А когда буря страстей затихла, и вполне удовлетворённая Лизавета, глядя на обнажённого гения классической литературы воскликнула:
— Какой же вы всё-таки страстный дорогой товарищ Пушкин!
— Да я такой… — отвечал ей Александр Сергеевич, всё ещё тяжело дыша, но уже потихоньку собирающий по углам читального зала сброшенную с себя одежду.
Только теперь Лизавета обратила своё внимание на то что Пушкин был отчасти волосат, да что там отчасти – довольно прилично волосат. Волосы его сродни шерсти произрастали отовсюду, даже на ладонях и тех было их порядком, не говоря уже о том, что из ушей торчали целые пучки, из носа – и вокруг глаз. А ещё пахло от него неимоверно псиной, ну да к подобному Лизавета привыкла, ибо ещё с детства на зубок заучила истину, которую ей как-то по случаю преподал её папа родненький.
— Запомни дочь… — сказал он ей тогда сидя за праздничным столом, в окружении дюжины бутылок столового сухого, — настоящий мужик должен быть могуч, волосат и вонюч! И поэтому ежели что – не канючь.
А потому сегодня Лизавета, и не придала данному обстоятельству особого значения.
«Хоть и запрел, но зато как мужичок вполне с задачей своей справился», — старалась успокоить она себя.
А ещё, думала она:
«Великий и ужасный! А ноги-то, ноги-то какие кривые Господи… И ногти, не стриженные… аж загибаются уже…, и шея немытая, наверное, целый год в бане не был… И глаза красные – возможно тоже водочку зашибает по случаю…»
— Да это верно, — подтвердил её догадку Пушкин, — А как же тут не выпивать – ежели очень хочется, ежели потребность на то имеется.
— Но вы не переживайте Александр Сергеевич… я лично сама алкоголиков уважаю. Не так страшен чёрт, как его малюют… — добавила она, и глянула на Александра Сергеевича ласково.
— Это верно! — согласился с ней Пушкин, — на счёт чёрта вы как раз в точку попали.
Лизавета натянула на свои ляжки утеплённые рейтузы и ещё раз окинула взглядом поэта:
«Странный он какой-то, даже чем-то с Тузиком соседским доберманом-пинчером схожий… и в то же время всё-таки симпатичный… Вот если бы ему ещё рога прикрепить, то тогда был бы ещё краше...»
И тут же сама себя одёрнула:
«Господи… о чём это я… какие ещё рога – что вдруг в голову такое пришло не весть что?»
Однако Пушкин, словно опять прочитал её мысли, он пристально посмотрел на неё, и во взгляде его, будто что-то нехорошее сверкнуло:
— Это только кажется, что рогов нету… На самом деле Наталья Николаевна – супруга моя единственная и неповторимая, давно уже их мне наставила… Их просто сейчас не видно.
Лизавете прямо не удобно стало перед Александром Сергеевичем – что она такое надумала про него себе; но, однако странным ей показалось: что вот так запросто он умудрился прочитать её тайное-сокровенное, и казалось было далеко скрытое.
— Не обращайте внимания, — отвечал ей на это Пушкин, — В этом нет ничего особенного; просто мысли по поводу моей странной обнажённой внешности у всех одинаковые.
Лизавета удивлённо посмотрела на гостя.
— Ну я же не виноват, что моё генеалогическое древо корнями из Африки произрастает, — продолжал он, — что все мои первобытнообщинные родственники во главе с Абрамом Петровичем Ганнибалом по деревьям в ту пору лазали в надежде отыскать хоть какой-никакой кусок банана или помидора.
— А, да-да-да, — неожиданно захлопала Лизавета в ладоши, — я же ваших родственников видела, когда, ещё будучи маленькой с бабушкой в Питер ездила!
— Где же это вы моих родственников там повстречать удосужились, разрешите полюбопытствовать? — удивился Пушкин.
— В зоопарке конечно! Они там тоже все из Африки, в клетке сидят, морды корчат – и жопу всем показывают!
— А, ну да… — приободрился поэт, — Ну да… Это они и есть – родственники мои ближайшие.