Вейнер проснулся, вскрикнув, привиделось, что Эрика умерла. Взгляд поднял – туман за окном густой. Радиш за столом спит, Лири рядом сидит. В конце, к стене прислонившись, сидит Самер и из полуопущенных век кого-то рассматривает. За взглядом проследил и даже вздрогнул – Эрлан рядом сидит. В первый момент не признал брата – черный, осунувшийся, ощущение, что лет на двадцать за ночь постарел. Лой пил и смотрел в окно. Вейнер ему заботливо придвинул булочки. Тот глянул на Шаха так, словно он яд ему предложил. Взмах руки и блюдо с поминальным полетело в брата, хлеб посыпался, подскакивая, по столу, полу разлетелся.

Вейнер замер, разглядывая булки у себя на коленях. Положил на стол, смиряя ярость. Хотел все -таки пару слов сказать, но Лой кружку отодвинул и вылез из-за стола ни на кого не глядя, опять в склеп к мертвой ушел.

Лири вздохнул, глядя на рассыпанное:

– Вот так много лет и жил. Зверем.

Самер глаза открыл, поддался вперед и вроде за булочкой.

– Убивал?

– Шутишь? – недоуменно уставился на него страж. – Как багов не рубить? Как на красную сторону идем, обязательно ввяжется.

– Часто ходили?

Не понравились стражу вопросы – губы поджал, как заявил: больше слова не вытяните.

– А Майльфольм?

– Что – Майльфольм? – не понял, но при упоминании имени потемнел от ненависти. – Падаль, едино слово. Предал всех. Хозяин мог его изгоем сделать – пожалел. Зря! – кулак сжал. – Вот оно, как аукнулось. Эта тварь жив, а сестер Лайлох нет.

– Сестер? – встрепенулся Радиш. Страж покосился на него:

– Нейлин сперва не уберег, да мало, помолвку ее расстроил, взял девку-то. Теперь вон, – на двери в соседнюю комнату кивнул. – И до младшей добрался. Ему правом защищать дано, а он все побеги выдернул.

Самер булочку взял, сжевал с напитком и спросил тихо:

– А как понять: Эрлан убил тихо?

– Чего понимать-то? Подошел тихо со спины да голову свернул, – проворчал и булочку взял, жевать стал, отвернувшись.

Вейнер затылок оглаживал, с друга взгляда не спуская:

– С чего такой вопрос?

– Просто. Ударило, что-то в голову, – рукой махнул: мол, в ум не бери.

А сам вторую булку взял, ел и соображал. То, что Эрлан Эру убил, в этом сомнения большие были. Если эту версию вовсе отмести, получается что нужно искать другого покойника. Кого мог убить Эрлан тихо? Ответ сам напрашивается – хоть кого. Это сейчас он громко убивать готов, и без разбора. Посмотришь на него – в дрожь кидает – сам бы харакирнулся.

Но Эра сказала, значит это важно. Как же найти тот важный труп? Где? Здесь, у Робергана, на красной стороне? Сегодняшний, вчерашний, десятилетней давности? Кого он такого убил, что Эре в последний миг покоя не давало и не на помощь позвать, а именно это донести пыталась.

В Моренте вроде все целы. Или нет?

– Давно здесь никого не хоронили, – посмотрел на Лири. Но вместо него Ежи со стороны двери ответил:

– Три года.

– А ты чего там? Давай за стол, – удивился Самер.

– Да были уж. Здесь постоим, – прогудел уже Азар, страж Самера. Незаметный мужик, светлый его порой не замечал, порой вовсе о нем забывал.

– Отдыхать идите, – заметил и своего Радиш. – Столпились, делать вам нечего.

– Право наше…

– Свободны! – рявкнул Вейнер – сдуло.

– А Кейлиф где? – уставился на Лири Самер. Тот губы поджал, скривился.

– Здесь, – выдал нехотя.

– Где?

– Ристан его отхаживает. Опозорился, какой страж теперь, ежели хозяйку не уберег.

– Ее убереги, она вон…

– А неважно! Погибла светлая – за то со стража спрос! Ему доверили, а он? Стыд на весь род! Да сам знает, что не отмыться. Изгоем теперь ему быть.

– Это как? – поинтересовался Радиш.

– Да так. Никто в дом не пустит, за стол не посадит. Права нет. Убьют и никто за то не спросит. Подыхать будет – руку не подадут. Нет его теперь ни для нашего мира, ни для мира предков. Будет один как придется меж мирами болтаться.

