Помолвка произвела угнетающее впечатление. Каждый нарисовал себе нечто торжественное, ни с песнями-пляски – понятно, что жениху и невесте не до того было, но не настолько торопливо-смятое и больше похожее на отпевание усопшего. Эрика всю церемонию то ли спала, то ли без сознания на груди Эрлана лежала. Только раз ее Лой в себя привел, заставил сказать "согласна" и девушка опять забылась.

Каких-то пару минут на сборы и всех, как волной смыло.

В лагере стало тихо и как-то сумрачно. После волнений и суматохи это чувствовалось особенно четко, отдаваясь эхом опустошенности, как после набега. Никто не знал, куда повезли девушку, что будет дальше.

Эра же ни помолвку, ни дорогу прочь со стоянки, не помнила. Первый фрагмент, который она восприняла четко, встал картинкой из сна, но не реальности – покрытый ровной зеленой травой пригорок и круглое каменное знание, с виду метр на метр, похожее на фамильную усыпальницу. Дорога внутрь выпала из сознания, только лица помнились вокруг, а потом темнота, удушливый запах благовоний. Это въедливый запах видно и привел Эрику в себя.

Помещение было не большое. Царил полумрак и жаркая влажность, как в бане. По кругу к крюкам были подвешены полусферы. В них горели свечи, обложенные травами. Они-то, похоже, и выдавали дурманный аромат.

Посередине комнатки был выложен ступенчатый обод, внутри которого стояло нечто очень похожее на огромную ракушку, раскрытую и поставленную на бок, устланную снизу, как постель. С боков стояли два каменных туба с водой.

Хелехарн ходил по кругу, что-то монотонно бубня и одной рукой кропил все подряд, другой взмахивал дымящим пучком трав.

Эрлан раздел Эйорику и уложил внутрь ракушки, разделся сам и вытянулся рядом, обняв невесту. Створки начали медленно сходиться и вот захлопнулись, отделяя весь мир от пары.

Эра пялилась в темноту, постепенно приходя в себя. Было тихо и спокойно. В душу постепенно проникало странное ощущение уюта и благополучия. И казалось, ракушка начала покачиваться, издавать шум прибоя и вдруг своды ее начали слегка светиться.

Эрика словно переместилась в другое измерение, где нет ничего кроме моря, звезд, и никого, кроме Эрлана. Они будто лежали у кромки прибоя глубокой, звездной ночью и целый мир замер, оберегая их покой.

Девушка провалилась в это видение, поддалась ласке Эрлана и заснула после, совершенно счастливая.

Ей показалось, что спала миг, но этот миг вернул бодрость и легкость телу и разуму, наделив удивительным ощущением покоя и защищенности.

Открыла глаза и увидела Эрлана. В отсвете створок его лицо было видно ясно. Он улыбался, оглаживая ее по волосам, глаза излучали нежность и радость. И было страшно вспугнуть удивительное единение, хотелось лежать вот так с ним в этой скорлупе век.

– Проснулась? – шепотом спросил мужчина.

– Долго спала?

– Угу, – заулыбался светло и счастливо, осторожно чтобы не встревожить ее, разминая плечи и руку, на которой она спала. – Сутки.

– Серьезно? – ей казалось, она и часа не дремала.

– Угу, – кивнул, заверяя, а сам смеется и глаза лучатся от радости. – Посмотри на огоньки вверху. Сколько огоньков, столько часов спала. Видимо у нас будет мальчик, – рассмеялся и поцеловал Эрику в лоб.

– Почему мальчик?

– Потому что проспала двадцать семь часов. Мальчики неспешны. Была бы девочка, поторопилась бы – спала бы ты часов десять.

Он смеялся, она соображала и прислушивалась к себе – ничего, кроме вернувшейся бодрости. Обычное состояние выспавшегося, здорового человека. Правда, кушать хотелось как после трех дней голодовки.

– Что дальше? – приподнялась на локте и Эрлан лег так же, огладил ее, продолжая улыбаться, и будто посмеивался над ней, умиляясь.

– А что?

– Нууу… я правда… беременна? – не верилось и все тут.

