На станции Esschen пассажиры подверглись суровому осмотру бельгийских таможенных чиновников и пересели в бельгийские весьма тесные и грязные вагоны. Бельгийская железнодорожная прислуга оказалась тоже грубая и грязная, заставившая меня тотчас сделать невыгодное для Бельгии сравнение. Какая быстрая и резкая перемена после отменной вежливости и предупредительности голландцев. Впрочем, мне некогда было предаваться мрачным размышлениям, так как спутник по вагону, какой-то милый молодой бельгиец, стал рассказывать самые веселые анекдоты, и мы незаметно прибыли в Антверпен, предварительно миновав все твердыни этой крепости, воздвигнутые известным генералом Бриальмоном, который с одинаковым старанием укрепляет как свою родину, так и земли врагов. На воксале оказалось множество офицеров и солдат; последние имеют довольно печальный вид и смешную форму обмундирования: синие безобразно короткие мундирчики, серые шаровары и какие-то коробки вместо шапок. Солдаты разговаривали между собою на совершенно непонятном мне языке. Хотя в Бельгии официальным языком считается французский, но народ по долине Мааса говорит по-валлонски, а по Шельде по-фламандски. Соответственно этому и все вывески и объявления в городах — трехъязычные.
От Антверпена поезд несся сплошными садами по весьма густо населенной местности и скоро прибыл в Брюссель, где я по совету спутников остановился в довольно приличной, но старомодной «Почтовой» гостинице (de la Poste) на «Монетной» площади (de la Monnae). За общим столом одно блюдо быстро сменялось другим, но настоящей пищи всё же не было: то подадут какую-то косточку неизвестного зверя, то крылышко загадочной птицы, то пышный лист салату. Соседи восторгались при каждой перемене и находили всё восхитительным, но я дал себе слово не обращаться более к табльдотам, а заказывать отдельные порции. Когда бесконечный, но пустой обед кончился, я пустился осматривать город.
По наружности Брюссель недурен и изобилует красивыми постройками. Подобно Риму, он стоит на семи холмах, но эти холмы не высоки и не велики; на них расположена только центральная часть города, занятая дворцами и лучшими домами. Всё остальное раскинуто на низменности или, вернее, на равнине. Брюссель стоит на речке Сенне (Senne), но её нигде не видно: кажется, на всём протяжении города она скрыта под мостами. Прежде всего я хотел запастись планом города, но, несмотря на тщательные поиски, мне не попадалось книжных магазинов: мелькали только вывески ресторанов, кофейных, табачных лавок и особенно изобильных estaminets — кабачков, в которых подают густое и горькое пиво. Перед каждым рестораном поставлены сотни столиков, и гуляющие пьют и едят тут же на улице; не знаю, насколько это приятно при господстве невообразимой пыли.
Переходя с одной улицы на другую, я незаметно вышел к так называемому Парку — «le Parc» — прекрасному общественному саду, находящемуся в центре города, на самой возвышенной его части. Сад изобилует красивыми дорожками, скамейками для отдохновения и не особенно изящными статуями. За парком расположено роскошное здание Академии Наук, где мне удалось осмотреть замечательные фрески местного художника Стинженейра (Stingeneyer), изображающие разные моменты бельгийской истории, а именно: 1) Древние бельгийцы со своим вождем Амбиориксом клянутся освободить свою родину от римского ига в 54-ом году до Р.X. 2) Сражение при Толбиаке в 496 году, в момент, когда Кловис обещает, в случае победы, принять христианство. 3) Карломан (768–814), производящий суд своим подданным. 4) Годфрид Бульонский, поклоняющийся гробу Господнему после взятия Иерусалима в 1099 году. 5) Диктатор Иаков Артевельде, советующий городам Фландрии соблюдать нейтралитет в войне между Францией и Англией в 1337 году. 6) Аннесенс, защищающий права общин против неистовств австрийцев в 1719 году. 7) Основание национальной династии (1831 г.), 8) Лекция историка Juste-Lipse в присутствии короля и королевы. 9) Национальная музыка и её представители Willaert, Clément, Lassus, Grétry и др. 10) Искусство в старину: визит Филиппа Доброго к живописцу Ван-Эйку. 11) Искусство в новейшее время: возвращение Рубенса на родину и 12) Естественные науки: врачевание раненых анатомом Везалем.
Возвращаясь в гостиницу, я случайно попал в «Банную» улицу (Rue de l’Etuve), где имеется бронзовый купидончик с известным фонтанчиком, привлекающим толпы любопытных. Когда я заметил одному из присутствующих, что такой фонтанчик неприлично было устроить в многолюдном городе, на улице, то услышал целую историческую легенду, после чего незнакомец прибавил: «la bizarrerie de ce monument ne lui ôte pas sa valeur artistique!»