– А помочь?

– Сам изгоем станешь. Никто к нему не подойдет, хоть что ты делай. Ни хлеба куска, ни крова, ни слова ему теперь, – ладони на столе сложил, и вздохнул.

– Жалко.

– А дите да мать не жалко?! – взвился и опомнился на кого лает – притих.

– Ты вытащить его можешь? – Вейнер кивнул на двери, за которыми Эрлан себя вместе с Эрикой погреб.

Лири потерянно глянул:

– Даже не пытайтесь.

– Эру похоронить надо.

Страж уставился на Самера с тоской и безысходностью:

– Не знаешь ты его, изначальный. Иди, сунься с похоронами – тебя первым и схороним.

– Не в себе он, ясно же, – бросил Вейнер. Выпил, что в кружке оставалось, и вылез из-за стола.

– Ты куда?

– Пройдусь, – буркнул. Сил не было сидеть, зная, что та кого любил – умерла, а родной брат, которому немало напакостил – с ума сошел.

– Присмотреть за ним надо.

– За вами за каждым в десять глаз теперь присмотр будет, – пробурчал Лири, вылезая. Настойки налил, в коридор выглянул, убеждаясь, что Вейнер не один пошел – Ежи за ним, и к Эрлану – напоить хоть.

А Самер, пока ушей лишних нет, Радиша поманил:

– С Эрой свяжись.

Тот выпрямился, уставился, как на идиота:

– Сбрендил? Она только ушла.

– И что?

– Нельзя тревожить да и толку не будет. Тяжело ей сейчас, понимаешь? Вызову – остаться может. Хочешь, чтоб меж мирами зависла и привидением жила? Мало беды? Ты что думаешь, она там ничего не видит, не чувствует?

– Ты кому говоришь? Сам там бывал.

– Ты из тела выходил, а ее выкинули. Разница. Кто в свой срок умирает, того родня встречает, а раньше выкинули – зависают. Качни отсюда – здесь и останутся. Не трогай – с той стороны родня отыщет. Жизнь отобрали, так хоть покой у нее не отбирай, совесть имей.

– Видел ее? – спросил совсем тихо. Радиш голову склонил почти до стола:

– Да. Растеряна. Но ушла. Значит, есть шанс, что ее найдут. Не буду я ее тревожить, мешать не стану. А ты чего вообще? – дошло, уставился пытливо. – Зачем?

Самер палец к губам приложил, давая понять, что инфа только для него будет. Мужчина чуть заметно кивнул и ближе к другу придвинулся.

– Последние слова Эры: "Эрлан убил тихо". Последние, понимаешь? Мне.

Радиш лицо ладонью обтер, сразу, что к чему сообразив:

– Мать!…

Самер согласно кивнул и оба задумались.

Вейнер шел по улочкам, сам не зная куда. Серым город казался, унылым, скучным. И мужчина не понимал, что здесь делает.

Ноги сами принесли на ту поляну, где они с Эрикой были. Даже цветы еще не до конца распрямились, а ее нет. И странно это, и мутно от того. Сел рядом, ладонью цветы накрыл примятые и кажется вот она, глаза закрой и живая. Открываешь – нет.

Шаги за спиной услышал, через плечо уставился – Лала. Встала над ним и смотрит – сумрачная, видно, что и ей тяжело. Наорать бы и в путь послать, а желания нет. Ничего нет. Только ком из слез и боли стоит в горле.

– Один побыть хочу, – губы разжал.

– Одному сейчас нельзя, – села рядом. – Маэр сегодня всех принимает – сходи к нему.

– Он Эру вернуть сможет? – усмехнулся нехорошо, с желчью и тоской.

– С горем справиться.

– Аа… Так пусть Эрлану поможет. А то смотреть на него тошно. Заперся вместе с… болтает, словно с живой.

И глаза ладонью прикрыл – защипало. Потер и лег, на облака смотрит.

– Она любила тебя.

Молчал долго и бросил:

– Она всех любила.

И тишина, не вяжется разговор. Подумать – так о чем говорить? Душу только бередить. Так и молчали, каждый о своем думая.

День канул – а был ли?

Со смертью Эрики что ночь, что день будто занавесили мутной пленкой – есть вроде что-то за ней, но далекое и ненужное, расплывчатое.

