Бар, как обычно, был пуст. То есть совершенно, но этим его необычность не ограничивалась. Помимо массивной стойки, грязных полов и вентилятора сверху, интерьер украшали двое. Сложив крылья на соседний стул и прислонившись боком к чёрной, как смоль, покрытой несколькими слоями краски барной стойке, Анри смаковал третий бокал темного. Лаврик же ходил вокруг, меряя шагами пустое пространство и волоча кончики белоснежных крыльев по струганным доскам.

— Ты с нами?

— Пиво вкусное… Где они его берут, интересно?

— Не слышу! — слова прозвучали жёстко, пожалуй, правда, только для тех, кто не знал Лаврика близко.

— Ладно, давай о пиве поговорим. Ты ведь его не очень-то, больше по вискарю? Хочешь знать, когда твоя ангельская печень отвалится? Я тебе скажу, — запал его нарастал, как снежный ком, как ураган, он нарастал и возвышался к потолку, где тихо перемешивали ночной тёмный воздух лопасти вентилятора.

— Не хочу, — Анри начал смачно жевать гренки, которые выудил незаметным движением когтистой лапы из-под стойки. — Не пойму, как эта информация мне поможет, я всё равно же пить не перестану, — он засмеялся одними кончиками рта.

— Вытащим тебя, дурака. Перекоррекция — великая вещь в умелых руках. Просто ты, наверное, не понял. Знание не предполагает последующего бездействия.

Зная старого пьяницу столько лет, сколько я, последующие действия можно было предположить, но только не молодому запальчивому порученцу Верховного. В пустом зале из тёмных углов полилась явно народная музыка то ли армянского, то ли аналогичного восточного звучания. Тягучая, заунывная мелодия, похоже, Анри только радовала — он стал отбивать ногой такт, и его дела с пивом пошли значительно лучше.

Лаврик выходил из себя. Молча, перестав перемещаться и взгромоздившись на соседний высокий барный стул, он уставился на Анри взглядом, полным то ли презрения, то ли восхищения — было не понять.

— Давай подытожим, — стал серьезным ангел. — Вы с Братцем утверждаете, что не без твоей помощи — не ты ли лез в старые архивы без спроса? — стали обладателями некого тайного знания, которое по странному для любого, кто хотя бы помер не в этом веке, обстоятельству позволяет точно определить координаты событий, записанных в большинстве Сценариев?

— Ага, — с набитым ртом ухмыльнулся Лаврик, — можем.

— И поэтому в ближайшем будущем наступит новая эра? Вроде всеобщего благоденствия, размягчения мозгов в головах человеческих от ощущения предсказуемости мира, и «Свобода — осознанная необходимость» перестанет быть лозунгом победившего пролетариата, а лишь в реальности объединит несоединимость, Верх и Низ сольются в экстазе…

Лаврик что-то хотел вставить, но заткнулся на начале фразы.

— Не перебивай! — Анри встал и странным образом стал даже выше, нависнув белоснежной горой над кругом света посередине зала. — Ты у нас образованный, кажется, — сказал он скорее в пустоту, обращаясь к мраку, сгустившемуся в углах и ставшему вдруг очень осязаемым. — Со стопроцентной вероятностью могу при этом утверждать, что произведение «Леопард на вершине Килиманджаро» прошло для тебя совершенно незамеченным. Не так ли, Милорд?

Последнее обращение вызвало быструю смену цвета лица Лаврика, начавшуюся с красных пятен на подбородке, на сгруппировавшихся вокруг носа бордовых вкраплениях и наконец, тяготеющих к совершенно синего цвета ушам всполохами белого.

— Не стоило называть меня именем предателя, мы ведь оба знаем, что я — не Герман. И я не предавал, слышишь — никогда! — визгливым фальцетом прокричал Лаврик. — Никогда — даже в мыслях! Ты не понимаешь… никто не понимает!

— Так ты объясни.

Анри, похоже, был удовлетворен эффектом, именно такой реакции он и добивался. Теперь Лаврик расскажет все, хотя изначально не собирался. Боже, Экселенц, чем ты думал, когда всерьез приближал его к себе, учил и возлагал надежды? Мы же говорили тогда… А теперь он несет этот бред с уверенностью генерального секретаря, стоящего на трибуне. Неужели этот заигравшийся молодняк не понял, что Мессир занимается всем этим с самого начала времен — пытается создать новые линии параллельно старым. С разной степенью успешности, надо сказать. То, что «Выборг — Густав» предоставлял такие возможности лучше всего, это он тоже знал. Поэтому, скорее всего, держал под колпаком всех, кто когда-либо, хотя бы краешком, был в нем задействован.

— Слушай же и не говори потом, что не слышал.

«Пафосно начал, хороший признак,» — подумал Анри.

— Мы — да, именно мы — знаем что-то. Мессир, — он произнес это с нескрываемым уважением, — считает, что это знание истинно, но полной уверенности у него нет. Необходим был эксперимент, совершенно точно ответивший бы на вопрос, может ли Избранный, обладая вот этими знаниями, реально изменить Сценарий с вероятностью 68–72 % — нижние аналитики дают именно такой прогноз.

«Нет, не ради науки ему это надо, — Анри с нескрываемой жалостью взглянул на Красильникова. — Он хочет получить Избранного себе в основной состав. Но здесь легионеры не продаются, здесь надо начинать с детских спортивных школ. Ребенок ему нужен, Макаренко хренов». На памяти Анри такой финт ушами Мессир ещё не проделывал. Максимум, что у него выходило, — это вот такие укурки вроде Лаврика. Хотя, надо признать, никогда ещё агентура Братца не подбиралась к Верховному так близко, никогда…

— Знаешь, я же ему обязан все-таки, — Лаврик виновато улыбнулся, и стало ясно, что большего идеалиста белый свет и его последующие реинкарнации не видели уже давно. — Вот мы и решили вызвать Вольдемара из вынужденной ссылки. Ты вот и привел его. Это должен был быть человек Экселенца, доверенный. Иначе пенсия не получится.

Анри хмыкнул и уже совершенно расслабленно, отрешенно и благосклонно сказал:

— Хорошо, Красильников. Мы с тобой уговорим шефа на то, чтобы запустить Вольдемара в Хранилище.

И про себя добавил: «Только вот результат-то непредсказуем, и этого Мессир не знает. Он же уверен, что Избранный может менять линии, как того пожелает».

Однако это было далеко не так.