Глава 5

Папская область, Рим, июль 1492 года

Сложная личная жизнь была у кардинала Родриго Борджиа! Большое количество детей от разных женщин, пусть даже все они были им признаны, а не являлись бастардами. Собственно, постоянно меняющиеся любовницы, лишь малая часть из которых задерживалась на сколь-либо долгое время. Лишь Ваноцца ди Катанеи, родившая своему постоянному любовнику аж четырёх детей, трёх мальчиков и девочку, сумела остаться рядом с любвеобильным каталонцем на долгие годы. Более того, даже когда красота Ваноццы стала увядать из-за возраста, связь её с Родриго Борджиа ничуть не ослабла, разве что стала несколько иной. Эта женщина мудро закрывала глаза на любовниц, оставаясь близкой подругой Родриго Борджиа и матерью его четверых детей.

А о Ваноцце Родриго заботился… Огромный дом-дворец, окружённый охраной из верных лично вице-канцлеру каталонцев. Охрана в Риме всегда была не лишней, особенно учитывая огромное количество разбойничьих шаек в окрестностях и непрекращающуюся вражду семей, среди которых Колонна и Орсини были лишь самыми могущественными, но точно не единственными.

Моя встреча с «семьёй» потребовала немалых усилий в плане актёрского мастерства. Хвала богам, что имелась память, позволявшая не попадать в идиотские ситуации и говорить именно то, что ожидали бы от настоящего Чезаре. Чувствовалось, что мать свою он действительно любил, равно как и сестру. Хуана, мягко сказать, недолюбливал, но не только из-за причины, что его обделили возможностью строить карьеру вне церкви, но и вследствие того, что второй сын Ваноццы ди Катанеи, уступавший возрастом Чезаре всего год, был тем ещё фруктом. Капризный, склочный, мнящий, что все ему чем-то сильно обязаны. Видел я таких, неоднократно в своём родном времени. Типичнейший мальчик-мажор, привыкший, что подаваемые ему на тарелочке с золотой каёмочкой жизненные блага есть нечто само собой разумеющееся. Естественным душевным порывом, с некоторым трудом сдержанным, было желание отвесить ему хорошую такую, затрещину. Чувствуется, что этот гадёныш будет лишь набирать обороты, пока не придёт к естественному финалу… Ведь нож в спине – это естественно для подобных, хм, персонажей.

Зато Лукреция – совершенно иное дело. Достигшая пока всего двенадцати лет, девочка-подросток умела очаровывать как только-только распускающейся красотой, так и своим характером. Любознательность, активность, постоянное желание крутиться вокруг так интересных ей взрослых дел. Она словно стремилась как можно быстрее проскользнуть во взрослую жизнь, пока не понимая, что там не всё так хорошо, как могло казаться. Особенно здесь. Особенно в семье Борджиа, где возможности были равномерно перемешаны с серьёзными опасностями.

Что до младшего, Джоффре, то тут нельзя было сказать ничего особенного. Не гений, но и не бездарь. Обычный подросток со своими мелкими тараканами в голове, довольно спокойным характером и несколько флегматичным отношением к окружающему миру. Отрицательных эмоций не вызывал, да и вообще порой мог просто подойти поговорить, задавая интересные ему вопросы о других городах Италии, о необычном оружии и интересных людях, с которыми я успел повстречаться. Нормальные такие интересы, для пацана одиннадцати лет.

Вот и сейчас я сидел себе в тени выстроенной в саду беседки и занимался тем, что одновременно пытался воссоздать по памяти схему обычного кремневого пистолета и играть в шахматы с Лукрецией, которая последние дни хвостиком таскалась за своим, хм, старшим братом. К слову сказать, ум у неё на подобные игры был вполне заточен, особенно поддаваться не приходилось, чтобы сохранять у той интерес к игре.

– Не увлекайся тем, чтобы «съесть» у противника побольше фигур, - напомнил я этой ещё очень юной, но всё же девушке. – Иногда тебе могут подсунуть фигуру в жертву, чтобы получить выигрыш не в количестве, а в качестве. Расположение фигур на доске, выигрыш темпа развития, отвлечение внимания и создание видимости слабости, наконец.

– Как в жизни?

– Точно так, Лукреция, - улыбнулся я, протянув руку и убрав с её лба выбившуюся из причёски прядь волос. - Весь мир – большая игра. И главное тут не быть фигурой, как большинство людей. Фигуры, независимо от того, пожертвуют ими для победы или нет – остаются всего лишь фигурами, чьим мнением так и не поинтересуются. А потом всех, победивших и проигравших, смахнут с доски в коробку. Остаются только игроки, сестрёнка. Согласись, что лучше двигать фигуры, чем когда двигают тебя, не спрашивая твоего согласия.

