Глава 18

Хлопнув по будильнику, Сара переворачивается на кровати и нюхает подмышку.

А затем хмурится. Она не мылась уже три дня, а от нее воняет совсем не так, как ей бы хотелось. На самом деле от нее практически ничем не пахнет. И это злит Сару.

Хотя когда у бабушки начались проблемы с мочевым пузырем, та даже не догадывалась, что весь ее дом пропах мочой.

Сара встает с кровати и смотрится в зеркало. По крайней мере, выглядит она отвратительно.

Слово «УРОДИНА» на ее лбу осталось целым и невредимым, но Сара сомневается в том, что оно продержится до субботы. Она подумывает над тем, чтобы в вечер танцев написать его еще раз, и поярче.

Передние пряди пожирнели от корней до кончиков, и неважно, сколько раз Сара причесывает их – они не укладываются, как чистые волосы. Вместо этого они разделяются на прядки, будто не хотят прикасаться друг к другу. Бритый затылок девушки зудит и стал сухим, поэтому каждый раз, когда она проводит по нему рукой, тут же слетают белые хлопья, приземляясь на плечи, хотя прежде у нее никогда не было перхоти.

У Сары вообще нет проблем с кожей – не считая прыщиков, которые иногда вылезают перед месячными, – несмотря на то что она никак за ней не ухаживает. Но сегодня она обнаруживает на своих щеках небольшие черные точки – забитые поры, – из-за которых кажется, будто лицо покрыто сыпью.

Под ногтями забилась грязь. Уши чешутся внутри.

Она одевается как можно быстрее. Надеть грязную одежду на грязное тело – испытание воли. Ворот футболки Майло растянут и болтается ужасно низко на ее груди, словно та велика ей на размер. Подмышки футболки побелели от засохшего пота. Джинсы запылились и больше не обтягивают ноги, растянувшись на попе и коленках. А нижнее белье, как и носки, покрылось коркой и стало жестким.

«По крайней мере, сегодня среда», – говорит себе Сара. Уже середина недели. К танцам от нее будет смердеть, как от бездомного.

По дороге в школу Саре приходит в голову мысль, что многие ученики Старшей школы Маунт-Вашингтона, вероятно, никогда не видели бездомных. Здесь учатся обеспеченные детки.

Майло сидит на скамье. Его альбом для зарисовок лежит на коленях, и парень рисует, склонившись над ним. Сара слезает с велосипеда, а затем медленно и тихо подходит к нему.

Она вспоминает воскресенье.

Как сидела на полу, листала альбом и просматривала его рисунки. Майло был прекрасным художником, и ей очень хотелось поработать с ним над каким-нибудь комиксом или просто заставить его проиллюстрировать некоторые ее стихи. Майло даже не знал, что Сара пишет стихи, потому что по большей части они были настолько дерьмовыми, что она умерла бы, если бы их кто-нибудь прочитал. Но есть у нее и те, которыми она могла бы с ним поделиться. Когда-нибудь.

Майло в основном перерисовывает девушек из манги. Фэнтезийных школьниц с большой грудью, которая вот-вот вывалится из униформы, с длинными блестящими волосами и сложенными для поцелуя губами. Всегда такие ранимые и скромные, они будто созданы для того, чтобы ими воспользовались. Они вызывают у Сары неприязнь, хотя она и понимает, что это нелепо. Она же не ревнует. Это просто рисунки. Да и они с Майло не встречаются.

Сара перевернула еще один лист и увидела рисунок девушки. Самой настоящей азиатки. К уголку страницы для сравнения была прикреплена школьная фотография. И тогда впервые Сара не посчитала рисунок Майло потрясающим. Девушка была такой красивой, что это даже трудно представить. Розовая блузка, перекинутые через плечо волосы, идеальная улыбка, отражающаяся в глазах, и крохотный золотой кулон между ключицами в форме буквы «Э». Она выглядела как азиатский ангел.

– Кто это?

Сидя на кровати, Майло наблюдал за ней:

– Энни.

Сара знала, что в Уэст-Метро у него была девушка.

Они расстались перед его переездом в Маунт-Вашингтон, но все еще дружили. Временами Сара видела, как высвечивалось имя Энни на телефоне Майло, когда она звонила или присылала сообщение. К тому же Майло рассказывал о ней. Теперь, оглядываясь назад, Сара припомнила, что он очень часто упоминал Энни. Но Сара никогда не видела ее фотографий.

И почему-то полагала, что они с ней чем-то схожи.

У Сары внутри разрослось что-то мятежное и паническое. Осознание того, что она поймала Майло на лжи или лицемерии, которое теперь раскусила. Ни разу за все то время, что он рассказывал об Энни, он не упоминал, какая она красивая. И тут Сара задумалась, почему он стал с ней общаться. Может, если бы она не позвала Майло посидеть с ней на скамейке, то он бы дождался, когда его примут в свой круг люди, которых Сара ненавидела, и встречался бы с кем-то наподобие Бриджит Ханикат.

На страницу легла тень, когда Майло сполз с кровати, наклонился и поцеловал ее в губы. Сара удивленно отпрянула… и увидела невероятно довольного Майло. Он радовался, что ошарашил ее. От скромного тихони, с которым она познакомилась, не осталось и следа.

Сара быстро собрала свои вещи. Закрыла альбом, подалась вперед на коленях и крепко поцеловала Майло в губы, надеясь, что поцелуй сотрет из ее головы образ Энни.

Не получилось.

И из-за этого она повышала ставки до тех пор, пока не пошла ва-банк. Сара никогда не сдавалась. Никогда. И Майло, скорее всего, знал об этом. Возможно, даже использовал это против нее. Возможно, даже догадывался, что она все лето хотела, чтобы это произошло.

Но она так и не смогла понять, почему Майло хочет встречаться с ней, когда у него была такая девушка. И возможно, ей бы не было так больно от этого, если бы не возобладал здравый смысл. Противоположности не притягиваются. К тому же обиду усиливало то, что ее первый поцелуй – да и все остальное тоже – случился с парнем, которого она едва знала.

Когда Сара пристегивает свой велосипед, Майло произносит:

– Энни говорит, я должен купить тебе на танцы браслет.

Велосипед валится на землю, но Сара даже не тянется за ним.

– Что ты ей сказал?

Впервые девушке стыдно за то, что она собиралась сделать. И в данный момент она чувствует себя еще более грязной.

– Я не говорил ей о… ну, ты знаешь… об отказе от душа. Только о том, что мы вместе пойдем на танцы, – тихо рассказывает Майло.

Сара качает головой. Она не уверена, хорошо это или плохо.

– Майло, я же сказала, что не хочу браслет.

– Знаю, но Энни говорит, что, возможно, ты захочешь, чтобы я купил тебе его, даже если утверждаешь обратное.

Сару начинает трясти.

– Энни совершенно меня не знает, – грубо говорит она. – И ты, очевидно, тоже.

– Сара, я просто подумал… – начинает Майло.

– Мне не нужен чертов браслет! – громко кричит она.

И все на Островке Девятиклассников оборачиваются, чтобы посмотреть на нее.

– Хорошо! Хорошо! Никакого браслета!

Майло закрывает альбом. Делает невероятно глубокий вдох, отчего его плечи почти касаются ушей. При этом лицо становится ярко-красным.

– Сара, мне нужно кое-что у тебя спросить. Я облажался? Ну, понимаешь… в постели?

Сара морщится:

– О господи, что?

