Избавившись от ненужного свидетеля, мы навестили Мейфилда в его же гостинице. Когда мы постучались и вошли, хозяин аж утратил дар речи. Какое-то время он смотрел на нас неподвижно, пока мы не пригласили его переместиться на диванчик. Туда он и сел, ожидая своей участи. Я заметил Чарли:
– А он сегодня другой, не то что вчера.
– Это настоящий Мейфилд. Я еще прошлым вечером его раскусил. – Обращаясь к Мейфилду, братец сказал: – Как видишь, мы избавились от твоих прихвостней и, так уж вышло, от конюха тоже. Спешу заверить: все пять смертей на твоей совести. Мы принесли тебе рыжую шкуру, от всей души и с чистым помыслом, и поэтому в ее пропаже винить нас нельзя. Смерть трапперов и мальчишки-конюха – твой грех, не наш. Заметь: я не жду, что ты согласишься. Я просто говорю как есть. Тебе понятно?
Мейфилд не ответил. Он лишь пялился в точку на стене позади меня. На что смотрел? Да ни на что, просто упер взгляд в стенку. Когда же я вновь посмотрел на Мейфилда, тот тер ладонями лицо, как будто умывался.
– Значит, так, – сказал Чарли. – Теперь вторая часть нашего дела, которая тебе явно не понравится. Однако за поклеп, возведенный на меня и брата, ты должен заплатить, Мейфилд. Слышишь? К тебе обращаюсь. Гд е прячешь золото? Говори!
Долгое время Мейфилд молчал. Я уж начал сомневаться, что он вообще слышит Чарли. Братец тем временем уже раскрыл рот, собираясь повторить, но тут Мейфилд заговорил голосом чуть громче шепота:
– Не скажу.
Чарли приблизился к нему.
– Отвечай: где прячешь сейф, иначе получишь револьвером по башке.
Мейфилд не ответил, и тогда Чарли выхватил оружие. Взялся за ствол, подождал немного и саданул Мейфилда ореховой рукояткой по самой маковке. Хозяин дома повалился на диван. Хватаясь за ушибленное место, он скрежетал зубами и скулил. Противно так, не по-мужски. Из раны засочилась кровь.
Чарли, силой усадив Мейфилда ровно, сунул ему в руку носовой платок. Мейфилд не скомкал тряпку, как сделал бы другой на его месте, а просто положил на голову, как скатерть на стол. Макушка у него была лысая, как колено, и кровь довольно быстро пропитала платок, приклеив его к коже. О чем Мейфилд думал? Может, ни о чем, а может, его кто-то научил так класть платки на голову? Хозяин смотрел на нас угрюмым взглядом. Обуться он успел наполовину, и, глядя на его босую ногу, я заметил, что она распухла, покраснела.
– Обморозил? – спросил я.
– Что обморозил? – не понял Мейфилд.
– У тебя с ногой что-то не так.
– И что же не так с моей ногой?
– По-моему, ты ее обморозил.
Чарли щелкнул пальцами, чтобы я замолчал и заодно чтобы привлечь внимание Мейфилда.
– Спрашиваю еще раз и, если не ответишь, – предупредил братец, – ударю тебя дважды.
– Я не позволю себя ограбить.
– Гд е сейф?
– Я заработал эти деньги. Они не ваши, не отдам.
– Понятно.
Чарли дважды саданул Мейфилда по голове, и тот опять скорчился на диване, скуля и воя. Платок Чарли убирать не стал, и рукоятка, опускаясь на черепушку, неприятно чавкала.
Братец вновь посадил Мейфилда ровно. Стиснув зубы, тот тяжело и быстро дышал. Кровью залило всю голову, и даже с платка текло. Выпятив нижнюю губу, Мейфилд храбрился, однако зрелище вышло донельзя глупым: кровь капала с подбородка, по шее стекала за воротник. Мейфилд смотрелся как свеженький товар на мясницком прилавке.
– Позволь мне кое-что объяснить, – сказал Чарли, – чтобы не осталось ничего непонятного. Денежки твои уже тю-тю. Это правда, это факт, простая истина. И если дальше будешь сопротивляться ей, мы тебя сначала прикончим, а потом сами отыщем сейф. Подумай хорошенько: зачем страдать и унижаться, зачем гибнуть ради того, что уже утрачено? Скумекал? Ты ведешь себя неверно.
– Вы так и так меня убьете.
