Мария на тахте тяжело поднимает ноги и упирается ими в белую стену гостиной.

— Опять отекают, — говорит она.

— Где Иофанел? — спрашиваю я.

— Переодевается, — сообщает мне Нит-Гайяг. — С моим ангельским облачением было меньше хлопот.

— Ты не видела гастрогель?! — кричит Марии из прихожей Карел. — И синие носки не могу найти.

— Постою минуту, и ноги у меня как бревна.

Карел в раздражении останавливается в дверях. Антипатия партнеров, по сути, невинна, ибо неизбежна. После двадцати семи лет совместного существования достаточно спутать какую-нибудь дату или разлить молоко из пакета — и вся накопившаяся ненависть мгновенно выплескивается наружу с поразительной силой.

— Ты слышишь меня? Я ищу синие носки и гастрогель.

— Гастрогель в буфете. Где панировочные сухари. А может, под телевизором. Носки, как всегда, в бельевой корзине.

Карел качает головой и начинает рыться в корзине.

— Непарные, — бормочет он под нос. — Обычная история.

Он вытаскивает несколько носков различного цвета и показывает их супруге.

— Если ты их сложишь попарно, я вывешу флаг!

— Вот так всегда, — говорю я Илмут. — Этому человеку остается жить два часа — а он сетует, что у него непарные носки.

— Филип не показывался у нас уже две недели, — горестно говорит Мария.

Ваши дети - не ваши дети. Они суть сыновья и дочери жажды Жизни по себе самой. Они проходят сквозь вас, но не выходят из вас, и хоть они с вами, вам они не принадлежат. Было бы возможно, я процитировал бы Марии целую книжку, но мне остается лишь беспомощно на все смотреть.

— Я позвоню ему, — предлагает, чуть помедлив, Карел.

— Никому не звони, — вздохнув, отвечает Мария.

Она разочарована в жизни. Окончательно и бесповоротно... Ее теперешним разочарованием отмечено даже будущее. Любые неожиданности — солнечное утро, цифровой фотоаппарат, который ко дню рождения подарил ей Карел, корзинку свежих персиков — Мария воспринимает с предвзятым скепсисом. Кто в таком настроении будет снимать? И что снимать? Кто в таком настроении будет консервировать персики? И зачем?

— Что у нас на ужин? — спрашивает Карел наступательно.

Мария молчит.

— Если не птички, то что?

— Я заказала по телефону пиццу.

— О Боже!

— Ты что, против пиццы?

— Да нет. Я съем что угодно.

— Ну, я иду, — сообщает нам Нит-Гайяг.

Илмут, сжав кулаки, желает ему удачи.

— Господи, такого старого разносчика пиццы я еще никогда не встречала! — восклицает Мария, увидев Нит-Гайяга за дверью.

— Возможно. Однако в моем возрасте человек зарабатывает как может...

Мария открывает коробку, осматривает ее содержимое и пробует.

— Вкусная! — говорит она с удивлением.

Нит-Гайяг по-старинному отвешивает низкий поклон.

— Хорошая пицца в семье пригодится. Еда сближает.

Мария вопросительно поднимает на него глаза.

Воздух колышется: это возвращается Иофанел — он уже в костюме, с огромными золотыми крыльями. Илмут, конечно, очарована. Я приветствую его взглядом.

— Этих двоих даже бефстроганов не сблизит, — кисло замечает Иофанел.

Нит-Гайяг вынимает из сумки бутылку вина.

— Я вино не заказывала, — возражает Мария. — Это ошибка.

— Подарок фирмы, — объясняет Нит-Гайяг. — Шеф велел передать.

— Это было сто лет назад, — цедит сквозь зубы Иофанел.

У Марии по-прежнему недоверчивый вид.

— Проведение промоакции, — подмигивает Нит-Гайяг Иофанелу.

Мария снова отламывает кусочек пиццы.

— Вы что кладете в нее? Орегано? Там есть орегано?

Она заставляет Карела попробовать.

— Этого я, ей-богу, не знаю.

— У вас такой вид, словно вы пиццу никогда не ели.

— Представьте себе, вы правы.

Мария удивленно хлопает ресницами. Тридцать лет назад это выглядело весьма симпатичным, а сейчас вызывает у Карела одно уныние.

— И не вздумайте убеждать меня, что вы никогда не ели пиццу!

— В самом деле никогда.

— Вам не нравится пицца?

— Если говорить откровенно, я просто не знаю.

У Илмут испуганный вид.

