– Ну что, все здесь? – Кораблин еще не успел перевести дух после энергичной пробежки по трапам и коридорам судна. Погоня, стрельба, а теперь тяжелые глухие удары – видимо, пожарными топорами, ломами и прикладами автоматов пираты тщетно пытались взломать наглухо задраенный металлический люк машинного отделения – уже отошли на второй план. – Как раненые?

– Да, все здесь… вся команда. А вот ранения хреновые, – ответил второй помощник капитана.

На многих российских торговых судах в целях экономии средств уже давно не было врачей, и обязанности медбрата исполнял, как правило, второй помощник кэпа.

– У Федьки Михайлова рана, на мой взгляд, неопасная – пуля скользом по бедру прошла, но все равно швы наложить бы надо… А вот у Сереги Степанова сквозная дыра в плече. Пока сюда несли, кровищи много потерял… Обезболивающее я им вколол, раны обработал хлоргексидином, перевязал, но… – И он сокрушенно покачал головой.

Вся команда укрылась в машинном отделении – замкнутом и самом безопасном, как сейф, отсеке, хранящем главные на нынешний момент ценности – людей и судовой двигатель. Мощные водонепроницаемые переборки и надежные люки делали невозможным проникновение извне. Но как долго можно выдержать здесь осаду? В тусклом свете дежурного освещения моряки сгрудились вокруг капитана.

– Кок, насколько нам хватит воды и продуктов?

– Кэп, дня на четыре – запросто, – отрапортовал Петька. – При экономии – на недельку растянем… Затем – суп постный – голоду крестный.

– А потом?

– Потом – пир духа! Зубочистки жевать зачнем. До ближайшего холодильника – триста баксов под свинцом, – с мордой, достойной абсолютного доверия, выпалил кок.

– Боюсь, что Серега так долго не протянет, – вполголоса заметил второй помощник.

– Мужики! Тише! Слышите? – поднял вверх руку Куздрецов.

Все притихли, напряженно вслушиваясь в тишину.

– Что? Что случилось? – прошуршал чей-то осторожный шепот.

– Долбить перестали… – Александр Васильевич указал на тяжелую дверь в противоположном конце машинного отделения.

И правда, стук, на который уже почти не обращали внимания, стих.

– Может, откроем да пойдем посмотрим? – предложил кто-то из моряков.

– Ни в коем случае! – жестко оборвал Кораблин. – Уверен, за дверью стоят два или три бандюгана с автоматами наизготовку.

– А все-таки кто они, что за утырки, – резко сменил тему старпом. – На сомалийских пиратов как-то далеко не все похожи…

– На иранцев – тоже, – вставил Куздрецов.

– Почему?

– Вы заметили, на персидском, ну, на фарси, говорил только один человек, – продолжил Александр Васильевич. – Тот, что в мегафон орал. Остальные – на дубовом английском, а в основном, кажется, на арабском.

– Бля буду, но откусю кусочек этого вкусного раскосого абрикоса и бросю косточку в кусты. – Ни к селу, ни к городу брякнул стармех.

Все с опасливым недоумением покосились на Деда: неужели в только что пережитой стрессовой ситуации этот круто татуированный матерщинник так быстро тронулся умом, и только Куздрецов, хорошо знавший фарси, не смог сдержать улыбки во весь рот.

– Он сказал, что обязательно раз семь поимеет этого иранца, – попытался перевести с непотребного персидского на удобоваримый и понятный русский. И пояснил: – На фарси слова «кус» и «кос» означают, м-м-м, ну, в общем, сексуальное действие…

– Точно, как два пальца об асфальт, – утвердительно пробурчал стармех.

– Хорош языками брякать, – оборвал капитан матюговый интерсленг. – Давайте о деле.

– А что сказать? Правду или то, что вы услышать хотите, или то, что было на самом деле? – будто бы на полном серьезе поинтересовался Петька.

– То, что своими глазами видели…

– Негры – точно говорю, сомалийцы, – почесывая затылок, размышлял вслух старпом. – Именно они вели лодки и бросали кошки.

– Верняк, – подтвердил боцман. – И на борт они первыми карабкались… Я еще удивился, тощие какие-то…

– Во-во, я тоже заметил: торс, как у меня, – ляпнул в тему кок, выпятив свою впалую, с ребрами на вынос, как у стиральной доски, грудь и фасонно, будто спортсмен бодибилдинга на подиуме, сложив руки. – Идеальная фигура для рентгеновских снимков… Ну и костер такими щепками тоже хорошо разжигать.

– …грязные, оборванные, но ловкие, черти, цепкие… – продолжил Петрович, – и руки, как у обезьян, до колен.

– А сколько всего их было?

– Негритосов – шесть человек… Теперь вот четверо осталось, – авторитетно конкретизировал боцман, демонстративно потирая свой кулак.

– А арабов этих?

– Человек пятнадцать-шестнадцать…

– Да-да, примерно так, – подтвердил Куздрецов. – И все равно, не могу понять, какого черта они к нам полезли?

– Да обычная пиратская история. Захватить судно с грузом и получить выкуп.

– Нет-нет, – возразил Кораблин. – Вы заметили, как они стреляли? Ни одна пуля не попала ни в судно, ни в груз. Простые морские бандюки не так щепетильны.

– И?..

– И надо думать, как выскребаться из этой катавасии.

