Нет, совсем не на такое рассчитывал сегодня Александр Сергеевич Пушкин, мечтающий всего себя этой ночью подарить только ей одной – Лизавете Филипповне, и не более того. А тут на тебе – гораздо более получилось; никогда ещё Александру Сергеевичу не доводилось лежать вот эдак то – с мужиками, да ещё по серединке, да ещё с такими неадекватными.
И неизвестно, чем это всё могло закончиться; ибо Алексей Максимович ни с того ни с сего начал его облизывать; толи в виду проявления сексуального интереса, толи просто проголодался дедушка. Хотел было Пушкин выскочить из-под одеяла, послать всех на хер, и к жене своей возвратиться.
Да-да, вот просто плюнуть на всё, и обратно, мимо настоящего в прошлое к своей Наталье Николаевне возвернуться. А мысли прямо одна за другой:
«Да пускай уж лучше на дуэли меня застрелят – нежели в таком позорище участвовать…»
Да не тут-то было; ибо Горький уцепился сволочь, и не вырваться никак из его сухих объятий – а ещё усами шевелит зараза, и языком работает.
А вот теперь и думает Александр Сергеевич… Да какое там думает; просто на нервах всё – снова рычать начал, того и гляди всех покусает. А плюс к этому, ещё и в уме прикидывать продолжает:
«А куда Лизавета то пропала?.. Оставила меня тут одного – с двумя нетрадиционными… Ну дела…»
А Горький всё не унимается, всё продолжал облизывать Александра Сергеевича: конечно можно было и потерпеть, но уж больно щекотно это оказалось, ибо усы у Горького оттаяли, и прямо невыносимо от них. Вот тут-то и начал громко лаять Александр Сергеевич во все стороны; прямо как доберман-пинчер, или того хуже, как обычный Шарик, а потом уже и кусаться начал. Между прочим, Горького три раза укусил: за нос, в область промежности, и за попу; а тому хоть бы хны – перемороженный, ничего не чувствует.
И вместо того чтобы понять – несовместимость; сложил губы бантиком Алексей Максимович, да к щеке Александра Сергеевича присосался.
— Ах ты блядь старая! — прокричал на действие Горького Пушкин.
Да как начал руками размахивать, отвечая противодействием по морде усатой; в общем леща ему выдал, потом плюшку, и саечку сверху, да Горький всё ещё не накушается, ещё просит. Ну тогда Александр Сергеевич с койки спихнул буревестника, и провожая до дверей пинками из дома выставил в чём мать родила, а следом и лохмотья его выкинул.
И сам от себя не ожидал – что на такое способен.