—…Нет, Лен, что такое “олбанский йазыг” и чем он отличается от албанского языка мне уже понятно, — не соглашаюсь я с Ленкой. — Только извини, но это уже даже не “олбанский йазыг”.

— Почему?

— Олбанский йазыг, он же язык падонкаф — это “превед медвед”, это “кросавчег”, это “ржунимагу”, это “адынадынадын”. А тут… тут не олбаский йазыг, а простая безграмотность.

— Как ты их различаешь?

— Очень просто. Олбанский йазыг — это намеренный отказ от нормы. Только вот ты забываешь, что для того, чтобы намеренно отказаться от нормы, эту самую норму нужно хотя бы знать. Иначе как ты от неё откажешься, если не знаешь? И я не верю, что человек, который пишет “граммотность”, “девченка”, “колличество”, “циган” или “через-чюр” делает такие ошибки намеренно. Они просто не знают, как правильно, а взять в руки орфографический словарь и посмотреть отчего-то не хотят. Причём учти, у меня самого по русскому четвёрка, то есть это я не все ошибки нашёл наверняка.

— Да ладно тебе, — машет рукой Ленка. — Саш, ты придираешься. Понятно, что написали, ну и ладно. Не всё ли равно, какая там буква в середине слова?

— Не всё равно. Потому что иногда такое напишут, что смысл слова приходится буквально угадывать.

— Гонишь.

— Отнюдь. Дай сюда карандаш, — я отбираю у Ленки карандаш, пишу на бумажке слово “йозджегг” и спрашиваю: — Что это такое?

— Ммм… — отвечает Ленка.

— Не парься, это просто ёжик, — говорю я. — Но это ещё ладно, это не самое страшное. Тут ещё можно предположить особо извращённый, доведённый до гротеска, диалект олбанского. А вот тебе пример из жизни.

Я крупно написал карандашом слово “врочи” и спросил:

— Это что написано?

— “В ночи”? — неуверенно предположила Ленка.

— Не-а. Это врачи. Или вот, — пишу я слово “рыца”. — Угадаешь?

— Рыльца? Рыцарь?

— Оба раза мимо. Это “рыться”. И так сплошь и рядом, Лен. У вас что тут, грамотность отменили уже за ненадобностью, да? Или вместо неё ввели “граммотность”?

— Как будто у вас там все такие грамотные, что не ошибаются никогда. Сам же говорил про себя, что у тебя четвёрка.

— Мне отчего-то кажется, что если бы я у вас в школе учился, у меня по русскому пятёрка была бы.

— Хвастун несчастный.

— Да? На, полюбуйся, — тыкаю я курсором по ссылке, а затем колёсиком мышки начинаю прокручивать страницу вниз. — Это как тебе? Или это? Почему “не” везде пишется отдельно? “Не вкусный”, “не красивый” и даже (барабанная дробь!) “не счастный”? А разницу между частицами “не” и “ни” в XXI веке ещё помнят или секрет их употребления был утерян? Про запятые, “причём” и “при чём”, “в течении” и “в течение” молчу, это совсем запредельное знание. Начать предложение с заглавной буквы — уже достижение, где уж тут ещё о запятых помнить.

— Сань, да ты сам виноват.

— С чего бы это?

— Куда ты залез-то? Ты нормальные форумы посмотри, где взрослые люди пишут. Чего тебе тут-то понадобилось?

— Да я понять никак не мог, где оловянную руду брать, везде только медная. Вот, залез на форум посмотреть и зачитался. Ужас! Четверть текста вовсе непонятна, дикая смесь жаргона и олбанского, а где вроде как по-русски написано, так ошибок просто море разливанное. У нас бы кто диктант с таким количеством ошибок настрочил, Алевтина вмиг кол бы поставила, даже не задумываясь.

— Саш, “нельзя быть сильным везде”. Зато они абилки всех боссов наизусть знают, либо по сотне тысяч хонор киллов имеют. Учить же русский им просто некогда — пока все дейлики переделаешь, уже рейд-тайм, а после рейда не до русского — до кровати бы доползти.

— Лен, я не понял тебя сейчас, что ты сказала? Хотя похожие выражения на форуме и встречал. Объяснить можешь?

— Могу. А оно тебе надо?

— Ммм… — неуверенно сказал я, а потом решил: — Ты права, Лен. Ну её нафиг, эту игру. Время жрёт безудержно, а толку с неё никакого. Не буду я больше играть в неё, давай лучше уху учиться готовить. Тем более что где копать оловянную руду я так и не выяснил…

Да, это я у Ленки в гостях, вы верно догадались. Ленка по своим родителям и по дому соскучилась, вот и стала она периодически домой на несколько дней бегать, оставив у нас капельку крови. А иногда, когда у неё обстановка позволяла (то есть родителей дома не было), Ленка и меня с собой брала. Я уже четыре раза у неё дома ночевал под кроватью. Днём же Ленка учила меня обращаться с компьютером, а я её учил готовить.