– Правда, – рассмеялся.

– Ааа… я ничего не чувствую.

– А что должна чувствовать.

– Не знаю… ну, там… признаки.

– И какие? – Эрлан смеялся, потешался, но по-доброму, как родитель над любимым дитем.

– Какие обычно бывают, – посерьезнела девушка, не понимая, что его так распирает от довольства и счастья. Может, и нет ничего, а он светится как фара корвета.

– Эя, голубка, – привлек ее к себе за затылок, прижался лбом к ее лбу. – Поверь, ребенок будет, поверь, он спустился к тебе и скоро появится на свет. Было бы иначе – эттара бы не светилась. В тебе говорит прошлое, память того мира, но ты часть этого.

– Тогда объясни, что делать и как оно вообще, здесь с акушерством и педиатрией. Если мои знания из того мира здесь бесполезны, а должна знать, как все происходит здесь.

– Не заботься, – качнул головой. – Для этого у тебя будет аттари. Она проведет с тобой всю беременность, поможет малышу родиться, тебе – воспитывать его первое время.

– Местная акушерка и педагог-педиатор?

– Хм. Второе и третье – не понял, а первое – в точку. Встаем?

Эя хмыкнула, села и… тут же створки "ракушки" разошлись.

"Прикольно", – подумала, оглядываясь. Все то же и все же иное помещение. Впрочем, оно, вероятно, не изменилось – изменилось ее восприятие. Полумрак не давил и было светлее даже, чем показалось, когда шагнула сюда вчера. Вверху, в круглом отверстии под куполом, было видно, как плывут облака. Явно день на дворе. Свечи внутри все еще горели и травы курились, но запах их был уже даже приятен.

Эрлан прошел по кругу, туша каждый огонек пальцами. И только после подал девушке лежащую на краю туба с водой стопку белья из мягкой, легкой ткани.

Это вместо моей одежды? – выгнула бровь Эрика, разворачивая наряд.

– Извини, но свою привычную грубую одежду придется оставить.

Девушка встала, приложила к груди рубаху до пят и уставилась на мужчину: издеваешься?

Он засмеялся:

– Ты будешь прекрасно выглядеть. Еще лучше – себя чувствовать.

– Извини, но я привыкла к брюкам – в них удобнее.

Эрлан моча указал на упавшую ткань. Эя подняла ее и вздохнула:

– А ля шаровары. Здравствуй "звезда востока", – проворчала, натягивая наряд. Может Эрлан и прав, пора с армейской формой расстаться.

Ткань была удивительно мягкой, приятной к телу. Рубашка оказалась не такой длинной – ниже колен, и разрезы по бокам не сковывали движения. Не понравились две вещи – широченные рукава и воротник, наглухо закрывающий шею, тяжелый, шитый бисером и больше похожий на ошейник.

Эрлан наложил девушке на запястья широкие браслеты, стягивая края рукавов, на ножки натянул легкие сапожки, и, подхватив жену, поставил на пол. Эра оглядела себя: "здравствуй, чучело". Но промолчала – фиг с ним. Могло быть хуже.

– Идем?

Лой поправил свою рубашку и притянул девушку к себе:

– Подожди, мне нужно тебе кое -что объяснить, чтобы ты не пугалась и не смущалась. Вокруг эттары собралось очень много людей. Видишь ли, последний ритуал отцовства проводили лет пятнадцать назад и для всех это большой праздник. И не только праздник, но и определенная традиция. Вокруг эттарны люди жгут костры, готовят пищу. Выкладывают лучшее, что у них есть в надежде, что тебе что-нибудь приглянется и ты что-нибудь возьмешь.

– Зачем?

– Это важно, Эйорика. Важно для них.

– А конкретно?

– Видишь ли, сам слух, что появилась изначальная – как огонек в ночи, а знание что род изначальных множится – уже что маяк. Я понимаю, тебе не постичь насколько значительно происходящее сейчас, ты еще многого не знаешь. Пробелы восстановят, я пригласил дета лично для тебя – он поможет, расскажет, когда вернемся. Сейчас же тебе не стоит пугаться и останавливать себя, если захочешь что-то взять у кого-то или дать.

