Продолжаю прерванный рассказ. Я прибыл в Ливингстон в 4 часа утра и, покинув поезд, пошел в город. Все гостиницы были еще заперты, и электрические фонари ярко освещали совершенно пустые улицы. Между тем, поезд по боковой ветке на станцию Синабар пойдет лишь в 9 ч. утра (к каковому времени приходит сюда поезд с востока, из Чикаго, привозящий, главным образом, посетителей Парка) и, следовательно, так или иначе надо было где-нибудь пробыть целых пять часов. В таких случаях всего хуже полное одиночество. На мое счастье, вижу, идет молодой человек с фотографическою камерою через плечо. Ну, — думаю, — этот, верно, тоже собирается в Иеллостонский Парк. Я подошел и заговорил. Оказалось, что это был студент минной школы в Нью-Йорке, некто Окс (Francis Oakes), который, пользуясь летними вакациями, совершает объезд наиболее замечательных мест своего отечества. Теперь он из Елены (Helena), городка недалеко от Бьюта, где осматривал тамошний «санитариум», и едет, как я и предполагал, в Иеллостонский Парк. Понятно, что я был обрадован иметь спутником специалиста по геологии, и мы тотчас начали звонить у дверей ближайшей гостиницы, разбудили прислугу и заказали завтрак.
Затем мы отправились на железнодорожную станцию запастись билетами. Дело в том, что обозревать «Парк» может каждый желающий пешком, верхом или в экипаже. Для лучшего обозрения, конечно, всего поучительнее идти пешком, но для этого не хватало бы и месяца. Притом же более замечательные места отделены значительными пространствами, представляющими самый обыкновенный хвойный лес, так что прогулка по ним была бы простою тратой времени. Без проводника, пожалуй, немного и увидишь. Вот почему я и Окс порешили взять билеты на «круговую поездку» по «Парку». Для таких поездок и вообще для облегчения осмотра достопримечательностей образовалось целое общество, которое выстроило гостиницы на более поучительных и красивых местах и завело экипажи, в которых совершаются передвижения. Заплатив 50 долларов за поездку, продолжающуюся целую неделю, путешественник избавляется от всяких хлопот: его будут возить с пункта на пункт и высаживать на всех местах, достойных обозрения. На ночь его привезут в гостиницу, где будет приготовлена комната, пища и т. д. Конечно, при этом как бы лишаешься самостоятельности, но лично для меня не было другого исхода, тем более, что даже Окс, приехавший сюда с целью не обозрения только, а изучения — и тот поступил так же.
В 9 часов утра мы тронулись по боковой ветке Северной тихоокеанской железной дороги (Yellowstone park line) прямо на юг, по долине реки Иеллостон. Поговаривают, что в будущем проложат железные дороги и по самому «Парку», но это, вероятно, будет весьма затруднительно, и во всяком случае не скоро. Теперь ветка дороги проложена лишь на пространстве 51 мили (около 76 верст) до местечка Синабар (Cinabar), лежащего на северной границе «Парка». Поезд состоял из трех роскошных вагонов, и всех пассажиров набралось человек 30, прибывших по большей части из восточных штатов. Уже и тут можно было любоваться чудными видами на горы и ущелья. Дорога идет непрерывно в гору и имеет множество мостов, виадуков и туннелей.
У платформы конечной станции Синабар ожидало нашего поезда пять повозок (Stage) Общества Перевозки (National Park Transportation). Это были в высшей степени неуклюжие колымаги в виде огромного корыта, подвешенного на ремнях к раме на четырех колесах. В корыте устроено три или четыре скамейки, причём на каждой может свободно поместиться три человека; скамейки имеют спинки и достаточно мягки; все сидят лицом вперед. Для защиты от солнца и дождя устроена крыша на четырех железных палках по углам; от крыши можно опускать занавески из непромокаемой ткани. Кроме того, для предохранения от пыли, на каждую скамейку полагается большое шерстяное одеяло. Есть места и на козлах, рядом с кучером, а в иных повозках еще и выше, уже на крыше. Для помещения вещей, помимо пространств под скамейками, имеется обширное углубление сзади, прикрываемое кожею на ремнях с застежками. Для перевозки громоздких чемоданов и ящиков, которыми были особенно богаты представительницы прекрасного пола, у станции дожидались, кроме колымаг, еще две большие открытые платформы. Перевозочных средств оказалось более чем достаточно, и мы все свободно разместились не больше как по два человека на каждую скамейку.
Через какие-нибудь пять минут мы покинули уже Синабар и окружающие эту деревушку красноватые скалы (откуда и самое название: синабар значит киноварь). Путь, в виде хорошо устроенного шоссе, пролегает по узкому ущелью реки Гардинер (Gardiner River), притока реки Иеллостона, и идет непрерывным подъемом, так что, несмотря на шестиконную упряжку цугом, мы двигались довольно медленно, и только на небольших горизонтальных участках пускались вскачь. Окружающая местность весьма живописна и представляет крутые склоны гор, по большей части поросшие густым хвойным лесом.
Пространство до первой гостиницы «Мамонтовы горячие ключи» (Mammoth Hot Springs Hotel), около 11-ти верст, мы проехали в 11/2 часа. Не доезжая гостиницы, ущелье расширяется в широкую, роскошную долину. По её середине воздвигнуто грандиозное, хотя и деревянное, но четырехэтажное здание с башнею. Это и есть гостиница. У веранды нас встретила целая ватага негров, которые тотчас разобрали вещи и повели каждого в отдельную комнату.
Вымывшись и переодевшись, мы все собрались в огромную, в два света, столовую залу и немедленно приступили к ленчу. Принятие пищи прошло очень оживленно в обсуждении предстоящей прогулки на ключи.
Перед самым зданием гостиницы, у края долины возвышается гора, представляющая, действительно, чудо природы. Эта огромная гора, высотою в 50 саженей и обнимающая пространство в 170 акров, т. е. более 50-ти десятин, с внешней стороны кажется, как будто, целым рядом замерзших каскадов самых разнообразных цветов, между которыми преобладает ослепительно белый. Во многих местах с горы поднимается пар. На горе нет ни одного дерева, ни одной травинки. Словом, издали это какая-то волшебная декорация, и чтобы понять, в чём дело, надо идти на самую гору.
Мамонтовы горячие ключи.
В сущности, это обыкновенная гора, по склонам которой расположены минеральные источники с известковою водой. В продолжение тысячелетий отложения углекислого кальция образовали систему бассейнов, стенки которых представляют снаружи ряды сросшихся сталактитов, окрашенных в самые разнообразные оттенки красного, желтого и голубоватого цветов. Все бассейны, диаметр которых от 1 фута до 20 саженей, наполнены до самых краев горячею водою, которая медленно прибывает из каналов на дне, изливается наружу, переходить в нижележащие бассейны и образует упомянутые сталактиты. Хотя собственно горячих ключей насчитывается тут не более 50-ти, но бассейнов всевозможных размеров и цветов тут бесчисленное множество. Верхние, и вообще бассейны с источником на дне, наполнены кипятком, и из них валит пар, а нижние, или, так сказать, бассейны второго и высших порядков, наполнены водою более или менее охлажденною. Прозрачность воды удивительная и отдает большею частью небесно-голубым цветом. В ней с поразительною ясностью отражается небо со всеми облаками. Красоте зрелища способствует еще и то, что во всех бассейнах вода не стоячая, а медленно текущая, переливающаяся за плоские ровные края и находящаяся в постоянной вибрации. Вместе с тем самое дно этих мелких бассейнов видно с замечательною отчетливостью, а оно представляет те же углекальциевые отложения самых разнообразных и причудливых рисунков в виде рубчиков, концентрических кругов и т. п. Рисунки эти так красивы и оригинальны, а вместе с тем так необыкновенны, что едва ли возможно передать их резцом или кистью. Наружные стенки бассейнов кажутся чрезвычайно правильными, гофрированными и плотно прижатыми друг к другу колонками. Высота их весьма различна, от нескольких дюймов до 2–3 саженей. Стенки, конечно, чрезвычайно чисты, потому что они непрерывно смачиваются медленно текущею по ним водою. Влажный вид придает им характер льда или леденцов, по крайней мере, вблизи; издали же, как я заметил уже выше, отдельные бассейны кажутся снизу замерзшими каскадами, а сверху поставленными друг на друга фарфоровыми блюдами, наполненными снятым молоком, или, наконец, напоминают какое-то гигантское и затейливое произведение кондитерского искусства.
В нижних бассейнах, где вода уже успела остыть, края покрыты какими-то микроскопическими растеньицами, придающими им нежно-зеленоватый оттенок. В небольших канальцах, соединяющих кое-где бассейны, немного различающиеся по высоте, вода течете сплошною струей, и в ней виднеются растения другого вида — какие-то тончайшие фибры, напоминающие клочки шерсти. С течением времени минеральные выделения текущей воды отлагаются постепенно и на этих растеньицах, образуя, наконец, губчатые массы, также отличающиеся красивым видом и, главное, — бесконечным разнообразием.
По краям бассейнов везде можно безопасно ходить. Многие большие бассейны, особенно те, внутри которых бьют ключи, имеют названия, написанные на дощечках. В окрестностях горы видны следы многих других подобных же бассейнов, в виде отдельных накипей углекислого кальция, но кругом успел уже вырасти дикий хвойный лес. По исследованиям геологов, нынешняя большая терраса действующих ключей представляет лишь незначительную часть того, что было здесь тысячелетия назад. Некогда все окрестные горы на пространстве нескольких квадратных верст представляли такие же образования. По-видимому, подземные горячие ключи с течением времени находят для себя всё новые и более близкие выходы наружу и, передвигаясь всё ниже и ниже, подходят к самому берегу реки Гардинер.
Замечательно, что и ныне не все ключи действуют непрерывно. Например, «терраса Минервы», имеющая до 40 футов высоты, иногда как бы замирает, т. е. в ней не только прекращаются выделения, но и самая вода в бассейнах совершенно испаряется, и тогда можно отчетливо рассматривать дно её бассейнов, представляющих воронкообразные углубления ослепительно белого цвета; по прошествии нескольких месяцев из углублений вновь показывается горячая вода, и бассейны продолжают свой рост по всем направлениям.