Честное слово, не понимаю, как они так живут. Ведь готовить тут — одно удовольствие. И печка электрическая, и микроволновка, и миксер, и электромясорубка, и холодильник. Готовь — не хочу. Они же при этом картонными сосисками питаются. Кошмар.

А продуктов тут сколько разных! На любой вкус просто, как в сказке, есть всё что хочешь. Хочешь апельсин — вот тебе апельсин. Хочешь банан — на тебе банан. Я банан вообще только два раза в жизни пробовал (причём второй раз больше половины банана съел Вовка, мне только хвостик достался). Здесь же этих бананов — ну просто завались, хоть варенье из них вари. И так почти во всём, что ни пожелаешь, всё купить можно в магазине, причём, по словам Ленки, почти без очереди. Сегодня вот она карпа живого притащила, сейчас уху сварим. То есть, сварю, Ленка сама не умеет.

Я надел передник, помыл карпа водой из-под крана, потом мы с ним немного подрались и он у меня случайно на пол упал (тяжёлый, собака, и скользкий). Снова помыл его и минут через пять напряжённой борьбы смог-таки отпилить ему голову. После этого карп сразу успокоился, перестал драться и согласился стать обедом. Ленка же всё время операции стояла у меня за спиной и временами (когда ей казалось, что карп вот-вот нападёт на неё) опасливо повизгивала, но не уходила. Ей интересно, она ещё ни разу не видела, как живую рыбу убивают.

Потом, пока я карпа потрошил, Ленка картошку чистила, это она умела делать. Кстати, картошка в будущем — ну просто загляденье. Крупная, красивая, почти без глазков и совсем без червоточин. Такую даже чистить в радость. Правда, она отчего-то очень быстро темнела на воздухе. Не успел ещё дочистить, глядь, а те картошины, что первыми были очищены, уже тёмные. Я так и не понял, в чём тут дело, у нас дома картошка настолько быстро не темнела. И ещё она у нас не такая красивая, да порой ещё и червями поеденная, здесь этого нет и в помине.

В общем, освоился я худо-бедно в XXI веке. И микроволновкой пользоваться научился, и диски в проигрывателе менять, и даже с компьютером немножко подружился. Теперь нарисованным драконом меня больше не напугаешь, да и такого конфуза, как в тот раз, со мной не случится, сам быстро закрыть смогу, если что, Ленку смущать не буду.

Ну, обо всём по порядку. Всё началось с того, что арестовали дядю Гришу. Это в понедельник случилось, пятого августа, прямо с самого утра. Кстати, начёт дат нужно пояснить. А то я и сам-то порой путаюсь, сейчас и вас запутаю. Значит так. За окном Ленкиной квартиры зима, 19 февраля 2013 года, вторник. Но когда я дожарю лук и запущу его в суп, то мы с Ленкой переоденемся, спустимся в подвал, и вернёмся в лето, в наш август 1940 года. Там сейчас тоже вторник, двадцатое число и недавно началась и продолжает набирать обороты первая в мире военная кампания, в которой будут участвовать только самолёты и силы ПВО. Первая кампания, которую Гитлер проиграет. Во всяком случае, должен проиграть.

Честно говоря, странно вот так знать всё наперёд. Странно и не всегда приятно. Но удержаться и не посмотреть, что же будет там, за поворотом, совершенно немыслимо. Я, по крайней мере, не могу удержаться. А вы бы смогли разве на моём месте? Как-то я сильно сомневаюсь в этом.

Так вот, я отвлёкся. Значит, арестовали дядю Гришу, председателя колхоза, где мы смородину собирали. Мы как раз позавтракали и к саду шли, как мимо нас в сторону правления пропылила по дороге милицейская машина. Мы, конечно, тогда не знали, что это за дядей Гришей. О том, что он арестован НКВД нам только вечером сказали, когда мы вернулись.

Ленка как услышала про этот арест, так сразу мне рожу и скорчила. Вслух ничего не сказала (вокруг ребят много было), но рожу скорчила очень многозначительную. Типа: “Я же про это говорила!”. А мне и крыть нечем, так всё и есть. Мы с ней как раз накануне вечером вдвоём гулять к реке ходили и разговаривали об этом. Помню, я так удивился, когда Ленка спросила меня, сколько моих родственников или знакомых сидят в тюрьме или расстреляны, что едва в воду с обрыва не свалился. Сколько, сколько, ноль! У меня родственников-бандитов нет. А Ленка говорит, как же так, не может быть, ведь репрессии в стране. Она и термин вспомнила специальный — “ежовщина”, где-то слышала такой.

Ну, что Ежов оказался предателем я знал, конечно. Хотя прекрасно помню, как года три назад нередко можно было увидеть висящие плакаты, где Ежов рядом с товарищем Сталиным изображён был. Хорошо, что его всё-таки разоблачили. Вообще, предателей и вредителей много, конечно, и бывает, они такие высокие должности занимают, что просто диву даёшься — да как этот вредитель пролезть-то туда смог? Бухарин, который на трибуне Мавзолея рядом с товарищем Сталиным стоял — предатель. Рыков, который на посту предсовнаркома сменил самого Ленина — предатель. Ужас. Но всё-таки предателей у нас гораздо меньше, чем думала Ленка.

