Город Меркури  9 мая  07: 42 по Гринвичу

   Китами Дзюнко, в отличие от большинства сверстников, любила уединение. Не то фальшивое уединение похотливой молодости, выгрызаемое у переполненного людьми мира с целью выпить, покурить или отдаться наслаждениям плоти, до которых так охоча молодежь. Всех этих сомнительных удовольствий Дзюнко успела испробовать и давно не стремилась вернуться к ним. Нет, она любила побыть одна, чтобы подумать. Успокоить растревоженные шумной толпой человечества нервы. Ощутить восхитительную красоту спокойствия, тишины, великий дар созерцания самой себя.

   Юная девушка лет семнадцати-восемнадцати шла по аккуратной чистой дорожке одного из городских парков столицы единой Европы. Одетая в плиссированную юбку и темный женский пиджак, она больше походила на взрослую студентку, чем на школьницу. Тем не менее, Китами была на пути в заведение, которое по привычке именовала именно школой. Академия "Эклипс", ведомственное учебное заведение организации "Croix Du Monde", являлась самой дорогой и престижной альма-матер, о которой только мог мечтать житель Союза. Однако выходцев из нее вряд ли можно было найти даже в самых престижных частных компаниях или гражданских службах Европы. Питомцы "Эклипса" получали статус граждан высшего класса, гарантию легкого и качественного пути от школы до диплома о высшем образовании, но расплачивались свободой выбора будущего. Каждому ученику академии предстояло стать ценнейшим ресурсом святейшего Синода. Ибо только Синод знал, что же такое представляют собой ученики "Эклипса".

   Когда полтора десятка лет назад череда региональных конфликтов, устроенных тогда еще самыми сильными на планете США, с Ближнего Востока перекинулась в Европу, Россию и Азию, а затем неожиданно ударила по самой Америке, никто не верил, что уставшая, растолстевшая и поглупевшая за двадцатый век Европа способна вернуть себе утраченное высокое положение. С началом череды настоящих войн, что сошли с экранов телевизоров и развернулись за окнами, стало ясно, что не за горами новая большая катастрофа. И эта катастрофа не заставила себя ждать. Началась ядерная война, ознаменовавшая конец человечества. И, как две тысячи лет назад, чужие грехи списал одинокий спаситель. Его так и называли теперь - Спаситель, а день его триумфа стал навеки Явлением. Впервые в истории человек стал свидетелем настоящего божественного вмешательства, пришедшего не из древних книг, а свершившегося на глазах у всех и каждого, только что. В несчастной республике Бангладеш, терзаемой природой и людьми, никому не известный молодой мужчина обернулся мессией. В музеях с гордостью выставляли записи спутника, зафиксировавшего божественный свет, источаемый этим мужчиной. Десятки экспертиз подтвердили подлинность невозможного: один человек воспарил над землей и усилием собственной воли заставил ядерные ракеты, готовые поразить цели по всему земному шару, упасть бесполезным железом.

   Тот исполинский столп сияющего света видели многие, он подсветил небо во всем полушарии, но не навредил ни единому живому существу. Ядерный апокалипсис был предотвращен воистину неземной волей. Но не так проста жизнь человеческая, как это может показаться. Несмотря на миновавшую их гибель, люди не сложили оружия в почтенном трепете. Многие и вовсе отказывались верить в Спасителя, отвергая его церковь, выросшую необычайно быстро. Войны, начатые Америкой, продолжились. Тогда-то и появился Синод. Группа могущественных промышленников, военных и бизнесменов, заручившись поддержкой церкви Спасителя, усмирила бунтовавшую Европу. Как только оппозиционные силы, обосновавшиеся в Ватикане под покровительством Папы, были окончательно разгромлены, а сам Папа казнен, союз спасителей цивилизованного мира объявил о возвращении Европейского союза. Но в этот раз общность граждан Европы формировалась совсем иначе, нежели раньше. Слегка изменившись в границах, новое образование получило имя Союза Христианских Государств. Церковь Спасителя, считавшаяся наследницей веры христовой, с приходом мира лишь продолжала набирать вес, и всего за несколько лет весь континент постепенно отказался от католицизма, протестантизма и прочих устаревших конфессий. Несмотря на скептицизм многих, большинство искренне верило в величие Спасителя, сберегшего мир от ядерной войны. И те самые люди, что силой денег, власти и оружия прекратили последствия этой войны, назвали себя "Croix Du Monde", "крестом мира". Они объявили новую власть Евросоюза теократией и во главе его поставили лиц духовных, принадлежащих к новой церкви. Синод стал общим парламентом, общим правительством, получившим, как в прежние века, божественное право на власть. Никто не усомнился в правильности подобного анахронизма в наши дни. Ведь стало очевидным, что Бог существует. Демократия договорилась с Небесами, и те самые бизнесмены, промышленники и военные легко становились кардиналами и епископами, входя в Синод. Их верными помощниками и исполнителями приказов стали сотрудники организации, сохранившей имя союзников-основателей. "CDM" остались верными охранителями порядка. Так и родился Союз Христианских Государств.

   Но испытания Небес имеют свойство выскакивать снова и снова, не заканчиваясь Апокалипсисом. После ядерной войны человечество столкнулось с жесточайшим энергетическим кризисом. Нефть и газ уже не справлялись с нуждами городов и деревень, электричества было слишком мало. Но и здесь мудрецы из "CDM" пришли на помощь. Их ускоренное строительство энергетических станций и исследования в области альтернативных источников энергии спасли положение. И одновременно упрочили экономические позиции Европы - всего за несколько лет Союз стал главным экспортером различных видов топлива и электричества.

   Разумеется, вряд ли можно было ожидать долгого мира в столь неспокойные времена. А потому для обеспечения стабильности и безопасности сложившегося порядка воинские формирования, разрешившие череду конфликтов довоенных и послевоенных лет, были реформированы и подчинены "CDM". Эту ветвь власти Синода назвали в честь рыцарей той же эпохи, в которой было принято подчиняться лишь помазанникам божьим. Крестоносцы считали себя армией нового типа, свободной от звериного оскала безбожных войск прошлого. Никто не решался им возразить.

   Так и существовала современная Европа. Под знаменем нового Бога, под властью новых людей, обретя новые возможности и говоря с соседями с позиции силы. Обстановка в мире способствовала процветанию Старого Света. Соединенные Штаты, пораженные болезнями экономики и гниения общества, распались на несколько государств. Россия, пережившая гражданскую войну и интервенцию, совсем, как в начале двадцатого века, но куда более жестокую, закрыла свои границы и не слишком стремилась в объятия старых заклятых друзей. Китай, умудрившийся пострадать меньше других, с философским спокойствием продолжал ведомый только ему самому путь. Остальная же Азия во многом повторила судьбу Европы, но умудрилась обойтись без столь ужасных изменений. Сильнее всех пострадала Япония. Токио довелось стать ареной жестоких бунтов, когда в войну рухнула экономика, и тысячи безликих клерков превратились в ничто. До сих пор небольшая часть города, названная Старым Токио, оставалась огороженной запретной зоной, подвергнувшись значительным разрушениям и став местом множества преступлений. Но доблестный Союз протянул руку помощи. Теперь, в обмен на экономическую помощь, выгодную торговлю и военные договоренности, Япония стала главной базой "СDM" в Азии.

   Все это Дзюнко прекрасно помнила. Сегодня как раз предстояло заниматься новейшей историей, которую спрашивали нещадно и въедливо. Потому-то девушка и думала сейчас о прошлом планеты. Но она знала также, что чудесное превращение Европы, спасение от энергетического кризиса, и даже само появление Спасителя - все было ложью. Вернее, не ложью. Отлаженная машина пропаганды и манипуляций создавала для людей удобную иллюзию, сотканную из полуправды, переделок старых мифов и обтекаемых объяснений. Ведь нельзя же было объяснить обывателю, что на самом деле их спасение - дело рук таинственных существ, именуемых Наследниками. Обладавшие силами и способностями, намного превышавшими человеческие, Наследники стали и источником бесконечной энергии, которую и использовал все эти годы Союз. Никто не знал, откуда они взялись. Священники, посвященные в тайну, называли их наследниками ангелов и святых. Отсюда и пошло название. Но, как и принадлежавший к их числу Спаситель, эти существа не были бесплотными духами из религиозных текстов. Они были реальны, и Китами сталкивалась с ними каждый день. Ибо академия "Эклипс", в которой она училась, являлась прибежищем большинства известных Наследников. Вот почему девушка не могла забыть о связи большого мира с крохотным мирком своей школьной жизни.