– А вот это вовсе не обязательно, – заметил я.
– Мой брат дело говорит, – подтвердил Чарли.
– Даете слово? – спросил Мейфилд.
Чарли посмотрел на меня, как бы спрашивая взглядом: «Сохранить ему жизнь?» Я точно так же взглядом ответил: «Мне все равно».
– Отдашь деньги, – заговорил Чарли, – покинем тебя, оставим в покое.
– Поклянитесь.
– Клянусь, – сказал Чарли.
Мейфилд посмотрел на него, будто высматривая признаки коварства. Затем, удовлетворенный, глянул на меня и спросил:
– Вы оба клянетесь?
– Мой брат за нас обоих сказал. Но раз тебе так надо, хорошо: клянусь, что не убью тебя.
Убрав с головы пропитанный кровью, отяжелевший платок, Мейфилд бросил его на пол. Кусок ткани упал со шлепком, и Мейфилд посмотрел на него с некой долей отвращения. Потом оправил на себе жилетку и поднялся. Ноги не выдержали, и он рухнул на диван, чуть не потеряв сознание.
– Мне нужно выпить, – сказал он. – И умыться. По своему отелю я в таком виде расхаживать не стану.
Я налил Мейфилду большой бокал бренди, который он опорожнил в два глотка. Чарли же метнулся в уборную, откуда вынес охапку полотенец, таз с водой и ручное зеркало. Опустив все это на низкий столик перед хозяином гостиницы, он встал рядом со мной, и мы принялись следить за Мейфилдом. Умывался он тихо, спокойно, и, глядя на него, я испытал смутное подобие восхищения. Этот человек потерял все деньги и сбережения, а ведет себя так же обыденно, словно бреется. Любопытно, о чем он думает? Я так и спросил. Мейфилд ответил, дескать, строит планы. Планы? Какие еще планы?
Положив зеркало лицевой стороной на стол, Мейфилд произнес:
– Зависит от того, сколько вы мне оставите.
– Оставим? – Чарли, который рылся в ящиках стола, выгнул брови. – Я думал, мы ясно дали понять: тебе остается кукиш.
Мейфилд тяжело выдохнул.
– То есть совсем ничего? Забираете все без остатка?
Чарли глянул на меня.
– Мы же собирались отнять у него все?
– Если память не изменяет, – ответил я, – то мы вообще не собирались оставлять его в живых. Но раз уж передумали, давай обсудим создавшееся положение. По мне, бессовестно отпустить человека без гроша в кармане.
Чарли тут же сделался мрачный-премрачный.
– Вы спрашивали, что я намерен делать, – напомнил Мейфилд. – Так вот, я расскажу. По здравому размышлению, человек, пережив столь сильный урон, какой нанесли сегодня вы мне, имеет лишь два пути по жизни. Первый – с разбитым сердцем пойти по миру, делясь с каждым встречным своей безумной ненавистью. Второй – начать все сызнова, с пустым сердцем, которое отныне надлежит наполнять лишь гордостью от свершений, изгоняя из разума унылость и подпитывая его свежими, положительными мыслями.
– Он это на ходу придумал? – спросил Чарли.
– Я намерен избрать второй путь, – сказал Мейфилд. – Я человек созидательный и первым делом поработаю над чувством цели. Напомню себе, откуда я родом, а то разнежился от сытой жизни. И лучшее тому доказательство то, как легко вы забираете у меня все самое ценное.
– Хочет сказать, что он не трус и не мямля, а просто лентяй, – заметил Чарли.
– И что убить пятерых и ограбить – это легко, – добавил я.
– Мужик путает зеленое с кислым.
Мейфилд тем временем продолжил:
– Смею надеяться, господа, на вашу помощь и открыто прошу выдать денег на дорожные расходы. Я немедленно отправлюсь в ваш родной город Орегон и там свершу расправу над мерзавцем Джеймсом Робинсоном.
Едва он произнес имя обладателя серповидного ножа, как в голове у меня и брата одновременно родилась одна и та же злая мысль.
– Только не говори, что Робинсону конец, – попросил Чарли.
– Было бы уж чересчур печально, – добавил я.
– Вы защищаете приятеля-грабителя? – возмутился Мейфилд. – После того как обошлись со мной! С вашей стороны было бы справедливо и единственно верно помочь мне. Вы забрали у меня все заработанное богатство, так облегчите душу хотя бы частично, оставив всего лишь малую долю моего состояния.
