Снова в лесные дебри

Кто-то упомянул о золоте древних инков. Это подействовало, как спичка, поднесенная к пороху. Экспедиция была решена. В ней приняли участие: я, Жак, Гаме, Эдвардс, Педро и Амбуша.

Мы направились на Барранку. Это местечко было последней станцией цивилизации. Сюда ходили пароходы. Далее за Барранкой начиналась глушь амазонских лесов.

В эту экспедицию я решил вести дневник. Привожу из него описание начала нашего путешествия:

С нашего парохода мы изредка видим красивые маленькие поселки. Небольшие просеки с домиками, покрытыми соломенными крышами, нарушают однообразие бесконечной лесной чащи. Лес стоит стеной по обоим берегам реки. Иногда появляется челнок. Он направляется к нашему пароходу. Пароход замедляет ход, останавливается и принимает гостей. Это большей частью женщины с оливковой кожей, с черными глазами, с черными волосами, босые, с непокрытой головой, одетые в юбки и блузы, которыми снабдила их цивилизация. Шея их сильно увешана обезьяньими зубами, ожерельями и разными украшениями из перьев. Они садятся на палубу, скрестив ноги, и начинают кормить своих младенцев. Детей они носят связанными за спиной. Женщины начинают болтать и пить массату.

Амазонка со своими притоками образует речную сеть в 80 000 км, доступную для речного пароходства. На всем этом огромном протяжении берега покрыты сплошной стеной леса. Лес, лес и опять лес. Нужно плыть мимо этих бесконечных лесов, чтобы почувствовать удовольствие, когда вдруг покажется хижина, поселок или даже городок.

Эта страна зовется «страной бабочек и колибри». Она сохраняет вид страны от глубоких доисторических времен. В настоящее время ее леса и болота наполнены самыми вредными для человека насекомыми. Жизнь охотника за гумми здесь настоящая пытка, которую можно выносить только несколько месяцев в году.

Десять дней мы плывем вверх по течению. Каждый день мы останавливаемся, чтобы поохотиться и набрать топлива. Отряд охотников направляется в лес. Главной нашей добычей служат обезьяны.

Амазонский лес. Деревья перевиты лианами.

На десятый день мы — в Барранке. Ежегодно Барранка затапливается водой, и поэтому ее несколько хижин поставлены на высокие столбы. Здесь живет всего 10–12 семей, занимающихся рыбной ловлей и охотой.

За несколько недель до нашего прибытия Барранка подверглась нападению индейцев-хуамбисас. Они разграбили город и утащили несколько белых женщин. Нападение носило предательский характер. Отряд хуамбисас направлялся вверх по течению, притворно изъявляя дружбу и желание торговать с местным населением. Подкравшись, они по данному знаку бросились на поселок. Их поддержали товарищи, скрывавшиеся в соседнем лесу. Один из поселенцев, Рампирец, из винчестера застрелил несколько нападавших, но силы были не равны, и когда его жену индейцы потащили в лес, он остался на месте, словно окаменев.

Жизнь в Барранке проходит не без волнений. Прошло лишь несколько часов после нашего приезда, как раздался сигнал к тревоге. Некто Митаеро вернулся с охоты и сообщил, что большой отряд индейцев племени иифарос двигается вниз по реке на челноках в боевом порядке. Мужчины схватили ружья и заняли станцию. Мы решили не допустить нападения. Прождав напрасно часа два, я решил с 30-ю индейцами и несколькими метисами сделать разведку. Мы не нашли никого. Вернувшись на станцию, мы стали ждать, что принесет нам завтрашний день. Он принес иифарос, но индейцы пришли с миром. Этот отряд возвращался с дружественного и торгового путешествия от племени агуарунас. Они заверили нас, что мы за день перед тем проехали мимо них не далее, как на расстоянии брошенного камня.

Мы лишний раз убедились в их изумительной ловкости прятать себя и свои челноки.

Молодой воин из племени иифарос.

 

В неизвестной стране

Капитан парохода, доставивший нас до Барранки, был так к нам добр, что согласился везти нас вверх по течению реки дальше, именно до того места, до которого могут ходить пароходы. К двум лодкам нашей экспедиции мы купили в Барранке — третью. Мы закончили наши последние приготовления, и пароход направился вверх по течению. Это был первый пароход, разрезавший волны реки Марассион выше Барранки.

Все наши припасы мы уложили в прорезиненные мешки и крепко их связали, так, чтобы вода не могла проникнуть в них. Мы рассчитывали, что наши вещи может залить вода, что они могут упасть в воду, или их просто будут мочить проливные дожди. А в резиновых мешках на них не что не могло подействовать.

В конце второго дня мы достигли того пункта, дальше которого уже не мог двигаться пароход. Течение стало настолько мощным, что пароход, работая во всю силу, не мог двинуться с места. Мы высадились на песчаном берегу, сняли наши сундуки, ящики, мешки и простились с любезным капитаном.

Первые три дня мы работали при тяжелых условиях. Река становилась уже, а течение быстрее. Мы то хватались за спускающиеся ветви, то отталкивались шестами или гребли, напрягая все силы.

Во время остановок мы охотились. Однажды нам встретилось целое стадо черепах. Мясо их и яйца оказались очень вкусными. Мы убили одного аллигатора и огромного тапира весом в 270 кг. Наша экспедиция поднималась все выше и выше. Болотистые места Амазонки остались позади нас, и наши мучители-москиты исчезли.

Наконец, перед нами открылся живописный вид. Сзади нас тянулись неизмеримые леса, впереди на западе показалась Панго. — Эта река похожа на узкое ущелье, где по крутому наклону бежит вода.

Еще немного усилий, и мы будем в Борье. Мы ставим на ночь часового, так как здесь можно ожидать нападения диких индейцев. Ни один белый не в состоянии открыть их присутствия, даже если они будут в нескольких шагах от лагеря.

Я никогда не забуду тот день, когда мы достигли Борьи, или того, что когда-то было Борьей.

Когда основывали эту колонию, то несколько семей согласились поселиться в этой райской местности. Были построены первые домики. Переселенцы расчистили лес и возделали поля. Через шесть месяцев колония насчитывала несколько сот человек населения и представляла собою цветущую общину. На этом история Борьи обрывается. Еще через шесть месяцев прибывший в Борью транспорт нашел одни развалины. Здесь побывали индейцы племени хуамбисас с верхней Панго.

Мы стали прорубать топорами дорогу к тому месту, где был «городок». Здесь и там нам попадались апельсиновые или лимоновые деревья, на которых были плоды. Кое-где попадались кучи горшков и посуды. Все это говорило за то, что когда-то здесь были домики.

 

Река Понго-де-Мансерихе

— Я предлагаю здесь в Борье посеять маис и юку, — сказал Жак.

— Отлично. Я и Гаме отправимся вверх по Понго-де-Мансерихе и исследуем эту реку, остальные же останутся в Борье и будут ожидать нашего возвращения.

— Как-раз к вашему возвращению поспеет маис и юка, — весело сказал Жак. — Маис созреет через три месяца, а юка — через шесть.

Понго-де-Мансерихе была в этой своей части узка, не более 30–40 метров, но страшно глубока. Местами она представляла узкое ущелье, стены которого поднимались на 300 метров высоты. Мы не могли плыть по середине реки, где было стремительное течение. Труднее всего было объезжать извилистые повороты и острые углы реки. То и дело мы натыкались на водовороты. Мы встретили однажды водоворот во всю ширину реки.

Вход в Понго-де-Мансерихе.

Трудности с каждым днем становились все больше и больше. Началась неделя бедствий. Исчезла дичь, как-будто кто очистил от нее лес. Мы были в пути гораздо больше времени, чем предполагали, и припасы наши пришли к концу. На нашем пути мы не встречали никаких следов, никаких намеков на присутствие человека. Бесконечные леса и леса. Однообразие начинало угнетать нас.

Мне удалось застрелить морскую свинью, единственное живое существо, которое мы встретили. Мы посолили и прокоптили ее, но мясо оказалось настолько отвратительным, что мы не могли его есть. По вкусу оно напоминало дешевую помаду.

Наконец, подъем стал настолько крутым, что лодку можно было тащить только ползком. Один из нас обматывал себя около пояса канатом, соскакивал на берег и, упираясь руками и ногами о землю, тащил лодку вверх по течению. Другой, — сидя в лодке, отталкивался шестом. Эту работу мы исполняли по очереди.

Железная энергия Гаме начала ослабевать, когда мы на десятый день за поворотом реки увидали какой еще длинный путь нас ожидает. Мы остановились и молча посмотрели друг на друга. У каждого из нас мелькнула мысль — «если в конце этого участка реки ничего нет, мы поворачиваем обратно».

Мы дошли до границ нашего терпения. Голод и болезни совершенно изнурили нас, но тяжелее всего было наше разочарование. Целыми днями мы проклинали нашу судьбу. Казалось, что положение наше никогда не изменится.

В таком состоянии мы решили проплыть последние шесть километров, хотя отсутствие человеческих следов убеждало нас, что на таком близком расстоянии нельзя встретить людей.

Через несколько часов мы, наконец, достигли поворота реки. Тут перед нами открылась на левом берегу небольшая скрытая бухта. На темной зелени леса, покрывавшего склон к бухте, в 200 метрах от берега показалось светящееся желтое пятно.

Это была хижина индейцев-иифарос.

 

В гостях у племени иифарос

Вид этой хижины был для нас как источник для умирающего от жажды в пустыне Сахаре. Мы почувствовали прилив новых сил. Слово «страх» не имело для нас никакого значения. Все, к чему мы так стремились, лежало впереди, в 200 метрах от нас. Нам не приходило мысли ни о каких трудностях и опасностях. «Идти вперед, только вперед!» — вот что владело нами.