Температура горячей воды даже в первичных бассейнах довольно разнообразна, от 50° до 70° по Цельсию; над бассейнами с более теплою водою постоянно стоит небольшое облачко, медленно сносимое в сторону ветром. Что касается до быстроты роста углеизвестковых отложений, то она весьма значительна по сравнению с небольшим количеством выделения самой воды. В некоторых бассейнах отложения утолщаются на 1/16 дюйма в течение 4-х дней. Если в такой бассейн положить какую-нибудь вещь из железа, стекла или другого твердого вещества, то по прошествии нескольких часов на них образуется уже налет ослепительно-белых мелких кристалликов. Такие наращенные кристаллами предметы продаются в особом павильоне у главной террасы, и любители редкостей покупают их на память.
Так как неосторожные посетители могли бы при ходьбе по стенкам портить бассейны и нарушать естественное образование сталактитов, то Мамонтовы ключи охраняются постами американской армии. Однако, я видал солдат только близ их казармы, построенной подле гостиницы. Их «капитан», живущий в самой гостинице, говорил мне, что солдаты предпочитают бродить по окрестностям в лесах и заниматься охотою, благо она запрещена обыкновенным посетителям… Замечу еще, что свет, отраженный как от ярко-белых образований, так и от воды, настолько силен (в ясную, разумеется, погоду и днем), что больно глазам, и многие для прогулки по Мамонтовым ключам запасаются очками с темными стеклами, имеющимися в гостинице к услугам посетителей. Собственно, название «Мамонтовы ключи» дано исключительно вследствие громадности этого грандиозного нагромождения бассейнов.
К числу отдельных достопримечательностей должно отнести большой конус, стоящий у подножья ключей уже на ровном месте и называемый колпаком свободы (Liberty Cap). Это, очевидно, остаток ключа, некогда вытекавшего из его вершины. Высота его 52 фута, а диаметр в основании около двадцати. Он состоит из напластований, горизонтальные слои которых и теперь отлично видны. До сих пор геологи не могут решить вопроса, образовался ли этот конус самостоятельным ростом вверх, или же прежде ключ был на поверхности земли, и ныне размылась только окружающая его почва.
В окрестном лесу есть тоже много замечательных пунктов. В одном месте я натолкнулся на курьезное образование, называемое апельсинным гейзером (Orange geyser). В сущности, это «колпак свободы» в миниатюре, но только и поныне действующий. Это горка сажени в три высотою и с очень крутыми мокрыми скатами красивого оранжевого цвета. Взобравшись с великим трудом наверх, я увидал там два маленькие бассейна, в центрах которых непрерывно булькает вода и постепенно стекает во все стороны. Вода прибывает не равномерно, а как бы взрывами, причём иногда на мгновение показывается маленький фонтанчик; вода горячая и имеет слабый запах сероводорода. Спуститься вниз было еще труднее, чем подняться. От подошвы этой горки вода течет маленьким извилистым ручейком к реке Гардинер, и всё русло ручейка покрыто отложениями тоже красивого оранжевого цвета.
Недалеко отсюда, в густом лесу имеется интересное место, названное почему-то пещерою (Mc.Cartney Cave), хотя это, очевидно, остывший кратер бывшего тут некогда огромного горячего ключа. В него можно спуститься безопасно по деревянной лестнице. Внизу совершенно сухо, но слышно течение воды внутри стен. Помещение в кратере довольно обширно, и говорят, что некий охотник Картнэ, открывший его случайно в 1869 году, спасаясь от преследования индейцев, провел тут несколько дней.
Таким образом в окрестностях первой парковой гостиницы можно видеть всевозможные горячие источники во всех стадиях их развития, от потухших и заглохших до вновь образующихся. Горячие ключи существуют, как известно, во многих местах земной поверхности, но такие обильные их скопления на одном месте и притом со столь богатым содержанием твердых тел в растворе (когда только и возможно образование подобных террас с бассейнами) находятся лишь в трех местах, а именно, кроме Иеллостонского Парка, еще в Малой Азии, около Гиераполиса, и в Новой Зеландии близ озера Ротомагана, где отложения, однако, не известковые, а кремнистые. Говорят, что по наружному виду малоазийские и новозеландские источники похожи на здешние, но они менее обширны. В геологическом отношении в Иеллостонском Парке преобладают системы меловая и юрская. Воды здешних «Мамонтовых» ключей, говорят, имеют и целебное значение, как слабительное.
Осмотр главнейших достопримечательностей потребовал всей второй половины дня, и я возвращался в гостиницу уже в сумерках. Виды с вершины на долину, на бассейны, на казарму с вывешенным американским флагом на высоком шесте и пр. очень красивы; весь пейзаж чрезвычайно своеобразен и не походит на то, что мне удавалось видеть до сих пор. В гостинице уже приступили к обеду; молодой Окс нашел себе двух собеседниц — каких-то молоденьких американок, а я остался в обществе одного пожилого уже шведа, давно, впрочем, переселившегося в Америку. Теперь он постоянно живет в Нью-Йорке и вот собрался с женою посмотреть чудеса Национального Парка. Каждый делился своими впечатлениями. Шведу удалось видеть гораздо меньше, чем мне, но зато он считал как бы своей обязанностью пробовать воду почти в каждом бассейне, и видимо сконфузился, когда я сообщил ему, какое действие имеет эта минеральная вода.
На другой день предстояло сделать целых 60 верст на тех же лошадях, и потому все мы легли рано, а в 7 часов утра уже кончили завтрак и разместились по экипажам. На этот раз оказалось лишь три колымаги, потому что и число пассажиров значительно сократилось. Дело в том, что далеко не все прибывшие со мной из Синабара имели намерение совершить большую круговую поездку по Парку. Некоторые взяли особые билеты (стоимостью в 12 долларов) только до Мамонтовых ключей и сегодня возвращались обратно. Всё было к лучшему: чем меньше экипажей, тень меньше пыли.
Миновав расширение долины, занятое описанными выше террасами, мы въехали в красивое ущелье той же реки Гардинер и начали беспрерывно подниматься вверх. В шести верстах от гостиницы находится самое узкое место ущелья, называемое Золотыми Воротами (Golden Gate), образованное почти отвесными скалами, поросшими каким-то плотным желтоватым мхом, откуда и самое название. В этом месте от скалы отделилась огромная глыба в 3 сажени вышиною, за которою полотно дороги устроено в виде деревянного моста на толстых бревенчатых подпорках, над страшною пропастью. Это весьма опасное место, и устройство помоста вдоль обрыва на протяжении 50 саженей стоило, говорят, 14 000 долларов. Скалы по бокам возвышаются над дорогою на 300–400 футов, и ущелье находится вечно в тени. Мы ехали тут шагом и могли удобно любоваться прелестью видов. Вскоре мы переехали реку прямо в брод, причём колеса по самую ступицу погрузились в воду. После подъема на обрыв противоположного берега был сделан маленький привал, чтобы посетить источник содовой воды, называемый Аполинариевским (Apolinaria spring). Пришлось подниматься пешком по скалам, среди густого хвойного леса. Источник остается в своем первобытном виде и вытекает прямо из обрыва скалы с сильным шумом и обильным отделением угольной кислоты. Вода на вкус действительно напоминает содовую, очень приятная и холодная.
С дороги хорошо видна вершина Электрической горы (Electric Peak), высотою 11 125 футов. Названа она так потому, что во время гроз, ночью, вершина её светится электрическим светом. По-видимому, вся гора должна содержать железную руду, по крайней мере, при производстве съемок тут замечены были чрезвычайно большие аномалии земного магнетизма.
Проехав ущелье, мы попали в новую роскошную долину, с красивым пресноводным Лебединым озером (Swan Lake). По берегам этого озера замечены, говорят, следы стоянок индейцев, так что это место, вероятно, удобно для устройства поселений. За долиною дорога опять идет вдоль ущелья, по которому с шумок несется ручей, образуя почти непрерывную цепь красивых водопадиков. Вскоре мы были у огромной отвесной скалы совершенно черного и блестящего цвета. Это Обсидианная скала (Obsidian Cliff); вся она состоит из чистого обсидиана, т. е. вулканического стекла. Освещенная солнцем, эта скала представляет весьма красивое и оригинальное зрелище. Часть её была взорвана для устройства дороги, и образовавшаяся гладкая черная поверхность отражает свет так, как будто тут имеются тысячи зеркал, наклоненных под разными углами. Мы ехали по настоящей стеклянной дороге, единственной в мире. Наш кучер рассказал, что при устройстве дороги не было надобности употреблять даже порох; вдоль скалы расположили ряд огромных костров, и когда стена раскалилась, на нее направили струи воды из привезенных для этого пожарных труб. От быстрого охлаждения передняя часть стены рассыпалась на мелкие кусочки. Обсидиан настолько крепок, что индейцы издавна пользовались им для приготовления наконечников к своим стрелам. Эта обсидианная скала — единственная на всём пространстве Скалистых гор.
За скалою начинается роскошная нагорная равнина с прелестным и довольно большим Бобровым озером (Beaver Lake). Здесь и посейчас живут бобры и возводят свои затейливые постройки. По-видимому, езда экипажей нимало их не тревожит: в силу постановлений для посетителей «Парка» на них не охотятся. Мне хотелось остановиться и подробно осмотреть постройки бобров, но это было неисполнимо: другие пассажиры были в крайнем нетерпении видеть гейзеры, и всё прочее для них как бы не существовало.
В некоторых местах на скатах гор выделяются пары, и издали кажется, будто это дым, будто гора горит. Это явные следы вулканической деятельности. Хотелось бы и тут покинуть экипаж и, взобравшись на обрывы, осмотреть места выделения паров; впрочем, кучер успокоил меня уверением, что в бассейнах гейзеров мы увидим столько мест с выделениями паров, что подобные небольшие земные отдушины вовсе перестанут обращать на себя наше внимание.