   Дзюнко, к счастью, не грозила перспектива в один не слишком прекрасный день отправиться на гигантскую станцию по выработке энергии и стать там живым генератором. В отличие от тех, кто обучался в "Эклипсе" по задумке "CDM", Китами оказалась в элитной школе почти случайно. Ибо была она трикстером, продуктом запрещенных и крайне опасных исследований, убивших множество подопытных и превративших немногих выживших в чудовищ. Трикстеры, как и наследники, были сильнее, быстрее и способнее обычных людей. Они могли читать мысли, выживать после страшных ран и манипулировать физической материей на разных уровнях. Но каждый трикстер был лишь изгоем, в отличие от лакомых кусочков - Наследников. Таких, как Дзюнко, использовали в качестве шпионов, солдат и оружия на войне. А потому "CDM", присвоив исключительное право на Наследников, внимательно следила, чтобы в мире не обреталось лишних трикстеров. И только счастливый случай, помноженный на волю, не позволил Китами погибнуть. Человеком, раскрывшим ей глаза на правду, спасшим ее от других таких же чудовищ и устроившим в самое сердце могущественных "CDM", был Сэм Ватанабэ. Необычный, эксцентричный, странный Сэм Ватанабэ. Наглый, деспотичный и пошлый Сэм Ватанабэ. Неожиданно заботливый, и оттого еще более непонятный, Сэм Ватанабэ.

   Жизнь то и дело преподносила сюрпризы, и далеко не все из них были приятными. Вот почему Китами любила уединение. Когда вокруг нет никого из чужих, посторонних людей, гораздо легче отрешиться от мира и сосредоточиться. Уже больше полугода прошло с тех пор, как Дзюнко попала в европейскую столицу. Прижилась она здесь неплохо, но вливаться в сообщество Наследников и их хозяев не спешила.

   К счастью, в столь ранний час большинство обитателей городских кварталов либо уже были на работе, либо еще только спешили на трудовые посты, а потому парк, расположенный неподалеку от академии, в глубине своей оставался пустым и безлюдным. Китами давно заприметила себе хорошую боковую аллею. Свернув с центральной дорожки, она пошла под деревьями. Весна вошла в финальную стадию, и молодая зелень так и бросалась в глаза, приятно контрастируя с серыми улицами и кричащими цветами машин, людей и рекламы.

   Посетителей в парке действительно не было. Последний посторонний попался ей еще на входе, воровато вынырнув из зеленого полотна у ворот. Невзрачный мужчина неопределенного возраста мимолетным взглядом окинул приятную стройную фигуру девушки в форме, заметил азиатский разрез глаз и удивился. Китами уже давно носила голубые контактные линзы и осветляла волосы, а потому внешность ее вполне могла показаться экзотичной. Приписываемая всем японцам относительная хрупкость с лихвой компенсировалась превосходной царственной осанкой, уверенностью, сквозившей в каждом движении, и гордой отрешенностью красивого лица. Она казалась старше своих лет и ничуть не расстраивалась по этому поводу. Многие из мужчин, встреченных Дзюнко на улицах, заинтересованно разглядывали красивую незнакомку. Девушка привыкла не обращать внимания на подобные взгляды.

   Легкий весенний ветерок грозил разойтись и разъяриться, слегка беспокоя прическу. Перебравшись в Меркури, Дзюнко решила отрастить волосы длинней, и сейчас они достигали плеч. Красилась она всегда со всей возможной тщательностью, придирчиво выбирая краску, поэтому, не видя сохранившего азиатские черты лица, Китами можно было принять за вполне натуральную блондинку. В Токио она любила носить косички у висков и на новом месте не изменила привычке. Когда очередной порыв шаловливого ветерка потревожил прическу, Дзюнко машинально коснулась волос, все еще казавшихся непривычно длинными. Затем девушка поглядела на крохотные часики на запястье. Времени оставалось более чем достаточно. Занятия в академии начнутся через час с небольшим, а идти из парка до ворот не дольше десяти минут. Вполне хватит времени на утреннее погружение в себя.

   Кроны деревьев приветливо зашелестели, когда Дзюнко нашла "свою" скамейку. Она давно облюбовала укромное местечко вдали от основного пути большинства гуляющих. Здесь было тихо, густая растительность создавала приятный утренний полумрак, свежий воздух ласкал легкие, а шум городских улиц был совершенно неслышен.

   Садясь на скамью, Китами почему-то вдруг ощутила, как закладывает уши. В виске слабо кольнуло, и боль тут же исчезла. Странно... Девушка тронула болевший висок. Неужели она стареет, и даже садиться вскоре станет тяжело? Ага, разумеется. Или это свежий воздух так действует на организм после общежития, пропитанного человеческим духом, запахами еды, пота и подростковой агрессии? В любом случае, все уже прошло.

   Крохотный изящный портфель, который Дзюнко держала в правой руке, с легким стуком опустился на скамью рядом с ней. Отстегнув замок, Китами извлекла из учебных недр небольшую книжку в твердом переплете. Положив ее себе на колени, девушка помедлила. Пока что читать не слишком хотелось. Приятно было просто ощущать, как по щеке бежит пропущенный завесой крон солнечный лучик. Приятно было знать, что рядом никого нет. Приятно было дышать.

   Мысли о причастности к тайной жизни мира, об уроках истории, о Наследниках в академии и собственной чуждости всему этому улетучились из головы с неприличной быстротой. Дзюнко ведь всегда было, по большому счету, наплевать на кривляния и танцы всех этих европейцев, азиатов, американцев, да и ее соотечественников тоже. Ей вообще не было дела до мира. До недавнего времени. Китами привыкла видеть человечество с одной стороны пролива, а себя - с другой. К несчастью, а может быть, к счастью, вездесущий Сэм Ватанабэ пинками гнал ее в совместное с окружающими будущее. Именно благодаря Сэму Дзюнко обзавелась знакомыми и даже теми, кого можно было бы назвать... нет, не друзьями, но приятелями. Однако ничто не могло заставить ее отказаться от уединения.

   Китами поймала себя на том, что сидит с закрытыми глазами, слушая шелест листьев. Почему-то в подобной медитации ей привиделось нечто постыдное. Девушка раскрыла книгу, что по-прежнему лежала на коленях.

   . Первые попавшиеся на глаза строчки напомнили Дзюнко о сегодняшнем вечере. Предстояло кое с кем встретиться. И, как всегда за все эти месяцы, что-то внутри противилось встрече. Но в то же время девушка ждала ее. И никак не могла разобраться, нравится ли ей быть с кем-то по-настоящему.

    Китами полюбила Ницше с первых дней обучения в академии. Она всегда испытывала симпатии к такому досугу, как чтение, но в последние годы редко посещала библиотеки. Электронных книг Дзюнко не признавала, а потому старое увлечение нуждалось в мотивации. И этой мотивацией стал неожиданный переезд. Не зная, чем заняться, девушка пошла в библиотеку "Эклипса" и там наткнулась на крохотный сборник стихов и афоризмов немецкого философа. С тех пор они сопровождали ее утреннее уединение. Было в Ницше что-то родственное Китами. Какая-то болезненная нотка презрения к окружающему миру, смешанная с плохо скрытым любованием. Дзюнко он казался главным ненавистником и обожателем человека.

    Резкий хлопок едва не заставил девушку вздрогнуть. Но она слишком привыкла не подавать виду, если испугается или удивится. Однако хлопок звучал очень близко, и Китами обернулась на звук.