Наконец, мы увидали людей. Четверо индейцев сидели перед нами в челноке. Они были совершенно голы и носили длинные волосы. Крик радости вырвался из наших уст.

— Люди! Люди!

В этот миг мы не подумали, какое действие произведет на индейцев этот крик. Наше сердце рвалось наружу при виде себе подобных, которых мы так долго и с такими усилиями искали. Если бы мы размышляли хоть одно мгновение, то для нас стало бы ясным, что иифарос могли понять наш крик только как объявление войны.

Индейцы повернули лодку и изо-всех сил стали грести. Вода под ударами их весел взлетала на три метра вверх. Они высадились на правом берегу, где они, по-видимому, считали себя в безопасности. Едва они причалили, как раздался крик:

— Бум-бум!.. Бум-бум!..

Это был призыв к оружию, на который откликнулись 50 поселков. Было ясно, что война начнется с минуты на минуту. Но для нас это не имело значения, не потому, что мы были особенно храбры, а потому, что мы были голодны. К тому же мы были на воде и с винчестерами. Копья индейцев не пугали нас. Мы следовали за уходящим челноком, и вскоре нашли на берегу еще 20 челноков, вытащенных на песок. Мы подплыли к причалу и высадились. И вот раздался неописуемый военный клич и вой. Этими криками индейцы хотели устрашить нас и показать, что перед нами целая армия воинов. Однако, их не было видно. Они скрылись за толстые стены пальмовых изгородей, которыми были окружены их хижины. Изгородь представляла защиту даже против наших пуль.

Но мы пришли сюда не для войны, и надо было как-нибудь кончить этот воинственный шум. Сила легких у иифарос, казалось, была безгранична. Три часа они оглашали пронзительным криком окрестности. Несколько раз я пробовал подойти от берега к ним ближе, чтобы вступить в переговоры, но всякий раз они принимали это за враждебное с нашей стороны движение и удваивали свой пронзительный крик.

Наконец, чтобы выйти из заколдованного круга, я оставил свое ружье в лодке у Гаме и медленно пошел по тропинке, которая вела к ближайшим изгородям домов. Я шел босой по песку, и это причиняло мне боль. Однако, расстояние было не больше 50 метров. Я был уже на середине пути, как из хижины вышли три дрожащих юноши. Несчастные, по-видимому, были выбраны против их воли для переговоров. Они едва передвигали ноги, и походка их походила на походку разбитых параличом. Мне показалось, что они больны, и я решил, что среди индейцев свирепствует эпидемия.

Я пробовал заговорить с ними на кетшуа, по-испански и на других языках, но все было напрасно. Язык иифарос был мне тогда неизвестен. Я пытался их успокоить и при этом протянул им свою руку. Этот обычай им, очевидно, был неизвестен, потому что они стали внимательно рассматривать мою ладонь и искать на ней подарков. Тогда я показал им на свою лодку, как бы приглашая туда пойти и посмотреть, что у нас есть. Они хотели, чтобы я шел впереди, но я решил, что более безопасно будет идти последним. Так гуськом мы направились к лодке, где сидел Гаме.

Я и Гаме отобрали несколько лучших предметов для обмена — бусы, маленькие круглые зеркальца и употребляемый ими яд. Этот яд мы держали в трубках из тростника длиною в 15 сантиметров и в 2 1/2 см в поперечнике. Вырезав колено из тростника, мы наполняли его ядом, точно бокал, затем накрывали пальмовым листом и замазывали края. Когда пальмовый лист высыхал, то он сморщивался и плотно запечатывал этот естественный сосуд.

Индейцы проявили большой интерес к подаркам. Рычание в хижинах понемногу успокоилось, и явная враждебность уступила место доверчивости. Все больше и больше спускалось индейцев к нашей лодке, чтобы посмотреть что мы привезли, и мало-помалу установились дружественные отношения. Мужчины открыто выражали восхищение от торговли с нами. Женщинами тоже овладело любопытство. Они шли каждая с огромным сосудом гиаманхи, сначала по две и по три, а потом толпами. Их обычаи при приеме гостей, будь то враги или друзья, ненарушимы и крайне тяжки для всякого, кто не привык вливать в себя жидкость целыми галлонами. По беглому подсчету нам принесли 2700 литров гиаманхи, чтобы мы все это выпили. Во всяком случае наш долг был попробовать из каждого сосуда, — а их было триста.

Не принять пишу от женщин, являвшихся представительницами своих мужей при этой церемонии, значило нанести тяжелое оскорбление. После десяти глотков Гаме воскликнул:

— Я скорее умру, чем выпью хоть еще одну каплю!

— Дорогой Гаме, ну сделайте хоть вид, что вы глотаете, — умолял я его.

Мы торжественно поднесли каждый из этих отвратительных сосудов к нашим губам, — и мир с индейцами был заключен.

Нас буквально затопил человеческий поток. Индейцы забирались в нашу лодку и осматривали все, что им хотелось иметь. Они вели себя как школьники, которым было позволено похозяйничать в кондитерской. Они болтали, скалили зубы и жестикулировали. Они держали стеклянные бусы перед светом и примеряли их. Разинув рот, индейцы смотрели в ручное зеркало, а рваная полосатая рубашка совершенно победила их. Ее примеривали наиболее выдающиеся мужчины из всего племени.

Лед был сломан. Но, к сожалению, мы до сих пор не могли завязать с ними никакой беседы. Язык антипас был для нас совершенно непонятен, а они не знали кетшуа.

Мы стали объясняться знаками. Они дали нам понять, что хотят иметь вещь, чтобы послать ее начальнику племени. Она послужит доказательством необычайного события — прибытия к ним белых людей. Мы протянули им спички, которые как нельзя лучше подходили к этой цели. Три спички они отправили с своим посланным к начальнику племени, три другие послали вниз по течению реки к тому месту, откуда начиналась тропинка. На этой тропинке можно было встретить начальника в случае, если первый посланный не застал бы его дома. Там они воткнут эти спички в землю. Начальник их обязательно увидит и будет предупрежден.

Мы сели на землю и стали ждать его прибытия.

Индейское племя, среди которого мы оказались, сыграло большую роль в нашей судьбе. Оно принадлежало к известным племенам охотников за черепами. Эти племена встречались в области Амазонки под общим именем иифарос. Их враги назывались — цапарос, агуаранос и хуамбисас. Но все они принадлежали к одному племени. Определить их численность — невозможно. Они имеют привычку к переселению и к жизни маленькими поселками, скрытыми в чаще леса. Они вечно бродят и никогда не возвращаются по той же тропинке к своему жилью. Поэтому вся местность, где они живут, окружена глубокой тайной.

Мужчины их невысокого роста, хорошего сложения, но без мускулов и со множеством рубцов от постоянных войн. Они быстры на ходу и ловки как обезьяны. С необычайной ловкостью они взбирались на деревья. В детстве их родители заостряют им зубы и окрашивают в черный блестящий цвет. Волосы у них растут только на голове и спускаются до пояса, и даже до колен. Волосы черны, как смола, и похожи на гриву у откормленной лошади.

Цвет кожи у индейцев более шоколадный, чем красно-коричневый. Поэтому к ним совершенно не применимо название «краснокожих». Они любят татуироваться. Рисунок делается очень простой из кружков, крестиков и волнообразной линии. Для татуировки употребляют шип, которым накалывают кожу, пока не выступит кровь. Затем раны прижигают куском горячего гумми и втирают в кожу сажу. На коже затем получится синий рисунок.

Мальчик из племени иифарос с колчаном и сосудом для хлопчатобумажной ваты.

Женщины этого племени ходят походкой ягуара и в воде себя чувствуют так же хорошо, как на суше. На них лежит забота о переноске вещей, когда семья находится в пути. Они могут нагрузить на свои плечи до 50 килограммов и легко двигаться по лесу.

Из одежды мужчины носят одни передники надевая их на охоте, в походе, во время праздников и очень редко дома или в дождливое время. Женщины к передникам присоединяют блузы, состоящие из квадратного куска материи с отверстием посередине для головы. Эта одежда завязывается шнуром у пояса. Материю для одежды изготовляют мужчины. Они ткут ее из нитей различных оттенков и густо окрашивают ее краской, получаемой из листьев и коры деревьев.

Нам пришлось ждать прибытия начальника племени не более часа. Это был упитанный, гладкий, хитро смотревший старый плут. Он приветствовал меня, как своего «христианского брата», и протянул мне кусочек бумажки. Бумажка была завернута в пальмовые листья и тщательно охранялась от непосвященных. На ней чернилами было написано его имя — Лацаро. Это имя ему было дано, когда он крестился у одного иезуита. Но святая вода не проникла через его кожу, и он остался прежним плутом, каким был.

Его прибытие выручило нас. Он мог говорить на кетшуа. Язык этот среди индейцев получил название «языка белых мужчин». На нем говорят индейцы и белые во всех пунктах, где белым приходится встречаться с местными племенами. Я уверен, что Лацаро достиг положения начальника племени потому, что жил среди белых и приобрел кое-какие знания.

Начальник племени с живейшим интересом отнесся к нашему путешествию и забросал нас вопросами.

— Откуда вы едете? Чего ищете? Куда хотите идти? Есть ли у вас товарищи, и где они?

Мы подверглись настоящему допросу. Я ответил ему:

— Мы ищем золота, Лацаро. Идем на реку Сантьяго. Наш лагерь находится ниже на Понго. Там все наши ценности и много подарков, подобных тем, которые мы имели удовольствие подарить вашим подданным. К сожалению, из-за трудностей поднятия по реке Понго мы не могли доставить их сюда… Жаль. Очень жаль! Ах, какой прекрасный выбор среди наших вещей! Но теперь все трудности легко преодолеть. Надо только нагрузить лодки товарами, и ваш народ будет счастлив… Для этого собственно мы сюда и прибыли. О вас, Лацаро, мы слышали от других мелких племен. Они дрожат при вашем имени…

— Оставайтесь до отъезда гостями моего племени, — сказал Лацаро. — Жить вы можете у меня в хижине.

