Сохранять приподнятое настроение в присутствии вновь обретенной принцессы мне становилось всё сложнее. Я чувствовал, как будто многолетний груз сняли с моих плеч, и, показав Хелене основные приёмы жизни на Базе, то есть номер на гостевой палубе, ресторан, оранжерею и обзорный зал, откуда можно было наблюдать Землю, я долго держал её в руках, гладя по спине и волосам. Под благовидным предлогом аудиенции у начальства, что было практически правдой, я удалился вглубь запутанных коридоров переваривать всё произошедшее.

Ну и к тому же — убийство дракона — это вам с рук не сойдет. Надо было как-то подготовиться. Анри, вызвавшийся меня сопровождать в подземелье ко второму входу в Хранилище, тоже ничего толком не знал. Страшная, еле заметная вибрация проходила по всей толще планетоида. Её было не остановить, она уже начала ломать переборки на старых ярусах, и мне всё чаще навстречу попадались авиетки с ремонтными бригадами.

Кроме того, по Базе ползли слухи. Они были до того материальны, что порой казалось, что их источник находится везде. Когда я проходил длинными, чуть изогнутыми коридорами, линия горизонта которых терялась не менее чем в километре от меня, то будто слышал шепот чёрного базальта, обшитого пластиковыми панелями стен. Это была моя последняя ночь здесь. И вообще, наверное, последняя. Никто и никогда не мог уйти от судьбы. Кому, как не мне, об этом знать. Слухи касались меня непосредственно. Вернее, это была почти уверенность в том, что если меня найдут внизу, то следующее и последнее космическое путешествие я совершу в чёрной траурной капсуле с автономным генератором поля, настроенном на Солнце.

— На том стоим, — криво ухмыльнулся я, двигаясь бесцельно вперед до очередного пустынного перекрестка с бутылкой вполне себе приличного вискаря в руке.

Пойло на удивление меня не брало, дно всё больше начало проступать в глубине темно-синей бутылки, и я уже начинал подумывать о том, чтобы наведаться вниз, где ещё с давнишних пор обитал мой приятель, заведующий снабжением бескрайних просторов нашего камня.

— Володя, — окликнул меня голос сзади.

Гулкое эхо прошло сквозь меня, отражаясь от стен. Я обернулся, ещё не веря своим ушам, и огромными прыжками побежал назад, где на краю вертикального горизонта стоял мой отец.

— Папа!

Я обнял его сразу, прижавшись к обычно небритой щеке и почувствовав аромат одеколона — его всегдашний запах. Он был мне по плечо, и я обнаружил себя стоящим перед ним на коленях, просто упав на чёрный пол, который податливо спружинил.

— Ты оставил мне немного, спасибо! — его глаза улыбались.

— Папа, папа… — ничего не способный более сказать, повторяя как заговоренный, шептал я его лысине. — Мне же ничего не говорили, я тебя всё время ждал. Ты приходи иногда… мне очень без тебя плохо. Почему ты не приходил? Не мог, наверное…

Я заплакал и не помнил времени. Прислонившись к стене, мы сидели с ним плечо к плечу, о чём-то смеясь, перебивая друг друга, забыв место и время, которое дало нам десятиминутную передышку. Два раза мимо нас просвистели небольшие грузовые платформы с ящиками, третья остановилась рядом. Момент истины кончился, не успев дать мне им насладиться.

— Так Анри был прав, ты в строю… Ты же умер весной, я еле успел приехать, — я говорил это противоположной стене, глупо улыбаясь. Отец покосился на тележку, которая оказалась пустой, и замолчал. Вернее, он молчал уже несколько минут, давая мне выговориться. Прошло первое впечатление от встречи, я вновь вернулся в ситуацию, которая оставляла мне всё меньше времени.

— У меня тоже уходит корабль через три часа, — он как будто читал мои мысли.

Усмехнулся и встал. Размял ноги, его фигура, ранее расплывшаяся и потерявшая форму, стала значительно более атлетической, он будто бы вытянулся вверх. Многие менялись на Базе, но родного человека запоминаешь таким, каким он был тогда, и сейчас вид папы вызывал у меня некий когнитивный диссонанс.

Его слова стали отрывисты и точны.

— Сынок, я знаю все. И то, что Сценарий сегодняшний писали не мы. Я уже говорил с Экселенцем сегодня, он, кстати, очень переживает, очень… И то, что слишком долго это готовили с той стороны, четыреста лет… это практически невозможно переломить, здесь никто никогда этого не делал. Но, — он был поразительно спокоен для такого момента, — ты всё же можешь попробовать. Когда начнется заварушка, я буду в «трубе», связи с кораблем не будет минимум сутки. И это, наверное, правильно. Я не знаю, как пережил бы трансляцию, не знаю, — он потер лысину и немного скосил глаза: при жизни он всегда носил огромный Orient, которому не изменил и здесь. — Верховный просил меня не задерживаться, — будто виновато произнес он, смотря на меня снизу вверх.

В его глазах я не увидел страха и безысходности.