    Молодой мужчина, на вид не старше двадцати пяти лет, сидел на краю ее скамьи с книгой в руках. Книга была закрыта, и держал ее незнакомец перед собой, очевидно, только что захлопнув. Мужчина сидел, смотря перед собой.

    Дзюнко внутренне удивилась. Она не услышала и не почувствовала появления этого человека на дорожке, не ощутила, как он присел рядом. Это было очень странно. Девушка всегда остро чувствовала чужое присутствие. А сейчас создалось впечатление, будто он только что возник из воздуха.

   - "Возлюби ближнего своего" -- это значит: "Оставь ближнего своего в покое!", но как раз эта часть добродетели даётся труднее всего.

   Незнакомец заговорил, повернувшись к Китами. Он был европейцем с приятно округлыми чертами лица, которые удачно обрамляла аккуратная безусая бородка, образованная сросшимися под подбородком бакенбардами. Коротко остриженные черные волосы казались тщательно причесанными, но в то же время сохраняли естественное отсутствие прилизанности. Наряд мужчины составлял строгий черный костюм, такая же черная рубашка и не менее черный галстук. Незнакомец стал похожим на огромную кляксу, вольготно откинувшись на спинку скамьи. Он был строен, но не худощав. Длинные пальцы аристократа принялись отстукивать что-то на обложке книги. Другой, свободной рукой мужчина задумчиво провел рукой по бороде. Он продолжал смотреть на Дзюнко.

   - Скажите, красивая девушка, зачем вы сели на мою скамейку?

   Глаза у этого типа были глубокие, с этим Китами спорить не стала бы. И голос тоже приятный. Но вот заданный вопрос всколыхнул в девушке неприязнь.

   - С какой это стати она ваша? - и Дзюнко ответила мужчине взглядом, который заставлял учеников и учителей ее прежней школы заикаться и уходить прочь. Она умела выглядеть холодно.

   Незнакомец, увидев, как посуровела собеседница, не изменился в лице и не шелохнулся. Он ответил тоном, в котором любезность сплеталась с тончайшей издевкой.

   - Я ее, разумеется, не метил. Но вам не кажется, что человек, читающий книгу в безлюдном парке, ищет немного уединения? И что можно проявить немного добродетели, оставив ближнего своего в покое?

   - В таком случае рекомендую вам поискать себе другую скамью, - если бы у взгляда была температура, Китами могла бы замораживать продукты в промышленных масштабах. - Эту первой заняла я, и глупых сценических выходов с хлопаньем книгами можно было избежать.

   Незнакомец прищурился, внезапно став похожим на пригревшегося на солнышке кота.

   - Экая вы суровая, - сказал он, выпрямляясь. - Первой, говорите?

   - Именно, - Дзюнко не сводила глаз с черной фигуры.

   - Вот, значит, как...

   Мужчина принялся медленно вставать со скамьи. Дзюнко ощутила, как в виске снова что-то больно кольнуло. И почти сразу же зашумело в ушах. Незнакомец же небрежным движением отряхнулся и слегка поклонился ей.

   - Что ж, как угодно. Дело свое я закончил, а потому отдаю сей кусок дерева и металла в ваше распоряжение. Засим пафосно и красиво ухожу за горизонт.

   Было в этих словах, поначалу казавшихся рисовкой спесивого мажора, нечто паясничающее. Произнося слова, мужчина поднял свободную руку и по-женски изогнул запястье, словно карикатурно подражая жестикуляции дешевого актера в театре. Брови над прищуренными глазами иронически приподнялись. Последняя фраза прозвучала с почти комическим придыханием.

   - Каким еще делом можно заниматься, сидя на скамейке? - Китами, по непонятной ей самой причине, задело это паясничанье. Несмотря на неприятное покалывание в виске, она сохранила невозмутимое и холодное выражение во взгляде.

   - Я провожал в мир иной старого друга, - незнакомец опустил руку. - Он накануне скончался.

   - И зачем сидеть в парке? - Дзюнко никак не могла понять, почему стоящий над ней мужчина кажется таким странным. Он одновременно был неприятным чужаком и... никем. Китами за прошедшие месяцы развила свою чувствительность к чужакам и при желании могла ощущать собеседника, само его присутствие. Но присутствия этого человека она прочувствовать не могла. Как будто перед ней никого не стояло. Прямо, как минуту назад, когда он появился рядом столь неожиданно. - Странно.

   - Мир вообще странная штука.

   Девушка не сразу поняла, что мужчина ответил по-японски. Произношение его было чистым, как будто говорил урожденный носитель языка. Впервые Дзюнко пришла в голову мысль, что этот тип не просто странный. Он мог быть опасен. Он мог быть...

   - Не стоит раздувать сейчас ваши подозрения, Китами-сан, - прервал разворачивающуюся в ее голове мысль незнакомец. Он назвал Дзюнко по фамилии. И при этом точно уловил ход ее мысли. Или просто залез к ней в голову и прочитал?

   Трикстер. Он был трикстером.

   Руки Китами сами собой захлопнули книжку со стихами Ницше. Первым порывом было встать. Но тут девушка встретилась взглядом с глубокими синими глазами незнакомца. В них не было угрозы или пошлого гипнотизирующего мистериума. И все же Дзюнко не сдвинулась с места. Она просто поняла, что опрометчивых поступков совершать не нужно. Тем более, мужчина явно собрался уходить.

   И все же она не могла остаться немой запуганной девчонкой. Повинуясь, наверное, самому духу противоречия, Китами спросила:

   - Вы кто такой?

   Он уже ступил на дорожку и развернулся к Дзюнко широкой черной спиной. Услышав вопрос, незнакомец обернулся. Взгляд, брошенный на сидевшую японку через плечо, не был насмешлив или злобен. Напротив, почему-то этот взгляд казался полным непонятного интереса.

   - Когда-нибудь все мы узнаем ответ на этот вопрос, - сказал мужчина и шагнул прочь. - Если мы еще встретимся, зовите меня Октавианом. Октавианом Вендиго.

   Нью-Йорк 9 мая  02: 07 местного времени

   Неоновая вывеска, висевшая под крышей соседнего дома на самом углу улицы, мигала со скоростью автоматной очереди. Розово-синие огоньки проникали сквозь неплотно сдвинутые полоски жалюзи и бились об опущенные веки. Сон, казавшийся прежде столь вожделенным, оказался миражом и не приходил уже второй час. Хотелось вертеться с боку на бок, заново натягивая сползающий плед, и изгонять из себя неприятный зуд, что появляется, когда долго лежишь без движения, но не можешь расслабиться.

   Диван, казавшийся расплющенным из-за широкой низкой спинки и необычно просторного сиденья, стоял рядом с единственным в комнате окном. Напротив него в дальнем углу, около двери в ванную, располагался компьютерный стол. На этом столе обосновался тонкий черный ноутбук, клавиатура которого иногда флегматично пощелкивала под пальцами пользователя. Такое пощелкивание раздражало слух обитательницы дивана едва ли не сильнее назойливого света уличной вывески. Из-под коричневого пледа показалась человеческая голова. Обладательница головы раздраженно терла левое веко, приоткрыв второй глаз и глядя на окно.

   - Ты вообще спишь когда-нибудь? - спросила, не оборачиваясь, Мегуми Канзаки. Молодая женщина приподнялась, опершись о локоть, и слегка потянулась. Расслабления в теле не ощущалось, но двигаться все равно было приятно. Канзаки была японкой, о чем красноречиво свидетельствовал азиатский разрез глаз и густые черные волосы, остриженные коротко и едва достающие до шеи. Нисколько не заботясь о простой прическе, Мегуми сладко почесала макушку свободной рукой.

   Откинув плед, она села. Канзаки по праву могла гордиться своей фигурой. Традиционно присущая женщинам Востока утонченность почти не замечалась в прекрасно сложенном теле, отмеченном спортивной крепостью. Мегуми старалась тренироваться регулярно, соблюдать режим, а потому не носила на себе ни грамма лишнего жира и могла похвастаться отменной ловкостью и силой. К счастью, молодой женщине удалось избежать участи мускулистого мужеподобного существа. Канзаки оставалась женственной и красивой. Этому способствовали приятные черты лица, глаза цвета крепко заваренного чая, превосходная талия и главный калибр женской красоты в глазах мужчин - большая грудь. Сама Мегуми всегда заметно стеснялась собственного соблазнительно крупного бюста, не носила декольтированных нарядов и вообще предпочитала в одежде унисекс.