В этом месте выяснилось, что Ленка, оказывается, считала, будто всех белогвардейцев, которые до конца гражданской войны дожили, наши или расстреляли или в лагеря отправили. Глупость какая. Это нам полстраны тогда пришлось бы в лагеря отправлять, а другой половиной страны эту первую половину охранять. Война-то гражданская у нас была! Сами с собой фактически воевали, десятки миллионов человек с обеих сторон.

Нет, случались, конечно, и массовые расстрелы. Война же, там люди звереют. Как будто белые или интервенты наших не расстреливали. Взять хотя бы ту же знаменитую историю о 26 Бакинских Комиссарах. Расстреляли их. Но это на войне, а она давно закончилась. У нас вон в квартире соседка есть, Анна Сергеевна, так она графиня бывшая. У неё муж в русско-японской погиб, а сына германцы убили на Империалистической. Её сын просто не дожил до революции, а то, наверное, тоже беляком бы стал. И ничего, никто Анну Сергеевну не притесняет, хоть она и из бывших. Живёт не хуже других. Или вот дядя Миша со второго этажа. Он у Деникина воевал, даже награды имеет. И все знают про это, и никто его расстреливать не собирается. Вместе с другими пенсионерами дядя Миша нередко во дворе у нас в лото играет. Да полно таких.

А Ленка… ох, ну и каша же у неё в голове была, как выяснилось. Её послушать, так мы тут все разговаривать должны только шёпотом, ходить только строем и исключительно на цыпочках, и три раза в день писать в НКВД доносы на окружающих. Мозги даже не думает включать, хоть бы подумала, кто эти доносы читать будет, если их в таком количестве строчить.

Правда, дядю Гришу арестовали, с этим не поспоришь. Может, не так уж и неправа Ленка? Действительно, разве может в стране быть столько предателей, да ещё и на таких ответственных должностях? Создатель Красной Армии Троцкий, Каменев, Ягода, Тухачевский, Якир. Это только те, кого я сразу вспомнил. Предатели — все? Все?!

В общем, Ленкины слова заставили меня задуматься. Конечно, в основном сказанное ей было полной чушью, но… Что-то в этом есть. Опять же, дядя Гриша, жалко его, он очень хорошо к нам всегда относился. В бане колхозной разрешил париться сколько угодно и дрова на баню выделял, сколько ни попросим. А после бани так здорово холодного кваску тяпнуть! Квас тоже дядя Гриша нам бесплатно давал. Да он и сам в бане попариться любил. Пару раз дядя Гриша даже с нами, с мальчишками, ходил в баню и мы его тогда вениками били берёзовыми.

И вот на следующий день после ареста дяди Гриши Ленка взяла меня с собой в 2013 год. Попытаться узнать, что там с нашим председателем стало дальше, а заодно показать мне культ личности и масштаб репрессий.

Показала. Для начала, мы с Ленкой оконфузились вдвоём. Она включила свой компьютер, а сама пошла на кухню приготовить нам чай, оставив меня одного в своей комнате. А я немножко уже пользоваться компьютером мог, видел, как Ленка это делает. Тем более она Вику свою всезнающую уже завела, там только вопрос нужно было задать. Что я тогда сделал и как у меня такое получилось, сказать не могу, не помню точно. По-моему, я как-то случайно ткнул в какую-то закладку. Но это я так, предполагаю только, точно не знаю, поскольку позже (когда Ленка ушла из дома) повторить такое не сумел. В общем, ткнул я куда-то, и на экране вдруг появилось сразу с полдюжины фотографий совершенно голых юношей.

Я так перепугался, что сейчас в комнату войдёт Ленка и всё это увидит, что со страха забыл, как изображение убирается. Это сейчас я понимаю, что достаточно было крестик в правом верхнем углу экрана нажать, а тогда про это забыл. Но я знал, что компьютер — это прибор, работающий на электричестве. Без электричества он работать не сможет. А у Ленки под столом была такая небольшая коробочка, в которую было воткнуто сразу пять (пять!!) эклектических шнуров. Я быстро нырнул под стол и на всякий случай повыдёргивал из коробочки все эти шнуры. Настолько-то я в технике разбираюсь, не такой уж я и питекантроп.

Компьютер без электричества работать не станет. Электричество я отключил. Компьютер выключился?

Не-а, нифига он не выключился. Вместо этого стоявшая на специальной полочке под столом и ранее не подававшая признаков жизни серая коробочка внезапно ожила и запищала мерзким писком, а зелёный огонёк на ней сменился красным.

И тут входит Ленка.

Я под столом пыль собираю, серая коробочка противно пищит мне прямо в ухо, на экране эти парни голые и Ленка стоит с двумя чашками в руках и стремительно краснеет щеками.