Только самоуверенная речь и спасла Мейфилда. Мы с Чарли порешили: выдадим сотню долларов – как раз хватит доехать до Орегона. Там Мейфилд и застрянет. Начнет спрашивать о Робинсоне, и первый же встречный ответит ему: Робинсон мертв. И тогда Мейфилд сообразит, как жестоко над ним пошутили. Весь горькой желчью изойдет.
Деньги мы дали Мейфилду в чеканном золоте, изъятом прямиком из его же сейфа, который был укрыт в подвале гостиницы. Глядя в раскрытый зев несгораемого шкафа, хозяин гостиницы произнес:
– Первый раз мне так повезло: набить сейф золотом и облигациями… Ведь никому больше удача так не улыбалась. – Он мрачно и торжественно кивнул. Однако тут же напускная храбрость уступила подлинным чувствам. Мейфилд скуксился, из глаз его брызнули слезы. – Но черт возьми, как тяжело держаться за удачу! – Утирая щеки, он тихо, но искренне и от души ругался. – Я больше не чувствую ее в себе. Совсем-совсем.
Со стороны было жалко смотреть, как Мейфилд затягивает шнурок на кошельке – он будто не мешочек с деньгами в руках держал, а дохлую мышку за хвостик. Мы выпроводили Мейфилда из подвала, и он собрал одежду и седельные сумки. Он явно хотел сказать что-то на прощание, однако слова либо не шли сами по себе, либо Мейфилд счел нас недостойными его речей. Забравшись в седло и коротко кивнув, он посмотрел на нас, словно говоря взглядом: не нравитесь вы мне.
Мы с Чарли вернулись в подвал и перебрали содержимое сейфа. Деля и распихивая по карманам облигации, мы одновременно пересчитывали их. Оказалось, бумажных денег Мейфилд скопил на восемнадцать сотен долларов. Золота же он нахапал столько, что мы не решились брать его с собой: спрятали под пузатой печкой, стоявшей на деревянном поддоне в дальнем углу подвала. Грязная работенка: прежде чем двигать печку, мы сняли металлическую трубу, и нас моментально обсыпало сажей. Однако закончив, я был уверен: ни одна живая душа не догадается искать сокровище так далеко и глубоко. По грубым прикидкам, состояние Мейфилда тянуло на пятнадцать тысяч, и моя доля, самое меньшее, втрое превышала имевшиеся на тот день сбережения. И когда мы с Чарли покидали подвал, поднимаясь по лестнице, меня одновременно посетили два чувства: радость, что я разом обрел такое богатство, и пустота, ведь радость могла быть и посильнее. А то она и вовсе вынужденная, ложная. Так, может, человек и не создан испытывать счастье? Может, его, этого счастья, и на свете-то нет?
Коридоры гостиницы полнились гомонящими шлюхами: девки судачили о том, как Мейфилд весь в крови уехал куда-то, а его трапперы и вовсе пропали. Заметив шлюху, развлекавшую Чарли – зеленушность у нее на лице спала совсем ненамного, – я отвел ее в сторону и спросил, где бухгалтерша.
– Ее к доктору повезли.
– Она жива?
– Скорее всего. Ее постоянно к доктору возят.
– Когда она вернется, передай ей вот это.
Я сунул в ладонь шлюхе сто долларов.
– Господи Иисусе! – уставилась она на деньги.
– Через две недели я вернусь и проверю: если бухгалтерша не получит деньги, то взыщу с тебя. Ясно?
– Мистер, что я вам сделала? Стою себе в коридоре…
– Это тебе.
Я подсунул шлюхе двойной орел.
Положив монету в карман, девка посмотрела вслед уходящему по коридору Чарли.
– Полагаю, ваш брат мне бы сотню не отвалил?
– Нет, не думаю.
– Значит, у вас в крови романтики больше?
– Кровь у нас одна и та же. Просто используем мы ее по-разному.
Развернувшись, я пошел прочь. Не успел сделать и пяти шагов, как шлюха окликнула меня:
– Чем она заслужила этакие деньжищи?
Остановившись и подумав, я ответил:
– Она красива и добра ко мне.
Надо было видеть лицо этой шлюхи: бедняжка не знала, что и подумать. Ничего не сказав, она бросилась к себе в комнату, захлопнула дверь и дважды очень громко вскрикнула.