Артуру Хендриксу хотелось удивленно присвистнуть, чего он не сделал исключительно потому, что приучил себя не издавать лишних звуков даже во сне.

   Глава Восьмого отдела по-прежнему сидел у себя в кабинете, в очках AR и одновременно за классическим компьютером, работая с подчиненными и данными. И эти самые данные заставляли дивиться. Как выяснилось, в течение часа после захвата заложников в Меркури по Интернету расползся новый вирус, ломающий цензуру. Таких было много, хакеры навострились писать их с тех пор, как во всей Европе ввели контроль электронного пространства. Ответственные за борьбу с "виртуальной преступностью", или, как еще называли подобную деятельность, кибер-терроризмом, спецслужбы без особых проблем принимали контрмеры, и большинство защитных программ свалить не удавалось, а в редких случаях успеха дыры быстро залатывались. Созданную систему цензуры и контроля за содержимым глобальной сети некоторые называли тоталитарной и недемократичной, но власти Союза, далекие от игр в свободу слова и мысли, прекрасно понимали, что в информационной войне важнее всего перекрыть кислород всякой партизанщине. А потому любой отрезок виртуального пространства, относящегося к Европе, будь то сайт с экстремистским уклоном или файлообменник без лицензии, находился под постоянным надзором. Доступ к "чужим" секторам сети для широких масс был также закрыт, и лишь те немногие, кто не желал пользоваться "кастрированным" Интернетом, вырывались в большой мир через прокси и прочие ухищрения. Большинству же людей было откровенно все равно, и та информация, что они получали, была отфильтрована и на сто процентов одобрена властью их государства. А потому информация о только что случившемся террористическом акте не должна была и не могла подаваться неверно, обширно и бесконтрольно. Опыт предыдущих поколений показал, как можно наносить удары словом и картинкой

   И все же информация вдруг потекла неудержимым потоком.

   Выпущенный вирус, самостоятельно сконструировавший себя из нескольких десятков программ, атаковал защитные системы, возведенные "CDM" и неожиданно прорвал блокаду. Защитную программную стену попросту разнесло на кирпичики. И сразу же вспыхнули кровавыми язвами индикаторов сигналы. Сигналы, сообщавшие об активации неоднократно обрушенных сайтов, внезапном открытии новых, появлении видео, снимаемого с места событий иностранной прессой. Да, прессой. Прессой, которая, как выяснилось, знала о случившемся едва ли не больше спецслужб. В Калифорнии срочные программы новостей показывали фотографии некоего Ясфира, называемого предводителем террористов. С каким-то сладострастным упоением в Вашингтоне угадывали количество возможных жертв. Требования таинственной группы озвучивались в прямом эфире на весь мир, в том числе и на Союз. Люди видели и слышали следующее: их соседей и друзей захватили воинствующие фанатики, требующие освободить свои земли. Информация подавалась с ненавязчивым оттенком одобрения. Пару раз скользнуло в речи одного ведущего слово "повстанцы" вместо "террористы".

   Отогнанные подальше от здания театрального центра журналисты иностранных новостных служб сориентировались очень быстро. Когда люди, родственники, друзья, семьи оказавшихся пленниками людей в Интернете, по телевизору, от друзей узнавали о случившемся, их первым инстинктивным порывом было поспешить на место трагедии. И по пути стервятники с микрофонами и видеокамерами, ошивавшиеся на границе, за которую посторонним было нельзя, ловили их, набрасывались с вопросами, красочно расписывали творящееся вокруг.

   Нервное напряжение росло очень быстро. Даже покорное телевидение поддалось накапливающейся истерии и в срочном выпуске новостей на всем пространстве Союза показало окруженное здание, стекающихся зевак и взволнованных родственников.

   "Сработано хорошо", - думал про себя Хендрикс. - "Сначала кто-то резко обрушивает заслон и выливает в сеть информацию. Этот поток провоцирует чужих телевизионщиков выступить и начать нагнетание обстановки. За ними волей-неволей дергаются наши, пока неповоротливые мы пытаемся среагировать. И вот итог - люди напуганы и способны причинить нам неприятности. Общество оказалось открытым для информационного вливания. Резонанс будет расти. Что как раз нужно при захвате заложников. Не бездарно получилось, не бездарно".

   Краем глаза седовласый мужчина смотрел обрезанное окошко с видео, на котором корреспонденты брали интервью у какой-то растрепанной женщины.

   - Дочка моя, моя девочка, там! - кричала она, и по сморщенному в плаксивой гримасе лицу бежали слезы. - Нас не пускают! Почему они ничего не делают?! Ее же там убьют!

   На заднем плане виднелась горстка людей, толпившихся возле полицейских ограждений, и одинокий полицейский, раздраженно махавший на них рукой, призывая убираться подальше.

   Взгляд Хендрикса оторвался от репортажа, мгновенно переставшего звучать в ушах, и обратился на физиономию американца-ведущего в очках, вытянувшего тонкую шею и вслушивавшегося во что-то. Внизу очередного видео горела надпись: "Звонок из захваченного здания!" Вот черт! Это совсем нехорошо!

   - Нас здесь около тысячи, - дрожащим голосом говорил какой-то мальчишка. - Обращаются с нами хорошо, если вести себя спокойно. Они говорят, что готовы умереть все до единого. У них есть бомба, и они взорвут всех, если полиция попробует провести штурм. Они требуют немедленно пустить к ним представителей СМИ и выслать переговорщиков. Пока требования не будут выполнены, они никого не отпустят...

   - Да что за вашу мать... - пробормотал Хендрикс себе под нос. - Это уже полный беспредел.

   И впрямь, подобные выходки со стороны телевизионщиков не встречались уже давно. Кто-то придумал записать звонок и выложить в сеть, не иначе. Это уже было жутко. Но вот крутить его в прямом эфире, чтобы все слышали... Как только смелости хватает? Цинично и бессовестно чужаки копались в страшных подробностях происходящего. Это было очень опасно.

   - Стрельба стихла, - сообщил Мастер, загудев в ушах без предупреждения. - Пришел звонок с наладонника одного из заложников. Террористы снова требуют переговорщиков и телевидение.

   - Пресс-конференция?

   - Да.

   - Пускайте.

   - Уже.

   - И проверьте, что там за стрельба.

   - Работаем.

   - Проверьте сигналы наших.

   Повисла едва заметная пауза.

   - Думаете?

   - Почти уверен. Действуй.

   - Ты кто? - спросил заросший густой щетиной смуглолицый мужчина в черной камуфляжной форме. Он сидел, вальяжно развалившись, на стуле, приставленном к стене коридора, начинавшегося сразу за поворотом из вестибюля. Позади, за спиной еще одного затянутого в черное мужчины, застыли полузакрытые двери захваченного зала с заложниками. Сидевший лениво поправил автомат на коленях.

   - Доктор, - ответил густым сочным голосом светлолицый европеец. Его короткая борода чуть дрогнула, когда мужчина совершенно неожиданно улыбнулся. - Скажи, а разве не принято в вашей культуре вставать, когда входит тот, кто старше?

   В глазах щетинистого отразилась злоба, наполовину разбавленная растерянностью. Вряд ли он ожидал подобного поведения от человека, под прицелом вошедшего в захваченное здание и уполномоченного первым говорить с захватчиками. Но облаченный в серую неброскую куртку и синие джинсы пухлый незнакомец с крупной залысиной во лбу и отвисшими щеками держался так, словно не висела на нем сейчас ответственность за сотни жизней. Замечание террористу он сделал ласково и непринужденно, без малейшего признака нервозности. А ведь за такое можно было и умереть.

   - Ты зачем пришел, доктор? - враждебно спросил щетинистый, поднимаясь со стула. - Я тебя не знаю.

   - Филгуд меня зовут, - сказал доктор. - Решили отправить меня, узнать, нужна ли медицинская помощь кому-нибудь.

   - Где журналисты? - давя взглядом, спросил террорист.

   - Они после меня придут, вместе с другими переговорщиками. Я насчет больных и раненых узнать хочу.

   - Ты дурак? - глаза щетинистого стали еще злее. - Я сейчас их стрелять начну, если нам журналистов не приведут.

   - Подумай головой, - мягко произнес Филгуд. - После того, как у вас тут стреляли только что, полиция едва не пошла на штурм. Все только упокоилось.

   - Умный, да?

   - Не жалуюсь. Ты же тоже умный. Как зовут-то тебя?

   - Абу. Значит, так, - террорист перехватил поудобнее автомат, смотревший дулом в пол. - Пока не будет журналистов, никакой медицинской помощи заложникам. Понял?

   - Понял.

   - Полиции и властям передай, чтобы даже не дергались, а то взорвем все к чертовой матери.

   - Хорошо-хорошо. Я приведу тебе журналистов.

   - И еще... Пусть кто-то другой приходит. Ты, доктор, никто, с тобой говорить не о чем.

   - Понятное дело, понятное дело, - покивал Филгуд, глядя в злые глаза захватчика, в которых читал, как в открытой книге, опьянение. Не алкогольное или наркотическое - опьянение той страшной смесью трусоватости и безумного куража, что действовала лучше всякого адреналина. Стоило отдать щетинистому должное - держался он спокойно, и даже вежливо.