   Сейчас Канзаки была облачена в длинную, почти до колен, футболку и короткие домашние шорты. Первое время она сомневалась, стоило ли переодеваться в домашнее на новом месте. Но вскоре постоянно ходить в брюках наскучило. Юбок же она не взяла из Меркури вовсе. Девушка встала с дивана, одернув смявшуюся футболку. Босые ноги приятно защекотал ковер.

   - Когда-нибудь ты простудишься, разгуливая с голыми пятками, - донеслось со стороны стола с ноутбуком. Вращающийся стул скрипнул, когда второй обитатель квартиры развернулся к дивану.

   - Здесь, к счастью, расстилают ковры, - ехидно прищурилась Мегуми, глядя на собеседника. - Не то, что у тебя дома.

   Сэм Ватанабэ, как всегда, криво усмехнулся. Мужчина внушительных габаритов, он казался даже слишком большим, сидя на крохотном стуле. Сэм был полукровкой, насколько знала Мегуми. Его по-восточному раскосые глаза были почти того же цвета, что у нее, но вот полное лицо выглядело вполне европейским. В отличие от спортивной японки, Ватанабэ обладал внушительных объемов животом и вообще был весьма, как бы это сказали вежливые наблюдатели, пухлым. Лишь только широкие плечи, спина и мощные руки спасали толстяка от участи смотреться сущим шариком. Сэм, очевидно, осознавал недостатки собственной внешности и маскировал их одеждой. Он постоянно ходил в неизменном черном пиджачном костюме свободного покроя, значительно скрадывающем неизящную фигуру. Даже сейчас этот костюм присутствовал на положенном месте за исключением пиджака, небрежно повешенного на вешалку в шкафу. Расслабленный галстук болтался на могучей шее Ватанабэ багровой тряпочкой, расстегнутая на три верхних пуговицы рубашка явно утратила белоснежную свежесть, с которой ее следовало носить.

   - Зато у меня тапочки симпатичнее, - толстяк фыркнул, вытянув ноги, обутые в тапки с картинкой в виде улыбающейся мордочки котенка. Проведя широкой ладонью по коротко остриженным волосам, мужчина принялся привычно оглаживать аккуратную бороду-эспаньолку. Эта манера всегда казалась Канзаки смешной в своей карикатурной многозначительности.

   - У меня зато ноги красивее, - Мегуми не сдавалась. Шагнув к окну, она взялась за ручку жалюзи и повернула ее. Неплотно сдвинутые полоски пластика развернулись, истончаясь, и впустили еще больше неонового света в комнату. Смешанные с ночной чернотой и красновато-желтыми огнями личных фонарей, частящие всполохи карамельных оттенков заиграли на лице молодой женщины. Слегка зажмурившись, Канзаки вновь повернулась к Сэму.

   - С этим невозможно спорить, - толстяк флегматичным жестом уложил на живот сложенные руки. Канзаки внутренне выдохнула. Еще пару месяцев назад Ватанабэ не остался бы в долгу и как следует проехался по женской привлекательности собеседницы. Мегуми довелось очень близко познакомиться с чувством юмора ехидного и злого на язык Сэма. У него был крайне скверный характер, помноженный на острый ум, наблюдательность и всякое отсутствие такта. Однако в один не самый прекрасный день они почти случайно договорились не пикироваться слишком уж остро без нужды. С тех пор отношения мужчины и женщины стали заметно более дружескими, нежели раньше.

   - Вылитый Конфуций, - прокомментировала глубокомысленную позу толстяка Канзаки и обошла диван. Миновав журнальный столик, она остановилась и вновь потерла веки. - Так ты когда-нибудь спишь?

   - Только вниз головой на потолке, - ответил Сэм, вертясь на стуле из стороны в сторону. - Как и полагается уважающему себя упырю и кровопийце.

   - Оно и видно, - подавив зевок, Мегуми повела плечами. - Слушай, упырь, ты человеческой едой питаешься?

   - Какой нелогичный вопрос, - Сэм перестал вертеться. - Ты же сама еще днем ходила в магазин.

   - Мало ли, - она снова повела плечами. - Может, ты не ешь овощи.

   - Я ем все, - потешно суровым голосом объявил Ватанабэ. - Но страдаю крайне редкой разновидностью несчастливой судьбы.

   - Это какой?

   - Мне всегда лень готовить и ходить за покупками.

   - Это я уже заметила, - вздохнула Мегуми, вспомнив бесконечные визиты Ватанабэ, жившего в Меркури в одном доме с ней, в квартире напротив. Толстяк, казалось, вообще не знал о существовании магазинов для людей и для животных. Его толстый и невероятно наглый кот по кличке Соломон регулярно требовал корма, а корма не было. Сэму приходилось занимать пищу для своего зверя у Канзаки, державшей такую же черную кошку, называвшуюся Ти.

   - Собственно, именно для работы на кухне я тебя с собой и таскаю, - по-прежнему невозмутимый Сэм говорил с такой мрачной торжественностью, что воспринимать его всерьез и обижаться - никак не получалось.

   - Угу, ага, - мрачно покивала Мегуми. - Ладно, пойду тогда рабствовать. Тебе чего приготовить?

   - Чего-нибудь, - он пожал плечами. - Только не притрави меня рыбой фугу, коварная азиатка.

   - А ты не подсказывай, - в тон толстяку фыркнула девушка и направилась к двери, ведущей на кухню. Ватанабэ у нее за спиной развернулся обратно к ноутбуку и защелкал присоединенной к нему мышкой.

   Пройдя на кухню, Канзаки щелкнула выключателем на стене, и помещение залил неприятно резанувший по глазам свет. Белые стены обители еды и напитков всегда вызывали у Мегуми нездоровые ассоциации с операционной. Обойдя широкий стол, она приблизилась к холодильнику. Его приветливо подмигнувшее лампами нутро продемонстрировало запас продуктов, сделанный надолго вперед. Канзаки внутренне глубоко вздохнула, доставая с полки овощи.

   Они жили в этой квартире вторую неделю. До этого пришлось ютиться в однокомнатной квартирке в разваливающемся доме на другом конце мегаполиса. Затем Сэм резким кавалерийским маневром перескочил на новое место. С тех пор она редко покидала стены очередного убежища, днями вчитываясь в новости на сайтах в Интернете и сторожа телефон, а вечерами готовя еду и разглядывая улицу в окно. Пару раз, правда, пришлось куда-то ездить. Мегуми понятия не имела, куда и зачем. Сэм просто давал ей адрес и инструктировал. Один раз была обычная "моменталка" - встреча с агентом, передающим материальный объект, представляющий ценность для разведки. Несколько раз пришлось использовать навыки наружного наблюдения. К счастью, Канзаки сумела пройти за нужным человеком до района с магазинами, где всякая женщина затеряется в два счета. Однако подобные вояжи длились недолго и случались нечасто. В основном же приходилось сидеть и превращать глаза в яичницу, разглядывая новости в глобальной сети.

   К счастью, Мегуми вовсе не хотелось роптать. Ибо служба разведчика, или, если говорить экзотичнее, шпиона, представлялась ей куда сложнее и опаснее. А они с Ватанабэ были самыми настоящими шпионами. Толстяк имел огромный, как казалось девушке, опыт подобной работы. Он относился к пребыванию в восточно-американской республике под вымышленным именем с фальшивыми документами с олимпийским спокойствием. Канзаки же, впервые действовавшая за пределами сфер влияния властей Союза, поначалу нервничала. Однако высящаяся нерушимой глыбой фигура Сэма по соседству успокаивала. А неспешный, хоть и немного рваный, ритм жизни даже навевал скуку.

