Бабочка была величиной с ладонь. Черные бархатистые полумесяцы переливались на изумрудных крыльях, заострявшихся двумя полосками, что напоминали контурные перья райской птицы. Усики возвышались полупрозрачной диадемой над головой, втянутой в массивный торакс, полный сил и покрытый шерсткой, беспрестанно отливавшей то кремовыми, то серебристыми оттенками, хотя насекомое, сидевшее на гигантском листе, будто на лакированном подносе, казалось неподвижным. Оно явно принадлежало к семейству павлиноглазок, но мистер Т. вынужден был с сожалением признать, что не знает его названия. Он тщательно сохранил в памяти арабеску, начертанную развернутыми крыльями на темном глянце листа, отметил симметричность полумесяцев и мгновенно понял, как стилизовать узор и запутать его повторения на нежной коже шелка. Много лет оживлял он ее цветами, звездами, мандалами и птицами, сначала впитывая формы и цвета, дистиллируя и извлекая простую, но богатую квинтэссенцию, которая, возможно, была их новой душой, а затем наносил На волны лимонного, дынного, фисташкового или сливового шелка, которые росли будто сами по себе под стук ткацких станков. Бабочка оставалась неподвижной, взор ее фасеточных глаз устремлялся к зарослям: круглые глаза из крашеного бархата, направленные на человека, наблюдавшего за ней — тоже не шевелясь. Высоко под тройным навесом листвы, сквозь который не проникал ни один солнечный луч, прокричала птица — тревожно, предупредительно, пророчески. На пути к какой-то падали вереница муравьев огибала сухое дерево, рухнувшее в хаос лиан и папоротников, где распускались чашечки еще не тронутых бромелий, блестевших от сока и росы. Над звуками джунглей царили стрекот цикад, крики попугаев, визг обезьян и далекий смехотворный писк грифов, паривших над верхушками деревьев. Ничего не пропадало в этом космосе, где все плодоносит и разлагается, глотает, переваривает, извергает, борется, совокупляется, прорастает, расцветает, погибает и разрушается, дабы затем произрасти вновь в вековечном приливе и отливе. Жидкости насекомого струятся по жилкам коры; сгнившая рептилия возрождается в зловонной мякоти гриба; перо становится листом; цветок превращается в чешую; яйца и молоки взрываются мириадами жизней; и смерть обнимается с воскресением — они такие же близнецы, как день и ночь.

Кое-кто утверждал, что в этих джунглях легко заблудиться, ведь папоротники погребают под собой любую проложенную тропу; здесь устраивали свои логова тигры, леопарды, кабаны, и аборигены, вооруженные отравленными дротиками, молчаливо лавировали между стофутовыми оврагами — пропастями, скрытыми под растениями. То было царство теней и духов. Джунгли хранили свои секреты, и всего пару месяцев назад случайно обнаружились обломки самолета «С-47» Американских военно-воздушных сил, который разбился двадцать лет назад неподалеку от главной дороги. Люди исчезали в пасти Вечных матерей — пожирающих и порождающих. Другие, напротив, уверяли, что в действительности никто не может затеряться в курортном районе, который регулярно контролируется лесничими и где бригады корчевщиков обеспечивают хорошее состояние тропинок, как заявляли с подчеркнутым пафосом правительственные служащие. Что же касается местных племен, официальные службы говорили, что они миролюбивы и даже готовы к сотрудничеству. Впрочем, в любой стране не обходится без сюрпризов.

Мистер Т. смотрел на бабочку и, даже не зная ее точного названия, все же помнил, что любая бабочка ценна как дьявольская эпифания.

Легкий шум заставил его обернуться.

* * *

— Не сказал бы, что я действительно знал Т., хотя он и был всемирно известен. Что такое знать?.. Знать одну грань?.. Фрагмент коры?.. Или даже несколько?.. Но ведь свет всегда движется, а перспектива смещается. Скажем так: мне просто посчастливилось быть знакомым с ним, часто встречаться и несколько раз гостить у него в Бангкоке. Я страстно восхищался его домом, хоть и не стоял, разинув рот, словно перед музейными экспонатами. Конечно, мои знания об азиатских древностях не могли сравниться с его эрудицией, но меня поражало, как Т. задумывал, собирал, терпеливо претворял в жизнь и даже инсценировал свои несравненные коллекции, потрясало его умение поставить букет, выбрать нужный угол и, главное, установить тончайшие цветовые соответствия между тканями, которые он создавал, и окружающими предметами. Тем не менее, сблизила нас любовь к животным. Фазаны, бентамки и два гуся выступали в роли сторожей, наподобие капитолийских: они мастерски опустошали сад, пока собаки и сиамские кошки прохаживались по дому. Любимцем был белый какаду Кокки — общительная, веселая птица, что присутствовала за обедом и после ликеров, которых она тоже отведывала, тешила компанию странной пляской под звуки джаза, включенного на полную громкость…

Я не смогу подробно пересказать вам биографию Т. — как, впрочем, и никто другой. В ней слишком много лакун, пробелов, белых пятен, а также событий, сознательно стертых, смытых, словно с грифельной доски, им самим или другими. Попытаюсь набросать то немногое, что известно. Помните слова Сомерсета Моэма?.. «Мне Кажется, некоторые люди рождаются не на своем подлинном месте и, несмотря на то, что принуждены случайностью к определенному окружению, вечно тоскуют по убежищу, которого, впрочем, не знают… Возможно, именно это чувство потерянности гонит их так далеко, на поиски чего-то постоянного, к чему они могли бы привязаться. Порой случается, что один из них все же находит место, с которым ощущает таинственную связь». Хотя Моэм написал это задолго до того, как, проезжая через Бангкок, был приглашен в сказочную столовую с фарфором династии Мин, тем не менее, его слова прекрасно объясняют участь Т. Разумеется, Т. появился на свет в штате Делавэр по рассеянности судьбы, по чистой нелепости. И даже вся его жизнь могла бы показаться нелепой вплоть до ее окончания, уложившегося в несколько последних лет. Затем он исчез — как в азиатской легенде… Падающая звезда пересекает шелковое небо и гаснет. Это кажется вам невероятным?.. Неужели вы не чувствуете, что эта стремительная карьера на самом деле была целиком логична, что она является итогом и компенсацией той мнимой несообразности, о которой я говорил?..

Он происходил из хорошей семьи. Вполне возможно, что рассказы его дедушки, назначенного официальным представителем президента Кливленда на свадьбе будущего Георга V, где он познакомился со старшим сыном короля Сиама Чулалонгкорна, пробудили в Т. пылкий интерес к Азии. Впрочем, он никогда не говорил мне о своей юности, и я знаю о ней лишь в общих чертах, опираясь на другие источники. После Принстона он изучал архитектуру в Пенсильванском университете, а затем в Нью-Йорке, но провалил все экзамены. Его порой называли неудачником… В любом случае, он очень быстро понял, что рожден стилистом, «дизайнером», призванным создавать ткани, сценические костюмы и обстановку… Сам я был близок с человеком, который встречался с ним ежедневно в его нью-йоркские годы — безумные годы, несмотря на Депрессию, и в ту пору ни один бал, фестиваль или раут не обходился без Т., успешного человека с блестящим вкусом. Разумеется, ему приписывали матримониальные намерения, которых у него не было и в помине. Тогда он как раз заинтересовался балетом, возможно, не столько хореографией, сколько сценическим воздействием декораций и костюмов. Во время своих поездок в Европу Т. часто бывал на «Русских балетах» Дягилева. Они-то и стали катализатором. Мы же с вами не дети и понимаем, откуда берется любой творческий импульс… Ну да, вы уже догадались. Как давно это было…

Увлечение сценическими костюмами сохранилось вплоть до тридцатых годов, когда Т. стал художественным директором Балета Монте-Карло и создавал восхитительные модели в традициях Бакста, которого боготворил. А затем вдруг наступил перелом, резкий поворот. Вы же знаете, подобные перемены происходят вследствие эмоционального потрясения, разочарования, разрыва, какой-то интимной драмы. Это случилось еще в конце тридцатых: Т., которому было около тридцати пяти, внезапно решил изменить свой образ жизни, сбросить старую кожу и забыть обо всем. Будто никогда… Он изменил свои политические убеждения и стал из республиканца демократом. Он вдруг начал порицать тех, кто растрачивает жизнь попусту — так же давно и беззаботно, как он. Он записался в Полк Делавэрской национальной гвардии, женился на знаменитой модели. Зачем?.. Вы спрашиваете зачем?.. Хоть он и отрекался от своих нью-йоркских лет, они были для него счастливым временем… Но прошу вас принять во внимание человеческую натуру и подумать о том, что сказал Сомерсет Моэм о подобном случае.