– Я похожа на трусишку?

– Нет, – улыбнулся и, поцеловав ее в лоб, обнял за плечи.

И толкнул дверь.

Эрика ступила на улицу и застыла – то, что говорил, Эрлан показалось ей бледным подобием реальности. На деле она словно попала на слет таборов, устроивших грандиозную ярмарку. Люди явно сбежались сюда семьями. Горели костры, белело пятнами расстеленное полотно, на котором у кого что. Но удивляло другое – при всем скоплении народа было тихо и чинно.

Но только первый заметил молодых, грохнуло стройное "Эйя!!"

Эрика отпрянула к Эрлану, оглушенная криками, растерянная от количества людей.

– Они, что, всю ночь нас ждали?

– Да, – улыбнулся Эрлан и поднял руку, видя, что ликующий гвалт тревожит жену. Крики прекратились, но галдеж продолжился.

Эрика не знала, что как только прошел слух, что в эттарне на холме Вейлоха пройдет ритуал отцовства, люди действительно семьями, потянулись в земли ватаров, к месту ритуала. Они шли вечер и всю ночь, чтобы лично убедиться – изначальные живы и у них будет ребенок, и это не брехня, а истинная правда. А значит, новые боги, от которых больше беды, чем радости, совсем не боги, и не могут они победить истинный мир света – изначальных, и все их приспешники – шайка бандитов и лгунов. И все как прежде стало, и все будет хорошо. Опять. Снова.

"Новые-то Боги все передохли, хоть и баяли баги, что сильнее светлых и всех повывели, и бессмертны. А оно вот вам! Никого из новых нет, а изначальные как были, так и здравствуют!" – шло по толпе.

Люди смотрели на пару, запоминая каждую деталь, чтобы вернувшись пересказать соседям, кумовьям и всем кому интерес пристанет. Гудели перешептываясь, улыбались. А далеко за всем этим сборищем были видны лошади и величественные фигуры мужчин – Роберган, Кейлиф, Лириэрн.

Эрика несмело шагнула в их сторону, и стало опять тихо. Толп отступила, каждый быстро вернулся к своим полотнам, чтобы девушка смогла увидеть предложенное. У кого-то грудой были выложены чеканные украшения, посуда, ткани, у кого-то, как у худенькой женщины слева, стояло лишь миска и хлеб.

Эрика сама не поняла, что ее больше привлекло – эта женщина, обнимающая девочку лет семи или миска с медом и поджаристые лепешки.

– Я могу просто брать? – покосилась на Эрлана. Тот кивнул, внимательно наблюдая за женой.

Эрика несмело шагнула к женщине. И как не стеснялась, есть при толпе глазеющих, вдруг так захотелось, что наплевав на все, сжевала одну лепешку, и почти весь мед. И была уверена, что по вкусу ничего лучше не едала.

Девчушка отодвинулась от матери и несмело коснулась рукой подола рубахи светлой. Эя улыбнулась ребенку, погладила по голове.

И пошла вниз уже смелее касаясь протянутых к ней рук. Прихватила по дороге яблоко и встала перед летом и стражами:

– Привет, – вгрызлась в плод.

Роберган заржал, как жеребец. Смех пошел по толпе, беззаботный, добрый.

– Чего? – не поняла.

– Парня ждешь, – ласково сказал лет и вытащил из-за пазухи сверток, раскрыл тряпицу, выказывая изумительной работы ножны и знатный тесак с резной рукоятью. – Возьмешь от меня?

– Кто от такого оружия откажется? – удивилась. Проверила лезвие – не уступает утерянному ею где-то на западной стороне ножу. – Спасибо.

– Да это тебе спасибо, светлая, – засмеялся опять лет. – У кого изначальная мать хоть крошку взяла – тому на долгую счастливую жизнь обрекла. Теперь меня смерть стороной обходить будет, враги не страшны, болезни – мимо. Можно смело семью заводить, точно зная, что дети будут, да еще здоровы и счастливы.