Так как начинало уже смеркаться, а между тем погода была великолепная, то, чтобы избавиться от городской пыли, я решился прогуляться куда-нибудь за город. Сев в вагон паровой уличной железной дороги, я поехал в Камбрский лес (Bois de la Cambre). Публики в вагонах набралось такое множество, что трудно было дышать, и я был очень рад, очутившись наконец на лоне природы, в обширном лесу с весьма скудным освещением по дорогам. И тут гуляющих было великое множество и, между прочим, несмотря на поздний час, целые толпы нянек и детей. На лужайках дети предавались танцам и разным играм, а взрослые пели и резвились самым непринужденным образом. Кое-где попадались жалкие оркестры музыки, и тут толпы гуляющих были особенно густы. У оркестров устроены балаганы с буфетами и каруселями. Брюссельцы уверяют, что их Камбрский лес представляет в малом виде Булонский в Париже. В общем, благодаря близости к городу и дешевизне сообщения, это довольно удобное место отдохновения для городских жителей, но следовало бы устроить лучшее освещение, а то, право, опасно углубляться в темные аллеи.
Продолжая осмотр Брюсселя и на следующий день, я прежде всего посетил главный собор св. Гудулы — величественной, во мрачной архитектуры, в строго готическом стиле. Внутри отделка храма не особенно изящная, но я долго любовался поставленным против алтаря, в особой нише, памятником графа Мерода, убитого в 1830 г. в сражении у Берхема, близ Антверпена, когда граф защищал независимость своей родины. Прост и благороден тут же начертанный девиз фамилии Меродов:
После собора св. Гудулы я осмотрел величественную колонну конгресса (Colonne du Congrès), открытую в 1859 году и воздвигнутую в память событий 1830 года. Колонна в строго коринфском стиле увенчана наверху двухсаженною бронзовою статуей короля Леопольда I-го. По бокам — четыре громадные бронзовые же фигуры женщин, которые должны изображать: свободу печати, свободу преподавания, свободу собраний и свободу религии. Внутри колонны имеется узкая винтовая лестница с 192-мя ступеньками. Поднявшись на верхнюю галерею, я любовался чудным видом на весь город и его окрестности. Брюссельские бульвары, окаймляющие центральную часть города, представляются отсюда красивыми зелеными лентами; отдаленный горизонт замыкается роскошными холмами, покрытыми лесами и загородными постройками.
Но самое замечательное здание в Брюсселе — это гигантский, колоссальный Дворец Суда (Palais de Justice), начатый в 1866 г. и отстроенный только к 1883 году. Говорят, это самое большое здание в мире. Оно занимает площадь в 24 600 кв. метров, т. е. на 3400 кв. метров больше площади, занятой собором Св. Петра в Риме. Дворец Суда из огромного квадрата в основании переходит постепенно в круглый купол, по сторонам которого стоят четыре величественные статуи: Правосудия, Закона, Силы и Милосердия. Купол увенчан громадною вызолоченною королевской короною. Высота короны над основанием здания 122 метра. У входа в здание стоят статуи: направо Демосфена и Ликурга, налево Цицерона и Домициана. Внутри насчитывают 27 больших и 245 малых зал. Особенно замечательна громадная зала в 3600 кв. метров, называемая «salle des pas perdus». Постройка здания обошлась в 50 миллионов франков.
Пользуясь отличною погодою, я решился проехать на знаменитое поле битвы под Ватерлоо. Еще недавно такое путешествие было довольно затруднительно, но теперь, с «Южного» воксала (Gare du Midi), туда можно приехать менее чем в час. В числе пассажиров одного купе со мною оказалась очень болтливая фламандка, проводничка на Ватерлооское поле, некая Julienne Nicaise. Выйдя на станции Braine d’Alleud, я хотел пуститься один прямо к громадному коническому холму, увенчанному бронзовым львом, но хитрая Жюльенна уверила, что её путь лежит по одной со мною дороге, и не отступала ни на шаг. Вместо того, чтобы идти ко льву, она повела меня по узкой полевой тропинке совсем в другую сторону, заявив, что льва и другие памятники мне гораздо удобнее будет осмотреть на обратном пути; начинать же осмотр следует с развалин фермы Гумон (Château de Goumont). При этом моя спутница непрерывно болтала всякий вздор, подносила пахучие полевые цветы и рассыпалась в любезностях, расхваливая мое французское произношение. Майское солнце светило великолепно, обливая ярким светом луга, покрытые роскошною зеленью.