* * *

— Право же, нет, какое бы удовольствие ни доставляла эстетическая сторона, оно того не стоило. Понимаете, его характер… Он был подозрительной личностью — именно подозрительной… Знаете, как умерла его бывшая супруга?.. Странная история… За год до своего исчезновения Т. встречался с ней несколько раз, проезжая через Сан-Франциско, где она жила после второго развода. К тому времени он уже прославился, и она пообещала навестить его в Таиланде. Однако перед тем как она отправилась в путешествие, при необъяснимых обстоятельствах произошло кровоизлияние в мозг, и она впала в кому, в которой пролежала еще два года до самой смерти. И я думаю, вам известно, что сестра Т., миссис У., чрезвычайно важная особа, была убита?.. Ходили слухи, будто она пересказала служанке некий разговор о возможном возвращении Т., которое сама считала маловероятным. Это доказывает, что не следует болтать лишнего…

* * *

Балет. Солнце — мандарин, а луна — зеленое яблоко над рогатыми страусихами. И до самого райка пахнет пудрой Коломбины, если только это не пыльца, придающая бархатистость бабочке в перчатках большого Карнавала. Грубо перемешанные цвета борются, и ни один не побеждает. Обыкновенное чудо: перспектива упразднена, и вскоре за ней последует сила тяжести под каскадный смех жемчужин «Шанель». Синий поезд — не что иное, как синий поезд, лазурная стрела вычеркивает воображаемый пляж, включая одно из самых невероятных казино. Ослиная шкура восстанавливает все то, что разрушает Арлекин, сию же секунду, и достаточно прыжка в воздух, словно это пробка от шампанского, чтобы отворились двери заколдованного дворца, галереи и башни непозволительного балета. Достаточно, чтобы молодой человек в изумрудных и бархатисто-черных блестках молниеносно перелетел какой-нибудь сад Армиды, и двойная дуга его бровей, соединенных, точно крылья, выразит лихорадку и жажду. После этого все возможно и все разрешено. Все разрешено для старинного пуританского делавэрского детства, хотя Монте-Карло ничуть не менее фриволен с его крутыми подъемами и спусками, принуждающими к галопу, и ядовитыми чарами Экзотического сада, где кожа подметок скользит по китайским лестницам. Тем не менее, Казино возвышается до мифа. Словно влагалище некой исполинской первозданной шлюхи или тайная роза Ганимеда в полном расцвете, оно приоткрывается под натиском в тот самый миг, когда совершается акт — в триумфальной эрекции порфирных колонн, столь плотных, что они вот-вот лопнут; в позолоте, отраженной в глубине зеркал, где взрывается бескрайняя галактика люстр; и в одновременной эякуляции бесчисленных пальм, вечно брызжущих к обнаженным фигурам на потолках — насколько хватает глаз. Избыточные сфинктеры закругленных скамеек блестят жиром и сморщиваются вокруг жардиньерок с черноземом, богатым семенами; титанические роды совершаются на устах обивок, намек кроется в синусе каждой кривой, в завитке телесного искусственного мрамора, раздувшегося от зародышей, и даже в вяло ниспадающих листьях аканта. Пустынны туалеты — подземный лабиринт, уборные и святилища испражнений, тайная Святая Святых, да еще зеркала и дворец, где эхо вторит шагам, точно песенный рефрен. Этот Аид украшен рамками, портиками, медными безделушками, дощечками и перилами, акажу и хрустальными защелками, каждая грань которых — лишь один элемент головоломки: найдите портрет, раскройте изображение. Разумеется, все сверкает, но стоит провести пальцем по стенам, и он останется сальным, словно от плохо вымытой посуды, оденется, как перчаткой, пленкой времен Эдуарда VII, жирным слоем конденсированных испарений, дыханий и тайно осевшего пара — полет бабочки, сгнивающей прямо на свадьбе.

Годы в Монте-Карло и Нью-Йорке — годы свободы и счастья, хотя это счастье было иллюзорным и тоже гниющим в своем апофеозе, под скверной угрозой неизгладимой печати приобретенной морали. Нет ничего дороже язычества, и его труднее всего обрести. В этом была основная неудача Т. Он пошел на попятный. Но письма, скверные письма — он продолжал получать их до самого Конца. И отвечать на них.

* * *

Его шестьдесят первый день рождения пришелся на вторник Страстной недели, спустя лишь четыре дня после торжественного открытия отремонтированных и расширенных магазинов. Новое здание «Суривонг-Роуд», Похожее на белую грациозную птицу, символизировало Венец карьеры, начатой в тот миг, когда Т. сошел с военного самолета в импровизированном аэропорту двадцать Два года назад.

Измотанный Т. с удовольствием предвкушал продолжительный уик-энд: миссис М. сообщила, что их друзья Л. хотят взять их с собой в Кэмерон-Хайлендс.

Все знали друг друга уже давно. Миссис М., рожденная от отца-британца и матери-тайки, вдова некоего норвежца, была миловидной шестидесятилетней женщиной. Ее дружба с Т. началась в те дни 1945 года, когда он прибыл с армией в Бангкок, а она работала переводчицей в союзных войсках. Он помог ей открыть первый магазин азиатского искусства в здании старого отеля «Ориенталь». Мало-помалу миссис М. стала одним из двух-трех самых известных торговцев антиквариатом в Бангкоке. Не было никакой идиллии — особенно в отношениях с Т., несмотря на то, что многие тщетно старались ее добиться. Они были достаточно близки, чтобы вместе путешествовать, разделять интересы и удовольствия, но оставались лишь добрыми друзьями — наиболее цивилизованный статус.

Т. и миссис М. уже не раз проводили дни в «Лунном коттедже», принадлежавшем Л. в Кэмерон-Хайлендсе. Доктор Л., преподаватель химии из Сингапурского университета, был китайцем, а его жена — американкой. Поженившись в Китае, они жили там до прихода к власти коммунистов в 1949 году, затем бежали в Гонконг и под конец обосновались в Сингапуре, где миссис Л., которая вела процветающую торговлю антиквариатом, естественно познакомилась с миссис М. На старости лет Л. пожелали спрятаться от всякой истории и бо́льшую часть времени коротали в своем кэмерон-хайлендском имении, купленном за гроши, когда цены на недвижимость в центральной части полуострова резко упали благодаря «Эмердженси».

Из «Лунного коттеджа», построенного в приближенно тюдоровском стиле на вершине горы, с которой открывался вид на площадку для гольфа и различные курортные постройки, все же не было видно его близнеца — «Звездного коттеджа», превращенного в санаторий для британских офицеров. По сравнению с другими домиками и виллами Кэмерон-Хайлендса, «Лунный коттедж» был весьма изолирован. По извилистой, частично асфальтированной дороге, поднимавшейся за площадкой для гольфа к вершине, мог проехать только один автомобиль, и она огибала непроходимые джунгли, в которые упирался сад Л. Не считая нескольких едва протоптанных троп, это была единственная дорога, ведущая к подножию холма, и подобная изолированность, несомненно, способствовала снижению цены. Но это еще не все: в ту пору, когда в «Лунном коттедже» располагалась штаб-квартира террористов, в комнатах пытали людей, а в садах совершались короткие расправы. Ходили слухи, что Духи джунглей, разгневанные кровопролитием у порога своих владений, поклялись отомстить. Коммунистические шпионы и агенты ЦРУ распространились повсюду, они водили такси, устраивались прислугой, держали рестораны или парикмахерские. Все об этом знали, как, впрочем, и о том, что в самой чаще джунглей есть маленькие секретные аэропорты и бесчисленные тайники. Неизвестно было, сколько бойцов погибло или пропало без вести в лесу за долгие годы борьбы. С тех пор правительство взяло власть в свои руки и оттеснило последних повстанцев в труднодоступные области у тайской границы, где они вели затравленную жизнь грабителей, а в Кэмерон-Хайлендсе, похоже, вновь воцарился мир.

