Тетя Маша, любимая тетка Алексея Поташева, вышивала очередной носовой платочек для любимого племянника. Его инициалы в виде вензелей «А» и «П» изящно переплетались золотыми и зелеными нитями на фоне белоснежного батиста. Вчера Поташев вернулся из Вены, куда ездил в командировку. Сперва отзвонился матери, а затем – тетке, с вопросом: «Какие новости в нашем королевстве?», и та пригласила его на вечерний чай, многозначительно добавив:

– Есть новости по тому делу, о котором мы с тобой говорили. Но это не телефонный разговор.

После чая с трюфельным тортом, который тетка купила специально к приходу Алексея, разговор пошел по неожиданному руслу.

– Ты, конечно, можешь считать, что у меня идея фикс, но я после нашего последнего разговора предприняла кое-какие шаги… – Тетка снова принялась вышивать гладью инициалы племянника.

– Не томи, – потребовал продолжения Поташев-младший.

– И не думала тебя томить. Попросила ребят из технического отдела, дала им ключ от Женькиного гаража. Они посмотрели машину Олега. Ее после аварии по моей просьбе в гараж поставили. Так вот, у нее перерезаны тормозные шланги.

– Ты хочешь сказать, что кто-то заранее… кто-то подготовил машину…

– Да, Алексейчик. Кто-то заранее тщательно готовил убийство Олега, – вздохнула тетка, незаметно стряхнув слезинку.

Олег, старший сын хирурга Поташева, был на три года моложе своего двоюродного брата Алексея. Олега высоко ценили коллеги и обожали пациенты. Даже став стоматологом-ортопедом в клинике отца, он прежних своих клиентов не бросил и помогал всем, кто к нему обращался.

Внезапная гибель Олега в автокатастрофе не вязалась с его характером, в котором никогда не было места лихачеству или безбашенности. Он всегда был законопослушным, ездил только так, как положено, и никогда не нарушал правил дорожного движения.

Поэтому Алексей Поташев сразу поверил тетке. Ведь она всю жизнь занималась различными экспертизами, и если уж послала своих коллег, можно было не сомневаться – работа была сделана на совесть.

– Если предположить, что не только Олег, а, как я тебе говорила в прошлый раз, и Женя, твой дядя, а мой брат, и Валера, и Алина, и Марина, то выходит…

– Жуть какая-то выходит! Если на секунду предположить, что ты, Манюня, права, то тот, кто это сделал, – смесь сицилийской мафии и японской якудзы! Нет, это полный бред! Как можно уничтожить целую семейную ветку, и при этом так, чтоб все думали, будто это инфаркты, несчастные случаи и тому подобное!

– Добавь к этому, Алексейчик: и все сделать так, чтобы доблестной милиции даже в голову не пришла мысль о том, что все эти смерти не случайны.

– А им-то что? Им чем меньше работы, тем лучше. Ты же сама мне рассказывала бородатый анекдот про то, как семнадцать ножевых ранений квалифицировали в несчастный случай. Дескать, семнадцать раз человек на нож упал! – Поташев стал расхаживать по теткиной квартире. Это было признаком активной работы мысли.

– Тут вот какая проблема. Для того чтоб милиция стала что-то делать, у нее должны быть неопровержимые улики, свидетельские показания и факты. У меня нет возможности нанимать частное сыскное бюро для этих целей. А ты можешь? – Тетка испытующе посмотрела на племянника.

Тот молчал. Со стороны могло показаться, что архитектор залюбовался теми элементами тетиной квартиры, которые сам на заре своей профессиональной деятельности предложил ввести в пространство обычной квартиры. Он смотрел на красивые несущие колонны в классическом стиле. Их было четыре: две обрамляли арку между кухней и комнатой и еще две украсили скучный длинный коридор. Поташев повернулся к тете с улыбкой.

– Не нужно нанимать сыскное агентство. У меня есть идея получше.

* * *

В ресторане «Вкусно» собралась четверка друзей Поташева, которых знакомые называли мушкетерами. Такое обозначение приклеилось к ним не случайно, и не только потому, что их было четверо. Дело в том, что каждый из товарищей Алексея соответствовал определенному типажу, описанному Дюма.

Валерий Белогор (Портос) – ресторатор. Это с его легкой руки у друзей возник обязательный день в неделе, когда они вчетвером собирались у него в ресторане и он удивлял друзей всевозможными кулинарными и винно-водочными изысками.