Около 11-ти часов мы прибыли в бассейн Норриса (Norris geyser basin), названный так в честь полковника Норриса, который впервые увидал это место. В Иеллостонском Парке существует множество мест, где действуют гейзеры, но наибольшее их количество, и притом наиболее замечательные из них, сосредоточены в трех местах: бассейны Норриса, Нижний и Верхний.
Прежде чем отправиться осматривать гейзеры, мы расположились принять ленч. Тут была большая гостиница, но всего две недели назад она сгорела, и при мне виднелись только следы пожарища — почернелые бревна. Вместо гостиницы, которую вскоре начнут строить вновь, теперь тут раскинуты большие и удобные палатки с деревянными полами. Палатки соединены между собою крытыми холстом переходами. Тут имеется и телеграфная станция, и пишущая машина, и всякие иные выдумки, в том числе особый офис с продажею specimen’ов (образцов гейзерита).
По окончании ленча, весьма изобильного, мы разбились на две отдельные группы и в сопровождении проводников пошли осматривать гейзеры. Экипажи же Остались для отдыха лошадей и будут поданы потом, для следования дальше, в «гостиницу Фонтана» в Нижнем гейзерном бассейне.
Бассейн Норриса занимает около шести квадратных миль и представляет почти обнаженное от всякой растительности пространство, занятое лишь продуктами выделений гейзеров. Издали он представляется как бы покрытым снегом, и так как во многих местах видны выделения пара, озерки и разные провалы, то ходить тут даже страшно: того и гляди — тонкая кора гейзерита проломится, и полетишь в преисподнюю. Проводник, действительно, поминутно предупреждал об опасности и советовал не рисковать и не бродить в одиночку где попало, ездить в экипаже уже положительно опасно, и во многих местах поставлены столбики с надписью «Не ездить по образованиям» (Don’t drive in the formations). Помимо небольших водоемов с чистою и прозрачною водою, есть бассейны, до краев наполненные белою грязью, которая по внешнему виду почти не отличается от твердого гейзерита, и можно легко выкупаться в такой грязи, которая имеет притом высокую температуру. В воздухе — серноватистый запах, и вообще это место кажется каким-то преддверьем ада. Из отдельных посещенных мною здесь гейзеров замечательны следующие.
Постоянный (Constant) — небольшой водоем около трех саженей в диаметре. Здесь каждую минуту происходит извержение воды на высоту не более 2–3-х саженей и продолжается всего несколько секунд. Воды выделяется немного, и вся она возвращается обратно в свой водоем. Хотя этот гейзер представляется игрушкою по сравнению с другими, бо́льшими, но кто видит явление в первый раз, тому трудно от него оторваться. Замечательна правильность извержений: как летом, так и зимою, как днем, так и ночью, они происходят неизменно каждую минуту.
Черный ворчун (The Black Growler). Это тоже весьма маленький гейзер, не имеющий правильной периодичности и извергающий не столько воду, сколько один пар с сильным серным запахом. Он назван «черным» потому, что окружающие его отложения имеют темно-серый цвет, происходящий, вероятно, от каких-либо минеральных примесей. По-видимому, он находится в непрерывном действии: из небольшого углубления сбоку постоянно слышен звук как бы от бурно кипящей воды, и по временам оттуда вылетают небольшие струйки пара.
Грязный гейзер (Mud Geyser) представляет небольшой бассейн около 12-ти футов в поперечнике, наполненный белою полужидкою грязью. Он извергает воду каждые 20 минут, и период извержения продолжается от 4 до 5 минут. Высота фонтана не более 3-х футов; фонтан теперь из чистой воды, но 10 лет назад продуктом извержения была белая грязь. Такая перемена невольно наводит на мысль, что вообще гейзеры представляют собою последние стадии действующего вулкана, который постепенно переходит сперва в грязный вулкан и, наконец, превращается в гейзер.
Изумрудная лужа (Emerald Pool) имеется около 5-ти саженей в поперечнике и представляет водоем, наполненный чистою водой зеленоватого, весьма красивого оттенка. Особенно изящно дно бассейна, составленное как бы из коралловидных зеленоватых фигур самого причудливого и разнообразного очертания. По временам вода приходит в беспокойное состояние, но настоящих извержений тут не бывает.
Новый Кратер (The new Crater) — недавно образовавшийся гейзер, извергающий воду регулярно каждые 20 минут. Струя воды весьма неправильна и невелика; по-видимому, она не успела еще пробить себе настоящего выхода. Следя за силою извержения, заметили, что этот гейзер постепенно увеличивается, и полагают, что когда он разобьет преграды к выходу, то, быть может, обратится в один из красивейших и величественнейших гейзеров.
Самый значительный гейзер в бассейне Норриса в настоящее время — это Монарх (Monarch Geyser). Снаружи он не имеет водоема, а представляет кань бы узкое и искривленное углубление в гейзеритовой почве. Говорят, что он извергает фонтан в 100 футов высоты через довольно правильные промежутки около 12-ти часов. При нас извержения не было, а дожидаться несколько часов было неудобно. Проводник утешал надеждою, что дальше в Нижнем, а особенно в Верхнем бассейне мы увидим гейзеры гораздо более величественные.
Лично мне особенно понравился небольшой водоем, весьма красивый и симметричный, почти круглого очертания; вода в нём как бы пульсирует под влиянием беспрерывного выделения паров. Правильность этих пульсаций просто поразительна, и после каждой весь водоем покрывается изящными фигурами перекрещивающихся волн.
Осмотрев всё достойное примечания, мы двинулись к окраине леса, где нас уже дожидались экипажи. Бросив последний взгляд назад, на бассейн Норриса, невольно поражаешься его видом. С одной стороны, это совершенно мертвое место, похожее на волнообразную белую поверхность застывшего океана: тут нет и не может быть никакой растительности; с другой же стороны, тут постоянная жизнь: то здесь, то там выделяются пары, или выскакивают небольшие фонтанчики. В общем, это как бы спина огромного чудовища, покрытая язвами, из которых сочится злокачественная материя.
Вскоре мы въехали в дикий сосновый лес, в котором все признаки гейзеров совершенно исчезли. Мы были теперь на водоразделе двух океанов: к северо-востоку текут притоки реки Иеллостона, принадлежащей к бассейну Атлантического океана, к юго-западу — притоки Змеиной реки, принадлежащей к бассейну Тихого. Несмотря, однако, на значительную высоту водораздела, около 8.000 футов, тут нет собственно хребта, а просто плоскогорье, сплошь поросшее лесом.
Вот показалась река Гиббон (Gibbon), вдоль которой и пошла теперь дорога. По бокам, в ущельях видны ручейки и каскадики, а в одном месте сама река Гиббон образует красивый водопад, высотою не менее 10 саженей. Покинув долину реки Гиббона мы ехали опять по плоской нагорной равнине, и хотя дорога сделалась легче, но всё же я удивлялся выносливости лошадей, которые пробежали уже с утра 60 верст и притом большею частью по крутым подъемам и спускам. В конце равнины показалось несколько бараков — местожительство кавалеристов, содержащих охранительные посты, а через несколько минут мы остановились у подъезда «гостиницы Фонтана» (Fountain Hotel).
В столовой, куда мы отправились обедать, было множество народу. Американцы так полюбили свой Национальный Парк, что многие приезжают сюда, как бы на дачу, живут по несколько месяцев, лечатся или устраивают семейные дела, приискивают женихов и т. п. Для таких посетителей гостиницы делают уступки, и жизнь становится не очень дорогою.
После обеда я пошел осматривать гейзеры. Здешний Нижний бассейн занимает огромную площадь около 30 квадратных миль. Тут тоже мало лесу, и почва состоит из гейзеритовых отложений, на которых встречаются обширные пространства грязных болот, весьма опасных для ходьбы. Тут насчитывается 700 горячих ключей и 17 настоящих гейзеров. Они больше виденных мною в бассейне Норриса, но всё же не принадлежат еще к наибольшим. Главным гейзером считается здесь Фонтан (Fountain), находящийся в полуверсте от гостиницы. Когда я подошел к его бассейну, то вода еще не дошла до краев, и извержение ожидалось не ранее, как через час; чтоб занять время, я пошел бродить дальше по этой мертвой пустыне.
По указанию встреченного солдата, я пробрался в кусты, где нашел другое здешнее чудо — Мамонтовы горшки (Mammoth Paint Pots). Это овальный бассейн около 8-ми саженей длины, наполненный до краев разноцветною розоватою и голубоватою грязью, как бы жидкою известкой. Эта грязь находится в постоянном волнении: то здесь, то там происходят оригинальные грязевые извержения. Кажется, будто это огромный горшок какой-то густой кашицы, находящейся в постоянном кипении. Так как грязь довольно густая, то в том месте, где выделились газы, показывается конус, медленно расплывающийся потом в горизонтальную плоскость. Звуки, слышимые при этих извержениях, весьма странны и не совсем приличны. Здесь не скучно простоять долгое время, не отрывая глаз и ожидая, что вот-вот вся эта масса кремнистой глины вздумает изливаться наружу через края окружающего отвердевшего валика; однако, общий уровень остается постоянным, а булькание грязи в виде конусов, полушаров и огромных колец продолжается. Зрелище весьма оригинальное. Надо полагать, что грязи здесь прибавляется немного, а извергаются только горячие газы. Температура грязи довольно высокая, я полагаю, градусов 50 но Цельсию; по крайней мере, если погрузить в грязь руку, то ее нельзя долго там держать.