* * *

— Видите ли, все это лихорадочное возбуждение было вызвано ни чем иным, как наркотиками, которые помогали ему забыть о душевном беспокойстве и житейских конфликтах. Он всегда оставался готовым к любым радикальным переменам, всегда надеялся, что сумеет надеть новую кожу, словно хамелеон без гардероба, и это могло бы объяснить большую часть его биографии — вероятно, этим объясняется его брак… Я говорил, что он познакомился со своей будущей женой через друга, который также ввел его в УСС?..

Поскольку Т. в совершенстве владел французским, его выбрали для сотрудничества с Французскими вооруженными силами в Северной Африке. Его обязанности носили специфический характер, и даже после войны он отказывался об этом говорить. Наконец, когда ему поручили поддержать тайское сопротивление (тогда много других секретных агентов тайно проживали в Бангкоке), Т. пришлось пройти строгую подготовку. Почти три месяца он учился ориентироваться и прокладывать путь в тропическом лесу, отличать съедобные растения от ядовитых, взбираться на отвесные скалы и переплывать реки. Именно поэтому я не думаю, что он мог заблудиться в джунглях… Затем еще были прыжки с парашютом… И тут вдруг стало известно о капитуляции Японии. Почему Таиланд?.. Из-за какого-то военного приказа?.. Из-за Сопротивления?.. Или просто потому, что каждый вынужден подчиняться своей судьбе?.. В Талмуде сказано, что человека ведут по тому пути, который он избрал. Обусловленный детерминизм, если можно так выразиться. Послевоенный Бангкок — вообразите себе всю эту сумятицу, жажду жизни, бесчисленные опасности, ликование и нищету… Город уцелел и даже сохранил свое почти венецианское очарование. Выполняя обязанности старшего офицера УСС, Т. немедленно учредил временное консульство и сразу очутился в эпицентре светской жизни. В ту пору я и познакомился с ним: припоминаю эпизод, который кажется мне теперь мрачным прообразом грядущего…

Он жил в «Ориентале» — тогда уже пришедшем в полный упадок, но все же единственном работающем отеле Бангкока. Вскоре после того, как Т. открыл для себя тайский шелк и решил заняться его распространением по всему миру, на парадном обеде в честь «Ассоциации выпускников американских университетов» он сыграл в скетче роль торговца шелками, загнанного секретными агентами в ловушку — ночной клуб «Золотой банан». Присутствовал весь высший свет Бангкока, за исключением премьер-министра Пибула. Да-да, премьер-министра, несмотря на его сотрудничество с японскими оккупантами, но такое случается сплошь и рядом… И вот около часа, когда бал был в самом разгаре, со стороны реки послышались выстрелы. Государственный переворот!.. Но я не хочу докучать вам историей, которую вы наверняка знаете лучше меня, хотя в данном случае самым ясным было как раз отсутствие ясности…

Словом, переворот затеяла коммунистическая группировка. Вновь разгорелось пламя — последний шанс. Т. встревожился, поскольку в Бангкоке многие его лаосские друзья, связанные с националистическим движением за независимость, оказались в опасности, и прежде всего испугался за своего молодого ассистента, с которым он был близок. Бои, последовавшие за государственным переворотом, длились больше недели, а затем Пибул вернулся к власти. Критический момент. По мнению Т., политика зависела исключительно от личных отношений, он не мог абстрагироваться в своей идеологической схеме и продемонстрировал эту уклончивость на посту советника (правда, неофициального) при посольстве Соединенных Штатов…

Короче говоря, он не входил ни в одну категорию — фантазер, изо всех сил гонявшийся за химерами. Ему даже удавалось настигать их, и это самое удивительное в его судьбе. Во всяком случае, шелк был для него идеальным достижением, а вовсе не бизнесом, поскольку в делах он проявлял благородство. Вопреки мнению большинства, он не был богачом, несмотря на предметы искусства и титул Шелкового короля или даже «американского миллионера», который ему так легкомысленно присвоили. В действительности он тратил почти все жалование, начисляемое в «Шелковой компании», на свои коллекции, хотя К моменту исчезновения Т. его банковский баланс едва превосходил пятьдесят долларов…

Он не мог похвастаться крепким здоровьем, был предрасположен к бронхитам и в предыдущем году перенес две пневмонии. Но особенно он страдал от желчных камней, вызывавших внезапные приступы холецистита — такие болезненные, что Т. на время становился совершенно беспомощным. Об этом не следует забывать. Он вечно откладывал операцию, которая принесла бы ему облегчение, и клялся, что когда-нибудь согласится на нее… Единственная уступка: он никогда не расставался с пилюлями, которые врач велел принимать при первых же симптомах. Т. хранил их в серебряной бонбоньерке, под названием «jungle box». Ему пришлось полностью отказаться от курения, во всяком случае, от курения одной сигареты за другой — его дурной привычки. За исключением этого, Т. прекрасно переносил местный климат и не боялся жары.

* * *

За три дня подстрелив из духовых ружей лишь маленьких птичек да несколько белок, они решили поймать в западню кабана, хотя это строго запрещалось Лесным департаментом. Они простучали стволы деревьев, поискали на коре следы зубов и вскоре обнаружили проход, меченый пометом. Затем, натершись иланг-илангом, чтобы перебить собственный запах, принялись за дело. Когда вырыли яму, утыкали ее дно бамбуковыми остриями, заточенными, как копья, и скрестили наверху несколько легких ветвей, способных выдержать маскировку из листвы. Уходили молча, намереваясь вернуться через два дня, и по возвращении в свои логова принесли жертвы Духам джунглей.

* * *

— Я знала его в ту пору, когда он вместе с мисс К. занимался ремонтом (или, как еще говорили, «возрождением») старого отеля «Ориенталь». Нет, я не дружила ни с ним, ни с ней — просто работала там, как я уже вам сказала. Люди такого сорта мне не по душе, поэтому, выйдя замуж, я ушла с работы. Мне хотелось посвятить себя прежде всего семье, ведь, в конце концов, для этого и создана женщина. А вскоре я родила аж четверых детей — вдумайтесь!.. Я всегда недолюбливала мистера Т., он казался мне высокомерным. Вы говорите, обаяние?.. Возможно, но оно действовало лишь на тех, кто мог быть ему полезен. К тому же он не выносил одиночества, и, наверное, в этом причина его пресловутого «гостеприимства». Что же касается его шелковой карьеры, это лишь потрясающее везение и чистая случайность. Ведь, в сущности, помимо его вкуса (Бог свидетель, это был вовсе не мой вкус — уж слишком вычурный, к тому же я не люблю, когда на первое место ставят «красоту», ведь наша эпоха требует полной социальной вовлеченности, так что не следует переоценивать материальные блага), так вот, помимо его вкуса — якобы хорошего, в нем не было ничего стоящего. Он был слабовольным, разбрасывающимся человеком… Взять хотя бы «Ориенталь»: зачем было вмешиваться в то, в чем ничего не смыслишь? Ведь он совершенно не разбирался в гостиничном деле. Видели бы вы тогдашний «Ориенталь»! Многое изменилось с тех пор, как Чаплин и Моэм останавливались в этом здании, где теперь красовались следы квартировавших войск: сломанные туалеты, порванный мокет, грязные стены да желтые пауки величиной с орех… Создали компанию из шести человек на паевой основе: мистер Т., генерал, тайский принц, известный бангкокский адвокат и американец, во время войны участвовавший в Движении сопротивления. Разумеется, финальная катастрофа не заставила себя ждать. Версия, которую приводит мистер Т., полностью расходится с тем, что писала мисс К.: они обвиняют друг друга, ведь хотя у них было много общих черт, их характеры глубоко различались. Не питая ни малейшей симпатии к мисс К., я должна признать, что она была гораздо последовательнее и благоразумнее, нежели мистер Т. Устремляя романтичный взгляд в прошлое, он отказывался от некоторых приспособлений, чересчур современных на его вкус, хотя без них нельзя было рассчитывать на роскошную клиентуру. Что касается его исчезновения, я Попросту недоумеваю… Об этом толковал весь свет, но разгадку так и не нашли. Я не хочу настаивать, но, поверьте, если вся жизнь состоит из скандалов, конфликтов и двусмысленных ситуаций, это не может быть чистой случайностью. И это неизбежно вызывает неприязнь. У мистера Т. было полно врагов, начиная с соперничающих компаний, которые из-за конкуренции с ним встали перед ужасными трудностями. Мелкие ремесленники, оставшись в стороне, тоже испытывали неудовлетворенность и разочарование. Но все это не имело для мистера Т. такого же большого значения, как любовь к искусству. Вдобавок ко всему, он любил животных больше, чем детей. Представляете?.. К тому же есть вещи… вещи, о которых не подобает говорить христианской матери… Если бы на свете остались только такие люди, как он, семье, морали и обществу пришел бы конец. Я так считаю.

