На другое утро я был восхищен видом из окон на озеро Альстер, составляющее середину Гамбурга и лучшее его украшение. Озеро окаймлено бульварами и садами; с утра до позднего вечера, по всем направлениям, рассекается оно множеством маленьких пароходов, поддерживающих сообщение между пристанями на берегах. Вид весьма своеобразный и, по уверению туземцев, единственный в Германии.
Первою моей заботой, после утреннего кофе, было разыскать известную механическую мастерскую Репсольда, в которой изготовляются большие астрономические инструменты, лучшие в мире. К стыду гамбургских жителей, мне не могли указать точного адреса этой мастерской: знают о Репсольде-пивоваре, Репсольде-шерстяном торговце, но о Репсольде-механике не слыхали. Репсольда, которого знают все астрономы всех пяти частей света, не знают сами гамбуржцы! К счастью, в гостинице оказалась справочная книга — род адрес-календаря, и там я нашел, что мастерская Репсольда, помещается на улице Мительвег (Mittelweg). Однако, разыскав эту улицу, я не нашел еще Репсольда и узнал лишь, что в Гамбурге существуют две Mittelweg; пришлось ехать на другую. Впрочем, эти розыски позволили мне осмотреть попутно большую часть города, и я мог убедиться, что Гамбург один из красивейших городов Германии. В нём множество домов миллионеров; дома эти изящной постройки и, по большей части, с хорошенькими садиками и разными затеями. К наружным особенностям города можно отнести своеобразные вагоны конно-железных дорог: они двухэтажные с крытыми империалами для защиты от непогоды. Таким образом установившееся мнение о господстве тут дождей справедливо, но сегодня, на мое счастье, стояла превосходная погода.
Наконец мастерская Репсольда была найдена, и я немедленно приступил к осмотру этого замечательного учреждения, основанного еще дедом настоящих хозяев, в 1799 году.
Прежде всего я был введен в небольшую комнату, где помещается делительная машина и откуда вышли те превосходные лимбы (разделенные круги), которыми определяется положение небесных светил во всех лучших обсерваториях. Всякий видал круги, разделенные на градусы и даже минуты, но не всякий знает, как трудно нарезать деления с требуемой точностью. Главная часть делительной машины — образцовый круг, разделенный через 2', и особый механизм, снабженный резцом с алмазом, помощью которого черточки образцового круга копируются на вновь изготовляемый. Черточки нарезаются на тонкой серебряной кольцеобразной полоске, впаянной в медный круг. Так как круг, деленный через 2', имеет 10 800 черточек, то, положив на нарезку каждой черточки, в среднем, одну лишь минуту, все 10 800 черточек можно сделать только по истечении 180 рабочих часов, или, полагая в сутки 10 рабочих часов, такой труд потребует 18 суток. Если же в продолжение работы случится перерыв, задержка, то на нарезку круга пойдет гораздо больше времени. Чтобы новый круг был так же верен, как образцовый, необходимо, чтоб оба круга во всё время работы отнюдь не изменяли своего взаимного положения, а можно ли ручаться, что от перемен температуры или каких-либо других обстоятельств это положение не изменится? Малейшая же перемена во взаимном положении обоих кругов будет иметь то следствие, что промежуток между последнею черточкой и самою первой на новом круге будет или больше, или меньше остальных, и тогда весь круг никуда не годен; надо счистить все черточки и начинать работу с начала. Конечно, механик принимает все меры против разных случайностей: температура поддерживается постоянною, делительная машина, вместе с приделанным к ней нарезаемым кругом, находится под стеклянным колпаком, защищающим ее от теплоты самого механика, и т. п., но может, например, сломаться алмаз, коим нарезываются черточки. Новый алмаз немыслимо вставить как раз таким же образом, как стоял старый, а от этого нарушится взаимное положение резца и того микроскопа, под который подводится черта образцового круга. Опять надо начинать всё сызнова. Вникнув во все подробности, не станешь удивляться, что хорошо разделенный круг стоит тысячи германских марок.
Помимо искусства копировки черточек, Репсольды владеют и лучшим в мире образцовым кругом. Последний должен быть копией какого-нибудь другого круга, но копировать приходилось, очевидно, с круга менее совершенного. На первом круге, сделанном дедом нынешних Репсольдов, все промежутки между черточками были тщательно исследованы помощью микрометров, и их ошибки приняты в расчет при изготовлении второго образцового круга. Этот, в свою очередь, был тоже исследован, и с него снята следующая исправленная копия и так далее, пока не явился нынешний образцовый круг. Вот почему астрономы шутя говорят, что ни один механик не может сделать хорошую делительную машину; таковую может сделать только сын или даже внук механика.
Кроме черточек, на том же лимбе следует награвировать цифры для отсчетов градусов и минут. Когда отсчеты делаются помощью микроскопов и, следовательно, когда видно лишь небольшое число близлежащих черточек, необходимо, чтобы цифры были поставлены против каждого полного градуса. Обыкновенно цифры эти просто гравируются от руки, но под микроскопом они кажутся безобразными, да притом гравировать от руки весьма мелкие цифры чрезвычайно трудно. Репсольды изобрели особый прибор, которым цифры нарезываются механически — очень мелко, однообразно и красиво. Прибор состоит из длинного рычага, точка вращения которого находится очень близко к изготовляемому новому кругу. Конец длинного плеча рычага водится по шаблонам с готовыми цифрами, а конец короткого, со вставленным туда алмазом, режет те же цифры в уменьшенном виде на круге, против соответствующей черточки.
