Парнишка признался, что неподалеку в рощице он укрыл своего коня, и попросился с нами в Калифорнию. Чарли сразу ему отказал, но я, не видя причин соглашаться с братцем, велел парнишке собираться, дал ему пять минут. Он убежал и вскоре вернулся, ведя больное, чахлое животное: ни седла, ни сбруи, шерсть слезает клочьями, обнажая голую кожу и ребра под ней. В ответ на наши недоуменные взгляды парнишка произнес:

– Да, Счастливчик Пол выглядит не особенно хорошо, но те холмы он преодолеет не хуже паука, что лазит по стенам.

Чарли обратился ко мне:

– Сам ему скажешь или мне объяснить?

Я ответил, что сам, и подошел к парнишке. Я не знал, с чего начать, и потому изложил чисто практическую сторону дела:

– Гд е седло, парень?

– Есть плед и мои собственные подушечки.

Он похлопал себя по заду.

– Что, ни удил, ни узды?

– Дядя Джимми все забрал. Зачем, не знаю, но Счастливчик Пол вывезет. Он дорогу знает.

– Мы тебя ждать не станем, – предупредил я.

Скармливая коню лепешку, паренек ответил:

– Вы пока не понимаете, но скоро сами увидите: мой конь сыт и полон сил, он проскачет сколько надо.

Говорил паренек с искренней убежденностью, и я даже поверил в скаковые качества Счастливчика Пола, однако на деле вышло иначе: полудохлый конь и его всадник отстали от нас еще в самом начале. Я обернулся посмотреть: парнишка тузил по голове и шее животное, которое нисколько не спешило взбираться в гору. Чарли от смеха чуть не упал с Шустрика. Положение и меня позабавило, но вскоре мы утратили к нему интерес, пришпорили коней и часа через четыре оказались на заснеженной вершине. Ослепший на один глаз, Жбан и то ни разу не споткнулся. Впервые я ощутил, что мы понимаем друг друга и что конь подо мной жаждет проявить свои лучшие качества. Однако не разыгралось ли мое воображение? Не выдаю ли я желаемое за действительное? Чего только в пути не придумается.

По ту сторону перевала дорога нас ждала куда приятнее. К закату мы пересекли снеговую границу и устроились на ночлег. Спали долго и снялись поздно, чтобы в умеренном темпе въехать на землю штата Калифорния. В сосновом лесу, где деревья росли густые и высокие, мы наткнулись на небольшой извилистый ручей. Вот оно. Перед собой мы видели причину, по которой разумные люди теряют голову и снимаются с насиженных мест, навсегда бросая дом и семью. Какое-то время мы с Чарли молча взирали на ручей, потом братец не выдержал и, спешившись, присел на бережку. Набрал пригоршню илистого песка и поковырял в ней пальцем.

В четверти мили к северу на том берегу я заприметил палатку. Из нее высунулась рожа, бородатая и чумазая. Я поднял руку в знак приветствия. Рожа исчезла.

– Ну вот, хоть одни живой старатель, – заметил я.

– Далеко же он забрался.

– Как знать. Навестим его, справимся, как дела идут?

Чарли высыпал песок обратно в воду.

– Пусто, братец. В этой реке ничего нет.

– Так, может, все же у него спросим?

– Времени жалко. Хочешь узнать, как дела у этого старателя, – езжай, спрашивай. А я пока до ветру сбегаю.

Мы въехали в глубь леса, и я повел Жбана вверх по течению. Остановился напротив палатки – но ручья не пересек – и позвал. Бородача и след простыл: у входа в его жилище осталась пара сапог, в ямке горел костер; тут же лежало седло, однако лошади нигде не было видно. Я позвал снова, потом еще раз – ответа не пришло. Неужели бородач босиком убежал в лес? Не пожелал делиться радостью от добычи несметных сокровищ? Впрочем, стоянка убогая, так что вряд ли он намыл хоть сколько-то золота. Этот человек жаден, но недостаточно храбр, не посмеет сунуться в осиное гнездо под названием Калифорния. Не добыв богатства, не добыв вообще ничего, он постепенно оголодает, сбрендит и помрет. Я как наяву увидел нагое тело, распростертое на земле и расклеванное дроздами. Как-нибудь его найдут…

– … одним холодным утром, – вслух закончил я мысль.

Позади меня кто-то вскинул винтовку (раздался характерный лязг).

– Что одним холодным утром? – спросили из-за спины.

Я поднял руки, и невидимый старатель расхохотался, довольный, что застал меня врасплох.

– Под рекой есть тоннель, – сказал он. – Что, не подумал о нем, да?

Он больно ткнул меня в бедро стволом винтовки, и я начал оборачиваться.

– На меня смотри, на меня, сволочь! Я тебе сейчас лицо прострелю! – прошипел он.

– Не стоит. Я не желаю вам зла.

Он снова ткнул в меня в ногу.

– Зато, может, я тебе желаю, а? Ты об этом не подумал?