Налюбовавшись этим явлением, я вернулся к Фонтану и решил дождаться извержения. Вода была гораздо выше, чем я видел час тому назад, но всё же еще на несколько дюймов не достигла краев водоема. Этот водоем имеет фигуру почти квадрата с закругленными углами и около 4-х саженей в стороне. Глубина его не менее 3-х саженей. Внутренность весьма красива и отчетливо видна, благодаря замечательной прозрачности воды. На дне у одной стороны видно черное пятно — выход канала из внутренности Земли. Вода была уже очень горяча, и от неё постоянно поднимался пар. Окружающее пространство представляет продукты отложения — гейзериты в виде твердой и волнистой массы. Сперва вода была еще спокойна, а затем начали показываться пузырьки, и она как бы закипала то в одном, то в другом месте. Иногда эти предварительные вспышки сопровождались таким шумом, что подошедшие сюда зрители, в том числе несколько дам, бросались прочь, но через какую-нибудь минуту всё затихало, и поверхность воды делалась снова совершенно гладкою. Извержения «Фонтана» вообще неправильны, и солдаты сказывали мне, что иногда проходит 5–6 часов без извержений. Тем не менее я порешил ожидать, окружающая же публика начала расходиться: Солнце давно закатилось, сделалось темно, а дорога до гостиницы, действительно, не совсем безопасна, так кань, несмотря на постланные в некоторых местах доски, можно легко провалиться в гейзерные болота, которые ночью ничем не отличаются от твердых пространств гейзерита.
Между тем признаки скорого извержения становились заметнее. Порою кипяток выбрасывался уже на несколько футов, но через несколько мгновений всё опять успокаивалось. Зрителями оставались, кроме меня, только Окс и две дамы. Окрестный пейзаж, освещенный Луною в первой четверти, представлял что-то волшебное, необыкновенное. Вода в кратере достигла наконец краев и стала изливаться наружу по узкой природной канавке. Вдруг вся поверхность бассейна покрылась огромными пузырями, и вода со страшным взрывом устремилась вверх. Мы с ужасом отскочили в сторону, но тотчас остановились и начали любоваться роскошным фонтаном, во всём его величии. Собственно говоря, это был не один фонтан, а сноп фонтанов во всю площадь бассейна и высотою от 4-х до 5-ти саженей. Брызги летели во все стороны и обдавали нас паром и кипятком. Стоять было нельзя ближе как за 3 сажени от краев бассейна. При лунном свете игра водяных струй была чрезвычайно разнообразна. Они то поднимались, то опускались. Полного покоя уже не было, но иногда фонтаны понижались и затем с новою силою поднимались в высоту, как бы получив в недрах Земли новое подкрепление. Красота и разнообразие явления были так поразительны, что я и не заметил, как пролетело целых 32 минуты; после нескольких небольших вспышек, фонтаны мгновенно прекратились. Подойдя к бассейну, я увидал опять спокойную горячую воду, уровень которой был не более как на один фут ниже краев. Теперь начнется медленный подъем воды вплоть до следующего извержения.
Вполне довольные, что нам удалось присутствовать при всех фазисах чудного зрелища, мы пошли в гостиницу. Так как в воздухе стало уже довольно прохладно, то было весьма приятно войти в приемную залу, где в громадном камине пылал огонь. Сидевшие тут посетители очень сожалели, что не имели терпения дождаться извержения «Фонтана», о котором мы теперь рассказывали.
Хотя было довольно поздно, 11 часов вечера, но я, согревшись у камина, засел написать несколько писем. В этом занятии мне помогли две молодые американки, принадлежавшие к нашей партии посетителей Парка. Дело в том, что мне пришлось тут написать несколько писем по-английски. Не владея языком в достаточном совершенстве, я и прежде обращался к кому-нибудь из случайных соседей с просьбою просмотреть и исправить мною написанное. Американцы хотя и исполняли мои просьбы, но обыкновенно как бы нехотя, и по большей части уверяли, что всё хорошо, и поправок не требуется, хотя я сам чувствовал, что не всё в порядке. Американки оказались гораздо внимательнее и не только исправили мои письма, но объяснили при атом разные грамматические и стилистические тонкости языка.
Утром следующего дня мы поехали дальше осматривать Верхний бассейн гейзеров. Впрочем, теперь вся дорога на юг, вдох Огневой речки (Fire hole Creek) шла мимо непрерывной цепи гейзеров, и лесные промежутки были незначительны. Вся местность усеяна горячими ключами, гейзерами и грязными вулканами; какой-то американский писатель справедливо заметил, что если бы это место Национального Парка удалось посетить Данту, то мы имели бы более полное и более обстоятельное описание ада. На наших глазах здесь происходят значительные и весьма разнообразные перемены в строении земной коры. Тут образуется провал, там появляется новый грязный вулкан или гейзер. Пространство, занятое теперь лесом, под влиянием изливающейся из гейзера горячей воды вдруг преобразовывается: обожженные деревья падают, и почва покрывается толстым слоем гейзерита. Наоборот — пространства, ныне покрытые гейзеритом и совершенно лишенные растительности, по мере уменьшения внутреннего жара в данном месте, вновь возрождаются и покрываются лесом.
Огневая речка справедливо получила свое название. По обоим берегам её расположены настоящие гейзеры, и видны постоянно извергающиеся струи пара. Горячие ключи встречаются не только у самых берегов, но и в русле речки, так что кое-где облака пара поднимаются из самой воды.
Первое место остановки было у гейзера Превосходный (Excelsior Geyser). Чтобы видеть его ближе, мы перешли на другую сторону речки по пешеходному мостику из жердочек. Бассейн гейзера имеет фигуру овала около 330-ти футов длины и более 200 футов ширины. Вода в бассейне весьма прозрачна, но находится в постоянно возмущенном состоянии и накрыта шапкою паров в виде облака, отбрасываемого в сторону лишь действием ветра. Стены бассейна в некоторых местах совершенно отвесны я представляют бесконечное разнообразие очертаний орнаментировки. Внутри постоянно что-то бурлит, и подходить к краю воды даже страшно; немудрено, что первые исследователи назвали этот бассейн «полуакром ада» (Hell’s Half Acre). Но сперва никто не предполагал, что этот огромный бассейн есть тоже гейзер. По крайней мере, до осени 1881 года никто не видал его извержений. Но с этого времени, в течение целых шести месяцев тут наблюдались ежедневные извержения на высоту до 30-ти саж., причём, благодаря громадности бассейна, вода разбрасывалась во все стороны, образуя при извержении водяную башню беспрерывно изменяющегося очертания. С середины 1882 года и вплоть до весны 1888 года гейзер опять молчал и выделял один лишь пар без всяких извержений. За время своего действия в 1882 году гейзер чрезвычайно изменил свой бассейн: часть стенок разрушилась, и во многих местах образовались новые напластования гейзерита. В течение всего 1888 года извержения сделались опять весьма часты и совершались сперва почти каждый час; потом промежутки между ними увеличились до двух часов. Рассказывают, что тогдашние извержения были весьма оригинальны и отличались страшною силой. Извержение начиналось быстрым подъемом воды в бассейне, так что она казалась буквально выпуклою и достигала высоты 50-ти футов в средине. Затем выбрасывались огромные и неправильные фонтаны, причём, кроме воды, вылетали глыбы твердого гейзерита и падали в расстоянии нескольких десятков саженей, так что некоторые попадали даже в Огневую речку. Количество извергаемой воды было так значительно, что после каждого извержения уровень речки поднимался на несколько дюймов. Вместе с тем было замечено, что лётом 1888 года, когда этот гейзер был в наисильнейшей деятельности, многие другие гейзеры, даже в Верхнем бассейне, отстоящем отсюда более чем на 10 верст, прекратили вовсе свои извержения.
В настоящее время наступил опять временный покой этого замечательного гейзера. Мы видели его бассейн, наполненный прозрачною водой, которая была очень горяча, и из неё непрерывно поднималось целое облако паров. Кругом бассейна я заметил курьезные отложения в виде мягкой, губчатой массы, называемой «вайандайтом» (viandite), потому что она похожа на куски мяса красновато-серого цвета. Химический анализ показал, что помимо кремнезема в состав этих отложений входят и органические вещества. Кроме того, в окружающих отложениях гейзерита нередко видны мертвые стрекозы и разные мошки. Эти насекомые от действия горячего пара умирают и падают вниз, а затем постепенно засасываются новыми отложениями минеральных веществ, так что здесь, на глазах современного человека, происходит образование окаменелостей. Вообще обозрение этого гейзера наглядно убеждает, что для объяснения разных особенностей, представляемых земною корой, нет необходимости прибегать к гипотезе внезапных физических переворотов, как предполагали прежние геологи. Наличных сил природы совершенно достаточно, и если принять в расчет время, то и тут, например, могут образоваться мощные пласты разных формаций, в зависимости от состава извергаемых веществ. Не менее замечательно, что в каких-нибудь двадцати саженях от гейзерного бассейна существует ключ с совершенно холодною и солоноватою водой. Этот ключ — единственный холодный источник на всём пространстве бассейнов гейзеров.
Невдалеке отсюда находится другое чудо природы, так называемое Спектральное озеро (Prismatic Lake). Размеры его около 50-ти саж. в длину и 30 саж. в ширину. В середине озера вода имеет густой и весьма красивый голубой цвет, который к берегам переходит в зеленоватый; в мелких заливчиках вода имеет желтоватый и даже оранжевый цвет; отложения же по берегам по большей части ярко-красного и даже пурпурового цвета. Вода в озере не спокойна, а подвержена каким-то пульсациями; температура её около 60° по Цельсию. Если стоять у озера так, чтобы Солнце было сзади, то переливы цветов воды просто поразительны, и трудно оторвать глаза от этого своеобразного зрелища, которое до сих пор не получило еще удовлетворительного научного объяснения.
Далее, до самой гостиницы Верхнего бассейна, мы ехали среди непрерывного ряда гейзеров; некоторые из них были даже в действии, но останавливаться у каждого нет времени; притом же, в общем, они похожи один на другой, а наиболее замечательные еще впереди. Итак, мы ехали безостановочно и в 1 час дня прибыли уже в гостиницу, расположенную у самого леса, на краю гейзерных образований. С веранды гостиницы видны впереди гейзеры, а сзади можно пройти прямо в дикий сосновый лес. После ленча я отправился смотреть гейзеры.