– Я серьезно. Последние несколько дней ты даже не смотришь на меня. И мне кажется это потому, что я… разочаровал тебя.

Неужели Майло не видел, что ей понравилось? Или принимал ее за кого-то типа Энни? Сара присаживается на другом конце скамьи, убедившись, что между ними остается много места.

– Во-первых, фу, Майло. Я не собираюсь это комментировать. Никогда. Во-вторых, у меня на уме не только ты.

– Тогда, может, поговорим об этом? В смысле, я такой придурок, что ты даже не хочешь обсудить со мной свои чувства? Будто я не понимаю, как обидно, когда тебя называют уродливой?

Сара смеется. Ей так и хочется сказать: «Ох! А что? И Энни сталкивалась с такой проблемой?» Но она не станет этого говорить. Вместо этого Сара смеется, чтобы Майло решил, что он сморозил глупость и перестал болтать.

– Ты же знаешь, что нравишься мне, – тихо говорит парень. – Правда, Сара?

Конечно, эти слова приятно слышать. Но на девушку так много всего навалилось, что они ее не согревают. Сара слишком сильно замерзла.

Если бы они с Майло встречались, она бы постоянно сомневалась. Сравнивала бы себя с Энни и беспокоилась, что при первой же возможности Майло бросит ее ради кого-то получше.

– Перестань. Просто перестань, – просит она.

– Так ты жалеешь… ну, знаешь… что сделала это со мной? – Майло словно физически больно произносить это.

– Я жалею об этом разговоре, Майло. В смысле, я не собираюсь устраивать с тобой ток-шоу на диване.

– Я стараюсь поддержать тебя.

– Чего ты хочешь от меня? Чтобы я поплакала у тебя на плече?

– Я хочу, чтобы ты поговорила со мной по-дружески.

Сара утыкается лицом в ладони:

– Так мы теперь друзья? Хорошо. Значит, мне больше не нужно беспокоиться, что ты попытаешься утешить меня?

Рот Майло сжимается в тонкую и тугую линию.

– Не нужно.

– Слушай, не превращайся в неженку из-за этого. Я сама куплю себе билет на танцы. И если ты все еще хочешь составить мне компанию, то я не против. Если не хочешь, не важно. Ничего страшного. Решай сам.

Майло роется в кармане:

– Я иду с тобой. Я не передумал. – И протягивает девушке деньги.

Сара чувствует, что в сложенной банкноте есть что-то еще. Небольшой прямоугольник.

Пластинка жвачки.

Майло опускает голову:

– Не злись. Но у тебя пахнет изо рта, Сара. И я не хочу, чтобы кто-то сказал тебе что-то обидное и это ранило твои чувства.

Сара берет жвачку и кидает в него:

– Надо же, спасибо, Майло.

«Было бы намного легче, – думает она, – если бы мы вообще никогда с ним не подружились».

Сара топает в школу. Возле школьной администрации стоит стол, за которым две выпускницы продают билеты на танцы. У обеих на груди наклеены стикеры со словами: «Голосуйте за Королеву Дженнифер».

Дженнифер Бриггис. Они хотят, чтобы она стала королевой танцев? Они, черт возьми, серьезно?

И если это так, то Саре еще сильнее хочется довести начатое до конца. Дженнифер – неопровержимое доказательство того, что эту нелепую традицию надо разрушить и уничтожить изнутри. Она как военнопленный, запутавшийся в себе после нескольких ужасных лет истязаний. Сара будет ее нашатырем.

Ей хочется облевать всех этих девочек за столом. Но вместо этого она говорит:

– Ого! Чертовски хорошее извинение.

Одна из девочек – та, что пишет надписи на стикерах, – озадаченно поднимает голову:

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду всю эту фигню с «Голосуйте за Королеву Дженнифер»! Как мило. Ну, знаете, после того как вы четыре года называли ее уродливым куском дерьма. – Сара протягивает купюры. – Два билета.

Девушки обмениваются неуверенными взглядами. Но ни одна не берет денег.

Сара подается вперед, открывает коробку с деньгами и засовывает внутрь купюры. Затем берет два билета:

– Увидимся на танцполе!

Уходя, она слышит шепот одной из девушек:

– Господи, от нее отвратительно пахнет!

И впервые за день Сара улыбается. В субботу на танцах она провоняет весь спортзал. Рассеет свое зловоние повсюду. Красивым девочкам в красивых платьях придется сидеть на трибунах и прикрывать носы. Сара удостоверится, что будет единственной, кто хорошо проведет время.

Глава 19

Марго приезжает в школу с десятью долларами на билет на танцы и фотографией платья, которое она прошлым вечером заказала по Интернету. Она надеется, что оно понравится Рейчел и Дане. Надеется, что оно не будет слишком дисгармонировать с купленными ими нарядами.

Это изумрудно-зеленое, короткое, обтягивающее платье без рукавов с небольшими, обшитыми тканью пуговицами, которые спускаются от воротника до поясницы. Может, оно не совсем подходит для танцев, но Марго, покупая его и при этом поедая спагетти за компьютерным столом, решила, что ей хочется чего-то утонченного. Она уже выпускница, и до ее восемнадцатилетия остался всего лишь месяц. К тому же она планировала надеть это платье еще раз, например на какое-нибудь событие в следующем году. Она заплатила целое состояние за быструю доставку – почти столько же, сколько стоит само платье, – но не жалела об этом, ведь оно было настолько красивым, что снова возродило желание пойти на танцы. Скорее всего, она оставит волосы распущенными. А на ноги наденет черные вельветовые туфли с открытым носком, которые нашла на рождественской распродаже. Она их ни разу не носила.

Марго снова стала сама собой, по крайней мере ненадолго.

Не получив известий от Даны и Рейчел после их поездки в торговый центр, Марго позвонила в цветочный магазин «Vines on Vine» и заказала три браслета-букета из красных карликовых роз с листьями лимона. В прошлом году Морин сделала то же самое для своих подруг. Цветы помогут ей извиниться за свое странное отношение к Дженнифер после того, как появился этот список.

Она до сих пор переживает из-за того, что могла ее бывшая подруга рассказать о ней во время шопинга, но убеждает себя не волноваться из-за этого. То, что случилось тем летом, осталось в прошлом, и Дженнифер, по всей вероятности, не будет поднимать эту тему. Это выставит их обеих в неблаговидном свете.

Дана и Рейчел сидят за столом возле администрации и продают билеты на танцы, доставая их из металлической коробочки. Перед ними уже выстроилась очередь, поэтому Марго встает в самом конце. Кто-то обещает ей, что, выбирая королеву танцев, проголосует за нее. Девчонки показывают, что уже вписали ее имя в бюллетень, напечатанный на обратной стороне отрывного корешка билета. Марго вежливо благодарит их. И приглашает тех, кого хотела бы видеть на своей пятничной вечеринке.

– Один билет, пожалуйста, – произносит Марго со своей самой лучшей улыбкой, когда оказывается у стола.

Протянув деньги, она замечает, что Дана и Рейчел надели беджики: «Привет, меня зовут…» А сверху приклеили стикеры со словами: «Голосуйте за Королеву Дженнифер». И точно такие же лежат на столе рядом с Даной, сжимающей в руках розовый маркер.

– Королева Дженнифер? – спрашивает Марго, ее голос пропитан неверием.

Дана опускает голову и начинает подписывать новый стикер.