Лукреция рьяно закивала, смотря то на меня, то на доску. Оттого и не увидела, как к нам подошёл тот, кого я не испытывал ни малейшего желания видеть. Хуан де Борджиа, герцог Гандии, получивший титул после смерти своего старшего сводного брата Педро Луиса. И вот какого ему тут понадобилось? Хотя, зная этого заср… засланца можно быть уверенным, что ничего хорошего он ни мне, ни Лукреции не скажет. Напротив, ляпнет какую-нибудь гадость по своему обыкновению.

– Шахматы! – пренебрежительно этак фыркнул братец. – Ты зачем этой игре Лукрецию усиленно учишь? Её скоро замуж выдадут.

– Тебе напомнить про замужних женщин, которые управляли империями? Не будем погружаться в глубины прошлого, достаточно взглянуть на Изабеллу, королеву Кастилии. Всем понятно, что правит она, а её муж, король Арагона, подчиняется ей, как более мудрой и опытной в политике и делах управления страной… даже странами.

Вот так тебя, мордой да в коровий блин! Скрипит зубами, багровеет лицом, а сказать против ничего и не может. Как ни крути, а герцогство Гандийское на землях испанских находится. Хулить же сюзерена столь нагло, открыто и без повода… Понимает, что такого делать нельзя при свидетелях. Да, именно при свидетелях, ведь по поводу моей «братской любви» Хуан никаких иллюзий не испытывает. Правильно делает, откровенно то говоря!

Лукреция, та довольна. Приосанилась, смотрит горделиво так в сторону Хуана, зато на меня с явной такой благодарностью. Меж тем Хуан, у которого не получилось сказать одну гадость, экстренно собирался с мыслями, дабы придумать другую. И это у него получилось… как он сам считал. Эх, вот дурную энергию, да на более благие бы цели! Мечты, всего лишь мечты.

– Я герцог Гандии, Чезаре, а ты всего лишь священник. И не надейся, что отец когда-нибудь позволит тебе стать тем, кем ты хотел быть!

– Глупый бедный младший брат, - вздохнул я, смотря на Хуана как на неразумного младенца. Его слова были направлены на того Чезаре, а сейчас ситуация сильно изменилась. Только он этого не был в состоянии понять. – Наш отец тоже «всего лишь священник», если ты забыл про сей факт. И Папа Иннокентий VIII тоже. Теперь попробуй поднапрячься, заставить свою голову работать, после чего подумай вот над чем… Откуда тебе знать, к чему я стремлюсь? Люди меняются, а если у них хватает ума и силы воли, то в лучшую для себя сторону. И уж тем более глупо считать, будто мне кто-то может что-то позволить. Я САМ принимаю решения, хотя стараюсь учитывать, как они отразятся на семье. И тому же самому учу нашу общую сестру. Ты же… пугаешь её замужеством, которое сейчас вообще не должно быть обсуждаемо. Про попытки уязвить меня я молчу, они для меня, что ветер в поле – безвредны и местами немного забавны.

Стоит, злобится, а новых колкостей произнести не решается. Наверняка из опаски, что нежданно сильно изменивший манеру поведения брат снова выставит его полным и окончательным глупцом перед младшей сестрой. Лучшим выходом в его положении было бы просто уйти, но нет, этого Хуан позволить себе не мог, считая это знаком слабости. Вот и стоял, как чучело огородное, пусть и одетое по последней моде и с предельным богатством.

Появление нового человека могло бы стать палочкой-выручалочкой, но… не стало. Проблема для Хуана состояла в том, что появился Бьяджио, обозначенный мной как личный телохранитель и потенциально приближённый, приносящий большую пользу уже сейчас. Какую? Учёба работы с кинжалами и частично мечом. Тренировки шли каждый день. Не только с ним, тут и другие наставники имелись, из числа солдат кондотты Эспинозы, но Бьяджио был на особом положении, потихоньку становясь из наёмника хорошим приятелем. Мигель да он – в настоящий момент я именно им мог доверять куда больше остальных.

Семейство Борджиа, включая самого Родриго, приняло подобное покровительство, оказываемое с моей стороны Моранце, как нечто вполне нормальное и естественное. Верные люди не берутся из ниоткуда, их «растят». А тут ещё и неплохое основание имелось – совместная серьёзная схватка, где мы сражались бок о бок. Только где остальные Борджиа и где отдельно взятый Хуан? Во-от, то-то и оно.

Мажор местного розлива сначала изображал из себя невесть что, но на это внимания особо и не обращали. Затем, завидев первую нашу тренировку, где вооружённый двумя кинжалами Бьяджио, разделал меня под орех без особых усилий, долго радовался, точнее сказать злорадствовал. И всё бы ничего, но тут братец сам решил показать удаль молодецкую, всерьёз рассчитывая наглядно показать своё превосходство… над опытным, пусть и юным годами наёмником. Тот факт, что тренировочный бой должен был проходить с вооружением «меч-кинжал» ситуацию нисколько не менял.

