«Золотая жемчужина» словно купалась в вине: всюду бордовый бархат, над каждым столиком по люстре на сотню свечей; тарелки из тонкого фарфора, приборы из чистого серебра и шелковые салфетки. Обслуживал нас официант. Весь такой расфуфыренный и лощеный: кожа цвета слоновой кости, черный-пречерный смокинг, синие гетры и рубиновая булавка в лацкане, смотреть на которую было больно (так резало глаз отраженным в ее гранях светом). Мы заказали по стейку и вина, предварить которые следовало рюмочкой бренди.

– Замечательно, – произнес официант, несказанно польщенный и обрадованный, и записал заказ в блокнотик. – Просто замечательно.

Он щелкнул пальцами, и тут же перед нами поставили по хрустальной рюмке. Официант с поклоном удалился, однако я шкурой чуял: весь вечер, что мы познаéм местную кухню, он, такой шустрый и раболепный, будет за нами приглядывать.

Пригубив бренди, Чарли сказал:

– Боже мой, ну и вкуснота.

Я тоже отпил и сразу почувствовал разницу. Этот бренди настолько отличался от выпитых мной прежде, настолько превосходил мои ожидания, что я подумал: а бренди ли это? Как бы там ни было, вкус мне понравился, очень, и я поспешил сделать второй, еще больший глоток. После, стараясь говорить непринужденно, спросил у Чарли:

– Ну, и как нам быть с заданием Командора?

– В каком смысле? – переспросил братец. – Доведем дело до конца.

– Он ведь нас обманул.

– А что ты предлагаешь, Эли? Не время сейчас рвать связи с Командором. По крайней мере, стоит сначала разобраться с этой Светящейся рекой.

Даже не работай мы на Командора, я бы все равно докопался до сути.

– Что, если Моррис и Варм преуспеют? Ограбишь их?

– Пока не знаю.

– Если же они потерпят неудачу, придется, думаю, прикончить их.

Чарли безразлично пожал плечами.

– Слушай, я и правда пока не думал!

Официант принес наши стейки. Чарли отрезал кусочек, отправил его в рот и замычал от удовольствия. Я тоже попробовал мясо, однако разум мой был занят отнюдь не ужином. Пока Чарли в хорошем настроении, надо разобраться во всем.

– Я тут прикинул: если не говорить, что мы нашли дневник Морриса, то и в Орегон вернуться не стыдно. Даже с пустыми руками.

Чарли проглотил недожеванный кусок мяса. Настроения как не бывало.

– Какого хрена, Эли? О чем ты толкуешь? – спросил он. – Изволь-ка объясниться. Во-первых, что мы скажем Командору?

– Правду. Скажем, что Моррис бежал с Вармом, а куда – неизвестно. С какой стати нам искать их, если неизвестно, где они?

– Командор потребовал бы самое меньшее проверить участок Варма.

– Верно. Можем сказать, что были там и никого не нашли. Но если тебе так неймется, заглянем на прииск на обратном пути. Все равно Варм туда не сунется. Это я к чему: если преследовать Варма нас побуждает исключительно содержимое дневника, то сжечь его, и вся недолга. Забудем, что видели записи.

– А что, если дело не только в них?

– Для меня в них и только в них.

– Ты на что намекаешь, братец?

Я ответил:

– Сложим деньги из заначки Мейфилда и собственных сбережений, и не надо больше вкалывать на Командора.

– С какой стати?

– Ты же сам собирался. Помню, как ты обмолвился: «Я подумывал завязать…»

– Любой, кто имеет постоянную работу, нет-нет да подумывает об уходе.

– Пора нам завязывать, Чарли.

– А дальше? Дальше-то что? – Чарли выковырял застрявший в зубах кусочек жира и бросил его на тарелку. – Аппетит мне хочешь испортить?

– Откроем на пару факторию, – предложил я.

– Чего? Чего мы откроем?

– Подзадержались мы на службе у Командора. Оставили порядком и здоровья, и юности. Сейчас хороший шанс завязать.

Чарли все мрачнел и мрачнел. Я думал, он швырнет салфетку на стол и набросится на меня с кулаками. Однако на самом пике озлобленности внутренний голос шепнул ему что-то, и мой братец вернулся к еде. Он уписывал стейк за обе щеки. Мое же блюдо стыло едва початым. Доев, Чарли попросил счет и, невзирая на цену, заплатил за нас обоих. Я приготовился, что он скажет какую-нибудь гадость, и в конце ужина дождался. Потягивая остатки вина, Чарли произнес:

– Значит, братец, ты решил выйти из дела? Скатертью дорога.

– А ты что же? Останешься и будешь дальше работать?

Чарли кивнул.