– Не принимай это на свой счет, Марго, – вздыхая, говорит Рейчел.

– Две мои лучшие подруги выступают против меня. Агитируют за девчонку, которая, как они знают, мне не нравится. Я бы сказала, что это трудно не принять на свой счет.

– Слушай, если бы ты вчера вечером поехала с нами за покупками, то поняла бы нас.

– Это было ужасно, – рисуя над одной из букв в имени Дженнифер звездочку, мрачно признается Дана. – Даже более чем ужасно. Просто вспомнив об этом, мне хочется плакать.

– Представляешь, она даже не собиралась идти на танцы! – добавляет Рейчел. – За четыре года девчонка ни разу не была на школьных танцах. Дженнифер нужно это, Марго. – Рейчел протягивает ей билет и стикер «Голосуйте за Королеву Дженнифер». – Намного больше, чем тебе.

Марго засовывает билет на танцы в задний карман джинсов, туда, где уже лежит фотография платья. Но стикер держит в руках.

Она прекрасно понимает, что должна сделать. Приклеить стикер на грудь и быть милой. Такое поведение точно положит конец напряжению между ней и ее подругами. Все будут думать, что она хороший человек. И никто, даже Дженнифер, не подумает о ней плохо.

Но вместо этого она кладет стикер к тем, что лежат стопкой перед Даной. Маркер на нем потек от потных ладоней.

– Не могу, – говорит она.

Рейчел откидывается на стуле:

– Ты ведь шутишь, да?

– Марго, перестань, – говорит Дана. – Почему ты так себя ведешь?

Марго начинает злиться. Терпеливо ожидающие за ее спиной ученики переступают с ноги на ногу, и она чувствует себя так, как будто кто-то выбил почву у нее из-под ног.

– Не уверена, что это хорошая идея. Знаете, могут подумать, что вы смеетесь над…

– Хорошо, – говорит Рейчел и отмахивается от Марго. – Как хочешь.

– Рейчел, позволь мне просто…

– Нет, правда. Мне казалось, ты, как никто другой, захочешь очистить свою совесть. Но, вероятно, тебе не за что просить прощения.

Но это не так. Марго знает, что ей есть за что просить прощения. Но разорвать дружбу с Дженнифер было достаточно сложно и в первый раз. Она не готова снова впустить ее в свою жизнь. И она уж точно не считает необходимым уступать корону в знак раскаяния. В конце концов, не только Марго виновата в случившемся. Дженнифер тоже внесла свой вклад в то, что произошло, наравне с ней.

Марго хочется защититься. Объясниться. Но сердитые взгляды ее подруг дают понять, что все, что она сейчас скажет о Дженнифер, будет истолковано неверно. Это будет воспринято как защита; это будет выглядеть так, будто Марго добивает несчастную уродину, после того как та упала. Поэтому она отступает от стола и уходит, не сказав ни слова.

Кажется, у всех, мимо кого она проходит, наклеены стикеры с призывом: «Голосуйте за Королеву Дженнифер». И ребята смотрят на грудь Марго, ожидая увидеть ее в своих рядах. А когда понимают, что это не так, выражение на лицах соучеников быстро меняется. Они наклоняют головы и шепчутся. И конечно же обсуждают Марго.

Марго задумывалась об этом еще в прошлом году, но теперь знает наверняка: быть самой красивой девочкой в списке не всегда является благословением. Иногда это проклятие.

К окончанию школы Морин произошли странные вещи. Она стала ссориться со своими подругами так часто, что и не сосчитать. Затем отказалась ехать на Уиппл-Бич, хотя родители уже оплатили номер в отеле. Без каких-либо причин прямо перед выпускным сестра бросила Уэйна, невероятно сексуального парня, с которым встречалась два года, с ним она потеряла свою девственность (судя по любовному письму, которое Марго нашла в ящике с нижним бельем Морин). Поэтому не удивительно, что на вечеринке Морин в честь окончания школы не появился никто из ее друзей. А она напилась и вырубилась на шезлонге на глазах у бабушки с дедушкой, изредка просыпаясь, чтобы опустошить желудок.

Марго казалось безрассудным то, как ее сестра последовательно избавлялась от всего, чем дорожила. Окончание средней школы и так означало начало новой жизни, но казалось, что Морин поняла это слишком буквально.

И в итоге она выбрала колледж подальше от Маунт-Вашингтона. Марго хотела помочь сестре собрать вещи, но к тому моменту они уже не очень-то ладили друг с другом, поэтому она просто старалась держаться подальше от Морин. Между ними всегда присутствовало некоторое напряжение, которое Марго могла истолковать лишь как ненависть. На прощальном ужине перед отлетом мамы с Морин в колледж, находящийся на другом конце страны, та ни разу не посмотрела на нее.

Поэтому Марго с облегчением наблюдала за отъездом сестры.

А сразу после этого Марго заглянула в ее комнату. Фотографии подруг Морин, которые когда-то покрывали всю стену, сейчас доверху заполняли мусорную корзину.

Марго села на пол, осторожно отодрала скотч и разгладила те, что погнулись. Некоторые из них были сделаны на школьных танцах, и на одной было запечатлено, как Морин в тиаре, удерживающей каштановые локоны, танцует с Уэйном.

Фотография была сильно измята. И один из загибов проходил прямо по лицу Морин. Но Марго вдруг осознала, что никогда не видела свою сестру настолько счастливой.

* * *

По пути в классную комнату Марго замечает директора Колби. Она наблюдает за проходящими мимо учениками, ее взгляд мечется по коридору.

Что директор Колби подумает об этом цирке с «Голосуйте за Королеву Дженнифер»? Если Марго примет участие в этом безумном действе, то будет казаться высокомерной. А если не примет, это будет выглядеть еще более странно.

Марго разворачивается и уходит, избегая столкновения с директором Колби.

Глава 20

Даже при месячных спазмы не такие болезненные.

Бриджит сжимает губы и сосредоточивается на надписи-граффити, что украшает желтовато-коричневую дверь туалета. Она сидит на унитазе в женской раздевалке спортзала. Ее тело наклонено вперед, локти упираются в обнаженные бедра, а подбородок лежит на руках. Между ее кроссовок стоит полупустая бутылка с маслянистой жидкостью, которая разделилась на слои.

Это не простая смесь. Это волшебное зелье.

Потребность сходить в туалет то и дело отравляла ей утро, с каждым разом становясь все более и более острой. На уроке физкультуры ее скрутило уже в третий раз, и желание было таким сильным, что Бриджит пришлось сбежать с волейбольной площадки прямо посреди розыгрыша мяча, оставив команду без связующего игрока. Ей было трудно передвигаться из-за спазмов, поэтому она ковыляла, вжав пальцы в бока. И едва успела снять шорты.

Жаль, что она не дома, где ей никто бы не помешал. И возможно, журнал или книга отвлекли бы ее от боли. О господи. Что если какой-нибудь учитель не отпустит ее в туалет? А еще ее беспокоят эти спазмы. Так не должно быть. Они ощущаются как воспаление аппендицита или что-то подобное.

Нет! Не о чем волноваться. В описании разгрузочного дня сильные спазмы упоминались как возможный побочный эффект. Также там говорилось, что ее будет мучить ужасный голод. Вчера она чуть не сошла с ума от желания съесть что-нибудь. Не что-то специфическое, а обычную еду. И игнорировать это было сложнее, чем в обычные дни. Но в описании говорилось, что если Бриджит не сдастся, сможет противостоять своему внутреннему голосу, уговаривающему ее поесть, то станет легче и голод исчезнет. И именно так и случилось.