   Мегуми стала шпионкой чуть больше месяца назад. Неподдающаяся постороннему пониманию логика Сэма Ватанабэ и его эксцентричная воля вырвала ее из рядов Крестоносцев в Токио, протащила через курсы переподготовки оперативников и усадила в кресло авиалайнера, уносящего их на новое задание. Канзаки уже привыкла смотреть на происходящее с ней широко раскрытыми от удивления глазами. Жизнь, до прошлого сентября текшая спокойно и размеренно, не нарушаемая даже особенностями службы, в один миг взорвалась таким фонтаном событий, впечатлений и чувств, что впору было седеть. Девушке пришлось участвовать в погонях, перестрелках, драках, терактах и событиях, которые можно было в равной степени отнести к фантастике или мистике. Сэм, вовлекавший Мегуми во все эти переделки, был оперативником Восьмого отдела "CDM", Инквизитором. Как выяснила совсем недавно Канзаки, помимо приличных работников системы Артур Хендрикс содержал и использовал сеть агентов-одиночек, работающих, зачастую, нелегально и обладавших куда большим пространством для маневра, нежели их скованные рабочими условиями коллеги. Такие, как Ватанабэ, действовали либо сами по себе, либо сбивали вокруг себя команду из людей, которых подбирали самостоятельно. В случае раскрытия и провала на какую-либо существенную помощь Союза и начальства рассчитывать не приходилось, и каждый одиночка работал на собственный страх и риск.

   Создавать группы, ячейки организации, считалось вполне нормальной стратегией. Большинство из тех, кто работал с одиночками, могли лишь догадываться, кому на самом деле служат. Конспирацию оперативники соблюдали отменно и не давали никому лишней информации, равно как и повода для лишних вопросов. Единым центром любой сети, единственным контактом с "CDM", своеобразным резидентом, был оперативник, существующий лишь в самых секретных документах изолированной базы данных. Таким образом, у Восьмого отдела образовывалась своя, независимая от остальных, разведывательная, а подчас и диверсионная сеть во всех уголках земного шара. Это вызывало сильное недовольство Крестоносцев, имевших собственную разведку, и даже тех из подчиненных Хендрикса, кто привык считать только себя "настоящими" разведчиками. Мегуми успела понять, что "чистые" коллеги Сэма не любят.

   Но вот ее присутствие рядом с толстяком было нетипичным. Одиночки крайне редко объединяли усилия, чтобы не демаскировать себя перед контрразведкой страны пребывания и уменьшить риски. Даже в Токио, когда Сэму потребовалась помощь, начальство прислало англичанина Мастера, не входившего в состав "серых агентов". Постоянное же присутствие второго одиночки рядом вовсе случалось всего один или два раза. Тем не менее, Хендрикс и Ватанабэ решили, что место новенькой, почти ничего не соображающей девчонки из бывших Крестоносцев - рядом с толстяком. Вот и приходилось служить "слепым" орудием Ватанабэ, готовить и слабо представлять себе, зачем они в Нью-Йорке.

   Возможно, подобная необычность и общий сумбур происходящего вокруг объяснялся спецификой интересов, которые освещал Сэм. Он знал о существовании Наследников, таинственных существ со сверхчеловеческими способностями, которых пытались выявить и забрать для нужд "CDM" по всему миру. Само существование подобных сверхлюдей было засекречено, и именно из-за того, что прикоснулась к тайне, Мегуми стала шпионкой, почти поневоле. А еще были трикстеры, ужасные люди, измененные технологиями, полученными от Наследников. Террористы и убийцы, они рыскали там же, где орудовал Сэм, выслеживая, воруя и убивая ради чужих интересов. Канзаки знала, что кто-то их трикстеров тоже ведет охоту на Наследников. Она также знала, что сам Ватанабэ - тоже трикстер. По крайней мере, догадывалась. Он неоднократно демонстрировал способности, превосходящие людские. И даже спасал ей жизнь с их помощью. Но толстяк, как выяснилось, отличался до крайности скрытным характером, полезным при его работе, но очень неудобным в личном общении.

   Мясо она разморозила заблаговременно, и теперь оставалось только заняться чем-нибудь не столь тяжелым для организма. Мегуми не была поклонницей плотных ночных трапез, но так сложилось, что ужин и завтрак им с Сэмом заменяло вот такой вот поздний прием пищи. Очень нездоровый режим, но девушке удавалось спасаться тренировками. Сэма же вопрос питания, казалось, не волновал вовсе, пока было что съесть. Он вообще оказался непохожим на того, кем выглядел. Внушительный толстяк Сэм мало беспокоился о наполнении желудка. Встречая посторонних ехидными речами и прищуренным взглядом, в общении с Канзаки чаще всего был молчалив и дружелюбен. С недавнего, разумеется, времени.

   Кровожадно терзая ножом овощи, Мегуми в очередной раз задумалась над странностью их с Ватанабэ отношений. Еще месяц назад она не стала бы называть этого эксцентричного чудаковатого толстяка другом. Однако сейчас все те неприятные моменты, что довелось пережить рядом с ним, смазались в памяти. Сэм ведь никогда не делал ничего, чтобы намеренно ей навредить. Самым крупным его грехом можно было счесть проникновение в ее квартиру без разрешения, за минуты до того, как Канзаки сама впустила бы гостя. Переодевшись, правда. Да, этот мужчина был странным. И загадочным. Но не отвратительным. В моменты, когда толстый слой зловредности и какого-то почти мизантропического ехидства сползал с Сэма, он казался даже милым. Но что-то держало Ватанабэ. Что-то заставляло его даже сейчас оставаться тенью за компьютером.

   А Канзаки была бы совсем не против подружиться с коллегой, с которым пережила очень многое за столь короткое время. У нее самой ведь было не так много друзей. И все же пока прогресса почти не наблюдалось. Шутник и паяц в быту оказался нелюдимым затворником. И до сих пор не выполнил давнего обещания. Канзаки ждала подробного рассказа о том, чем же они занимаются. Этот вопрос вставал особенно остро теперь, когда вместе с Сэмом "на холод" вышла она сама. Мегуми понимала, почему толстяк не посвящает ее в детали своей работы. Но натуре не прикажешь. Она хотела знать. Понимать. Она хотела быть способной что-то делать.

   - Хм... - отложив нож, молодая женщина хмыкнула. Собственные мысли позабавили ее. Хотела что-то делать... Это она-то, привыкшая плыть по течению жизни, расслабившись и получая удовольствие. Единственным поступком, совершенным по собственной воле, в ее жизни было поступление в миссию Крестоносцев много лет назад. Покойные родители тогда очень переживали. Но в остальном... В остальном Мегуми проживала жизнь, не шевеля лишний раз мускулами души. Лейтенантская должность, высокие показатели подготовки - все давалось легко и естественно, без тех страшных нагрузок и неимоверного напряжения, что испытывали молодые военный прошлых веков. И даже назначение испытателем в секретный проект "CDM" не всколыхнуло спокойной глади моря, в котором она плыла.

   И только Сэм сумел что-то переломить в этом сне наяву. Сэм с его несуразными шуточками, мерзкими манерами, опасностями, загадками и трудностями. Он показал Канзаки другой мир, другую жизнь, в которой приходилось чувствовать себя живой. И это чувство выбило почву у Мегуми из-под ног. Она испугалась. И пыталась найти опору, с помощью которой можно было что-то менять и что-то решать.

   Сэм изменил ее.

   Даже их отношения... Канзаки никогда не была человеком толпы, не любила сбиваться с кем-то в группы. У молодой женщины не было ни постоянного мужчины, ни обязательного сонма друзей, имен в телефонной книжке и вежливых знакомых. Она оставалась отстраненной, погруженной в себя. Почти как... как Ватанабэ. Наверное, поэтому он стал первым, с кем Мегуми по-настоящему попыталась сблизиться как с человеком. И достигнуть успехов - толстяк пообещал воздерживаться от шуток, касающихся крупных размеров ее бюста, и не нарушил слова. Они стали мягче друг к другу, чаще разговаривали. Канзаки, в конце концов, лично кормила старшего коллегу.

