где-то недалеко, в твоих владениях. Тут и думать нечего.

Лет опять потер подбородок, прикидывая, где могли засесть светлые.

– Сабибор ранен и может умереть. Думай, – помог ему Лой.

– Хелехарн?

– Почти уверен.

– Ууу, ты! Тьфу!?- выдал лет и вышел.

Эрлан сложил руки на столе и поддался к парню:

– Объясню кое-что, чтобы дурное из головы выкинул. Ты находишься на земле ватаров, и они свои, хотя для всех держат нейтралитет. Они сильно рискуют, помогая нам. Роберган глава ватаров, их лет. Он друг. Проявляй к нему уважение.

Шах смотрел на мужчину и очень хотел схватить за шею и со всего маху да фейсом об стол. Однако лишь представлять и мог.

"Бесполезно", – устало заметил Лой.

Шах шумно вздохнул:

"Не понял? Ты телепат?"

"Я – Лой. Эрлан".

"Иии… о чем мне это должно говорить"?

Светлый отвел взгляд: значит, Вейнер не помнит своих корней, и его не помнит. Не знает, кто они друг другу.

Оставить все так и считать, что руки развязаны? Просто. Легко. И подло.

"Еще месяц назад я думал, что буду очень рад, если вдруг доведется встретить тебя. А сегодня…"

Эрлан покрутил кружку, словно выискивал затерявшиеся в молоке слова, и, отодвинув питье, стремительно покинул комнату.

И первое что увидел, выйдя на крыльцо – безмятежно спящую на плече стража Эйорику. А тот кусал травинку и считал облака, блаженный, как и она.

Мужчина подошел тихо, склонился, желая взять на руки и отнести наверх, в постель, но страж еле заметно качнул головой: не надо, светлый.

"Ей неудобно", – посмотрел ему в глаза.

"Сон вспугнешь", – парировал Кей и, как ни хотел Эрлан поперечить, не стал, принимая правоту стража.

Однако Эя будто почуяла что во сне – глаза приоткрыла и заметила Лой, и потянулась к нему в дреме бездумно, путая сон с явью, явь со сном. Обвила руками шею, губами потянулась. Эрлан потерялся – совсем недавно она резко и четко сказала, что он ей не мил, а сейчас показывает обратное.

Но уже обнимал, уже парил от ее тепла чистоты и нежности. Прижал к себе, как ребенка, на руки поднял. Эя упиваясь целовала его и гладила, не чувствуя что куда-то несет ее, не видя никого вокруг.

Шах позеленел, увидев в дверях ненавистного изначального с Эрикой на руках, и готов был убить, видя как та без ума ластится к нему. Но только и успел вскочить. Эрл, проходя мимо тихо бросил ему:

– Сел и замер.

И спеша поднялся по лестнице. Шаху же осталось лишь сидеть и от ревности с ума сходить.

Эрл осторожно уложил Эю и дал стянуть с себя рубашку. Пальцы девушки как бабочки прошлись по груди, губы исследовали кожу, пробуя на вкус и, словно пили нектар. У мужчины голова кругом шла. Он ничего не понимал, да и не хотел ни понимать, ни знать. Накрыл ее губы поцелуем и будто впервые ощутил насколько они сладкие. Обнимал, как впервые, как будто только сейчас осознал насколько она хрупкая, гибкая, только сейчас прочувствовал насколько нежная. Ладони плыли по ее телу, наслаждаясь каждым изгибом и каждым ответным движением, вздохом, стремлением к нему. Вскрик как подарок, стон как посвящение, вздох признание.

За столом напротив Шаха сидели стражи. Лири подпирал подбородок рукой и улыбался, слушая стоны и крики влюбленных, как музыку. Кейлиф меланхолично поглощал кашу с хлебом и шумно прихлебывал из кружки воды.

Шах же смотрел на них ни в силах пошевелиться и сгорал от ярости, сходил с ума от звуков наверху, что не оставляли вариантов для ответа на вопрос – чем же там занимается пара.

Ему было тошно и больно. Он ненавидел этих двух кретинов, что сидели перед ним, и тех, что были в спальне. И не знал, кого ненавидит больше – светлого или Ведовскую, и не знал кого убьет первым, как только чары спадут.

Все-таки – его. Что с бабы взять? Шлюха. Кошка. Кто погладил тому и дала. Сука. А ломалась-то! Понятно – кто он и кто этот? С аборигеном-то экзотичнее, а с бойцами-то наверняка с академии еще практиковалась, по койкам прыгала.

Сучка. Банальная проститутка!

А вид создавала, что правильная такая, чистая. И он – лох! Поверил, как пацан, нарисовал себе Афродиту пеннорожденную. А на ней пробу ставить негде!

Эя спала, улыбаясь, как дитя, прекрасная настолько, что смотреть было больно.

Эрлан осторожно обвел овал ее лица пальцем, любуясь, не в силах оторваться.

"Что же ты делаешь со мной, голубка? На вершину счастья, то в бездну боли", – зажмурился, качнув головой, и встал, стараясь не шуметь оделся.

Дело было – мысли брата его достали.

Мужчина спустился, не накинув рубашки. Прошел напрямую к Шаху и отправил ударом к стене, рассчитав, чтоб падение вызвало минимум шума. Так и получилось – кроме глухого удара мощей о бревна тишину ничего не нарушило. Пару минут. Но вскоре Шах пришел в себя от неожиданности и взревел, вскочил и…

– Заткнись и сядь, – приказал Лой, не повысив голоса – помнил, что Эйорика спит.