Здесь не место описывать разные другие оригинальные приспособления, изобретенные самими Репсольдами или только применяемые в их мастерской, но нельзя пройти молчанием одного нововведения для освещения нитей в окуляре зрительной трубы. Так как при наведении трубы на определенную точку требуется поставить ее точно между близкими параллельными нитями окулярной сетки, то нити эти должны быть видимы. Во время ночных наблюдений нити освещаются лампочкою сбоку трубы, так что всё поле зрения представляется светлым, а нити черными; но слабые звезды и кометы нельзя различить на светлом фоне, и потому в новейших инструментах стараются устроить такое освещение, чтобы на темном фоне видны были светлые нити. В последнее время Репсольдам удалось устроить внутри окулярной трубочки целую систему небольших узеньких зеркал, помощью которых одна маленькая лампочка освещает, и притом весьма равномерно, все нити, оставляя поле зрения совершенно темным. Смотря по надобности, можно еще изменять силу освещения нитей, так что таким окуляром можно весьма точно и удобно наблюдать самые слабые звезды, кометы и т. п.
Весьма остроумное изобретение сделано Репсольдами еще для увеличения точности наблюдения прохождений звезд в пассажном инструменте. Обыкновенно эти наблюдения заключаются или в непосредственной оценке времени прохождения помощью зрения и слуха, или же в замыкании гальванического тока в моменты прохождения светила через каждую нить, после чего времена прохождений отсчитываются на хронографе, на котором рядом со знаками, сделанными вследствие замыкания тока самим наблюдателем, отмечаются (тоже помощью гальванического тока) секунды астрономических часов. Такие наблюдения, как известно, подвержены так называемым личным ошибкам, исключение которых составляет весьма трудную и почти неразрешимую практическую задачу. В новом микрометре Репсольдов наблюдатель вращением винта удерживает изображение светила, во всё время его прохождения, между подвижными нитями, причём в течение каждого оборота винта гальванический ток механически замыкается несколько раз, оставляя следы на ленте хронографа. Вместо небольшого числа моментов прохождений через несколько неподвижных нитей, новое приспособление дает возможность получить большое число отсчетов, которые притом, как показал уже опыт, свободны от влияния личных ошибок. Здесь даже одно прохождение звезды дает результат большей точности, чем целый ряд прохождений, наблюдаемых прежними приемами.
Распростившись с любезными Репсольдами, я поспешил в Гамбургскую морскую обсерваторию, Seewarte, куда имел рекомендательное письмо к директору, знаменитому Неймайеру. Обсерватория представляет огромное четырёхугольное здание на вершине красивого холма над самой Эльбой. Отсюда прелестный вид на реку и окружающую равнину. В центральном зале обсерватории особенно интересен гигантский глицериновый барометр, трубка которого имеет более пяти сажен высоты и 11/2 дюйма в диаметре. Конечно, этот барометр не может служить для точных измерений, но он весьма наглядно позволяет замечать малейшие перемены в давлении атмосферы. Вершина столба подкрашенного глицерина видна чуть не с каждого места на галереях центральной залы.
Гамбургская морская обсерватория получает телеграфные метеорологические известия со всех концов мира и ежедневно по два раза издает синоптические карты, тут же печатаемые в количестве 2000 экземпляров, для рассылки во все уголки Германии. Отделом синоптических карт заведует г. Кеппен, служивший ранее в С.-Петербурге, в нашей Главной физической обсерватории и отлично говорящий по-русски. Несмотря на переселение в Гамбург, он не забывает русского языка, так как, по его словам, принужден следить за русскою научной литературой. В подвальном этаже обсерватории помещается огромная коллекция моделей лодок и судов германского флота.
Осмотр морской обсерватории произвел на меня самое приятное впечатление, но любезность её директора пошла гораздо дальше. Он поехал вместе со мною обедать, а потом водил по городу и показывал все его достопримечательности. Мы осмотрели памятники Лессингу, Шиллеру и гамбуржцам, павшим в войну 1870–71 гг., затем высокую колокольню Св. Михаила, в которой Бенценбергер производил свои знаменитые наблюдения над уклонением падающих тел к востоку и которая составляет конечный пункт триангуляции бессмертного Гаусса, и пр. К вечеру мы незаметно очутились у здания академической гимназии, перед которой имеется красивый памятник Бугенгагену, введшему реформаций в Гамбурге и основавшему названную гимназию. Войдя во внутрь, мы прошли в одну из аудиторий, где на сегодня было назначено заседание местного метеорологического общества. Я был представлен всем присутствующим и с большим удовольствием прослушал сообщение профессора Книппинга о климате Японии, в которой докладчик прожил около 20 лет. Присутствуя на заседании ученого общества, я был приятно удивлен, что тут не курят и не гремят посудою, подавая чай, как в наших русских ученых обществах.
После заседания г. Неймайер показал мне еще несколько замечательных зданий в Гамбурге, из которых стоит упомянуть о здании биржи, где, кроме огромной центральной залы, вмещающей до 8000 человек, имеется читальня и многие другие удобства. В читальне получаются газеты со всех концов света и выставляются телеграммы, непрерывно поступающие на тут же находящуюся телеграфную станцию. Биржевой дом открыт и днем и ночью.
Было уже за полночь, когда мы наконец расстались, и я сохраню навсегда самое отрадное воспоминание о добрейшем старом профессоре, давшем мне возможность увидеть в Гамбурге гораздо более, чем это было бы в силах обыкновенного туриста.