— Не волнуйся, Илмут, — успокаиваю я ее. — У него хорошо получается. Смотри.

— Даже не верится! — восклицает Мария. — Это надо исправить. Прошу с нами за стол!

Карел красноречивыми жестами дает ей понять, что он против, но Мария не обращает на него никакого внимания.

— Спасибо за приглашение, но я в самом деле не могу его принять, — галантно повторяет Нит-Гайяг.

— Почему? Пожалуйста, проходите. Можете не разуваться.

— Благотворительность — один из основных симптомов климакса, — замечает Иофанел. — Приливы, потливость и филантропия. Ха-ха!

Илмут, поглядев на него, хмурится.

Они проходят в кухню. Карел неохотно садится за стол и открывает бутылку вина. Мария режет пиццу на три части и кладет на тарелки. Она с любопытством ждет, когда Нит-Гайяг откусит первый кусок.

— Ну? Как?

— Замечательная. Отличная.

— Вот видите! Вы даже не знаете, чего лишаетесь.

Волшебство случайного. Очевидно, та же мысль осенила

и Иофанела.

— Когда нашему Филипу было три года, он наотрез отказался от молочных продуктов, — вспоминает Мария.

Ее постоянно унылое выражение лица ненадолго освещается светом материнской любви.

— Нечего было тебе показывать корову в Бескидах, — бросает Карел.

— Вы никогда не ели пиццу, но наверняка знаете, как выглядит коровье вымя? — спрашивает Мария Нит-Гайяга. — Грязное коровье вымя?

— Конечно.

Карел разливает вино.

— Мерзость, правда? — продолжает Мария. — Вот ради Филипа мы и придумали, что есть два вида молока: коровье молоко — и молоко с Млечного пути.

— Это я придумал, — уточняет Карел. — В Международный женский день.

— Да, точно. Ты пришел тогда с работы вдрызг пьяный.

Нит-Гайяг вежливо улыбается.

— А на кухонном столе, как обычно, стояло пять едва начатых йогуртов... — вспоминает Карел.

— Не преувеличивай.

— Тогда мое терпение кончилось.

— Он разбудил Филипа и стал втолковывать ему, что из коровьего молока только те йогурты и сыры, на которых изображена корова, а все остальные из молочных колодцев Млечного пути, — смеется Мария.

Кухонные часы вдруг затихают.

Карел и Мария не двигаются.

— Это максимум, — сообщает Нит-Гайяг. — Больше от них ничего не добьешься.

Почему же я даже много столетий спустя не перестаю ждать большего?

— Стало быть, ничего не поделаешь. Но ты хорошо поработал, — хвалю я его.

Карел наконец отводит взгляд от часов.

— Ну, мне пора, — объявляет он. — В шесть у меня последняя ездка.

Нит-Гайяг тоже встает. Мария принимается убирать со стола. Недолгое волшебство угасает.

— Что ж, до свидания, — говорит Карел Нит-Гайягу и поворачивается к Марии: — Привет.

Он пытается ее поцеловать, но она слегка отталкивает его.

— Иди уж, иди.

Их последние общие минуты: Карел обувается, Мария затыкает пробкой бутылку. Никаких стихов не приходит мне в голову. Возможно, Иофанел прав. Поэзия показывает людей не в лучшем, а в обманчивом свете. Люди не обладают даром прозрения — это та истина, которую я отказываюсь принимать. Морской котик может жонглировать мячом, но говорить никогда не научится; люди умеют говорить, но никогда не научатся жить. Неискоренимая тупость этих интеллектуальных животных, думаю я. Чувствую тщетность усилий и злость, точно учитель во вспомогательной школе. Карел уходит. Viva la muerte!

— Давайте все называть своими именами, — угрожающе возвещает Иофанел. — Она не только не сказала ему, что любит его, но даже не поцеловала на прощание.

Он раздраженно поправляет тяжелые крылья.

— Мы сделали все, что могли, — замечаю я. — Силы добра ограничены.

— Она ни разу в жизни не сказала ему этого. У меня ощущение, будто из вселенной несет на меня ледяным холодом.

— Такова жизнь. То, чего нельзя изменить, надо выдержать.

Иофанел вздыхает.

— Еще у нас план икс.

— План икс?

Нит-Гайяг предупреждает меня взглядом.

— Некоторые мысли может внушить женщине только женщина, — с осторожностью говорит Иофанел и поворачивается к Илмут. — Красавица, ты знаешь, что такое оральный секс?