Не знаю, о чём думал Хуан… Скорее всего он вообще мыслями не заморачивался. Моранца без лишних усилий показал высокий уровень владения оружием, раз за разом обозначая проходившие сквозь защиту герцога Гандийского удары. Разгром и унижение… как это воспринимал сам Хуан. И ведь не свалить на то, что его принудили, сам решил удаль показать. К слову сказать, я намекнул ему, что тут всё по-честному, никаких игрушечных боёв. В общем, сам напоролся, потому и жаловаться глупо.

Жаловаться не стал, хватило сообразительности и остатков здравого смысла, зато список объектов его неприязни пополнился ещё и Моранцей. За минувшие дни этот мажорчик пытался цепляться ко всему: юному возрасту, некоторой стеснительности, тихому голосу. Но особенно в качестве мишени для упражнения своего плоского остроумия его привлекал тот самый стальной «ошейник» Бьяджио. В конце концов, не выдержал даже Родриго, много прощавший своему непутёвому сыну. Он заявил прямо, что: «Опытные солдаты, прошедшие не один десяток боёв, лучше знают, что нужно защищать. Одни усиливают защиту рук, другие прикрывающую пах броню. Ну а Моранца решил позаботиться о шее, что вполне объяснимо, так как ему однажды чуть не перерезали горло. А ты, Хуан, как хотя бы в нескольких битвах побываешь, вот тогда и высказывай свое мнение. Пока же оно неуместно и выставляет тебя в дурном свете».

Душевная была отповедь, мне понравилась! И не только мне, почти всем, помимо самого Хуана. Даже его мать, Ваноцца ди Катанеи, и та не вступилась, понимая ситуацию. Она вообще многое понимала, в том числе и излишнюю разбалованность сына… к которой сама была практически не причастна. Увы и ах, тут куда больше был виноват сам Родриго Борджиа, не сумевший именно этому своему сыну дать понять всю картину мира. Теперь пытался что-то поправить, но как по мне, это были откровенно пустые хлопоты. Что выросло, то выросло!

На «ошейник» Моранцы братец нападать перестал, но всеми силами демонстрировать презрение переставать даже и не думал. Скрывал за ним ненависть к тому, кто явно и показательно его в чём-то превосходил, да ещё и не относился к равным по знатности. Вот и сейчас, едва завидев Бьяджио, процедил сквозь зубы:

– Явился, любимчик моего брата-епископа! Лучше себя веди, может он и тебя в шахматы играть станет учить.

– Я не откажусь, синьор Хуан, - улыбнулся Моранца. – Моё умение играть в эту игру мудрецов оставляет желать лучшего. Все мы можем чему-то научиться, только не все готовы это делать по разным причинам.

И с этой стороны оплеуха подоспела, Хуан ты, Хуан… а в голове совсем иное слово, тебя характеризующее, но на ту же букву начинающееся. Ты же сам прямо нарываешься, на подобного рода весомые плюхи. Пусть они не материальны, но сила удара от этого не менее, а то и более сильна.

Последняя капля. Окончательно разобидевшись, младший братец удалился в неизвестном направлении. Вряд ли к отцу жаловаться, скорее всего просто отправился шляться по злачным местам Рима в компании таких же как он мажорчиков и охраны… а может просто слуг. Бес с ним, воздух чище.

– Мой брат неисправим, - развёл я руками, вновь напоминая Бьяджио, что этот фактор никуда не исчезнет.

– Он такой, какой есть. Я видел и похуже.

– Угу. Например, Пьетро Циприани.

Улыбка в ответ и явно поднявшееся настроение. Моранца помнил, что сталось с вышеупомянутым. Тон же моего голоса намекал на то, что подобное наглое поведение редко приводит людей к чему-то хорошему. Ох и нарвётся Хуан Борджиа с его умением создавать себе врагов на пустом месте. В известной мне истории его прирезали лет в двадцать. Не думаю, что ситуация сильно изменится.

А вот Лукреция явно загрустила и где-то даже расстроилась. Иначе не сделала бы совершенно неуместный ход, отдавая коня на съедение за здорово живёшь. Стоило прояснить ситуацию.

– Сестричка, твои мысли явно в стороне от шахматной доски витают, - постучал я по фигуре, которую она подставляла мне своим последним ходом. – Добро бы хорошие мысли, в твоём же случае явно какая-то пакость. Давай же, скажи, что тебя так встревожило?

– Хуан…

– Неужто, обидеть успел? Так я его сейчас за ухо сюда приведу, будет долго и усердно извиняться.

