Друзья-писатели снова выпили, и беседа продолжилась.

— А всё это из-за Настасьи Львовны, бабы его, — постаралась определить причину капитуляции Баратынского, неожиданно для всех появившаяся из приоткрытой двери огромного шкафа физиономия Константина Николаевича Батюшкова.

— Батюшки!.. — радостно всплеснула руками Лизавета Филипповна, едва завидев Константина Николаевича, ибо она очень даже симпатизировала этому замечательному поэту с длинным носом.

Однако от внезапного появления Батюшкова, не все присутствующие оказались в подобном восторге – так как мадмуазель Кукушкина.

«Вот проныра, ещё один нашёлся… — сосчитал для себя Пущин — и вероятно уже успел полакомиться…»

Тем временем, входная дверь распахнулась и на пороге появился Михаил Юрьевич Лермонтов. Радостный, разгорячённый потрясая ещё дымившимся от выстрела револьвером поэт сообщил:

— Пристрелил гада!

Далее из-за пазухи вытащил литровую бутылку коньяка, и торжественно поставил её на стол.

— Пристрелил гада! — снова сообщил он. — Выпьем же за это!

В избушке воцарилась полная тишина. Первой всплеснула руками Лизавета Филипповна:

— Господи!.. Кого же это?.. Только бы не Александра Сергеевича…

— Да нет, нет! — успокоил хозяйку Лермонтов.

— И всё же, — поинтересовался Балакирев, — Кого же это вы пристрелили голубчик?

— Печорина! — сообщил радостно Лермонтов.

— Но помилуйте – за что же вы его казнили? — снова задался вопросом Милий Алексеевич. — ведь он, судя по вашему писанию герой нашего времени?

— Да надоел он мне, сколько можно про него писать что он – герой, герой! Жопа с дырой!.. Хватит уже, сил моих больше нет…

— Но ведь он с Грушницким должен был стреляться?

— Не дождётесь!.. Я сам его пристрелил… — Лермонтов махнул рукой.

— Ну и хрен с ним, давно пора… — округлёнными глазами сверкнул по бутылке коньяка Константин Николаевич Батюшков.