— Как жаль, что мы не можем воспользоваться вашим предложением, — ответил я. — Наши запасы так далеко отсюда, и нам нечем вознаградить вас за ваше гостеприимство.

После того как мы осмотрели предложенные нам хижины, мы предпочли остановиться на небольшом островке против становищ индейцев. Конечно, мы сделали это не потому, что боялись насекомых в их хижинах. Нет. Дикие индейцы, живущие под тропиками и не носящие одежды, относительно чистые люди. Они часто купаются в реке, и кожа у них под постоянным действием солнца довольно чистая.

Во время приготовлений к переезду на новое жилище Гаме завернул довольно высоко свои брюки. Его ноги чесались. На них было множество старых нарывов, которые образовались от укусов мух, москитов, и теперь некоторые нарывы лопнули и из них тек гной. Как только индейцы увидали эти ноги, они мгновенно обратились в дикое бегство. Исчезло все племя. Мы поняли, что индейцы испугались оспы.

— Идите сюда! — кричали мы Лацаро, который остановился на порядочном расстоянии от нас. — Посмотрите, у Гаме совсем не оспа.

Лацаро успокоился и позвал обратно своих подданных. Мы начали переезжать на остров.

Против меня сидел «медик» племени. Он оказался прекрасным гребцом. Под его сильным ударом сломалось одно весло. Чтобы сделать новое весло, потребовалось довольно много времени. У индейцев были каменные топоры и зубила из зубов животных. Индейцы жили еще в каменном веке и, кроме золота, металлов не знали. Вместо рубанка и напильника они употребляли речной песок; которым шлифовали свои орудия.

На острове индейцы быстро построили нам шалаш, развели огонь, и мы приготовили себе ужин. Индейцы были так мирно настроены, что заночевали у огня.

Четыре дня мы отдыхали, подкормились и подлечили ноги, успевшие покрыться новой кожей. Время от времени Лацаро приходил к нам и расспрашивал о наших подарках, о величине зеркал и о цвете бус. Мы не хотели просить его дать нам людей, которые доставили бы наши вещи сюда, боясь вызвать у него подозрения. И вот, однажды, он сам пришел к нам с таким предложением.

— Вы получите большой челнок и восемь гребцов во главе с «медиком», — сказал Лацаро.

— Блестящая мысль! — воскликнул я.

На пятый день мы тронулись в путь.

Путь наш на Борью был пройден довольно скоро. Ночью, располагаясь на ночлег, мы по-очереди держали охрану. Мы не боялись нападения со стороны хуамбисас или других индейцев, — мы опасались, что нашим временным союзникам может придти в голову — исчезнуть. Но они крепко спали, и с востока слышался только шум Понго.

Когда мы причалили к Борье и перед нашими спутниками открылся наш лагерь с его обитателями, «медик» отошел от нас шагов на 20 и опустился на землю, повернувшись спиной к нам. То же самое сделали все индейцы. «Медик» запел печальную песню, его спутники повторяли каждое его движение и хором вторили ему. Над Марасион понеслось грустное похоронное пение. Никто из индейцев не произнес ни одного слова, после того как они увидали наше снаряжение. Казалось, они остолбенели при виде большого числа белых и большого багажа, как-будто они поняли ясно свою глупость, что так легко доверились неизвестным белым. Нельзя было найти другого объяснения их вою. А они продолжали свои жалобы и как будто не хотели их кончить, а мы не хотели их прерывать.

— Да неужели вы не можете петь что-нибудь другое? — воскликнул Жак на английском языке.

Пение продолжалось еще около получаса и умерло само собой. Один за другим потянулись индейцы к нашему лагерю и сели у огня. Жак и Эдвардс решили вывести индейцев из их онемения и принялись шумно танцевать. Это произвело большое впечатление на индейцев. Чтобы привести их опять в равновесие, мы подарили каждому из них по рубашке. Рубашки были с оранжевыми и голубыми полосами. Этот подарок сильно понравился нашим гостям.

Шалаш из пальмовых листьев.

После недели отдыха, мы начали собираться в путь. Настроение индейцев стало беспокойным. Они с тоской посматривали в ту сторону, где были их горы.

Я разместил всех своих спутников так, что в каждом челноке сидели вместе белые и индейцы.

Мы подвигались вперед без особых затруднений. Когда мы достигли слияния Сантьяго с Марасион, мы увидали на песчаной отмели до 200 челноков. Они были нагружены фруктами, овощами, медом и гиаманхи в неимоверном количестве.

Небольшой полуостров был усеян сотнями мужчин и женщин с детьми. Они сидели по-трое и по-четверо в каждом челноке. Одни болтали, другие варили пищу, третьи оттачивали копья о песок, четвертые ужинали. Косые лучи солнца окрашивали всю картину в фиолетовый цвет и смягчали резкую окраску леса, реки, песка и дикарей. Это была мирная картина. Ни одного облачка не было на темно-синем вечернем небе. Тишина вечера нарушалась только пронзительным криком попугаев, стаями носившихся в воздухе.

Как переменилась картина! Еще недавно мы с Гаме чувствовали себя несчастными среди этой пустынной местности. Признаться, мы были ошеломлены той быстротой, с которой разнеслась молва о нашей экспедиции среди индейцев. Очевидно, значительная часть племени антипас двинулась сюда, привлекаемая заманчивыми подарками.

Индейцы сидели на берегу и терпеливо ожидали ручных зеркал и полосатых рубашек. Они сидели, окруженные тысячью тонн овощей, зелени и других произведений леса и реки. Наше же снаряжение, на пяти челноках, весило всего не более 5 тонн. И все-таки я не мог бы убедить предприимчивых купцов, что я не могу взять всего, что они привезли.

Мы наменяли продуктов больше, чем нам было нужно, и решили оставить дело до утра.

Утром надо было распустить толпу индейцев, а главное достигнуть, чтобы они ушли довольные. Мы решили пройти вдоль всей песчаной отмели и сделать подарок отряду каждого челнока. Отряд состоял большею частью из одного мужчины, двух женщин и ребенка. Во время обхода отряда индейцев, я убедил их оставить песчаную отмель. Здесь мы поставили нашу полотняную палатку по военным соображениям. С трех сторон была вода, и никто не мог бы живым добраться до нас, если бы мы того не захотели. С четвертой стороны был ровный открытый песок, не представлявший никакой защиты.

 

Кто перехитрит

Мы достигли своей цели. Индейцы были довольны подарками и наряжались в рубашки. Однако их хорошее настроение могло в любой момент измениться в обратное. Поэтому мы работали над другой задачей. Мы старались склонить «медика» и Лацаро, чтобы они дали нам отряд, который проводил бы нас в самое сердце неизвестной страны. Самой соблазнительной приманкой могли быть для них наши топоры и махете.

— Я дам каждому, который будет сопровождать нас, по одному топору или махете, — говорил я.

Я раскрывал перед «медиком» и Лацаро ящик с топорами и ящик с махете. Я повторял это несколько раз.

Вид блестящей стали и лакированных ручек потрясал их до глубины души. Я видел, что в этот момент они твердо решили, правдой или неправдой, добыть себе наши сокровища.

Они сознавали, и мы угадывали, что у них не было ни малейшего намерения выполнить договор, который они с нами заключили.

— Дело идет о том, какая партия оставит другую в дураках, — просто сказал Жак.

— Мы будем рассаживать 8 гребцов на все наши четыре бота, — сказал я. — А ночью мы будем связывать челноки вместе и ставить часового.

Между тем большая часть антипас исчезла. Остались немногие, более разумные, — которые ожидали богатой добычи. Было ясно, что 9/10 вымененных нами продуктов мы не можем взять с собой, и они останутся на месте. На следующее утро мы тронулись в путь.

Прошло несколько дней. Вдруг среди индейцев стало обнаруживаться беспокойство. Ночью был на часах Педро. То и дело к нему стали подходить индейцы с разными предложениями:

— Дайте лодку! Мы хотим переплыть реку, — говорили они, широко улыбаясь.

— Мы видели на том берегу огромную стаю обезьян, — говорили другие. — Нельзя ждать до рассвета. Надо сейчас же двинуться в путь.

— Дайте лодку! На том берегу большое дерево. Оно годится для топлива.

— Дайте лодку! Мы наловим рыбы к утреннему завтраку.

— На том берегу находятся черепахи. В лодке мы сумели бы без шума приблизиться к ним.

Их настоятельные просьбы довели Педро до отчаяния, и он разбудил меня.

— Как? Вы хотите ночью, в такую темноту, удалиться от лагеря! — воскликнул я. — Да знаете ли вы, как это опасно. Каждую минуту вы можете подвергнуться нападению хуамбисас.

Я уговаривал их, как детей, и в то же время знал, что они мне не верят и хотят перехитрить меня.

Так прошел первый ряд ночей. Против их ухищрений Мы выставляли наше красноречие. Тогда индейцы переменили тактику. Они начали притворяться больными. Они говорили, что вода Сантъяго причиняет всякие болезни, приводит к потере аппетита и к общей слабости. Они еле-еле тащили лодки, жаловались на свои страдания и говорили, что лучше умереть, чем плыть дальше. Но мы оставались тверды. Тогда «медик» прибег к хитрости.