– Он не обидел… он напугал. То есть нет, он напомнил.

Совсем запуталась в словах Лукреция. Пришлось сесть с ней рядом, погладить по шелковистым волосам и лишь потом, успокоившись, она поведала то, что её так растревожило.

– Замужество… Я боюсь, Чезаре! Помолвка уже заключена.

Имелся такой факт, спору нет. Женихом, ещё совсем юной Лукреции был некий Гаспар де Просида, граф д’Аверса, знатный арагонский дворянин. К слову сказать, он был не первым, сменив на посту претендента на руку дочери кардинала Борджиа менее знатного и влиятельного арагонца, некоего Хуана де Сентелеса. Для кардинальской дочери граф д’Аверса был вполне подходящей партией, но вот для того, кем планировал стать Родриго Борджиа, он уже однозначно не котировался. Поэтому я с лёгкой душой мог успокоить тревожную душу подростка. Что и сделал, весомо заявив:

– Между нами, но отец уже вряд ли заинтересован в твоей свадьбе с графом д’Аверса. Ты же знаешь, я не люблю бросать слова в пустоту.

– Знаю, - взбодрилась было сестрёнка, но тут же опять поникла. – Не этот так другой. А я хочу сама решать, за кого выйти замуж. Но ведь это нельзя, да?

А глаза грустные-грустные. Вот как тут можно разочаровывать, по сути, ещё ребёнка, к тому же такого? Очень сложно. Врать же не хотелось. Поэтому надо пообещать что-то такое, что не окажется враньём, но в то же время окажет подбадривающее действие на Лукрецию. Сложноватая такая задачка, но я попробую.

– Не буду обещать, что твоим мужем окажется тот, кого выберешь именно ты. Не даю обещаний, которых возможно не смогу выполнить. Однако! В любом случае твой будущий муж будет относиться к тебе с уважением и лаской, он никогда не осмелится причинить тебе боль. Иначе…

– Что «иначе»?

– Лично заупокойную молитву прочитаю не позднее месяца после нанесённой тебе обиды. И мне плевать, кем он будет: графом, герцогом или королевским сынком.

Глаза Лукреции округлились от удивления, она даже рот ладошкой прикрыла. Видела, что её старший брат абсолютно серьёзен, шуткой тут и не пахнет. Да и Бьяджио, которого Лукреция также успела немного узнать, усмехался этак кривенько, всем своим видом показывая, что да, шутки в прозвучавших словах не найти.

Умная девочка, понятливая. Быстро справилась с эмоциями и уж тем более не стала пугаться меня. Стала более серьёзной, после чего кивнула и тихо прошептала:

– Я запомню эти слова, Чезаре. И Господь мне свидетель, пусть мне не придётся тебе их напоминать. Пусть это твоё обещание никогда не понадобится.

– Тоже на это надеюсь. А сейчас давай-ка вернёмся к нашей партии. Только тот ход, который ты сделала… Переходи заново, иначе будет совсем неинтересно. Мне тоже.

Вот и восстановили спокойную, мирную атмосферу, которая была в беседке до прихода Хуана. Я, юная Лукреция, наблюдающий за игрой Бьяджио… Благодать да и только. Заодно и возможность подумать о том, что произошло за последнее время.

Время. Сейчас оно ползло как беременная эстонская черепаха, несмотря на то, что занятия для себя я находил без каких-либо проблем. Тут и тренировки с оружием разных видов, и работа над оборудованием нормальной – по местным временам – химической лаборатории, и отслеживание текущей политической ситуации в Риме, всех италийских землях и даже за их пределами.

А обстановка начинала накаляться. Теперь почти не оставалось тех, кто верил, будто Иннокентию VIII удастся побороть болезнь. «Миланская» и «неаполитанская» партии готовились подтянуть все свои резервы: финансовые, дипломатические, возможно даже военные. Хотя насчёт последнего я сильно сомневаюсь – никому не нужна была резня, способная уронить и так пошатнувшийся за последнее время престиж папства в грязную навозную лужу. Стоило опасаться разве что Ферранте Неаполитанского. Старик с возрастом окончательно берега потерял и мог учудить напоследок. Не зря докладывали о том, что кондотьеры Орсини и Колонна, состоящие у него на службе, усиливают свои кондотты новыми людьми. И не только они.

Кстати, о кондоттах. В Рим прибыл один из лейтенантов Винченцо Раталли, Паскуале Калоджеро. Не просто так, чтобы подышать римским воздухом, полюбоваться архитектурными красотами и попробовать сочные губки римских куртизанок. Право слово, этого добра и во Флоренции хватало! Причина прибытия была совсем иной. Винченцо Раталли намекал, что его нынешний наниматель готов разорвать контракт и даже не потребует выплаты от него за досрочный уход кондотты.