Ей нужно поверить в этот процесс.

Живот скручивает еще раз. Раздаются всплески. Каждый раз Бриджит уверена, что внутри нее ничего не осталось. И каждый раз ошибается.

Сквозь бетонные стены проникает отдаленный свист. Через несколько секунд распахивается дверь в раздевалку, а затем забегают девчонки, чтобы переодеться перед следующим уроком. Бриджит быстро поднимается и смотрит на мутную воду. Каким бы отвратительным ни казалось содержимое, Бриджит переполняет от странной гордости, когда она смывает то, что засоряло ее. Она наблюдает, как вода в туалете становится чистой и прохладной. И чувствует себя лучше, можно даже сказать радостно, несмотря на то что живот похож на переполненный водой воздушный шарик.

Разве не здорово никогда не ощущать голода?

Так и есть. Честно.

Помыв руки, Бриджит идет к шкафчику, чтобы переодеться. Многие ее подруги уже сменили одежду и выстроились у прямоугольного зеркала, занимающего одну из стен раздевалки. Они обращаются к своему отражению, и их безжалостные откровения направлены на них самих.

Одна из девушек стонет:

– Клянусь, у меня кожа отвратительнее, чем у любой другой девчонки в школе.

Другая шутливо подталкивает первую:

– Ты прикалываешься? У тебя красивая кожа! И нет никаких черных точек. – Девушка подается вперед, словно собирается понюхать зеркало. – А у меня ими покрыт весь нос.

– Помолчи! У тебя идеальный нос. Я упрашиваю родителей сделать мне пластику носа на Рождество. Серьезно. Я даже готова отказаться от машины.

– Если пойдешь на пластику носа, хирург засмеет тебя прямо в своем кабинете. А если обращусь я, то он, вероятно, после этого напишет научную работу. Я имею в виду, ты знаешь хоть одного одиннадцатиклассника в мире с такими морщинами?

Девушка хватается за челку и поднимает ее к потолку, натягивая кожу на лице. От этого проступают очертания ее черепа и синие вены.

Последняя девушка фыркает в зеркало и разводит губы как можно дальше, обнажая десны цвета пожеванной коричной жвачки.

– Лучше бы у меня были твои невидимые морщины, чем эти кривые зубы. Никогда не прощу родителей за то, что они не поставили мне брекеты. Это же жестокое обращение с детьми.

Бриджит просовывает голову в белый свитер. Она делает это медленно, скрываясь в шерстяной мягкости на несколько секунд. Ее подруги всегда соревнуются друг с другом в придуманных недостатках, выясняя, кто превзойдет на этот раз в фальшивой ненависти к себе.

Но Бриджит может обскакать их всех.

Она берет расческу и идет к зеркалу.

– Вы, девчонки, такие сумасшедшие, – говорит она, глядя в глаза своему отражению. – Я, вне всяких сомнений, здесь самая уродливая.

Конечно, Бриджит говорила такое и раньше. Эта фраза была одной из ее лучших палочек-выручалочек, потому что в ней не упоминались ее недостатки. Она охватывала абсолютно все.

Бриджит говорит правду. Она знает этих девчонок с садика. И выросла с ними. Наблюдала, как они перебирают парней, меняют прически, пробуют первую сигарету, напиваются разными видами алкоголя, до которого смогли добраться, танцуют под дурацкие попсовые песни. Сейчас они почти что женщины. Она думает, что они красивые. Но не она.

Бриджит распускает хвостик и проводит расческой по волосам. Статические искры в ее темных прядях смотрятся как блестки. Она замечает, что в раздевалке стало тихо. Поворачивается и видит, что подруги смотрят на нее.

– Ох, помолчи, Бриджит, – тяжело вздохнув, говорит одна из девушек.

– Ты серьезно? – язвит другая.

– Что? – спрашивает Бриджит, в ее голове раздается гул. Девочки коллективно закатывают глаза:

– Ага. Ты самая уродливая.

– Ты правда думаешь, что мы поверим тебе?

Бриджит вдруг становится неловко. Они сотни раз до этого разыгрывали этот спектакль, но она почему-то не может вспомнить свои слова.

– Я…я…

Бриджит замолкает. Она подумывала рассказать подругам. Поделиться теми странностями, что произошли с ней этим летом. Но промолчала, потому что не хотела, чтобы они волновались. Думали, что с ней что-то не так. Она не хотела, чтобы они паниковали. Вот почему решила не приглашать никого из них летом. Пришлось бы слишком многое объяснять. К тому же ей уже стало лучше.

– Все рады, что ты попала в список, но…

– Мы готовы убить за шанс оказаться на твоем месте, Бриджит.

– Знаешь, это не очень-то вежливо. Потому что нам есть на что жаловаться. А тебе, ну… все знают, что ты красивая. Это вроде как официально засвидетельствовано.

Когда звенит звонок, Бриджит скручивает еще один спазм. Ее подруги отправляются на ланч, а она ныряет обратно в кабинку туалета.

Но только она тянется к молнии джинсов, как понимает, что этот приступ отличается. Он какой-то другой.

К ее горлу подкатывает ком.

И это ощущение шокирует Бриджит. Она никогда раньше не блевала. Считала съеденные калории, сколько раз укусила пищу и сколько сделала глотков. Но на этом все. А теперь ее прямо-таки выкручивает. Бриджит чувствует, как внутри бурлят токсины. Словно это больше не ее выбор.

Она пятится из кабинки. Тянется к бутылке со смесью, но передумывает и вместо этого зачерпывает воду из-под крана и подносит к губам. Вода не холодная, даже теплая и слегка отдает ржавчиной.

Сейчас перерыв на ланч.

Но Бриджит идет в библиотеку. А по пути выливает смесь в фонтан. Бутылка воняет, и Бриджит кажется, что от запаха уже не избавиться, поэтому она выкидывает ее. Она больше не станет это пить. Ведь если в желудке пусто, то ее не стошнит. И хоть ее логика совсем не поддается объяснению, она знает – эту черту ей не хочется пересекать.

Глава 21

На ланче Лорен вместе с ее новыми подругами занимают самый солнечный стол в столовой и строят планы на «Караван для поднятия духа».

Первую половину перерыва они взволнованно обсуждают, как именно будут делиться своими идеями по украшению машин. Они решают, что не станут поднимать руки, а выскажутся по очереди, чтобы узнать предложения каждой. И при этом им не придется выбирать, кто следующий. Кто-то из девушек подчеркивает, что в сегодняшнем предварительном обсуждении они запишут все идеи, поэтому вклад каждого приветствуется и обязательно будет оценен. Ничьи предложения не назовут глупыми, тупыми или отсталыми.

Это собрание будет не таким, как те, в которых участвовала Кэндис. Впервые Лорен заинтересовало, настолько ли та ужасна, как ей рассказали девушки. Кажется, что, избавившись от влияния Кэндис, они расцвели. Это чувство Лорен знакомо. Освобождение. Независимость. Раньше она ощущала вину за то, что пошла в школу, отдалилась от матери и захотела жить своей собственной жизнью. А теперь нет. Эти девчонки, ее новые подруги, вдохновляют Лорен.