Вейнер в поминальный зал вернулся – никого. В залу заглянул – Эрлан так и сидит своей щекой холодную руку покойницы греет. Хорошо, что молчит уже.

Шах прошел внутрь, присел перед братом, стараясь на Эрику не смотреть. Тот сидит у тела, руку к щеке приложил и глаза закрыл – вроде спит. Вейнер чуть колена коснулся:

– Эрл?

Уставился – глаза чистые, ни грамма дремы в них, но и другого нет – пустота да чернота.

– Тебе бы отдохнуть.

– Тс. Эя спит.

– Эрл? Она не спит.

– Спит. Проснется – я рядом буду.

– Не проснется. Никогда не проснется, понимаешь, Эрл? Нет ее!

– Тс, – палец к губам приставил, а руку покойницы так от щеки и не отнимает.

– Даже орать буду – не разбужу. Нет ее, Эрлан. Пойми ты – умерла.

Тот чуть улыбнулся ему, как ребенку неразумному:

– Это ты не понимаешь – спит она, просто спит.

Да, мать же ж! – Вейнер глаза ладонями закрыл не в состоянии все это видеть, выносить. Душа на части рвется, и не знаешь, как противостоять.

Поднялся, руки в брюки сунул. На брата посмотрел, потом на Эру – белая, застывшая.

– Ее… похоронить надо, – выдал с трудом.

Лой исподлобья на него уставился – взгляд звериным сделался:

– Попробуй.

Тон спокойный, а мурашками по телу холод от него.

Мужчина постоял и вышел. Привалился к дверям, соображая, что делать, а в голове как и в душе – пусто.

Лири на светлого уставился, еле заметно подбородком на "склеп" мотнул – что, как он там? Вейнер так же и ответил.

И зависли в тишине и скорби – ни слов, ни мыслей.

Третьи сутки после смерти Эрики шли, и вроде обвыкнуться можно, сжиться как-то, а боль не отпускала. Залезла в сердце змеей, закрылась и жалила изнутри.

Эрлан как привязан, как похоронил себя вместе с женой и не родившимся ребенком.

Вейнер у окна сутки уже сидел. Вытянул ноги на лавке, спиной к стене прислонился и смотрит на городок, на пейзаж, только мимо все, мимо.

Самер рядом бухнулся, специально громко стол отодвигая, специально Вейнера задевая, чтоб очнулся. На дверь в скорбный зал кивнул:

– Выходил?

– Нет.

– Так и сидит?

– Спал. Обнял ее, к животику щекой припал и спал.

А голос безжизненный.

– Ну, вот что, – разозлился Самер. – Быстро в мытню и полоскаться до упора, пока вся хмарь не сойдет. И сюда. Будем Эрлана вытаскивать.

Вейнер горько усмехнулся: наивный.

Сел нормально, руки на стол положил: если б просто так было – сходил и смыл смерть близкого. Если б можно было сгоревшую от боли душу вот так просто взять и вытащить да новую, свеженькую, вставить. Еще и новую любовь туда втащить, желаниями наполнить.

Вздохнул тяжело.

– Я уйду.

– В смысле? – глянул на него Самер, как холодной водой окатил.

– В прямом. Дождусь, когда Эрл хоть немного в себя придет и уйду. Пойду багов бить. Здесь мне делать нечего.

– Аа! Ясно, – кивнул, зубами скрипнув. – Умереть хотим, но с умом.

Вейнер промолчал, уже жалея, что вообще сказал. Не понял его Самер, и не мог понять.

В залу зашли Нерс и еще четверо с ним. Все в темных хламидах с капюшонами. Лири напрягся, встал. Радиш к стене притиснулся, давая ему пройти, и не понимая еще, что происходит.

Нерс широко распахнул двери. Эрлан взгляд на него поднял. Сидел ссутулившись, а тут выпрямляться стал и вставать.

Мужчины в скорбный зал вошли, обходя Нерса и стремясь к покойнице.

– Пора, Эрлан Лой…

И как бомба взорвалась.

Лой мигом озверел, схватил двоих и лбами сшиб, выкинул на Нерса. Того в поминальный зал откинуло. Еще одного в косяк лицом, второго за руку – вывернул и… голову свернул.

Лицо – оскал, в глазах безумие. Нерс к телу – получил со всего маху – улетел к столу.

Самер вскочил, стол прыжком одолел и к светлым, оттаскивать, видя, что Лой с ума сошел и не ведает, что творит. Вейнер на стол вспрыгнул и на пол. Нерса за шиворот и Радишу на руки:

– Держи!