– Да что тут думать, – вмешался радист. – Сигнал бедствия – в эфире, океанская трасса, оживленная… Вот только бы АИС – автоматическую идентификационную систему – они не вырубили… Да и мобильники сейчас бы не помешали. Жалко, что не работают… В любом случае через несколько часов к нам на помощь подойдет какой-нибудь корабль.

– Такой же безоружный, как и мы, и станет еще одной добычей пиратов? – скептически заметил старпом.

Все примолкли. Подумать было о чем. Утробный, монотонно-надсадный стон Сергея Степанова дробил тишину на хрипящие осколки и не добавлял оптимизма. Раненый лежал в полуобморочном состоянии на старом матрасе, неизвестно каким образом оказавшемся в машинном отсеке. Лицо его стало каким-то землистым, глаза полузакрыты, на белой повязке – второй помощник бинтов не пожалел – расплывшееся кровавое пятно. В отсеке жарко, но моряк укрыт старым одеялом; лоб, щеки, шея в потной росе, его знобит, все тело колотит крупная дрожь – потеряно много крови. Здоровый мужик, способный лом на шею намотать, теперь лежал беспомощный и слабый. Кораблин подошел к раненому, присел рядом, достал носовой платок, вытер крупные капли пота со лба матроса.

– Ничего, потерпи, Серега. Всякое в жизни случается… Бывает, что и матерый моряк промокает. – Он, как мог, старался ободрить своего товарища. – Потерпи немного, мы что-нибудь придумаем…

В ответ раненый понимающе дрогнул веками, попытался изобразить улыбку – получился оскал страдания и боли…

– Слушай, Борис Николаевич, – старпом тронул капитана за плечо, поманил в сторону. – Я так понимаю, в море этим уродам болтаться не с руки. Так? Так. Значит, коробку нашу им на ход ставить надо. Но мы вырубили все, что только можно, обесточили все агрегаты, и чтоб главный движок запустить, им сюда, в машинное отделение, хош не хош, а пролезть надо…

– Не тяни ежа за кандебобель, говори, что на уме.

– Пластита или другой какой взрывчатки у них нет, иначе давно бы дверь вышибли. Но у них есть гранатометы…

– Думаешь, шарахнут?

Старпом обреченно кивнул головой.

– Да нет, – возразил Кораблин. – Судя по тому, как бережно нас обстреливали, вряд ли они из гранатомета шмальнут. Ведь так и дизель угрохать можно… Хотя… – капитан помолчал, – кто этих уродов знает, какая дурь им в башку взбредет…

– Точно. А с дури можно и болт сломать, – влез в разговор Вован. Оставаясь в любой ситуации стармехом, он делал обход машинного отделения, бережно осматривая вверенное ему оборудование, и, оказавшись за спинами кэпа и старпома, слышал их разговор.

– А ты что предлагаешь? – посмотрели на Деда отцы-командиры.

– Ибу ибуди – хуйдао муди. Это по-китайски: «Шаг за шагом – можно достичь цели», – как обычно, в своем похабном инолингвистическом репертуаре выразился стармех.

– Точнее?

– Ночью навалимся всем гамузом и натянем этим басурманам яйца на очи, утром коку глазунью не надо будет жарить…

– Да от тебя через две минуты одни носки останутся, да и те рваные да вонючие, – невесело усмехнулся старпом. – А шкуру твою татуированную на картинки порежут… У них автоматы, пулеметы, гранатометы, а у нас что? Твой мат да гаечный ключ?

– Матюги, перекованные в орала, – самое мощное оружие пролетариата, – подумав и до основания исковеркав знаменитые лозунги эпохи социализма, многозначительно изрек старший механик, явно путая старинный инструмент пахаря со словом «орать». – Да и вообще, я этих ублюдков в гальюне мочить буду, в рот им дышло!

– Ну ты, Вован, даешь! – вдохновенно изумился кок, неизвестно каким ветром оказавшийся рядом. – В Одессе, в сортире на Привозе была надпись: «Спускать в обоих случаях». А ты третий случай нашел…

– Ладно, поздно уже, – поморщился капитан. – Глисты под ложечкой заждались перекуса. Петька… кхм… Маэстро, как там у нас с ужином?

– Как в России с деньгами. Много нет по причине экономии, а мало тоже уже почти кончилось… но мы будем держаться!

Ужинали молча, без аппетита, просто нужно было подкрепиться и хоть чем-то заняться, убить прорву пустого времени. Второй помощник, прежде чем поесть самому, с ложечки покормил Степанова, уговаривая его, как маленького: «ложечку за папу, ложечку за маму, глоточек за капитана, три кусочка за то, чтоб этим засранцам-пиратам сдохнуть…» Последние ломтики бекона, и не три, а пять были съедены хоть и через силу, но с большим желанием.

– Кэп, Борис Николаевич, а может, накатим команде по пять капель? – осторожно предложил старпом. – Для поднятия общего боевого духа и настроения… Ну, как говорится, за Нептуна, Юпитера и мореходов из Питера…

– Сейчас всем нам трезвая голова нужна. Так что, пока не выберемся из этой задницы, пьянству – бой…

– Но перед боем надо выпить… – вспомнил Куздрецов шутку своего знакомого, руководителя пресс-службы ФСБ генерала Михайлова.

– Вот останемся живы-здоровы, вернемся домой – сам проставлюсь, не забуду, уж будьте спокойны, – ответил так, чтоб все слышали, Кораблин.