Мы тот случай с Ленкой по молчаливому обоюдному согласию вообще не обсуждали вслух. То есть совсем, абсолютно, будто и не было его. Я подмёл веником осколки Ленкиной красной чашки (моя зелёная не разбилась, хотя Ленка и её тоже уронила на пол, когда к компьютеру прыгнула), Ленка вытерла чайную лужу на полу, и мы рядом уселись у экрана, так ни слова и не сказав друг другу о происшествии. Забыли — и забыли. Всё.

Для начала, конечно, полезли искать информацию о дяде Грише, хоть Ленка и сомневалась, что о нём что-нибудь удастся найти. Вопреки её ожиданиям, дядю Гришу мы нашли, он оказался личностью довольно известной.

Н-да. Нашли. Это действительно он, там и фотография его была, хоть он и гораздо старше на ней, чем в 1940 году. Лучше бы не искали, честное слово. Автобиографию его нашли, почитали её. Впечатление — будто бы в вонючую сточную канаву ныряешь. Столько грязи, столько вони и лжи там! Оказывается, этот Гриша, по его собственным словам, был идейным противником советской власти и всю жизнь боролся с ней. А эта самая власть боролась с Гришей и всячески его, такого великого и гениального, угнетала.

Да ну, не хочу и говорить о нём. Войну он пересидел в лагере (причём статья у него была не политическая, а самая что ни на есть уголовная). В 46-м вышел, в 48-м опять сел и опять по уголовной статье (государственным бензином налево торговал, наверное, так с советской властью боролся). В 53-м досрочно освобождён. В 60-м очень удачно смылся в США. Удачно потому, что буквально через пару месяцев у нас на него новое дело завели, и опять связанное с хищениями государственной собственности. В 63-м оскандалился — был арестован уже американской полицией при ликвидации подпольного публичного дома, Гриша в числе клиентов был. Причём (держитесь крепче) “отдыхал” там Гриша в компании мальчика 12 лет. Когда я до этого места дочитал, то сразу вспомнил, как этот Гриша с нами в баню ходил и мне нехорошо стало. А ЗАЧЕМ он ходил с нами? Действительно ли именно париться или?..

Разумеется, про уголовные статьи Гриши, про публичный дом, про хронический алкоголизм (от которого он и подох в конце концов) мы не в его автобиографии прочитали, там ничего этого не было. В автобиографии Гриша — стойкий борец за демократию, необоснованно репрессированный советской властью. А по мне, так наша власть ещё очень мягко с ним поступила. Расстреляли бы сразу эту вонючку — и дело с концом. Так нет, возились с ним, перевоспитывали. А он как в Америку сбежал, так до самой смерти книжонки лживые и статьи антисоветские сочинял. О том, как у нас тут всё плохо и как всему миру будет лучше, если СССР уничтожить. Погань.

В общем, Гриша на невинную жертву политических репрессий не походил никак, с этим даже Ленка согласилась. А другие жертвы? Ленка говорила, что товарищ Сталин чуть ли не всю верхушку страны перестрелял и армию обезглавил. Полезли смотреть. Ну, честно говоря, действительно на первый взгляд похоже. XVII съезд ВКП(б) даже название такое получил: “съезд расстрелянных”.

Ленка вся прямо-таки надулась от гордости. Как же, переспорила она меня. Я же всю ночь потом не спал после того случая. Ленка комнату свою на защёлку заперла изнутри, сама спать завалилась, а я всю ночь бродил по Интернету, пытался понять, как же так. Откуда у нас столько врагов народа взялось?

Честно говоря, у меня сложилось такое впечатление, что действительно немало было несправедливо осуждённых. Те же Каменев и Ягода, например. Не верю я, что они виноваты, вот не верю и всё! С другой стороны, Тухачевский с Якиром своё явно за дело получили, действительно ведь заговор был раскрыт. А вот с Блюхером всё не так просто, там какая-то мутная история. Опять же Ежов предателем оказался, тут я согласен. Так может, это он специально вредил так, оговаривая невиновных людей?

Словом, так ничего я окончательно и не выяснил той ночью. Устал только, как собака. А вернулись мы к нам в 40-й год в наше утро, и нужно было идти собирать смородину. И я там забился в особенно густые заросли и заснул случайно. Стыдно было, просто невероятно. Ребята работают, а я дрыхну в это время. Только вот поделать с собой я ничего не мог, засыпал прямо на ходу.

Вечером опять с Ленкой гулять ходили на реку вдвоём (ребята на нас уже косятся подозрительно, чего мы с ней вечно вдвоём таскаемся?). И не объяснишь ведь никому, что мы на самом деле о политике говорим, а не о том, о чём все вокруг про себя думают. С Ленкой же мы, в конце концов, к общему мнению пришли. Репрессии у нас были, но были они никак не массовыми и по большей части несправедливые приговоры были следствием вредительства настоящих врагов. С такой трактовкой и я, и она согласились.