Верхний бассейн гораздо меньше Нижнего; он обнимает пространство не более 9-ти квадратных верст. Зато тут, на малой площади, сосредоточены самые величественные гейзеры «Парка», числом 26; кроме того, здесь насчитывается до 400 горячих источников. По середине течет Огневая речка, через которую устроено несколько самых простеньких деревянных мостиков; впрочем, эту речку можно во многих местах переходить и в брод. Всё пространство Верхнего бассейна представляет слегка волнистую местность с небольшими перелесками, но главное — это всё тот же белый, ослепительно яркий гейзерит, и, кроме холмов и небольших возвышенностей, тут и там торчат конусы извержения высотою в 2–3 сажени. Многие гейзеры вовсе не имеют бассейнов, а извергают свои фонтаны как бы из печных труб, самого разнообразного наружного вида. Кругом виднеются столбы водяного пара, воздух пропитан серою, и немудрено, что растительности вблизи вовсе нет. Американский естествоиспытатель Уайтуелль (Whitwell) справедливо выразился, что, кажется, нигде на земной поверхности разрушительное действие подземных сил не проявляется с такою очевидностью и в столь обширных размерах. Зритель присутствует как бы при предсмертных муках какого-то американского Энцелада. Из греческой мифологии известно, что Юпитер покрыл Энцелада горою Этной, и его-то предсмертные судороги производят землетрясения в Сицилии. Вообще созерцание небольшого, сравнительно, Верхнего бассейна напоминает картину разрушения Содома и Гоморры. Кажется, будто целый город здесь недавно провалился, и дым и пар еще выделяются из-под развалин и пепла.
Гейзер Старый Друг.
Прежде всего я направился к ближайшему к гостинице гейзеру Старый Друг (Old Faithful). Его извержения совершаются с удивительною правильностью каждые 65 минут. Это не маленький гейзер, вроде виденных мною в бассейне Норриса, но огромный: высота его фонтана превосходит 20 саженей. Этот гейзер — любимец туристов: день и ночь, зиму и лето он без перерывов дает свои бесплатные представления. Он расположен в самой южной части Верхнего бассейна, на довольно возвышенном гейзеритовом холме, с которого открывается хороший вид и на все прочие гейзеры. Он не имеет водоема, а на вершине холма находится неправильное углубление, на дне которого видна кипящая вода. Вскоре после моего прихода из углубления послышались звуки, напоминающие удары грома, а через несколько минут, после ряда небольших фонтанчиков, началось и настоящее извержение, причём столб воды имел около двух футов в диаметре и поднимался на высоту около 20 саж. Смотря по силе и направлению ветра, внешний вид величественного фонтана весьма различен. При мне дул слабый северо-западный ветер, относивший фонтан к юго-востоку. Я стоял во время извержения с наветренной стороны, совершенно невредимо, в пяти шагах от углубления, а Окс успел снять фотографию этого прекрасного гейзера. Извержение продолжалось не более пяти минут, после чего гейзер успокоился, и только на дне углубления по-прежнему клокотала вода.
Гейзер Гигантесса.
Насладившись этим зрелищем, я с Оксом пошел к следующим гейзерам. Прежде всего мы подошли к кратеру, имеющему вид пчелиного улья, почему и самый гейзер называется Улей (Bee Hive). Это весьма симметрический конус около полусажени высотою; наверху имеется отверстие около фута в диаметре. К сожалению, извержения «Улья» неправильны: иногда они совершаются по несколько раз в день, иногда же гейзер находится в покое целые сутки и более. Говорят, что высота фонтана больше предыдущего и достигает почти 30 саженей. Подле него находится маленький конус, называемый «указателем» или «индикатором». Обыкновенно из него появляются сперва миниатюрное изверженьице, а спустя четверть часа начинается извержение из главного конуса.
К востоку от «Улья» расположен довольно значительный бассейн, наполненный чистою и прозрачною голубоватою водою. Это Гигантесса (Giantess). Мы увидали здесь целую толпу зрителей и какого-то профессионального фотографа: ждали немедленного извержения, потому что начались уже его признаки, и гейзер целых две недели был спокоен. Сперва мы, т. е. я с Оксом, не хотели ждать, полагая, что, быть может, сегодня вовсе не будет извержения и, осмотрев кратер, пошли дальше, но не успели мы отойти и ста шагов, как радостные крики оставшейся толпы возвестили начало извержения, и мы тотчас вернулись назад. Зрелище было великолепное. В роскошном столбе водяных брызг играла почти круглая радуга. Столб то опускался, то снова возносился на высоту более 20-ти саж. Благодаря огромной ширине отверстия кратера, фонтан выбрасывался не узкою струею, а целым снопом величавых брызг.
Извержения «Гигантессы» продолжаются обыкновенно несколько часов подряд, и потому, полюбовавшись этим зрелищем при самом начале, когда сила и высота извержения наибольшие, мы пошли дальше и почти тотчас наткнулись на маленький, но весьма потешный гейзер или, скорее, горячий ключ, называемый Губка (Sponge). Его кратер, наполненный водой, представляет почти круглое отверстие, обрамленное очень широким валиком из ноздреватого туфа, напоминающего губку. Дно кратера тоже ноздреватое, и каждые 30 секунд из бесчисленных дырочек дна выделяются пузырьки газа. После нескольких секунд извержение прекращается до следующего. Малые промежутка и слабая сила этого гейзера тоже достойны примечания; мы пробыли тут минут пять, в течение которых видели несколько извержений.
Везде кругом разбросано много других кратеров, но, взглянув в углубление и видя, что до извержения еще далеко, мы шли дальше, пока не приблизились к довольно оригинальному гейзеру, названному Пильной мельницей (Sawmill Geyser). Он расположен у самого берега речки, подле пешеходного мостика, и во время извержения издает звуки, напоминающие шум лесопилки. Однако, нам не суждено было присутствовать при извержении; говорят, они происходят по три или четыре раза с сутки.
Невдалеке отсюда расположен небольшой гейзер Экономный Economic). У него довольно большой водоем, но он никогда не наполняется до краев, и его частые извержения ограничиваются маленьким фонтанчиком, высотою не более двух саженей. Вся вода при извержении возвращается в тот же водоем, а не изливается наружу, отчего этот гейзер и получил свое название.
Далее мы подошли к большому и величественно возвышающемуся на отдельном холме кратеру огромного гейзера, называемого Гигант (Giant). Конус кратера с одного края как бы отломан, и во время извержения вода фонтана устремляется в сторону. Тут мы застали тоже толпу зрителей и фотографов, расставивших уже свои камеры в ожидании извержения. Но сколько мы ни дожидались, фонтана не было. Это наибольший гейзер во всём «Парке». Его фонтан достигает иногда высоты более 30-ти саженей.
Несколько севернее Гиганта находится гейзер Грот (Grotto), который при самом нашем приходе начал извержение; вскоре сюда подошли и все зрители, стоявшие у Гиганта. Кратер «Грота» имеет весьма причудливую фигуру, не позволяющую фонтану бить прямо вверх; поэтому и высота его не велика — около трех или четырех саженей, но зато сила извержения огромна, и брызги неслись от него обширным облаком прямо на всех присутствующих, обдавая их пером с легким сернистым запахом. Извержение продолжалось около получаса, после чего гейзер успокоился, а мы пошли дальше.
У самой речки расположен еще гейзер Береговой (Riverside); во время извержения наклонная струя фонтана направляется прямо в воду речки; однако, нам не удалось видеть его в действии.
Далее мы подошли к большому, совершенно белому холму, называемому Белою пирамидою (White Pyramid). Это, очевидно, потухший гейзер; на вершине виден даже остаток кратера, но никто не слыхал о его извержениях. За Белою пирамидой расположен огромный и весьма красивый бассейн одного из замечательнейших гейзеров — Пышного (Splendid). Нам не пришлось видеть его извержения, но, судя по рассказам, фонтан вследствие особой фигуры кратера разбрасывается во все стороны, и все же высота его доходит до 25 саженей. Извержения «Пышного» неправильны, и любители проводили подле него иногда целые сутки, не дождавшись величественного зрелища.
Нам удалось видеть еще роскошный фонтан гейзера, носящего название Замка (Castle Geyser). Его кратер имеет громадные размеры и действительно напоминает в миниатюре как бы древний замок. При нас извержение было не очень сильное, и высота фонтана не превышала десяти саженей, но иногда сила извержения больше, и высота фонтана удваивается. Американцы, как я замечал много раз раньше, весьма изобретательны на названия, хотя последние не всегда удачны. Есть, например, так сказать, астрономические гейзеры: Комета (Comet) и Уединенная Звезда (Lone Star), но было бы напрасно искать сходства: если фонтан гейзера можно еще сравнить с кометою, то, право, уже трудно — со звездою.
Мой спутник Окс, несмотря на молодые ноги, измучился продолжительною прогулкой по гейзеритам и пошел обратно в гостиницу; я же двинулся дальше к опушке леса и добрался до целой системы весьма красивых озер, называемых: Озером Образцов (Specimen Lake), Изумрудным, Бисквитным и т. д. Все они представляют бассейны, наполненные чистой и прозрачной водой; различие заключается в фигуре и цвете дна и берегов. В Бисквитном имеется множество небольших островков, напоминающих фигурой и цветом бисквиты. Пройдя озера, я вошел в окружающий лес и поднялся по скалам на самый хребет. Тут, отдыхая на переплетшихся корнях деревьев, я мог сверху любоваться всем обширным пространством Верхнего бассейна. Видь этого пространства с дымящимися гейзерами, причудливыми образованиями и извергающимися фонтанами представляет чрезвычайно своеобразное и поразительное зрелище; его, конечно, не забудешь во всю жизнь.
Я вернулся в гостиницу уже в сумерках и после обеда не чувствовал сил предпринять еще прогулку к другим, не посещенным мною местам. Покачиваясь в кресле на веранде, я увидал толпу любопытных у ограды двора гостиницы. Ежедневно по вечерам сюда являются два медведя из леса и получают свою обычную порцию пищи. Медведи дикие, но так как охота в «Парке» теперь запрещена, то они не пугаются людей, но всё же близко к себе не подпускают: пища выносится и кладется в нескольких саженях за оградою. К сожалению, собаки здесь недостаточно выдрессированы и, когда медведи вышли из леса, они бросились на них с лаем; не без труда удалось отозвать их обратно. Один медведь, очевидно со страху, бросился прямо к зрителям и устремился под здание гостиницы, где между столбами имеется обширное темное пространство. Только при помощи тех же собак удалось выгнать медведя из-под дома. Этот случай произвел переполох между дамами и доставил всем забавное развлечение.