Интересно девки пляшут… Не удивлюсь, если за этим вырастают уши некоего Медичи, который сейчас правителем всея Флоренции подвизается. Вполне мог узнать про мою попытку сначала нанять Раталли, вот и демонстрирует таким образом знаки внимания, сверх уже имеющихся. Такие жесты доброй воли ничего ему не стоят, а впечатление произведут. А я что, мне оно исключительно на руку. Кондотта у Винченцо помощнее, чем у Эспинозы, хотя я и от уже нанятой отказываться не собирался. Разве что денег буду просить у Родриго Борджиа, пусть проявляет отеческую заботу, помноженную на понимание того, что дополнительная военная сила лишней точно не окажется. Времена между двумя понтификатами в Риме всегда были смутными. Безвластие, ети его за ногу!

Сам Калоджеро сейчас гостил в Риме. Ему было сказано, что я непременно найму кондотту, но несколько дней как минимум ему придётся тут поскучать. И не просто, а не пытаясь связаться со своим кондотьером. Обстановка такая сложилась, требующая не высовываться лишний раз. Тот отнёсся к подобному условию с пониманием, добавив, что самому ему спешить некуда. А вино со шлюхами есть хоть в Пизе, хоть в Риме, хоть в любом другом крупном городе. Да и знакомые найдутся, та же кондотта Эспинозы во главе с ним самим.

Вот и сидел уже четвёртый день, отдыхал душой, но больше всё же телом. Пусть расслабляется. Меж тем буквально вчера пришло письмо из испанских земель, от кардинала Мендосы. Без лишней помпы, деловое такое. Могущественный испанец сообщал, что он, равно как и его собрат по вере кардинал де Мила самое позднее к концу месяца появятся в Риме. Прибудут морем, сойдя как можно ближе к конечной цели своего путешествия. И, само собой разумеется, оба они поддержат почтенного вице-канцлера, памятуя как о прошлых его заслугах перед королевской четой, так и надеясь на будущую крепкую дружбу.

Что сказал в ответ на это сам вице-канцлер? Сначала вознёс хвалу небесам, затем замысловато обругал делла Ровере, со всеми его присными. Рикошетом досталось и тем, кто поддерживал его будущего противника на выборах в конклаве. Естественная такая реакция, от сердца идущая. И полное удовлетворение на лице. Ведь партия «неаполитанцев» до сих пор пребывала в уверенности, что испанские кардиналы пребывают в пошлом неведении относительно обстановки в Риме. А раз так, то… диагноз ясен. Плюс два голоса у нас, а у противников никакого прибытку.

– Шах, - произнёс я, угрожая королю Лукреции.

– А я закроюсь!

– Тогда одним пехотинцем у тебя меньше будет, - подмигнул я, убирая с доски попавшую под удар фигурку. – Думай дальше, как из ситуации выпутываться.

И я подумаю. Точнее продолжу гонять мысли по своему разуму, привыкшему решать множество ребусов ещё с юношеских пор и первых убийств. Тех самых, после которых исчез Артур и появился Кардинал. Кстати, не так давно восстановил и любимые ониксовые чётки, заказав почти точную копию тех, из XXI века. Пока что были не совсем как родные, но я знал, что ощущения сгладятся через несколько дней, максимум неделю.

Мысли… Сейчас они перескочили на лабораторию, в которой уже можно было проводить некоторые опыты с целью получить пару-тройку полезных составов. Как из числа лечебных, так и строго противоположного действия. Если уж попал в тело одного из Борджиа, которых как слухи, так и маститые историки считали специалистами по ядам, то грешно не соответствовать. Особенно если и сам этим промышлял, пользуясь самыми современными для XXI века технологиями. Здесь, конечно, возможностей на порядки меньше и о всякой синтетике лучше забыть, но есть и вполне натуральные средства, здесь почти неизвестные или неизвестные совсем.

Взять, к примеру, рицин. Тот самый, получаемый из семян клещевины после того, как из них отжать касторовое масло. А клещевину в том же Египте уже не один век выращивают, да и в другие страны бобы сего растения попадали. Не знают покамест люди о том, какую опасность скрывает это растение. Яд без цвета, без вкуса и запаха, зато убивающий надёжно и, что особо важно, не моментально. Подгадать дозировку и вообще замечательно будет. Можно с пищей или водой дать объекту, можно посредством укола острием, на которое нанесён яд. На крайний случай реально подлить в воск, из которого сделать свечу или в лампадное масло. Испарения тоже весьма ядовиты.

