Наутро пошел дождь, и дорога раскисла под непрекращающимся потоком холодных капель. Чарли мучился с похмелья, и я пошел в аптеку купить ему лекарство от тошноты. Мне продали порошок, синий, как яйца малиновки, и без запаха. Вернувшись в гостиницу, я приготовил тинктуру на кофе. Знать не знаю, чем я рисковал отравить братца, главное – Чарли быстро поправился и сумел оседлать Шустрика. Мало того, он оживился до неприличия, стал подозрителен.

Отъехав от города миль на двадцать, мы сделали привал на пустыре. Прошлым летом здесь стояла чаща, но в грозу она сгорела. Пообедав, мы приготовились ехать дальше и тут в сотне ярдов к югу заприметили мужичка. Он вел под уздцы лошадь. Если б он ехал верхом, мы бы и не обратили на него внимания, а так удивились.

– Сходи-ка посмотри, что с ним, – велел Чарли.

– Ну, раз главный приказывает… – сострил я.

Чарли не ответил. Понятно: шутка отрастила бороду, больше так язвить не буду.

Сев на Жбана, я выехал навстречу незнакомцу. Приблизившись, заметил, что мужичок плачет, и спешился. Сам я высокий, упитанный, на лицо не из самых приятных, поэтому, желая успокоить мужичка, произнес:

– Я не причиню вам зла. Мы тут с братцем обедали. Приготовили слишком много, всего не съедим. Может, разделите с нами трапезу?

Незнакомец утер лицо ладонью и хотел ответить – уже раскрыл рот, – но, вновь заревев, не сумел издать ни единого внятного звука.

Тогда я произнес:

– Вижу, вы чем-то расстроены и свой путь желаете продолжать в одиночестве. В таком случае прошу простить за беспокойство и желаю удачи.

Запрыгнув на Жбана, я поехал в обратную сторону и вдруг заметил, что Чарли целится в мою сторону. Обернувшись, я увидел, как ревун скачет за мной вслед. Настроен он был дружелюбно, и я жестом попросил Чарли убрать оружие. Поравнявшись со мной, мужичок сказал:

– Пожалуй, приму ваше приглашение.

Когда мы вернулись к бивуаку, Чарли взял лошадь нытика под уздцы и предупредил:

– Больше так ни за кем не скачите. Я было подумал, что вы гонитесь за моим братом, и чуть не пристрелил вас.

Ревун только отмахнулся, мол, не стоит о нем беспокоиться. Удивленный, Чарли взглянул на меня и спросил:

– Это кто такой?

– Он жутко расстроен, вот я и позвал его на обед.

– У нас одни лепешки.

– Я еще напеку.

– Отставить, – Чарли оглядел ревуна с головы до пят. – По-моему, он в трауре.

Откашлявшись, незнакомец укорил нас:

– Очень некультурно, знаете ли, говорить о человеке так, будто он – пустое место.

Чарли растерялся, не зная, то ли смеяться, то ли врезать наглецу.

– Он что, чокнутый? – спросил у меня братец.

– Попрошу вас впредь следить за речью, – предупредил я ревуна. – Мой братец приболел.

– Ничего я не болен, – возразил Чарли.

– И еще он стесняется проявлять щедрость, – добавил я.

– С виду он и правда болен, – заметил незнакомец.

– Дьявол! Говорю же: я не болен!

– Болен, – напомнил я. – Слегка.

Терпение Чарли достигло предела. Я же тем временем вложил в руки нытику несколько лепешек. Взглянув на них, мужичок судорожно вздохнул и вновь расплакался. Он кашлял и дрожал как осиновый лист.

– Вот таким я его и встретил, – объяснил я Чарли.

– Что с ним не так?

– Он не сказал.

Я обратился к ревуну:

– Сэр, да что с вами такое?

– Они ушли! – пуще прежнего расплакался незнакомец. – Все ушли!

– Кто? – поинтересовался Чарли.

– Без меня ушли-и! Я тоже хочу-у! С ними! Ну почему меня не взяли?!

Выронив лепешки и взяв лошадь под уздцы, он побрел прочь. Через каждые десять шагов он останавливался и, запрокинув голову, вновь принимался реветь. Мы же с братцем собрали вещи.

– Я так и не понял, что с ним, – признался Чарли.

– Сошел с ума от горя.

К тому времени как мы взобрались в седла, мужичок скрылся из виду. Причина его слез так и осталась для нас тайной.