Другое развлечение публики заключалось в борьбе с москитами. Эти гнусные насекомые, гораздо более мелкие, чем наши комары, действительно, очень надоедливы, и немудрено, что здесь все окна и двери снабжены рамами с густыми кисейными сетками. Но на верандах и на открытом воздухе от москитов трудно отделаться. Когда совершенно стемнело, на верандах были расставлены особые железные корзины, наполненные можжевеловым хворостом. Дым от горящего можжевельника ужасный, и москиты его не любят, но зато и сидящим на веранде было не особенно приятно. Однако, процесс сжигания можжевельника так понравился американским леди, что они сами бегали в лес ломать ветви, и наши костры ярко пылали весь вечер.
Между тем «Старый Друг» продолжал свои ежечасные извержения; многие из нас видели уже их вблизи и могли любоваться имя прямо с веранды гостиницы, но всё же не хотели отказать себе в удовольствии вновь пройтись к кратеру и полюбоваться извержением при лунном свете. Пошел и я, тем более, что сегодня последний день пребывания между гейзерами: завтра мы покинем их, и каждый из нас вряд ли когда-нибудь заедет сюда в другой раз. При лунном свете гейзеры, пожалуй, красивее, чем днем. Ночные прогулки тоже приятнее дневных. Воздух прохладный, но здоровый. Теперь еще не сделано подробных анализов вод равных ключей Иеллостонского Парка, но я слышал, что поговаривают об устройстве большой бальнеологической станции близ Мамонтовых горячих источников.
До последнего времени Верхний бассейн гейзеров был крайним пунктом, куда была проложена колесная дорога; обыкновенно посетители возвращались отсюда обратно той же дорогою в бассейн Норриса и уже оттуда совершали отдельную поездку к Иеллостонскому озеру. Но в 1891 году проведена наконец дорога через перевалы от Верхнего бассейна прямо к озеру, и посетители не только выгадывают теперь во времени, но имеют возможность осматривать новые и красивые места.
После ночлега мы поехали дальше, почти прямо на восток. Дорога шла непрерывным подъемом долиною той же Огневой речки. Виды по сторонам величественны, а место подле каскадов, названных почему-то Кеплеровыми (Kepler Cascades), можно причислить к лучшим во всём Парке. Дикие скалы с вековым лесом, кое-где охваченные огромными корявыми корнями, журчащие ручейки в трещинах, орлы и ястреба на вершинах — всё это разнообразит картину буквально на каждом шагу. Но зато эта новая дорога сделана, видимо, поспешно и с весьма крутыми уклонами; лошадям было очень тяжело. Во многих местах я предпочитал идти пешком и далеко опережал наши неуклюжие колымаги.
Наконец непрерывный подъем окончился, и горизонт открылся далеко кругом; мы были на перевале, и перед нами засияли воды огромного Иеллостонского озера, одного из замечательнейших нагорных озер; высота уровня воды более 2-х верст (7700 футов), но озеро казалось глубоко внизу. С перевала мы стали быстро спускаться и в 11 часов подкатили уже к палаткам у самого берега, где был приготовлен ленч (Lunch Station). Тут же имеется пристань, и подле стоял пароходик «Zillah».
Распорядитель завтрака (буфетчик) оказался весьма забавным американцем, потешавшим нас своими остротами. Он был одет по летнему в один белый фартук, но это не мешало ему угождать дамам и потчевать всех нас. Главные блюда были рыбные, из разного рода рыб, ловимых тут же в озере подле палаток. Всего замечательнее способ варки этой рыбы, который мы затем лично видели. У самого берега, но уже в воде озера, имеется небольшой кольцеобразный кратер слабенького гейзера, наполненный постоянно кипящею водою. Стоя на краях кратера, рыболовы запускают удочки в озеро и пойманную рыбу тотчас перебрасывают в бассейн гейзера, где она и варится.
Кругом по берегу озера есть много других маленьких гейзеров и грязных вулканов, но все они гораздо меньше виденных мною раньше. Однако, после ленча мы бродили по окрестностям и осматривали всё достойное примечания. Всего тут насчитывается 66 горячих ключей и грязных вулканов.
Еще за ленчем нам объявили, что дорога до следующей Озерной гостиницы (Lake Hotel) у истока реки Иеллостон не достаточно хорошо разработана, и желающие могут вместо сухопутного путешествия совершить переезд на пароходике. При атом уверяли, что, проходя мимо южных берегов озера, можно иногда видеть целые стада буйволов, голов в 300, сохраняемых тут от истребления, подобно зубрам в нашей Беловежской пуще. Для дам путешествие на комфортабельно устроенном пароходике было большою приманкой, и вслед за ними пароход предпочли и многие мужчины, так что для сухопутного путешествия остались только двое: я и старый американец Райт (Wright), очень милый господин, с которым я сидел обыкновенно рядом в одной из колымаг. Я предпочел сухопутное путешествие, предполагая увидеть по дороге больше, чем с палубы парохода.
Пока я замешкался осмотром мелких гейзеров, пустые экипажи поехали вперед; вскоре отвалил и пароход. Мы с Райтом покинули палатки последними и двинулись в нашей неуклюжей колымаге по, действительно, весьма плохой дороге вдоль северного берега озера. Сперва всё шло хорошо, и я любовался диким и величественным лесом, но чем дальше, тем дорога делалась хуже. Косогоры, огромные пни и корни недавно срубленных деревьев, ручьи и камни начали попадаться на каждом шагу и чрезвычайно затрудняли движение нашего тяжелого экипажа. Почти ежеминутно нас подбрасывало так, что приходилось крепко держаться за ручки скамеек.
В одном из самых глухих и диких мест, среди непроходимого леса, мы остановились; драйвер (кучер) объявил, что наша левая коренная больна, и ее надо лечить; она, действительно, давно уже едва передвигала ноги. Драйвер выпряг лошадь и стал готовить лекарство. В ящике козел у него оказалась маленькая походная аптечка, и он тотчас вылил в пасть лошади целый пузырек какого-то снадобья, после чего стал водить лошадь, дожидаясь, когда лекарство возымеет свое действие (болезнь лошади понятна из названия: makes no water). Однако, лекарство не помогало; мы нашли какую-то лужу в лесу, драйвер поил лошадь и обливал ее водою, но и это было напрасно. Я с Райтом сидел в кустах и, несмотря на обильный дым от сигар, не находил спасения от москитов. Между тем лошадь валялась по земле и, видимо, страдала. Так прошло целых два часа; помощи со стороны ждать не приходилось, потому что по этой дороге проезжают подобные колымаги только один раз в сутки; провизия же и прочее доставляются в Озерную гостиницу другою дорогой от бассейна Норриса.
После разных обсуждений мне и Райту удалось уговорить нашего драйвера запрячь экипаж тройкою, а больную лошадь привязать сзади. Перепряжка была делом нелегким, так как сбруя уносных лошадей иная, чем у коренных. Однако, мы скоро двинулись дальше. Сперва ехали шагом и, к удивлению, заметили, что больная лошадь следует за экипажем довольно бодро. Имея в виду, что до гостиницы оставалось еще верст 15, мы попробовали ехать даже рысцою (где дорога была поглаже) и ничего — лошадь не отставала. Следовало и продолжать так, но умный драйвер заключил, что если лошадь бежит сзади, то она может бежать и впереди, в упряжке, и потому, остановившись, впряг больную лошадь, и не в унос, а по-прежнему в корень. Лошади это, видимо, не понравилось, но драйвер не унывал и старался кнутом выбить из неё всякую болезнь. Я и Райт останавливали его, говоря, что таким способом можно вовсе погубить лошадь, но тот, очевидно, её не жалел, благо она не его, а собственность общества (Park transportation). Он продолжал усердно работать кнутом низвергал на животное самые ужасные американские ругательства, называя его черным чёртом (black devil) и т. п.
Мы поехали рысью, и, к удивлению, лошадь как будто и в самом деле стала поправляться, но вот на одном слабом подъеме она совершенно неожиданно вдруг упала, чуть не сломала дышло и подвернула задние ноги под наехавшие колеса экипажа. Драйвер вышел из себя. Сперва он хотел поднять лошадь кнутом, но потом, видя, что лошадь только бьет ногами и может искалечить свою соседку, другую коренную, или поломать спицы колес, он слез с козел и стал развязывать ремни. Мы тоже вышли из экипажа и принялись помогать ему. Лошадь еще дышала и болтала ногами, но когда удалось высвободить ее из упряжи и оттащить в сторону — это был уже один труп. Драйвер был недоволен таким исходом и, кажется, никак не мог понять, отчего лошадь издохла? Так или иначе, мы потеряли опять целый час и, бросив труп на дороге, запрягли экипаж тройкою и двинулись, наконец, дальше. На прочих лошадей смерть товарища, по-видимому, не про извела особенного впечатления, но я и Райт были удручены всем виденным, тем более, что драйвер только теперь сознался, что еще на последнем ночлеге он заметил, что лошадь была больна и ничего не ела. Необходимо прибавить, что каждая круговая поезда совершается на тех же лошадях, без перемен.
Между тем совершенно стемнело, и мы удивлялись, почему другие драйверы не замечают нашего отсутствия и не выезжают нам навстречу. Дорога становилась хуже и хуже, и мы уже всё время плелись шагом и с большим трудом. Только верст за пять до гостиницы мы встретили высланную к нам легкую парную повозку и, бросивши тяжелый Ноев ковчег и дурака-драйвера, поехали вперед.
В Озерной гостинице все наши сопутники, прибывшие на пароходе, давно поужинали и теперь подсмеивались, зачем мы избрали переезд сухопутьем. Однако, я не сожалел; хотя, действительно, сегодня я измучился более обыкновенного, но зато получил понятие об американских дорогах и об американских драйверах, грубость которых в обращении с чужими лошадьми достойна всякого порицания.