От вынужденного безделья мутная пелена тягучего времени теперь и вовсе загустела, секунды будто остановились, перестали цокать и выжидающе зависли в пространстве машинного отделения. Только кок Петька позвякивал посудой, да Дед стармех под любящее матерщинное воркование возился с техникой, всегда находя где и что подладить, смазать, подкрутить, почистить. Тупое ничегонеделанье выматывало команду хуже каторжного труда. Изнуряющая праздность мутила сознание, червь неизвестности подтачивал волю. Пугающее в своей непроглядности будущее, неуверенность и безысходность поселились в машинном отделении – в каждом углу, за каждой перегородкой, под стланьями и даже в железе могучего двигателя. Кто-то сидел, обмякнув телом в полудреме, кто-то с кем-то уже в который раз трындел вполголоса о своих мелких бытовых проблемах, которые дома не успел порешать, некоторые бесцельно шатались по замкнутому машинному логову едва осязаемыми привидениями. И все эти внешние признаки вялой жизни, никчемные и бесполезные, нужны были лишь для того, чтобы хоть как-то скоротать время, чем-то занять его или попросту убить. Но одна общая мысль мучила всех и каждого: что дальше с нами будет? И страха сорок сороков уже подкрадывались и маячили в сознании каждого, далеко не слабого мужика.

Тяжелее всего было капитану. Он тщетно искал и не находил более-менее подходящий вариант своих действий. Любой умозрительный расклад сопротивления бандитам, самые хитрые комбинации так или иначе заканчивались неминуемой гибелью большей половины команды. Добровольная сдача в пиратский плен тоже не сулила радужных перспектив. Вопрос не просто давил, смертельной петлей он стягивал горло, душил. Но он – капитан, а значит, должен, должен найти какое-то решение, хоть наизнанку вывернись, хоть мозги по палубе раскинь, но что-то придумай. И этот шаг должен быть единственно верным… Но каким? Кто бы знал…

Ненамного легче было и Куздрецову. С оперативной точки зрения он, как никто другой, детально понимал всю безысходность создавшегося положения, тупик по всем направлениям. Единственная реальная надежда – помощь извне, от своих коллег на Лубянке. Но как быстро они расчухают ситуацию, оценят ее, разработают план сложнейшей акции и предпримут все необходимые действия для освобождения судна, груза и людей? Да и вообще, что это будет? Спецоперация силами антитеррористического подразделения или лобовой боевой захват судна и освобождение заложников и груза экипажем какого-нибудь военного российского корабля, несущего службу в Индийском океане? Конечно, моряки поближе, да и оружие у них помощнее, но смогут ли они так филигранно справиться с бандитами, чтобы не повредить ни груз, ни судно? А может, Москва пойдет на конфиденциальные переговоры с бандитами? Но тогда это затянется на недели и даже месяцы. Нет, скорее всего, работу по нейтрализации пиратов и освобождению заложников поручат ребятам из Центра специального назначения ФСБ России. Они вмиг свинтят головы этим бандитам, кто бы и откуда бы они ни были. И сделают это аккуратно и тихо… Но когда и как спецназ доберется сюда, за тысячи километров от Москвы? Хватит ли у гражданских моряков мужества и стойкости продержаться несколько дней? А раненые? И не будет ли спецоперация проведена слишком поздно, ведь бандиты тоже не станут сидеть и ждать сложа руки?

Удрученное молчание неожиданным образом нарушил старпом.

– нестройно замычал он себе под нос любимую всеми военными и гражданскими моряками песню группы «Любэ». Напрочь лишенный голоса и слуха, Анатолий любил петь, но страшно фальшивил, хотя ничуть этого не стеснялся. Во время праздничных застолий, когда подвыпившая компания начинала что-то мурлыкать, его, которому медведь с особым садизмом оттоптал оба уха, не выгоняли только потому, что, в отличие от многих, Анатолий знал не только первые две строчки куплета, а весь текст десятков, если не сотни, песен, и был тем самым корявым, но жестким стержнем, цепляясь за который звучные, стройные и попадающие в ноту голоса могли красиво и слаженно допеть всю песню от начала и до конца.

– с подвывом, словно колдун, басил старший помощник. Собственно говоря, давным-давно и песня, как таковая, родилась из первобытного воя боли и радости. Это уже потом появились плач и шаманские камлания, а спустя века – тон, лад, гармония, мелодия, текст; с Крещением Руси – знаменный распев, а потом и ноты. И теперь без песни, в которой душа, грусть, удаль, боль и даже дурашливый юморок, не складывается ни одна судьба. Под колыбельную матери мы засыпаем в детстве, с песней живем, работаем, отдыхаем и под отпевание «со святыми упокой», да речитатив горьких причитаний уходим в мир иной.

– неожиданно подтянули песенный рефрен несколько нестройных голосов.

А вдохновленный поддержкой Анатолий продолжал уже громче и увереннее:

И окрепшая хрипловатым мужским многоголосием, песня поначалу робко и неуверенно стала расправлять крылья, и с каждым мгновением росла, ширилась, набирала мощь и силу.

И уже все, кто был в машинном отделении, подхватили слова, подтянули немудрящий мотив и, не стесняясь, во весь голос, со страстью и взахлеб:

Даже тяжело раненный Серега Степанов, в чьем теле царствовала боль, перестал стонать, шевелил губами в такт мелодии и кое-как пытался шептать слова, с трудом ворочая непослушным языком, словно обутым в водолазный ботинок со свинцовой подошвой.