А потом Ленка подумала-подумала, да и говорит, что, может, и не зря. Может, даже и при Ежове не всегда невиновных стреляли, а многих вполне было за что. У нас, говорит, в отношении высших чиновников никаких репрессий и близко нет. Максимум, что может быть, так это отправка на пенсию (персональную), более страшной кары для членов правительства в стране не существует.

Я тогда не очень понял, что она сказала, всё же о жизни в 2013 году я мало чего знал. Но через два дня она снова согласилась меня с собой взять. Вообще-то, я на улицу хочу у них выйти, там ведь гораздо интереснее, чем в квартире. Но на улицу мне нельзя по очень простой причине — мне одеть нечего. У них ведь зима там, в своей летней одежде я идти не могу, замёрзну. Одежда Ленкиного отца мне велика, одежду самой Ленки я и сам ни за что не надену (она ведь девчачья!), и притащить мою собственную зимнюю одежду не получается. Очень уж сильно моя одежда устарела, в толпе я в ней буду выглядеть таким же незаметным, как и конный крестоносец в доспехах и с копьём на пляже в Крыму.

Вот, мне зимняя одежда нужна образца XXI века. Где взять, спрашивается? Попросить у одноклассника? Ленка говорит, что не может, у неё нет настолько близко знакомых одноклассников. Остаётся единственный вариант — купить. Причём не обязательно нужна новая одежда, сойдёт и уже поношенная. Ленка говорит, что поношенная одежда у них тоже продаётся кое-где и стоит она действительно много дешевле новой, только вот у неё денег нет даже и на поношенную, а у родителей просить она не хочет. То сеть, нужны деньги.

Да, здесь, в 1940 году, денег у нас теперь много. Ленка нашла в 2013 году место, где торгуют старыми купюрами и монетами. И у неё там действительно выкупили новенькие рублёвые и трёхрублевые бумажки. Только вот денег за них дали всего ничего, они, оказывается, не слишком ценятся. Правда, Ленка там же, в том же месте, смогла купить аж шесть купюр достоинством в один червонец, они тоже дешёвые были. Червонцы, конечно, мятые и грязные, но это не важно. Они настоящие и теперь снова они деньги.

Но это в 1940 году мы разбогатели, а вот в 2013 денег у нас нет. Всё, что мы с Ленкой смогли придумать, так это купить в 1940 году почтовых марок и притащить их в 2013 год. Марки там тоже продать можно. Но мы это с ней придумали уже после того, как в колхоз приехали, а здесь почтовое отделение местное весьма убогое. С марками тут не очень, ведь нам нужны не просто марки, а красивые. Лучше всего, если со спецгашением, такие самые редкие. Пришлось ждать, пока в Ленинград вернёмся, там-то на главпочтамте всякие марки купить можно, а денег у нас теперь много, можем прямо наборами брать.

Так вот и получилось, что когда в следующий раз Ленка меня с собой взяла, я опять сутки безвылазно сидел в её комнате. Вернее, выходил днём, но только чтобы борщ сварить (вечером Ленкина мама полчаса восхищалась дочкой и нахваливала её!). Не просто так я сидел, конечно, по Интернету бродил, с будущим знакомился. И вот тогда я и понял, почему Ленка сказала, что наши репрессии, это, возможно, не так уж и страшно.

Мамочки, да как же они тут живут-то?! Кошмар какой-то. У нас дома как — вот тебе задание Родины — делай! Не можешь — сразу говори, почему и что нужно, чтобы сделать. Но если уж начал делать, так дай результат в положенный срок. И если результата вовремя нет, так никакие отговорки не помогут. Это либо саботаж, либо вредительство. Всё.

А тут как? Такое впечатление, что любое начатое дело будет либо недоделано (хотя деньги на него потратят сполна), либо сделано так, что лучше бы и не начинали. Кажется, воруют все, кто только может хоть что-то украсть. Я не говорю, что у нас не воруют. Воруют, конечно. Я не про тех воров, что в трамвае кошельки из корзинок старушек тащат. Нет, я про настоящих воров, что воруют целыми эшелонами. Вроде как гражданин Корейко. Только у нас Корейко прятался и лишний рубль потратить боялся, а в России 2013 года такие вот Корейко не прячутся ничуть. Причём все про это знают, все всё видят, и… ничего не делают. Потому что нельзя, потому что всё законно наворовано. Потому что законы такие. Но если законы входят в противоречие со здравым смыслом и человеческой справедливостью, то, может, что-то не так с законами? Или эти законы не работают? Почему товарищ Сталин не стеснялся сажать или стрелять своих наркомов, а местный Путин вконец проворовавшегося министра может только на пенсию отправить? Хотя чаще даже и на пенсию не отправляют, а просто “переводят на другую работу”. Причём именно переводят, без каких-нибудь вредных последствий, а не так, как у нас Ежова перевели на водный транспорт.

