Дни потекли, как-то особенно насыщенно, ярко и беззаботно. Эрлан видел, как меняется жена и брат, их друзья и, радовался одновременно недоумевая.

Эя спеша на занятия, быстро запихала в себя, что под пришлось, высыпала жизнянки в сумку-котомку и чмокнув мужчину в лоб, выпорхнула. Лой обернулся, пристально глядя ей в спину и уставился на Солу. У той улыбка спала и, взгляд стал нехорошим.

– У нее успехи. Детты довольны изначальными.

Бросила и поспешила к Маэру. Вошла без стука, запросто и застыла, ожидая, когда закончит доклад Нерс.

– В общем, детты даже удивлены успехами. Диапазон права каждого оказался шире, чем предполагалось вначале. И это после трех дней обучения. В каждом чувствует вплетение права пращуров.

И уставился на Солу. Шердан не глядя поманил ее, жестом пригласил сесть, и кивнул помощнику: продолжай.

– Теперь о девушках. Лала Самхарт может передать полный диапазон права, но не может использовать его сама в полной мере. Таковы последствия неравного союза ее родителей. Прискорбно.

– Ну, а главное ты оставил на закуску, – протянул Шердан, упорно изучая шар на подставке.

Нерс вздохнул:

– Да, Эйорика Лайлох. Право Ольрихов шатко, укрепить пока не удается, слишком далекий отголосок. Зато право Ламархов расцветает в ней на глазах. Нам нужно менять детта, – захлопнул папочку и отошел к окну, игнорируя взгляд Шердана. Тот уставился на Ристана.

– Я подумаю, что с этим делать.

– Боюсь, ничего, – сухо и холодно заметила Сола. Мужчины дружно воззрились на аттари. Та выпрямилась, словно кол проглотила, лицо стало суровым и скорбным.

– Эйорика увлеклась жизнянкой. Весь ее рацион – амин и жизнянка. Это очень печально, хранители. Я не стала расстраивать Эрлана, но вас я обязана поставить в известность.

– И что ты думаешь? – спросил Маэр.

– Что здесь можно думать – ответ вам известен – она смертница.

Шердан откинул шар, и тот, покатившись к краю, хлопнулся бы не поймай его Ристан. Мужчина сжал его, покрутил и через плечо посмотрел на Нерса. Тот потер подбородок:

– Ольрихов нет и, мы не можем предугадать, мы можем только гадать.

Маэр ссутулился, водрузив ладони на трость. Чело морщило от раздумий.

– Но есть шанс. Он есть всегда. Возможно, ребенок защищает себя, а возможно организм защищает мать. Что у нее со здоровьем?

– Все хорошо.

– Не перечьте ей. Не стойте на дороге. Ее ведут предки, будем надеяться, что приведут к общему благополучию. Если нет… она должна запомнить радость и уйти счастливой.

Мужчины молчали. Нерс как-то сник, Ристан нахохлился и все пялился в шар, словно искал в нем ответы на вопросы. Даже Сола выглядела подавленной.

– Прости, Маэр, ты мудр и возможно прав. Но ты должен выслушать меня иначе я не найду покоя. Эйорика последняя из Ламархов и Лайлох. Ты можешь не верить словам Лой, но поверь своему сердцу. Ты, как все мы, почуял, что в мире происходит неладное. Наши женщины перестали рожать. За последние пять лет Морент праздновал рождение изначальных лишь двенадцать раз и шесть – сидел за поминальным столом. Лайлох может решить наши проблемы. Ее нельзя потерять. Особенно, если сказанное Лой на площади – правда. Вы просто обязаны, что-то сделать!

– Мы не сможем сделать больше, чем делает она сама. Пусть неосознанно, но делает, – не пряча беспокойства, заметил Нерс. Ристан положил шар на подставку.

– Решение Хранителя верное. Большего мы не сделаем. К тому же, твои приметы могут оказаться пустыми. С этими изначальными, в принципе, не работают проверенные методы. И каждый из них, заметь, Сола, каждый, очень важен. Каждый уникален. Они получили лучшее от своих предков, и сильнее многих из нас не только правом.

Женщина недовольно поджала губы.

– Я предупредила, – встала и вышла.

Маэр уставился на Ристана. Тот вздохнул и отвернулся.