И поборов в исполнителях неуверенность и тревогу, песня, разодрав металлическую обшивку машинного отделения, вырвалась на волю, громыхнула над океаном…

– сжимаются в кулаки мозолистые ладони-крабы…

– раскачиваются в такт плечи, головы и спины…

– Да, конечно, допоем, мать ее в пень дырявый, – рявкнул Дед Вован. – А теперь мою любимую. И заорал ухарем:

– Это что-то новенькое… – заржал сивым мерином боцман. – Я думал, ты сбацаешь «Ехал на ярмарку Ванька-холуй…»

– Неа, это на-потом, – замахал стармех татуированной рукой и, преисполненный угарного воодушевления, залихватски рьяно продолжил:

– Да с твоим голосом только в сортире «Занято!» кричать… – И гомерический хохот надсаживал животы и рвал глотки. А Вован, в эйфории и упоении от собственного исполнительского мастерства, вдохновенно отбивая молотком и отверткой ритм по перевернутому вверх дном ведру, самозабвенно вопил, почти как Марио дель Монако на сцене Ла Скала, – громко, проникновенно и с надрывом. И хотя голос его, подобно великому итальянскому тенору, не мог своей силой раскрошить на десяти шагах хрустальный бокал, стоящая рядом трехлитровая банка, со звоном грохнулась о железный пол и разбилась вдребезги.

Последние слова утонули в буйном реве, топоте ног, аплодисментах и ретивом гоготе невольных слушателей.

– Шедеврально, как все гениальное, – сквозь всеобщий гам подытожил вокальное выступление своего друга кок. – Так что, ребята, утром завтрака не будет. Через такую ржачку не нужна и жрачка, все и так наелись до усрачки. Считай, по полкило мяса слопали – по количеству калорий…

И в непрошеном сумасбродном веселье зачах пещерный страх, съежился, истлел и вовсе исчез, как никчемный балласт, будто через кингстоны за борт его продуло.

– Всем ша! – неожиданно рявкнул Куздрецов и вскинул кулак с вытянутым указательным пальцем в сторону дверей машинного отделения. Гогот вмиг провалился куда-то под днище судна. Будто по команде все головы повернулись в ту сторону, куда уткнулся указующий перст, и в гулкой тишине моряки услышали несколько коротких автоматных очередей. Но пули не звякнули в дверь, зато послышалась какая-то непонятная, еле различимая за толстым железом возня и вскрики – их отчетливо услышали те из моряков, кто в мгновенье ока оказался у дверей. Затем все стихло.

– Ну-ка, вооружись кто чем сможет, – негромко скомандовал капитан. – Кажется, пришел «наш последний и решительный бой…»

Торопно разобрали матросы тяжелые гаечные ключи, молотки, фомки, куски кабеля и даже отвертки: все то, что было в хозяйстве стармеха, – хоть и не самая убойная приспособа для драки не на жизнь, а на смерть, но все лучше, чем просто кулак, – и, готовые ко всему, сгрудились в напряженном ожидании у косяков входного люка. Страха не было, только злость и решимость подороже отдать свою жизнь, прихватив себе в спутники, коль уж придется отправиться в мир иной, кого-нибудь из бандитов, а доведется, то и двух…

– Володя, стармех, – почти прошептал Куздрецов, – возьми фонарь, поставь метрах в пяти напротив дверей и направь луч прямо на уровень головы. А общий свет выруби. Нужно хотя бы на пару-тройку секунд ослепить бандитов, когда они ворвутся сюда…

Хотя Александр Васильевич и не был старшим по команде, но Дед, в кои веки даже не матюгнувшись, поспешил выполнять его указание. А Куздрецов, обращаясь ко всем матросам, внятно продолжил:

– Мужики, во время драки орите громче. Напугать этих ублюдков своим ревом мы вряд ли сможем, но в темноте и общей свалке своих бы не зацепить…

Щелкнул рубильник дежурного освещения, погрузив отсек в непроглядную тьму, и тут же сноп яркого света, метнувшись по зажмурившимся лицам, уперся в дверь и застыл. Все вокруг затаилось, напряглось. Тихо было и за дверью.

– Эй, православные, – раздался негромкий, но четкий в тишине и мраке голос боцмана. – А сколько сейчас стоят похороны по первому разряду?

– По твоей фигуре и должности – порядка ста пятидесяти тысяч вместе с поминками, – откуда-то из темноты не замедлил с ответом кок.

– А подешевле можно?

– Можно и за сто рублей, но тогда ты сам себя в гробу понесешь…

Темнота проглотила несколько робких смешков.

– Молчать! – грозно процедил сквозь зубы кэп. Он стоял у самого комингса рядом с люком и, навострив ухо, пытался понять, что происходит с той стороны.

– Кажется, говорят что-то… Но ни слова не разберу… Вроде английский…

– И еще фарси, – добавил стоящий рядом Куздрецов, тоже весь превратившийся в слух. – Не могу понять, дверь толстая, слишком тихо… Но говорит кто-то один, и, кажется, это иранец… Хм, а вот это что-то новенькое…

Теперь не только они двое, но и все моряки услышали негромкие, но четкие и последовательные удары в дверь каким-то тяжелым металлическим предметом.