Да ну, грустно всё. Не хочу я в этом 2013 году оставаться. Пусть тут и холодильник, и компьютер и бананы и клубника (зимой!!). Всё равно у нас лучше. Даже если в следующем году начнётся война. Даже если опять будет такая страшная Блокада, всё равно у нас лучше, лучше! Потому что я знаю, что у нас мы в конце концов победим. Даже если именно я до Победы не доживу, всё равно мы победим! И Гагарин (или кто другой, неважно) полетит в космос. Только вот они — это ведь всё равно мы, пусть и через много лет. Это не инопланетяне никакие. И как же они дошли-то до такой жизни? Вернее, как мы-то скатились в такую помойку? Может, это у нас тут что-то не совсем правильно, раз в итоге всё рухнуло?..

* * *

—…Чего ты сделал на той неделе? — возмущается Ленка.

— Отправил письмо товарищу Сталину.

— Как, опять?!

— Да, а что?

— Ненормальный. И что ты ему отправил? Постой, не говори, я сама угадаю. На самом деле вариантов всего три. Чертежи автомата Калашникова — раз, предложения по доработке танка Т-34 — два, секретный доклад Хрущёва на XX съезде — три. Что из этого?

— Ничего. Лен, ничего такого.

— А что?

— Да ничего, из будущего совсем ничего, честное слово. Это просто письмо, я его даже не отпечатал, а руками написал. Я и ручку твою гелевую, ну, которая с бабочками, доставал из портфеля. Она пишет похоже на чернила, почти не отличить.

— Постой, так ты что, у меня дома писал письмо Сталину?

— Угу. Просто я сайт нашёл, посвящённый товарищу Сталину, прочитал там всё и… Лен, я удержаться не смог. Это такой человек, такой человек! Он столько для страны сделал! “Культ личности”. Бред какой. Да ему памятник из чистого золота поставить при жизни нужно. У нас со времён Гостомысла более достойного правителя не было. Пётр Великий и Иван Грозный — всего лишь жалкие подобия.

— То-то после него всё развалилось.

— Это одна из немногих ошибок товарища Сталина. Он не оставил преемника. Насколько мне удалось выяснить, товарищ Сталин своим преемником видел нашего товарища Жданова. Только тот первым умер, не повезло. А другого подготовить товарищ Сталин не успел или уже не смог, он же старенький и больной был к тому времени.

— И всё-таки, что ты написал-то?

— Ничего особенного. Обычное письмо. Уверен, ему сотни таких каждый день приходит. Ещё одно похожее письмо никто и не заметит. Там просто про то написано, как мы все его любим и как гордимся им.

— И всё?

— Ещё пожелание здоровья и долгих лет жизни. А больше ничего, клянусь. Про войну даже намёков малейших не делал.

— Ну ладно, коли так.

— Я и конверт у тебя с полочки взял нарочно без марки. Всё равно ваши марки у нас не действуют. А марку я тут купил, местную.

— Сань, ты что, конверт из будущего притащил?

— Да, а что? Лен, да у нас тут разные конверты бывают. Нередко вообще письма в самодельных конвертах шлют. Ещё один конверт, подумаешь важность какая. И рисунок на нём совсем ни о чём — цветочек жёлтый. В общем, никто не поймёт, что конверт из будущего. Да его и разглядывать-то не станут. Всего лишь ещё одно письмо, их же тысячи.

— Когда ты успел-то?

— Да в тот день, когда ты двойку по геометрии притащила, помнишь? Я тебя в магазин отправил, а сам в это время как раз письмо и писал.

— Ага. Да держи ты ровнее зонт, мне же за шиворот льёшь!

— Извини, я нечаянно.

— Надоел уже этот дождик, третий день подряд льёт.

— Так ведь Ленинград это, Леночка, не Анапа. Да всё, не плачь, пришли уже, открывай. Я за Вовкой один схожу в садик, ты дома сиди.

— Угу. Я тогда передник попробую ещё раз погладить.

— Не вздумай!! Пожар ещё устроишь, забыла, что в прошлый раз было?

— Сань, я умею теперь, я осторожно.

— Всё равно лучше не надо, дождись хоть меня.

— Как скажешь. Я тогда пол в комнате помою.

— Пол? Это можно. Пол помыть — это не страшно и не опасно.

Мы с Ленкой только что вернулись с главпочтамта, куда за марками ездили. Марок накупили там — целый альбом, почти три червонца на марки извели. Зато теперь в XXI веке Ленка всё это продаст, купит мне зимнюю одежду, и я смогу выйти в город.

Сейчас я заведу Ленку домой, переодену носки (а то мои уже мокрые) и пойду за Вовкой. А потом мы с Вовкой будем в новую игрушку играть. Называется “кубик Рубика”. Я эту штуку случайно в нижнем ящике Ленкиного письменного стола нашёл. Ленка говорит — фигня полная, неинтересно. А вот и неправда! Очень интересно, вообще оторваться невозможно, если честно. Вовке тоже понравилось в неё играть. Так понравилось, что мы с ним чуть не подрались. Тогда Ленка сбегала (у неё уже вся ладонь левая в засохших царапинах, каждый раз царапает её) и быстро купила нам ещё один, они, говорит, у них на автобусной остановке в ларьке продаются, а стоят сущие копейки. Сама же Ленка читать, наверное, книжку какую будет. Ей у нас больше всего читать понравилось. Она говорит, что раньше и не понимала, как это здорово — читать бумажные книги. У неё самой дома бумажных книг очень мало. И те что есть, это в основном учебники или справочники какие. Художественных почти нет и практически всё, что Ленка прочитала в жизни из художественной литературы, она читала с экрана. Правда, у её прабабушки, бабы Веры, большая библиотека, но Ленка редко у неё бывает в гостях, ей два часа туда ехать — сначала на метро, потом на электричке. Или вместо кубика Рубика я с Вовкой могу ещё… Ой, что это?