Ночью он принял какое-то средство и тотчас же упал на землю. Катаясь по земле, он стонал и вопил;

— Ваши хижины стоят в огне, ваши семьи разбегаются по лесу, — визжал «медик», и голос его заглушал стоны слушателей. — Половину ваших женщин хуамбисас увели в плен. Они уже в долине Сантъяго. И что ужаснее всего, — ваши дети знают, что вы бежите от своих врагов. Но все равно вас настигнет черная оспа. Она уже свирепствует среди нашего народа. Голодные и лишенные родных мест, вы не будете знать куда направить путь. Гибель и смерть ожидают вас всех, если вы не вернетесь обратно!

Кругом «медика» стонала диким воплем толпа индейцев. Он сделал свое дело. Со стоном и визгом метались индейцы по нашему лагерю.

Мы поняли, что бесцельно ждать от них работы. «Медик» одержал победу, опираясь на безграничное суеверие своего народа.

У всех племен иифарос «медики» всесильны. Но власть их продолжается до тех пор, пока их пророчества исполняются. При первой неудаче их убивают. «Медики» знают средства против некоторых болезней и иногда лечат довольно удачно. Во время войны «медик» сопровождает свое племя, предсказывает победу и избавляет своих товарищей по оружию от вредного влияния врагов. Наконец, он один может делать горшки, в которых будут вывариваться головы убитых врагов.

Утром мы велели индейцам построить прочную крышу для склада. Здесь мы решили оставить часть наших запасов до нашего возвращения, так как одним нам трудно было бы грести со всеми припасами вверх по течению. Топоры и махете индейцы получили вперед. Мы отпустили их, и они ушли.

Через два или три часа после их ухода нам пришло в голову открыть наши ящики с запасами и посмотреть — все ли в порядке. Оказалось, что половина топоров и махете и две трети яда — исчезли. Наши ящики и сундуки были намеренно завинчены длинными винтами, и тайна их отвинчивания, как мы полагали, была неизвестна дикарям. Несколько позже я вспомнил, что я сам был довольно неосторожен и однажды в присутствии старого плута «медика» открыл один ящик. Должно быть, когда мы плыли вверх по Сантьяго, индейцы ежедневно осторожно вынимали из ящиков и сундуков наши товары и прятали их в чащу зелени. Вместо отвертки они употребляли махете, которые получили от нас.

На следующий день двое наших спутников отказались следовать дальше и повернули обратно.

Нас осталось шесть человек. Прежде чем покинуть остров и двинуться в путь, мы решили поискать в песке золота. И в первый раз за все время нашего путешествия мы нашли золото. Мы собрали его всего несколько унций, что не похоже было на те воза, которых ожидал в этой стране Жак.

Во время наших поисков золотоносного песка мы услыхали удары весел по воде и оглянулись.

Как пораженные громом, мы остались на месте. Вдоль правого берега в виде исполинской змеи двигались один за другим 55 челноков иифарос.

 

Охотники за черепами идут войной

Тухаймпай, так звали начальника племени агуаруна, причалил к острову, воткнул свое копье острием в песок и пошел к нам для дружественных переговоров. Его многочисленная свита хотела было ринуться вслед за ним в наше убежище. Но при первых попытках к этому движению, я дал знак Тухаймпаю, чтобы он вернул свою свиту на противоположный берег. Там она должна ждать результатов переговоров. Мы были в полной безопасности, пока нас разделяла река.

Таким образом переговоры начались. Тухаймпай держал себя с достоинством. В его манерах не было никакой приниженности. Он был выбран для переговоров с нами благодаря своему положению и знанию кетшуа.

— Мы слышали, что вы пришли искать золото, — начал он. — Здесь на этой реке очень много хуамбисас, дурных людей, которые убивают белых и похищают их жен. Я сам говорил с белыми, был в Барранке, и я знаю, что вы будете убиты. И вот мы пришли сюда, чтобы предостеречь вас У хуамбисас такое же оружие, как и у вас.

— О великом начальнике Тухаймпае я слышал, — ответил я, — и знаю, что он друг белых людей. Поэтому он может доказать еще раз свою дружбу, если на этом опасном пути он возьмет нас под свою защиту. В знак нашего взаимного уважения мы должны вместе выпить.

Принесли бочонок с ромом. И Тухаймпаю была предложена порядочная порция. Ром ему показался очень вкусным.

— Вы понимаете, что мы очень ценим ваше предостережение, — продолжал я. — Но мы не боимся ни хуамбисас, ни кого бы то ни было. Мы пришли с миром. Но если на нас нападут, то мы сумеем защититься.

Тухаймпай вернулся на берег к воде и крикнул начальнику племени антипас, чтобы тот переправился через реку сюда, для переговоров с нами. Длинный ряд челноков был наполнен воинами. Они наблюдали за всем происходившим.

— Сюда! Сюда! — кричал Тухаймпай.

Начальник антипас направил свой челн к нашему острову.

Я собрал своих товарищей в шалаш, и мы начали обсуждать положение. Мы решили попытаться — склонить весь отряд воинов идти с нами вверх по течению. Их помощь была бы для нас незаменима.

Вскоре Тухаймпай вернулся со своих переговоров и сказал мне:

— Мы — отряд воинов, пришли, чтобы перебить хуамбисас.

— Тогда мы вам поможем, — ответил я, — так как они наши общие враги. Давайте, соединим наши силы и двинемся вместе вперед.

Сделка была заключена. Мы отлично догадывались о тайных намерениях наших «союзников». Но мы хотели воспользоваться их помощью, чтобы тащить наши челноки, перегруженные припасами, вверх по течению.

Мы выступили на следующее утро. Весь долгий день мы сидели и наблюдали за сильными ударами весел. В наших челноках ехало 200 человек из племени агуарунас и антипас. Было очевидно, что два отряда соединили свои силы, так как цель у них была общая. Днем оба племени так перемешивались, что их трудно было различить. Но ночью они ложились отдельно. Они были естественные враги и не доверяли друг другу. Каждый воин имел новый передник, горшок с краской для тела, украшения из перьев, сплетенный из тростника короб для гиаманхи, одно копье и половинку тыквы, служившую сосудом для питья. Некоторые имели при себе тростниковые трубки для выдувания стрел. Большинство были голы.

Первый день прошел гладко. Под вечер мы высадились на песчаную отмель. Тухаймпай взял на себя заботу доставлять во время путешествия дичь. Он посоветовал нам не употреблять наши ружья для охоты.

— Грохот от выстрела предупредит хуамбисас о нашем приближении, — сказал он нам.

Его совет показался нам разумным. Охота у индейцев вначале шла удачно. Мы получали к ужину дичь самых разнообразных сортов и в большом изобилии. Очень много было индейских петухов, фазанов, обезьян и диких свиней. Мы выбирали, что нам нравилось, а остальное индейцы уносили от палатки.

После ужина к нам пришел Тухаймпай с полной чашкой гиаманхи.

— Выпейте побольше этого благотворного напитка и идите спокойно спать, — сказал он. — Индейцы будут охранять вас всю ночь.

Чтобы избегнуть этого подозрительного благодеяния, я предложил Тухаймпаю, как ответный подарок, — чашку сгущенного молока. Я знал, что индейцы чувствуют отвращение ко всяким консервам, в каком бы виде они ни были. Трюк удался, и в этот вечер больше не было разговоров о напитке.

— Как можно думать, чтобы вы всю ночь бодрствовали, а мы предавались сладкому сну, — продолжал я. — Нет, мы этого не можем допустить. Свою долю по охране мы должны честно принять на себя. Предупредите же своих людей, чтобы никто из них не приближался к нашему лагерю ближе, чем на 50 метров. Иначе наша стража будет стрелять, и кто ночью может разобрать — друг идет или враг. В нашем общем деле мы принимаем половину тяжести на себя. Надо быть осторожными, — ведь мы так близко от врагов. И какое было бы несчастье, если бы мы сгоряча перестреляли своих собственных друзей. Нет, вы предупредите своих людей, чтобы они близко не подходили к нашему лагерю.

Дни шли за днями. Мы так быстро подвигались вверх по течению, что Жак не успевал исследовать песок, в котором несомненно было золото. Мы не хотели остановками уменьшить стремительность нашего военного отряда. Мы двигались с восхода до захода солнца, с небольшими перерывами в полдень для питья. Дисциплина у дикарей была проста: они подчинялись своим начальникам. Мы чувствовали себя среди них, как гости на охоте. Они знали свою страну, и у них был свой военный план. Вся наша экспедиция находилась под руководством Тухаймпая и другого начальника.

Каждую ночь мы напрягали все наши силы и ум, чтобы расстроить бесконечные уловки, с помощью которых индейцы хотели завладеть нашим багажом. Мы все больше и больше убеждались, что наши вещи для них гораздо привлекательнее, чем все, что имеют хуамбисас. Да и головы наши могли быть прекрасными трофеями.

Наш лагерь мы всегда разбивали вдали от индейцев. Несмотря на это, они могли бы его штурмовать, если бы обладали мужеством северо-американских индейцев. Но среди них не было ни одного, который пошел бы на верную смерть, чтобы доставить победу своим.

Однажды мы подошли к такому месту, где река образовывала рукав с тихим течением. Здесь я имел случай увидать электрических угрей и скатов. Вода крутилась в том месте, где были эти животные. Угорь и скат считаются лакомым блюдом у всех жителей Амазонки. Угри достигают в длину 120 см и в толщину 10 см. Они медленно плавают, и их легко достать копьем. Угри сильно заряжены электричеством. Когда я подошел к одному угрю с махете и дотронулся до него, то получил такой удар, что мускулы моей руки были на время парализованы. Я думаю, что переплывать такие реки, где много угрей и скатов, опасно. Довольно двух-трех таких ударов, какие получил я, чтобы мускулы на некоторое время парализовались и человек мог захлебнуться.