* * *

На вершины лег неверный свет, с тех пор как в 1885 году Уильям Кэмерон обнаружил «дивное плато с заросшими склонами, окруженное со всех сторон горами». Там было прохладно, и благодаря этому климату, в котором должны были расти цветная капуста, морковь и перец, европейские плантаторы и китайские зеленщики стремительно превратили всю местность в великолепный огород, а затем, заботясь о транспортировке своих продуктов, очень быстро принялись за строительство дороги. Вскоре ею стали пользоваться британские чиновники и коммерсанты, восхищенные широкой панорамой курорта, которую, при определенной фантазии, можно было принять за образчик английского загородного пейзажа. Вокруг, конечно, простирались джунгли со змеями и москитами, но ничего не мешало играть в гольф, а гольф, как известно, является символом и синтезом всякой цивилизации. Там оборудовали площадку на восемнадцать лунок и несколько теннисных кортов, понастроили тюдоровских вилл и возвели отель «Старая коптильня Фостера», словно выросший из-под земли на валлийском побережье. Там жили бойскауты, пасторы и патронессы с пианино. Но, как бы то ни было, джунгли всегда напоминали о себе, и когда в английских парках вечерние туманы заволакивали недавно ввезенные хвойные деревья, из-за черных стен, опоясывавших плато, по-прежнему доносились предсмертные крики макак или меланхоличные модуляции гиббонов. Джунгли были исполнены голосов — цикад я попугаев, хищников и обезьян, но, главное, того глубокого дыхания, которое чуешь нутром, шепота мхов и журчания соков, циркулирующих в глубине корней. Порой это дыхание внезапно становилось заметным, когда на рассвете или с наступлением темноты воцарялось краткое затишье перед сменой ночных и дневных животных. То был тайный и страшный голос.

Дорога петляла между заросшими пропастями, что поднимались ярусами к далекому лазурному небу. Она извивалась вдоль утесов, поросших дикими банановыми деревьями и бамбуком, покрытых лапчатой и пальчатой листвой, каемчатыми зонтиками, лианами, нависавшими длинными пологами над шоссе, непроходимыми кустарниками, подвешенными за корни, или балдахинами, которые свертывались багровыми кровоточащими соцветьями. Она змеилась вдоль оловянных рудников на освежеванной земле, вдоль озер, горных рек и большого водопада Лата-Искандар, бурлившего на нефритовых скалах. За Кесемасаном дорога сужалась между выступами джунглей и ложбинами, где соломенные хижины плыли, точно лодочки, под навесами, которые алели латексными огнями, и едко дымились зеленые ветки. Как только небо угасало и смолкали писки грифов, козодои наполняли воздух своими похоронными воплями.

* * *

Хотя он неуклонно учился ориентироваться в тропическом лесу, вскоре это умение стало ему изменять. Во время первого пребывания в «Лунном коттедже», на одной из одиноких прогулок, к которым Т. привык, он споткнулся о гнездо шершней, и те в ярости преследовали его до горной речушки, позволившей оторваться от насекомых. В последующие приезды Т. пытался отыскать Место происшествия и перед отъездом из Бангкока выразил при нескольких свидетелях желание навестить «шершневой уголок».

Бабочка вдруг закрылась, точно книга, и, слегка наклонив голову, Т. увидел, что ее крылья подбиты кремовым шелком, где начертаны неведомые письмена. Легкий шум заставил его обернуться.

* * *

В понедельник 27 марта Т. должен был присутствовать на деловом обеде в Сингапуре, поэтому они выехали из Кэмерон-Хайлендса на рассвете и отправились на юг через Бидор, Куала-Лумпур и Малакку. Остались считанные часы для отдыха.

Измотанный Т. был еще рассеяннее, чем обычно. Приехав 23 марта в аэропорт, он обнаружил, что забыл о налоговом сертификате, необходимом для выезда из Таиланда, а также о вакцинации, требуемой для въезда в Малайзию. Пасхальное путешествие не состоится? Напротив, и это послужит очередной иллюстрацией сказки о Самаркандском садовнике. Снисходительный офицер санитарной службы сделал слабую прививку, а миссис М. подписала налоговое ручательство в пользу Т., тем самым сведя его бессознательную самозащиту к нулю. Мы устремляемся навстречу собственной гибели, безрассудно кружась в Пляске смерти.

Они решили поехать через Пенанг, где еще не бывали, — возможно, это предложение исходило от Т. Переночевав в Джорджтауне, они сели на паром до Баттеруорта, а дальше отправились на такси через Тайпинг, Куала-Кангсар и Ипох. Все очень просто.

Они остановились в отеле «Амбассадор», о чем Т. тотчас пожалел, как только заметил старый, облупленный «Ист-энд-Ориенталь» цвета зубного порошка, тихо покрывавшийся плесенью за пальмами и бомбардами, что наводившими жерла на пролив. Все трое проехались по городу на такси, взятом в аэропорту, но, поскольку Т. неожиданно захотелось подстричься, экскурсию пришлось сократить. Зачем терять в парикмахерской время, и так ограниченное, если в стрижке не было явной необходимости? Миссис М. с трудом подавила свое раздражение. Итак, они очень быстро проехали через «Змеиный храм», старый форт Кедах и христианское кладбище, сплошь заросшее зеленым бархатистым мхом, а затем Т. отправился в парикмахерскую, что казалось ему столь важным. После обеда в индийском ресторане друзья побродили под аркадами своеобразного городка — слегка прогорклой кондитерской среди искусственного мрамора колониальной архитектуры. На следующее утро, решив встретиться с местным розничным торговцем шелками Т., они обнаружили, что магазин закрыт, поскольку была Страстная пятница, а затем выехали из Джорджтауна около одиннадцати часов, чтобы поспеть в «Лунный коттедж» к чаю.

Паспорт лежал во внутреннем кармане куртки и внезапно исчез. Он упал (или был засунут) за сиденье такси. Паспорт утерян или умышленно выброшен, насколько понимала миссис М., Т. подосадовал, но казался удивленным и попросил миссис М. взять его паспорт к себе. Прежде чем положить документ в сумочку, она машинально взглянула на фото, на котором Т. был таким, каким она всегда его видела и каким его мог видеть каждый: человек с заурядной внешностью, без особых, запоминающихся примет, с высоким лбом, покатым и слегка полысевшим, светлыми глазами, впалыми и вместе с тем выпученными, правильным, но не слишком тонким носом и все еще смутной угрозой небольшого двойного подбородка.

* * *

— Рассказать вам, каким он был?.. Худощавый, среднего роста, немного изнеженный, хотя он много занимался спортом. Никто не знал, что творится у него в душе. Наверное, она была столь же противоречива, как и его осанка: энергичная, но при этом дефектная. Главное — не задавайте вопросов, если не уверены, что вам ответят.