   - Пускай Дидье приходит, - сказал Абу. - За его голову мы пятьдесят человек сразу отпустим.

   - Может, и придет, - соврал Филгуд, понимая, что собеседник прекрасно понимает ложь. - Только это... Может, выпустите одного-двух человек? А то уж очень нервно все сейчас.

   - Нет, не выпустим, - Абу сразу весь как-то "захлопнулся" взглядом, отгородился.

   - Хотя бы одного, - Филгуд, понимая. Как опасно и вряд ли полезно сейчас настаивать, не удержался. - Наверняка же есть кто-то, кому плохо стало. Давай я хоть одного такого уведу.

   - Иди отсюда, доктор, пока я добрый, - посоветовал Абу, качнув стволом автомата. - И приходи с журналистами и людьми от властей.

   - Я говорю, дай мне хотя бы одного человека, - внутренне коченея, упрямо повторил доктор. - Иначе зря все получается - и я сходил, и ты сказал.

   Абу смотрел на него, и казалось, что разлитая в черных глазах опустошающая злоба сейчас потечет черной тушью через край. Зрачок уже давно не было видно. Пауза, повисшая после слов европейца, начала пугающе растягиваться. Филгуд успел проклясть всех и вся за этот глупый демарш с походом в качестве первого посланника. Но старался не выдать себя, потому что сейчас было лишь два выхода - вырвать у террориста эту несчастную, крохотную уступку или оказаться в отвратительно плохом положении самому, подставив и беспомощных заложников.

   - Упрямый ты, доктор, - произнес Абу негромко. Взгляд его затуманился и скользнул врачу за плечо. Филгуд вдруг понял, что террорист слушает кого-то. Кого-то, кого здесь не было. - Ладно. Я дам тебе одного. Но потом ты вернешься сюда, будешь сам лечить заложников. Убежишь - расстреляю пятерых.

   - Договорились.

   Абу кивнул стоявшему позади помощнику, и тот молча шагнул в зал. Спустя пару минут он вернулся, сопровождаемый выплеснувшейся из-за дверей волной страха и молчаливого стона, бившего в спину мальчику лет тринадцати. Террорист вел его за руку, в другой держа автомат. Ребенок, бледный как смерть, мелкими шажками ступал вперед, пытаясь не отстать от взрослого. Вытянувшееся личико казалось похожим на распяленную простыню. Глаза и щеки припухли от пересохших уже слез.

   - Вот тебе ребенок, - сказал Абу. - Уводи его.

   Помощник толкнул мальчика в спину, и тот неловко просеменил к доктору. Положив большую волосатую руку на детское плечо, Филгуд почувствовал, как ребенок дрожит.

   - Сынок, - тихонько обратился он к мальчику. - Ты тут с мамой?

   - Смотревший в пол ребенок едва слышно отозвался:

   - Да...

   - Слушай, Абу, - ощущая, как расслабившийся было тугой узел в животе закручивается с новой силой, доктор перевел взгляд на щетинистого. - Отдай мне его мать. Нехорошо ребенку без мамки-то.

   - Доктор, ты наглый, - Абу, кажется, хотел улыбнуться. Но вместо этого по-собачьи оскалился, показывая неровные, но белые зубы. Часть из них была кривой и сколотой, будто он грыз что-то твердое и обломал резцы.

   - Ребенку без мамки плохо будет, - повторил Филгуд, внутренне вытягиваясь в струнку. Нельзя было дрогнуть. Не сейчас. Наплевать, что вокруг убийцы, способные беспрепятственно изрешетить его с этим несчастным мальчонкой. Наплевать, что не только они, но и все, кто сейчас причитает в зале, могут погибнуть из-за одного неосторожного слова или взгляда. Именно для того, чтобы они не погибли, он должен быть спокоен и уверен.

   - Хе... - задранная губа опустилась, прикрывая серо-красную десну и обломанные зубы. Абу по-прежнему смотрел своими страшными глазами куда-то мимо. - Ладно.

   Он снова кивнул помощнику. Тот второй раз окунулся в испуганный воздух зала и привел женщину в черном брючном костюме. Подведенная к Филгуду и ребенку, она немедленно обняла мальчика за плечи, не говоря ни слова. Лицо ее было еще бледнее, чем у сына.

   - Уходите, - коротко приказал Абу, и Филгуд, сопровождаемый террористом, повел выпрошенных им заложников прочь по коридору. Уже заворачивая в вестибюль, он краем уха услышал, как запиликала в кармане Абу рация. А затем в глаза ударил свет прожекторов, направленных полицией на вестибюль сквозь застекленный фасад.

   - Все нормально, - говорил он, одной рукой придерживая за плечо мальчика, готового обессилено упасть на пол, а другой поглаживая по спине женщину. - Все нормально.

   Когда в отдалении началась стрельба, все заложники очень переволновались. Эрика видела, как в одно мгновение обмякшая биомасса на сиденьях сгустилась и начала возбужденно шевелиться. Люди ощутили страх, подстегнутый адреналином и неопределенностью. Начался штурм? Их идут спасать? Но ведь в любую секунду стоявшие вокруг смертницы могли подорваться. Метнув быстрый взгляд в сторону ближайшей из террористок, девушка увидела, как захватчица нервно вздрагивает.

   Инори рядом с Эрикой судорожно сжалась в комочек на своем месте. Заметившая, как напряглась новая знакомая, Кэтрин Винтерс тихонько погладила Кимико по плечу. Сидевший с краю мужской половины бородач рыхловатой комплекции судорожно заикал, оглушительно сглатывая. Женщины запричитали, подвывая и всхлипывая.

   Предводитель захватчиков выскочил на сцену, что-то громко крича взбудораженным террористкам. Почти сразу ему принялся вторить голос с акцентом, поваливший из динамиков:

   - СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ. НАС НЕ ШТУРМУЮТ. НИКТО НЕ УМРЕТ.

   Вибрирующие слова накрыли сидевших на креслах и стоявших вокруг, заставляя подскочившее напряжение нервов остановиться у невидимой черты. Черты, за которой могло случиться что-то плохое. Эрика видела, как замерла завозившаяся было смертница. А потом медленно, словно до хруста напрягая все косточки в теле, успокоено опустила руки и расслабилась. Как будто на нее надавил сам воздух, наполнившийся человеческим голосом.

   Постепенно успокоились, притихнув, и заложники. Бородач все еще икал, кто-то из женщин не мог успокоиться и негромко продолжал истерику, удерживаемый окружающими или же брошенный на произвол судьбы. Инори, едва успевшая вытереть слезы минуту назад, чуть не заревела за компанию. Сейчас она, схватившись за ласковую руку испуганно гладившей ее Кэтрин, медленно расслабляла тугую пружину внутри, почувствованную Эрикой.

   - Да что за фигня... - тихо говорила Винтерс, щедро протягивая руку по-детски липнувшей к ней Кимико. - Так и поседеть недолго... Тихо, тихо, ребенок, не бойся.

   Инори молча прижималась к спинке сиденья, словно желая пройти ее насквозь и оказаться радом с нежданной соседкой. Уже сейчас Эрика могла оценить их с Инори удачу. Не окажись рядом Кэтрин, неизвестно, как долго бы пришлось успокаивать Инори. С учетом едва не вызвавшей общую панику стрельбы, могло выйти нехорошо. Андерсен искренне боялась, что новая подруга может и в рассудке повредиться. И немудрено...

   Сердобольная Кэтрин принялась второй рукой гладить испуганную дрожащую японку по голове. Она держалась до ужаса уверенно. О чем Эрика не преминула заметить:

   - А вы спокойная, Кэтрин.

   - А? - повернулась к ней новая знакомая. В глазах женщины, красивых, миндалевидных, появилась странная хитринка. - А, ну... Просто у меня нервы крепкие.

   - Прямо-таки арматурные пруты, а не нервы, - пробормотала Эрика, поежившись.

   - Нет, ты не думай, - заметив ее движение, Кэтрин шмыгнула носом. - Внутренне-то я трясусь так, что сейсмологи землетрясение бы учуяли. Просто держать себя в руках умею.

   - Где же научились-то? - спросила Эрика. Спросила просто для того, чтобы что-то спросить. Давящую атмосферу захваченного зала надо было разбавлять хотя бы вокруг себя, чтобы не слиться с раздавленной толпой. И язык развязывался помимо воли хозяйки.

   - Когда я была в вашем возрасте, - Кэтрин поправила локон на голове у Кимико, лежавшей грудью на спинке кресла и молча слушавшей. - Жила в Балтиморе. В те годы, когда там появилась зона отчуждения.

   - Ого! - Эрика даже заинтересовалась. Подобравшись на своем месте, она подалась в сторону соседки. - И вы видели, как там все было?

   - Ну, не то чтобы... - Кэтрин замялась. - Скорее, это со мной там всякое случалось. И похищали меня, и нападали... В общем, было в те времена, где нервы закалить.

   - Похищали? - Андерсен, не удержавшись, присвистнула. - Хе-хе-хе, невезуха какая-то в жизни, а?

   - Есть немного, - так же нервно хихикнула в ответ Винтерс. - Но Бог уберег от самого плохого. Точнее, не Бог, а друзья и родные.