А еще так увлекательно наблюдать, как формируется это новое, бурно развивающееся идеальное сообщество. Одна из девчонок достает планы Кэндис на «Караван» и разрывает их, отчего все ликуют. Это напоминает Лорен первых революционеров, сплотившихся, чтобы покончить с тираническим режимом Британии.

– Я могу быть секретарем. Запишу все в блокнот, – охотно вызывается Лорен. – Тогда мы не забудем хорошие идеи.

Она уже решила, что не будет принимать участие в собрании. Слишком рано начинать высказывать свое мнение и мысли по поводу того, чего она на самом деле не знает и с чем никогда не сталкивалась. Она просто рада находиться здесь и быть желанной за этим столом.

Лорен достает карандаш, открывает чистую страницу. И ждет.

Но, несмотря на то что девчонкам есть что обсуждать, никто не спешит поделиться своими идеями по поводу «Каравана».

После нескольких секунд молчания одна из девочек вздыхает и говорит:

– На самом деле мне все равно, что мы сделаем, лишь бы наша идея была лучше, чем то, что предложила Кэндис.

Лорен не хочется, чтобы девочки унывали. На чистой странице блокнота заметны оттиски предыдущих записей, напоминающие маленькие гребни. И она открывает то, что записала на прошлом уроке.

– Эм, я кое-что тут набросала на английском, так как читала «Итан Фром» раз пятнадцать.

Девушки сбиваются вокруг нее. Заметки Лорен не слишком подробные, поэтому она объясняет:

– Символ Маунт-Вашингтона – альпинист, верно? А что, если мы прикрепим по бокам машины картонные горы? Будто мы альпинисты?

– О господи, мне это нравится, – говорит кто-то из девушек. – Мы можем взять пикап моего папы. Тогда мы все поместимся!

– И можем надеть фланелевые рубашки, взять с собой трости, веревку и другую атрибутику, – добавляет Лорен.

– Лорен! Замечательные идеи!

– Поверить не могу, что мы собирались использовать крем для бритья и бумажные гирлянды. Вот она… концепция!

– Эй, Лорен! Ты должна поехать с нами после школы и помочь купить все необходимое.

Лорен улыбается, а потом вспоминает:

– Меня забирают после школы. Но я могу помочь вам составить список…

– Позвони маме и скажи, что тебе надо задержаться, – предлагает одна из девушек. – Вот, возьми мой сотовый. – Она оглядывается на дежурных по столовой. – Только не спались.

Лорен набирает домашний номер. И, к счастью, попадает на автоответчик.

– Привет, мамочка. Это я. Можешь не забирать меня сегодня. У меня школьный проект, ради которого придется задержаться. Когда закончу, приду домой. Хорошо? Спасибо, мам. Увидимся позже. Люблю тебя.

Лорен сбрасывает вызов и отдает телефон его владелице. Это было не так сложно.

И тут телефон начинает звонить. Девушка бросает взгляд на экран:

– Лорен, думаю, это твоя мамочка. Девочки фыркают.

Лорен заламывает руки:

– Эм… Пусть оставит сообщение.

– Хорошо.

Через минуту телефон снова начинает жужжать.

– Извини, – говорит Лорен. – Она немножко не в себе с тех пор, как я пошла в школу.

Кто-то из девушек поднимает голову:

– Ш-ш-ш… идет Кэндис.

Лорен смотрит, как та подходит к столу. Никто из девушек не освобождает для нее место. От этого Лорен чувствует дискомфорт, словно именно она должна уступить место Кэндис. Но как только она собирается встать, одна из девушек кладет руку на ее колени под столом, молча призывая остаться на месте.

Кэндис плюхается с краю:

– Обсуждаете «Караван»?

– Ага.

– И как успехи?

Никто ей не отвечает, поэтому Лорен поворачивает блокнот, чтобы Кэндис смогла прочитать записи:

– Хорошо. Хочешь посмотреть, что мы придумали?

– Нет, – прямо заявляет Кэндис, а потом перекидывает волосы через плечо, но Лорен замечает, как ее взгляд ненадолго задерживается на странице. – Я не могу в этом году заниматься «Караваном». Немного занята… вот почему и подошла к вам. – Кэндис равнодушно вздыхает. – Я закатываю вечеринку в субботу перед танцами. Все могут прийти ко мне, чтобы вместе пофотографироваться. Мама купит пару бутылок рома, будет еда и все такое.

Лорен оживляется, но, кажется, другие девушки не впечатлены.

– Круто, – говорит одна из них и размазывает еду вилкой по тарелке.

– Да, возможно, – улыбается другая. Уголки рта Кэндис опускаются.

– Эмм… хорошо, – медленно отступая, произносит она. – Ну, я надеюсь, вы сможете прийти.

Как только Кэндис скрывается из виду, девушки склоняют головы и шепотом начинают совещаться.

– О чем она думает? Что благодаря этой вечеринке снова понравится нам?

– Я вас умоляю. Мы уже решили пойти к Эндрю после танцев. Не похоже, что только она будет снабжать нас выпивкой, как было летом.

– Может, теперь Кэндис поймет, что нельзя обращаться с людьми как с дерьмом, а также чем это чревато.

– Кэндис ведет себя как сволочь почти всю свою жизнь. Она никогда не изменится. Всегда будет думать, что лучше всех нас.

Лорен опускает взгляд на свой блокнот. Ей понятно, что приглашение Кэндис было предложением мира, попыткой все уладить. Но обида, которую ощущают эти девчонки, очевидно, имеет глубокие корни. Такие глубокие, что, вероятно, вечеринка не поможет это исправить.

Одна из девушек сжимает губы, погружаясь в раздумья. А потом говорит:

– Но, наверное, будет круто выпить перед танцами. Так они пройдут веселее.

– Эй! Мы могли бы пойти к Кэндис ради рома, а не ради развлечений.

– Верно!

Лорен закусывает губу. Ей не нравится идея отправиться к Кэндис только ради бесплатного алкоголя. Но, опять же, может, девчонки поймут, что таким образом та извиняется. Может, им нужно оказаться в одной комнате, чтобы выяснить отношения. Может, на вечеринке Кэндис принесет свои чистосердечные извинения.

Одна из девушек решительно скрещивает руки:

– Ну, если Лорен не пойдет к Кэндис на вечеринку, то и я тоже.

– И я, – присоединяется к ней другая. Остальные поддакивают.

Лорен приятно видеть, что ее новые подруги так поддерживают ее. Кэндис была не права. Дело не только в том, что Лорен красивая. Она нравится им. Действительно нравится.

Девушка, которая давала Лорен свой сотовый, ныряет под стол, чтобы прослушать голосовое сообщение.

– Лорен, – говорит она, – твоя мама просит передать тебе, что ее взяли на работу.

Лорен сияет:

– Ура! Знаете, что это значит? Мы остаемся в Маунт-Вашингтоне!

Она радостно взвизгивает. Девушки вежливо улыбаются, хотя видно, что они слегка смущены. Лорен прикрывает рот рукой.

– Извините. Я просто очень рада, – нервно захихикав, говорит она.

Держащая в руках сотовый девушка немного озадачена.

– О! Хорошо, – говорит она. – Это хорошо. Потому что мне показалось, что твоя мама немного разочарована.