* * *

Первый эпизод. Перед отъездом из Джорджтауна шофер останавливается перед каким-то зданием, быстро входит туда и возвращается через пару секунд с мужчиной, которого представляет как нового шофера. Второй эпизод. По прибытии в Тапах, местечко, за которым дорога резко поднимается к Хайлендсу, шофер ссылается на проблемы с карбюратором и заявляет, что машина не сможет преодолеть подъем и путешественникам придется взять другое такси. В том, что им предлагают, уже сидят двое китайцев, и миссис М. возражает, что они договаривались о приватном автомобиле. Они спорят, наконец водитель вынужден покориться, и двое китайцев выходят из такси, в котором Т. и миссис М. продолжают поездку. Говорили, что, не обладая необходимой лицензией, первый шофер просто уступил место коллеге. Говорили, что шоферы Пенанга и Куала-Лумпура, щадя собственные машины, пересаживают своих пассажиров в другие такси, стоящие в Тапахе. Говорили, что это была попытка похищения. За четверть часа до прибытия Т. и миссис М. пара слуг, прикрепленных к «Лунному коттеджу», встретили профессора Л., приехавшего на машине из Сингапура. Задержавшись по делам, миссис Л. прибыла лишь к восьми часам. Все легли очень рано.

* * *

— Вы, разумеется, знаете, что организация, называвшаяся во время войны УСС, позднее преобразовалась в ЦРУ. И, возможно, вам также известно, что за пару лет до дела «Пасха-67» Т. исчез на две недели и, проживая в Непале, предпринял одиночную экскурсию на склоны Гималаев. Он вернулся как ни в чем не бывало и не представил никаких объяснений. Возможно, об этом эпизоде не следует забывать.

* * *

— …Но главное — не верьте слепо всему, что говорят. То, что вам рассказали вчера, лишено смысла. Официальные службы ЦРУ несколько раз категорически опровергали какое-либо сотрудничество с Т. Что же касается подпольной деятельности этой организации, о ней уже стало известно большинству, однако невозможно установить хотя бы малейшую связь с Т. Понятно?.. И выбросите из головы эту историю о двойных деньгах, а также уясните, что ни одно из многочисленных расследований не позволило заключить, будто бы Т. работал на коммунистов или мог сбежать в Камбоджу. Мнимое исчезновение в Гималаях?.. В действительности, это была экскурсия нескольких человек в сопровождении множества местных носильщиков, и они вернулись всего на несколько дней позже. Теперь вы понимаете?.. Плохо обладать слишком богатым воображением. Дело 1967 года вызвало неуместный шум, тогда как все объясняется теорией простого совпадения. К тому же, выйдя из магазина и направляясь в аэропорт, Т. попрощался лишь с теми, кто находился поблизости, и как бы между делом.

* * *

— Мы заблудились, — сказал профессор Л., подвернув о корень лодыжку. И зачем он только упомянул, что обнаружил тропинку, спускающуюся через джунгли к площадке для гольфа? Зная Т., профессор должен был догадаться, что тот не успокоится, пока не обследует новую дорогу. Оба собирались встретиться с женщинами около одиннадцати часов в клубе, но теперь окончательно заплутали в непролазных зарослях.

— Мы заблудились лишь на время, — поправил Т.

Попугай расхохотался, макака что-то тревожно выкрикнула, ветви хрустнули, словно стариковские пальцы, а невдалеке булькнула негромко вода. Т. прислушался, и мужчины двинулись к тому месту, откуда доносился звук. Серебристая лента с темными окислившимися пятнами теней ниспадала каскадом на гальку, откуда разбегались саламандры, и заливала густую траву, которую стрекозы украшали, словно для бала. Пьющая шпорцевая кукушка приподняла голову и не спеша взлетела, при этом ее оперение подернулось металлической зеленью. Профессор Л. побледнел, но приключение, казалось, приободрило Т. Следуя вдоль ручья, можно было дойти до реки, если, конечно, он не впадал в какое-нибудь затерянное озеро, но даже в этом случае оставалась возможность ориентироваться по небу… Если только его не заслонят заросли… Оба отправились в путь, раздвигая папоротники, переступая поваленные деревья и торчащие корни. У профессора страшно болела вывихнутая нога, он хромал, и вдруг, будто неожиданная смена декораций, перед ними выросли стены гольф-клуба. Друзья опоздали всего на добрый час, и мгновенное облегчение было похоже на взрыв, мощное извержение. Они оглушительно рассмеялись. Во второй половине дня говорили исключительно о розах, амариллисах да бугенвилиях. Казалось, все жили только садом. После ужина сразу потушили лампы — из-за москитов. Вечер был прохладным, в окна доносились клики козодоев, и все ушли спать очень рано, как и накануне.

* * *

Каждый год Л. проводили пасху в «Лунном коттедже». Ни едва зацветших ветвей, ни колоколов, ни вешнего солнца — недреманная природа не ведала здесь о прелестях пробуждения. Люди, птицы и кокосовые пальмы знали только нескончаемое лето, и время от времени их трепали да затапливали муссоны. Желая отметить переходный обряд, Л. каждый год посещали пасхальную службу в маленькой англиканской церкви Танах-Раты и устраивали невероятный обед по случаю Воскресения. Однако в тот год миссис Л. решила удивить гостей пикником на вершине холма, откуда открывалась величественная панорама. Холм находился недалеко от коттеджа, на военной территории, открытой для штатских.

Т. обрадовался, как дитя. Он умел восторгаться мелочами, и хотя больше любил природу в деталях, нежели в крупных обобщениях, прекрасный пейзаж, разумеется, был далеко не мелочью. Т. ценил любую неожиданную фантазию, и ему показалось, что идея пикника продиктована дружбой и желанием доставить удовольствие. Ему захотелось размяться, поэтому он решил спуститься пешком к Танах-Рате, пока остальные доберутся на машине, и вышел пораньше, чтобы вовремя встретиться с ними у подножия холма. Не считая сна, то был единственный раз, когда друзья не видели его почти четверть часа.

Решив поберечь до Танах-Раты свой темно-синий шелковый костюм, Т. не сходил с дороги, петлявшей в зарослях. Он шагал под пение птиц. Сам не зная почему, Т. вспомнил голову Будды, стоявшую на лакированном шкафчике в гостиной, скульптуру из песчаника XIII века в беспримесном стиле «у-тонг» — один из самых любимых предметов своей коллекции. Теперь лицо висело прямо у него перед глазами, словно опережая его шаги. Прямые брови, губы, растянутые в невыразимой улыбке, густые локоны, увенчанные пламенем, и полузакрытые глаза излучали утешение, а также тайну, которую они отказывались раскрыть. Т. чувствовал какое-то блаженство. Он резко остановился, словно упершись в стену. Кто-то свистнул.

* * *

После богослужения, на котором все ужасно скучали, они купили газет и вернулись в коттедж за корзиной для пикника.

— А нельзя ли устроить пикник в саду? — предложил Т. Там, конечно, было удобнее, чем в намеченном месте, и, вероятно, также прелестно…

— Не обижайте нас — ведь мы выбрали эту панораму специально для вас! — резко возразила миссис Л.

Т. пришлось подчиниться мнению большинства, и он нехотя сел в машину. «Ему что-то не понравилось», — подумала миссис Л. «Только бы его не подвел желчный пузырь», — мысленно произнес профессор Л. «Как жаль, что он растерял весь свой утренний восторг», — посетовала миссис М.

Довольно сносная дорога вела к плато, возвышавшемуся над джунглями в тени пальм и казуарин. Оттуда открывался вид на утесы и гребни, их изумрудный цвет переходил в бирюзовый оттенок, затем в аквамариновый и, наконец, растворялся в беспрестанно сверкающем хрустале. Все восхищенно вскрикнули — все, за исключением Т., который, ничего не замечая, торопливо накрывал на стол.

Малайские слуги приготовили бесхитростную, но утонченную еду: пепесау, жареную курицу с таху горенгом и самбалом, а также рис с манго и бананы фри. Профессор попенял, что сейчас не сезон для дуриана, м дамы вскрикнули в отвращении. Т. почти ничего не ел, казался нервным и раздраженным той радостной медлительностью, с которой остальные смаковали блюда. Как только закончилась трапеза, Т. поспешно собрал остатки в корзину, отказавшись от виски под тем предлогом, что не пьет в первой половине дня. Они покинули плато в два, и, сверившись с часами тридцать минут спустя, по возвращении в коттедж, профессор удивился, что вся компания так быстро вернулась. Чета Л. и миссис М. предложили хорошенько отдохнуть после обеда. Согласившись с ними, Т. все же решил остаться в гостиной покурить. Там-то они и видели его в последний раз.