   - Угу, - Эрика саркастически фыркнула. - Жалко, сейчас никакие друзья не помогут. Черт, мне почему-то чесаться хочется!

   И девушка принялась ожесточенно, со скрипом и шкрябаньем, чесать затылок.

   - Это нервное, - сказала Кэтрин. - Я однажды себе так расцарапала ногтями все руки, пока ждала одного парня. Он как раз меня должен был спасти.

   - Спас хоть? - взъерошив волосы, Эрика дернула плечом.

   - Спас, - тихо ответила женщина. - Всегда спасал.

   - Везет, - не заметив, как погрустнела Винтерс, Эрика осмотрелась вокруг. В зале все уже пришло в норму. Стрельба стихла, и заложники вернулись к нервозным перешептываниям, молчанию и сидению на местах. Кому-то стало плохо, и вокруг него хлопотали соседи. Пару человек повели в туалет под конвоем. Девушка вдруг поняла, что совершенно не чувствует, сколько времени прошло с момента захвата. Ярко освещенный, полный предвкушения смерти зал уже успел стать привычным, словно она просидела здесь несколько суток. Вот так и теряется чувство мира вокруг в стрессовых ситуациях. Надо бы собраться покрепче.

   - Вас спас любимый человек? - вдруг заговорила Инори. Она подняла от подложенной руки Кэтрин припухшее от слез лицо. Спутавшиеся волосы лежали неаккуратными локонами на щеках, уголок рта странно дергался, словно пытаясь подняться в улыбку. Кэтрин едва удержалась от того, чтобы нервно сглотнуть. Девушка выглядела слегка зловеще. Покрасневшие глаза смотрели прямо на новую знакомую.

   - Ну... - Винтерс смущенно потупилась. - Можно и так сказать.

   - Здорово, - Кимико все-таки улыбнулась. Кэтрин захотелось побледнеть. Уже во второй раз заплаканная испуганная девчушка совершенно неожиданно включила широкую улыбку. Совершенно неподходящую, но в то же время абсолютно искреннюю. Инори не выдавила улыбку через силу, что можно было бы понять. Она улыбалась по-настоящему. И оттого казалась потерявшей рассудок. Голос, спокойный, даже слегка веселый, лишь добавлял ненатуральности к абсолютной естественности поведения.

   - А... Ага, - кивнула Винтерс.

   - Чики-кун вот тоже хотел меня спасти, - не переставая мило улыбаться, продолжила Инори. - Правда, жалко, что его застрелили?

   - Э... - Эрика с опаской смотрела на подругу. - Э, да. Жалко как-то, тут ты права. Только... это...

   - Что такое? - теплые заплаканные глаза зловеще уткнулись мягким взглядом ей в переносицу. - Не переживай.

   - Э... Да я и не то чтобы...

   - Вот и хорошо, - улыбка Инори чуть дрогнула. - Все будет хорошо. Спасибо вам, Кэтрин.

   Девушка обернулась к Винтерс, заставив Эрику тайком перевести дыхание. Что-то с японской барышней явно было не в порядке.

   - Да не за что, - осторожно ответила Кэтрин, протягивая руку и гладя Кимико по плечу. - Ты, главное, сама не нервничай.

   - Не бойтесь, я никогда не нервничаю, - Инори принялась поправлять спутавшиеся и упавшие на лицо волосы. Делала это она не очень ловко, почти неуклюже, и неуклюжесть странным образом убирала из ее беззаботного вида неестественность. Похоже, девочка приходила в норму. Хотя, конечно, такие резкие прыжки от истерики и слез к улыбке и оптимизму все равно пугали. - Сегодня я от неожиданности...

   - Да я понимаю, - материнское начало взяло в Кэтрин верх над беспокойством, и она, перегнувшись через спинку кресла, взялась помогать Инори с прической. - Сама раньше чего только не натворю в такой вот ситуации. Это дело наживное. Упаси Господь, конечно.

   - Правда... - убрав с лица все лишние волосы, Кимико впервые принялась оглядываться. - Так жалко Чики-куна...

   И она замолчала. Эрике словно палец прищемили чем-то очень тяжелым с острыми краями. Нехорошо эта фраза была сказана. И не только потому, что дурака и впрямь было жалко, но и потому, что имя, произнесенное Кимико, резануло слух новыми помехами в голосе. Она как будто не знала, как о нем сейчас говорить. Слова звучали спокойно, но в то же время улавливалась в них нотка подавленного рыдания. А самое страшное - рядом с рыданием готова была подпрыгнуть бодрость. Несмотря ни на что, сознание Инори явно ходило по краю. Вопрос заключался лишь в том, что это за край.

   - Ага, - хмыкнул Ватанабэ, старательно вслушивавшийся в стрекотавшие переговоры террористов. Качнув трофейной рацией в руке, он обернулся к Канзаки. - Угу.

   Разобравшись с напавшими на Китами и Джонни захватчиками, Сэм и Мегуми с оправданной поспешностью унесли из злополучного коридора ноги. Несмотря на массивную объемистость фигуры, бегал Ватанабэ крайне резво, и вооруженная автоматом девушка едва поспевала следом, несмотря на сопутствовавшие обычно в жизни спортивные успехи. Мужчина бешеным бегемотом проскакивал повороты, нырял в неприметные служебные двери, которых в здании оказалось просто неприличное множество. Каким-то образом Ватанабэ уверенно ориентировался в этом запутанном лабиринте.

   Она не спрашивала, куда они идут. Отчасти из-за понимания того, что вряд ли он сейчас ответит. Отчасти потому, что разговаривать на бегу было бы трудновато. Но, в конце концов, Сэм привел спутницу в глухой аппендикс очередного коридора, утыкавшийся в стену и закрытый от посторонних взглядов. Подергав ручку боковой двери, как выяснилось, запертой, мужчина без лишних церемоний пнул в район замка ногой. Чудовищной силы удар заставил дверь захрустеть и распахнуться. Спрятанное в глубинах коридорных внутренностей помещение оказалось очередной проходной комнатенкой. Напротив варварски выбитой двери виднелась еще одна, крохотное, едва достаточное, чтобы разойтись двоим, пространство было лишено всякое мебели, и даже краска на стенах казалась намалеванной небрежно и впопыхах. Однако именно здесь. В этой неприглядной каморке, Сэм остановился, заявив, что "сюда поленятся полезть". В самом деле, они плутали достаточно долго, чтобы уйти из той части здания, которую могли контролировать захватчики. Мегуми с превеликим удовольствием ушла бы и подальше. Желательно - вообще прочь, домой. Но Ватанабэ вряд ли намеревался осуществить эти ее тайные фантазии.

   Надо сказать, Канзаки все же обрадовалась остановке. Утомила ее не столько беготня, сколько никак не желавшее спадать напряжение, впившееся в сердце острыми и явно нечищеными когтями в тот самый момент, когда толстяк удавил первых двух террористов. Ожесточенная перестрелка, закончившаяся новой демонстрацией нечеловеческих способностей Сэма, тоже не добавляла спокойствия и единства со Вселенной. Поэтому, когда широкая спина в черном пиджаке замерла, Мегуми почти неприлично громко выдохнула, опершись плечом о стену. Дышать стало легко и свободно, и даже пыльный воздух неухоженных подсобных помещений вдыхался с удовольствием. С легкой дрожью плеч выползал из тела страх, в иное время способный парализовать волю, лишить разума. Ее учили не поддаваться такому страху, и Канзаки старательно загоняла возникавший меж лопаток холодок вглубь, куда-то в живот, где он ворочался, но не мешал действовать. И получалось. Вот и сейчас, словно машина, Мегуми выключала в себе ненужные мысли. Очень полезное качество, когда вокруг смертельно опасные враги, превосходящие числом, единственный союзник - таинственный и вообще подозрительный тип, а сама ты - молода и не слишком-то опытна. При этом ожидают от тебя поведения настоящего профессионала. И главная, выражаясь простым и емким словом, закавыка как раз в том, что Канзаки и была профессионалом. Вроде бы. Как бы.

   Воспитание с подростковых лет, усердие в учебе. Отличница, спортсменка, и даже основы религии Канзаки всегда сдавала на высший балл. И ни у кого, кроме хитро глядевшего инструктора, велевшего дополнить штатную методичку по рукопашному бою, не возникало мысли о том, что Мегуми было банально трудно. А ведь было. Девушки не предназначены для неженской суровости существования военных, наследниками которых были Крестоносцы. Когда в детстве тогда еще юную и глупую Канзаки спросили, куда бы она хотела пойти после окончания младших классов окинавской миссии, она с детской непосредственностью, не задумываясь, брякнула: "В Крестоносцы!" Учителя тогда все как один иронично улыбались, а родители, узнав о распределении дочки в курсанты, едва ли не бились в истерике. Особенно мама, которая никак не могла себе представить крохотную нежную девочку, какой Мегуми была до их расставания, в парадной форме, с крестом на груди на фоне летящих самолетов и заката - такой плакат висел на входе в общежитие, где Канзаки жила на Окинаве. А дочка легкомысленно успокаивала. Только родители все равно сели на самолет. Но до дочери не долетели.