– Так двери не ломают… Марконя (эту шутливую кличку в честь итальянского изобретателя радиотелеграфа маркиза Гульельмо Маркони часто присваивают на флоте связистам, а судовой радист под началом Кораблина и фамилию имел созвучную – Маркин. Так что кличка приросла к нему намертво еще с детства, когда во дворце пионеров он занимался в кружке радиолюбителей, и на это прозвище он ничуть не обижался), эй, Марконя, ну-ка включи ухо и голову. Мне кажется, или это?

– Нет, кэп, не кажется, – уверенно ответил радист. – Это морзянка, сигнал SOS – три точки, три тире, три точки. Только подает его какой-то неумеха: раздельно, в смысле по буквам, к тому же все перепутал – три тире, три точки, три тире. OSO получается.

– Позывной о помощи? К чему бы это, – удивился Куздрецов.

– Что-то там произошло, – ответил Кораблин. – Хотелось бы знать, что именно…

– Просто выманить нас хотят, вот и идут на всякие хитрости.

– Да пошлем их всех на 99, – как всегда, в своей манере выразился стармех.

Если бы в машинном отделении было светло, все наверняка увидели бы вытянувшуюся в изумлении физиономию радиста. От неожиданности он даже потерял дар речи.

– Куда пошлем? – не поняв стармеха, переспросил капитан.

– На 99.

Тут в диалог наконец-то вмешался Маркин, опомнившийся от кратковременного помешательства, вызванного специфическими познаниями старшего механика.

– На радиожаргоне 99 означает «послать куда подальше». Ну, то есть «не желаю иметь с вами дела». Это единственное, насколько я знаю, матерное выражение нашего сленга, – пояснил радист. – Но ты-то, Дед, откуда это знаешь?

– Вован плавал, Вован знает, – отозвался о себе в третьем лице стармех.

– Может, все-таки выйдем да разберемся, в чем дело? – Невидимый в темноте кэп посмотрел в сторону Куздрецова. Как-никак, из всех присутствующих чекист имел наибольший опыт в делах с террористами и бандитами всех мастей.

– Да, конечно! Давай на волю! Сколько можно тут маяться?! Отдраим люк, а там видно будет… – поддержали капитана из мрака несколько голосов. – Просто так SOS на море даже последняя падла не подаст…

– Эти сволочи на любую гнусность способны, – огрызнулся Куздрецов. – От них всего можно ожидать. В Чечне боевики беременными женщинами и детьми прикрывались…

На некоторое время молчание вновь смешалось с темнотой, а размеренный стук все продолжался и продолжался, капая на нервы и переполняя чашу общего терпения.

– Там что-то не так, – кусая губы, размышлял вслух Кораблин. – Если бы хотели нас выманить, не стали бы делать таких грубых ошибок в сигнале бедствия. Сомалийские пираты наверняка знают, как правильно звучит SOS. Судя по всему, подает его неумеха иранец, и за дверью он один – других-то ведь голосов мы не слышали.

– Другие просто сидят молчком и держат под прицелом нашу дверь, – упорствовал оперработник. Но, чуть подумав, предложил: – Давайте проверим этого телеграфиста. Маркин, отстучи ему какой-нибудь текст. Посмотрим, что он за специалист. Если ответит, значит, не дилетант, а просто косит под недотепу.

Радист взял молоток и стал долбить понятные лишь ему точки – тире морзянки в железную дверь машинного отделения.

– Что ты ему передал? – нетерпеливо спросил капитан.

– «QRZ?» – спросил, кто меня вызывает, и «QTC?» – есть ли у него сообщение.

Все напряглись, ожидая ответа. Пауза длилась не более полуминуты, затем с той стороны двери вновь стал повторяться изуродованный из SOS в OSO сигнал бедствия.

– Точно говорю: дилетант, – убежденно констатировал Маркин. – Он даже в детстве радиоделом не увлекался. Абсолютно не понял, о чем я его спрашивал.

– Значит, идем на прорыв, – тоном, не допускающим возражений, заявил капитан. Сказал, как отрезал. – А там – будь что будет…

Одобрительный гул голосов из темноты поддержал капитанское решение. Люди просто устали ждать и терпеть. В каждом кипела жажда действий. Плевать, что ждет впереди, главное – не сидеть сложа руки, не сдохнуть с тоски и от безделья. Но Куздрецов не разделял общего порыва и эйфории. В отличие от всех он четко представлял, что может быть с командой в случае неудачи. Пуля в лоб и быстрая смерть – далеко не худший вариант. Но он на всю жизнь запомнил изувеченные издевательствами и пытками трупы российских солдат в подвалах и зинданах после освобождения от бандитов чеченских городов и сел, никогда не забудет лихорадочный блеск пугливых глаз, дрожащие руки и синие от побоев тела и лица заложников, освобожденных из плена ваххабитских отморозков. Да и смерть… разве она бывает героической? Наверно, бывает – такой ее представляют те, кто остался жив. Но для тех, кто погиб, она всегда ужасна, страшна и неведома… и у каждого она своя…