* * *

— Я работаю механиком на тапахской станции техобслуживания. Вы должны были там проезжать. Я хорошо помню Пасху, ведь я христианин и считаю грехом работать в этот день. Где-то в половине четвертого пополудни я увидел, как пять машин с таиландскими номерами начали подъем к Кэмерон-Хайлендсу. Там было два «фольксвагена», микроавтобус «фольксваген», «шевроле» и каштановая «кортина» с белой крышей. Примерно в полшестого все пять, возвращаясь с холмов, снова промчались мимо гаража. Они ехали довольно быстро, я хорошо видел. Уж меня-то не проведешь!.. Полиция не поверила мне. Они утверждают, что ни одна из этих машин не въехала в Малайзию, но ведь номера можно перебить, не так ли?.. Еще говорят, что изуродованный и обезображенный труп, найденный в парке Куала-Лумпура в мае, не труп мистера Т… Но почем знать, если он изуродован?..

Мне-то, по большому счету, плевать, но я видел то, что видел…

* * *

— Мы с мужем очень любили Т., с которым познакомились через миссис М. — вначале одного из моих деловых партнеров. Т. тоже сначала был моим клиентом. Оба вскоре стали нашими друзьями. Все мы увлекались азиатскими древностями, к тому же у стариков дружба не имеет последствий, мы не смущаемся и хорошо понимаем друг друга…

Все начиналось слаженно и беззаботно. Пасхальное Утро и сообщение о пикнике, похоже, восхитили Т., но потом вдруг его настроение изменилось без видимой причины. И хотя ни миссис М., ни мой муж не придали вначале большого значения этой его внезапной нервозности, признаюсь, она не ускользнула ни от кого из нас. Лично я была разочарована, и это желание испортить под конец нашу загородную прогулку казалось нелюбезным. Я списала озноб Т., убиравшего объедки, на злоупотребление никотином…

Мы с мужем занимаем большую комнату в передней части дома: ее окна, которые мы обычно оставляем открытыми, выходят на тропинку, ведущую к небольшой дороге с холма. Миссис М. поселилась в смежной комнате, а Т. — в задней части дома. Мы не знаем, провел ли Т. всю сиесту пасхальную субботы в своей комнате, но допускаем это. Честно говоря, он вполне мог бы выйти незамеченным. Но вернемся к пасхальному воскресенью… Мне трудно говорить об этом спокойно… Но я очень хорошо помню, как мы решили отдохнуть после обеда. Мужа все еще беспокоила вывихнутая нога, он принял легкое болеутоляющее и вскоре заснул. Мы оставили Т. в гостиной, он стоял рядом с креслом, с сигаретой в руке. Т. сказал, что тоже пойдет отдохнуть. Едва улегшись, я услышала, как на веранде кто-то подвинул шезлонг. В начале четвертого — возможно, в пять минут четвертого — я услыхала шаги на гравиевой тропинке, ведущей к дороге, и подумала, что, вероятно, Т. захотел еще немного прогуляться. Но это было уже сквозь сон.

* * *

— Помнится, в тот день на Т. был исчерна-синий шелковый костюм. Мы с четой Л. оставили Т. в гостиной: ему захотелось покурить перед сиестой. Я не заметила чего-либо необычного, за исключением того, что его настроение резко изменилось, после того как мы встретились у подножия холма. Я проспала до четырех, а потом начала собирать вещи, ведь мы уезжали на следующий день рано утром. Около половины пятого я спустилась — профессор читал в гостиной. Мы обменялись парой слов. Т. оставил сигареты и зажигалку на круглом столике веранды, а из кармана его куртки, висевшей на спинке стула, торчал футляр с пилюлями, с которым он никогда не расставался. Отсюда мы заключили, что он не мог уйти далеко, и я поднялась в свою комнату приготовиться к чаепитию. Когда снова спустилась, миссис Л. вернулась из сада, где нарвала роз, чтобы повезти их завтра в Сингапур. Упаковав цветы, мы выпили чая и стали ждать появления Т. с минуты на минуту. Признаюсь, с наступлением вечера, когда лощину заволакивает туман, мы немного занервничали. Впрочем, не слишком…

* * *

— Я повар из «Лютеранской миссии», что на холме как раз напротив «Лунного коттеджа». В пасхальное воскресенье, незадолго до четырех часов, сидя в кухне, я увидел в окно мужчину, похожего на Т., который спустился с холма, взглянул на наш сад и снова стал подниматься к коттеджу. Он был в синем — цвета смерти. Нет, больше я его не видел.

* * *

— Я уже десять лет служу боем в «Общине заморской миссии». На Пасху, около четырех, я заметил с веранды европейца в белой рубашке и синих брюках. Он остановился на небольшом лесистом плато напротив миссии и неподвижно простоял там с полчаса, а затем исчез… Словно испарился… Я хорошо знаю это место, там есть тропа, которая разветвляется через пару метров: одна дорожка по кругу возвращается к исходной точке, а другая углубляется в чащу джунглей. Но я помню, что тот мужчина попросту исчез.

* * *

Уже стемнело и, как всегда по вечерам, стало очень холодно. Все трое надели шерстяную одежду и молчали, Юредка поглядывая на часы. Бледная, косматая морда тревоги в манере Кубина мелькала между шторами. Когда слуга спросил, накрывать ли на стол, ему велели еще Немного подождать. Все знали о пристрастии Т. к одиноким прогулкам, но почему, в конце концов, он оставил сигареты и, главное, коробку с пилюлями?

— Наверно, спустился в гольф-клуб, — сказал профессор, — съезжу за ним.

Обе женщины остались ждать в коттедже. Тишину нарушали только вялый шорох лепестков, опадавших с букета, скрип жука-точильщика, сверлившего стены, да крики козодоев на холме. Женщины старались не смотреть друг на друга и подняли глаза, лишь услыхав, как подъехала машина.

— Нет, в клубе его сегодня не видели, и я не встретил его по дороге.

Позвонили всем: в «Смоукхаус-Инн», где остановились несколько бангкокских друзей и где проводил праздники личный врач Т., затем агенту по аренде — соседу, прекрасно знавшему эти края, и, наконец, в полицейский участок Танах-Раты. Теперь тревога водворилась надолго — развалилась и ссутулилась, бархатистая, смеющаяся исподтишка и омерзительно смердящая. Накануне кто-то заблудился в джунглях. Когда-то давно Т. едва спасся от шершней. Ночью лес становился еще опаснее, чем днем, — царством мрака и пропастей, где термометр порой опускался до нуля. А Т. не взял с собой даже куртку.

* * *

Осмотрев яму перед наступлением темноты, они пришли в ужас и стали вглядываться, прижимая ладонь ко рту, а потом зашушукались все вместе, как только заметили кабана. Прижимаясь друг к другу, они покачивались, точно волна, колеблемая противоположными потоками. Наконец, решили поднять кабана, а затем поскорее все опять закрыли и замели следы — жаль было терять такую добычу. Правда, некоторые опровергают эту историю.

* * *

Когда профессор вернулся из полицейского участка, пришел агент по аренде, голландец, в сопровождении британского майора, что случайно здесь оказался и привел своего пса — одышливого кокер-спаниеля, который, по его словам, в молодости охотился на куропаток в Суррее. Поскольку никто не сумел предложить чего-то лучшего, решили отправиться на поиски в шершневой уголок, похоже, особенно притягивавший Т. По общему мнению, он стал жертвой несчастного случая.