– Ну разумеется. Мне, правда, понадобится новый партнер. Рекс, думаю, сгодится. Он как раз просился в напарники.

– Рекс? – Я не поверил ушам. – Рекс? Он же как говорящая псина.

– Он верный, как псина.

– Нет, у него мозги, как у псины.

– Тогда возьму Санчеса.

Тут я закашлялся, да так, что вино вышло носом.

– Санчес? – отплевывался я. – Санчес?!

– Санчес – меткач, – проговорил Чарли.

Я от смеха схватился за живот.

– Санчес!

– Я просто вслух подумал, – поспешил оправдаться Чарли и покраснел. – Да, напарника не сразу найду, но ты свой выбор сделал, и я его уважаю. Командор тоже обрадуется. – Закурив сигару, братец откинулся на спинку стула. – Вот закончим это задание, и все. Наши пути разойдутся.

– Ничего себе слова! «Пути разойдутся».

– Я останусь при Командоре, а ты сделаешься торгашом.

– То есть мы больше с тобой не увидимся?

– Ну почему же? Вот буду проездом в Орегоне, понадобится мне новая рубашка или кальсоны, обязательно к тебе загляну.

Братец встал из-за стола, а я подумал: правда ли он отпускает меня или просто подначивает? Не хочет терять меня как напарника? Я внимательнее присмотрелся к его позе и ответ на вопросы получил, заметив, что брови Чарли не хмурит и плечи у него свободно обвисли. Братец жалеет меня, такого мягкого и никчемного.

– Завтра утром отправляемся по следу Варма и Морриса, – сказал он. – Выполним работу, там и посмотрим, что к чему.

С этим он встал и направился к выходу. Я тоже поднялся, и сей же момент рядом возник официант: лощеный тип громко сопел, явно возмущаясь, что пропадает столь восхитительный стейк.

– Сэр! – окликнул он меня полным негодования голосом. – Сэр! Сэр!

Не слыша его, я вышел в неспокойную калифорнийскую ночь. Мелькали фонари на проносящихся мимо дилижансах, щелкал хлыст, воняло мочой и горелым жиром, и постоянно со всех сторон орали коты.

Я вернулся в комнату. Не застав Чарли, лег спать. На утро братец явился при параде: умытый, гладко выбритый и румяный. Движения его были четкие и плавные. Надо же, как изменился. Не вчерашний ли спор его так задел? Братец трезвый, встал рано утром… Ага, думает, я сегодня взгляну на него и на выбор по-другому. К совести хочет воззвать. Ан нет, погодите, рукоятки его револьверов сияют, и кобуры тоже начищены до блеска. Чарли всегда наводит лоск на оружии, когда работа близится к завершению. Он не потому лег спать трезвым, что хотел задобрить меня и умаслить, он просто во всеоружии готовится отправить на тот свет и Варма, и Морриса.

Тяжело поднявшись с кровати, я сел за столик напротив него. Смотреть в глаза братцу я не мог. Он предупредил:

– Дуйся, не дуйся – не поможет.

– Я не дуюсь.

– Еще как дуешься. Сделаем дело – обижайся на меня сколько влезет, а пока, будь добр, заткни себя пробкой.

– Говорю тебе: я не дуюсь.

– То-то я смотрю, ты взгляд отводишь.

Я заставил себя взглянуть на него и тут понял, что Чарли-то чувствует себя превосходно. Ничем не мучается и сидит как у себя дома. Каков же я в его глазах? Растрепанный, взъерошенный, из-под грязной рубашки выпирает висячее брюхо, а в покрасневших глазах застыли недоверчивость и боль. На меня снизошло откровение: никакой я не убийца. Не был им и никогда не стану. Это Чарли. Он играл мной. Знал о моих слабостях и подначивал в нужный момент, как раззадоривают петуха перед боем. Сколько раз я стрелял в совершенно незнакомых людей, чувствуя при этом, как заходится в остервенелом, гневном ритме сердце лишь потому, что незнакомец целится в Чарли? Сколько раз я так защищал свою плоть и кровь? И это Рекс-то – собака? Чарли и Командор. По их воле я совершаю дела, за которые позже загремлю в ад. Представляю: они вдвоем греются в просторном зале особняка, курят сигары и хихикают надо мной. Я же торчу под дождем и обрастаю сосульками, оседлав пародию на лошадь. Да, так и было, взаправду было, и повторится еще не единожды. До тех пор, пока я не скажу: хватит.

– Это мое последнее дело, Чарли.

Он, и глазом не моргнув, ответил:

– Скатертью дорожка, братец.

Остаток утра мы провели в сборах. Я умылся, побрился, готовясь к пути, и за это время мы с Чарли не перебросились ни единым словом.