– Хорошо… Если так, я иду первым, – заявил Куздрецов. – И это не обсуждается! – А про себя подумал: «Эх, мне бы сейчас пару “Стечкиных”, я бы показал этим басурманам, кто на судне хозяин». Но сейчас вместо пистолетов у него в руках был только метровый кусок арматуры. Он вспомнил, как на курсах боевой подготовки по программе антитеррора до автоматизма отрабатывал приемы ведения огня из всех видов стрелкового оружия. Опытные инструкторы придумывали самые невообразимые ситуации, ставили почти невыполнимые задачи и добивались их четкого и филигранного исполнения. Например, сидя за столом и читая газету, нужно было на слух уловить внезапное появление мишени – силуэт бандита, который мог замаячить в любом месте учебного стрельбища, смоделированного то под обычную комнату, то под операционный банковский зал, то под центр управления АЭС или еще какой-нибудь объект, – отшвырнуть газету в сторону и, пока она падает, самому успеть метнуться на пол и, на лету выхватив из оперативной кобуры пистолет Макарова, сделать не менее трех прицельных выстрелов, гарантированно поразив цель, и при этом успеть несколько раз перекатиться с живота на спину или сделать кувырок через голову, имитируя уход от огня воображаемого противника. А потом успеть подхватить еще порхающую в воздухе газету до того, как она коснется земли.

– Теперь слушайте сюда! – В его голосе четко прорезался командирский тон, которому невольно подчинились все, даже капитан. – Сейчас нужно как можно тише открыть задвижки, а потом по моей команде Петрович резко распахнет дверь ударом ноги. Понял?! – обратился он к боцману. – Именно ногой и сам – в сторону.

– Че ж тут не понять, сделаю, – отозвался старший палубной команды.

– Так, теперь нужна прочная, но не толстая веревка, – продолжал Куздрецов.

– Вован, найди конец, – переадресовал капитан просьбу стармеху.

– Чего искать, мой конец всегда при мне…

– Дурак ты по самую маковку, – не зло ругнулся капитан. – Линь какой-нибудь, в пять-десять метров.

– А-а… Бу сде (то есть – будет сделано). А зачем?

– Привяжем за ручку, чтобы иметь хоть какую-то возможность захлопнуть дверь, если бандитов окажется слишком много, – пояснил Александр Васильевич. – Для этого нужны двое-трое, и стоять они должны чуть в стороне, за косяком двери, чтобы не попасть в зону обстрела. Теперь, Владимир, твоя задача, – он вновь обратился к стармеху. – Как только распахнется дверь, постарайся лучом фонаря ослепить бандитов хотя бы на пару секунд. Сможешь, значит, подаришь мне шанс выжить. Но имей в виду: скорее всего, они сейчас же откроют огонь, поэтому сам не попади под шальную пулю…

– Шас оебу, – ответил Вован.

– Все-таки, Дед, кругом ты дебил – от башки до копчика, – опять усмехнулся капитан, неплохо знавший французский. – Не сову нужно прятать, а собственную дурную голову. Эх, брат, не жалко воплю, жалко оглоблю об тебя ломать, да придется. Вот выпутаемся из этой истории, надо мне будет взяться за тебя и воспитать по-настоящему.

– И последнее, – вернулся к главной теме Куздрецов. – Нужны три-четыре нехилых мужика, чтобы рвануть за мной и попытаться вырубить пиратов.

– Значит, под пули лезть? – глухо прозвучал из дегтярной тьмы чей-то вопрос.

– Да, под пули, – не лукавя и не скрашивая угрозу, ответил чекист. – Добровольцы есть?

– Я, – шагнул в луч света Кораблин.

– Исключено. Капитан должен держать под контролем всю ситуацию и кораблем командовать – плавание еще не окончено.

– Но…

– Никаких «но», Борис Николаевич.

– Тогда я, – шагнул вперед старпом.

– И я…

– Я тоже.

– Меня запиши.

– И меня…

– Хватит, хватит, ребята. – Куздрецов никак не ожидал такого взрыва энтузиазма и смелости. – Вы хоть понимаете, на что идете? – изумился он.

– Знаем, не дети…

– Ну, тогда так: как только я выскочу и стармех засветит фонарем, постарайтесь понять, сколько там бандитов и как далеко они стоят. Если их человека два-три и находятся близко, значит, пулей за мной и меси всех направо и налево… Эффект неожиданности и свет им в глаза – единственный шанс в нашу пользу.

– А если больше и стоят далеко? – В упор глядя на Куздрецова спросил старпом Анатолий.

– Значит, все остаются здесь и побыстрее захлопывайте дверь на все задвижки… Все равно доскочить до них не успеете, покоцают вас из автоматов, как в тире…

– А ты?!

– Успею – вернусь, не успею – похороны за ваш счет… Вон, Маэстро Кок знает: в сто пятьдесят тысяч целковых эта развлекуха вам обойдется…

Шутка не удалась. Ее встретили глубоким, даже враждебным молчанием.

– Нет, так не пойдет, – резко возразил Кораблин. – Моряк на судне не дешевка… А жить-то мы как после этого будем?

– Прежде чем жить, нужно сначала выжить… Мужики, не будьте фраерами. Решили дело делать – надо делать, хватит сопли по перилам размазывать… Вон слышите, стук прекратился. – С этими словами Куздрецов взял у стармеха веревку и стал продергивать ее в дверную скобу, демонстрируя всем своим видом, что решение принято и разговор окончен. Ему молча помог Петрович: лихо затянул булинь и передал свободный конец в руки трех уже вставших на изготовку моряков.

– Вован, готов?

– Всегда готов, шеф! Как хрен при виде голой бабы.

Лихорадка тревожного ожидания охватила всех, озноб роковой неизбежности – непонятной, смутной и пугающей – судорожно бурлил в венах.