Агент по аренде и майор двинулись в путь, окликая Т. в зарослях и ветвях, которые они обшаривали лучами электрических фонариков. Джунгли дышали в ответ, да изредка в листве крались двойные фосфоресцирующие точки. Иногда, погрузившись в бархатный полумрак, мужчины останавливались, опасаясь когтей или зубов, капкана или оврага, не отваживаясь больше ни звать, ни светить. Тогда единственный проводник — спаниель — шел по нюху, постанывая от страха, встревоженный незнакомым запахом помета мускусных крыс, испарениями невидимой падали или зловонным дыханием орхидей и плотоядных растений. Крики и вопли ночных хищных птиц раздавались в темноте ветвей, а затем внезапно стихали, еще больше усиливая тишину. Мужчины и пес чуть не сбились с пути, когда тропа стала едва различимой и готовой совсем исчезнуть. Они вернулись около двух часов ночи, разбитые и продрогшие, так и не обнаружив никаких следов.

Полиция начала поиски уже на рассвете. Ей помогали больше сотни добровольцев — британских солдат из санатория в Кэмерон-Хайлендсе и курортников. Они прочесывали запутанную шевелюру, не в силах ее распутать, двигались вдоль оврагов с липкими от мха склонами и горных потоков, с ревом кативших свои воды под покровом древовидных папоротников.

В тот же день обо всем сообщили в Бангкок, и компания Т. сама обратилась к генералу Б. и полковнику У. — оба хорошо знали его по службе в УСС. Они организовали Поиски на вертолете, однако невозможно было проникнуть взглядом сквозь тройной балдахин малайского леса, а генерал Б. заявил репортерам, что нет никаких оснований утверждать, будто бы Т. действительно отправился в джунгли. Все уже начали терять надежду. Каждому, кто способен предоставить информацию, обещали вознаграждение от 10 до 25 тысяч долларов. Опрошенный персонал, возможно, говорил правду.

* * *

В кармане еще лежала записка, переданная в парикмахерской, а в ушах по-прежнему стоял свист, услышанный на дорожке. Его удивили бдительность, сама тропа, неожиданный возврат пламени и то, что, возможно, было бумерангом. Совсем рядом скрипнула ветка… Тогда он понял, что все не так, как ему пытались представить, и что тропинки пересекаются. Он почувствовал полное спокойствие, почти облегчение. Значит, вот так… Ну да ладно, какая разница, здесь или где-нибудь еще? Здесь даже лучше — удобное, благородное место. Он поднял глаза к огромному своду, откуда спускались дланевидные занавеси, гобелены с вырезами в виде рачьих хвостов, пологи из перьев, опахала пальм, волнующиеся драпировки, истекающие соками: целый мир, спокойно пожирающий, весь омытый изумрудным светом — сверкающе-изумрудным, в общем, изумрудным.

* * *

Благодаря известности, необыкновенному прошлому Т. (по крайней мере, обнародованным фактам) и тому, что его брат был секретарем Военно-воздушных сил при администрации Эйзенхауэра, исчезновение Т. получило непривычную огласку и мировой резонанс. Очередные неудачи обескураживали, а мнения уже разделились. Полковник Н., глава СЕАТО и большой эксперт по малайским лесам, утверждал, что Т. чисто логически не может находиться в джунглях, иначе бы его уже давно обнаружили. Как советник по контактам с аборигенами, Н. категорически настаивал на безобидном характере местных племен. От них не укроется ничего в джунглях, и они бы непременно воспользовались своими сведениями, связавшись с властями. Так практически опровергнутая гипотеза несчастного случая уступила место теории заговора.

Раздавались голоса противников Н. Сколь бы добросовестно ни велись поиски, они все же не могут претендовать на непогрешимость. Несмотря на огромные трудности, связанные с топографическими условиями и ограниченным числом лиц, действительно обученных такого рода деятельности, она была намного тщательнее, чем в случае менее известного человека. Впрочем, пресса многое идеализировала, а, с другой стороны, полиция не хотела публично признавать свое поражение. При этом один комиссар согласился, что целый полк разведчиков должен прочесывать джунгли больше месяца, прежде чем можно будет безапелляционно утверждать, что мистера Т. там нет, — особенно, если вспомнить, что уже к концу первой недели поиски стали всего лишь эпизодическими. Кроме того, забыли привезти ищеек из ипохского питомника, и, помимо старого спаниеля, к делу привлекли только одну английскую гончую, которая была еще старее и совсем не приспособлена к местным условиям. На самом деле, эту пышную природу, что вмиг поглощала и погребала любые следы, невозможно было по-настоящему разведать. Не обнаружив ни смятых растений, ни сломанных веточек, ни малейших следов насилия, поисковики забыли о леопарде, притаившемся на дереве, который неожиданно бросается на жертву, а затем утаскивает ее на верхушку, где в прихотливом кружеве лиан потом болтаются одни скелеты. Ну а пещеры, зияющие на склонах пропастей, были сущими вратами Преисподней, откуда нет возврата.

К тому времени прорицатели, гадалки, бомохи, буддайские аскеты, колдуны и шарлатаны высказывали противоречивые, однако непререкаемые суждения о том, где находится Т. Одни помещали его в Камбодже и даже в Китае, куда его якобы увезли коммунистические шпионы. Либо с его же согласия, либо без малейшего участия с его стороны — на выбор. Другие говорили о похищении, неудавшемся из-за внезапной кончины жертвы, чем объясняется, что никто не потребовал выкупа. В области действовала хорошо организованная банда, богатство Т. Чрезвычайно переоценивалось, а накануне его отъезда в светской хронике «Бангкок Уорлд» появилась краткая заметка о его пребывании в Хайлендсе. Кое-кто обвинял ЦРУ в увозе Т. на один из аэропортов, спрятанных в глубине джунглей. Нет, говорил монах К., Т. увезли не на самолете, а на корабле, и его исчезновение тесно связано с войной во Вьетнаме. Можно ожидать его возвращения после прекращения военных действий. Но когда они прекратятся?.. — С октября по ноябрь, в зависимости от решений и действий Т.

Воскурялся фимиам, раскачивались маятники, вызывались духи умерших, и какие-то подозрительные личности звонили чете Л. Их старость была омрачена.

Дней через десять полиция и армия прекратили поиски ввиду их явной бессмысленности.

* * *

— …Эти исчезновения изумляют нас, поскольку мы пока не знаем их законов. Вы разве никогда не слышали о «Марии Целесте»?.. Один из самых известных случаев… Надо ли напоминать вам о четырех исчезнувших из «Эппл-ярд колледжа» в Мельбурне, которые во время пикника в Хэнгинг-Рок 14 февраля 1900 года бесследно улетучились, и лишь одну из них нашли — пораженную амнезией и неспособную хоть что-либо сообщить?.. И кто может сказать, что сталось с миссис Райсер?.. Эта шестидесятивосьмилетняя американка, пассажирка яхты «Янки», которая каждый год путешествовала вокруг света, очевидно, распалась на атомы в апреле 1964 года на острове Флореана Галапагосской группы — на тропинке, ведущей от Почтамтской бухты к маленькой ферме, то есть во время безопасной двухчасовой прогулки…

Миссис Райсер так и не нашли — ни живой, ни мертвой. Подобно Т. и многим другим… Сами выбирайте между птицей Рух, инопланетянами, пустотой, всасывающей, подобно Бермудскому треугольнику, или любой другой возможностью, которую принято называть «фантастической». Вы не знаете о городах, провалившихся сквозь землю, потерянных крепостях и реках-призраках, порой завладевающих людьми?.. В таком случае вам еще многое предстоит узнать.

* * *

Обустройство новых магазинов вымотало его. Теперь его нервы были на пределе, и ему хотелось только одного — спать без просыпу… Ему казалось, что пикник никогда не закончится, его раздражала радость, вызванная столь банальным событием, но теперь он жалел, что завершил трапезу в неуместной спешке. Наконец-то отдых… Он передвинул на тенистую веранду шезлонг, обожженный солнцем на террасе, и ножки неприятно заскребли по плитке. Бамбук был еще горяч, и Т. положил на спинку пару подушек, не сразу отыскав идеальный угол. Затем он растянулся и стал блуждать взглядом по дальней части сада, где начинались джунгли.