   После потери родни Канзаки едва не подала заявление об отказе от распределения. Но потом почему-то передумала. И с первых дней взялась лезть вон из кожи, чтобы быть первой среди одногодок. Штудируя всю обязательную и дополнительную литературу, тренируясь до седьмого пота, тратя на сон необходимый минимум, девушка с упорством фанатички выбивалась в отличники боевой и политической подготовки. И, надо сказать, за это "выскочку" многие не любили. Но Мегуми было все равно - тот не слишком широкий круг друзей, что образовался за годы учебы, не распадался, а большего и не требовалось. Пара подруг, знакомые парни, соседи по группе и комнате в общежитии, преподаватели... А потом появился кое-кто еще, и усердствовать Мегуми стала еще больше. Но дело было не в усердии.

   В душе, несмотря на все успехи подготовки, Канзаки оставалась девушкой. Самой обычной. А потому стрелять, прятаться от ответных выстрелов, а особенно убивать, ей было в десять, в сто раз труднее, чем мужчине. Но отступать было поздно и некуда. Поэтому приходилось учиться ломать кости и психику, стрелять из пистолетов, автоматов и гранатометов, водить все подряд. А еще - учиться меньше предаваться размышлениям. Ни один, даже самый умелый, организм долго не протянет, если мозг его обладателя занят рефлексиями и анализом. Что инструкторы на Окинаве, что куратор их группы в Меркури - все твердили одно: "Не надо тянуть и думать. Если твоя рука или нога в бою начнут думать, ничего хорошего от этого не выйдет. А ты - такая же рука". С этой частью обучения всегда возникала самая большая проблема. Мегуми постоянно задумывалась, оценивала, терзалась. Поэтому каждый раз, когда натасканное и обученное тело делало то, что требовалось, голова откладывала на запасную полочку мысли. Стоило лишь минуть критическому моменту, как женский поток сознания с воем отвоевывал в голове положенное место.

   Вот и теперь, остановившись, Мегуми ощутила хлынувший подобно ливню поток замороженных чувств. Испуг, злость, радость выживания, удивление происходящему - все смешалось в одну огромную многоцветную мысль, окатившую с головы до пят. Канзаки нервно задергала плечами, словно сбрасывая невидимое покрывало. Хотелось оказаться дома, забраться под одеяло и, обнявшись с родной наглой кошкой, уснуть. Воздух был пропитан усталость, и она вдыхала эту усталость, наполняла ей легкие. Странным образом утомление уносило нервную дрожь.

   Ватанабэ, не обращая на спутницу ни малейшего внимания, возился с рацией. Послушав шуршание помех и переговоров, он сунул пластиковый корпус в карман и, облокотившись о стену, принялся что-то насвистывать себе под нос. Толстяк по-прежнему был повернут к Канзаки спиной, и это безразличие вдруг рассердило. Резко кашлянув, Мегуми заговорила:

   - Так... Дальше-то что?

   - Я думаю, - безразличным голосом отозвался Сэм, не оборачиваясь.

   - Это у тебя явно не всегда получается, - она просто не могла не съязвить. - Не побеги ты внутрь...

   - Тебя я за собой не звал.

   Наконец, толстяк обернулся. И Мегуми вдруг поняла, что неведомым образом у него на носу снова сидели извечные черные очки. Прямо как тогда, в Токио, надетые после заката. Совершенно неуместные. И что-то такое царапавшие в голове, что-то подсказывающие девушке. Заострившиеся черты пухлого лица, хищно темнеющая эспаньолка и чуть приподнятый в задумчивой усмешке уголок рта говорили и вовсе прямым текстом: он тоже нервничал. И осознание того, что у таинственного и свирепого Ватанабэ сердце не на месте, вдруг заставило ее собственное сердце слегка успокоиться.

   - У тебя особая манера отказываться от компании, - почти весело фыркнула Канзаки. - Как будто нарочно стараешься, чтобы тебе назло кто-нибудь увязался следом.

   - Я похож на любителя компании шаблонных анимешных героинь? - будь у Сэма хвост, он взвил бы его трубой к потолку как заправский яростный кот.

   - Чего? - она непонимающе переложила автомат в другую руку. - Это почему это я - шаблонная анимешная героиня?

   - Потому что ты - красивая сексапильная версия Джона Рэмбо. Любители аниме обожают такой типаж. Больше они любят только готических лолит, - с видом знатока принялся вещать Ватанабэ. - Или, по крайней мере, моэ.

   - Ну, знаешь! - Мегуми даже возмутилась. - Не надо тут приплетать меня к извращениям! Я живой человек, а не какая-то там...

   - Тем не менее, все характерные признаки в наличии, - не унимался толстяк. - Привлекательность - есть. Умелость в бою - есть. Характер незлобивый, альтруизм в наличии. В шортиках ты при нашем первом знакомстве ходила - фансервис есть. А самое главное...

   Он торжествующе наставил на нее палец.

   - Большая грудь!

   Девушке очень захотелось взяться за оружие обеими руками, передернуть затвор и многозначительно посмотреть на знатока шаблонов. А затем, прищурившись, выпустить в объемистый живот весь рожок. В который раз он, наверняка специально, коснулся чувствительнейшей темы - ее бюста. Для Мегуми это была самая больная мозоль еще с тех лет, когда эта самая многострадальная грудь принялась расти больше, чем у сверстниц, словно вслед за собой вытягивая девичий рост. При малейшем упоминании "этой части тела", как Канзаки называла грудь даже про себя, сразу зажигалась красная лампочка сердитости.

   Прикидывая, как лучше совершить казнь мерзкого пошляка и негодяя, девушка вдруг поперхнулась. Стоп, что вообще происходит? С чего это они заговорили о ее груди? Вот именно сейчас? Ва-та-на-бэ...

   Он уставился ей в лицо черными стекляшками, закрывавшими глаза. На физиономии толстяка появилась едва заметная довольная ухмылка. Он это специально! Специально заморочил ей голову какой-то ерундой!

   - Кхм-кхм, - с притворной вежливостью покашлял Сэм, наблюдая, как краснеет лицо собеседницы. - Итак, отвлекаясь от грудей и моих недостатков... Ты чего сказать-то хотела?

   - Только одно, - мрачным голосом отозвалась Мегуми. - Когда в следующий раз будешь в корне давить женские истерики, делай это тактичнее.

   Она уже поняла, зачем он увел разговор с упреков в свой адрес. Ватанабэ понял, что ей тяжело. И что она собирается по старинному женскому обычаю стравить пар, поругавшись. Поэтому обратил ссору в фарс. Сволочь.

   Можно было бы не поддаваться и обругать его посильнее. Но не хотелось. Совсем.

   - Так точно, - он посерьезнел. Мигавшая под потолком лампочка отражалась грязно-желтым пятном в стеклах очков. - Но надо действительно что-то решать.

   - Да...

   Решать действительно было надо. И все существо Канзаки призывало решить так: как можно тише забиться в самый дальний уголок здания и подождать, пока все не закончится. А еще лучше - найти здесь, в стороне от террористов, более или менее безопасный выход и сбежать через него прочь. Вернуться домой и забыться испуганным сном. И бросить всех тех, кто сейчас сидел в зрительском зале, беспомощный, отданный во власть преступников... Вдохнув внезапно похолодевший воздух, она тихо сказала:

   - Мы можем как-то... помочь людям?

   - Хм, - загадочно темнеющие стекла очков оставались мертвенно неподвижными. - А надо?

   - Не поняла.

   - Нам оно надо - помогать людям?

   В ушах у Канзаки страшно хрустнуло. Ерунда какая-то. Ватанабэ же сам побежал в здание. Зачем, если не хотел остановить террористов?

   - Я как-то не улавливаю... - она вновь передернула плечами. - А за каким чертом мы полезли сюда, если ты не собираешься...

   - Не знаю, за каким чертом сюда полезла ты, - голос Сэма был суров, поза неподвижна. - А я никаких абстрактных "людей" спасать не собираюсь.

   - Не пойму... - она наморщила лоб, честно стараясь уяснить смысл.

   И тут вспомнился сегодняшний вечер, разгромленная квартира, разговор на крыше. Что-то громко клацнуло в ушах, еще не отошедших от мысленного хруста. Ватанабэ сорвался с места после рассказа о ком-то. И пошел. Пошел к театральному центру. Что, сходить на представленьице? Очень вряд ли. Да еще и с... револьвером.

   - Ватанабэ, - поддавшись яростным воплям интуиции, произнесла Мегуми. - Скажи, а ты не... Не пришел ли ты сюда к...

   - Я пришел сюда к той, про кого рассказывал.

   Слова казались похожими на стальные брусья, так тяжело и стремительно они звучали. Физиономия Сэма окаменела до такой степени, что его вдруг стало даже жалко. Толстяк явно не хотел развивать данную тему, но знал, что придется.

   - Значит, вот куда ты убежал тогда, - Канзаки, заинтригованная новым открытием, удобнее устроилась у стены, переступив с ноги на ногу. Сэм ненавязчиво прислонился к стене напротив, стоя чуть сбоку. Так они и расположились, наискосок друг от друга, заполнив собой почти всю комнатушку. - Ты шел к той самой... Погоди, а зачем тебе был нужен револьвер?

   Во взгляде Мегуми появилось нехорошее подозрение.