Глава 22

Звенит звонок с шестого урока. Эбби машет на прощание Лизе, которая срывается с места и исчезает в коридоре. У той следующий урок проходит на другом конце школы, и ей приходится выбегать с естествознания, чтобы успеть вовремя. Они договорились, что Лиза выполняет большую часть лабораторных опытов и расчетов, а Эбби записывает результаты и убирает рабочее место. По ее мнению, это прекрасная сделка. Ее следующий урок – физкультура, поэтому она не спеша скручивает рельефную карту и относит в кабинет образцы пород. Эбби ненавидит физкультуру почти так же сильно, как и естествознание. Она уже собирается выходить из кабинета, когда ее учитель, мистер Тиммет, поднимает вверх карандаш:

– Эбби?

Она останавливается за порогом и поворачивается к его столу, не желая возвращаться в класс:

– Да, мистер Тиммет?

– Боюсь, у нас есть маленькая проблема. – Подозвав ее поближе, учитель начинает рыться в бумагах на столе, старательно отводя глаза. – Если посмотреть на оценки за два первых теста и за незаконченное письменное задание, которое ты сдала в понедельник, видно, что ты не очень хорошо справляешься с моим предметом.

Дерьмо. Письменное задание. Из-за всех этих событий, связанных с попаданием ее имени в список, она забыла списать у Лизы ответы.

– Эбби, знаю, кажется, что учебный год только начался, но уже прошла половина семестра, – продолжает мистер Тиммет, доставая прямоугольную стопку светло-голубых карточек. Это табель успеваемости. – Пожалуйста, пусть кто-нибудь из твоих родителей подпишет это до конца недели.

Эбби так глубоко засовывает руки в карманы джинсов, что чувствует шов, из которого торчат ниточки.

– Но я стараюсь, мистер Тиммет, – бормочет она. – Правда.

Эбби добавляет в свой голос отчаяния. Такие учителя, как мистер Тиммет, считают себя вечно молодыми и верят в свою привлекательность в глазах учеников, поэтому ведутся на такие вещи.

– Я сожалею, что так получилось с домашним заданием в понедельник. Тем утром кое-что произошло, и я… – Эбби замолкает, надеясь, что на лице мистера Тиммета отразится проблеск понимания, подтверждающий, что он знает о списке. Или по крайней мере сочувствия. – Но как бы там ни было, я действительно намеревалась выполнить его. Правда.

Мистер Тиммет убирает очки на голову и трет глаза:

– Как я сказал, Эбби, речь идет не только о письменном задании. Я рад, что ты стараешься, и хочу, чтобы ты знала: еще не поздно повысить оценку. Не забудь, что на следующей неделе у нас важный тест, и если ты хорошо его напишешь, то твой средний бал вырастет. Но я все равно должен сообщить твоим родителям, что в данный момент ты отстаешь по моему предмету.

Эбби чувствует слабость. Отстает? Уже?

Она так надеялась, что в этом учебном году все будет по-другому. Что учеба в старшей школе будет отличаться от того, что было в восьмом классе, когда ей приходилось заключать самые разные сделки с учителями за дополнительные оценки и возможность пересдать экзамены, чтобы не попасть в список отстающих.

В этом году Эбби старалась больше уделять внимания учебе. И даже в первый день конспектировала. Она как можно аккуратнее записала в блокнот все, что говорил мистер Тиммет.

И какое-то время Эбби казалось, что ей все понятно. Она разобралась в природе стихийных бедствий и в том сумасшествии, что творится в ядре Земли. Но по истечении определенного времени ребята перешли от заучивания названий различных камней к сложным уравнениям. И вот с ними-то и возникли проблемы.

– Если родители увидят этот табель, то убьют меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожааалуйста, разве мы не можем что-нибудь придумать? Я выполню любое домашнее задание. И каждый день буду приходить к вам после уроков, пока не улучшу оценку.

Мистер Тиммет кладет табель на самый край стола, отчего тот чуть не слетает на пол.

– Я обязан это сделать, Эбби. Ничего личного.

Мистер Тиммет – любимый учитель Ферн. Эбби с легкостью может представить, как Ферн пялится на него со своей парты в первом ряду и считает тонкие полоски на его рубашке. Он носит водонепроницаемые часы. Как практично. И очки в проволочной оправе, которые никогда не заляпаны и не запачканы, в отличие от очков других учителей. На уроке он часто отпускает научные шутки, но над ними смеются лишь умники. Эбби понимает, почему он так сильно нравится Ферн. И по этим же причинам он раздражает Эбби.

– Мистер Тиммет, умоляю вас. Вы можете хотя бы подождать до теста, который будет на следующей неделе? В субботу вечером танцы, а родители накажут меня, и…

Эбби замолкает, когда мистер Тиммет поворачивается к компьютеру. Очевидно, ему плевать на нее и на танцы. У нее никогда не получалось найти общий язык с учителями, как у Ферн. А ведь сестра Эбби может зайти к ним на минутку и поделиться всем тем, что происходит в ее жизни.

Осознав, что Эбби перестала умолять его, мистер Тиммет переводит на девушку взгляд. Эбби кажется, что учитель немного нервничает. Или, может, просто сожалеет, что ситуация стала такой неловкой.

– Боюсь, это не подлежит обсуждению, – говорит он. Эбби кажется, что учебники стали невероятно тяжелыми.

Она крепко сжимает их в руках, и ее глаза наполняются слезами.

– Но я буду стараться, – шепчет она. – Обещаю.

– Мне бы хотелось увидеть это, Эбби. Знаешь, тебе стоит попросить сестру позаниматься с тобой. У Ферн не было проблем с моим предметом. Она очень умная девочка.

Наконец Эбби хватает отчет со стола мистера Тиммета. Она делает это так быстро, что пачка других листков падает на пол.

– Конечно, – бормочет она, направляясь к выходу. Как раз в этом Эбби уверена.

Во время игры в краб-футбол Эбби раздумывает над возможными вариантами. Если она отдаст этот табель родителям, то ее наверняка накажут, но есть большая вероятность, что ее простят и отпустят на танцы. Если же она его не подпишет до пятницы, мистер Тиммет, вероятно, позвонит ей домой, и тогда Эбби уж точно запрут дома. А значит, она перестанет так сильно интересовать всех, к чему она уже привыкла, и пропадет ее приглашение на вечеринку к Эндрю.

Довольно тупиковая ситуация.

Эбби сидит на кровати. Она не хочет делать домашнее задание или смотреть ток-шоу, мелькающее на экране небольшого телевизора, который стоит на захламленном комоде.

На другой половине комнаты Ферн сгорбилась над долиной, расположенной между гор из учебников, которые выстроились в стопки по обе стороны от нее. Лампа для чтения подсвечивает витающую пыль в воздухе. Эбби наблюдает за карандашом Ферн, который невероятно быстро и уверенно порхает по бумаге.

Так как их маме и папе потребовались дома рабочие кабинеты, Ферн и Эбби приходится делить одну спальню. Ее планировка симметрична – у каждой стены стоит одинаковый набор мебели и аксессуаров. Кровать, стол, комод и ночной столик. Но за пределами этого минимума половины сестер существенно отличаются друг от друга.

Стена, у которой стоит кровать Эбби, заклеена фотографиями, вырезками с изображением моделей и актеров из глянцевых журналов и веселыми безделушками, полученными в ходе различных приключений с подругами. Например, узкий красный бумажный билет для игры в скибол из зала игровых автоматов на причале, он сохранился после поездки в гости к Лизе в пляжный домик ее семьи. А на полу валяется грязная одежда.