Во время одной стоянки индейцы отправились на охоту со своими тростниковыми трубками, а мы пошли осмотреть окрестности лагеря. Там и здесь в изобилии росли ванилевые растения. Они здесь пышно разрослись и обвивали каждое дерево. Стручки их достигают 25 сантиметров длины, жирны и имеют ароматичный запах. Их цветы — это цветы маленьких орхидей, к семейству которых и принадлежит ванилевое растение.

Прошло уже две недели, как Тухаймпай со своим отрядом присоединился к нам. Мы стали несколько беззаботнее относиться к индейцам. Они, казалось, сознали невозможность обмануть нашу бдительность и обратили все свое внимание на хуамбисас, которым собирались нанести решительный удар. С каждым днем мы приближались к местности, где могли встретиться с врагами.

До 26 октября мы не замечали никаких признаков хуамбисас. В этот день до полудня мы двигались обычным гусиным маршем. Как вдруг среди лодок произошло движение. Индейцы что-то выловили из воды, и это привлекло общее внимание. Пробравшись к главной части колонны, мы увидали, что находка их действительно заслуживала внимания. Это был обугленный кусок дерева. Таким образом, враг был близко. После продолжительных переговоров было решено — продвинуться дальше и найти место, откуда могло приплыть сюда дерево.

 

Пророчество

Мы поплыли дальше и в полдень высадились на песчаной отмели. Война носилась в воздухе. Отряд иифарос, казалось, собирался с силами, чтобы напасть на своих давнишних врагов. Осталось сделать только один шаг, чтобы довести их боевой пыл до белого каления, — спросить оракула.

После обеда дикари исчезли в лесу, который подходил к самому краю берега. Через несколько мгновений они вернулись. Каждый нес ветку дерева с маленькими зелеными ягодами. Ягоды они стряхнули с ветвей, а ветки стали сажать в песок по прямой линии вдоль берега. Ко мне подошел Тухаймпай.

— Мы хотим вызвать дождь, — сказал он добродушно.

— Я надеюсь, не такой сильный, чтобы мы и наши лодки размокли, — ответил я с насмешливой торжественностью.

— Не беспокойтесь, — сказал Тухаймпай серьезно, — только короткий ливень. Сегодня вечером будет дождь, гром, гроза, но прежде чем мы вызовем бурю, мы построим вам дом.

Я был крайне удивлен. Казалось невероятным, чтобы он мог своими рассаженными ветками подействовать на природу. С тех пор как мы вошли в Сантъяго, на небе ни разу не появлялось облако.

Тухаймпай говорил с такой серьезностью, что я не мог уже себе позволить шутки. Напротив, я уговорил Жака и остальных членов экспедиции идти вместе со мной и принять участие в спектакле. Мы также нарезали ветвей и рассадили их по берегу.

Оборванные ягоды индейцы собрали в раковины улиток и бросили их с торжественным пением в реку. Мы также проделали эту «обезьянью» работу. Затем мы сели в лодки и двинулись в путь.

Через полчаса закрапал дождь. Откуда-то собрались облака, в первый раз за три недели. Конечно, это была простая случайность, но, с другой стороны, было весьма странно, что усилия Тухаймпая увенчались таким поразительным успехом. Нужно заметить, что дождливый период в этой местности должен был наступить только с середины января. Тем не менее Тухаймпай оказался прав даже до мелочей.

В этот полдень прошел легкий дождь при солнце, достаточный, чтобы освежить нас. Но он был непродолжительным. Мы видели, что Тухаймпай показал нам на примере свою дружбу с богом Яку-маман, властителем рек и дождя. Если бы дождь не пошел и бог дал свежесрезанным веткам завянуть и умереть, то это значило бы, что нам не следует предпринимать нашего нападения на врагов. По мнению индейцев, без помощи бога рек нас ожидала верная гибель.

— Вы увидите силу, которая живет во мне, — оскаливая зубы, проговорил Тухаймпай.

Вдруг он переменил тон и сказал:

— Мы вернемся домой со многими головами.

Через несколько мгновений он опять начал хвастать.

— Это ничто в сравнении с тем, что будет этой ночью. Загремит гром, заблестит молния, подует страшный ветер, забушует буря, татан будет мне улыбаться.

Мы начали верить, что произойдет нечто подобное, о чем говорил Тухаймпай. Однако, когда индейцы начали строить исполинские крепкие шалаши, чтобы уберечься от дождя, мы не могли удержаться от шуток.

Около шести часов вечера индейцы открыли устье реки, которая впадала в Сантъяго. Эта река была покрыта таким густым кустарником, что оставалась незаметной со средины главной реки. Оба племени решили, что именно здесь надо искать врагов, что отсюда приплыл тот кусок обугленного дерева, который они поймали в водах Сантьяго.

Четверо отборных людей взяли челнок и, как лазутчики, отправились исследовать местность. Без единого звука скользнули они по воде и исчезли во мраке под крышей лесного свода. Как в этот миг они походили на подкрадывающихся кошек! Они знали, что если их откроют, — смерть неизбежна.

Тухаймпай приказал оставшимся воинам и нам переправиться на другой берег Сантьяго, против впадения в нее речки. Здесь мы оставили наши лодки и, карабкаясь по деревьям, которых было много навалено на берегу, переправились на сушу, стараясь не оставлять следов. Тухаймпай сам руководил переправой. Затем отряд индейцев собрал все челноки вместе, связал их лианами, и наполнил до половины илом, собранным у берега. Лодки погрузились в воду и исчезли совершенно из виду. После этого весь отряд ушел в лес. Если бы кто-нибудь через пять минут проехал на лодке мимо этого места, он никогда бы не открыл присутствия здесь военного отряда.

Наступили сумерки. Тухаймпай торжественно подготовлял наступление бури. Он приказал построить шалаши для всех воинов и один — особенно хороший — для своих белых союзников. В полчаса лагерь был раскинут. Одна половина его для агуаруна, другая для антипас, наш шалаш был поставлен посредине между их шалашами. Их шалаши находились от нашего не далее как на 30 метров. Из предосторожности мы очистили место около нашего шалаша от растительности. Кто знает, что вздумают делать наши друзья, когда по их приказу второй раз польет дождь. Мы чувствовали здесь себя стиснутыми и окруженными мраком. Мне казалось, что все силы индейцев были устремлены на борьбу с их врагами хуамбисас. За нас же они могли приняться во вторую очередь, когда с хуамбисас будет покончено.

Как бы то ни было, но вечером мы не заметили никаких признаков их коварной игры, и все-таки никто из нас не заснул из-за черной темноты леса.

Мы развели вокруг нашего шалаша костер, как это сделали и индейцы, и сидели на-страже целыми часами. Мы видели такие сцены, которые остаются в памяти на всю жизнь.

Тухаймпай явился в наш шалаш с большим горшком какой-то черной мази.

— Мы раскрасим вас, — возвестил он.

Я узнал, что это краска хито, которая приготовляется из скорлупы большого ореха. Все племена иифарос употребляли ее для военного раскрашивания, и без этой процедуры у них не появлялось охоты к нападению.

Мы согласились раскрасить себя. Нападение должно было состояться в следующее утро. Мы разделись и приступили к этому делу. Мы старались не оставлять не закрашенным ни одного местечка. Действие краски обнаружилось только на следующее утро. С восходом солнца мы увидали, что наша кожа, волосы и даже глаза сделались чернее ночи. Мы хохотали почти до слез. Индейцы спокойно смотрели на нас. Они думали, что мы выполняем свой боевой танец.

В ту ночь, как Тухаймпай принес нам краску, чтобы раскрасить нас, он явился во второй раз и сообщил о счастливом возвращении лазутчиков. Враг был обнаружен. Их лагерь состоял из двух или трех шалашей. Лазутчики приблизились к стоянке настолько близко, что их отделяли от лагеря всего несколько метров. Они пересчитали всех своих врагов и с удивительной ловкостью вернулись незамеченными.

Много раз я имел возможность убедиться в поразительной способности этих людей к выслеживанию. Накрасив себя с головы до ног, индейцы принялись за приготовление к военному танцу. Каждый лагерь развел по большому костру. Около шалашей были сложены запасы горючего материала на целую ночь. По данному знаку все вскочили, схватили копья и, соединившись в круги, понеслись около вспыхивающих костров. Дикари все больше и больше разжигали себя пением и, наконец, устремились в неистовый танец. Они потрясали копьями и с яростными угрозами бросались на невидимого врага. Иногда из круга отделялся воин. Он выкрикивал проклятия и месть хуамбисас, укравшим у него жену.

Вдруг раздались первые удары грома обещанной бури. Все происходило так, как предсказывал Тухаймпай. Забушевал ветер, полил потоками дождь, загремел гром и заблистала молния. Стихия разыгралась так сильно, что мы выставили охрану перед нашим шалашом. Кругом шел треск от ломающихся сучьев. Сучья падали на землю и одного из них было достаточно, чтобы уничтожить наш шалаш.

Через полчаса все пришло в прежнее состояние. Мы вылезли из шалаша и начали раздувать костер. Буря прошла, но в сердце каждого индейца она оставила веру в могущество своего начальника. Теперь, уверенные в победе, дикари бросились танцевать с удвоенной энергией. Они прыгали, скакали и разжигали в себе дикую ненависть и кровожадность. Всю ночь продолжался этот дьявольский танец. Нам ничего не оставалось делать, как сидеть с ружьями наготове и ждать рассвета. Нам было не до сна в то время, когда ярость индейцев была доведена до белого каления.

Я не берусь объяснять удивительный успех Тухаймпая. Я только не могу допустить что это было случайное совпадение обстоятельств. Нет, скорее он угадывал каким-то шестым чувством приближение дождя, или просто умел узнавать о приближении бури при помощи тщательных наблюдений над движениями различных животных, — словом, по признакам, которые замечают только настоящие сыны леса.

