Из Сан-Франциско я поехал почти пряно на юг, в городок Сан-Хосе́ (San José), который избрал центральным пунктом для посещения наиболее замечательных мест тихоокеанского побережья; этот городок представляет, между прочим, и ближайшую железнодорожную станцию для поездки на знаменитую обсерваторию Лика. Несмотря на весьма недавний наплыв населения в Калифорнию, тут построена уже довольно густая сеть железных дорог, так что из Сан-Франциско в Сан-Хосе́ я мог выбирать между тремя железнодорожными путями. Я поехал по Южной тихоокеанской дороге (Southern Pacific), известной более под названием «Дороги Заходящего Солнца» (Sunset Route). Она тянется от Портлэнда на севере до Лос-Анхелес на юге тихоокеанского побережья Соединенных Штатов, далее пересекает хребты Кордельеров и оканчивается в Эль Пасо, на границе Мехики. В Калифорнии главная линия имеет множество боковых веток и, вообще, представляет наибольшую железную дорогу на крайнем западе материка Америки. На всех вагонах этой дороги нарисовано заходящее Солнце, на половину погруженное в воды океана и бросающее последние лучи на твердую землю.
По железнодорожной ветви, соединяющей Сан-Франциско с Сан-Хосе́, ездят летом преимущественно дачники, потому что зажиточные граждане Сан-Франциско выбираются на лето в различные места роскошной долины Санта-Клары. Я попал на один из таких дачных поездов, битком наполненный пассажирами.
Тут я подивился оригинальному способу контроля пассажиров кондуктором. Тотчас по выходе Поезда кондуктор отобрал билеты решительно у всех пассажиров и взамен билетов засунул за ленты шляп цветные лоскутки толстого картона, причём для каждой станции у него принят определенный цвет. Но так как разных цветов оказалось меньше, чем разных промежуточных станций, то некоторые лоскутки были снабжены еще одной или двумя дырочками. Эти лоскутки служат, очевидно, довольно продолжительное время. После такого обмена все пассажиры оказались, так сказать, с ясными вывесками на шляпах и более уже не тревожились кондуктором. Этот последний перед каждою остановкою поезда быстро проходил все вагоны и только выдергивал лоскутки определенного цвета. Выдергивание служило безмолвным напоминанием, что на первой остановке пассажир должен выходить из вагона. Проходя по вагону следующий раз, кондуктор спрашивал билеты лишь у пассажиров, не имевших лоскутков, т. е. у вошедших на промежуточной станции; их, понятно, он клеймил таким же образом. Я невольно подумал, что стал бы делать кондуктор, если бы явился такой пассажир, на шляпе которого не оказалось бы ленты, удобной для засовывания лоскутка картона? Однако, таких не было: даже простые рабочие имели на своих грубых соломенных шляпах хоть веревочку. Очевидно, пассажиры уже привыкли к здешним порядкам, отличающимся простотою и удобством.
Мы ехали по весьма живописной, гористой местности, вдоль так называемого Берегового хребта (Coast Range). Справа виден был Тихий океан, а слева — скалы, по большей части густо поросшие лесом. Если на скалах были свободные, голые места, то они были заняты гигантскими объявлениями, намалеванными, вероятно, масляною краской. Буквы должны иметь огромные размеры, потому что некоторые объявления виднелись версты за две от полотна дороги, и всё же легко читались, а главное — бросались в глаза. Дачные мужья, едущие в Сан-Франциско, читают эти объявления и делают по ним соображения о покупках в городе.
Через полчаса пути дорога сворачивает от берега, переваливает Береговой хребет и направляется вдоль долины между этим хребтом и предгорьями Сиерра-Невады; хотя океана не было уже видно, но местность стала еще более живописною, и везде виднелись красивые виллы, буквально утопающие в роскошной, тропической растительности. Через другие полчаса я вышел уже на воксал Сан-Хосе́, городка, славящегося как летнее и даже зимнее местожительство многих калифорнских богачей.
Сан-Хосе́ небольшой, но весьма чистенький городок с широкими прямыми улицами и роскошною зеленью повсюду. Здесь растут уже пальмы и другие тропические растения. Уверяют, что тут никогда не бывает морозов, хотя лето не слишком жаркое. Одна беда — летом почти не бывает дождей, но во всех садах устроены остроумные приспособления для поливки цветов и газона. Поливка производится из городского водопровода при помощи резиновой кишки, конец которой не держится в руках, а вставлен в особую вертушку с трубками, загнутыми в одну сторону (сегнерово колесо). Вода разбрасывается вращающимися трубками на весьма значительное расстояние. Такой прибор не требует за собой присмотра; когда известное пространство, около 10-ти саженей в диаметре, полито, кто-нибудь из гуляющих в саду, например, сам хозяин, переставляет вертушку на другое место.