   Но неопределенность, непонятная туманная дымка между мужчиной и женщиной, никак не желала исчезать. Он по-прежнему не говорил ей всей правды. Она по-прежнему каждый миг ждала какой-нибудь выходки. И Канзаки такой расклад откровенно раздражал.

   - Ватанабэ, - позвала девушка. - Мясо в каком виде готовить?

   - В любом, - откликнулся из комнаты толстяк.

   - Придирчивый, - мрачно хмыкнула она. - Ладно, сейчас сама соображу.

   - Вот-вот, - одобрил голос из-за двери. - Соображать вообще полезно. Тренируйся.

   - Иголок тебе в мясо натыкаю, - пообещала Канзаки.

   - Чур, тогда с кетчупом.

   Мегуми лишь фыркнула и взялась за предмет обсуждения. Мясо она начала покупать регулярно, когда заметила, что обычно равнодушный к меню Сэм употреблял его с большим удовольствием. Всякая женщина с детства учит как Святое писание правило о нахождении пути к сердцу мужчины через желудок. И Канзаки решила провести свою собственную диверсию. Раз толстяку нравится мясо - она накормит его мясом. И пусть потом только попробует быть неблагодарным!

   - Хватит притворяться, что трудишься, - велела молодая женщина. - Ты сидишь там уже часов пять.

   - Да, нянечка, - возмущенно хмыкнул Сэм, плюнув на иронию. - Ладно, ладно.

   Почему-то Мегуми стало весело.

   Она сумеет сделать его дружелюбным. Потому что сама очень хочет быть дружелюбной с ним.

   Город Меркури  9 мая  08: 55 по Гринвичу

   Учики Отоко было всего семнадцать лет, но за последние полгода он умудрился приобрести ореол человека, познавшего жизнь немного больше, чем полагается приличному подростку. Совсем еще юный японец был строен и черноволос, но мягкость его молодого лица несколько стерлась, вытесненная мало кому понятной суровостью. За прошедшие месяцы мягкая линия его подбородка затвердела, приобретя мужественность взрослого, плечи стали шире и не сутулились, как бывало в прежней жизни, в Токио. И только прическа - шалопайские лохмы, составлявшие густую шевелюру, падающую челкой на глаза - оставалась все такой же безобидной, слегка инфантильной и очень милой.

   Вот только никакая суровость не могла тягаться с неистовой энергией, таившейся в худеньком теле девушки, тащившей посуровевшего юношу за шиворот.

   - Быстрее! - голосом идущего в атаку рыцаря кричала Эрика Андерсен, увлекая Учики за собой. Невысокая и даже несколько миниатюрная, она была спортивной и неожиданно сильной физически. По крайней мере, вырваться из цепкой хватки у Отоко не получалось.

   Картина рисовалась крайне забавная. По улице в утренний час со всех ног бежала стройная девица в форменном наряде академии "Эклипс": плиссированная юбка, туфли без каблука, черный пиджачок, из-под которого выглядывал белый ворот и крохотный галстук, вышитые на рукавах кресты. Приятная короткая прическа, главными особенностями которой были косичка-хвостик, почему-то подвязанная не сзади, а у правого виска, и бесстыдно торчащий хохолок на макушке, от которого Эрика никак не могла избавиться. Несчастная девушка изводила восставший локон, как могла, но тот укладывался на место лишь тогда, когда Андерсен оставляла в покое недлинные волосы, возвращая им простую прическу. В остальное же время хохолок победно возвышался на голове, делая Эрику чуть-чуть похожей на Учики. Что ее страшно злило.

   Сам Учики, крепко удерживаемый изящной, но сильной ручкой Андерсен, бежал рядом, стараясь не упасть и не превратить ворот школьной куртки в удавку. Его черное одеяние, казалось, переливалось и поблескивало в лучах молодого утреннего солнца. И только значок на груди сверкал, ловя солнечные зайчики от зеркал проезжающих мимо машин.

   - Если мы опоздаем, я тебя расчленю! - тяжело выдохнув, сообщила Эрика.

   - Я не просил нас дожидаться! - возмутился юноша, прибавляя, впрочем, прыти.

   У них за спинами послышался девичий смех, переливчатый, приятный. Учики мельком оглянулся. Кимико Инори, давняя знакомая Отоко, бежала следом, облаченная в точно такую же форму, как Эрика. Юная японка двигалась легко, будто почти не касалась земли и ничего не весила. Она была изящной от природы. Длинные черные волосы слегка развевались, подхваченные утренним ветром и встречным воздухом. Кимико являла собой тот идеал красоты, что искали многие мужчины в молодых восточных женщинах, и цветение юности лишь прибавляло ей очарования, не нагружая вдобавок большинством неприятных черт позднего подростка. Они с Учики были ровесниками, даже родились в один день, учились в одной школе и всегда жили рядом. И, как выяснилось, это не было простым совпадением. Ибо молодой человек и девушка оказались Наследниками.

   Мистически сильные и могущественные существа, к которым их причисляли ученые, не могли существовать поодиночке. Каждый Наследник оставался в живых, пока рядом была его пара. До сих пор никто не знал, почему наследники погибали от стремительно развивающихся болезней, истощения и отказа целых систем организма, стоило лишь лишить жизни связанного с ним второго. Учики помнил, что дело, вроде бы, было в каких-то особенных энергетических потоках и замкнутости энергетических полей организмов двух Наследников друг на друга, но, не будучи ученым, мало что понимал в подобных объяснениях. Он вообще слабо разбирался в научной базе, подведенной под существование Наследников, хотя в академии им пытались ее растолковать.

   Но юноша точно знал одно: без Инори жить действительно не получится. Ибо Учики был влюблен в старую знакомую со всем пылом молодости и со всей застенчивостью интеллигентного молодого человека, не привыкшего к распущенности и вседозволенности. Отоко всегда считался среди сверстников замкнутым мямлей. Само его имя, переводившееся с японского как "робкий парень", располагало к нелюдимости и застенчивости. Детство, в котором имелся пьяница-отец, колотивший сына и жену за любое непонравившееся слово, лишь усугубляло плохую социализацию. Поэтому Учики общался с окружающими нечасто и скупо. И только Инори смогла проникнуть в самые глубины свернувшейся в комок души.

   В последнее время, правда, дела на личном фронте у Отоко шли все лучше и лучше. С тех пор, как сумел пробраться в группу боевой подготовки для учеников "Эклипса", юноша начал ощущать в себе перемены. Он становился сильнее физически, учился овладевать скрытыми в организме силами наследника. Но главное - вместе с переменами, начавшимися в тот жуткий вечер в Токио в прошлом сентябре, приходила радость и уверенность в будущем, каким бы оно ни было. Старая жизнь, в которой не виделось просвета, ушла безвозвратно, оставив после себя тоску по матери, с которой он не имел права видеться. Вместо нее пришла новая, необычная, насыщенная опасностями и тайнами. И Кимико теперь всегда была рядом. Они вместе прошли через страшные события в Токио и теракт прошедшего ноября, попали в одну школу и одно общежитие, оказались неразрывно связаны. А потому привязанность любви крепла в молодом человеке все сильнее день ото дня. Инори же всегда была похожа на ласково светившее солнышко. Учики оставалось лишь купаться в ее свете. Правда, никаких шагов, переводивших их отношения на какой-нибудь более лично-интимный уровень, он пока не предпринимал. Пока.

   И, конечно, имелась рядом еще Эрика. Взбалмошная вредная дочка полковника Крестоносцев, тоже принадлежавшая к числу Наследников, но вдрызг разругавшаяся со своей парой. Учики совсем не удивился, когда к колючей, словно ощетинившийся ежик, Андерсен сумела найти подход Инори. Той не потребовалось много времени, чтобы стать для не слишком ладившей с окружающими спортсменки лучшей подругой. Эрика откровенно привязалась к доброй японке, проявлявшей просто обезоруживающее добродушие. Правда, к Учики она относилась вовсе не так положительно. В первый день знакомства свирепая полковничья дочь последовательно свалила юношу с ног ударом ноги, обозвала подлым тунцом, проигнорировала, а потом обругала. Взаимная неприязнь незаметно сошла на нет, когда молодым людям пришлось совместно спасаться из захваченного террористами театрального центра. А несколько месяцев назад, когда Учики и Эрика вдвоем отправились спасать Наследницу по имени Рени от экспериментов спятившего ученого, лед недоброжелательности окончательно растаял. Вот только такта и девичьей вежливости от увлекающейся единоборствами и бегом Эрики все равно ожидать не стоило.

