Редхиль — ничтожный городок в 30 верстах к югу от Лондона; он весьма живописно раскинут среди зеленеющих холмов и своею тишиною и патриархальностью представляет резкую противоположность шумному и цивилизованному Лондону. Целью моей поездки в Редхиль было, однако, не наслаждение природою, а посещение известного английского геодезиста Александра Кларка, который, после выхода в отставку в 1881 году, избрал этот городок своею резиденцией. Для поездки в Редхиль я воспользовался ближайшим воскресеньем и в 10 часов утра выехал из Лондона с воксала Чаринг Кросс (Charing Cross). Как в самом городе, так и на значительном протяжении вне его, железнодорожный путь пролегает между двумя сплошными каменными стенами, так что любоваться окрестными видами нет никакой возможности. Зато внимание путешественников невольно приковывается многочисленными и самыми разнообразными объявлениями, которыми покрыты почти сплошь обе стены и оправа и слева. Пальма первенства принадлежит известному фабриканту мыла, Пэрсу. Его лаконические и беспрерывно повторяющиеся объявления «Pear’s Soap» тянутся на целые версты. Объявления особенно неприятны на железнодорожных станциях. Все стены станций, как снаружи, так и внутри, изобильно усеяны объявлениями, и с первого взгляда очень трудно найти название самой станции; последнее же положительно необходимо при краткости остановок на станциях и при молчаливости английских кондукторов. Только впоследствии я убедился, что и тут англичане нашли практический выход из затруднительного положения: хотя название станции и помещается на стене, но там его никто не ищет, ибо знает заранее, что среди объявлений его не скоро найдешь; все смотрят на фонари: на каждом из них, и сколько бы их ни было на станции, неизменно оказывается её название. Поезд много раз проходил в туннелях, и всякий раз вагоны моментально освещались электричеством; загнивание тока производится самим машинистом.
Прибыв в Редхиль, я смело пустился по главной от воксала улице и хотя не знал адреса Кларка, во полагал, что его дом будет мне указан каждым встречным. Однако и здесь, подобно тому, как было в Гамбурге, при разыскивания Репсольдов, я убедился, что никто не может быть пророком в своем отечестве. Имя знаменитого Кларка было неизвестно встречавшимся мне жителям Редхиля. Опасаясь потерять напрасно время и находясь уже почти на краю города, где прохожих было очень мало, я решился обратиться к одной молоденькой англичанке, совершавшей утреннюю прогулку на велосипеде. Она разрешила мои сомнения и указала на изящный небольшой коттедж в двух шагах от места нашей встречи. Позвонив у дверей, я с замирающим дыханием стал дожидаться свидания с человеком, которого уже хорошо знал по письмам, но никогда еще не видал лично. Через несколько мгновений на пороге появилась молоденькая девушка, которая, взглянув на меня, покраснела и улыбнулась.
— Что же вы улыбаетесь, разве вы меня знаете?
— Как же! Г-н Кларк давно уже ожидает вашего приезда; я тотчас узнала вас по фотографии. Теперь ни хозяина, ни его дочерей нет дома; все они в церкви, но потрудитесь пожаловать в кабинет и переждать: они скоро вернутся домой.
В кабинете, на письменном столе я увидал мою фотографическую карточку (посланную мною несколько лет назад) в изящной плюшевой рамке, а подле неё — несколько писем, адресованных на имя Кларка ко мне из России. Такое внимание тронуло меня до слез; мои чувства может понять тот, кто на чужбине получал письма из родины. Дело в том, что, не зная вперед, где будет моя первая продолжительная остановка, я просил родных и знакомых адресовать мне письма в Редхиль на имя Кларка, но не успел даже предупредить последнего о таковом моем распоряжении. Добрейший же Кларк, зная, как приятны должны быть мне эти письма, держал их так, чтобы я без труда мог найти их даже в случае его отсутствия. Таким образом теперь, на досуге, без посторонних свидетелей я мог тотчас прочесть дорогие мне письма. Я привожу здесь эти лично меня интересующие обстоятельства, как образчик предупредительности и любезности англичан, о которых у нас сложилось понятие, как о черствых эгоистах.
Вскоре звонок возвестил прибытие хозяина, и через несколько мгновений я был уже в объятиях почтенного старца, принявшего меня, как родного. Из последующих разговоров я мог вывести заключение, что великие люди не всегда оцениваются по достоинству даже и в Англия. После продолжительной и тяжелой службы, сопряженной со всеми опасностями полевых геодезических работ, после напечатания трудов, известных и высоко ценимых в ученом мире, полковник Кларк был совершенно неожиданно уволен в отставку, даже без производства в генералы, на что он имел полное право и что увеличило бы его, теперь весьма скромную, пенсию. К счастью, наука доставляет самое прочное убежище благородному самолюбию, и, несмотря на свои 70 лет, Кларк продолжает трудиться и горячо интересуется научными вопросами по своей специальности. По его словам, большое утешение доставил ему русский перевод его «геодезии», которая до сих пор еще не переведена на другие европейские языки. Кроме науки, Кларк, подобно многим другим английским ученым, много занимается и религиозными вопросами и состоит председателем здешнего «христианского» общества.
За обедом я познакомился с дочерьми Кларка, которые ухаживают за отцом и помогают ему в делах благотворительности и христианского просвещения. Одна из них собиралась ехать миссионеркою в Китай. С этими милыми девушками я предпринимал потом прогулки по окрестностям и мог лично убедиться в окружающем их уважении и доверии со стороны простых местных поселян. Они же услаждали мой слух пением псалмов и игрою на рояле. Вообще в семье Кларка я был принят, как родной, и чувствовал себя, как дома.