Через полчаса мы пересекли большое шоссе, ведущее из Брюсселя в Париж, и подошли к развалинам замка. Ныне это небольшая ферма, окруженная полуразрушенною каменной стеною, в которой видны еще следы попадавших сюда ядер. Спутница провела меня в небольшую и довольно грязную комнату, где стояли стол и стул, на котором сидел будто бы сам Веллингтон, после знаменитого сражения 18 июня 1815 года. По стенам развешены заржавленные сабли и ружья, собранные в окрестностях. Усадив меня на этот исторический стул, фламандка принесла молока, хлеба и масла и объявила, что ферма принадлежит её матери. Действительно, в комнату вошла кривая, неприятного вида старуха и, прикидываясь, что не говорит по-французски, стала о чём-то спорить со своею дочерью. Между тем я подкрепил свои силы, и мы пошли в огород фермы, где находятся несколько могил, большею частью с английскими надписями. Спутница, не переставая, рассказывала пространные биографии всех покойников и разные анекдоты так, как будто она была очевидцем достопамятного сражения.
Известно, что ферма Гумон была занята англичанами в качестве передовой позиции и весь день сражения подвергалась непрерывным атакам французов, под предводительством маршала Нея. Если бы французам удалось взять Гумон, то участь сражения была бы иная (на других пунктах французы имели уже перевес), а вместе с тем, быть может, и вся новейшая история приняла бы иное течение.
После осмотра Гумона я хотел освободиться от непрошеной проводницы, уверял, что ей неудобно оставить старушку-мать и притом, если ей было по дороге идти со мною в Гумон, то назад, вероятно, будет уже не по дороге. Но веселая Жюльенна отвечала, что её присутствие необходимо, дабы избавить меня от назойливости нищих и всяких бродяг, предлагающих здесь себя в качестве проводников. Хотя я мог бы возразить, что пока испытываю на себе только её собственную назойливость, но рассудил, что с женщинами вообще спорить трудно, и потому мы отправились опять вместе.
Вскоре мы подошли ко льву. Он стоит на громадном холме, высотою в 45 метров, насыпанном в том месте, где во время сражения был ранен принц Оранский. На вершину холма ведет довольно узкая лестница в 235 ступенек. Самый лев отлит на заводе Кокериля из отбитых у французов пушек. Я был немало удивлен, увидав, что у льва отбита часть хвоста. Говорят, что это сделали французы, которым лев, рыкающий по направлению к Франции, конечно, не по душе. Когда французские войска в 1832 году явились помогать бельгийцам против голландцев, то, по пути к Антверпену, они проходили по этому историческому полю, и солдатики из понятного чувства патриотизма отломали хвост. С вершины холма открывается великолепный вид на окрестности, особенно на близлежащие деревни Белль-Альянс и Мон-Сен-Жан. Известно, что в Ватерлоо, лежащем севернее, находилась лишь главная квартира Веллингтона, и хотя англичане называют сражение Ватерлооским, но немцы вернее называют его сражением при Белль-Альянсе; французы же эту битву называют сражением при Мон-Сен-Жане.
Около холма со львом имеется довольно приличный ресторан и музей, где собраны разные достопримечательности. Сюда особенно много приезжает англичан; им, вероятно, приятно вспоминать это почти единственное место на материке Европы, где они одержали победу, хотя еще неизвестно, чем бы окончилось сражение, если бы к его концу не подоспел Блюхер.
Из других осмотренных мною мест Ватерлооского поля стоит упомянуть о памятниках погибшим пруссакам и ганноверцам; они построены в виде красивых часовен и содержатся исправно. На мраморной плите над входом в трактир в Бель-Альянсе имеется следующая надпись: Rencontre des généraux Wellington et Blücher lore de la mémorable bataille du 18 Juin 1815, se saluant mutuellement vainqueurs. Как-то странно видеть здесь надписи на французском языке. Впрочем, большинство вывесок над лавками — английские. Англичане, благодаря своему нежеланию изучать другие языки и богатству, принудили местных жителей выучиться говорить и писать по-английски.
Наконец пора было думать и о возвращении в Брюссель. Неутомимая спутница проводила меня до железнодорожной станции я удовольствовалась самым скромным вознаграждением. При прощании она просила меня рекомендовать ее другим русским путешественникам, и надо отдать ей полную справедливость: без её руководства я бы не мог так скоро и подробно ознакомиться с этим историческим местом.
Прибыв в Брюссель, я быстро собрался в дальнейший путь я на северном воксале взял билет прямо в Лондон. По пути в Остенде пришлось проехать два замечательных бельгийских города: Малин — религиозный центр и местопребывание архиепископа, и Гент — старинный город, построенный чуть не в VII-ом веке и считавшийся во времена Карла V-го самым многолюдным в Европе; тогда в нём было до 175 000 жителей; теперь же всего 150 000.
В Остенде поезд пришел уже в 11 часов вечера и после краткой остановки в городском воксале проследовал прямо к пристани, где нас ожидал пароход «Парламент». За темнотою ночи я не мог видеть Остенде, в котором, говорят, много красивых построек. Спустя четверть часа мы отвалили от пристани и покинули материк Европы. Мало-помалу стали бледнеть огни маяков Бельгии и Франции и открываться огни английских маяков. Погода стояла чудная, небо было залито звездами, и обыкновенно неприятный морской переход я совершил спокойно, как по реке.