Мы уже поднялись на наш третий этаж и видим, что в почтовом ящике что-то лежит. Бумажка какая-то. Не, не бумажка, это письмо. И кому же?

Открыли ящик, достали письмо и… ого, так это мне письмо. Мне! И это не просто письмо, а письмо из-за границы. На конверте две немецкие марки и куча штемпелей (на некоторых из них свастика). Письмо из Берлина. Лотар прислал письмо!..

Интерлюдия F

(а в это время в замке у шефа)

[31.08.1940, 18:02 (мск). Москва, Кремль]

Старший лейтенант Синельников спускался по лестнице служебного выхода. Суббота. Вот и окончилась ещё одна рабочая неделя. Завтра воскресенье, законный выходной день, который можно посвятить самому себе. Например, можно попытаться продолжить знакомство с Людочкой. Скажем, в парк её пригласить погулять или даже в кино. Выходной же!

Конечно, в Кремле и в воскресенье работа не прекращается, а у товарища Поскрёбышева, начальника Синельникова, кажется, выходных вовсе никогда не бывает. Но так кто такой Синельников, а кто Поскрёбышев! Разница колоссальная, товарищ Поскрёбышев по нескольку раз на дню с самим товарищем Сталиным разговаривает, а Синельников с Вождём вообще ни разу не говорил, хотя в коридорах старого здания Сената несколько раз и встречал случайно. Тогда люди Власика аккуратно блокировали вытягивавшегося в струнку старшего лейтенанта, а тому оставалось лишь провожать взглядом проходившего мимо товарища Сталина.

Но завтра — выходной. Завтра Синельников в Кремль не придёт, будет отдыхать. Он вообще демонстративно не следовал распространённой среди руководства страны привычке просиживать на работе по шестнадцать часов в сутки. Наоборот, Синельников любил повторять своим коллегам из аппарата Поскрёбышева, что всё нужно делать вовремя, а если вы что-то не успели сделать в рабочее время, значит, вы просто плохо работали в течение дня.

За такие его речи, а также за привычку всё делать строго по инструкции и по уставу, коллеги даже шутливо называли Синельникова “немцем”. Впрочем, называли они его так совершенно без злобы и зависти, а товарищ Поскрёбышев ни разу даже полунамёком не упрекнул Синельникова в том, что застать того на рабочем месте не в рабочее время было практически невозможно. Да и в чём упрекать-то? Свою работу Синельников всегда выполнял аккуратно, точно и тщательно.

Старший лейтенант Синельников спускался по лестнице служебного выхода, но его не отпускало смутное ощущение какого-то беспокойства. Что-то не так, что-то он упустил. Что-то важное.

А что?

Форточку в кабинете он закрыл, дверь запер и опечатал личной печатью, недельный отчёт сдал, как положено. Тогда что?

Одним из достоинств Синельникова, за которое его высоко ценил товарищ Поскрёбышев, была феноменальная, прямо фотографическая память. Ему достаточно было один раз взглянуть на текст, чтобы потом, даже спустя довольно продолжительное время почти точно воспроизвести его по памяти. Это его умение в бытность обучения в училище не раз помогало ему легко сдавать экзамены и зачёты. И Синельников начал последовательно прокручивать в памяти недавние минуты. Итак, что он сделал перед выходом?

Снял с вешалки фуражку и надел её. Не то, раньше. Закрыл форточку. Не то. Потушил в пепельнице окурок. Не то. Закрыл и опечатал сейф. Не то. Аккуратно подровнял на своём столе стопку адресованных товарищу Сталину писем, доставленных сегодня уже в самом конце дня. Это работа на понедельник, сегодня их читать некогда. Всего писем около тридцати штук, все — от граждан СССР, первичным разбором зарубежной корреспонденции товарища Сталина Синельников не занимается.

Стоп.

Письма. А что в них не так? Кажется, всё как обычно. Обычные письма товарищу Сталину, их ежедневно приходят сотни. И всё-таки что-то в этих письмах было неправильно, что-то беспокоило Синельникова.

Старший лейтенант нерешительно остановился на лестнице, потоптался на месте, а затем уверенно развернулся и принялся подниматься обратно наверх. Пожалуй, сегодня он изменит своим принципам и немного задержится на работе, он понял, что его беспокоило.