Весь город обильно освещен электричеством; кроме мелких фонарей, на главном центральном перекрестке улиц установлена огромная вышка весьма легкой и изящной постройки, около 20-ти саженей высоты, на вершине которой имеется целая система фонарей. Эта вышка видна с больших расстояний и служила мне как днем, так и ночью отличным путеводителем: она построена подле той гостиницы, где я жил, или, вернее, только ночевал, и откуда бы я ни возвращался, всегда находил дорогу.
Улицы представляют по большей части красивые бульвары, обсаженные преимущественно пальмами и кипарисами; мостовые исключительно асфальтовые, и ох жары днем они настолько мягки, что подаются под тяжестью ног при ходьбе; вероятно, они должны портиться от езды, но тут езды очень мало. По всем почти улицам проложены электрические железные дороги. Ночью атмосфера насыщается благоуханием цветов, а тишина воздуха поразительная. Вообще богатство растительности и роскошный тропический климат сделали Сан-Хосе́ и другие городки в Калифорнии, как-то: Монтре, Санта-Круз, Санта-Барбара, Лос-Анхелес, Сан-Диего и пр. излюбленными пунктами для поездок жителей восточных штатов, и вот почему тут везде выстроено множество обширных и роскошных гостиниц, в которых, живя по общепринятому здесь американскому плану, не чувствуешь ни малейшего стеснения.
В Калифорнии я был поражен обилием золотой монеты. Тогда как до сих пор я видел почти исключительно серебро и бумажные деньги, здесь на крупные бумажки мне ни разу не пришлось получать сдачу мелкими бумажками, а всё золотом. Кроме того, в Калифорнии существует особый счет денег: хотя деньги те же, что и в остальных штатах, т. е. доллары и центы, но счет ведется на «бицы» — монетную единицу, сохранившуюся тут еще со времен испанского владычества. Одна бица равна 121/2 центам. Монеты такой ценности вовсе и не существует, однако никто не говорит, например, что вещь стоит один доллар, а непременно — восемь биц.
В Сан-Хосе́ имеется университет, носящий громкое название «The University of the Pacific». Он расположен довольно далеко от центра города, по дороге в Санта-Клару, но туда идет электрическая железная дорога, и сообщение весьма удобное и дешевое. В огромном и тенистом парке разбросано несколько деревянных домов, из которых некоторые громадны. Долго я бродил по университетскому парку, пока увидал живого человека; это был какой-то сторож. По его словам, теперь летние вакации, и здесь нет ни профессоров, ни студентов. Я просил показать мне хоть что-нибудь. Сторож с охотою вызвался удовлетворить мое желание и тотчас пошел за ключами. Университетские постройки не представляют ничего особенного, но, проходя по залам главного здания, я насчитал 24 рояля; оказывается, что в число преподаваемых здесь предметов входит и музыка, а в университете имеются не только студенты, но и студентки. Показывая некоторые аудитории, сторож пояснил мне, что на лекциях и те и другие присутствуют вместе, но для жительства в колледжах имеются для студенток отдельные помещения, и так как университет находится в ведении какой-то строгой религиозной секты, то здесь наблюдается, чтобы после 9 часов вечера студенты были тщательно разобщены от студенток. Всего здесь насчитывается теперь до 400 слушателей обоего пола.
Все университетские здания выстроены исключительно из дерева и некоторые весьма затейливой архитектуры. Между прочим имеется и маленькая обсерватория с 6-тидюймовым рефрактором.
В этой обсерватории сторож обратил мое вникание на телефон, помощью которого получаются сигналы из Ликовской обсерватория. Сняв телефон с гвоздика и приложив его к уху, я действительно услыхал удары нормальных часов, через каждые 2 секунды. Но как же производится сравнение часов? Эти удары, каждую четную секунду, ведь недостаточны. Оказывается, что нормальные часы Ликовской обсерватории устроены особо, со специальною целью давать эти «часовые сигналы» (Clock signals). Именно, 58-ая секунда каждой минуты опускается, а перед минутами 0, 5, 10, 15… 55 опускаются еще удары 52, 54 и 56 секунд. Таким образом, надо лишь внимательно слушать удары часов в телефон. После четырехсекундного промежутка первый удар будет означать начало какой-нибудь минуты, а после десятисекундного промежутка первый удар означает начало минуты, порядок которой есть кратное пяти. Помощью этого телефона нельзя, разумеется, узнать прямо время, но, имея сколько-нибудь порядочные часы, держащие ход хотя до 1–2 минут в сутки, легко произвести самое точное сравнение своих часов с нормальными на обсерватории. Далее я узнал, что те же нормальные часы соединены и с центральною телефонною станцией в Сан-Хосе́, так что всякий, имеющий у себя в квартире телефон, может просить соединения с обсерваторией и во всякое время поверить свои часы совершенно так, как и здесь. Меня поразило не столько это остроумное устройство, сколько то, что я узнал его от простого университетского сторожа. Вообще, «Пасификский университет» произвел на меня самое приятное впечатление.