Всего забавнее, что, пока я ужинал, ко мне подсел молодой господин, рекомендовавшийся инженером, назначенным сюда от правительства для устройства и исправления дорог в «Парке». На этот предмет ассигнуется ежегодно 45 000 долларов с целью обратить посещение «Парка» в легкую и занимательную прогулку. Инженер оказался весьма веселым собеседником и, рассказывая о своих охотничьих приключениях, уверял, что теперь нигде в Америке нет такой хорошей охоты и такой обильной рыбной ловли, как именно здесь, в Национальном Парке. Хотя посетителям охота запрещена, но он, в качестве правительственного чиновника, поставлен вне правил… Я не мог удержаться, чтобы не заметить молодому инженеру, что, пока он будет заниматься охотою и рыбною ловлею, посетители «Парка», вероятно, не дождутся хороших дорог. Это замечание, видимо, не понравилось моему собеседнику, и он стал сваливать вину на неисправность подрядчиков…
Озерная гостиница, тоже деревянная, построена только в 1889 году, но отличается сравнительно наибольшими удобствами, и ее избирают те посетители, которые приезжают в «Парк» на продолжительное время. В окрестностях других парковых гостиниц пейзажи отличаются меньшим разнообразием, а величественные гейзеры, при всём своем великолепии, скоро приедаются; прогулки по гейзеритовым отложениям не только однообразны, но и опасны. Немудрено, что семейные люди, приезжающие сюда с детьми, находят наилучшим поселяться здесь, на берегу озера. К услугам туристов тут имеются верховые лошади, лодки и пр., а виды по берегам, говорят, очень заманчивы и разнообразны. Мне, однако, не пришлось ими наслаждаться, потому что я приехал сюда, как ясно из предыдущего, ночью, а на другой день утром, при выезде, всё озеро и окрестности были скрыты густым туманом, или, как американцы его называют, «хэз» (haze).
В 8 часов утра экипажи были готовы, вместо павшей лошади запряжена запасная из гостиницы, и мы тронулись в путь вдоль ущелья реки Иеллостон, вниз по течению. Дорога опять отвратительная, но всё же лучше вчерашней. Проехав не более версты мы остановились осмотреть гейзер и грязный вулкан (Mud Geyser). В гейзере мы видели только бассейн, фонтан извергается редко и, как говорят, на небольшую высоту; зато грязный вулкан замечателен. Его кратер расположен на обрыве скалы в диком боковом ущелье и представляет как бы пещеру, из которой в виде каскада непрерывно выбрасывается серо-желтая грязь, весьма густая, с запахом сернистого водорода. Общий вид крайне не изящный, и наши дамы остались недовольны осмотром этой игры природы.
Дальнейший путь был занимателен, главным образом, благодаря живописности окрестностей. В одном месте долина реки значительна расширяется, горы как бы расступаются в стороны; река здесь очень широка и образует множество островов со стремнинами между ними. Рассказывают что при посещении Парка первою ученою экспедицией, в этом именно месте была встречена большая партия индейцев из племени «Проколотые Носы» (Nez Persés), и на глазах преследователей эти храбрецы бросились вплавь через реку; несмотря на быстрое течение, они добрались до противоположного берега, не потеряв ни одного человека, и скрылись в девственном лесу.
Чем дальше, тем дорога делалась еще живописнее. Мы всё спускались вниз по течению реки, а окружающие горы становились выше, образуя весьма причудливого вида скалы и отдельные острые пики самого разнообразного цвета. Вот послышался шум водопада. Река образует ряд новых стремнин, затем круто поворачивает на восток и падает с высоты 20-ти саженей. Это так называемый Верхний водопад; полверсты дальше имеется другой, Нижний, гораздо более высокий, но туда нет колесной дороги, и я осмотрел его уже после. С поворота дороги у Верхнего водопада открывается роскошный вид вверх по реке, причём можно любоваться стремнинами, в которых вода с шумом и пеною несется промеж многих скал, образующих торчащие из русла островки. Тут же в реку Иеллостон впадает небольшой приток, тоже с водопадом, у которого через него перекинут мост проезжей дороги, так что с одного пункта можно сразу видеть оба водопада и стремнины. Кругом отвесные скалы, густой лес наверху и какой-то полумрак; солнечные лучи сюда никогда не проникают. Просто восторг! Я полагаю, это одно из замечательнейших мест в «Парке». Мы стояли тут с полчаса и не могли оторвать глаз от волшебного зрелища.
Затем мы двинулись дальше и вскоре прибыли в гостиницу Каньона (Grand Canyon Hotel). Она построена на небольшом уступе ската берегового хребта, и из окон её можно уже любоваться восхитительными видами.
На этот раз мы прибыли довольно рано, и я еще до ленча успел прогуляться и посетить «Нижний» водопад. Здесь вся вода реки Иеллостона низвергается с отвесной высоты в 360 футов, т. е. более 50 саженей, так что это один из наиболее высоких водопадов в мире, и притом весьма водообильный. Наверху, у самого гребня, устроена маленькая деревянная платформа, которая на толстых бревнах выдвинута вперед над пропастью. Вид отсюда очаровательный. Внизу ущелье очень сужено и образуется отвесными скалами самых разнообразных цветов, но преобладающий цвет — ярко-желтый, откуда получила название и самая река (yellow — желтый).
На деревянной платформе я нашел старика со старухою и маленьким мальчиком, весьма скромно одетых. Разговорившись с ними, я узнал, что это простые, бедные фермеры, приехавшие в Иеллостонский Парк осматривать его в качестве туристов. Сыновья и дочери стариков остались дома, где-то в штате Индиана, а они поехали сюда, захватив одного из внуков. Такое путешествие по истине необыкновенно, по крайней мере в глазах европейца. От водопада я пошел с моими новыми знакомыми по узенькой тропинке в лес, и старички показали мне свой лагерь — телегу и лошадей. Они имеют с собою всё, что необходимо для их несложного обихода, и путешествуют по Парку уже более месяца. Проезжая маленькие расстояния, они останавливается в наиболее живописных местах на несколько дней, разбивают свой лагерь, вешают котлы и варят пищу. Лошадей они пускают пастись тут же где-нибудь на поляне, спят в собственной телеге, прикрытой куском холста, и вообще наслаждаются природою. При этом они собирают образцы любопытных камушков, гейзеритов и т. д. и продают это желающим. Они показали мне весьма искусно составленные коллекции разноцветных песков, собранных в обрывах каньона и расположенных слоями в стеклянных пузырьках. На деньги, вырученные от продажи подобных образцов и целых коллекций, они пополняют запасы продовольствия. Но так как в «Парке» нет ни одной лавки, и пищу можно доставать только в гостиницах, где, разумеется, все припасы весьма дороги, то я невольно спросил, где они берут мясо, масло, хлеб и т. д. Они покупают всё это у солдат, живущих на постах для охраны Парка и имеющих особые склады. Дрова, вода и корм для лошадей тут на каждом шагу. Таким образом эти практические люди совершают свое путешествие просто даром.
Если бы я имел побольше свободного времени, то, признаться, не замедлил бы бросить свою веселую компанию и, присоединившись к таким старичкам и объездив «Парк», увидал бы, вероятно, больше, чем теперь, но для меня это было уже неисполнимо. Кто располагает свободным временем, тому я советовал бы при самом въезде в «Парк» найти подобное странствующее семейство и объездить все достопримечательности при более благоприятных условиях. Я узнал, что в Синабаре можно нанимать подводы для путешествия по Парку совершенно независимо от общества Yellowstone Park Transportation. Я и сам видал дорогою лагери «свободных» путешественников, которые на особых подводах совершают обозрение Парка в течение целых месяцев. Никто не мешает таким путешественникам пользоваться парковыми гостиницами только для принятия готовой пищи или для покупки продуктов. Прибавлю, наконец, что пресловутая Парковая Ассоциация даже среди богатых американских туристов получила прозвище «Общество Грабителей» (Bobber Association). Положим, что она желает доставлять и действительно доставляет путешественникам разные удобства, немыслимые в собственном лагере: гостиницы устроены роскошно, снабжены роялями Стенвея, бильярдами и пр. и пр. но зато взимаемая плата всё-таки высока. Говорят, что в настоящее время цены еще понижены: четыре года назад за простую круговую и безостановочную поездку по Парку брали 100 долларов, т. е. почти 200 рублей.
Однако я уклонился от рассказа. После ленча я вместе с Оксом отправился осматривать каньон (ущелье) ниже водопада. Это ущелье замечательно тем, что оно образовалось не от разрыва скал, а вследствие медленного поднятия всей толщи земной коры в связи с постоянным размывающим действием текущей воды реки Иеллостон. Таким именно путем геологи объясняют ныне образование всех вообще каньонов в Западной Америке. Предполагают, что некогда внешняя поверхность гор была гораздо ниже, и воды рек текли в обыкновенных плоских берегах; затем, по мере поднятия почвы от действия внутренних вулканических сил, река продолжала размывать свое ложе, так что каньон делался всё глубже и глубже, хотя вода оставалась почти на одном и том же абсолютном уровне. Словом, действие реки сравнивается с пилою, вращающейся на неподвижной оси, а окружающая почва — с подвигаемою к пиле доскою. В настоящее время глубина здешнего каньона уже более двухсот саженей, и очень может быть, что он и теперь еще продолжает углубляться. Систематических наблюдений пока не существует, но точные нивелировки, производимые через большие промежутки времени, могли бы доказать эту гипотезу в будущем. Во всяком случае только таким способом образования можно объяснить чрезвычайную крутизну стен каньонов и их правильность. Самый термин «каньон» означает теперь именно ущелье, произведенное не дождями, а рекой. Вблизи стен здесь видны отдельные столбы огромной высоты, стоящие совершенно отвесно. Очень может быть, что некогда это были подводные камни, обратившиеся сперва в острова, а затем в эти столбы по берегам).