Переливающийся объект, привлекший его внимание, был размером с ладонь, и черные полумесяцы казались висящими в воздухе. Казалось, предмет шевелится, хотя он был неподвижен, и, решив разобраться, в чем дело, Т. встал, ибо любопытство превозмогло усталость. Бабочка вспорхнула и опустилась на папоротник возле опушки. Т. приблизился. Теперь он четко видел изумрудные крылья, заостренные двумя полосками, напоминавшими контурные перья райской птицы, полупрозрачную диадему усиков, огромные глаза, массивный торакс, полный сил и покрытый шерсткой, беспрестанно отливавшей кремовыми либо серебристыми оттенками. Экземпляр принадлежал к семейству павлиноглазок, но мистер Т. никогда раньше не встречал его и не знал его названия. Т. особенно заворожил узор на крыльях. Бабочка улетела в джунгли, и Т. осторожно Последовал за ней. Его усталость, по-видимому, рассеялась, застыла, приостановилась, замаскировалась и спряталась, предательски оставленная про запас для некой переливчатой игры.

Теперь бабочка вела Т. за собой, потихоньку увлекая в заросли, казавшиеся ему совершенно чужими и вместе с тем хорошо знакомыми, в новые лабиринты, чье вероломство он предчувствовал, к растительным сооружениям, которые, хоть они и находятся еще недалеко от опушки, можно увидеть раз десять, но так ничего и не обнаружить, поскольку возникает чувство, будто они уже обследованы. Равномерный, рассеянный зеленый пар затоплял полумрак, и, несмотря даже на свою привычку к джунглям, Т. не замечал бега времени. Ему ни разу не пришло в голову посмотреть на часы.

Бабочка села на дикое банановое дерево и ждала приближения Т. Глазки на крыльях пристально следили за ним, и под их взглядом он вдруг почувствовал возвращение старого недуга, вскипающее пробуждение боли с правой стороны, пелену, что опускается перед глазами, и паралич всего организма. Он согнулся вдвое и упал на землю, а огненный меч пронзил его бок. Т. повернулся набок и покатился, подскакивая на корнях и буграх, докатился до склонов, которые мох покрывал слизистым жиром, липким, влажным бархатом, и покатился дальше…

* * *

— Вы слышали о нем много хорошего, но мне он совершенно не нравился. Это был самый подозрительный тип, которого мне доводилось встречать. Вам рассказывали историю о пяти белых головах?.. То были головы Бодхисаттвы эпохи Шривиджайя, из очень мелкозернистого лиеса — великолепные творения, приобретенные Т., причем он даже не счел нужным сообщить о своей находке в Департамент изящных искусств. Одно из самых запутанных дел, имевшее кучу последствий. Вы можете прочитать об этом в газетах за 1962 год, в частности, в колонках чикагской «Дейли Ньюс»…

Т., не колеблясь, объявил себя жертвой заговоров — заговора искусствоведов, заговора конкурирующих торговцев, политического заговора… Впрочем, вполне возможно, что он был прав и против него действительно велись происки. Но он замалчивал их, если вы понимаете, о чем я… Как и многих других, меня спрашивали, не был ли он двойным агентом, работавшим на ЦРУ и на коммунистов под ширмой своего бизнеса. Этого мнения придерживалась лондонская «Обсервер»… В таком случае, политическое похищение?.. Поскольку Т. все еще был шпионом?.. Или потому, что его бывшие коллеги решили использовать его вновь?.. Или потому, что, представляя опасность, он должен был исчезнуть?.. Или потому, что он считался обладателем особой информации?.. Или, возможно, он сам решил поучаствовать в каком-то проекте огромной важности?.. Может статься, разгадок здесь несколько… Кто знает, не живет ли он в каком-нибудь другом месте?.. Говорят, его встречали в Гонконге, кто-то видел его на Таити, а еще один человек категорически утверждает, что столкнулся с ним в Маниле… Поди разберись… Куча гипотез, но ни одного доказательства.

* * *

— Будь жив Моэм, какую бы новеллу он об этом написал! — воскликнул доктор У., машинально раздавив одного из бесчисленных москитов, гудевших над садом и Клонг-Маха-Наг. Увлеченно выбирая сигару, С., очевидно, сперва не расслышал. Он тоже давно знал Т. и после его исчезновения занял пост директора компании. На другом берегу клонга смутно виднелись в темноте тусклые желтые огоньки и деревянные жилища за пальмовыми садиками.

— Пойдемте к остальным, — наконец сказал С. и закрыл портсигар, так ничего и не выбрав.

Они встали нехотя и немного постояли на ступенях террасы. Теплый свет люстр, лившийся из гостиной, становился бледно-лимонным, касаясь листвы в саду, и окрашивал их фальшивым оперным оттенком, а затем Угасал на фигурках синего семейства, симметрично расставленных по аллее. За три месяца после исчезновения Т. в его доме, на первый взгляд, ничего не изменилось. Прислуга ежедневно ждала возвращения хозяина, собаки валялись у порога, и лай Кокки прорывал тишину. В тот вечер сестра Т. и его старший брат, которые, проведя пару недель в Малайзии и Бангкоке, собирались обратно в Соединенные Штаты, пригласили на ужин близких друзей пропавшего без вести. Вопреки прогнозам, вечер выдался отнюдь не печальным. Гости шутили, болтали и смеялись, словно хозяин дома должен подойти с минуты на минуту. В столовой, где гераниевый шелк гармонировал с апофеозом старого тикового дерева, за позолоченным деревянным столом сумели разместиться лишь восьмеро, но даже мельчайшие рельефы консолей были обласканы искорками веселья. Ужин начался с весьма пикантного консоме из птицы, продолжился салатом из ананасов с травами и говяжьим карри с кокосовым пюре, за которым последовали паровой рис в маленьких пиалах и цыпленок, жареный в листе пандана, а затем подали фрукты, вырезанные в виде цветов, согласно вековой галантной традиции страны, где все затейливо и вычурно искажено в угоду человеческой изобретательности и барочному вкусу.

Когда настало время ликеров, расслабленные гости разбрелись по дому с рюмками в руках, ненадолго собираясь группками по двое-трое.

Усевшись на скамейку цвета фуксии между бирманскими божествами в гостиной, сестра Т. погрузилась в молчание — округлое и словно завернутое в себя, как цветок хлопчатника. Она больше никогда не увидит брата и не узнает, что с ним случилось. Любые поиски обречены на провал и, возможно, чреваты новыми опасностями… Она подняла взгляд на крупное насекомое — какую-то стрекозу, что упорно билась в потолок, шурша, точно сухая шкурка.

С. догнал доктора У., который сквозь очки для близорукости рассматривал сцены из Вессантара-джатаки — восемь старинных картин на шелке, изображающих историю принца, что, подвергшись многочисленным испытаниям, наконец достиг совершенства, отказавшись от всех материальных благ. Другие легенды вырастали из этой, словно ветви дерева или ветки коралла. Согласно поверью, художнику, который попытается воссоздать такую же серию, угрожает безумие. Другие уверяли, что даже завершение одной полной серии неизбежно приведет к гибели, из-за чего последнему изображению цикла часто не хватает какого-нибудь элемента. То в храме недостает колонн, то вместо забытого сада видна лишь основа из шелка-сырца, то слуга останется без лица и рук.

— Он был джентльменом, — сказал С., продолжая вслух собственную мысль, — а джентльмены никогда не сводят счеты с жизнью в гостях у радушных хозяев.

У. самозабвенно изучал картину, на которой Вессантара дарил своего белого слона. Принц в высокой тиаре слегка наклонялся вперед, а слон наполовину отворачивался с усталым видом. Целиком виднелась его морщинистая морда, похожая на горный склон, но с чисто цветочной симметрией: уши со ступенчатыми складками, наподобие длинных лепестков, и хобот — гибкий стебель, прочнее скального отрога. На сморщенной щеке, в бледно-гагатовом глазу — смех страдания и в то же время радости. Все лицо было твердое, как сухая гора, и нежное, как венчик плюмерии.

— Слоны — странные животные, — сказал доктор У. и затем после паузы добавил: — Возвращаясь к Т., я тоже не думаю, что он свел счеты с жизнью… Но, быть может, подобно слонам, он отыскал в джунглях потайное место, чтобы там умереть.