Заговорив о часах и времени, не могу не упомянуть о том, как просто и удобно Соединенные Штаты разрешили у себя важный вопрос о местных временах. Благодаря быстрому и колоссальному развитию железнодорожной сети и растянутости территории по долготе, этот вопрос сделался тут настоятельным. Взамен множества местных времен, на всём пространстве Штатов, с 1883 года, установлено только пять нормальных времен, различающихся между собою ровно на 1 час, именно:
Интерколониальное нормальное время 4 ч. = 60° от Гринвича.
Восточное нормальное время 5 ч. = 75° от Гринвича.
Центральное нормальное время 6 ч. = 90° от Гринвича.
Горное нормальное время 7 ч. = 105° от Гринвича.
Тихоокеанское нормальное время 8 ч. = 120° от Гринвича.
На практике такое разделение оказалось столь удобным, что оно употребляется ныне всем населением. Все штаты, смотря по их географическому положению, приняли одно из этих времен, причём в наибольшей части территории принято центральное время. При переездах из одного штата в другой, с другим временем, можно, в сущности, и не переставлять часов, так как всегда легко помнить разность времен, выражающуюся только целыми часами.
Выше я упомянул, что городок Сан-Хосе́ был избран мною центральным пунктом для поездок в окрестности. Первую поездку я совершил, конечно, в Ликовскую обсерваторию, но описанию её необходимо посвятить отдельную главу; теперь же опишу сперва хотя и наиболее дальнюю, но зато менее замечательную поездку в городок Санта-Крус, лежащий на берегу Тихого океана. Это одно из лучших на всём побережье «дачных мест» (summer resorts) для богатых жителей Сан-Франциско, с купаньями в океане; притом же мне очень расхвалили самую дорогу туда: она пересекает наиболее живописную часть Берегового хребта и построена с узкою колеею (narrow gauge), хотя всё же стоила огромных усилий и издержек.
Сперва дорога идет по роскошной долине Санта-Клары, но после станции Лос Гатос начинается крутой и весьма живописный подъем. Любопытно было наблюдать, как маленькие, хорошенькие вагончики нашего поезда пробегали по извилинам узкого ущелья: вблизи мощных и величественных скал поезд узкоколейной дороги представлялся каким-то игрушечным. Где только была земля, а не голый камень — везде она покрыта густою и обильною растительностью; о её силе можно было судить уже по тому, что, несмотря на недавнее существование дороги, все откосы, сделанные при постройке, успели зарасти деревьями, и поезд весьма часто шел как бы внутри сплошного зеленого туннеля. Но временами через прогалины можно было любоваться дикими вершинами окрестных гор, тоже поросших, но уже вековыми деревьями. По большей части это были огромные хвойные деревья секвойи (sequoia gigantea — особая порода кедра). Соседи по вагону уверяли, что впереди я увижу еще более колоссальные экземпляры этих деревьев. Они тут нисколько не ценятся, и в горах встречается много этих растительных гигантов, сваленных бурями; попадаются даже места, выжженные и обращенные в пашни. Достаточно сказать, что не только большинство домов в Сан-Хосе и Санта-Крусе построено из этого благородного дерева с красивою красною древесиною, но оно служит даже топливом для паровозов.
Затем начались туннели, непрерывно один за другим. О длине их можно судить по тому, что один из них (между станциями Wrights и Highland) мы проезжали ровно 5 минут, так что длина его не меньше 3-х верст. Вообще, это одна из замечательнейших в мире горных железных дорог. Перевал пути у станции Хайлэнд лежит на высоте 910 футов над уровнем океана Тут уже горы покрыты одними елями, густо обвитыми разнообразными и причудливыми вьющимися растениями. При созерцании этих мест, начинающихся непосредственно в обе стороны от окон вагонов, я невольно припомнил картинные рассказы Гумбольдта о других путешественников о девственных лесах Америки. Но я был особенно поражен на станции «Big trees», т. е. «Большие деревья»: станционная платформа стоит среди вертикальных исполинов, имеющих в диаметре до пяти саженей, а в высоту до 50-ти. Несмотря на жаркий день, тут была приятная прохлада и почти полумрак, так как лучи высоко стоящего Солнца не могут пробиться через густую хвою этих гигантов. Немудрено, что эти деревья причислены американцами к чудесам Нового Света. В одном дереве, в его природном дупле, устроен маленький ресторан, т. е. поставлено несколько столиков и стульев. Несмотря на такое огромное дупло, окружающей и сохранившейся древесины еще совершенно достаточно для поддержания жизни дерева, так как оно в полной зелени. Возраст этих деревьев оценивают не менее, как в две и даже три тысячи лет! Около станции «Big trees» построено несколько хорошеньких дач, и сюда переселяются на лето многие любители природы, предпочитающие горы и леса побережью. Тут великое раздолье для самых любопытных прогулок и для охоты, потому что население в горах весьма редкое. К тому же здесь никогда не может быть ветра, бушующего на побережье зачастую.