Эра обернулась – та женщина улыбалась, как и мужчина, у которого Ведовская яблоко взяла. Им к ногам складывали то, что изначальной привезли.

Девушка на Эрлана вопросительно покосилась.

"Так положено", – улыбнулся он ей: "Подношения светлой отдают тому, у кого она что-то взяла, и тем удачу и неприкосновенность себе приманивают".

"Помогает"?

"Конечно".

Эра плечами пожала – замысловато, и к лошадям пошла:

– Домой?

Лет дорогу Эрлану преградил, пока девушка не видит, посмотрел серьезно:

"Понимаешь, что теперь будет"?

"Да", – посмотрел на него прямо. А в душе дрогнуло, и сомнение появилось – сможет ли?

"Эберхайм вас в покое не оставит".

Эрлан и без Робергана это знал.

"Едем. Там все и решим".

Как ночь прошла, так и утро не задалось. Сидели за столом, как потерянные, а чего вдруг – сами не понимали.

В комнату вчерашний незнакомец вошел, сел на место Лой и мужчины дружно уставились на него.

– Пока Эрлана нет, я буду вместо него, – заявил тот безаппеляционно и миску с кашей к себе придвинул.

– А ты кто? – спросил Шах, раздражаясь. Наглец ему еще вчера не понравился, и хрен с ним, шатался бы просто по лагерю. А он на командующую должность нацелился – смотри-ка, хваткий какой. – Не много на себя берешь?

– В самый раз, – заверил.

Радиш щеку подпер, разглядывая стоящие у висков дыбом волосы, явно не раз перебитый нос.

Самер окинул меланхоличным взглядом:

– Имя-то у тебя есть, "в самый раз"?

– Займер.

– Ничего имечко,?- бросил, и кусок хлеба в рот отправил.

– Угу – Чингачгук – большие яйца, – резюмировал Шах.

Мужчина уставился на него и Вейнеру, как наяву показалось, что тот со всего маху ударил его по затылку, обмакивая физиономией в кашу.

– И кто ты? Не из развенчанных стражей, случайно? – спросил, лишь предполагая – волосы у висков дыбом навеяли. Так косицы, которые у каждого стража от висков сплетены, обрежь под корень, и будут волосы топорщится, как начнут расти.

– Угадал, – не смущаясь ответил Займер.

– Интересно, – уставился на него Самер. – Насколько нам известно, стражей лишают их права только за большие проступки.

– Мои поступки не тебе судить – за свои отвечать научись.

– О, как! – хмыкнул мужчина и к пище вернулся – ровно ему стало на новоявленного начальника. Радиш тоже интерес потерял. Молоко выпил и встал:

– Пойду.

– Куда?

– К стене предков.

– Чего там забыл? – полюбопытствовал Сабибор. Радиш неопределенный взгляд на того бросил и мужчина поднялся:

– Я с тобой.

Оба вышли, даже не взглянув на Шаха. Тот оттолкнул миску – аппетит мигом пропал.

– Худо изгоем быть? – усмехнулся Займер.

– Не твое дело. И по себе не суди.

Мужчина губы оттер, глянул недобро, с прищуром:

– Я себя худым не сквернил, род бесчестьем не пачкал, и как оно, изгоем, не знаю.

Встал и вышел следом за мужчинами.

Шах по волосам рукой провел и со всего маху по столу кулаком грохнул. Достали! А, главное, за что пеняют?

– Может и не случится еще, – тихо заметила Лала. Вейнер тяжело посмотрел на нее, прекрасно понимая, что она имеет ввиду. Он видел, что девчонка в Самару втрескалась да без ответа и надежды, и понимал, что она жалеет его потому, что в отверженности сродство чувствует. Но не знала, что Шаху ровно на ее сочувствие, как и на понимание. Он уже все решил – будет случай, перетянет к себе Эрику, и ровно ему на ребенка. Ничего, воспитают.

И вылез из-за стола.

– Что тебе у стены надо? – спросил Самер у Радиша уже по дороге.

– Заковыка какая-то. Понять кое-что не могу. У кого не спрашиваю – молчат. Вот и хочу древних вызвать, у них поспрашивать.

