Вернувшись из Казахстана в Москву в 1976 году, я сразу попал на грандиозный 60-серийный проект документальных телефильмов «Наша биография». Художественным руководителем проекта и ведущей на всех фильмах была известная и популярная в ту пору, сейчас бы сказали звездная, Галина Шергова. В темном строгом костюме на черном фоне, с жестким выражением лица, она несла в массы суровую романтику революции. Образ комиссара из «Оптимистической трагедии». Ко мне она относилась весьма скептически. Какой-то никому не известный, заштатный, провинциальный режиссеришка тоже полез из грязи в князи. Я ей отвечал тем же. Даже на съемки фильма «1925-й год» пригласил другую ведущую. Перед съемками фильма «1950-й год» мой редактор и боевая подруга Галя Ульянова еле-еле, с большим трудом уговорила меня все-таки обратиться к Шерговой. Перед ее съемками в моем фильме «1950-й год» я ее спросил с дрожью в голосе: «Галина Михайловна, а есть у вас белый костюм, ну не совсем белый, а, скажем, с бежево-розоватым оттенком?» – «Это еще зачем?» – возмутилась Шергова. «Ну, я бы хотел попробовать вас снять в таком костюме». «Что еще за странные желания. Есть сложившийся образ. Его хорошо принимает зритель. Зачем разрушать то, что с таким трудом создано и успешно работает?» – «Ну, пожалуйста!» – взмолился я. «Ну, хорошо, – сжалилась надо мной наша суровая ведущая, – такой костюм у меня есть. Так и быть, для удовлетворения вашего совершенно непонятного мне любопытства я его привезу, но сниматься в нем не буду!»

Настал день съемки. Мы с моим оператором Славой Ефимовым затянули студию в непривычный для всех белый фон, настроили телекамеры на работу в режиме «перемодуля», чтобы убрать материальность фона. Пришла Шергова. Назревал грандиозный скандал. Меня спас Ефимов, который в отличие от меня пользовался авторитетом в телевизионных кругах. Его последний аргумент как-то погасил огонь разгорающегося пожара: «Галина Михайловна, мы же ничем не рискуем, давайте сделаем два дубля и сравним. Все равно последнее слово за вами. Если традиционный окажется лучше, так и быть». Пришлось Галине Михайловне надевать светлый костюм. Он оказался именно таким, какой нам был нужен. Мы несколько часов на ней ставили свет. И нужно отдать должное Шерговой. Она, как истинный профессионал, стойко выдержала все наши муки «светового» творчества. Наконец последовала команда «Мотор!». Съемка шла сложно. Ей нужно было полностью перестроиться: убрать «металл» и пафос, добавить мягкости и нежности. Это был все-таки 1950-й год. Всего лишь пятый год мира после страшной войны. Но наша работа с ней шла на удивление конструктивно. Она вдруг какимто всем своим женским нутром почувствовала, что я от нее хочу. Да и костюм заставил ее работать по-новому. В ее голосе появились мягкие нежные нотки. Наконец закончилась эта многочасовая и многотрудная съемка. Приглашаем Шергову в аппаратную. Показываем отснятый материал. И перед ошеломленной ведущей предстоит ожившая картина импрессионистов, отдаленные отзвуки Ренуара: мягкие теплые тона и полутона, и Женщина в кадре, красивая, нежная, мягкая. Второго дубля не понадобилось. С тех пор мы с Галиной Михайловной надолго стали если и не близкими, то все-таки друзьями.