Ему принадлежала сеть ресторанов «Вкусно». Ресторанному делу Белогор обучался в Институте Поля Бокюза в Париже, другое название которого, известное многим европейским рестораторам, – Высшая школа менеджмента, гостиничного и ресторанного дела и кулинарного искусства. Нужно заметить, учебные занятия Института Бокюза проходили в старинном замке девятнадцатого века, что, естественно, придавало обучению романтический характер. Пребывание во Франции и стажировка в Париже сыграли важную роль в формировании профессиональных взглядов Белогора. Так, например, он понял, что французы – самая «ресторанная» нация мира. Если для большинства украинских семей поход в ресторан – это праздник, событие, то у французов обычно есть свое любимое заведение вблизи от дома, в котором они зачастую и завтракают, и обедают, и ужинают. Французы считают, что хороший обед стимулирует умственную деятельность и помогает достичь единства взглядов на любую проблему. Неоднократно Валерий наблюдал, как приглашение коллеги по ресторанной школе «перекусить» подразумевало как минимум полуторачасовое застолье. Причем хорошим тоном считалось отложить обсуждение дел до горячего или даже до десерта (чтобы партнер уж точно пришел в благодушное настроение). Белогор использовал свои накопленные знания, вернувшись в родной Киев. И хотя кафе и рестораны, которых во Франции великое множество, чаще являются семейным бизнесом, а Валерий, кроме жены, никого не смог привлечь к своему делу, он нашел свой вариант традиционного парижского ресторана… Как и многие галльские рестораторы, он сумел вокруг каждого из своих маленьких ресторанчиков сплотить круг постоянных посетителей, живущих поблизости. Он привлек их фирменными блюдами и тщательно охраняемыми кулинарными секретами.

В своем стремлении к новой, европейской культуре ресторанного дела он даже изменил порядок подачи блюд. В его ресторанах он несколько отличался от принятого в Украине. Блюда всегда подавались одно за другим и никогда не смешивались: на стол никогда не ставили несколько салатов или закусок сразу. Обед начинался с супа (если он присутствовал в меню) или с холодной закуски, причем ее роль могла выполнять, например, дыня (но ни в коем случае не сыр, его подают в конце трапезы). За холодной закуской следовала горячая, затем основное блюдо – мясное или рыбное (если в меню включено и то и другое, то рыбу подавали перед мясом). Следом шел овощной салат, а после него сыры – разные сорта, нарезанные треугольными кусочками, на одном большом подносе. После сыров в ресторациях Белогора подавали «антреме» (буквально «между блюдами» – кушанье, призванное создать плавный переход от обеда к десерту). После «антреме» (мусс, крем, суфле, блинчики, пончики) подавали сам десерт.

Короче говоря, в ресторанах Портоса каждый посетитель мог приобщиться к изысканным тайнам королевы мировой кулинарии, почувствовать себя немного французом…

Белогор дружил с Поташевым еще со школьной скамьи. Высокий, полный, с густыми темно-каштановыми волосами, с небольшой аккуратной бородкой и усами, Валерий был, как и подобает настоящему ресторатору, хлебосольным, добродушным и оптимистичным хозяином своего заведения, а вернее – сети заведений. По психологическому типажу он был экстравертом, а по литературному описанию больше всего походил на Портоса. Белогор был женат и являлся отцом трех прелестных дочек. Именно у него в ресторации собралась четверка, чтобы обсудить неотложное дело Поташева.

– Итак, я собрал вас, господа… – шутливо, подражая герою «Ревизора» Гоголя, начал свою речь Алексей, чтобы заставить друзей улыбнуться в самом начале, а уже затем настроить их на холодный рассудочный подход.

Он объяснил вкратце, как в последнее время череда несчастий обрушилась на семью его дяди, рассказал о непонятной гибели двоюродных братьев, странном уходе из жизни Евгения Валерьяновича, полного сил и планов на будущее пластического хирурга, об избиении молодой жены дяди. Затем Алексей попросил помощи. При этом он объяснил, почему не нанимает частное сыскное агентство:

– Нет никаких сомнений, что сыскари, в прошлом менты, если что-то и нароют, то сразу же захотят отдать материал в милицию. А в нашей сегодняшней милиции, вы это и без меня знаете, нет или почти нет людей грамотных и мотивированных к раскрытию преступлений. Поэтому если в этом деле действительно есть преступление и если это не ужасающая цепочка невероятных совпадений… то тогда милиции нужно отдавать готовые, сто раз проверенные факты. Такие неопровержимые доказательства, в каких нельзя усомниться. Только тогда, как у Федора Михайловича, вслед за преступлением придет наказание. Поэтому… – Дальше Алексей изложил своим друзьям план действий.