Подошел и навис над братом:

– А теперь слушай сюда и запоминай: никогда не думай и не говори о женщине плохо. Помни, тебя родила женщина – твоя мать, и еще одна – твоя жена, когда-нибудь появится в твоей жизни и родит тебе детей. Оскорбляя любую женщину, ты, прежде всего оскорбишь их, оскорбляешь свой род, своих пращуров и детей. Себя, рожденного женщиной. Если ты тупой и слепой щенок и не понимаешь очевидного, лучше удавись, иначе рано или поздно тебя удавят. Если еще хоть одна грязная мысль коснется Эйорики, я вколочу оскорбление тебе в глотку вместе с зубами. И буду первым, кто, наконец, научит тебя отвечать за свои мысли и поступки.

Шах молчал, но смотрел недобро. В глазах не было ярости, в них плескалось обещание поквитаться и решимость.

Лой хорошо знал брата и понимал – теперь тот упрется до победного.

Качнул головой – неисправим. И вышел, бросив ему:

– Утрись.

Лири сдуло за светлым, а Кей с шумом выхлебал воду, утер губы тыльной стороной ладони и сложил руки на столе, воззрившись на новоявленного изначального с насмешкой. И пообещал весело и даже задорно:

– А я добавлю.

Эра сквозь сон почувствовала недовольство Эрлана, его возмущение и ярость, а следом, что его нет рядом. И проснулась от глухого стука внизу.

Оделась и выскочил, думая, что баги напали и Эрлан в беде. Но в комнате стояла тишина, Лой не было, только Кейлиф сидел за столом и ласково улыбался ей.

Привиделось, послышалось?

– Мне показалось, что здесь что-то происходит? – притормозила у стола. Страж изобразил искреннее недоумение.

– Да ерунда, не стоило из кроватки вылезать, – послышалось из-за спины желчное.

Девушка обернулась и увидела сидящего в углу Шаха с разбитой губой и наливающимся бланшем под глазом, причем кровоподтек был во всю левую сторону лица.

– Фьють, – присвистнула, изумляясь. – Ты не на подкрылок лиссера напоролся?

– Не-е, – ощерился. – Твой е… росписью по лицу прикололся.

– Кто? – напряглась девушка, глаз прищурила, предостерегая: за словами следи.

– Кто трахает! Как оно с аборигенчиком-то, сладко? Нуу, драл душевно, на пять баллов из пяти, судя по твоим заливистым "мяу"!

Кей поднялся медленно и назидательно, давая понять, что сейчас будет второй раунд, на этот раз до упора. Но Эра жестом попросила – не нужно. Присела рядом с Шахом и ладонью накрыла его изувеченную щеку. Его оскорбления были нарочитыми и задели мимоходом, она и обидеться не успела, как сообразила что ему банально больно и обидно, вот и срывается.

Шах дернулся от ее прикосновения сильней, чем от удара Лой, хотел оттолкнуть, но только ладонью запястье накрыл – притих. Смотрел в ее глаза, чувствовал прохладу и нежность ее ладони и уже не понимал, как мог ее обругать.

– Ты с ума сводишь, – прошептал. И обнял, желая прижать к себе и не смея. – Зачем он тебе, Эрика? Что происходит?

Девушка с минуту смотрела на друга и призналась:

– Не знаю.

– Отмаз, – качнул головой. – Ты же не дура, с головой дружишь. И не шлюха, чтобы…

– Да не знаю я! Не знаю! – оттолкнула его. И села рядом видя, что он отвернулся, обидевшись, замкнулся. По руке примирительно погладила. – Я, правда, не знаю, что происходит. Как заколдованная, как не я. Все бы отдала, чтобы понять, себя себе вернуть. Но не знаю как.

Шах покосился на нее, усмехнулся: не верю, вешай-ка ты лапшу местным лохам.

Но Эра не видела – смотрела перед собой заморожено и с тоской прошептала:

– Я не принадлежу себе и не знаю, как это получилось.

Валерий вспомнил о том, что сам становится безвольным под чарами голоса Лой и уставился на девушку пытливо – не это ли причина? Да этот долбанный извращенец просто подчинил ее себе. Если уж он, здоровый мужик с крепкой психикой и здравым рассудком, перед гребанным светлым, как шавка дрессированная, то что говорить о девушке?

Эрика задумчиво посмотрела перед собой и словно только сейчас осознала свое состояние:

– В меня будто что-то вселилось и постепенно заполняет, вытесняя меня. Снизу вверх ползет, ползет, шириться, поглощает всю без остатка. Там, дома, я лежала овощем, но это была я, а здесь… я хожу, я говорю, я ему, сплю, думаю… но это не я. Внутри меня словно война – сейчас победила я и могу что-то сложить, но миг и победу одерживает что-то или кто другой и меня нет, я уже не могу ни здраво рассуждать, ни просто нормально соображать. Веришь, меня крутит, мает, мутит, то в жар, то в холод кидает, сознания ноль, зрение – минус пятьдесят и словно лихорадку подхватила, холерой заболела, все заразы разом подселились.

Девушка посмотрела в глаза мужчине, и он отчетливо увидел в них страх и растерянность.

И не мог ей не поверить, не мог не поклясться себе помочь, не мог оттолкнуть. Ее слова проникли в душу и царапали как наждаком по стеклу.

– Прости, – просипел, сглатывая ком в горле. – Я не имел права даже думать о тебе плохо. Ты просто попала в беду.