– Начинаем по счету три: раз… – боцман осторожно, чтоб ни скрипнуть, ни звякнуть тяжелыми задвижками начал отпирать дверь, – два… – Куздрецов пригнулся, собрался в тугой комок мышц и нервов, спиной чувствуя напряженное дыхание стоявших чуть позади и сбоку моряков, – три!

Мощным ударом ноги Петрович распахнул дверь, тугой луч света хлестнул коридорную тьму и под этим ярким потоком, распластавшись в молниеносном, как бросок кобры, прыжке, Куздрецов перемахнул через комингс и куском арматуры, который за края держал перед собой, сбил первого попавшегося на пути человека. Затем кувырок, и в луче прожектора он увидел впереди себя… пустой коридор. «Боже!!! – где-то в подсознании сверкнула мысль. – Бандиты стояли по бокам и сейчас начнут стрелять в распахнутую настежь дверь машинного отделения… Да и мне путь к отступлению отрезан». Он метнулся к стене, рванулся назад, к дверям, готовый своей арматурой, как палашом, кромсать каждого, кто попадет под руку, и… ошарашенно остолбенел. Трое ринувшихся в проем люка моряков уже нещадно месили сбитого им человека, который, корчась от ударов, катался по полу, пытаясь руками прикрыть голову, и не оказывал никакого сопротивления.

– Стой! Прекратить! Хватит! – Куздрецов силой растолкал остервеневших бойцов. – Несите его к нам!

Еще не остыв от рукоприкладства, моряки тем не менее дружно подхватили свою жертву и, словно перышко, занесли его в машинное отделение.

Уже привыкшим к полутьме взглядом Александр Васильевич бегло окинул поле боя. Его изумлению не было предела. На полу валялись три автомата Калашникова с двойными, скотчем привязанными друг к другу «голова – ноги» магазинами, а у самых дверей, во мраке – в неестественных для живых позах – лежали два бандита: в прыжке он их даже не заметил.

– Дед, Владимир, ну-ка, посвети…

Первое, что выхватил из мрака луч света, была темно-красная кровавая лужа, в которой лежали трупы.

– От ни хрена себе нахреначили! Кто это их так отбляйхерил? – только и сумел лязгнуть языком обалдевший стармех.

– Не я… – Стараясь не запачкаться кровью, Куздрецов наскоро обыскал еще теплые, но уже, действительно, начавшие белеть мертвецкой бледностью тела. Это были арабы. Никаких документов, только немного денег – американские доллары, иракские динары, немного сомалийских шиллингов. Больше всего Александра Васильевича порадовали ножи в ножнах, висящие на брючных ремнях. «Недурно, совсем недурно, – размышлял он. – Жаль, что пистолетов нет… Ну, да ладно: три Калашниковых и шесть рожков – это уже неплохо».

– Ребята, тащите этих покойников к нам, – крикнул он в открытые двери. – И, Петрович, тут нужно кровь замыть… Быстро!

– Сделаем, – отозвался боцман. – Только на кой шут нам эти трупы… еще завоняют…

– Надо! – Не стал вдаваться в объяснения Куздрецов.

Не прошло и двух минут, как тела были перенесены в дальний угол машинного отделения – подальше с глаз, – со стен и пола в коридоре тщательно вытерта кровь и вновь на все запоры задраена дверь.

– Как там наш пленник? – поинтересовался Александр Васильевич.

– Жить будет, – отозвался капитан. – Вовремя ты ребят остановил, а то со злости в минуту бы его порешили…

И правда, вид у бедолаги был жалкий. Он лежал на полу, и второй помощник аккуратно бинтовал ему разбитую голову, перекисью водорода и йодом обрабатывал раны и ссадины, вонючей мазью Вишневского мазал кровоподтеки, ушибы и синяки, а он, горемыка, молчал и только улыбался в ответ.

– Ну шо ты лыбишься, шо лыбишься?! – пошел на него буром кок. – Щас порубаю тебя на котлеты… Грешен буду, но на пять минут каннибалом заделаюсь, чтоб филей твой трефный отведать.

– Эй, охуэла – блин (исп.), отстань от болезного, – неожиданно заступился за избитого пирата стармех. – Ему вон и так до смердинки три пердинки осталось.

– Да ты че, Вован, – изумился кок. Уж чего-чего, а этого он никак не ожидал от своего татуированного дружбана. – Ты же сам хотел откусить кусочек вкусного абрикоса…

При этих словах глаза пленника судорожно забегали, вмиг пропала улыбка, тело вздрогнуло, напряглось, сжалось, потом взгляд испуганно застыл на тщедушном русском – в белом колпаке и запачканном кровью фартуке с тяжелым тесаком в руках и угрозами сексуального извращенца на языке.

– Слушай, кэп, а это, кажется, и вправду иранец, – заметил реакцию своего подопечного второй помощник капитана, который все еще возился с травмированным гостем, обрабатывая его раны. – Смотри, как на «кусочек абрикоса» среагировал.

– Ну да, точно! – подтвердил старпом. – Я узнал его! Это он в мегафон орал, на английском и на фарси…

– Ты из Ирана? – обратился Куздрецов на фарси к лежащему. Тот утвердительно мотнул головой. – А как звать и почему ты оказался среди этих пиратов? – Александр Васильевич перешел на английский, чтобы капитан и все члены команды, знающие кто – хорошо, а кто – не очень этот язык, могли понять диалог.