   - Опа-а-а-аздываем! - раненым зверем взвыла Эрика, глянув на бегу на часы.

   - Сама виновата!

   Учики и Инори жили в одном общежитии после того, как были вывезены из Токио Сэмом Ватанабэ. Обычно они вместе добирались до академии, если занятия начинались рано. С тех пор, как с Кимико подружилась Эрика, дочка полковника Андерсена регулярно присоединялась к японской паре на одной из остановок автобуса. Однако сегодня Отоко и Инори задержались. В итоге они сели на следующий рейс, прибытие которого оставляло очень мало времени на то, чтобы добраться до школы и подготовиться к занятиям. Как выяснилось, Андерсен тоже не села на нужный автобус, дожидаясь друзей. И сейчас все трое бежали во весь дух к воротам "Эклипса", закрывающимся ровно в девять.

   Девичий силуэт на самом краю улицы первым заметил Учики. Золотистые чуть вьющиеся волосы всегда служили молодым людям путевым знаком. Француженка-Наследница Рени Данклод, недавно спасенная Учики и Эрикой из лаборатории безумца, отчаянно замахала приближавшейся компании рукой. Рядом сразу же показался стройный силуэт юного китайца Канга, парного Наследника девушки. Эти двое были неразлучны с Эрикой, которую Данклод обожала, как обожают милого потешного котенка. Нельзя сказать, что Эрике нравилась такая привязанность, но Рени была слишком добра, чтобы ее отшивать. Когда рядом с Андерсен появилась Инори, общительная и добродушная француженка мгновенно прониклась к японке самыми нежными дружескими чувствами. Флегматичный Канг, постоянно слушающий музыку через наушники своего плеера, лишь молча следовал за девушками и разделял бремя Учики, вынужденного соседствовать с целой юбочной бандой.

   - Bof! С'est impossible! - воскликнула Рени, когда спешащая троица поравнялась с ней и ее спутником. - Вы почти опоздали!

   - Автобус!.. - хрипло выдохнула Эрика, дергая Учики за шиворот и сворачивая к воротам, видневшимся в сплошной высокой ограде, отделявшей академию от внешнего мира.

   - Опоздали? - спросил Канг, первым шагнувший следом за взмыленной компанией и вынувший из ушей каплевидные наушники.

   - Ага, - ответила Инори, меньше всех запыхавшаяся.

   - Бывает, - невозмутимо произнес китаец.

   По мере приближения к воротам хватка Андерсен становилась слабее, и вскоре Отоко удалось высвободиться из плена ее цепкой руки. Поправив ворот, юноша глянул по сторонам. Как всегда случалось, Кимико и Эрика шли чуть впереди него, находясь рядом, но не сходясь окончательно. Так Учики вместо плетущегося сзади аутсайдера становился углом треугольника. Подобный расклад не мог не радовать. Позади шагали Рени с Кангом. Златовласка необидно хихикала, что-то пошутив по поводу их взъерошенности.

   - О! - вдруг воскликнула Данклод. - Вон идет la reine de la glace.

   Со стороны близлежащего парка к воротам академии по улочке приближалась Китами Дзюнко. Всегда аккуратная и красивая, старая знакомая Учики и Инори шагала с грацией обворожительной взрослой женщины. Даже кургузый портфель в ее руках казался чем-то куда более возвышенным, чем обычное вместилище книг и графических планшетов. Отоко невольно перехватил в руке собственный портфель, который едва не выронил, когда Эрика тащила его от автобусной остановки.

   - Тс-с! - свирепо обернулась Кимико. Японка насупилась и грозно глянула на Рени. - Рени-тян, я же предупреждала, не издеваться над Дзюнко-тян!

   - Молчу-молчу! - покорно прикинулась кроткой овечкой Данклод. - Но все равно она слишком о себе воображает.

   Действительно, Китами, с самого своего прибытия в Меркури, держалась особняком от сверстников, не стремилась к общению и демонстрировала холодность ко всем окружающим. С этой нелюдимостью болезненно сочетался тот факт, что Дзюнко не была одной из Наследников, а принадлежала к числу трикстеров. Первое время ее даже пытались травить всей молодежной стаей. Только вмешательство Кимико, стремительно ставшей всеобщей любимицей, спасло Китами от вражды со всеми учениками. Вот и сейчас Кимико бросилась на защиту нелюдимой соотечественницы.

   - И ничего она не воображает. Просто Дзюнко-тян - сложный человек. Но она хорошая.

   - У тебя все хорошие, - улыбнулась Рени. - Может, и так, но сильно уж нелюдимая твоя Китами. И как посмотрит - бр-р-р-р!

   И француженка картинно поежилась, демонстрируя, насколько холоден бывал взгляд Китами.

   Они поравнялись у самых ворот. Инори, Учики и Эрика дружно загалдели, приветствуя Дзюнко. Неразлучная троица, в отличие от прочих учеников "Эклипса", пользовалась небольшим, но ценным расположением гордой девушки. Она даже провела вместе с ними Рождество и пару раз обедала месте с девушками. Кимико приветливо вскинула руку со сложенными буквой "V" пальцами.

   - Дзюнко-тян, доброе утро.

   Синие линзы, которые носила Китами, в немалой степени способствовали эффекту холодности, создаваемому ее взглядом. Но сейчас даже искусственный цвет не мог скрыть потепления.

   - А, здравствуй, Инори, - произнесла Дзюнко, неопределенно подняв свободную руку. - Отоко, Андерсен.

   - Привет, - ответила Эрика, больше озабоченная одергиванием школьного пиджака, чем взаимоотношениями с гордыми ледяными королевами.

   - Привет, - в свою очередь изобразил что-то рукой Учики.

   - Здравствуй, Китами, - тряхнула золотистой головой Рени.

   - Здравствуй.

   Ответ оказался совершенно неожиданным. У Данклод даже слегка вытянулось лицо. Нет, Рени вовсе не была злобной любительницей предать остракизму сверстницу. Просто, будучи человеком мягким и ярким, она не любила угрюмых и мрачных одиночек. И привыкла к тому, что Китами молчаливо источает холодок отчуждения. А сейчас его как будто бы не было.

   Они миновали ворота и зашагали по двору ко входным дверям. Китами не стала встраиваться в общую процессию, идя сбоку. Но Учики все равно ощущал ее присутствие. Он чувствовал каждого из тех, кто шел сегодня рядом с ним. Слишком большую часть своей жизни юноша провел в одиночестве, лишенный дружбы и даже простой доброжелательности. А потому сейчас Учики наслаждался каждой секундой.

   - Опаздываем, а? - у входа, сурово поправляя изящные очки без оправы, стояла доктор Шерил Крейн, штатный медик академии, приглядывающий за здоровьем учеников. Миниатюрная длинноволосая блондинка в расстегнутом белом халате, лишь подчеркивающем достоинства изящной невысокой фигуры, прислонилась спиной к стене, пропуская ватагу молодых людей в здание. Каблуки туфель негромко цокнули о бетон крыльца. - Не шалите там, бегуны.

   - Слушаемся! - голосом отличницы пообещала Рени.

   - Идите, идите, - улыбнулась Шерил. Доктор была человеком незлым, хоть и любила напускать на себя важность. - Мистер Ахремов вот-вот начнет занятия.

   - Ждем, прямо не дождемся, - хитро прищурившись, сообщила Данклод, пропуская подруг вперед. - Мсье Ахремов такой милый.

   - Кхм, - выдавая себя, доктор Крейн поперхнулась. Каждый ученик знал, что Шерил неравнодушна к обаятельному русскому преподавателю. - Да, разумеется. Ну, бегите уже.