– Что за заковыка?

Мужчины встали у плиты, обозревая ее снизу доверху.

– Приглядись.

– Ну?

Радиш шагнул к скале и провел по одной из линий:

– Ничего странного не видишь?

– Должен? – чуть удивился, на второй раз внимательно оглядывая извитую линию что не доходит до середины. – Чей-то прерванный род. Таких вон, море.

– В том и дело, что здесь есть загадка. Не знаю, как в остальных случаях, но тут точно что-то не так. Ты знаешь, чья это ветвь?

– Она не подписана.

– Как раз подписана! Ло вчера нам внятно изложил систему чтения родовых знаков, а линии внизу эти знаки имеют. Сам смотри. Из них вверх идут. Я все не прочел, но этот смог, – указал вниз, где у самой земли действительно можно было, приглядевшись, увидеть знаки, как на лбу того же Радиша или Лой.

– Вот это закругление и черта – эбер и хайм. Вместе – Эберхайм.

– Ну? – все равно не понимал Сабибор.

– Эберхайм, тот самый, что сейчас возглавляет багов и нас по красной стороне гонял.

– Это я в курсе, – огладил пальцами линию, прошел вверх, пытаясь сообразить, что неладное нашел Порверш.

– Если он воюет с нами, значит жив. Я даже у Ло уточнил – жив, подтвердил.

– Ну?

– Тогда объясни, почему его ветвь обрывается на уровне наших родителей. То есть, он, получается, умер не оставив потомства, – хлопнул по обрыву расщелины. – А он – жив.

– Может, потомства пока нет, поэтому и продолжения ветви? – почесал затылок Самер.

– Может, – повел плечами Радиш. – Но все равно несвязуха. Обрыв на том уровне, когда наши отцы были живы. Смотри – это я – моя линия пока в пустоту, а это отец – обрыв.

Мужчина приставил ребра ладоней к тупикам одной линии и другой. Выходило, что Эберхайм умер, когда Краш Порверш был жив и Сабибор и Лой и Лайлох, и их дети.

Логически объяснить это было невозможно.

– Хз, – плечами пожал. – Может, это мы, что-то не догоняем.

– Или не знаем, – выпрямился Радиш. – Помнишь, ты пересказывал, что детт Шаху говорил? Тоже несвязуха – не было двух сестер Лайлох? Сам смотри – одна девочка. Потом свиток с линией Лой и две ветки: одна пресеклась. Как раз примерно на том уровне что и ветка Эберхайма.

– А что тебе линия Эберхайма далась?

– Как-то само в голову пришло. Я вчера тебе пересказал, что мне мама говорила. Помнишь, про Эрику спрашивал. Так мама сказала в конце "это все исправит". То есть, рождение ребенка, что-то исправит. А что? Причем тут Лайлох?

– Может твоя мать имела ввиду ситуацию в принципе. Ты же уже в курсе насколько это важно людям знать, что изначальные живы и не собираются ни умирать ни сдаваться – семьи заводят, детей производят. Психологический фактор, знаешь ли, порой сильнее любого оружия. Не мне тебе вводную в психинформер давать, проходил, как и все.

– Да, Самер, проходил, знаю, понимаю. И допускаю, что ты прав. Что дело только в этом. Только внутри все равно мамины слова как заноза сидят. Я чувствую, что что-то не так просто, как мы пытаемся себе объяснить. Или нам объясняют. Что-то тут еще замешано.

Сабибор плечами повел: хз.

– У Ло спроси.

– Спрашивал. Сказал – все как должно быть.

– Тогда у Лой. Может у деттов цензура, Лой скажет.

– Угу. Он как вся плита предков – иди, спроси.

– Ну, не знаю, – надоело голову ломать. – Пойду с Табиром заниматься, и тебе советую. Больше толку, чем тайны на пустом месте придумывать.

Детт действительно серьезно помог Самеру – справиться с закором. Научил убирать его хотя бы на время. И у мужчины получалось, что его немало радовало. Теперь он не чувствовал себя дуриком, страдающим раздвоением личности.