Понял, что брат сейчас всех положит. Один труп уже точно есть.

А тот светильник за ножку схватил – удар по стене и чаша отлетела. Второй рукой – второй, удар – чаша со звоном по полу катится.

Лой застыл в дверях со стойками в руках, как с мечами и всем ясно, что ляжет, а никого не пустит. Гора трупов будет, прежде чем он сам погибнет.

К нему ринулись, и первый же стойкой по лицу получил. Мотнуло, кровь разбрызгивая. Удар под дых и плашмя в лоб железкой и тыльной стороной ладони – на руки стражам отлетел, обмяк. Второго Лой другой рукой придерживал и отправил смаху за первым.

– Стоять!!! – заорал Самер, видя, что светлых прибывает, как раненных и трупов.

Куда там. Лири рядом с хозяином встал, Шах, не думая кулаком одного в рожу и на руки Ежи – оттаскивай и слева от брата, губу разбитую оттирая. И пусть Эрлан сдвинулся, они сейчас все в неадеквате.

– Убирай людей, идиот, – заорал Нерсу Самер, не давая никому пройти в зал, выкидывая пока не напоролись.

Нерс смог встать, закричал, сообразив:

– Стоять!! Все ушли, все!! Быстро!!

Тихо стало, Самера теснить перестали. Нерс разбитый нос потрогал, качнулся, уставился на Эрлана. А тот как неживой – истукан с мертвыми глазами – стоит готовый насмерть биться и ровно ему сколько положит и кого. От взгляда его мурашки по спине – ничего в нем кроме холода и ненависти, глубокой, безумной.

Нерс понял, что и пенять бесполезно – не услышит, как не видит за своим горем ничего. Для него Эйорика все еще жива, и он будет охранять ее тело, пока сам дышит.

И что с него взять?

Как Лайлох достойно похоронить? Вместе с ним, после того, как убьют? Только страж с ним, и чтоб хозяин не творил – на его стороне так же до последнего стоять будет. Еще и Вейнер, этот-то куда?

Изначальный оцени силы и понял, что здесь только Маэру разве разобраться.

– Саэра и Витта забрать дай, – попросил спокойно, не желая даже голосом Эрлана доставать. Самому худо от его вида было, а уж как ему тут – без слов ясно.

Эрлан не шелохнулся. Нерс понял, на Лири уставился.

Тот осторожно труп подтащил за ноги, там Самер помог и передали светлым в коридоре, затем второго убрали.

Эрлан взгляд упреждающего с советника не спуская, стойками крутанул, как клинками, и вниз опустил. Постоял и шагнул внутрь. Уставился на Лири, приказ передавая и, дверь плотно затворил.

Самер выматерился. Радиш к светлому подошел:

– Не трогайте его, простите. Не в себе он, понимаете?

– Я все вижу, – отрезал потрясенный Нерс. За всю жизнь он не видел, как за секунды погибают люди, а тут двоих положил, и кто? Свой. И почему? До этого вопроса доходишь и винить уже не можешь.

– Двое? – посмотрел на Самера. Тот чуть заметно кивнул, руками в бока уперся.

– Трое считай калеки, – и сплюнул в сторону, добавив тише. – Если еще выживут.

Какой тут "Эрлан убил"? За Эру вон как легко, а ее – нет, это Самер теперь точно знал, хотя лучше не становилось и вопросов не убывало и версий.

Страж, склонив голову, в коридор поплелся.

– Лириэрн, куда? – спросил Нерс. Тот глянул подавлено и рукой махнул. Обошел труп и двоих, что раненого оттаскивали, скрылся.

Советник губы поджал – худо дело. Дождался возвращения стража и вовсе потерялся – тот нес шкатулку с брачными анжилонами.

– Что творишь? – перехватил его у дверей – перекосило мужчину.

– Отойди, светлый, – попросил спокойно. А что с Лири взять – его право – приказ выполнил.

В скорбный зал все прошли. Эрлан возле Эрики стоял, склонившись. Одна ладонь живот грела, второй за руку мертвую держал. Увидел вошедших – насторожился, каждого взглядом окинул диким, упреждающим, словно волк, оскалившийся возле добычи, только не рычал разве.

Понял, что не претендуют и наплевал. Шкатулку открыл и осторожно один кулон взял. Голову Эрике приподнял, надел. К груди ей ладонью знак уз прижал и склонился, поцеловал в лоб нежно, чуть касаясь, жмурясь. А у самого желваки ходуном ходят.