Половина Ферн прекрасно бы подошла для снимка под названием «После уборки». Все опрятно и расставлено под прямым углом. Одежда аккуратно развешана и убрана на место. С левого столбика кровати свисает клубок из выигранных на академическом десятиборье ленточек. К потолку пришпилен вдохновляющий плакат с изображением пляжа на рассвете. На нем написано: «Без труда не выловишь и рыбку из пруда». Белые кнопки, воткнутые в пробковую доску, удерживают ежемесячный календарь, на котором идеальным почерком расписаны задания, тесты и конкурсы.

Если бы у Эбби была такая сестра, как Бриджит, они могли бы обсудить сложившуюся ситуацию и составить план действий. Бриджит как минимум вмешалась бы и попыталась уговорить родителей не придавать этому сообщению мистера Тиммета столько значения, помогла бы убедить их отпустить Эбби на танцы.

Ферн никогда так не сделает.

Никогда!

Эбби нащупывает рукой пульт и медленно увеличивает громкость телевизора, щелчок за щелчком, пока аплодисменты зрителей не начинают звучать как гром.

Энергично пишущая Ферн на секунду замирает.

– Почему бы тебе не посмотреть это в другой комнате, Эбби? – совсем не вежливо спрашивает она.

– О, так ты теперь разговариваешь со мной? – бормочет Эбби.

– Что? – Ферн вскидывает голову. Эбби приглушает телевизор:

– Я знаю, что ты злишься на меня из-за списка. Ну вот. Она сказала это.

Ферн выпускает карандаш, и он падает на ее тетрадь.

– Я не злюсь на тебя из-за списка, – медленно говорит она, словно Эбби идиотка. – Но не понимаю, что ты хочешь услышать от меня.

– Мм… не знаю. Как насчет… «поздравляю»?

Ферн резко поворачивается на стуле:

– Ты серьезно?

– Может быть, – бормочет Эбби, внезапно сожалея, что сказала это. – Ты не должна меня осуждать. Это просто произошло… И не по моей вине.

– Конечно же не по твоей вине, – соглашается Ферн. – Я знаю о традиции со списком. Но не стоит дефилировать по школе и так гордиться этим.

– А разве не так поступаешь ты, когда попадаешь в список отличников? – усмехается Эбби.

Ферн фыркает:

– Это другое, Эбби.

– Почему же? Пусть я никогда и не попадала в список отличников, но все равно радуюсь за тебя.

– Потому что попасть в этот список – настоящее достижение. Это свидетельство упорного труда и затраченных усилий. А ты сможешь вписать в заявление на колледж, что тебя назвали самой красивой среди девятиклассниц?

Ферн смеется над своей шуткой, отчего Эбби хочется заткнуть уши.

– Проехали, – шипит она.

– Почему бы тебе не сосредоточиться на домашнем задании, а не на телевизоре? И перестань тратить все свободное время, просматривая в Интернете дурацкие платья, – советует Ферн, а потом поворачивается на стуле лицом к столу. – Почему бы не заняться тем, что важно? Попытаться выиграть приз, который действительно поможет тебе в этой жизни?

– Эти платья не дурацкие, Ферн, – огрызается Эбби. – Может, ты и думаешь, что попасть в список – глупость, но это не так. Это честь!

Ферн поднимает карандаш. Но вместо того, чтобы вернуться к выполнению домашнего задания, она долго смотрит на стену.

– Список не изменит твою жизнь, Эбби, – наконец говорит она. – Я не пытаюсь тебя обидеть, но и не хочу пасть к твоим ногам из-за чего-то настолько бессмысленного. Если попадешь в список отличников, я первая поздравлю тебя. И даже украшу твою кровать воздушными шариками.

Эбби не хочется плакать, но, кажется, слезы неизбежны. К счастью, звонит ее сотовый. Так и не ответив Ферн, она хватает его и выходит из спальни. Но перед этим из вредности делает громче звук на телевизоре.

– Привет, Лиза. – Эбби прислоняется к стене, чувствуя, как рамки с фотографиями впиваются в ее спину.

Она слышит, как Ферн глубоко вздыхает и встает, чтобы выключить телевизор.

– У тебя расстроенный голос, – говорит Лиза. – Что случилось?

Эбби закусывает губу. Ей хочется рассказать Лизе о ситуации с учебой и мистере Тиммете, но она слишком стесняется этого.

– Все из-за сестры, – вместо этого громко говорит она и заглядывает в комнату.

Ферн уже склонилась над книгами, вернувшись к домашнему заданию, и Эбби взглядом мечет кинжалы в ее спину.

– Честно говоря, с тех пор как вышел список, она ужасно себя ведет по отношению ко мне.

Лиза понижает голос:

– Мне не хочется, чтобы ты подумала обо мне плохо… или что-то еще… но, послушай, Ферн просто завидует тебе. Ты же знаешь это, правда?

Эбби раздраженно фыркает:

– Нет, не завидует.

– Да завидует, дурилка! Ладно, слушай. Ее оценки выше твоих. Но неужели ты ничего не замечала? Держу пари, Ферн отдала бы все свои идеальные табели за твою ДНК. В смысле, ты намноооого красивее ее.

Где-то в глубине души Эбби думает так же. И иногда после ссор с Ферн эта мысль всплывала в ее голове. Эбби это совершенно не нравилось, будто это был страшный секрет, а она сама – ужасным человеком хотя бы из-за того, что думала об этом.

Но от Лизиных слов Эбби становится лучше. В некотором смысле.

Глава 23

После тренировки Даниэла выходит из запотевшей душевой бассейна и открывает шкафчик. Он освещается изнутри желтовато-зеленым светом. Она получила эсэмэску от Эндрю: «Встретимся у входа в бассейн после твоей тренировки».

Прошлым вечером, вернувшись домой из торгового центра, девушка позвонила Эндрю, и они до рассвета проговорили по телефону. Она описала ему свое платье для танцев – светло-розовое, с короткими воздушными рукавами. Даниэла никогда не носила ничего подобного, но это платье определенно было женственным и хорошо на ней смотрелось, несмотря на то что рукава плотно обтягивали руки. Больше всех таким выбором была ошарашена ее мама, которая поклялась продавщице, что не видела дочь в таком наряде со времен ее первого причастия.

Хоть тема списка ни разу не поднималась, Даниэла задавалась вопросом, что думал об этом Эндрю и что говорили о ней его друзья. Она могла бы спросить парня, но не хотела портить себе настроение разговором об этом.

Но сегодня – совсем другое дело. Эндрю избегал ее в школе, и Даниэла стала чрезмерно подозрительной. Он стыдился ее? К тому же его сообщение казалось немного резким. Неужели он решил с ней расстаться сегодня?

С волос Даниэлы на экран телефона капает вода. Она стирает ее полотенцем и видит, что кое-что не заметила: «:)».

Даниэла выдыхает, а ведь она даже не осознала, что задерживала дыхание. Если бы Эндрю хотел с ней расстаться, то не поставил бы смайлик. Все сомнения девушки рассеялись, как облако, пытающееся закрыть солнце. Она уже не может дождаться встречи со своим парнем.

Хоуп протискивается мимо Даниэлы к своему шкафчику:

– Придешь ко мне на ужин? У нас будет тако. И я покажу тебе свой наряд на танцы. Знаю, что многие девочки наденут платья, но я думаю надеть джинсы и симпатичную кофту или что-то подобное. Не знаю. Мне некомфортно в платьях. Не могу в них танцевать.