Белогор-Портос как ресторатор должен был расспросить персонал кафе, рядом с которым произошло избиение Алины, жены дяди Жени. Возможно, люди, имеющие отношение к нападению, были замешаны и в других преступлениях против семьи Поташевых.

Второму «мушкетеру», Ростиславу Стояну, директору строительной фирмы, нужно было разузнать все, что только возможно, о гибели младшего сына Евгения Валерьяновича – Валерьяна Поташева. Стоян – Атос, – фирма которого вела строительство в Крыму, в Феодосии, где утонул двоюродный брат Алексея, мог это сделать продуктивнее любого другого, так как его компания возводила особняк для одного местного милицейского чина.

Худаня – Арамис, – как это ему свойственно, наладит отношения с медперсоналом клиники «Ева», где работали дядя и двоюродные братья Поташева – Олег и Валерьян. Арамису несложно будет очаровать сестричек, которые все видят и слышат. Ему нужно узнать, не было ли чего странного перед тем, как случился инфаркт у дяди, и накануне отъезда Олега и Валерьяна в отпуск? Это поручение для Артема Худани было тем, что называется «пустить щуку в реку», поскольку общительный журналист умел располагать к себе всех, особенно женский пол. Веселый, бесшабашный, увлекающийся бабник – Арамис вполне соответствовал своему мушкетерскому прозвищу.

На себя Поташев, он же д’Артаньян, взял конкурентов клиники «Ева». Алексей собирался выяснить у них, не было ли какого-то особого напряжения в конкурентной борьбе за пациентов? И не перешла ли эта борьба из сферы черного пиара в область криминальную? Информацию, по мере ее поступления, друзья договорились сообщать Алексею.

Поташева называли в компании д’Артаньяном не случайно. Так же, как герой романа Дюма, Поташев был горяч, смел и часто безрассуден. Так же его душа искала во всем правды и не успокаивалась, пока справедливость не торжествовала.

В юности Алексей занимался фехтованием и даже сейчас периодически наведывался в зал, поддерживая форму. Кроме того, Алексей, благодаря своей деятельности руководителя архитектурного бюро, общался с большим количеством заказчиков, строителей, подрядчиков и прочая, а в результате – постепенно научился так сканировать людей, как это бывает с профессиональными таксистами и официантами. При этом его внутренний скан не только явственно говорил о скупости или щедрости клиента, но и о том, чего от этого заказчика ждать: неприятностей, проблем или, что бывало реже, продолжения сотрудничества и приятельских отношений. Выработанное профессией чутье на людей часто помогало Поташеву в распутывании странных загадок, которые в изобилии подбрасывала ему жизнь.

Для начала Алексей решил поговорить с вдовой своего дяди, поскольку та была его правой рукой, офис-менеджером клиники и наверняка знала о конкурентах если не все, то многое. Он пригласил Алину в кафе-кондитерскую «Шоколадница», чтобы на нейтральной территории обсудить интересующие Поташева вопросы.

Алина – теперь уже вдова Евгения Валерьяновича Поташева, двадцатипятилетняя хрупкая девушка, с несчастным лицом и постоянными слезами на глазах – производила такое жалкое впечатление, что Алексею хотелось ей помочь. Сейчас она выглядела не только измученной, но и израненной. Опухшее лицо, незаживший глубокий шрам, рассекавший бровь, и синева вокруг глаз говорили сами за себя. Она чудом осталась в живых после страшного избиения и впала после этого в глубокую депрессию. Об этом красноречиво свидетельствовали красные глаза, признак бессонницы, и тремор рук – знак сильного нервного перенапряжения.

Теоретически Алина приходилась ему тетей, потому как была женой дяди, но в реальности больше напоминала сироту, выглядевшую как подросток-переросток. Острые коленки и сутулая спина, бледные выплаканные глаза и некрасивые руки, привыкшие с детства к любой работе, жилистые, не знавшие маникюра.

О ее внешности можно сказать, что ее и нет никакой, так – серенькая мышка, если бы не длинная русая коса, спускавшаяся до средины бедра.