   - У меня не было намерения пошло застрелить ее и застрелиться самому, - кисло поморщился Ватанабэ. - Эту ерунду оставь истеричным мальчикам. Револьвер - это подарок. Памятная вещь. Я хотел показать его ей, чтобы было доказательство.

   - Доказательство чего?

   - Того, что я живой. Если не помнишь, я - умер.

   - Ах, да... Она считает, что ты мертв?

   - Именно так, - голос его звучал все глуше и глуше. - Пока мы с тобой мило беседовали, я прикидывал все "за" и "против". И решил все-таки придти сюда.

   - Вот оно что...

   Повисла пауза. Очень неловкая пауза. Ватанабэ молчал, а Канзаки не знала, что бы еще такое сказать. Соприкосновение с неизвестной ей стороной Сэма, проникновение в его чувства, которые открылись внезапно и по-прежнему оставались непонятными, - все это сбивало с толку. Выходило, что он все-таки ни при чем. А ведь мелькнула мысль в какой-то момент, что подозрительно удобно толстяк оказался рядом с местом совершения теракта. А Сэм просто решил покончить с застарелой проблемой. И, очевидно, чувствовал себя не слишком уютно, раз даже она разглядела напряженность.

   - Значит, ты пробрался внутрь, чтобы...

   - Чтобы помочь только одному человеку, - подтвердил Ватанабэ.

   - Хм... - она помялась. - Это как-то... эгоистично.

   - А не все ли мне равно? - он безразлично почесал бородку. - Я не герой боевика, никого спасать не собираюсь. Мы же не в кино.

   - Это, конечно... - Мегуми чувствовала, как в воздухе между ней и толстяком начинает провисать неловкое нечто. Мысль о том, что он пришел только для того, чтобы спасти давнюю любовь и плевать хотел на прочих заложников, вызывала кислое ощущение во рту. Проще говоря - захотелось сплюнуть.

   - Можешь, конечно, наполнить мозг презрением, - судя по всему, он даже не смотрел в сторону девушки, сквозь очки таращась в стену. - Просто я знаю, что в одиночку мне никого не спасти. Судя по тому, что я выкачал из мозгов того дурачка, от взрывов, способных убить всех заложников поголовно, зал отделяет слишком мало времени и усилий. Тут даже Брюс Уиллис не справился бы, сколько ни бегай босыми пятками по стеклу.

   Снова повисла пауза. Все то благородное и правильное, что закладывали в Канзаки преподаватели и родные с детства, призывало отныне смотреть на Ватанабэ как на труса и эгоиста. Ведь он даже и не думал пытаться помочь попавшим в беду людям. Оказывается, его волновала только таинственная женщина. Но, с другой стороны, в трусости Сэма обвинять было бы странно. Он собирался действовать в захваченном здании один-одинешенек, пока Мегуми сама не увязалась следом. И сам порыв, в отрыве от игнорирования большой беды, был достаточно благороден. Мозг подсказывал, что и с принципом "один в поле не воин" в этот раз толстяк прав.

   Вот так вот и возникают тупики в сознании. Благородный порыв скрывает личный интерес, а личный интерес таит в себе не самые дурные намерения. При этом судьей выступает девушка, только и мечтающая о том, как бы бросить все и бежать. Но уже не может. А подумал ли Ватанабэ хоть раз о возможности побега?

   Девушка все еще осмысливала сказанное, когда Сэм вдруг подобрался, оторвавшись от стены. Не ответив на ее вопросительный взгляд, он поднял руку с выставленным указательным пальцем и замер. Как будто вслушивался во что-то. Зрачки скрытых от Мегуми мужских глаз принялись ритмично сужаться и расширяться.

   - Я так и думал, что именно ты окажешься.

   - Сам знаешь, за что мне дали одно прозвище. Я вечно выскакиваю, словно чертик из табакерки.

   - Не буду спрашивать, зачем ты там. И даже не спрошу, какого черта вы с шефом опять морочите мне голову. Но ты очень пригодишься. У них в заложниках толпа народу, и все иностранные СМИ накинулись на захват как коршуны.

   - Так и знал. Видимо, кто-то оседлал банковский счет размером с Эверест, раз может себе позволить корить такое количество информационников.

   - А то как же. Этот кто-то не только журналистов купил, но и захватчиков. Мы пробили по базе данных Ясфира, их главного. Дорогое удовольствие - сделать из него идейного. Очки при тебе?

   - Да.

   - Высылаю файл на Ясфира. Кстати, Интернет-атака тоже была. Они таки прорвали наших "церберов". Ненадолго, но информация успела утечь и распространиться черт знает как широко.

   - Здание блокировано?

   - Со всех сторон, группа отправлена в канализацию. В случае штурма полезут изо всех щелей.

   - Только вот раньше рванет.

   - Тут ты прав. Причем рванет не просто так.

   - Большая железка, которую ото всех прятали?

   - Взломал одного? Она самая. Это "чистая".

   - "Чистая"?

   - Подбери там челюсть с пола. Именно, "чистая". Поэтому в дело сразу вступаем мы.

   - Что шеф?

   - Рвет и мечет. Не меняясь в лице. Железный уже едет.

   - Значит, все-таки штурм.

   - Штурм. Но сначала действовать будем мы.

   - Каков план?

   - Слушай и смотри...

   Канзаки молча наблюдала за тем, как неподвижный, словно скала, Сэм стоит и неслышно с кем-то говорит. Перед тем, как уподобиться жертве медузы Горгоны, мужчина подался вперед, и теперь его галстук свисал вниз. Вид у предмета одежды был безобидный и почти беспомощный. Мегуми прямо-таки захотелось его поправить. Но шагнуть к Ватанабэ и бесцеремонно хвататься за его костюм, способный, к тому же, восстанавливаться после пачканья кровью и прорывания автоматными пулями, не очень хотелось.

   Наконец, мужчина зашевелился. Поднеся к лицу руку, он одним пальцем сдвинул черные очки на лоб и почесал переносицу. Глаза пару раз быстро моргнули. Проведя все той же рукой по эспаньолке, Сэм оглянулся на замершую в ожидании девушку. Губы его тронула вечная кривая усмешка.

   - Ну что, Канзаки-сан, - он неожиданно потянулся. - Похоже, у меня все-таки не получится остаться исключительно трусливым эгоистом.

   - Это почему? - снова ощущая себя ничего не понимающим ребенком, спросила Мегуми.

   - Потому что я теперь не один, - Сэм надвинул очки обратно на глаза. - А значит, будем спасать всех.

   - Кхм... - поперхнулась Канзаки. - У тебя в голове что, коммуникатор?

   - Ага. А в очках - монитор, - он хмыкнул. - Не в этом дело. Если хочешь, тебе такой же вставят.

   - Нет уж, спасибо.

   - Мудрое решение. Итак, у нашего старого знакомого созрел план. Но...

   Толстяк отодвинулся от стены и шагнул в сторону Мегуми. Несколько испуганная надвинувшейся массивной фигурой, девушка сильнее вжалась в стену, не подавая, впрочем, вида. В конце концов, вряд ли стоило бояться всерьез. Правда?

   - Канзаки, - сейчас он был совсем близко. Лица Сэма и Мегуми разделяли считанные сантиметры. Его живот слегка терся о край ее куртки. И вот такая вот неожиданная теснота почему-то заставила уши Канзаки предательски теплеть. - Мне нужна будет твоя помощь.

   - По... помощь? - осознавая, что наступает неуместное смущение, она отвечала с запинкой.

   - Помощь, - черные стекла очков блестели напротив.

   - К-какая?

   Большой и сильный мужчина практически напирал на нее, не обращая внимания на крохотность помещения. И на ощупь уже начинал казаться приятно мягким. Канзаки захотелось нервно сглотнуть. Чего это она? А он?

   - Я все-таки, эгоист, декадент и пижон, - ответил он, глядя сверху. Подавшись вперед, Сэм уперся ладонью правой руки в стену возле головы собеседницы. - Поэтому мне придется попросить тебя, Канзаки...

   - О... о чем?

   А ведь он может заломать ее в считанные секунды, особенно в такой комнатушке. И никакое сопротивление не поможет. Но с какой стати?! Зачем ему это надо?!

   И, самое главное - с чего ей вдруг лезут в голову такие мысли?!

   А эспаньолка уже почти щекочет лицо...

   Словно не замечая возникшей неловкости, Сэм продолжал.

   - Помоги мне обезопасить ту самую.

   - Т-ту самую?

   - Да, ту самую.

   Он отодвинулся, глядя ей в лицо. Внутренне выдохнув, Канзаки поспешно ответила:

   - Конечно.

   - Вот и отлично, - будто по мановению волшебной палочки Ватанабэ отодвинулся на другой конец комнатушки. - Тогда слушай меня очень внимательно.

   Китами, пока Джонни тащил ее за собой прочь от дверей, за которыми гремела стрельба, слегка ошалев, смотрела на рваные дыры у себя на плече. Если придерживаться рамок привычной реальности, дырявым должно было бы быть тело, а не только одежда. Все вышло как в прошлый раз, с перерезанным горлом. И, в отличие от умения бить непонятной силой разнообразных подонков, подобная живучесть ее даже пугала. Вопросы смерти, все-таки, рассматриваются в области очень тонких материй.