Сам хозяин, не имея возможности продолжать занятия астрономией, вследствие отсутствия обсерватория, много занимается теперь микроскопией и, по собственным его словам, в микроскопических объектах находить столько же величия, как и в бесконечных пространствах вселенной. Тут же он наталкивается на любопытные математические вопросы. Между прочим Кларк показал мне отлично препарированный глаз мухи и насчитал в этом глазе 3400 весьма правильных шестиугольных граней. При этом, так как правильные шестиугольники в случае их равенства могли бы располагаться только в плоскости, тогда как глаз мухи представляет поверхность полушара, то природа устроила эти грани так, что, начиная от вершины глаза, они делаются всё меньше и меньше, и казались бы равными, только будучи перенесены на основание глава в стереографической проекции. Таким образом площадь граней у краев глаза вчетверо меньше грани на вершине:
Показав грани глаза мухи, Кларк пожелал еще удивить меня маленьким фокусом. После перестановки микроскопа он предложил мне взглянуть еще раз, и я действительно удивился, увидя, что на каждой грани (а их, как упомянуто выше, 3400) рукою Кларка написано I see you (я вижу вас). Понятно, что сделать такие надписи на каждой грани, когда весь глаз мухи меньше пылинки, совершенно немыслимо. Фокус заключается в том, что к микроскопу, у объектива, привинчивается маленькое параболическое зеркальце, на котором и сделана упомянутая надпись; эта надпись отражается в каждой грани глаза мухи, а наблюдателю кажется, что надписи сделаны на самых гранях. Радушный хозяин показывал мне много и других весьма интересных и поучительных объектов собственного приготовления. Для освещения микроскопических препаратов имеется у него маленькая керосиновая лампочка с синеватым стеклом; такое стекло поглощает тепловые лучи и потому не нагревает ни препаратов, ни самого микроскопа.
Когда мы наслаждались музыкою, Кларк показал мне маленький метроном собственного изобретения. Это картонный диск, укрепленный в вертикальной плоскости на тонкой игле, пропущенной через его центр. По одному из радиусов диска передвигается и может закрепляться в любом положении маленький грузик; смотря по положению грузика, диск колеблется с разными скоростями, соответствующими различным скоростям такта. Колебания диска хорошо виданы издали, благодаря зачернению одной части его белой поверхности. Назначение делений для разных положений грузика, сообразно общеупотребительной шкале метронома Метцеля, составило весьма любопытную математическую задачу. Такой метроном представляет неоспоримые преимущества перед обыкновенным в том отношении, что он беззвучен и потому не мешает слушать звуки музыкальной пьесы; за колебаниями диска, совершающимися в довольно продолжительное время, легко следить просто глазами.
Когда Кларк показывал мне свою библиотеку и образцовую коллекцию всевозможных географических карт, то между прочим он спросил меня, знаю ли я, сколько нужно различных красок, чтобы раскрасить большую карту в разные цвета по губерниям — и так, чтобы повторяющиеся краски нигде не соприкасались на границах двух смежных губерний. Оказывается, что совершенно достаточно четырех различных красок, и доказательство этого положения представляет трудную задачу неопределенного анализа. В заключение моего беглого перечисления всего виденного в Редхиле у почтенного старца, приведу еще интересную задачу на английские деньги. Известно, что английский фунт делится на 20 шиллингов, а шиллинг на 12 пенсов. Напишите какую-нибудь денежную сумму, меньшую 12-ти фунтов и такую, чтобы число фунтов не равнялось числу пенсов; переставьте числа в обратном порядке, т. е. напишите вместо фунтов пенсы и наоборот, и вычтите одно число из другого; затем вновь переверните числа и сложите. Полученная сумма всегда равна 12 ф. 18 ш. 11 п. Вот два примера, подтверждающие это заключение, но его легко доказать и аналитически:
Кстати замечу, что английские монеты довольно курьезны и сбивчивы для иностранца. Только мелкие серебряные и медные монеты имеют надписи или цифры своего достоинства; начиная же с одного шиллинга, цена на нонетах уже не выставляется, и достоинство их надо угадывать по размерам и наружному виду монет. Я говорю угадывать, потому что в обращении попадаются монеты разновременной чеканки с весьма разнообразными рисунками и причудливыми украшениями, причём иные весьма мало различаются и по величине; особенно трудно отличать, по величине почти равные, серебряные монеты в 2 и 21/2 шиллинга. Золото здесь в большом употреблении и такой правильной и полновесной чеканки, что большие суммы не считаются, а отвешиваются на весах; так, при получении денег по переводному векселю в лондонском банке, мне высыпали груду монет прямо с чашки весов, куда их зачерпнули ковшом из огромного ящика: полученная сумма оказалась совершенно верною. Бумажные деньги попадаются реже, и все они однообразного белого цвета с текстом на одной стороне, вроде русских 25-тирублевых бумажек, бывших у нас в обращении около, двадцати лет тому назад.
При прощании дочери Кларка предложили мне, по старинному английскому обычаю, вписать свое имя в их семейные альбомы, а сам хозяин снабдил лестными рекомендательными письмами ко многим английским астрономам и приказал своему сыну, служащему в Лондоне, сопровождать меня по ближайшим окрестностям.
Наше прощание было самое трогательное, вся семья провожала меня на железнодорожную станцию и махала платками, пока поворот пути не скрыл меня от её взоров. Так пришлось покинуть уединенный Редхиль и мирную обитель достойнейшего геодезиста, прославившего Англию, но недостаточно оцененного на родине.