– Ждем Таша и закрываем Морент наглухо, – постановил старик.

Девушки стояли слева от аудитории и косились на мужчин, что стояли справа. Лала смущалась, но посматривала на Самера, что сложив руки, беззастенчиво разглядывал ее и улыбался.

– Ты ему нравишься. Будь смелее и настойчивее. Помни, мужчины как жирафы, до них не сразу доходит, что им нужно и кто нужен, – шептала Эра подруге.

За эти каких-то три дня они с Лалой действительно очень сдружились, больше чем за все время до. Возможно, сыграло не последнюю роль то, что девушки занимались отдельно от мужчин, и встречались с ними только на лекциях по гениологии, а может, что общаться о сокровенном обеим просто пока было не с кем. Обе были чужими в городе, и хотя с ними обращались очень приветливо, но не пойдешь же к первой попавшейся женщине рассказывать о том, что у тебя на сердце.

Эрика сама, в свое время, была в положении Лалы и почти погребла мечту о личном счастье, а теперь могла делиться опытом и подбадривать. И радовалась, видя, что советы приносят свои плоды – Самхарт и Сабибор начали сближаться.

Шах, присев на край балкона, кусал щепку, покручивая ее губами и, не спускал глаз с Эрики. То ли у него, что со зрением стало, то ли с ней что-то произошло, но она казалась ему настолько красивой, что затмевала мир. Сердце ласкали переглядки с ней, эти понимающие и загадочные улыбки, что будто хранили тайну. Их тайну, тайну только двоих – его и ее.

– Жалко, что здесь нет дископати, – протянул Самер.

– Пригласил бы Лалу? – задумался и улыбнулся криво. – А не вопрос. Радиш, ты как? – склонился, чтобы увидеть стоящего за Самером Порверша.

– А я чего? Петь приглашаешь? Так я спою – от вас все девушки убегут, – хмыкнул.

– Все проще – устроим пикник-романтик.

Самер шею огладил:

– Ну, ну, выкладывай.

– Надо натырить свечей, бражки сообразить не проблема. Ночь, свечи, поляна цветов, фрукты и бражка, анекдоты, потом звезды и…

– Придет Эрлан, – теперь наклонился Радиш, чтобы видеть Вейнера.

– Умеешь обламывать, – буркнул, присаживаясь обратно на край балкона.

– Не, не, мысль хорошая, – прищурил глаз на Лалу Самер. И похлопал Тшахерта по плечу. – Спасибо за идейку. Правда, извини, воплощу без тебя. Не в лузу ты мне там будешь.

– Плагиатор, – делано возмутился мужчина.

Эрика достала из сумки ягоды и предложила подруге. Та взяла одну повертела, и удивленно бровь выгнула:

– Ты ешь жизнянку?

– Угу. Обалденная ягода.

– Твой ребенок хочет быть бессмертным? – заулыбалась Лала, а Эрика опешила:

– В смысле?

– Это же жизнянка. Ты что, не знала, что она дает бессмертие, во всяком случае, вдвое, втрое, а то и впять раз увеличивает время жизни, отодвигая старость. Я от Хелехарна слышала, что если женщина ест жизнянку во время беременности, значит, ребенок родиться с очень большим сроком жизни, крепким, здоровым и счастливым.

Эрика бровь выгнула:

– Значит, надо больше этой ягоды набрать. Ничего не имею против здорового, сильного и счастливого малыша.

Лала заметила переглядки с Вейнером и спросила, качнувшись ближе к подруге:

– Не мое дело, но я еще в стиппе заметила… Ты и Венер?

– Друзья.

– А по-моему он в тебя влюблен, – и придвинулась ближе. – И детт Харан. Как тебя видит, начинает заикаться и смотрит, как завороженный.

– Просто удивляется форме моего носа, – пожала плечами, сунув очередную ягоду в рот.

Лала моргнула, долго соображала и вздохнула:

– Иногда я совершенно не понимаю твоих шуток и чувствую себя глупее вороны.

– Вороны очень умные птицы, поверь.

– Ну, да, – сложила руки на груди совсем как Самер. Эру это улыбнуло. – На счет Харана сама обрати внимание. Сейчас откроет двери, увидит тебя и замрет, будет пялиться пока Вейнер ему какую-нибудь гадость не скажет.