Перешел к месту занятий и сел на один из валунов, чтобы не мешать учителю. Тот Вейнера натаскивал, и, судя по всему, ученик старался – каменные кубы напротив него, приподнимались, менялись местами и… неудачно грохались на землю, поднимая пыль, получая "увечья" в виде сколов и трещин.

Шах огорченно поморщился. Он старался, как мог отточить свои возможности, которые считал, больше чем у Эрлана, а значит он сам сильнее брата, и рано или поздно данный факт сыграет ему на руку. Но Табир словно его мысли прочел – подошел вплотную и сообщил:

– Твое право бессильно против светлых, которые старше тебя. Или тех, кто под воздействием права более сильных и старших.

– Это ты к чему? – прищурил глаз мужчина.

– Твое основное право не в воздействии голосом, а в воздействии мыслью, – постучал пальцем по лбу ученика. – Но даже не пытайся применить его против брата, хотя у Эрлана все наоборот.

– С чего ты взял, что я собираюсь применять силу против брата?

– Это горит в твоих глазах, парень. Но, как и раньше, ты стремишься к цели, которая кажется тебе, не желая знать, что на самом деле она либо не твоя, либо ее нет. Ты думал, приказываешь голосом, но ты приказываешь мыслью. И это ни одно из твоих заблуждений. Эйорика твой закор. Первое, чему я учу – справляться с закорами и четко осознавать суть своего права. С тобой мы начали со второго, потому что оно тесно связано с первым. Подумай над этим, Вейнер.

– Что такое закор?

– Тень права. Закор либо укрывает право, либо указывает на него, но всегда следует по жизни. Многие считают закор платой за возможности и неким противовесом. В тебе сильная стихия ветра и огня, как в Эрлане, поэтому в вас много ярости, эмоций в крайностях. Поэтому вам и дан закор любовью, чтобы ненависть не выжгла вам сердца и не обрушилась на мир, как бесконечный ливень. Эрлан справился с ненавистью, а значит, приручил закор. Повторяю – приручил. Подружился, принял. Теперь его закор уже не закрывает его право и не мешает жить, но жизнь стала более полной, а возможности раскрылись в полном объеме. Тебе тоже придется подружиться со своим закором, понять его, принять. Только тогда все получится. Будешь противиться – отдашь себя ненависти и, та поведет тебя по кривой дорожке. Сам будешь страдать и других этим наделять. Лой всегда были безрассудны и сильны что в ненависти, что в любви. Только закор вас и сдерживал.

– То есть, нужно взять Эрику, – перевел для себя: отчего ушли – к тому пришли.

– Нет! – даже рассердился Табир. – Любовь. Ты должен научиться любить. Тогда ты станешь сильным, и только тогда. Одноглазого сколько не учи, он все равно будет видеть лишь полмира, – проворчал, отходя и жестом позвал Самера.

Тот конечно все слышал, хотя детт говорил очень тихо, почти шепотом, и явно предназначал свои слова только Шаху.

– Опять подсушивал? – смерил Сабибора подозрительным взглядом.

– Я не виноват, что у меня острый слух, – улыбнулся примеряющее. – К тому же и глухой бы понял, что вы пытаетесь до разума Вейнера достучаться и вам очень не нравится этот ученик – на лице все написано.

– Неверно прочел. Я лишь огорчен упрямством Вейнера.

– И озабочены.

– Да, если хочешь. Его упрямство может дорого стоить и ему и окружающим, но он упорно не желает этого понять. Печально. Закор будет высокой платой для него. Как твой?

Самер улыбнулся:

– Ручной. Больше не раздражает, не лезет под руку и не бродит с утра до вечера, награждая меня ощущением, что я псих. Впрочем, справиться с Прохором было просто. Ты сказал Вейнеру, что закор нужно понять и принять – я понял и принял его, когда чуть не умер. Тогда он и стал больше моим другом, чем наказанием.

– Я рад. Теперь твое право раскроется в полной мере.

– Острый слух? – не скрыл скепсиса. Нет, прикольно слышать все и всех, в общем, и не напрягаясь, но куда и к чему эту возможность пришить?