   Непрактичный Джонни держал автомат одной рукой, зажимая приклад под мышкой, другой крепко ухватился за руку Дзюнко и буквально тащил девушку за собой. Юноша летел вперед словно вихрь, лишь изредка замирая на поворотах. К счастью, больше террористов им не встретилось.

   Сбоку мелькнула дверь с двойным значком: фигурки с телами-треугольниками, одна острым концом вниз, другая - вверх. Туда-то с размаху и ввинтился Джонни, утягивая девушку следом.

   - Уф! - выдохнул он, остановившись и закрыв дверь. - Все, туалет.

   Они оказались в узком ответвлении коридора, устланном кафелем и ведущем к двум разным дверям. Соответственно, справа был женский туалет, слева - мужской.

   - Хм... - хмыкнула запыхавшаяся Дзюнко. - По нужде надо, что ли?

   - Смешно так, что прямо захотелось, да, - Джонни перевел дыхание. - Отсюда мы сможем выбраться наружу.

   - Это как?

   - Окошко в мужском туалете выходит на карниз сбоку. По нему мы сможем спуститься пониже и спрыгнуть.

   - Интересно, - Китами передернула плечами. - В нас палить-то не начнут?

   - Надеюсь, что нет, - ответил молодой человек. - С этой стороны они вряд ли смогут нас разглядеть. Если у них не сто человек натыкано по каждому окну. Да и Сэм их вроде как отвлек.

   - Сэм? Так это, и правда, был Ватанабэ? - Дзюнко встрепенулась. - Он-то что тут делает?

   - Понятия не имею, - он хмыкнул. - Я уже давно перестал удивляться каждый раз, когда он выскакивает.

   - А что, много раз выскакивал?

   - Да с тех пор, как мне было года четыре. Он нас с сестрой приютил когда-то.

   - Благотворитель, - Китами неопределенно поморщилась. - Ладно, вечер воспоминаний отложим на тогда, когда у нас на спине не будет дырок от очередей и хозяев стреляющих автоматов.

   - На редкость здравая мысль, - Джонни шагнул к левой двери.

   - Еще раз намекнешь на то, что я тупая, испепелю, - сурово бросила ему вслед Дзюнко.

   - Э! - он развернулся, дернувшись, словно ужаленный.

   - Шучу, шучу, - отмахнулась она. - Но вот если сейчас следом пойдешь - испепелю и не поморщусь.

   И Китами шагнула к двери со значком "W". Судорожно кашлянув, Джонни по-джентельменски повернулся к выходу в коридор, когда девушка взялась за ручку. Щелкнул замок, и их разделила граница света коридорных ламп и уютного полумрака уборной.

   К счастью, никакой свирепый террорист из ближайшей кабинки не выпрыгнул, а значит, можно было умыться. Подставив ладони под флегматично потекшую из крана воду и оттирая попавшую на руки собственную кровь, Китами посмотрела в зеркало. На нее исподлобья глядела жуткая страхолюдина. Нет, она никогда не считала свое лицо страшным, но сейчас спутавшиеся волосы, синий взгляд сквозь контактные линзы и угрюмость лишили женственности в два счета. Клочья изодранной автоматными пулями одежды тоже не добавляли облику прелести. Дзюнко потеребила края рваных дыр. Все-таки жутко это - когда тебя убивают. И привыкнуть-то не выходит.

   Набрав в ладони воды, она ополоснула лицо. Как выяснилось, оно все горело. По крайней мере, вода показалась очень холодной, словно кто-то окунул ее физиономий в зимнюю прорубь. А она разве нервничает?

   Дзюнко задумалась. Странным образом тот факт, что они находятся в захваченном террористами здании, бегают от этих самых террористов и не так давно были ими пойманы, в сознании шел по пятам, но не давил на пятки. Ну, террористы. Ну, страшно. А чего делать, руки заламывать? Думать испуг, несомненно, присутствовавший где-то под сердцем, ей не мешал. Даже тогда. Когда тот страшный тип говорил, что ее надо убить, она не ощутила истерически-трусливого, сковывавшего мысли паралича. Наоборот, ее словно что-то подстегнуло напасть первой. Когда-то в первые ряды римских легионов отбирали тех, у кого в минуту опасности лицо не бледнеет, а краснеет. Это означало, что такой легионер не струсит, а встретит опасность активными действиями. Похоже, у нее лицо как раз краснело. По крайней мере, горячим оно было - в самый раз.

   Только вот Китами не была уверена в том, что ее щеки горели исключительно из-за присутствия рядом опасности. Даже в этот самый туалет она зашла столь поспешно вовсе не потому, что ей нужно было сделать то, о чем говорить неприлично. Просто Дзюнко внезапно почувствовала легкое покалывание неловкости и внутренне опешила сильнее, чем от любого теракта. Когда они с Джонни перестали бежать, девушка впервые отчетливо осознала, что он держит ее за руку. Тогда, в суматохе, почуяв кровь на одежде, она толком и не сообразила, как так вышло. Но сейчас осознание того факта, что они держались за руки, Китами покоробило.

   Дзюнко давно не стыдилась физических контактов с мужчинами, но то был особый случай. Тогда, раненая, она смогла своей странной способностью уловить его мысли. Она нравилась Джонни, это можно было сказать абсолютно точно. И он не врал, когда говорил, что дело тут не в желании заняться сексом. И это сильно все усложняло. Китами никогда не имела дел с парнем, который бы испытывал к ней симпатии не плотского характера. Нет, ясное дело, что физически она Джонни тоже привлекала, но, похоже, эти мысли у него находились далеко на периферии. Ненормальный какой-то. И что с ним делать-то? Обычно все решалось просто - либо переспать, либо отпугнуть. А сейчас?

   Б-р-р-р, что за бред! Китами поспешно сполоснулась еще раз. Не время как-то думать о таких вещах. У них имеется проблема более насущного плана: побег из здания, полного свирепых вооруженных людей. Только вот беспокоит ее необходимость сейчас выйти в коридор и столкнуться с ним, а не с террористами.

   Собирая волю в кулак, она вытерла лицо, поправила изувеченную одежду, стараясь не размазывать кровь, и шагнула к выходу. Джонни стойким оловянным солдатиком стоял, отвернувшись от входа в женский туалет, готовый стрелять в любого, кто сунется к ним из коридора. Только теперь Дзюнко поняла, что юноша мог бы и возмутиться ее светским желанием посетить туалет в такой момент. Но он ни слова не сказал.

   - Что теперь? - спросила она, уставившись на его плечо.

   - Придется тебе осквернить себя, - нервно хмыкнул он, оборачиваясь. - Пошли в мужской туалет.

   Он шагнул к левой двери и осторожно открыл ее, пропуская Дзюнко первой. Прищурив один глаз, она переступила порог и очутилась в запретном для женщины месте отдохновения мужской выделительной системы. Как выяснилось, мужской туалет мало чем отличался от женского, только был чуть тусклей окраской стен и брутальней наличием ряда писсуаров. А еще в стене, шедшей от кабинок к писсуарам, было вырезано окно, начинавшееся где-то на уровне ее подбородка. К нему-то зашедший следом и прикрывший дверь Джонни и подскочил.

   - Не закрыто, - дернув за ручку, он повернул раму внутрь. Мутноватое стекло сделало кусок стены похожим на оплавленный воск. - Надо будет вылезти. Высоты не боишься?

   - Мужиков с автоматами я боюсь больше, - ехидно сказала Дзюнко.

   - Ага, - Джонни картинно втянул перед собой трофейное оружие. - Вот, значит, как?

   - Ага-ага, - она прищурилась еще сильнее, чем на входе. - Так что я от тебя в окно хоть сейчас выпрыгну.

   - Какой позор, - он цыкнул зубом. - А я ведь шел к успеху.

   - Неспешно так шел, - Дзюнко почему-то старалась оставить последнее слово за собой. А сам разговор казался до ужаса смешным. Поэтому, не успев договорить, она хихикнула. Словно дождавшись команды, ее смешок повторил юноша. Нервное напряжение сделало свое дело, и спустя пару секунд они оба неестественно засмеялись.

   - Ха-ха-ха! - Китами оперлась рукой о стену, стараясь унять рвущиеся из груди конвульсии хохота.

   - Ха-ха-ха-ха! - Джонни вцепился в короткий приклад автомата, отчаянно кривясь. - Жуть!

   - Ох-ха-ха! - Дзюнко торопливо сглотнула. - Спокойно, спокойно!

   - Ага. Ха-ха-ха! - молодой человек глубоко задышал. - Уф...

   - Ух... - она закрыла глаза, вслед за ним выравнивая дыхание. - Так, психанули, и хватит. Лезть, значит?

   - Ага, - помяв ладонью лицо, он снова кашлянул и поставил автомат стволом вверх у стены. - Оружие оставить придется. Дай-ка я гляну...

   Джонни ухватился за подоконник и, подтянувшись, высунулся наружу. На улице уже стемнело, лил шелестящий холодный дождь, но снизу багряно светили полицейские сирены, сырыми мокрыми шлепками доносились звуки окружающей суеты. Наверняка на подходах к зданию творился сущий ад. Как бы не начали в них стрелять. Но тут уж придется надеяться исключительно на интеллект полицейских снайперов. А те вряд ли глупы, пусть и приходится смотреть сквозь потоки воды с неба. Искомый карниз, обильно смоченный дождем, казался предательски скользким. Но иных вариантов просто не было. Он спрыгнул обратно.