– Меня зовут Мохаммед Салами. Я ученый из Тегерана… – кое-как двигая выбитой челюстью и разбитыми губами, он сбивчиво и невнятно рассказал свою историю: о том, как оказался в заложниках у боевиков ДАИШ, как над ним издевались, как отстрелили палец, как казнили французскую журналистку и, наконец, как он оказался среди пиратов. Устав, иранец облизнул пересохшие, в запекшейся крови губы.

– На-ка, вот, сердешный, глотни. – Кок, отложив в сторону свой тесак, по-дружески протянул гостю стакан сока. Тот с жадностью осушил его и неуверенно вернул Петьке, «еще мол». – Пиво пить, водку водячить, коньяк коньячить да безобразия нарушать потом будем, а сейчас на, прими еще, пока я добрый, а то к утру опять осерчаю, – приговаривал Маэстро, снова наполняя граненый бокал.

– Ну а этих, – Куздрецов жестом римского патриция в Колизее ткнул большим пальцем в дальний угол, где лежали тела пиратов, – как ты порешил?

– Мне дали автомат, но с пустым рожком. В суматохе, когда мы лезли на корабль, я будто бы случайно взял чужой. Подмены никто и не заметил. А когда бандиты расстреляли сомалийцев…

– Что? – поднял бровь Куздрецов.

– Когда бандиты расстреляли сомалийцев и сбросили их в море…

– Зачем?!

– Пираты требовали часть выкупа за корабль и груз, а моджахедам ДАИШ комплексы противовоздушной обороны, которые везет ваш корабль, очень нужны для своей армии.

– Ну и ну… – Александр Васильевич озадаченно теребил подбородок. Каждая новая подробность повергала его в шок. О зверствах и цинизме исламских радикалов он был наслышан. Но сейчас его волновало другое: в Москве вся операция готовилась под покровом строжайшей тайны, а тут каким-то ублюдкам-головорезам и про судно, и про секретный груз известно все-все… Ну, или почти все.

– Как они пронюхали о комплексах ПВО?

– Не знаю…

– Ну, ладно… а как же ты этих двоих угробил?

– Они же думали, что у меня автомат без патронов… И сидели, вас караулили, чтобы уничтожить и попасть в машинное отделение… Я выстрелил в них и стал вас просить, чтобы вы открыли, но вы не слышали… Тогда прикладом автомата начал SOS стучать…

Команда многозначительно переглянулась. Каких только сюрпризов не преподносит судьба-злодейка! Человека, которому все они, можно сказать, обязаны жизнью, моряки чуть было не угробили собственными руками.

– Ты, это… извиняй уж нас, – старпом осторожно и бережно похлопал своей огромной клешней иранца по худющему плечу. – Мы же не знали, что ты за нас… – И чтобы хоть как-то сгладить неловкость положения, он повернулся к коку. – Ну-ка, Маэстро, сообрази для нашего гостя что-нибудь эдакое… ну, чтоб с мясом. Только смотри… свинину мусульмане не едят.

– Знаю, у меня специально для такого случая банка говяжьей тушенки припасена. Кошерный халяль!

– Да уж, брат, не серчай… – Один из моряков-здоровяков, который только что от души дубасил иранца, снял с себя тельняшку, несколько раз свернул ее и заботливо подложил ему под забинтованную голову.

– Знаешь, Мохаммед, – вступил в разговор третий участник потасовки, – у нас говорят, что крепкая дружба с хорошей драки начинается… На вот, держи… на память. – С этими словами он снял с руки свои командирские часы и надел их на запястье ошалевшему от всеобщего внимания иранцу. Мохаммед попытался приподняться, сказать что-то и не смог, только часто-часто моргал и из его глаз текли слезы.

– Наш парень, – удовлетворенно щелкнул языком Кораблин. – Когда били – молчал… Теперь вот расслабился… – Переварив услышанное, он отозвал в сторону чекиста.

– Ну, что делать будем, Александр Васильевич?

– Кончать с этими уродами надо. И чем скорее – тем лучше. Не ровен час, придут сюда, а своих нет. Сначала их, конечно, поищут, ведь не поверят, что обоих укокошили, да и следы мы замели. А как поймут, в чем дело, совсем остервенеют. Чего доброго, из гранатомета в дверь шарахнут… Да и своего иранца вот-вот хватятся, а может, уже ищут его, чтоб в расход пустить. Он им больше не нужен, как и пираты эти сомалийские.

– Так что, убивать их, что ли?… – нерешительно произнес капитан.

– Сейчас иного не дано. Они-то по такому поводу заморачиваться не станут. Для исламских радикалов жизнь всех неверных – тьфу, жизнь барана для мясника. Даже сомалийцев, своих братьев по вере, прикончили, что уж про нас говорить…

– Ну, тогда я полностью тебе подчиняюсь. Говори, что делать будем. Я-то ведь про пиратов только книжки читал да кино смотрел… А моя матросня тебя совсем зауважала… Кажись, поняли они, что никакой ты не инженер с завода, а человек с Лубянки… Ну, да ладно, что уж теперь секреты городить. Ты только растолкуй нам внятно, что и как, а мы уж не подведем.

– Проинструктирую… – И, снова подойдя к иранцу, спросил: – Где сейчас эти бандиты?

– Когда я уходил, основная часть была в рубке. Они думают, как прорваться в машинное отделение и завести двигатель. Остальные разбрелись по кораблю.