Даниэла чувствовала то же самое, но все равно купила платье, потому что знала – надень она что-то другое, и ее прозвище обретет второе дыхание.

– Сегодня не могу, – говорит Даниэла. – Встречаюсь с Эндрю.

– О! – Хоуп, кажется, удивлена. – У вас, ребята, все нормально?

– Конечно, все хорошо, – улыбается Даниэла. – А что?

Выжимая волосы, она чувствует, что Хоуп не отводит от нее взгляда.

– Ну… просто ты говорила, что с тех пор, как развесили список, Эндрю ведет себя странно. Сдержанно.

Даниэла и правда по глупости призналась Хоуп, пока они делали домашнюю работу, но теперь сожалеет, что вообще упомянула об этом.

– Не то чтобы он странно себя ведет, – старается пояснить она. – Просто мы особо об этом не разговаривали, вот и все.

– Думаешь, он когда-нибудь этого захочет? Ну, знаешь, поговорить об этом?

– Надеюсь, нет.

Даниэла мажется дезодорантом. И очень надеется, что аромат ванили замаскирует запах хлорки. Он всегда остается на ней на какое-то время, сколько бы она ни терла себя в душе.

– Не хочу заводить с ним неприятных разговоров. Даниэла и этот-то разговор продолжать не хочет. Вместо того чтобы причесать волосы и слегка накраситься, она поспешно запихивает вещи в рюкзак.

Хоуп присаживается на скамейку:

– Разговор не обязательно должен быть неприятным, Даниэла. Но Эндрю должен сказать хоть что-то. Типа, что ему все равно. Что он считает тебя красивой… и не важно, что говорят другие…

– Можешь, пожалуйста, замолчать? – сердится Даниэла.

Она надеется, что никто из девушек в раздевалке не слышал этих унизительных попыток надавить на нее. Затем поворачивается к Хоуп спиной и на секунду закрывает глаза. Эндрю ей такого не говорил. А если бы сказал, то стало бы только хуже. Будто она была жалкой слабачкой, которой нужно, чтобы ее утешали.

– Извини, – говорит Хоуп. – Я просто думаю, что ты заслуживаешь лучшего.

– Знаю.

И Даниэла действительно знает это. Но все равно продолжает складывать вещи.

– Созвонимся позже, – предлагает Хоуп.

Выходя из раздевалки, Даниэла тотчас же дает себе обещание никогда никому не рассказывать об их с Эндрю отношениях. Хоуп еще не раз припомнит ее слова, вырвав их из контекста и полностью переиначив. И хоть Даниэле не хочется, чтобы Хоуп плохо думала о ее парне, правда в том, что та не все понимает. Ее не было с ними летом. И у нее никогда не было парня. Эндрю просто встал между ней и ее лучшей подругой. По пути Даниэла заходит в туалет и там приводит себя в порядок. Спускаясь с лестницы, она видит в окно Эндрю и его друзей. Прислоняется к перилам и с минуту наблюдает за парнями. «Издалека Эндрю, который пытается выкрутиться из захвата Чака, кажется младше», – думает она. Он самый маленький среди друзей.

Чака забирает его папа на спортивной машине. А потом, буквально через минуту, подъезжает минивэн. В него набиваются остальные парни, а Эндрю присаживается на обочину, будто ждет, когда за ним приедут. Он машет вслед уезжающему минивэну, а когда тот заворачивает за угол, поднимается, берет свой рюкзак и направляется к входу в бассейн.

Даниэла поворачивается и бежит. Ей хочется добраться до места встречи раньше Эндрю. А еще она не хочет думать о том, знают ли его друзья, что они встречаются.

Девушка переводит дух, и в этот момент Эндрю выходит из-за угла. Заметив ее, он расплывается в широкой улыбке. Он явно рад ее видеть. А Даниэла счастлива видеть его радость. Это значит больше, чем любой банальный разговор или неуклюжее извинение за список. Это совершенно искренняя эмоция.

– Ни за что не угадаешь, – говорит Эндрю, закинув руку девушке на плечо. – Родители уехали из города. В последнюю минуту нарисовался какой-то проект.

Глаза Даниэлы загораются.

– О, правда?

Их родители очень строгие. Кажется, прошла целая вечность с тех пор, как им удавалось остаться наедине, без всякого надзора, как это было на Кловер-Лейк.

– Мы могли бы заказать еду и немного потусоваться. – Эндрю берет Даниэлу под руку. – Я скучал по тебе.

– Я тоже по тебе скучала.

Даниэла звонит родителям и говорит, что поест тако у Хоуп дома. А потом они с Эндрю идут по тропинке через лес.

Как только они заходят в дом, Эндрю прижимает Даниэлу к двери и впивается ей в губы. Они страстно целуются. А затем опускаются прямо на почту, которая лежит на коврике в коридоре с тех пор, как ее просунули в прорезь на входной двери. Даниэле нравится напор Эндрю, как он хватает ее за кофту, пытается трогать там, где не трогал раньше.

Она взбирается на него, стараясь казаться сексуальной и раскованной, как того требует момент. Но тут что-то ее сбивает. Ей кажется, что, сидя на Эндрю, она крупнее его. И боится, что может его раздавить. Будто она мальчик, а он девочка.

– Хочешь, остановимся? – спрашивает Эндрю. А затем медленно убирает руки. – Что случилось?

Даниэле не хочется говорить. Но они не затрагивали эту тему с того разговора в понедельник. И девушка вздыхает:

– Это все дурацкий список.

Эндрю водит кончиками пальцев вверх-вниз по ее руке:

– Не думай об этом.

– Как я могу об этом не думать? – скатываясь с него, спрашивает Даниэла. – Как ты можешь не думать?

Эндрю садится и обхватывает голову руками:

– Надень маску, помнишь?

Даниэле не нравится, к чему все идет.

– Я не это имею в виду. У меня может быть самая большая, самая классная и замечательная маска во всем мире, но я все равно знаю, что обо мне говорят. – Эндрю молчит, поэтому девушка продолжает: – Твои друзья до сих пор подкалывают тебя из-за меня?

– В основном Чак. Он всех бесит. Но это не будет длиться вечно. Я переживу.

Даниэле претит мысль о том, что Эндрю дразнят из-за нее. Возможно, их стратегия игнорирования не помогает. Возможно, настало время противостоять этой проблеме.

– Ты должен ударить Чака, когда он в следующий раз оскорбит меня. – Несмотря на всю серьезность момента, Даниэла улыбается. – Или, может, я ударю.

Эндрю стонет:

– О, да! Замечательная идея, Даниэла. И после этого все уж точно будут считать тебя мужиком. Ты правда хочешь говорить об этом?

Даниэла снова целует парня. Она убеждает себя в том, что ей не важно мнение друзей Эндрю. Важно лишь то, что он видит в ней девушку. Свою девушку.

Поддавшись порыву, Даниэла берет Эндрю за руку, подносит ее к вороту своей кофты и с его помощью снимает ее. На пару секунд она замирает, чтобы он мог расстегнуть ее лифчик. Но Эндрю лишь сидит и пялится на нее, поэтому Даниэла сама тянется к крючкам. Ее руки так сильно трясутся, что ей не сразу удается расстегнуть их.

Наконец Эндрю начинает приходить в себя. Тянется и прикасается к ней там, где никогда прежде не касался.

Даниэла закрывает глаза и погружается в ощущения, что Эндрю дарит ей. Она знает, что она не мужик. Но ее парню необходимо об этом напомнить.