   - Не очень хорошо, - обратился он к Дзюнко. - Дождь, карниз скользкий. Да еще и темно уже. Но полиция совсем под окнами, может повезти.

   - Ну и полезли, - она пожала плечами. - Выбора-то нет.

   - Угу. Только тебе первой придется.

   - И ладно.

   Она обошла его и собралась было залезть на окно. Но Джонни вдруг осторожно тронул девушку за плечо, заставив остановиться.

   - Дзюнко, - он выглядел взвинченным сейчас, когда предстояло самое страшное - лазанье по карнизу под перекрестным вниманием и полиции, и, возможно, террористов. - Слушай, Дзюнко... Ты осторожней там.

   - Да я понимаю, - ей и самой было не легче. Контролируемый испуг все-таки давил на психику, а близость к Джонни лишь усугубляла ситуацию.

   - Хорошо, - он вдруг замялся. - Дзюнко, ты... извини за то, что в коридоре получилось. С автоматом...

   Он ненароком коснулся окровавленного края дырки на ее одежде.

   - Да... ничего, - нутряным голосом ответила девушка. - Ты хоть извиняться умеешь.

   - Ну... умею.

   Так они и простояли еще секунд пять, не понимая того, что оба до крайности смущены. У Китами опять начинало воинственно - и застенчиво - краснеть лицо. Джонни почему-то весь выпрямился, став похожим на черный фонарный столб с патлами. Друг на друга молодые люди не смотрели, предпочитая разглядывать стены и чернеющий оконный проем.

   - В общем, я полезла, - стоически нагнав суровости, Китами развернулась спиной и ухватилась за подоконник. - Не подглядывать.

   - Так точно, - Джонни поспешно отвернулся и взял автомат. - Я выгляну пока.

   - Ладно.

   Дзюнко ощутила, как коснулся щеки холодный сырой ветер. Снаружи шел дождь, щедро поливая стены, капая с крыши и оставаясь мокрым блеском на видневшемся внизу карнизе. Нервно поблескивали огни сирен. Хорошо, что эта сторона не выходила на парк. Наверняка было бы темным-темно. Даже здесь свет в окнах соседних домов оказался потушен, наверное, ради безопасности. Только скупые полицейские огни освещали путь. Наблюдатели охранников порядка и безопасности граждан, должно быть, разглядывали ее в свои бинокли и прицелы. Ну и пусть, лишь бы не мешали. На помощь рассчитывать Китами не собиралась, не любила оптимизма.

   Осторожно соскальзывая вниз, она нащупала ногой карниз. Тот оказался достаточно широким, чтобы можно было без лишних неудобств встать, сползая вплотную к зданию. Девушку сразу же окатило падающей с неба водой. Чувствуя, как волосы превращаются в слипшуюся шапку, Китами впилась ногтями в стену и осторожно шагнула в сторону от окошка. Несмотря на дождь, было почти не скользко.

   - Дзюнко, - негромко окликнул из окна Джонни. - Ты как?

   - Нормально, - напряженным голосом ответила она. - Стою на карнизе.

   - Вот и хорошо, - он уже высовывался следом. - Коридор пустой. Теперь я.

   Ловко свесившись с подоконника, он в мгновение ока оказался рядом с Китами. Дождь радостно забарабанил по плечам и голове, заставляя черную джинсовую ткань становиться тяжелее и неудобнее. Прильнув к стене, он глянул на девушку.

   - Посмотри там, подальше. Там должен быть железный козырек.

   - Ага, вижу, - вглядевшись в шелестящую дождем темноту, отозвалась Дзюнко. - Над окошками, что ли?

   - Ага, - Джонни шагнул ближе. - Там ресторан, на нижнем этаже. Я тут лазил пару раз.

   - Шпана ты какая-то, - продвинувшись дальше по карнизу, Дзюнко чуть мотнула намокшей головой, опасаясь, как бы волосы не налипли на глаза.

   - Мы - дети проходных дворов, - натужно произнес юноша, не отставая. - У меня денег нет, чтобы сюда ходить.

   - А желание есть? - Китами сделала еще шажок.

   - Ничто человеческое нам, уборщикам, не чуждо.

   - Дожелался...

   - А чего поделать...

   Так они медленно, но верно дошагали почти до того самого места, откуда можно было слезть на козырек, а с козырька - относительно безболезненно спуститься на землю. Внизу виднелся ухоженный вялый газон, к началу ноября все еще пытающийся выглядеть свежим, словно молодящаяся старушка. Падать на такой не очень хотелось.

   Тогда-то их и заметили. Все-таки террористы были далеко не дураки. В угловом помещении сидели бойцы, контролировавшие фасад и, в конце концов, разглядевшие в одно из окон, как внизу вдоль стенки ползут два собравшихся смыться заложника. Нервы были на взводе у всех, особенно после таинственной перестрелки, в которой погибли несколько бойцов. К тому же, приказ Ясфира звучал достаточно четко: всех, кто попытается сбежать - ликвидировать. Поэтому в один не слишком прекрасный момент напряженное шуршание дождя, заглушавшее для Джонни и Китами суету на улице, казалось бы, раскинувшейся всего в паре десятков метров, прервалось. Прервалось автоматной очередью, хищно впившейся в карниз, стену и ушедшую в воздух совсем близко. Когда сердитой сторожевой собакой залаяло оружие, Дзюнко все-таки не выдержала и дрогнула. Дрогнула, поскользнувшись и едва не полетев по скользкому камню вниз, в темноту. Если бы не вовремя ухватившая за плечо рука Джонни, тоже едва не потерявшего равновесие в поспешном жесте спасения, точно бы упала.

   Стрелявший что-то страшно кричал из своего окна. Сейчас он даст еще очередь, пристреляется, и все будет конечно. Даже если они и не свернут себе шеи, упав с карниза, добить обоих будет нетрудно. А полиция, если и станет отбивать дух поломанных беглецов, вряд ли сможет без потерь утащить хотя бы одного. Китами почувствовала, как холодеют уши. У нее всегда начинало ломить мочки в моменты, когда надвигалось неизбежное. Как тогда, в школьном подвале, с ножом у горла. Выживет ли она в этот раз? А Джонни? Он-то точно погибнет...

   В тот самый миг, когда в голове девушки пронеслась мысль о нем, молодой человек, как и полагается мужчине, принял решение. Ощутив, как воздух нагревается от прилетевших пуль, он обхватил Китами за талию той самой рукой, которой удержал от падения, и резко дернул с карниза в воздух. Дзюнко не успела даже сообразить, почему ноги вдруг отрываются от ненадежной узкой полоски. Страшно захрипев, едва не повалившийся набок Джонни со всей силы оттолкнулся от стены. И прыгнул.

   Злосчастный козырек, позволявший спуститься на землю, маячил совсем рядом, омываемый дождем и нисколько не переживающий из-за гремящей рядом стрельбы. До него-то и нужно было допрыгнуть. Слыша, как бьют в стену пули за спиной, как хрустят собственные напряженно сжатые зубы, как охает подхваченная девушка, юноша мучительно долгие доли секунды пытался поймать взглядом край ребристой наклонной поверхности. Только бы долететь... В глаза ударила проклятая вода. Хотя какая же она проклятая, именно благодаря дождю в них не попали с первого раза...

   Железная поверхность козырька резко надвинулась, в плечо, выставленное вперед при прыжке, со страшной силой ударило. Скользя по металлу, он сдавленно зарычал. Судя по всему, вывих. Китами, ударившаяся грудью и щекой, отделалась гораздо легче. Заморгав после того, как стукнулась о козырек, девушка почувствовала, как Джонни отпускает ее талию. Почти сразу Дзюнко заскользила вниз, к земле. Это должно было быть хорошо, но... но совершенно неправильно. Она сейчас упадет, слегка ударится, но будет вне досягаемости выстрелов врага. А Джонни?

   Думать было поздно. Перевалившись через край, девушка упала на землю. Вдобавок к ушибам, полученным при отчаянном прыжке с карниза, теперь у нее страшно болел бок, ударенный чахлым мокрым газоном. Следом, тихо застонав, свесился Джонни. Подняв взгляд, Дзюнко увидела, как юноша одной рукой подтягивается, стараясь скорее упасть.

   - Плечо ни к черту... - услышала она. А тело уже двигалось само. Пока мысли судорожно метались в черепе, Китами успела подскочить на ноги, ощутив, как хрустнуло в коленке, и протянуть к козырьку руки.

   - Хватайся!

   Джонни поспешно протянул вниз здоровую руку. Несмотря на то, что козырек находился ниже потока на нижнем этаже здания, расстояние все равно выходило немаленькое, и Китами пришлось вытянуться, вставая на цыпочки. В этот самый момент из углового окна ударила новая очередь. Сквозь пелену дождя к ним все еще стремительно неслась смерть. Подстегнутая этой стрельбой, Дзюнко даже слегка подпрыгнула, хватая ладонь Джонни и со всей силы утягивая молодого человека вниз. Тот мешком с картошкой повалился на нее, едва не сбив с ног.