Наверху стопки разномастных конвертов лежал длинный узкий белый конверт из превосходной бумаги. Синельников узнал почерк, которым был написан адрес на этом конверте. Совершенно точно, этот почерк на конверте он уже видел…

[31.08.1940, 18:07 (мск). Ленинград, лаборатория городской конторы Госбанка СССР]

— Разрешите, Борис Евгеньевич? — в приоткрытую дверь кабинета просовывается вихрастая голова паренька лет восемнадцати.

— Что у тебя там, Матюшкин? — хозяин кабинета прерывает чтение очередного отчёта и с недовольным видом смотрит на вихрастую голову.

— Вот, у меня тут не получается, — виноватым голосом говорит голова.

— Балбес ты потому что, Матюшкин. Балбес и разгильдяй. Учишь вас, учишь, а толку чуть. Только юбки одни на уме.

— Не только юбки.

— А к Ковалёвой в столовой сегодня кто клинья подбивал? Думаешь, я не заметил?

— Извините, я больше не буду.

— Ага, “не буду”. Так я и поверил. Да не торчи ты в дверях, заходи, раз уж пришёл. И дверь прикрой за собой, а то сквозит. Говори, в чём дело.

— Вот, не получается у меня, не сходится. Никак не пойму, в чём дело.

— Что это такое?

— Акт об утилизации, обычное дело.

— И что не получается?

— Так, положено же перед утилизацией подлинность проверять, а у меня не получается. Я всё по инструкции делаю, честное слово.

— И что?

— Вот, посмотрите какой червонец странный.

— А что в нём странного? Обычная ветхая купюра. Утилизуй смело, такую рвань выдавать людям мы права не имеем.

— Борис Евгеньевич, это фальшивый червонец.

— Опять же, что ж с того? Бывает. Но тогда утилизовать нельзя, составляй акт, в милицию передадим, а дальше уж пусть у них голова болит.

— Но это настоящий червонец, не фальшивый.

— Погоди. Сам же только что сказал, что он фальшивый. Ты что, пьян что ли, Матюшкин?

— Никак нет, трезвый.

— А что ж ты меня тут путаешь? Так настоящий червонец, или фальшивый?

— Настоящий. Но фальшивый.

— Это как?

— Я проверил всё, всё! По всем признакам это настоящие деньги. Вот только…

— Что?

— Червонца с таким номером в СССР не выпускалось…

[31.08.1940, 18:17 (мск). Москва, Кремль, рабочий кабинет товарища Поскрёбышева]

Старший лейтенант Синельников попрощался и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Всё, теперь у него точно совесть чиста и он со спокойной душой может идти домой отдыхать. И так уже задержался на работе на семнадцать минут дольше положенного времени.

Александр Николаевич посмотрел на закрывшуюся дверь, а затем перевёл взгляд на белый конверт в своих руках. Синельникову с его памятью он, конечно, верил, но лучше всё-таки перепроверить.

Поднявшись во своего стула, Поскрёбышев открыл сейф и достал оттуда фотокопию другого конверта. Сам конверт находился сейчас у Меркулова, но фотокопию его Поскрёбышев себе на всякий случай приказал сделать. Вот она и пригодилась.

А действительно, очень похоже. Можно, конечно, провести графологическую экспертизу, но и без неё видно, что писал, видимо, один и тот же человек. Такие характерные завитушки на буквах “р” он делал. Опять же, и письмо пришло из Ленинграда, как и то, первое.

Немного подумав, Александр Николаевич очень аккуратно вскрыл конверт, достал оттуда сложенный листок белоснежной бумаги и прочёл его. Ничего любопытного текст не содержал, обычное письмо с восхищением товарищем Сталиным и пожеланием ему здоровья. Самое обычное письмо, таких приходят десятки каждый день. Да, письмо обычное, и если бы не почерк автора, то оно прямиком направилось бы в архив. Но почерк, какой почерк!

Ведь Поскрёбышев знал о задании, поставленным товарищем Сталиным органам. Знал, что и НКВД и НКГБ буквально носом землю роют, пытаясь найти отправителя первого письма. И тут вдруг такой подарок — этот таинственный отправитель присылает ещё одно письмо.

Да, нужно сообщить. Только вот кому? Александр Николаевич сел обратно на стул и задумчиво посмотрел на телефон перед собой. Кому же позвонить? Берии или Меркулову, кому? Впрочем, решал этот вопрос заведующий особым сектором ЦК недолго. После ареста в прошлом году жены отношения Поскрёбышева и Берии сложно было назвать дружественными, так как Александр Николаевич имел веские основания предполагать, что тот арест произведён НКВД при самом активном участии наркома.

Поскрёбышев дал указание найти Меркулова и соединить его с ним для передачи важной информации. А пока он ждал за своим столом звонка главы недавно созданного наркомата госбезопасности, то рассеянно вертел в пальцах загадочный конверт. И взгляд его зацепился за странную надпись на тыльной стороне конверта.

Крошечными голубенькими буковками там было отпечатано: “Издатцентр “Марка”. Россвязь. 2007.”…