   Исчезая за дверью, Учики мельком оглянулся на Шерил. Ее сиюминутное смущение, казавшееся девушкам таким забавным, ворохнуло что-то у него в душе. Вот только непонятно было, что. Какая-то мысль зашевелилась на задворках сознания, щекоча разум острыми краями.

   Что-то, связанное с... Инори. Да, точно. Но что все-таки?

   - Эй, Учики, - Эрика дернула юношу за рукав, едва не повалив на пол. Мысль предательски вильнула хвостиком и ускользнула из головы. А девушка спросила свирепо: - Ты чего сделал рожу кирпичом, подлый тунец?

   Балтимор 9 мая  05: 24 по местному времени

   Детское тельце было закутано в одеяло до такой степени, что напоминало непомерно большого грудничка в пеленках. Александр Винтерс, которому в марте сего года исполнилось пять лет, мирно посапывал, высунув наружу крохотный нос. Он всегда любил кутаться и просил, чтобы его как следует уложили. Родня с большой радостью исполняла желание маленького властелина.

   Свет в комнате был выключен, окно занавешено, и в темноте белый кулек можно было найти лишь по тихому сопению. Сидя рядом на кровати, мать Александра, или просто Ксандра или Алекса, как его звали друзья и семейные, очень не хотела оставлять сына. Но выбора не было. С самого рождения мальчика она слишком часто вот так уезжала среди ночи, рано утром или недостаточно поздно вечером. Сынишке особенно не нравились ночные отъезды. Он всегда хотел увидеть маму с утра.

   Кэтрин Винтерс была певицей. Не самой популярной, не самой талантливой, не самой раскрученной, но хорошей. Поклонники ее любили, записи и выступления приносили хорошие деньги, забвение не грозило, и даже личная жизнь не превратилась в дымящийся кратер после долгих лет карьеры. И все-таки женщина чувствовала, что грусть проникает в сердце чаще, чем хотелось бы. Возможно, из-за того, что, как бы она ни старалась, с Алексом видеться удавалось редко. Ребенок, разумеется, всегда радовался и не отлипал от родительницы, пока не заснет. Но все равно не то, все равно неправильно... Или, может, Кэтрин тревожилась из-за того, что мальчик рос без отца? Она поняла, что с Эдрианом хорошей, любящей семьи не получится, но надеялась на что-то до последнего. А потом мужа нашли плавающим в озере. Мертвым. И, немедленно прокляв себя за это, Кэтрин лишь облегченно вздохнула, когда услышала страшную новость.

   Вот оно. Скорее всего, та томящая душу тяжесть, что никак не желала пропадать, была связана не с Алексом и не с проблемами семьи. Кэтрин было плохо потому, что, несмотря на успех и благополучие, в жизни не было кого-то важного. Нет, не мужа, которого она похоронила и старалась не вспоминать. Эдриан так и не стал тем самым человеком. Человеком, которому можно было поплакаться в жилетку так, как она не плакалась даже матери. Человеком, настолько же сильным и добрым, как папа в детстве. Человеком, которому безоговорочно веришь, на которого полагаешься. Человеком, которого любишь. Кэтрин Винтерс хотелось любить мужчину и быть им любимой. Но все те, кто поднимался на пьедестал спутника жизни, временного ли, постоянного ли, рано или поздно сходили с него. Они не заслуживали титула ее любимого. Никто и никогда. Даже последний роман Винтерс с собратом по искусству, знаменитым музыкантом, кончился плачевно. Пока она была на гастролях, они встречались, пару раз переспали. И все. Пусто и холодно. Вот уже второй десяток лет. Пусто и холодно в душе.

   Жизнь всегда обожала подкидывать живущим повод для иронии. Именно одиночество и грусть были центральной темой песен Кэтрин. Можно было сказать, что она достигла успеха именно из-за того, что не была удачливой в любви. Впрочем, такой ли уж неудачливой? Ведь, несмотря на то, что мужа женщина не любила, у них родился сын. Алекса Винтерс любила больше, чем что-либо другое на этом свете. И только любовь к сыну, возвращаемая им стократно, позволяла жить и не чувствовать холода.

   Кэтрин тихо поднялась с постели ребенка и зашагала к дверям. На самом пороге она обернулась. Алекс заворочался, что-то неразборчиво пробормотав во сне. Он стал спать беспокойнее с тех самых пор, как оказался в лапах банды похитителей. К счастью, мальчика быстро спасли. Но страху семья натерпелась на всю жизнь.

   Джейс ртутным колобком завертелся на кресле, когда скрипнула дверь, и Кэтрин вышла из спальни. Коротконогий пухлый живчик с блестящей даже под мягким освещением гостиной лысиной нервно запыхтел.

   - Я уж думал, ты там заснула, - объявил бессменный менеджер Винтерс, ветеран войн шоу-бизнеса и старый друг.

   - Да нет, что ты, - отмахнулась она.

   Хотя Кэтрин было уже за тридцать, здоровье, унаследованное от отца, необходимость всегда хорошо выглядеть и деспотический контроль Джейса сохраняли вдову в прекрасной форме. Талии до сих пор могла позавидовать иная двадцатилетняя девчонка, морщин не обнаружил бы даже самый придирчивый косметолог, за исключением парочки у глаз, конечно. Она до сих пор была так же красива, как тогда, когда Джейс увидел молоденькую начинающую певичку и подумал, что из нее вышел бы толк. Только вместе с годами пришла грация зрелости, истинная женственность и очарование. У Винтерс всегда было много поклонников-мужчин.

   Легко опустив стройное тело в кресло, Кэтрин поднесла к лицу руку и помассировала правое веко. Второй орехового цвета глаз посмотрел на менеджера.

   - Вот ты зачем заказал ночной рейс, подлый делец? - спросила она, притворно надув губы.

   - Это не я заказал, - запротестовал толстячок. - Это нас организаторы торопят.

   - И чего им неймется...

   Убрав руку от виска, она мимолетным жестом поправила прическу "каре", всегда превосходно сочетавшуюся с каштановым цветом волос. Джейс философски хмыкнул.

   - Не наше дело. Такие деньги платят редко.

   - Ага, особенно мне, - съязвила Кэтрин, откидываясь в кресле.

   - Вот всегда ты так, - менеджер заерзал на своем месте. - Конечно, меня радует, что у тебя нет звездной болезни, но зачем менять ее на комплекс неполноценности?

   - Да какой там комплекс...

   - А то его у тебя нет.

   - То, что я не в первом дивизионе, знают все.

   - Угу, угу... - Джейс выглядел сейчас как обиженный ребенок. - И никакого желания прыгать выше головы у тебя нет.

   - А зачем?

   - Э... Деньги, слава, признание, еще деньги, еще слава...

   - Я что, с голоду умираю?

   - Ох... - менеджер страдальчески возвел глаза к потолку. - Не знаю, за что на мою многострадальную голову упала женщина, лишенная амбиций!

   - Уж больно у тебя голова блестящая, - засмеялась Кэтрин. - Вот и упала.

   - Угу, - обиженно насупился Джейс. Он вообще очень сильно походил на ребенка, когда расслаблялся с близкими людьми. А Винтерс за годы работы стала ему другом.

   - Сколько до вылета? - решив сменить тему, спросила женщина.

   - Еще два часа, - глянул на часы менеджер. - Добираться нам минут сорок.

   - Может, тогда заранее?

   - Точно?

   Джейс пристально посмотрел на свою протеже. Кэтрин глубокомысленно вздохнула и пожала плечами.

   - А чего уж теперь... Алекс дрыхнет, мама только в семь приедет.

   - Ну, тогда давай собираться.

   Винтерс легко поднялась из кресла. Менеджер довольно пыхтел. Он и сам хотел предложить ей уехать пораньше, ибо всегда нервничал перед отъездом. К счастью, сработавшаяся парочка понимала друг друга без лишних слов. Кэтрин ушла переодеваться, а Джейс пошел проверить, все ли чемоданы уложены и ждут у дверей.