 

Нападение

С наступлением утра перед нами открылась такая картина. У костров лежали измученные ночными плясками воины. Они спокойно готовились к битве. Нам казалось, что, растратив ночью все силы, им трудно будет вынести напряжение боя. Однако мы понимаем сражение совершенно иначе, чем они. Длительность и напряженность современного боя для индейцев совершенно неизвестны. Они действуют хитростью и неожиданностью. Что для нас является делом целых дней и недель, то они кончают в несколько минут.

Индейцы слонялись среди потухшего пепла, занятые своими горшками с краской, перьями и передниками. Краска хито за ночь сделала свое дело, и индейцы стали черными с головы до ног.

После непродолжительного завтрака, — для индейцев было достаточно несколько глотков гиаманхи, — все участники похода отправились к воде. Приближался момент нападения. Дикари в своих новых передниках, с накрашенными лицами и с пучками туканьих перьев на голове и в ушах, представляли опасную банду. Тихо вытащили они челноки и переплыли на противоположный берег реки. Мы прошли 200 метров и остановились. Здесь индейцы оставили несколько пожилых мужчин для охраны челноков. Затем мы пошли дальше по лесу за нашими лазутчиками. Согласно плану, дикари разделились на две группы. Одна группа антипас пошла в обход, чтобы напасть на отдельные стоянки, другая группа из агуарунас держалась берега и должна была двигаться на ближайшие поселки. Мы, белые, теперь черные, составляли прикрытие для последней колонны под личным наблюдением Тухаймпая. Пройдя некоторое расстояние, мы остановились. Мы должны были ждать начала нападения.

Едва мы остановились, как до нашего слуха донеслись удары махете о дерево.

В этой части рассказа я буду краток и скажу только немного о приемах войны у иифарос. Они отвратительны. Нападающие не проявляют храбрости, а те, на которых они нападают, не могут защищаться. Как подкрадывающаяся кошка бросается на птицу, так же иифарос нападают на своих врагов.

С тяжелым сердцем мы ожидали конца той трагедии, которая разыгрывалась около нас. Мы присоединились к военному походу против желания. После того, как мы были покинуты «медиком», для нас была только одна возможность подняться вверх по течению реки с нашим багажом, — это присоединиться к Тухаймпаю. Если бы мы отказались от его предложения, мы оказались бы между двух врагов, которые одинаково хотели наших голов.

Мы сидели и прислушивались к ударам махете о дерево. С отвратительным криком выскочил первый отряд нападающих из-за своего прикрытия. Их жертвы были всего на расстоянии 10 метров.

В этот день мы не сделали ни одного выстрела. Нам не пришлось ни нападать, ни защищаться. Когда мы подошли к стоянке, все было кончено…

 

Жестокие трофеи

За «победой» произошло нечто потрясающее по своей жестокости. От золотоискателей и охотников за гумми я слышал о невероятно жестоких обычаях иифарос. Но то, что мы увидали, превзошло все наши представления…

Мы встретили оба возвращающихся отряда с окровавленными головами врагов. — Это были жестокие трофеи…

Иифарос бросались на оставленных убитых и раненых хуамбисас и учиняли над ними расправу. Они не щадили даже женщин. Женщину, которая сопротивлялась или не хотела следовать за победителем, постигала участь мужа.

За убийствами следовало полное разграбление оставленных жилищ. Когда я осмотрел ограбленные вещи, то нашел там пеструю смесь собственных вещей хуамбисас с перуанскими монетами, фарфоровыми тазами, кусками материи и другими вещами, награбленными в Барранке.

Оба отряда соединились и двинулись триумфальным шествием к реке, где были спрятаны челноки. Они спешили, так как опасались ответного нападения хуамбисас, у которых были ружья, захваченные в Барранке. Среди трофей были отнятые у хуамбисас трое детей. Переправившись на другой берег реки, иифарос приступили к препарированию черепов. Это занятие продолжалось целый день. Тут же около огня играли захваченные в плен дети. Они были слишком малы, чтобы понять то, что происходило. Пройдет несколько лет, они вырастут и тогда будут призваны убивать своих же родных. А теперь они уже подружились со своими захватчиками, в семье которых они останутся навсегда.

Военные трофеи иифарос. Снимок сделан с черепов, хранящихся в музее Северо-Американских Соединенных Штатов. Средний череп — мужской, по бокам два женских. В последнее время республиками Южной Америки изданы распоряжения, строго запрещающие производство подобного рода «военных трофеев».

Во время отсутствия воинов женщины заготавливают большое количество гиаманхи. Этот напиток содержит довольно много алкоголя, и от него можно опьянеть. Обычно, при возвращении мужчин с похода устраивается праздник радости, и все перепиваются. Мужчины и женщины танцуют и непрерывно пьют. Несколько часов разносится по лесу барабанный бой. Только одуряющее действие напитка приводит пиршество к концу.

 

Возвращение

Оставаться долго вблизи жаждущих мщения хуамбисас было опасно. Нужно было или идти дальше вверх по течению, или возвращаться обратно. Тухаймпай настаивал на том, что мы должны сопровождать его отряд обратно вниз по течению. Он утверждал, что на Марасион, выше Понго-де-Мансерихе, находится в изобилии золото.

Путь вверх по течению был труден. На реке были водопады и быстрины. Через них пришлось бы тащить наши тяжело нагруженные челны. Чтобы избежать быстрого течения реки, надо было идти близ берега, а с берега мы легко могли подвергнуться нападению раздраженных хуамбисас.

Посоветовавшись, мы решили вернуться с индейцами до их первого лагеря. Незадолго до сумерек мы двинулись к нашим челнокам. Мы теперь чувствовали устремленные на нас жадные взоры. Разгоряченные борьбой дикари были в опасном настроении. Они становились с каждой минутой все наглее и наглее. Они группами в 5–6 человек подходили совсем близко под предлогом — взять на время наши ружья. При этом они забывали, что нужно подальше отставлять свои копья. Однажды, один дикарь вздумал разоружить Жака. За это он получил удар прикладом в грудь. Этот случай не мог, конечно, улучшить наши дальнейшие отношения.

Наступило настоящее затишье перед бурей, когда Тухаймпай явился к нам и сказал:

— Пусть каждый из вас сядет по одному человеку в челноки к индейцам. Этим вы подкрепите их доверие. Ваше влияние так велико, а ваша сила еще больше. Вы спасете нас от гибели в случае, если хуамбисас начнут нас преследовать.

Все это было в высшей степени подозрительно. Под льстивыми словами старого плута скрывалось желание завладеть нашими головами и нашим багажом.

В течение четверти часа я убеждал Тухаймпая, что четверо из нас должны ехать по двое, а пятый займет место в третьем челноке. Тухаймпай не мог скрыть своего разочарования. Он вынужден был подчиниться нашему решению — не разъединяться.

Если бы мы сели по-одному в челноки индейцев, то по данному знаку челноки были бы опрокинуты. Индейцы действовали под водой так же хорошо, как и на суше, и поразили бы нас копьями, а мы ничего не смогли бы сделать с нашими винчестерами.

Скоро наша флотилия тронулась в путь. Впереди колонны находились Жак и Эдвардс, Ямбуша был в середине, Гаме и я вместе с Тухаймпаем сели в последнюю лодку.

Страшные черепа жертв нашего нападения с оскаленными зубами, с сочащимися глазными впадинами и выпавшими языками неподвижно глядели на нас.

Через час мы достигли песчаной отмели. Здесь решено было переночевать. Когда причаливал мой челнок, уже горели костры, зажженные приехавшими раньше. С обычной осторожностью мы разбили свой лагерь в надежном расстоянии от наших союзников. Прежде чем лечь спать, мы устроили совещание. Должны ли мы возвращаться или нет. Взвесив все, мы решили добраться до верхнего течения Сантьяго по Мороне. Это значило, что мы еще раз должны пройти по Понго-де-Мансерихе. Решение было принято, и мы отправились спать. На страже остались Жак и Гаме. Наглость иифарос со времени их успешного нападения на хуамбисас убедила нас, что у них осталось только одно желание — свою большую победу превратить в полный триумф. Поэтому мы не могли оставить на-страже одного. Всю ночь дикари сидели у огня, болтали и жестикулировали.

Утром с восходом солнца мы были уже на ногах. Снова Тухаймпай начал убеждать меня разместиться всем белым по одному в челноки индейцев. И снова я отверг его предложение. Так поплыли мы, растянувшись в длинную линию. Передние челноки находились от средней части флотилии на 800 метров и столько же было между нами и серединой.

Мы плыли уже несколько часов. Ничто не нарушало тишины. Слышались лишь мерные удары весел да иногда вскрики попугаев. На руле нашего челнока сидел Тухаймпай. Три гребца сидели впереди и работали веслами. Гаме и я сидели посредине лодки спиной друг к другу с ружьями на коленях. Мы молча курили, и ни на одно мгновение не спускали глаз с индейцев.

Вдруг раздались два выстрела, быстро следовавшие один за другим. В одно мгновение я вскочил и направил ружье на Тухаймпая.

— В воду! — крикнул я.

Начальник перекинулся через борт и не успели мы направить с Гаме ружья на гребцов, как они уже плыли от лодки к берегу.

Предчувствуя опасность, мы накануне вечером условились, что в случае враждебных действий со стороны индейцев, два быстро следующих выстрела являются сигналом.

Как потом выяснилось, сигнал к тревоге дал Амбуша.

— Индейцы на моем челноке, — рассказывал он, — не говоря ни слова, вдруг повернули к берегу, причалили и оставили меня одного. Я был уверен, что они затевали какую-нибудь злую штуку со мной и дал сигнальные выстрелы.