Самый напрашивающийся вариант среди немалого числа тех, которые реально произвести в здешних условиях. А есть и другие! Взять хотя бы таллий – тот самый металл, который и сам по себе токсичен, но его хлориды и нитраты ещё и в воде хорошо растворяются. При отравлении поражает то печень с почками, то желудок, то иной орган в человеческом организме. Местные же доктора припишут смерть естественным причинам, даже не догадываясь об истинной её природе.

Вариантов предостаточное количество. И все эти яды могут быть созданы в уже устроенной мной лаборатории. Равно как и лекарства, с которыми здесь ещё хуже, чем со средствами, прерывающими жизнь. Достаточно вспомнить хотя бы об одном из распространённейших методов лечения – кровопускании. Его применяли почти при любой ситуации, более чем в девяноста процентов случае, в той или иной степени вредя пациенту. Еще в половине от остатка удаление толики крови было нейтрально для здоровья. Вот такая занимательная арифметика!

– Ещё один шах и мат через три хода, перетаскивая ферзя, заявил я Лукреции. - А ты начинаешь лучше играть, сразу чувствуется. Только учти, что шахматы – это стратегия. Хорошо для развития ума, но мало.

– А что ещё?

– Действительно хочешь узнать? – кивает мелкая, а в глазах искреннее человеческое любопытство. Придётся приоткрывать карты. Хм, каламбур получился нечаянный. – Игральные карты тебе в этом помогут. Для этого нужно не просто так ими забавляться, как многие делают, а учиться играть в особенные игры.

– И ты мне их покажешь!

– Непременно. Особенно ту, играя в которую, требуется читать эмоции соперников. Ведь карты у них в руках, они закрыты. Зато открыты их лица, они не скрывают движения рук, не задумываются и о том, что интонации голосов тоже многое скажут тому, кто умеет слышать, видеть и делать из всего этого правильные выводы.

Разжёг пламя любопытства у девочки. Теперь она меня будет с утра до вечера изводить, прося – а по сути, требуя – научить её столь интересной и полезной забаве. Ничего, раз обещал, значит непременно сделаю. В качестве партнеров по игре привлеку тех же Мигеля и Бьяджио. Первый не отвертится от общественно полезной нагрузки, не всё ему девок щупать. Второй явно отказываться не будет, это я уже сейчас по его глазам вижу.

Я собирался было ещё немного поговорить с Лукрецией, рассказать ей о том, чему она может научиться, если приложит достаточные усилия и вооружится терпением, но тут… Прямо время неожиданных визитов! Родриго Борджиа и вид у него озабоченный донельзя. Не расстроенный, а по-деловому озабоченный. Никак что-то важное случилось? Похоже на то.

– Папочка! – сорвавшаяся с места Лукреция через пару секунд повисла у отца на шее, чему тот ни капли не удивился. Дочь он любил и многое ей позволял. – А ты надолго пришёл?

– Нет, дочка. Давай ты сейчас мне расскажешь о том, что тут у тебя происходит, а потом у меня к Чезаре важный разговор будет.

– Ага, я сегодня…

Взглядом показываю Бьяджио, что тут пошли дела совсем уж личные. Тот понятливо кивнул и бесшумно удалился. Понимает, что одно дело наши с ним отношения, успевшие перерасти в добрые приятельские… и совсем другое вот это вот. Мда, повезло мне с этим человеком, действительно повезло, без тени иронии.

Разговор с Лукрецией занял у главы семейства Борджиа минут, эдак семь, вряд ли больше. Потом он поцеловал дочь и попросил её временно пойти куда-нибудь в другое место. Ну, или она могла остаться тут, а ушли бы он и я. Лукреция выбрала первый вариант и куда-то радостно унеслась. Нормально. А то я человек ленивый, особенно в некоторые моменты времени. Как сейчас, когда очень уж удобно тут, в беседке, себя почувствовал.

– Как я понимаю, случилось что-то важное, но не неприятное для нас, - предположил я, едва только Родриго Борджиа присел на стул, на котором раньше располагалась сестрёнка.

Хм, а ведь я скоро действительно могу начать её считать таковой. В той жизни у меня сестры не было, хотя иногда, уже во взрослом возрасте, я ловил себя на мысли, что не отказался бы от такого расклада. И вот оно, неожиданное воплощение случайных мыслей.

– Понтифик совсем плох, сын. Он совершенно отчаялся и разочаровался в тех докторах, которые его лечат. И обратился к тому, кто использует… опасные средства.

– Туманно. Ты ведь знаешь больше, не можешь не знать по своему положению вице-канцлера. Да и Иннокентий VIII доверяет тебе поболее многих. Или я не прав?

– Доверяет,- согласился тот. - Просто не хочу смущать твой ум раньше времени такими знаниями.

– Отец, я в последний год усиленно изучал яды и противоядия, лекарства и различные настои, предназначенные для достижения многих целей. Поверь, меня очень сложно смутить.