Он рассмеялся высоким и тоскливым голосом. Должно быть, спятил или вот-вот спятит. Дьявол, а ведь Чарли был прав, что не пошел со мной на стоянку.

– Ты охотник, да? Пришел за рыжей медведихой?

– Не знаю ни о какой рыжей медведице.

– Она тут поблизости обитает, эта рыжая медведиха. Мейфилд назначил награду в сто долларов за ее шкуру. Вот охотники с ума и посходили. Я видал медведиху вчера утром милях в двух отсюда. Даже выстрелил в нее, но не попал, далеко было.

– Мне ваша медведица даром не нужна. И никакого Мейфилда я не знаю.

Бородатый снова ткнул меня в ногу.

– Разве вы не с ним приехали, сукин ты сын? Разве не он в песке ковырялся?

– Это мой брат Чарли. Мы вдвоем из Орегона, едем на юг. В этих краях впервые, никого не знаем.

– Мейфилд – местный заправила. Вечно шлет сюда людей, пока я в город за припасами езжу, и они тут роются. Точно не он с тобой приехал? Мне показалось, я узнал его тупую ухмылку.

– Это мой брат Чарли. Он отправился в лес по нужде. Мы едем на юг, будем сами ковыряться в речном песке.

Я услышал, как бородач обходит Жбана и возвращается на место.

– А где инструменты? – спросил он. – Голыми руками в песке копаться будете?

– Инструменты купим в Сакраменто.

– И сразу лишитесь кучи денег. Только дурак покупает инструменты в городе.

Я не ответил, и бородач вновь ткнул меня стволом в бедро.

– С тобой разговариваю! – напомнил он.

Я не ответил, и он опять ткнул меня.

– Хватит тыкать в меня стволом, – потребовал я.

Бородач ткнул.

– Не нравится, что ли?

Ткнул еще раз.

– Прекратите немедленно.

– Иди ты со своим «немедленно»! – ответил бородатый старатель, буравя мне винтовкой измученную ногу.

В этот момент где-то в лесу треснула ветка, и старатель обернулся посмотреть. Я же воспользовался моментом и выхватил винтовку у него из рук. Бородач метнулся к деревьям. Я прицелился ему в спину, спустил курок, и… винтовка не выстрелила. Она была не заряжена. Я потянулся за револьвером, и тут из-за дерева выступил Чарли. Он как ни в чем не бывало пальнул бородатому в голову, когда тот пробегал мимо. Пулей затылок снесло, как шляпу ветром.

Я спешился и, зверея от боли в ноге, похромал к извивающемуся в конвульсиях телу. Сквозь дыру в черепе был виден залитый пурпурной кровью мозг; в складках его пузырилась пена. Каблуком я наступил прямо в отверстие и раздавил, раскурочил то, что оставалось от черепа. Сделал из него кровавое месиво, в котором при всем желании не узнаешь голову человека. Месиво чавкнуло, когда я выдернул ногу и пошел куда глаза глядят, чтобы избавиться от гнева. Чарли окликнул меня, но следом не пошел. Он знал: сейчас меня лучше оставить в покое.

Пройдя с полмили, я присел под раскидистой сосной и с силой прижал колени к груди. Я до того сильно стиснул зубы, что испугался – не сломать бы челюсть – и взял в рот кожаный чехол от ножа.

Встав на колени, я спустил штаны и осмотрел ногу. На покрасневшей, горящей коже насчиталось с полдюжины круглых отметин. Я вновь пришел в ярость. Проклятый старатель! Вот бы он воскрес – убил бы заново, только медленно. Я уже поднялся на ноги, думал: вот сейчас пойду, изувечу труп бородатого, разряжу барабан ему в пузо… Нет, нет, погоди. Штаны все еще были спущены, и я, немного успокоившись, взял родное хозяйство в кулак, стиснул. В юности несдержанность доставляла немало хлопот, и матушка посоветовала: всякий раз, когда меня обуревает ярость, сжимать в кулаке причинное место. Как ни странно, способ работал.

Совладав наконец с чувствами, я пошел обратно к реке. Внутри ощущались пустота и холод, ни капли гнева. Не понимаю, зачем стращать людей и тыкать в них оружием? Зачем вести себя, как животное? В детстве батюшка частенько угрожал мне и Чарли, гнобил матушку. Не потому ли чужая грубость выводит меня из себя?

Я нашел тоннель, как назвал его бородач. Думал, это будет полноценный проход, с высоким потолком, деревянными опорами и фонарями на крюках. Ага, как же! Узкая дыра в земле, через которую можно лишь ползать, уж точно не ходить. Располагалась она под ручьем в самом узком месте потока и в длину имела всего несколько футов. Чарли помог спрятать труп старателя под землей, и я стал водить над «тоннелем» Жбана туда-сюда, туда-сюда, пока свод не обрушился.

При бородаче ценного мы почти ничего не нашли: карманный ножик, курительную трубку и письмо, которое мы похоронили вместе с телом и которое, впрочем, успели прочесть.