Второй себе на шею нацепил и за рубахой спрятал. И уставился на Нерса – понял? Жена она мне и плевать, что ты скажешь!

Тот белый, как в муку опустили, стоял. Развернулся на пятках и вышел, как выпал.

Вейнер смотрел на брата и видел почерневшего от горя человека, возможно потерявшего рассудок, но четко отдающего отчет в своих действиях. И подумалось, что только так и нужно – верить вопреки, верить просто так. И показалось, что Эрлан знает больше, чем он, и знает точно.

Мужчина взял скамейку от стены и поставил рядом с мертвой, с другой стороны от брата. Сел и подавлено глянул на него. Тот словно не заметил – склонился опять над женой и лоб ей губами грел – целовал и зажмуривался, слезы сдерживая.

Самер не знал, что сказать. Закрутился, соображая, а оно не соображается, и вылетел за двери. Радиш у стены встал, плечом оперся, смотрит, как друга крутит и спокоен как удав.

– А тебе все равно, да? – заметил его невозмутимость.

– Просто я о смерти больше, чем вы знаю. Эре сейчас не лучше чем им, потому что знает, что они чувствуют.

– Да нихрена ты в этом состоянии не чувствуешь!! – рыкнул разозлившись.

– Чувствуешь. Только не свое – других. И боль, и горе, и то, что словами не объяснить.

– Замечательно, – кивнул подходя. – Этих, как вытаскивать? Как ее похоронить? Он ведь не даст!

– Ждать, – пожал плечами.

– Сколько? Год – два?

– Ты -то хоть успокойся, – посоветовал через паузу. – Все равно все будет, как будет.

Самер заставил себя сдержать беспокойство за друзей. Сунул руки в карманы, постоял и головой качнул: кого убил Эрлан совсем неактуально. Только что – двоих. И все, потому что те хотели забрать мертвую и поместить, где и должна быть. А скольких он положил за те двадцать лет, что без нее прожил? Тихо или громко, но не меряно точно.

"Зверем жил", – вспомнились слова Лири.

И мысль в голову пришла, соединилось, каким Шах был, и подумалось, что право Эрике в том и было – ненависть на любовь менять, и чем сильнее ненавидишь, тем сильнее потом любишь, и чем больше злобы в душе, ожесточенности, тем больше потом боли. Она, как расплата, как возможность понять, на себе испытать, что творил.

Только теперь-то что? Опять озверевшими по земле бродить?

В комнату грузно опираясь на трость, прошел Маэр. Самер даже отпрянул от неожиданности. Но тот и не посмотрел – прямо к дверям и за них.

Заглянули вдвоем с Радишем – что будет? Ведь и Хранителя порвет, ровно Эрлану.

Лой исподлобья смотрел на старика, а тот головой мотнул Вейнеру: иди-ка. Шах отодвинулся и Хранитель склонился над усопшей. По голове провел дрогнувшей рукой и руку ей своей ладонью накрыл, выпрямился и перед собой смотрит.

– Нет ее, сынок, – проскрипел, наконец, на Эрлана посмотрев. Тот упрямо челюсти сжал.

– Спит.

Встал, в упор уставился:

– Спит!

Маэр долго смотрел в черные от горя глаза и отвел взгляд.

– Тебе бы отдохнуть. Ее не тронут, обещаю, но ты должен поспать и поесть.

Лой молчал.

Старик понял, что ничего от него не добиться и всеми фибрами души чувствовал, как тот винит, и сделай шаг неправильный – голову свернет, ни на миг не задумываясь, что делает.

Огладил руку Эйорики, вглядываясь в ее лицо:

– Нам всем ее не хватает. Особенно сейчас. Без нее в ваших сердцах холод и ожесточение.

– Хватит! Ты все знал и ничего не сделал, чтобы предупредить беду. Даже мне не сказал. И не тебе здесь быть, – качнулся к старику Лой – в глазах и голосе бузумь ярости. – Уходи, иначе вынесут вместо нее.

Маэр тяжело посмотрел на него и кивнул: слышу, вижу, что не соображаешь, кому грозишь. Но запомню.

Вейнера подтолкнул на выход и вывел его.

Встал спиной к двери лицом к поминальному столу и задумался. В глазах стальной блеск и видно, что нехорошее думает. Но только бросил:

– Не трогайте его, – и ушел.