– Шах может, – улыбнулась ему. Лалу все-таки беспокоило их взаимное внимание, не понимала она этого.

– У тебя Эрлан.

– Угу. Какой день сидит с Маэром. Тот его заставляет рассказывать подробности последних двадцати лет, причем снова и снова. Эрлан, конечно, ангел, и с терпением у него, не нам чета, но, по-моему, его начинают раздражать эти бесконечные изложения.

– Хранитель ничего просто так не делает, и тем более не спрашивает.

– А он, правда, бессмертный?

– Да нет, конечно, – повела плечами Лала. – Просто очень долго живет. Здесь жизнянки коврами, поэтому все долго живут. И варенье и начинки в пироги, и настойки, везде она.

– Что вот так просто дело в ягоде?

– Хелехарн говорил – да. Только в наших краях она не растет. Почти. Амарика тоже говорит, что дело в жизнянке… Ой, слушай! – развернулась к Эрике всем корпусом, вспомнив. – Совсем я что-то! Амарика очень просила с тобой поговорить. Она после занятий нас будет ждать.

– Зачем?

– Подержи ее за руку, а?

Эрика подавилась и на силу откашлялась. Вейнера даже в беспокойстве к ней принесло – хлопнул по спине. Девушка вздрогнула всем телом и руку ему выставила:

– Спасибо, помощь оказана – позвоночник переехал в ботинки.

И высыпала ему пригоршню ягод:

– Ешь.

– Я не беременный, – хмыкнул.

– Ешь, сказала! – с притворной суровостью приказала. Вейнер плечами пожал, начал жевать ягоду. А Эрика на Лалу воззрилась:

– Повтори про свою арендодательницу?

– Про Амарику? Она хочет, чтобы ты ее за руку подержала. Ты же Лайлох, а ей очень надо.

– Аа! – дошло. – Болеет?

– Не то что… в общем, семнадцать лет как свита, а детей нет.

– Может не в ней причина.

– Угу, мужики тоже бесплодными бывают, – подтвердил Вейнер, закинув в рот ягоды. Лала покраснела:

– Это женские разговоры, неужели непонятно?

Двери распахнулись и на площадке появился детт в балахоне. Мужчина был молод и утончен, но выглядел идиотом. Встал, как вкопанный, и смотрит на Эрику.

– Опять выпялился, – прошипел Шах. Встал, загораживая собой девушку и, руки в брюки сунул:

– Алло, каптерка?! Заниматься будем или взгляды о чужих жен протирать?!

Харана будто холодной водой окатили – дрогнул, взгляд опустил и прошел в аудиторию – круглый зал на пике башни, внутренне напоминающий тот "амфитеатр" в котором они уже занимались.

Изначальные только расселись, как вошел Нерс и другой детт, пожилой, седовласый, но бодрый, гордый, поджарый и обветренный, как скалы.

Нерс увел Харана, а новый детт объявил, что занятия теперь будет вести он.

– Отлично, – буркнул Вейнер и удостоился холодного взгляда орлиных глаз. Говорить, как -то сразу расхотелось. И урок прошел тихо, без смеха, который Венер специально вызывал, вставляя ремарки в лекции Харана. Тот краснел и запинался, а Шах с удовольствием слушал заливистый смех Эрики и млел, чувствуя, как его окутывает блаженство.

И сам понимал, что до маразма дошел, а сделать ничего не мог, прилип наглухо.

После занятий Эрика все-таки дала увести себя Лале вниз, где ждала Амарика. Женщина была молодой и красивой, а стояла у стены, как нищая на паперти. Ведовской даже нехорошо стало от ее вида – молча взяла за руки. От нее не убудет, а женщине, если не физическая помощь, то психологическая точно нужна.

И как на доске перед глазами начертили, что было и будет. Прошептала, себя не слыша:

– Сошла с черты. Девочка. Обижена. Теперь будет мальчик. Двое после. Девочки. Не здесь жить будут…

И отпрянула – в голове зашумело.

У Амарики губы тряслись, слезы на глазах.

– Спасибо, – лицо рукой прикрыла и бежать, а Эрика к стене привалилась – худо что-то стало.

Лала испугалась, придержала ее.

– Она не одна, – прошептала девушка, не зная, откуда знает. И вдруг начала лихорадочно жизнянку из сумки выкидывать.