   - К нам! - вдруг грянуло со стороны улицы. - К нам бегите!

   Оглянувшись, Китами увидела четыре размытые дождем и темнотой человеческие фигуры, спешащие к козырьку. Полиция!

   Джонни, страшно скрипя зубами, уже поднимался на ноги.

   - Бежим!

   И, в очередной раз без спросу ухватив ее за руку, он, прихрамывая, поспешил навстречу спасителям. Рядом загромыхала новая очередь, а размытые силуэты были уже рядом.

   - Ну-ка! - подбежавший первым незнакомец ловко отстранил Дзюнко и подхватил под руку Джонни. - Давай-ка, парень, помогу!

   Его товарищ уже хватал в охапку саму Китами.

   - Уходим!

   - Крейн! - кричал третий. - Танцуй!

   Последний из таинственных спасителей рванулся в сторону. Оставшиеся трое с неумолимой решительностью потащили беглецов прочь от здания. Опекун Дзюнко заслонил происходящее широким плечом, затянутым в нечто широкое и прорезиненное. Она слышала только, как грохочут выстрелы. Стреляли наверняка по ним. Стреляли громко и близко, казалось, вот-вот незнакомец повалится прямо на нее, пятная кровью. Но он все волок ее, едва успевавшую переставлять ноги, вперед. Рядом сердито крякнул мужчина помогавший бежать Джонни.

   - Плечо, м-мать...

   Позади гремело все сильнее. И тут девушка поняла, что тот непонятный Крейн, которому велели "танцевать", что-то делает. И это что-то отвлекает огонь террористов на него. Это же надо... Вдруг вместе с выстрелами грохнул взрыв. Они что, гранатами кидаются?

   Суматошный поток мыслей заслонил от глаз Китами весь путь от козырька до укрытия. Незнакомцы увели их за угол и потащили куда-то вдоль по улице. В глаза засветили то ли мигалки, то ли прожектора.

   - Ух! - переводя дыхание, говорил тот из мужчин, что приказал Крейну "танцевать". - Повезло вам, ребята, что снайпер вас разглядел. Мы со всех ног понеслись.

   - Да, это мы в рубашке родились, - бормотал Джонни.

   Их подвели к машине "скорой помощи". Шустро выскочившие под дождь врачи помогли забраться внутрь и усадили молодых людей на какие-то крохотные сиденья. К Дзюнко обратился средних лет мужчина в очках:

   - Девушка, вы как? Что болит?

   При этом он с профессиональной ловкостью разглядывал и щупал ее в наиболее приличных местах. И почему-то именно это деловитое внимание медика вместе с тяжелым дыханием сидящего рядом Джонни убедило девушку: все. Они убежали. И они оба живы. Страх, кравшийся где-то рядом с того самого момента, когда в далеком зале на сцену вышел человек с оружием, медленно ушел прочь, злобно шипя каплями дождя, бившимися в стенку за спиной.

   - Все нормально, - устало произнесла она. - Я только ушиблась.

   Надо же... Как долго они шли к тому окну и как быстро все завертелось, стоило из него вылезти. И, что самое смешное, снаружи в нее даже не попали. А Джонни? Китами повернулась к юноше. Очень резко повернулась. Осматривавший ее медик даже испугался.

   - Эй, вы чего? У вас шок...

   - Джонни! - звонко позвала Дзюнко.

   Лицо молодого человека выглядело крайне изможденным. И это всего после... после скольких часов внутри захваченного здания? Она ведь даже не понимала, сколько прошло времени. Он, прикрыв глаза, тихо говорил второму врачу:

   - Плечо, кажется, вывихнул. Прыгал с карниза.

   - Ну, вывих - дело не страшное, - бодро улыбался медик, толстенький, в очках и с шикарно блестящей лысиной. - Рукой шевелить можете, героический вы наш?

   - Не-а, - Джонни помотал головой, и девушка увидела, как сильно разлохматилась и промокла его шевелюра. Услышав оклик Китами, он повернулся к ней. - Ты чего?

   - Ты живой хоть?

   - Вроде как дышу пока, - отозвался юноша.

   - А значит, у меня он точно не помрет! - заявил во всеуслышание лысый доктор. - Только вот куртку мы разрежем, а то мало ли чего у вас с рукой. Может, вы ее сломали вообще.

   - А может, - раздалось от дверей.

   Человек в прорезиненном плаще стоял снаружи, поставив на край, которым обрывался пол салона, ногу в высоком шнурованном ботинке. Откинув широкий капюшон, он демонстрировал врачам и пациентам широкое добродушное лицо с обнаженными в улыбке зубами, каждый размером с нормальный булыжник.

   - Парнишка - мастер закручиваться волчком. Я видел, как он прыгал. Развернулся, чтоб даму не зашибло?

   - Наверное, - пожал здоровым плечом Джонни. - Спасибо, что вытащили нас оттуда.

   - Работа такая, - хмыкнул спецназовец. - Но вы и сами смелые. Тут сейчас набегут всякие, будут расспрашивать, что и как. А я поскакал докладывать.

   - Скажите, - вдруг заговорила Китами. - А тот человек, Крейн... Что с ним?

   - В лопатку его достали, - ответил мужчина. - В соседнем фургоне коллеги наших докторов его сейчас обслуживают. Зар-разы... Стрелять-то нам в ответ нельзя. Он от остальных огонь и уводил, как мог. "Танцевал". Есть такой приемчик.

   - Хм... - не понимая, что это она делает, Дзюнко секунду помялась. - Скажите ему... скажите ему от меня "спасибо".

   - Обязательно, - засмеялся спецназовец. - Он так сразу выздоровеет. Красивых девушек спасать редко когда удается, так что оценит. Все, счастливо.

   И, отступив в дождь, он исчез, оставив Китами недоумевать. Зачем это она сейчас сказала? Она что, и вправду захотела отблагодарить кого-то? Совсем незнакомого человека? Видимо, и вправду сильный шок случился.

   Или она просто была на самом деле благодарна?

   А ведь была. Она была благодарна тому ни разу не виденному ей толком Крейну за то, что бросился защищать их с Джонни, рискуя жизнью. Но еще больше ее благодарности был достоин сам Джонни. Сидевший сейчас рядом, он ведь и был тем, кто вывел ее из здания, помог спрыгнуть, увел от вражеских пуль. При том, что она была гораздо менее уязвима для пуль, он рисковал гораздо больше, пытаясь ее защитить. И тогда, в коридоре, дико перепугавшись. И тогда, на карнизе, скакнув, словно безумный. И все просто потому, что она ему нравилась. Просто нравилась, ничем не выказывая ответной симпатии. Вот странный тип.

   Только почему-то эти странности заставляли кровь приливать к ушам и щекам. Потому что впервые в жизни для Дзюнко кто-то что-то делал, кто-то рисковал просто так. Исключительно ради того, чтобы помочь.

   Пока осматривавший девушку врач возился с чем-то, бормоча про обработку повреждений, Джонни уже знакомым ей вежливым покашливанием привлек к себе внимание.

   - Дзюнко...

   - Что? - отвернулась от своего медика девушка.

   - Извини, что привел тебя сюда сегодня, - он иронически скривил губы. - Кто же знал...

   Оно снова вспыхнуло, это странное ощущение прикосновения к чужому разуму. Джонни и впрямь чувствовал себя виноватым. Не стремился оправдаться, а просто признавал в собственных мыслях вину. И надеялся, что она не будет сильно злиться.

   Глупы-ы-ы-ый...

   - Будем считать, что ты извинился, вытащив меня оттуда, - сказала она, откинувшись на стенку салона.

   - Так точно, - слегка напряженно ответил молодой человек, и она почувствовала, что бедняга немного испугался - а вдруг все-таки сердится?

   - Хм... - в очередной раз хмыкнула себе под нос Китами. - Вот что, Джонни...

   - Что?

   Лысый врач, хлопотавший возле молодого человека, повернулся, доставая скальпель и хирургические ножницы, которыми обирался разрезать рукав куртки. А Дзюнко, кинув быстрый взгляд на своего визави в белом халате, подалась к молодому человеку, строго заговорив:

   - Учти, спать я с тобой все равно не буду.

   - А? - не понял он. А девушка с неожиданным для их нынешнего состояния проворством обхватила Джонни за шею. И, приблизившись, поцеловала.

   Обернувшийся на странные шорохи молодой доктор, похоже, сам испытал шок сродни тому, что подозревал у Дзюнко. Старый же врач, тихо щелкнув ножницами, усмехнулся. Они сидели рядом, юноша и девушка, насквозь промокшие, с набухающими синяками и ссадинами, и целовались. Замерший Джонни дернул вывихнутым плечом и даже не заметил. Отстранившись и оторвав свои губы от его, она все тем же строгим голосом спросила:

   - Усек?

   - А... Так точно, - ответил Джонни. Глаза его из раскосых стали почти круглыми. А в голове все смешалось в одну сумбурную, но донельзя довольную кашу.

   Молодой медик, нервно шмыгнув носом, спросил старого:

   - Может, им успокоительного вколоть?

   - Экий вы еще дурачок, коллега, - снова усмехнулся умудренный опытом обладатель блестящей лысины. - Сердце - оно не только мышца. Его так просто не успокоишь.