Где-то в середине семидесятых годов прошлого столетия главный редактор нашей молодежки предложил мне сделать очерк о молодом преступнике. Приехали на зону. Лето. Жара. В каморке для свиданий тесно и душно. Начальник этого «богоугодного» заведения предупредил меня, что так как мои будущие герои и так уже наказаны, мы можем снимать их только с их согласия. Они это знали и пользовались в массовом порядке своим единственным правом. И потянулся этот жуткий день, не день, а беспрерывная цепь неудач. Мы уже собирались сворачивать удочки, когда я обратил внимание на одну фамилию в списке кандидатур в герои очерка. Виктор Жеглов. «Все! Давайте Жеглова, и на этом закончим наши бесплодные попытки найти героя среди этой серой замкнутой массы», – сказал я. Привели Жеглова. Молодой девятнадцатилетний громила. Он был похож на своего однофамильца, известного киногероя, как я на Аполлона Бельведерского. Типичный уголовник. Не дай бог с таким встретиться в темном переулке. Я уже просто так, для очистки совести, для галочки, стал как-то вяло, исподволь подходить к теме. «Ты чего все ходишь вокруг да около? – прервал меня Жеглов. – Ты хочешь меня снимать? Ради бога. Включай свою аппаратуру. Давай поговорим по душам. Чего там. Спрашивай». И как бы в награду за все мои дневные муки и бесплодные поиски героя пошел разговор и какой. Не разговор, а поток сознания. Виктор Жеглов, единственный сын своих родителей, докторов наук, получил семь лет за разбой. «Тебе что, денег не хватало?» – спрашиваю я. «Да при чем здесь деньги? Ты оглянись вокруг. Мы живем в мире, насквозь пропитанном ложью и скукой. Все врут даже тогда, когда никто не заставляет их это делать. Какая-то жалкая и ничтожная жизнь вокруг. А у меня каждый день – смертельный риск. Можешь проверить в деле. Я встречался с серьезными противниками. Шелупонь я не трогал». – «Тебя послушать, так ты такой романтик-боец, выше некуда. Но ведь все равно ради денег, ради того же жалкого обогащения», – возражаю ему. «Во-первых, я грабил жирных котов, а во-вторых, свою долю я отдавал детским домам. Тебе первому это говорю. В деле этого нет. Можешь проверить. Пиши». И продиктовал адреса детских домов, куда он постоянно перечислял награбленные деньги. Вот так оборот. Уголовник Жеглов, оказывается, русский Робин Гуд, последователь Деточкина. «Значит, романтика, – подытоживаю я. – И ты ее нашел в уголовном мире?» – «Да какая там романтика, – хмыкнул Жеглов. – Такие же жалкие и ничтожные людишки. Мои подельники в ногах валялись у следователей, аж тошнит, как вспомню.» – «И тебе не страшно так откровенно обо всем говорить? – спрашиваю я. – Ведь это же пойдет в эфир на весь Казахстан». – «А чего бояться, – ответил Жеглов, – у нас ведь не сила права, а право силы». – И тряхнул у меня под носом своим огромным кулачищем. Кто силен, тот и прав».

Телеочерк прозвучал как взрыв в трескучем и благостном эфире. И к счастью, понравился кому-то из силовиков. По ходатайству органов юстиции Виктору Жеглову скостили срок, выпустили по амнистии и тут же призвали в армию. Мы еще долго с ним переписывались. Он служил в войсках по усмирению тюремных бунтов. Сейчас это называется «спецназ». Получил медаль за отвагу. Теперь у него романтики было хоть отбавляй. После службы поступил на юридический факультет Казахского государственного университета. Он все-таки оправдал свою фамилию. Я иногда со страхом думаю, а что было бы с ним, если бы не эта, совершенно случайная наша встреча. И сколько таких Жегловых, сильных и ярких личностей, не найдя выхода, реализуют свои незаурядные способности во вред людям.