Алина Поташева вышла замуж за своего шефа пять лет назад, когда ей было двадцать, через год после смерти его жены. Алина закончила медицинский колледж, пройдя собеседование, попала благодаря Марине Ильиничне на работу в клинику. Жена главврача ее пожалела. Девочка из детдома, она напоминала перепуганную овечку, суетилась, пучила глазки, что-то блеяла, очень хотела понравиться. Приняв Алину, тогда еще Петрову, на работу, Марина Ильинична ни на секунду не пожалела. Трудолюбивая, ответственная, надежная – Алина стала просто незаменимой помощницей. Тогда, пять лет назад, она совмещала должность процедурной медсестры, сестры-хозяйки, нянечки и курьера. Для частной клиники, где главный принцип – экономия и нераздувание штата, Алина стала просто находкой. Когда умерла Марина Ильинична, она стала секретарем Евгения Валерьяновича, потому как была в курсе всех дел клиники, и даже освоила бухучет, выучившись на курсах. Добросовестная Алина, по сути, тянула на себе все финансовые и хозяйственные вопросы клиники. При этом в ее доме царила идеальная чистота, и обед был всегда из трех блюд.

Сейчас Алина смотрела на племянника Алексея глазами запуганного котенка. Едва слышно она произнесла:

– Алеша, мне очень страшно! Я боюсь, что в следующий раз они меня убьют!

– Успокойся, Аля! – Поташев прикоснулся к дрожащим рукам девушки. – Я потому и решил поговорить с тобой, чтобы разобраться, кто все это делает с нашей семьей. Скажи мне, ведь ты все финансовые дела клиники ведешь, кто из конкурентов мог реально захотеть съесть ваш бизнес?

Вдова задумалась. Видимо, эта простая мысль не приходила ей в голову. В глазах появилось осмысленное выражение, и она открыла свой ноутбук, который по просьбе Алексея взяла на встречу. Алина стала диктовать названия клиник-конкурентов и обрисовывать их положение по сравнению с «Евой».

– Самые активные сейчас – «Новое лицо». На самом деле не только лицо новое, но и остальные части тела они делают не хуже нас. Директором там жена одного олигарха. Большие деньги вбуханы. Правда, у них нет такого хирурга Божьей милостью, как Женя. – Она судорожно сглотнула. – Был Женечка! – И приложила платок к плачущим глазам.

– А еще? Кто еще в вашей сфере – акулы пластической хирургии? – поспешил спросить племянник, чтоб остановить поток слез.

– Клиника доктора Самойленко. У него тоже хорошие руки, они всегда были с Женей, что называется, друзья-соперники. Они учились вместе. Но нет, Самойленко никогда не пойдет на какие-то криминальные действия! Хотя… время так меняет людей! Ты знаешь, они на последней конференции в Пуще-Водице так поругались! Просто как боевые петухи друг на дружку наскакивали.

– Из-за чего? Это интересно – Поташев заносил в записную книжку своего телефона все подробности. – Аля, ты можешь вспомнить?

Она задумалась, по ее лбу прошла поперечная глубокая складка; для того, чтобы лучше сосредоточиться, она даже прикрыла глаза. Алексей смотрел на нее, и глубокая жалость пополам с восхищением заливала его душу. Ведь если вдуматься, на ее хрупких плечах держалась вся работа клиники. Да, его дядя был первоклассным хирургом. И пациенты шли именно к нему, к его опыту и к его золотым рукам. Но кроме этого была масса вопросов, требующих решения. Когда была жива Марина, его первая жена, она закрывала собой многое, о чем талантливый дядя Женя даже представления не имел. Аренда помещения, налоговая, пожарные, вопросы оплаты «крыши», чтобы можно было спокойно вести свой бизнес. А еще персонал, инструменты, оборудование, медикаменты… Когда ее не стало, всем казалось, что клиника закроется, поскольку просто хорошего или даже гениального хирурга вовсе не достаточно для частного медицинского учреждения. Но тут Алина, любимая ученица Марины, предложила свою помощь. И клиника выстояла только благодаря ей. Собственно, и женитьба Евгения Валерьяновича на этой хрупкой девушке была скорее актом благодарности, чем любви, за ее преданность и за то благоговение, какое она испытывала к нему. По крайней мере таково было мнение родственников. Они хоть и не приняли Алину с распростертыми объятиями, поскольку еще не оправились после потери Марины, сгоревшей от рака за несколько месяцев, но все высоко оценили самоотверженность девушки и ее беззаветное служение хирургу Поташеву.