Жак и Эдвардс подобно нам избавились от своих спутников. Мы соединились, поймали опустевшие челноки и в первый раз свободно вздохнули. В тот вечер мы были в приподнятом настроении. Наконец-то мы избавились от напряженной бдительности. В радости мы схватили оставшиеся в лодках копья и, размахивая ими, устроили настоящий военный танец иифарос.

Здесь мой дневник обрывается…

Я помню, что потом мы спокойно плыли по Сантъяго, охотились, искали золото и гумми. Золота мы нашли немного, но гумми-деревьев был неисчерпаемый запас.

Когда мы прибыли на то место, где к нам присоединился отряд иифарос, мы откопали спрятанные нами припасы: стеклянную банку с 45 риса и ящик с тремя тысячами патрон. Если бы наши союзники прибыли раньше, то от этих запасов не осталось бы ничего.

Добравшись до Борьи, мы пошли посмотреть, что сталось с нашими посевами. Маис был готов, кассава была молода, мучниста и обещала богатый сбор. Мы остались в Борье достаточно долго, чтобы заготовить припасов на 4 месяца для нашего дальнейшего путешествия. Мы нарыли кассавы, настреляли и накоптили дичи и заготовили мясной экстракт из обезьяньего мяса. Мясной экстракт удался отлично. Для приготовления его мы брали мясо убитых животных, варили, процеживали через соломенную шляпу Жака, прибавляли красноватого перца и соли, вновь варили и затем наливали в жестяные коробки. Экстракт сохранялся очень долго и заменял нам потом мясо при варке супа.

В Борье мы расстались с Амбуша. Он направился в Барранку, а оттуда поехал на Иквитос.

Мы же вчетвером двинулись вверх по течению Мороны, чтобы искать новых приключений и, быть может, найти те места, откуда доисторические инки добывали свое золото.

 

Муравьи

Девяносто дней мы работали веслами. Шестьдесят дней мы потратили на то, чтобы достигнуть Мороны. Через тридцать дней мы доплыли до слияния рек, дающих начало Мороне.

Здесь нам нечего было опасаться нападения диких индейцев. Но нас преследовали худшие враги — муравьи.

В лесах Амазонки встречается множество пород муравьев. Немного времени нужно постоять или посидеть в лесу, чтобы открыть с дюжину пород, от едва заметных красных карликов до исполинских муравьев, — величиною более 3 см.

Из всех пород самые невыносимые — черные, самые вредные — ютури и самые опасные — муравьи-солдаты.

Черные муравьи всегда кругом вас. Просыпаетесь вы ночью, — вся крыша и весь лагерь усеяны ими. Идете в лодку — они там, хозяйничают около ваших вещей, если вы не опустили канат, которым привязана лодка, в воду. Чтобы выгнать их оттуда, надо перекинуть с лодки мостик на берег, а лодку подводить под солнечные лучи. Они — дети сырых мрачных лесов и не выносят солнечного света.

Если что-нибудь становится известным одному из муравьев, то он поднимает тревогу и о событии узнают миллионы других. Я несколько раз проверил это на сахаре и сиропе.

Муравьи — ютури прямо-таки опасны. Один укол хвостом этого насекомого вызывает лихорадочное состояние, продолжающееся 2–3 дня. Однако эти разбойники, насколько я их наблюдал, работают только днем. Их можно видеть всюду и на деревьях, где они делают свои гнезда, и на земле. Яд, который они впрыскивают при уколе, вызывает сильную боль. Самые сильные мучения путешественникам в области Амазонки причиняют эти муравьи.

Но самые интересные из всех пород — это муравьи-солдаты. Они едят мясо, — и горе раненому животному или больному человеку, если муравьи-солдаты откроют свою жертву!

Муравьи-солдаты имеют в своем обществе, кроме самцов и самок еще и рабочих муравьев. Рты у рабочих — снабжены парой острых, наподобие ножниц, челюстей. Когда они ухватят своими челюстями мясо, то они скорее оставят в мясе эти челюсти, чем выпустят его.

Солдаты носят свое название потому, что они самые мужественные и самые дисциплинированные из всех живых существ. Они двигаются по лесу огромной армией, опустошительная сила которой невероятна. — Никакое препятствие не может остановить непрестанного движения вперед этих крепких колонн.

По ширине в колонне 20 членов, по 5 членов на каждые 30 см. Построение колонн удивительно похоже на батальоны. Я часто натыкался в лесу на колонны муравьев-солдат. Я прослеживал эти колонны от 3 до 5 км, стараясь отыскать конец или исходный пункт этой колонны. Никогда мне это не удавалось. Лента казалась не имеющей конца, а муравьи — в постоянном движении.

Число муравьев, образующих эти колонны, легко высчитать. Их приходится полмиллиона на 1 1/2 км. Личинки, черви, гусеницы, лягушки, черепахи и даже крысы, встречающиеся на пути муравьев-солдат, — все имеет одну участь, как-будто по ним прошли танки. Даже от крупного раненого зверя, который не в состоянии двигаться, остаются после прохода этой армии чисто обглоданные кости.

Я сказал, что они храбрейшие из храбрых. Когда колонна идет маршем, ничто не может остановить ее движения. Они бросаются на огонь и стараются затушить его своими телами, чтобы следующие могли пройти по ним. Если жар настолько велик, что предупреждает об опасности, эти насекомые одинаково не поворачивают назад. Они охвачены неудержимым военным пылом. Я сам видел, как они бросались на горящую сигару, которая лежала на их пути. Передовые муравьи хватали челюстями горящий конец и в полминуты разрывали на мелкие куски. Дюжина муравьев погибла, чтобы затушить огонь, но за ними стояли миллионы.

Посещение этими насекомыми места, где идет разработка гумми, весьма желательна. Это самое верное средство избавиться от всевозможных насекомых, червей, мышей и прочих живых существ, которые обычно кишмя-кишат на таких местах. Если колонна прошла, то не остается ничего живого.

Проплыв около 500 км, мы вошли в Гузулину. Здесь течение было очень стремительное, но река мелка, и мы двигались при помощи шестов. Нам часто стали встречаться ягуары. Можно было видеть, как они переплывают с одного берега на другой. Они ловили рыбу, — их любимую пищу. В отличие от других хищников из семейства кошачьих, они не боялись воды.

 

Встреча

Во время одной из наших стоянок ко мне подошел Жак.

— Я должен проститься с вами, дорогой друг, — сказал он мне. — Моя мечта — найти золото древних инков — не осуществилась, и я решил повернуть в другую сторону.

— Мне очень жаль, Жак, что вы покидаете меня, — ответил я. — Ведь несколько лет мы делили с вами и горе и радость. Но я не хочу уговаривать вас против вашей воли сопровождать меня в моих поисках неизвестных стран. Кто знает, что готовит мне будущее. Куда же вы идете и с кем?

— Я иду с Эдвардсом. Мы решили не останавливаться в Барранке, а направить путь в Манаос. Завтра, чуть свет мы выступаем. Прощайте же, дорогой друг, и знайте, что вы всегда останетесь жить в моем сердце!

Я крепко обнял Жака.

Итак, мы остались вдвоем, — я и Морзе. Наше путешествие продолжалось с небольшими перерывами для отдыха.

Вскоре у нас стало сказываться сильное физическое утомление. Около шести лет мы провели в лесах и болотах Амазонки. И вот небольшие переходы уже утомляли нас. Нестерпимо мучили мухи. Нам предстояло три утомительных месяца работы, чтобы достигнуть верхней Кангайми. Нам не встретилось ничего особенного на этом участке Марасион. Лишь однажды мы увидели разбросанные кости воинов хуамбисас, раненых при нападении на Барранку и умерших при отступлении.

Мы продвигались вверх по Мороне. Каждый из нас старался скрыть крайнюю степень своего утомления. Мы плыли около берега, как вдруг произошла встреча, которая останется самой замечательной в моей жизни.

Случайно мы взглянули на середину реки и в изумлении не могли произнести ни слова. Юная индеанка подплывала к небольшому острову на средине реки, менее чем в 100 м от нас. Она, видимо, заметила нашу лодку и поспешила взобраться на остров. Оттуда она стала спокойно рассматривать нас.

Мы медленно подплыли к острову. Индеанка стояла, как воплощенное спокойствие, одинокая, без страха не только перед нами, но и перед всем, что скрывалось в лесу.

У меня мелькнула мысль: «В этой пустынной местности она не может быть одна. Где-нибудь скрывается засада. Как бы из-за чащи леса не полетели в нас отравленные стрелы».

Я сказал об этом Морзе.

Мы продолжали грести, зорко всматриваясь в маленький остров. Юная индеанка не пошевелила ни одним мускулом, пока мы не приблизились на 20 м. Тогда она спросила на языке кетшуа.

— Откуда вы едете и куда?

— Мы из Барранки и едем на Гангайми. — ответили мы.

Между тем наш челнок пристал к берегу. Мы осторожно высадились на выступ острова и спросили:

— Как велик твой отряд, и к какому племени ты принадлежишь?

— Я одна, как вы видите, — ответила девушка.

Ответ поразил нас. Редко можно было услышать истину от иифарос. Но в звуке голоса этой девушки и в ее прямом бесстрашном взгляде было что-то, что внушало доверие. И мы оставили мысль о засаде.

Бригиния, так звали ее, была на редкость интеллигентная индеанка. Она имела гораздо более привлекательную внешность, чем большинство ее товарок. В ее осанке было что-то повелительное. Ей было всего около 18 лет. Бригиния была высока ростом, стройна и сильна, с маленькими руками и ногами. Ее густые черные волосы спускались до колен. Ее зубы были выкрашены в черный цвет, но не заострены. Кожа ее была коричнево-желтая, лицо сохраняло черты монгольского типа.