Вейнер проводил его хмурым взглядом и вернулся к брату.

Эрлан щеки жене грел, целовал шепча:

– Ты вернешься, я знаю, голубка. Я дождусь, никому тебя не отдам, никто тебя не потревожит. Все хорошо будет, родная.

Шах переносицу сжал – слезы навернулись. Но как бы не было больно, надо кончать с этим трагифарсом.

– Эрл…

– Не надо, – уставился тяжело, исподлобья. И не видел бы его сейчас Шах, не поверил бы, что он вообще таким может быть. А ведь в чем только не подозревал.

– Надо, Эрл. Давай похороним ее и уйдем. Нам нечего здесь больше делать.

Лой задумался, взгляд застыл.

– Ты не один, Эрл. Я виноват. Но это было. Сейчас все иначе – я с тобой. Нас двое. Отпусти Эру, ее уже не вернуть. Не мучай себя.

Эрлан смотрел на брата холодно, лицо менялось, превращалось в хищное, презрительное.

– Готов уйти – никто не держит. Иди. Я шел двадцать лет. Желаю, чтоб каждый твой день был таким же, как мои.

Мстительный тон, этот горячий в ненависти шепот, жег Шаха. Но вызывал не раздражение, а вину, не желание послать, наорать, а добиться, чтобы его тоже услышал.

– Ты имеешь право так говорить. Да, имеешь. Но речь сейчас о тебе, а не обо мне. Я хочу помочь. Нас двое, Эрл, только двое. Я знаю, каково тебе…

– Знаешь? – выгнул бровь. Губы изогнула ухмылка, как оскал. – Нет, тебе только кажется, что знаешь. Ты только вначале пути по углям. С каждым днем тебе станет все сложнее идти, все труднее дышать. Ты не будешь знать покоя, будешь мечтать о смерти, но будешь множить ее, не получая себе. Ты будешь гореть заживо ежечасно. Сейчас в твоей душе тишина и пустота, и кажется можно, как-то существовать. Но это обман. Этот лед прикрывает твою боль, которая все глубже вгрызается под ним в тебя, съедает изнутри. И она выплеснется, сметая на своем пути все и всех. Ты еще не понимаааешь, нееет.

– Ты сходишь с ума, Эрл, – прищурил глаз Вейнер. – Это ты понимаешь?

Лой нахмурился, взгляд стал больным:

– Оставь нас, – прошептал как эхо.

– Она уже оставила. Ты здесь один, Эрл.

– Нет, – качнул головой. – Нет, Эя спит, но она проснется. Я должен охранять ее сон и быть рядом, когда проснется. А ты иди. Иди куда хочешь.

Вейнер склонился над телом девушки, уже не имея аргументов, не зная как донести до воспаленного разума брата, что он караулит мертвую, и сам становится мертвецом.

– Иди, Вейнер, – прошептал тот. – Тебе здесь точно делать нечего. Сейчас. Может быть потом, когда поймешь.

– Я не вижу ее и мне легче. И тебе будет легче, когда ты перестанешь цепляться за ее труп!

Эрлан оскалился видимо думая, что улыбается.

– Да, да. Успокаивай себя Вейнер, успокаивай.

От его тона и взгляда у Шаха закончились слова. Постоял и бросил:

– Черт с тобой. Хочешь обнимать мертвую – обнимай. Только никому от этого легче не будет. Она не встанет, больше никогда не встанет! А вот ты ляжешь. Тупо. А мог бы с пользой, – процедил. – Я ухожу.

Эрлан бровью не повел – опять грел ладонь покойницы.

Шах все ждал, но дождался Лири. Тот принес хозяину попить, Лой жадно отпив на пару глотков, намочил край небольшого кусочка ткани и смачивать губы покойницы. То-то попадало в чуть приоткрытые губы, а что-то стекало по щеке. Светлая дорожка на белой, мертвой щеке привела Вейнера в шок. Он пулей вылетел из залы и, не останавливаясь, добрался до своей комнаты. Сорвал меч со стойки, нашел ножны. Пара булок по карманам и старую свою куртку на плечо.

Ежи смотрел, как светлый мечется и все понял.

– От себя не уйти, – заметил.

Кто бы говорил! Ты хоть помолчи, щенок! – глянул, как огрел и грохнул дверью, прикрывая.

Ежи бровь вскинул. Спокойно собрал необходимое и вышел за светлым.

____________________