Более наблюдательный, чем другие родственники, Алексей Поташев видел в молодой жене дяди те черты, которые не заметили остальные. Если при блистательной красавице Марине дядя Женя был лишь великолепным хирургом, то при скромной, остающейся в тени Алине он расправил крылья и стал настоящим директором клиники. При первой жене он занимался исключительно операциями, осмотром пациентов, перевязками и назначениями, на этом его миссия заканчивалась. Даже сопровождающие послеоперационные медикаменты выписывала старшая медсестра. С появлением Алины в качестве помощницы он стал решать многие вопросы, от которых прежде его ограждала Марина. Теперь он занимался персоналом, доставкой медикаментов, закупкой нового оборудования, и даже… созданием цветника с клумбой перед клиникой. Все эти новые хлопоты, конечно, отнимали время и силы, но зато делали Евгения счастливым. Теперь уже все понимали, что хирург Поташев – не только руки, но и сердце клиники «Ева».

– Вспомнила! – радостно воскликнула Алина, прервав размышления Алексея. – Они ссорились по поводу липосакции, вот!

– А в чем предмет спора? – полюбопытствовал племянник.

– Женя считал, что наша клиника, имея опыт применения ультразвуковой липосакции в течение двух лет, на практике доказала, что УЗЛ в случаях стандартных эстетических процедур не дает ожидаемого эффекта в плане достижения клинического результата. А Самойленко кричал, что в случаях проведения обезжиривания избыточных тканей лоскута в реконструктивной хирургии или других случаях, где имеют место фиброзно-рубцовые изменения тканей, УЗЛ может быть применена очень даже эффективно!

– Аля! Я почти ничего не понял! Но это неважно, разберемся! – улыбнулся ей Алексей и спросил для порядка: – Ты, может, еще кого-то вспомнишь? Если что, звони!

* * *

Работа в архитектурном бюро кипела. В отличие от других компаний различных направлений человеческой деятельности, в архитектуре и строительстве самая горячая пора – лето. Поэтому клиентов в бюро Поташева было много. Разобраться с заказами, выстроить их очередность и принять решение, какой из проектов после осуществления пойдет в журнал по архитектуре и дизайну, а какой, возможно, будет представлен на специализированной выставке, – со всем этим предстояло разобраться Поташеву и его команде.

Сейчас в комнате для переговоров работали три сотрудника: Никита Беликов – разработчик эскизного предложения и стилевой концепции интерьера, Михаил Руденко – ландшафтный дизайнер и Алексей Поташев, руководитель архитектурного бюро. Хотя у Михаила была своя фирма по ландшафтному дизайну, он всегда подключался к тем проектам Поташева, где требовалась его помощь. Когда-то он начинал свои первые проекты под руководством Алексея, и потом, кто ж откажется от заработка? Руденко был по первому образованию биолог. После окончания вуза сперва работал в ботсаду, а затем его пригласили в архбюро.

Обсуждали проект «Сад на крыше».

– Эх! Как жаль, что я живу в частном доме! – вздохнул Михаил. – То ли дело высота… Выйдешь на крышу шестнадцатиэтажки… Вот где класс! Да при этом еще и возможность сделать глубокий вдох прохладного чистого воздуха, не уходя далеко от собственного жилья, – разве это не мечта, реализованная прямо на крыше твоего дома?

– Миха, не отвлекайся! – вернул его на землю Никита и развернул эскизы. Здесь были все рисунки, планы, фрагменты будущего «Сада на крыше». – Зона для отдыха и времяпрепровождения с друзьями станет еще более красивой и конфиденциальной благодаря вот такому зеленому забору. Сидящим на крыше будет казаться, что они находятся в тропическом лесу на холме, который возвышается над кронами деревьев. Искусственный водопад своим успокаивающим журчанием будет пробуждать чувство покоя и умиротворения, а подсветка лавочек добавит ощущения тепла и уюта.

– А что это? – задал вопрос Поташев.

– Мягкая мебель снаружи – это всегда уютно. Открытая столовая является идеальным местом, чтобы провести ужин на свежем воздухе. Бетонные горшки придают современности образу и выглядят потрясающе благодаря встроенной подсветке, – докладывал Беликов.

– Хорошо, давайте.

– Кусочек сада, кстати, может быть посажен прямо в пол, чтобы размыть границу между зонами, – добавил свое предложение Руденко. – Особенно потрясающе на крыше выглядят бамбук и различные пальмы. Это я беру на себя.

Когда закончили обсуждение «Сада на крыше», Поташев задержал Михаила.

– У меня к тебе вопрос: чем из растительного мира можно удивить женщину? – Алексей выглядел так сосредоточенно, словно решал не личную проблему, а собирался поразить креативом какую-то придирчивую клиентку.