– Ты что? – вовсе перепугалась Лала.

– Жизнянка ваша – яд чистой воды. Жизнь продлевает, а детей забирает. Амарике твоей тридцать шесть, и родить она не может потому, что организм на четырнадцати годах законсервирован! Всем передай, поняла?!

И за живот схватилась, сползла у стены, бледнея – сжало внутри, как пружину.

Лала не то что, побледнела – позеленела. Закрутилась, выискивая кого-нибудь на помощь. И заорала:

– Ну же, кто-нибудь?

Вейнера как дернуло – обернулся на крик, перестав наверху колоны попинывать, ожидая возвращения Эрики. Рванул через четыре ступени. За ним Кейлиф понесся.

– Эя? – испугался ее вида мужчина и на Лалу рявкнул:

– Что здесь было?!

– Ааа… Амарика…

– Про которую говорила? Мать твою, Лала! – подхватил на руки Эру, а та как ослепла и дышать как забыла – таращится и живот зажимает. Изнутри словно, кто вылезти собрался, и рвет мышцы пробираясь наружу напрямую, бьет толчками.

Вейнер в башню взлетел и увидел, наконец, те двери, что от него скрывали. Пнул не думая. Уложил девушку на диван у камина. Сола подбежала:

– Что деточка, что случилось?

– Бесплодную она лечила, – сообщил Шах. Женщина охнула и головой замотала, ощупывая лоб и живот Эрике и, вдруг улыбнулась, уставилась на Кейлифа:

– Бегом за отцом.

– Он-то чем поможет? – возмутился Вейнер.

– А это уж не твое дело, молодой Тшахерт, – с холодным взглядом пропела женщина, и улыбка как приклеенная. Гюрза, – понял мужчина. Хорошую няньку Эрлан Эре подогнал.

Ту гнуть стало, складывать. Вейнер к ней – Сола грудью встала:

– Не трогай ее, не тебя дите зовет.

Эрлан как ужаленный наверх заскочил, сразу к жене.

– Эя, что случилось? – перепуганный, бледный, по голове оглаживает, а чем помочь не знает. Сола его за руку взяла и ладонь на живот жены положила, прижала:

– Дите тебя позвало, отец. Мальчик будет.

Эрлан расцвел, и, потерялся даже, почувствовав под ладонью тихую пульсацию. Эрику же отпустило. Лежала и сообразить пыталась, что за ерунда случилась. Изнутри живота словно кисточкой бархатной водили, ласково так. Откуда что взялось? И сам животик откуда, утром не было.

Уставилась на Солу во все глаза:

– Время пришло, – заулыбалась та.

Эра на Эрлана взгляд перевела, а тот светится. Одной ладонью ей животик греет, другой ее ладошку держит и целует.

Вейнер на ступени сел, лбом к перегородкам перил прислонился: дурдом какой-то. Почему не он на месте Эрлана?

Лири и Кейлиф встали перед ним с нескрываемым намеком, что гостям пора и честь знать. Не стал связываться – Эрику беспокоить не хотелось. Двинул молча к себе, а на душе кошки скребли.

Дошел до своей комнаты, постоял у дверей, понимая, что один сейчас удавится просто, и толкнул плечом двери в комнату Самера. Плюхнулся в кресло.

Сабибор на постели лежал, читал что-то. Книгу на грудь положил, руку под голову, уставился выжидающе.

– Выпить есть?

– Угу. В баре. Бар на планете Земля.

Вейнер скривился, к окну отвернулся и протянул еле слышно:

– Хреново мне Самара, если б ты знал, как хреново. Застрелился бы.

– Эра, – понял тот. Сел рывком, книгу откинул.

– Она ребенка ждет, чудак ты человек, она жена твоего брата.

– Да не надо мне очевидное парить! Я слепой, тупой, глухой по-твоему?!… Сам все знаю, Самер, вот только, что делать не знаю.

И пнул стул напротив со злости – тот отлетел.

– Ну, ты мне казенную мебель не ломай, да? – поднял, поставил на место и сел напротив Вейнера.

– Ты с ней говорил?

– Да, – губы разжал, в окно смотрит, а ясно, что ни черта не видит.

– Что сказала?

– Ничего определенного.

Самер пальцами по столу постукал, соображая:

– Может ей прямо сказать?