Как бы то ни было, в настоящее время стены Иеллостонского каньона так круты, что спуститься и подойти к реке ниже водопадов нет никакой возможности: я не видал ни единой тропинки. Остается любоваться сверху. По гребню каньона, где растет густой хвойный лес, проложена колесная дорога, а от неё к краю обрыва можно везде пройти пешком, и, где бы ни выйти, отовсюду открываются виды, один поразительнее другого. Некоторые точки зрения особенно хороши, и они окрещены туристами названиями: смотри! (point Lookout), точка перспективы (prospect point) и пункт вдохновения (inspiration point).
Точка «смотри»! ближайшая к гостинице. Отсюда виден en face Нижний водопад во всём его величии, а также пучина внизу. Вода реки на дне каньона вьется сравнительно узкой лентой, но собственно воды там не видно, это всё одна пена. Обе стены каньона совершенно обнажены: на них нет ни одной травинки — одни желтые скалы чрезвычайно красивого и разнообразного очертания. Версты полторы ниже, с «точки перспективы» можно любоваться действительно чудною перспективою каньона, замыкаемого водяной стеною водопада. Наконец «пункт вдохновения» представляет место, куда забраться весьма трудно. Он — на вершине одного из упомянутых выше столбов внутри каньона. Вообще эти столбы совершенно недоступны, но к этому ухитрились протоптать тропку. Сперва надо спуститься несколько десятков саженей вниз, цепляясь за выступы скал, а затем почти столько же вновь подняться на столб, причём тут и цепляться уже не за что. Того и гляди — сорвешься и полетишь в пропасть. А раз полетишь, то спасения уже нет, ибо обрыв оканчивается в самой воде реки, которая со страшною силой несет свои пенистые валы и должна быть очень глубока. Мы долго примерялись, как карабкаться наверх. На столбе есть как бы природные ступеньки, где поместятся ступни ног, но держаться руками за верхние ступеньки очень расковано.
Окс хотел уже вовсе отказаться, но я начал восхождение и благодаря Бога добрался благополучно. За мной взошел и Окс. На вершине имеется горизонтальная площадка, на которой можно поместиться только двоим, третьему уже нет места. Стоять тут страшно, а нужно сидеть: тогда голова не кружится. Собственно, тут следует быть одному и ожидать «вдохновения». Но вдохновение находит не на каждого, а вознаграждаются ли здесь труд и опасность восхождения? Вознаграждаются, и сторицею.
«Пункт вдохновения» приходится на повороте каньона. Вверх — к водопаду — виден ярко-желтый каньон, как и из предыдущих точек, вниз — стены каньона уже не так круты и поросли густым кедровым лесом, отчего ущелье кажется еще более диким и мрачным. Когда сидишь на этом изолированном утесе, скаты каньона кажутся какою-то панорамою, потому что не видишь промежуточных предметов. Окс сравнил вид отсюда с видом из корзинки воздушного шара, хотя сам никогда не летал; сравнение, пожалуй, удачное. Но хорошо, что погода была тихая — при ветре тут не удержишься. Однако прекращаю; здесь надо быть самому, слова тут недостаточны, да читатель не станет им и верить.
Возвращение на гребень каньона было не легче карабкания на «пункт вдохновения». Конечно, указанные три точки заманчивы своими названиями, и истые туристы должны на них побывать, но и со всех прочих пунктов гребня каньона виды очаровательны. Надо думать, что в ближайшем будущем американцы ухитрятся построить тут висячий мост через ущелье (ширина около версты) или, по крайней мере, устроят элеватор, при помощи которого можно будет скоро и безопасно спускаться вниз. Я полагаю, что виды снизу вверх тоже должны быть величественны; теперь они недоступны. Впрочем, в гостинице рассказывали, что недавно нашелся любитель, пожелавший во что бы то ни стало спуститься на дно каньона, к самой воде. Это стоило ему многих хлопот и денег; его спустили и затем подняли на канате, длиною около 300 саженей.
В прогулках по гребню каньона и в прилежащем лесу прошла вся вторая половина дня. Хотя расстояния и не велики, но путь весьма затруднителен. Во многих местах лежат огромные деревья, поваленные бурями, и приходится карабкаться через них с большими усилиями и риском выколоть глаза. Говорят, что в этом лесу водится множество диких зверей, главным образом лосей и медведей, но мы видели только зайцев и орлов; последние свили свои гнезда на самых неприступных столбах каньона. Вид громадных птиц, стремглав бросающихся вниз к самой воде, очень красив, и невольно позавидуешь этим пернатым наблюдателям, которые без труда могут осматривать всё, не стесняясь неприступностью утесов.
В сумерках мы вернулись в гостиницу; обед прошел в весьма оживленной беседе, все обменивались впечатлениями. Тут же оказалась партия из нескольких молодых мужчин и дам, только что вернувшаяся из путешествия на ту сторону реки Иеллостон. Переправа находится гораздо ниже, верстах в 30-ти отсюда, где устроена даже маленькая гостиница, называемая Лагерем Иенсэй (Yancey’s Camp). Туда, однако, еще нет колесной дороги, и надо ехать верхом. На другой стороне реки есть тоже не мало замечательных мест, из которых с особенным восторгом отзываются об Окаменелом лесе и об Аметистовых горах. Окаменелый лес представляет небольшое пространство в несколько акров, занятое лесом, деревья которого окаменели в естественном виде и прямо на открытом воздухе. Под влиянием проникших к корням горячих минеральных источников деревья сперва погибли, т. е. лишились листвы, а затем та же горячая вода, проникая в поры дерева и выступая в коре, выделила кристаллы горного хрусталя, аметистов и пр. Многие деревья со своими окаменевшими сучьями напоминают разные фигуры: стоящего и стреляющего из лука индейца, разных животных, птиц и т. п. Как я упомянул выше, слухи об этом окаменелом лесе проникли в печать раньше, чем сведения о гейзерах и прочих естественных чудесах Иеллостонского парка. Однако, для поездки на ту сторону реки требовалось бы не менее трех дней, и я принужден был отказаться от этого удовольствия.
Из гостиницы каньона мы поехали прямо в бассейн Норриса, т. е. на запад. Дорога идет по нагорному плато и через перевал Иеллостонского хребта (Yellowstone Ridge). Кругом кедровые и сосновые леса. Только изредка попадались поляны, на которых пасется казенный скот. Присмотр за скотом поручен так называемым коубоям (cow boys). По большей части это молодые люди, дети степей. Все они верхами на малорослых, но сильных лошадях и одеты в фантастическую одежду; на ногах кожаные шаровары с бесчисленным множеством ременных завязок. Внешний вид коубоев весьма энергичный и воинственный. Они носят длинные волосы, живописно раскинутые по плечам. У седла каждого из них привязано лассо, употребляемое для ловли быков и коров. Недалеко от Норриса мы проехали одно довольно живописное место — Каскад Вирджинии (Virginia Cascade); река неважная, но тут она расширяется, и каскады обнимают довольно большое пространство среди глухого девственного леса.
В лагерной гостинице бассейна Норриса наша партия встретилась с другою, только что выехавшею из Мамонтовых ключей для кругового объезда «Парка». Тут я имел удовольствие говорить по-русски с г. Леш из С.-Петербурга. Мы никогда не знали друг друга, но он справлялся, нет ли русского, по книгам гостиницы, и во время ленча мы случайно оказались за одним столом. Он осуждал американские порядки, но, сколько мне удалось понять, неудовольствие происходило от того, что г. Леш, плохо владеющий английским языком, был вынужден обращаться к услугам американских немцев, а эти господа немилосердно обирают вверившихся им путешественников, убеждая, что тут везде страшная дороговизна, и настоящие американцы брали бы еще больше. На самом деле это не так, и без помощи немцев путешествовать в Америке удобнее и дешевле, но, конечно, надо знать язык.
От бассейна Норриса я ехал уже старою, описанною выше дорогою. Переночевав в гостинице Мамонтовых ключей и полюбовавшись еще раз тамошними чудесами природы, наша партия двинулась наконец в Синабар. От спутников я узнал, что наш кучер, благодаря которому Парковое Общество лишилось лошади, уволен от службы. Все выражали сожаление, но я был очень доволен, что беспечный и безжалостный человек получил достойное наказание.
В Синабаре мы узнали неприятную новость. Поезд из Ливингстона еще не прибыл; какой-то мост на Северной Тихоокеанской дороге сгорел, и это задержало поезд из Чикаго, так что местному поезду некого было везти. Дожидаться пришлось под дождем на платформе, потому что станционное здание имеет ничтожную конурку для публики, и мы, конечно, предоставили ее нашим дамам. Однако и там удобства были невелики. Всё убранство конурки заключалось в скамье и двух табуретах; многим дамам пришлось сидеть на собственных чемоданах и ящиках. Впрочем, кроме упомянутой мебели, тут стояло еще несколько изящных плевальниц (caspador), но они были бесполезны дамам. Эти большие медные плевальницы составляют неизбежную принадлежность всех общих комнат и вагонов в Америке, так как американские джентльмены имеют гнусную привычку постоянно плевать.
Ради развлечения мужчины отправились в балаган подле станции, в котором продаются разные «образцы» из Парка. Тут я насмотрелся между прочим на куски окаменелых деревьев со вкрапленными кристаллами. Цены за образцы довольно высоки, но продавец оправдывался тем, что выламывание кусков из немногочисленных окаменелых деревьев строго запрещено, и ему приходится покупать их за высокую плату от солдат, назначенных для охранения этих чудес природы…
Наконец пришел поезд, и платформа наполнилась вновь прибывшими, которые тотчас разместились в дожидавшихся экипажах и покатили на юг осматривать чудеса Желтокаменного Парка. Наша же партия заняла места в вагонах, и мы поехали на север, в Ливингстон. Покидая Парк, я должен сказать, что это шестое по порядку осмотра чудо Нового Света произвело на меня большее впечатление, чем раньше осмотренные (Бруклинский мост, Природный мост, Мамонтова пещера, Сад богов и Исполинские деревья). Теперь мне осталось видеть лишь седьмое — Ниагару.