В этот день Бригиния была, очевидно, голодна и утомлена. По ее похудевшей фигуре видно было, что она потеряла по меньшей мере двенадцать кило против нормального веса. Она выглядела совершенно обессилившей. Первое, что мы сделали, мы предложили ей пищи, которую она с жадностью проглотила. Немного погодя, она рассказала нам свою потрясающую историю.

— Я пришла к племени цапарос и поселилась среди них на берегу Мороны. Но здесь меня постигла беда. Я была взята в плен хуамбисас во время их нападения. Меня потащили на Сантъяго, и я должна была сделаться женой одного воина. Я подчинилась, сознавая, что сопротивление стоило бы мне жизни. Подобно другим, я делала вид, что примирилась со своей судьбой. Между тем я только ждала случая к бегству и через несколько месяцев такой случай представился. Я исчезла с реки Сантъяго и скрылась в неизмеримых лесах, избрав путь, который вел к смерти или свободе. Я шла, следуя одному инстинкту, не имея ни пищи, ни одежды. Несколько недель я жила как травленный зверь: мне угрожала смертью природа, мне угрожала смерть от искавших меня людей, если бы я попалась им в руки.

Днем я скрывалась от острых глаз и тонкого слуха своих соотечественников, а ночью плыла на дереве или на сучьях, связанных лианами, пока, наконец, не оказалась далеко от страны хуамбисас.

Я шла дальше и дальше, пробираясь через лес, утопая в болотах, переплывая реки. Я ползала по земле и лазила по деревьям, собирая все, что могли дать лес и река. Моей пищей служили яйца черепах и птиц, лягушки, улитки, черви и дикие овощи.

Бригиния окончила свою историю. Она сидела на корме нашего челнока и с удовольствием ела бананы. Со свойственной ей простотой она прибавила:

— И вот так произошло, что мы сегодня встретились.

Мы рассказали ей о нашей экспедиции, и как мы могли бы оказать друг другу помощь.

— Раз ты хочешь двигаться по Мороне до того места, где находятся поселения цапарос, то можешь присоединиться к нам, так как мы идем по тому же направлению, — сказал я Бригинии. — Мы будем твоими защитниками, а ты, прекрасно зная лес, можешь оказать нам немалую услугу в дороге.

Бригиния согласилась присоединиться к нам, и мы все трое сели в лодку и отчалили.

Бригиния знала все местные языки сверх кетшуа, на котором объяснялась с нами. Она часто сменяла нас на веслах и давала нам отдых. Наши припасы быстро подходили к концу, и нам необходимо было пополнять их охотой. И в этом Бригиния была для нас ценной помощницей. Она удивительно ловко выслеживала и выгоняла дичь. Когда она сидела на корме и правила рулем, ничто не ускользало от ее острого слуха и глаза. Показывались обезьяны, и она тотчас же направляла лодку к берегу. Я бросался в чащу леса и подстреливал сколько мог, пока остальные не разбегались. Я садился и ждал, пока Бригиния не подберет всех подстреленных животных и не найдет меня. Она вскоре появлялась с висевшими через плечо обезьянами. Она так легко находила меня, как-будто я отмечал свою дорогу махете. Раньше я с большими трудностями получал одну-две обезьяны, теперь же я мог стрелять их сколько хотел. Когда Бригиния находила меня, она требовала, чтобы я сам нашел обратный путь к лодке. Но целые годы, проведенные мною в лесу, не научили меня отыскивать не отмеченную знаками дорогу. Я начинал безнадежно блуждать, а Бригиния разражалась смехом при виде этой жалкой картины.

Вернувшись на лодку, она опять надевала мужскую рубашку, которую мы ей дали. Она продевала ноги в рукава и завязывала рубашку около пояса. Затем она садилась на корму и правила, пока не наступало время для остановки.

Однажды мы услыхали недалеко от берега крик маквисапас (одна из породы обезьян), но ничто не могло убедить Бригинию идти в лес.

— Здесь недалеко ягуар, — сказала она. — Об этом мне говорят обезьяны.

Я причалил к берегу. Прежде, чем я приблизился к обезьянам на ружейный выстрел, я увидел ягуара и застрелил его. Тогда ко мне подошла Бригиния, схватила мой махете и вырезала зверю сердце и коренные зубы. Она поджарила сердце, часть его съела сама, а другую отдала мне, уверяя, что я буду храбрее, если проглочу поданный кусок. Зубы она оставила себе, так как они высоко ценятся индейцами, как память об охоте.

Когда мы в конце дня разводили огонь и устраивали шалаши, Бригиния отыскивала около лагеря следы дичи, яйца черепах, и всегда приносила что-нибудь интересное.

Серебристая цапля в гнезде.

Однажды она принесла дюжину картофелин. Они были очень похожи по виду и по вкусу на наши культурные сорта. В лесах они вырастают на корнях одной длинной и стройной лианы. Возможно, что эти клубни были перенесены инками в высоколежащие страны. Там их разводили, улучшали, а затем перевезли через Атлантический океан. В Европе картофель сделался весьма распространенной пищей бедного населения.

Мы ложились под нашей крышей, смотрели на звезды и прислушивались к голосам леса. Индеанка учила нас понимать их истинное значение. Ее знания о лесе были неисчерпаемы. Она говорила нам, какое именно четвероногое или птица издавало крик и почему, чем оно питается и как находит свою добычу или свой корм, — словом, множество знаний, которые остаются тайной для всех, кроме этих детей лесной глуши.

Однажды у Морзе разболелась нога. Она вся покрылась нарывами и настолько опухла, что он уже не мог на ней стоять. Нарывы превратились в глубокие раны, куда можно было засунуть спичку. Казалось, что опасное воспаление уже началось. Мы высадились на берег, чтобы помочь ему. Я обдумывал, что можно было предпринять, чтобы спасти ему жизнь.

— По-моему остается только одно, отнять ногу, — сказал я.

Но тут вмешалась Бригиния. Она начала прикладывать к ноге какие-то листья, происхождение которых я не знал. Через неделю нога пришла почти в нормальное состояние. Вскоре болезнь прошла совсем. В лесах Амазонки скрывается много целебных средств, о которых мы совершенно не знаем.

Наконец, мы достигли устья Сикуана.

— Здесь я должна распрощаться с вами, — сказала Бригиния. — Отсюда я начну поиски своих прежних друзей из племени цапарос.

— Если ты хочешь двинуться в путь, Бригиния, — ответил я ей, — то вот возьми эти спички, махете, револьвер и небольшой котелок. Эти вещи пригодятся тебе в дороге.

Бригиния завернула все наши подарки в рубашку, затем она вырезала полоску коры и подвязала ею узел на своем лбу. Так стояла она, готовая к походу, с махете в руке. Она стояла и смотрела на наш отъезд.

Когда мы достигли первого поворота реки и оглянулись, Бригиния все еще стояла, подняв руку в знак прощания. Она походила на бронзовую статую.

— Удастся ли Бригинии благополучно добраться до племени цапарос? — спросил Морзе.

— Думаю, что да, — ответил я. — Во всяком случае мы сделали все, что могли…

Мы ехали молча. Каждый из нас с тревогой думал о Бригинии. Быть может, мы спасли ей жизнь. Она спасла наши, — наверное.

Прошла неделя. Наш путь становился все трудней и трудней. Дичь исчезла, а продукты пришли к концу.

Морзе сидел в лодке и безучастно смотрел куда-то вдаль.

Первый раз за все время нашего путешествия вдвоем я внимательно взглянул на него. Он был страшно худ и слаб. На его почти голом теле резко выступали кости.

— Морзе, — позвал я его, — вы больны?

Морзе с минуту помолчал, потом глухо спросил:

— А вы думаете, что выглядите лучше, чем я?

Он был прав. Я чувствовал себя крайне утомленным и слабым. С минуту я колебался, потом спросил:

— Морзе, а что, если мы повернем домой?

— Вы это говорите серьезно?

— Да, вполне, — ответил я. — Дело в том, что за эти шесть лет моего странствования по Амазонке я отдал всю свою энергию и силы. Мне нужен большой и продолжительный отдых.

— В таком случае, я одобряю ваш план и присоединяюсь к нему, — воскликнул Морзе.

На следующее утро мы тронулись в Иквитос. Из Иквитос я и Морзе проехали на пароходе в Манаос. Здесь около недели мы ждали океанского парохода.

Теперь наш путь лежал на Нью-Йорк.

Орхидеи в первобытном лесу Амазонки.

Это было 30 лет тому назад.

Изменилась ли за это время жизнь в тех лесах, которые описывает Упдеграф?

Вот что пишет современный путешественник Дьотт, посетивший те места, где был Упдеграф.

«При чтении книги Упдеграфа становится очевидным, как мало изменилось за последние 30 лет в этих отдаленных местностях. Без преувеличения можно сказать, что многие места в настоящее время остаются такими же неизвестными, как и тогда. Каждый, кто будет читать книгу Упдеграфа, может положиться на достоверность рассказанного в ней».

В сочинениях, написанных 300 лет тому назад, описывается тот же способ постройки индейцами своих челноков — «огнем, водой и терпением», те же тростниковые трубки с отравленными стрелами, дающими небольшую, но смертельную рану, те же каменные орудия, — словом, жизнь индейцев осталась почти без перемен.

Невольно является вопрос: Что ждет индейцев в будущем?

Вслед за Упдеграфом капиталистические «цивилизованные» государства пошлют в эту страну людей, которые возьмут у индейцев леса, каучук, золото и другие богатства. Индейцы, как осужденные, уйдут в более глухие места, где их ждет вымирание.

Но и для индейцев есть луч надежды на лучшее будущее. В их глухие и дикие места проникли вести о Великом Советском Союзе. Сюда дошли идеи равноправия и коммунизма, — идеи борьбы против эксплоатации. Они научат индейцев сбросить с себя гнет и построить иную свободную жизнь.