– Ты считаешь, что твое право незначительно? – загадочно улыбнулся Табир. – Хорошо, значит пришло время познать его полноту. Скажи мне, чтобы ты хотел узнать сейчас?

– Узнать?

– Именно узнать.

Самер задумался и мысли ушли в сторону Эрлана и Эрики – как у них прошло с ритуалом – удачно – нет, скоро ли вернутся и вернутся ли?

Табир кивнул, видя, что мужчина нашел для себя вопрос.

– Теперь ступай за ответом. Сосредоточься лишь на звуках, на том, что ты хочешь услышать. Отринь мой голос, вид этих камней – ступай за ответом по звукам и картинкам за круг, за скалы…

Самер замер, чуть склонив голову, вслушивался в происходящее вокруг, и каждый звук рождал четкую картинку, видно вызывая ассоциации: пыф, пыф – ручеек пробивает камни, шшиир – Радиш провел ладонью по стене предков. За оградой скал ветер играет с листвой и травой, и та гнется. Гудят сосны.

Самер переходил от одного звука к другому, по образам, как по ступеням – дальше, и как учил Табир – не останавливаясь на незначительном, по малейшим нюансам распознавая лишь "крупное". Каждый звук рождал картинку, и Самер уже летел не столько слухом, сколько внутренним зрением.

Горы, лес, поле, холмы, опять лес. Речка шумит, по камням звон воды, но примешаны к нему другие звуки, инородные. Прошел дальше и отчетливо увидел ступающие по камням копыта – цок, цок – лошади. Одна, две, три.

– … Одному теперь тяжело будет.

– Ты же видел Займера. Лой его специально позвал.

– Займер сложил с себя право стража, после того, как убили Райта Ольриха. Он не смог поступить иначе. Хотя его никто не винил, он обвинил себя сам. Больше года у черты предков болтался, выжил и вот тебе, первое что сделал. Старая закалка – долг, прежде всего.

Самер отчетливо увидел говорящих – всадники – Лириэрн и Кейлиф. У того и другого в косицах появилась оплетенная чеканкой бусина, почти однотипная – ярко белая – у Кей, и сжелта – у Лири.

За стражами двигались трое конных – Роберган, Эя и Эрлан. Эрика была в странной, чудной одежде, но с виду девушка была совершенно здорова, и даже весела. Лет то и дело шутил с ней, Лой улыбался, снисходительно поглядывая на шутника. С виду он был доволен, что девушку развлекают и она смеется, но темным пятном изнутри проступала озабоченность, глубоко спрятанная, но четкая по фону чувств. Не было звуков, чтобы сказать точно, но Самер будто услышал неслышное, те шорохи мыслей, что в принципе познать нереально – что-то готовится. Лой опасается и начеку. Что -то задумал.

Он отвел взгляд от Эйорики и уставился, словно увидел Сабибора, почувствовал, что тот полез ему в душу.

Самер испугался и резко отступил. Вокруг все та же площадка и Табир.

– Получил ответ? – спросил с хитрецой.

– Не думаю, – буркнул Самер. Он не верил, что увидел и услышал, скорей воображение разыгралось и только. И готов был аргументировать свою версию по пунктам: белых бусин у стражей не было, Эрика не напялит на себя балахон, да и взять его неоткуда, Роберган – лет и его место рядом со своими, и забот хватает, кроме как шататься по лесам и холмам да байки травить.

Табир в упор смотрел на ученика и видел по его лицу – тот в сомнениях.

– Научись доверять себе. Теперь у тебя лишь одна преграда и проблема – ты сам.

– Я… не только слышал, но и увидел. Но этого не может быть.

– А что может? – выгнул бровь Табир. – Есть только одна граница, Самер – граница твоего желания. В данный момент ты запираешь себя в клетке нежелания верить самому себе.

Самер обдумывал увиденное и услышанное и не мог понять – напридумывал себе или действительно смог преодолеть километры и не только услышать, но и увидеть, не только увидеть и услышать, но и правильно выбрать направление, хотя понятия не имел откуда и куда отправились почти двое суток назад Лой с компанией. И уж тем более не мог почувствовать его внутреннее состояние.