– Ты не говорил об этом своём увлечении, Чезаре.

– Рано было говорить. Зато теперь, когда я кое-чего добился, в самый раз.

Борджиа понимающе кивнул. Сам он более чем достойно для человека этого времени разбирался в тех же самых ядах. Умному понятно, что где яды, там и защищающие от них средства. Ну да об этом, чую я, мы ещё успеем поговорить. А теперь… он готов был рассказать о готовящемся полностью, без купюр.

– Есть давние убеждения, что если тяжело больному человеку выпустить из жил часть крови и влить туда новую, от юного и здорового, то он может начать выздоравливать. Или умереть. Папа Иннокентий VIII решил прибегнуть к этому средству, пребывая в отчаянии. Подготовка уже идёт, нашли трёх юношей, которым заплатили немалые деньги.

– Трёх? Зачем сразу столько?

– Предложение врача.

– Это не врач, а неуч! – поневоле усмехнулся я. – Если уж решился на такие рискованные меры, то мог бы подумать, что кровь, она разная. Может подойти, а может и убить. А три разных носителя крови одновременно… Понтифик обречён.

– Ты уверен?

– Алхимики не все шарлатаны, некоторые знают кое-что очень полезное, - перевёл я стрелки на эту крайне скрытную и обособленную братию. - Мне показалось, тебе стоит знать это.

– Стоит! – подтвердил Борджиа. – Теперь, если я уверен в смерти Иннокентия VIII, то могу начать действовать сразу после того как начнётся это… лечение.

Доволен вице-канцлер, разве что руки не потирает в предвкушении готового начаться действа. И у него есть на то весомые основания. Деньги, имеющиеся и те, которые должны поступить от Медичи. Существующие связи в коллегии кардиналов и влияние вице-канцлера, способное перетянуть кое-кого на свою сторону. Сама эта должность, представляющая очень вкусный пряник, которым реально подкупить сомневающегося важного соперника. Плюс сделанные уже с моей помощью подарки в виде голоса юного кардинала Джованни Медичи и скорого прибытия союзных семье Борджиа испанских кардиналов.

Все козыри на руках? Так может показаться, но на деле кое-чего не хватает. Чего именно? Последнего довода королей, то бишь военной силы. И я сейчас ему об этом напомню.

– Ты забыл о ещё одном важном деле, отец, - произнёс я, вкладывая в свой голос максимум озабоченности, дабы привлечь внимание. – И это стоит постараться исправить за то малое время, которое у нас осталось.

– В самом деле? И что это?

– Сила клинков, которые придадут веса словам и голосам. Сейчас у тебя менее сотни наёмников-каталонцев. Они верны нам, Борджиа, уже потому, что не чувствуют себя в Риме своими. И их тоже… недолюбливают. У меня кондотта в полсотни солдат и совсем недавно я договорился о том, что из Пизы придёт ещё одна, чуть большая по численности. Деньги, уж прости, попрошу у тебя, своих не так много осталось. Но и этого мало, ведь я уверен, что вскоре после смерти Папы зашевелится король Неаполя Ферранте со своими солдатами и наёмниками. Орсини, Колонна, иные капитаны кондотт на его службе. Ты можешь быть уверенным в том, что, оказавшись недовольным результатами выборов, он не уподобится бешеному зверю, бросающемуся на охотника?

– Я не враждую с королем Неаполя. У него тоже нет причин считать меня противником.

– Да, согласен. Но он непредсказуем, мы оба это знаем. И лучше быть готовым к худшему.

Родриго Борджиа серьёзно призадумался. Как ни крути, а я произносил вполне здравые слова. Светило солнышко, беседка оставалась в тени, прохладные напитки для утоления жажды тоже никуда не исчезали… чем я и пользовался. А Борджиа думал. Минуты три уже прошло, вот скоро и пять. Ага, вот и выход из полуотрешённого, свидетельствующего о серьёзных мыслях в голове, состоянии.

– Флорентийские наёмники, предлагаешь использовать их, Чезаре?

– Не совсем чтобы флорентийских, отец. У Флоренции нет собственной армии по большому то счёту. Зато есть достаточное количество денег для найма как отдельных солдат, так и целых отрядов. Кто-то заключил длительные договоры, кто-то свободен или готов разорвать уже имеющийся и чем-то не устраивающий найм. Уж тысячу-другую на не слишком большой период времени нанять сможем. А в дальнейшем есть над чем серьёзно подумать. Ты ведь понимаешь, что объединяет Рим и Флоренцию?

– Деньги. Выборность власти, хотя она… разная.