– Я ей предложение сделал – куда прямее-то?! – уставился на друга, как на дебила.

У Сабибора бровь к челке ухала, присвистнул:

– Серьезно или по ушам проехал?

Вейнера взвело, вскочил, забродил по комнате, и вот навис над мужчиной, заорав:

– Какой "по ушам"?! – и притих – как объяснить, что сил нет даже дышать, если ее не видит? Как донести, что не спится, не есться, потому что ее рядом нет? – Да я родного брата убить готов. Видеть его не могу. Из-за нее, – прошипел тихо.

Самер шею потер:

– Весело.

– Сам знаю, – к окну отошел.

– Может тебе, – жестом показал – трахнуться. – И все пройдет?

Вейнер ссутулился, присев на подоконник лицом к другу.

– Думал уже. Понял, что после отпустить вообще не смогу. Костьми лягу, а Эрлан к ней не подойдет. Никто не подойдет. Ууу! – головой замотал. – Может, есть у них зелье какое-нибудь, чтобы избавиться от этого наваждения. Я ж не дурак, Самер, все понимаю, сделать ничего не могу. Другой выбить – ни на одну не стоит. Забыть? Да не забывается! Плохое искать? Искал – нихрена не нашел!

Самер долго молчал и посоветовал:

– К Маэру сходи.

– Куда? – перекосило Вейнера.

– К старику, который нас встречал. Он здесь старший, Хранитель, не год и не сто дела разруливает. Говорят, за триста ему перевалило. Опытный, мудрый, авось подскажет. Не дело так маяться. Ты уже сам на себя не похож. Того и гляди сорвешься, дел наворотишь – не разгребем. Иди к Маэру.

Вейнер застонал, лицо ладонью потер.

– Может и правда пойти, справедливости поискать? – протянул раздумывая. – С Эрланом они еще не женаты. Эрика мне в невесты предназначалась.

И как эхо чьи-то слова в ушах зазвенели: "худой у тебя закор – однолюб ты".

Мужчина осел у стены на корточки: мать!

– Ты, как с закором справляешься?

Самер удивился, но с чего такой интерес, спрашивать не стал:

– Просто. С ним примириться нужно, принять. Ну, вот как руку – она же не помеха тебе? Тогда не мешать будет – помогать. Мой закор – фрукт тот еще.

– Опять обскорбляем, – проявился Прохор. Самер отмахнулся – не до тебя.

– Заикнулся и вот он, – хмыкнул. – А у тебя что?

Вейнер минут пять молчал, в одну точку смотрел, соображая как можно смириться с тем, что женщина, которую, так уж довелось, впервые полюбил, другому принадлежит. И серел лицом, губы в нитки превращались. Разжал через силу:

– Однолюб я – в том закор.

Тупик.

И Самер это понял, вздохнул: не позавидуешь.

– Тогда добивайся.

– Угу. Эрлан мой брат, у него тот же закор.

– Тьфу, – выругался мужчина и теперь уже сам по ножке стола пнул.

Вроде самое сложное уравнение решили, а выходило – самое легкое. Этот любовный треугольник, что гордиев узел – нечета задачкам Стефлера. Тут голову сломать можно, а задачи так и не решить. Не решается.

– К Маэру пойду, – бросил Вейнер, а сам подумал – не поможет старик. Он сам все на место расставить должен. Просто – третий лишний должен уйти.

Посидел и двинулся на выход. Дверь открыл – Радиш стоит, мрачный, словно похоронил кого.

Вейнер двери прикрыл, а сам в глаза полусонно смотрит: чего?

– Не вздумай, – разжал тот губы. – Жизнь сегодня черная, а завтра белая. Сойдешь с черной, не узнаешь, какая она – белая.

Шах выпрямился, сверху вниз на него уставился:

– Что в голову пришло?

– Не надо, Вейнер, я все знаю. Не будь слабаком.

Шах голову склонил, криво усмехнувшись. Постоял и поперек к себе, дверь пнул. Уставился на друга с ухмылкой, только не желчной – горькой:

– Не переживай. Я, может и слабак, но ждать умею. И потом, любопытный до неприличия. Очень хочу узнать какая она, полоса белая.

Захлопнул и привалился к поверхности. И подумалось – а ведь прав может оказаться пророк Радиш – может все еще будет?