После ряда последовательных спусков, красивых мостов через горные потоки и пр. поезд прибыл наконец в Санта-Крус — миленький небольшой городок, построенный у залива, обращенного отверстием прямо на юг. Соответственно конфигурации залива, и береговые горы образуют здесь подковообразный хребет, защищающий побережье от северных ветров; вот почему, не смотря на небольшое расстояние от Сан-Франциско, климат Санта-Круса несравненно теплее и мягче. Зимы тут вовсе Не бывает, и многие больные из восточных штатов переселяются сюда на целые годы. Словом, это американская Ницца, с той выгодою, что Санта-Крус лежит еще несколькими градусами южнее, и, вместо Средиземного моря, перед глазами — беспредельный Великий океан.
Когда я вышел на берег (Beach) и охватил одним взглядом всю открывшуюся взорам чудную картину, то чуть не заплакал от восторга. Я тотчас решился искупаться в океане и должен заметить, что это купанье было несравненно приятнее купанья в Соленом озере. Хотя и тут не обойдешься без купального костюма, но зато как хорошо броситься в приближающуюся огромную прибойную волну и сознавать, что это Великий океан! Дно океана представляет превосходный, мелкий и почти белый песок; вода же — ярко-зеленого цвета. Вода теплая и чрезвычайно приятная. Когда я окончил купанье и оделся, то почувствовал какое-то обновление сил, мало того — точно помолодел.
Недалеко от купальни я увидал красивый домик, построенный, как и другие дома, из красного секвойного дерева и с вывескою: «Музей, вход свободный». Внутри оказалось не мало диковинок растительного и животного царств: образцы разного рода дерева и изделия из них, гигантские кораллы, раковины, произведения индейцев и мехиканцев и пр. Но мое внимание было особенно привлечено огромными кусками коры секвойного дерева. Хотя, как я выше упомянул, всю дорогу сюда я восхищался этими деревьями, но всё же не предполагал, чтобы они могли иметь столь толстую и вместе с тем столь нежную кору. Особенно красива внутренняя часть коры с роскошными красными шелковистыми волокнами. К удивлению, местное употребление этой коры, нарезанной в виде небольших правильных брусочков, весьма оригинально — для чистки перьев. Кусок такой коры держат на письменном столе и втыкают туда перья, как у нас — в сырую картофелину.
Что касается собственно музея, то это просто американская выдумка. В сущности, это лавочка для продажи разных курьезов, но американцы правильно рассчитали, что будь на вывеске написано, что там совершается продажа, в лавочку заходили бы лишь те, кто желает что-нибудь купить. В музей же с вывескою «вход свободный», т. е. бесплатный, заходит, конечно, каждый приезжий. Я должен, однако, заметить, что молодая американка-продавщица, скромно сидевшая в углу лавочки за какою-то рукодельною работою, не навязывала покупать что-либо, и всякий был волен ограничиться только осмотром выставленных предметов; но все предметы, очевидно, были назначены для продажи, а не для хранения в качестве редкостей.
Из музея я отправился обедать в близлежащую гостиницу под поэтическим наименованием The Pacific Ocean House; в ней прислуживают исключительно белые американки; негров я вовсе здесь не видал. На улицах, в садах и на постройках работают преимущественно китайцы в своих национальных костюмах. Вообще главный контингент рабочих на всём побережье Тихого океана — это китайцы.
Погуляв по Санта-Крусу, я вернулся на станцию железную дороги и поехал обратно в Сан-Хосе́, причём опять любовался ущельями, туннелями и роскошною растительностью. Мальчишка-торговец в поезде продавал коробки с конфетами, называемыми Maple Wax и приготовляемыми из сахарного тростника; справедливость требует заметить, что конфеты были не вкусны.
Из рассказов одного случайного спутника я узнал, что описанные выше большие секвойи близ станции «Большие деревья» не суть еще наибольшие представители этого рода исполинов. В долине Иосемитэ (Yosemite Valley, что в переводе значит долина большого серого медведя), в горах Сиерра-Невады, к югу от Сан-Хосе́, существует целый секвойный лес. Поездки в долину Иосемитэ составляют любимые прогулки калифорнийских жителей и приезжих. К сожалению, недостаток времени принудил меня отказаться от такой поездки.