Нонсенс. Точно нафантазировал, чего и нет.

– Табир, а можно услышать не слова, а, допустим, мысли?

– Если захочешь. Твое право, Самер, ты ему хозяин.

– Услышать настроение или эмоции?

– Ответ тот же.

Мужчина головой качнул – так не бывает, просто потому, что не может быть.

– Ступай. У тебя час на отдых, используй его с толком, – похлопал его по плечу детт, видя, что Сабибор растерян и находится на перепутье. Ему явно нужно было время переварить только что полученный опыт. – После поговорим, светлый.

Самер в прострации двинулся прочь, и даже не заметил Радиша, как и того, как детт поманил его к себе. Занятия продолжались.

Мужчина прошел мимо уныло жующего травинку Шаха, который был весь в себе и, его мысль, как встать на место Эрлана показалась Самеру настолько отчетливо слышной, что тот даже передернулся. Еще одно доказательства сумасшествия – невозможно слышать мысли, если ты не телепат или не телепат тебе их передает. Слышать мысли Эрлана одно, тому такое право дано, но самому… Нет, даже не слышать – чувствовать, как слышать. Ведь слов не было, не было звучания голоса – только фон, как шорох эмоций, и четкое знание после истолкования.

А вот еще одни – хмурые, озабоченные, строящие планы.

Самер обернулся на них, как на звук и увидел обмывающегося у мытни Займера. Подошел и встал, оглядывая голый торс мужчины – жуткий, извитый грубыми рубцами. Некоторые шрамы въелись глубоко, корежа тело, и были похожи на рытвины. Не нужно много ума, чтобы понять – мужчина побывал в смертельной переделке.

И тут же вспомнились слова Лири.

– Ольрих Райт, – невольно повторил вслух Самер.

Займера, как ударили – обернулся резко, выпрямился, выказывая не менее страшные знаки боев на груди, уставился в глаза Сабибору, словно тот совершил преступление.

– Откуда ты знаешь?

Самер шею потер: неужели угадал? Быть не может! Он же всего лишь повторил, что показалось, услышал.

– Болтают, – бросил глухо.

– Кто? – и смолк, видно вспомнив, с кем дело имеет. Лицо разгладилось, взгляд уже не душил, но в глазах было нечто, что Самер обычно называл одним словом "самоедство".

– Не все задания можно выполнить.

– Не тебе судить, – отрезал Займер и отвернулся, натянул на голое мокрое тело рубаху и двинул к дому.

Самер же осел на ступени и задумался – неужели он, правда, может слышать на столь далеком расстоянии? Неужели то, что услышал – правда? Слова Лири, что был за километры от него, подтвердились, значит, он действительно не только слышал, но и видел? Но как? Как вообще такое может быть? Почему сейчас есть, а раньше не было? Нет, у него всегда был тонкий слух, он даже музыку не всю мог слушать – чуть фальшь в нотах, и даже мутить начинало. Но все это укладывалось в границы нормы, а то что происходит с ним сейчас вышло не то что за рамки – за пределы разумного, кого уж – объяснимого.

А может и не надо объяснять? – потер шею, раздумывая. Это ж "кукушка" сдвинется, попытайся только.

– Обедать всех зови, – сказал Огник, снимая с огня казан с кашей. Займер упер руки в стол, спросил глухо:

– Ты кому-нибудь говорил обо мне?

– Зачем? Нет, – пожал плечами парень. – Не мое дело по другим языком мести.

– Тогда откуда он знает? – нехорошо уставился на него мужчина через плечо.

– Кто?

– Сабибор!

– Ну, ты даешь, Займер, – качнул головой парень, и мужчина вздохнул, как-то сложился, опускаясь на скамью – что говорить? Все сказано – светлый из рода Сабибор – услышал, значит. Только чей разговор, кто болтал?

Самер отчетливо услышал разговор стражей, но мало того – увидел, и опять тряхнул волосами – бред. Как такое может быть? В голове не укладывалось.