– Я о другом. Отсутствие собственной армии. А это, что ни говори, большая слабость. Да и то у Пьеро Медичи есть с десяток верных лично ему кондотьеров со своими немаленькими отрядами плюс обычные, то и дело меняющиеся группы наёмников. Флоренция может защитить себя, если не наделает грубых ошибок. Рим… беззащитен по большому то счёту. Гарнизон замка Святого Ангела, который каждый понтифик подбирает из верных ему людей, да городская стража, числом невеликая. И всё!

Отблеск тревоги в глазах собеседника. Но тут же попытка парировать прозвучавшие слова, угрожающие привычному миропорядку.

– У Святого престола есть Гонфалоньер Церкви, что командует войсками понтифика.

– А где они, эти войска?

– Они предоставляются по его требованию теми, кто… - тут Борджиа осёкся разом, осознав простую ловушку, в которую понтифики попали очень давно, но явно не слишком об этом задумывались. Или же предпочитали гнать от себя прочь дурные мысли. – Да-а… Чезаре, мы чуть было не оказались в очень печальном положении.

Я деликатно не стал обращать внимания на неуместное здесь слово «мы». Никогда не следует напоминать союзнику о его промахах, если это не идёт на пользу дела. Вместо этого я произнёс:

– Будем исправлять прошлые недоработки, отец. Они ж не наши, а прежних понтификов. Деньги есть, вот и потратим часть из них на то, чтобы нанять и подтянуть поближе к Риму как минимум тысячи две наёмников. В противовес тем, которые притащит за собой Ферранте Неаполитанский. Пьеро де Медичи и слова против не скажет, он уже сделал свою ставку на тебя.

– И потом… Оставим часть из них.

– Несомненно,- усмехнулся я. – Самых лучших, которые способны не просто убивать, но ещё и быть наставниками для других. Святому Престолу нужно собственное войско. А то ж непорядок. Гонфалоньер, по сути, командующий армией, в наличии, а сама армия отсутствует. Чужие солдаты, они не свои, на них нет никакой надежды. Наёмники и то лучше, они верны деньгам, которые получают.

– Расходы. Армия стоит много денег.

Верно, армия всегда была прожорливым зверем, пожирающим золото с серебром, лошадей, провизию, оружие, разного рода амуницию. Только это свой зверь, правитель использует его для того, чтобы защищать себя и нападать на других. И горе тому, что забыл завести себе такого вот хищника или же держал его в небрежении.

– Так и Викарий Христа получает немало золотых дукатов в год от своих бенефиций. Ты вице-канцлер, вот и скажи, сколько доходу приносили Иннокентию VIII налоги с его владений?

– Чуть менее двухсот пятидесяти тысяч дукатов в год, - не задумавшись ни на секунду, ответил Родриго Борджиа, показывая полное владение обстановкой. – Это не считая иных, разовых поступлений, которые не предсказать заранее.

– Вот и посчитаем. Простой наёмный солдат обходится от трёх до пяти дукатов в месяц. Опытный, как те, которых нанял я, семь-десять. То есть тысяча простых обойдётся в год примерно в тридцать-шестьдесят тысяч дукатов, а опытных - от восьмидесяти до ста двадцати тысяч. Много? – и тут же сам ответил на свой вопрос. – Бесспорно. Только вот правитель, не желающий кормить свою армию, в скором времени станет кормить чужую.

– Жестокие для некоторых людей слова.

– Зато правдивые, отец. В Риме слишком много трат на увеселения и слишком мало думают о том, что красота цветёт лишь под защитой острой стали. Даже у роз есть шипы, так почему люди должны быть беспечнее цветов?

– Мы поговорим об этом и не раз. После того как я займу место, к которому шёл много лет. А сейчас… Можешь использовать столько денег, сколько сочтёшь нужным. Нанимай хоть флорентийцев, хоть венецианцев, хоть любых иных.

– Любых не надо! Неаполитанцев и генуэзцев не рискну, да и к миланцам стоит относиться с предельной осторожностью.

– Ты меня понял. И да, вливать в жилы Иннокентия VIII кровь юношей будут завтра.

Я услышал. Следовательно, пора. Плевать на скрытность, теперь можно открыто посылать гонцов хоть во Флоренцию, хоть в Пизу, хоть в любые иные города и страны. Быстро, спешно, нанимая те свободные отряды, которые стоят запрашиваемых ими денег, да к тому же не отличаются повышенной склонностью менять флаг посреди битвы.

Кого послать от себя? Пожалуй, Мигеля Корелью. Ему я верю, к тому же он достаточно знатного происхождения, чтобы его воспринимали именно как доверенное лицо.

Что буду делать я сам? Ждать смерти нынешнего Папы, следить за обстановкой, которая будет меняться буквально на глазах, а заодно готовиться к другим, более серьёзным мерам воздействия, если таковые понадобятся. Они понадобятся, нутром чую!