Поэтому Руденко переспросил:

– Это близкий человек или клиент?

– Близкий. Очень близкий. Я хочу извиниться на языке цветов, что посоветуешь? – Архитектор вертел в руках теннисный мяч.

– Ну, самое простое – подари ей букет пурпурных гиацинтов. Это будет означать: «Я сожалею, прости меня!»

– А еще? – Алексей нашел в планшете цветок гиацинта, чтоб понимать, о чем идет речь. – Гиацинт какой-то маленький, не очень показательный, – с сомнением сказал он.

– Зато пахнет хорошо! – покачал головой ботаник. – Ну, можешь подарить двадцать одну розу – это означает «любовь до высшей точки»! Только не белые, а розовые или алые!

– А почему белые нельзя? Это же символ чистоты?

– Белые в Европе чаще дарят на похороны. Впрочем, наши женщины радуются любому цветку: они у нас не избалованы!.. Твоя избалована? – Руденко мог себе позволить задать такой вопрос директору архбюро, поскольку они давно знали друг друга.

– Не твое дело, – спокойно отбрил Михаила его работодатель. – А вот оранжевые розы?..

– Оранжевые розы – яркие и необычные! Лично мне напоминают «Подсолнухи» Ван Гога. Выражают на языке цветов самые лучшие пожелания. Кроме того, они говорят об энтузиазме и горячих чувствах, в том числе они могут выражать фразу: «Я опьянел от любви». Если ты подаришь оранжевый букет, тем самым ты объявишь ей не только о ее очаровании, но и о своей гордости, восхищении ею.

– Точно. Оранжевые розы! Это именно то, что нужно! – Поташев повеселел и отпустил Руденко.

Он вышел на балкон своего офиса с чашечкой кофе и сигаретой. Отсюда открывался чудесный вид на город, с его будничной суетой; на залитые слепящим солнцем дома, тонущие в сочной зелени; на извивающиеся ленты дорог с копошащимися на них разноцветными точками автомобилей. Перед Алексеем лежал любимый город, сотканный из радостей и горестей, побед и поражений, улыбок и слёз людей, живущих в нем. Поташев постепенно погрузился в воспоминания о своей недавней поездке.

В тот момент, когда они с Лизой занимались каждый своими делами, в Вену приехали Нина Анатольевна Поташева и ее друг Иван Николаевич Лещенко, чтобы посмотреть достопримечательности и послушать волшебный голос оперной дивы Анны Нетребко. Иногда так бывает в жизни, когда в одном месте и в одно время сгущаются вероятности и собираются вместе люди, знакомые друг другу. Как всем давно известно, ничего случайного в нашей жизни не бывает…

Они столкнулись с Алексеем возле знаменитого дома Хундертвассера. Где еще можно было встретиться с архитектором?

Поташев очень обрадовался этой неожиданной встрече. Стал рассказывать киевским путешественникам об архитектурной достопримечательности с большим энтузиазмом.

Дом этот уникален многими своими элементами. Например, стенами, выкрашенными в разные яркие цвета, точно коврик в технике пэчворк. А еще беспорядочным размещением окон, расположенных в соответствии с замысловатой архитектурно-философской теорией Хундертвассера «О диктатуре окон и их праве на самоопределение», считавшей главной деталью любого строения окно. У дома нет прямых линий и острых углов, что придает ему неуловимое сходство с творениями Гауди в Барселоне. К тому же на всех горизонтальных открытых поверхностях высажены деревья и разбиты зеленые газоны. Внутренняя отделка помещений не уступает по оригинальности внешнему облику дома: в орнаментах присутствуют лесные мотивы, полы неровные, выложены битой плиткой и напоминают лесные тропинки. Стены также намеренно неровно оштукатурены и покрашены, что придает им сходство с морскими волнами. Все острые выступы – подоконники, косяки дверей, проемы окон – скруглены. Как сказал сам мастер о своем творении: «…это велико и мало одновременно, упорядоченно и беспорядочно, соединяет черты венского стиля и в то же время далеко от него. Человека здесь встречают вода, деревья, краски, жизнь…».

– А почему он называется Дом Хундертвассера? – спросила Нина Анатольевна.

– Потому что это дом имени себя, любимого! – улыбнулся Алексей. – Вот создам что-нибудь значительное, и горожане назовут это – Дом Поташева!

– Вы знаете, что лично меня здесь удивляет? – вступил в разговор Лещенко. – Что он жилой!

– Вы правы, Иван Николаевич! В здании размещается пятьдесят квартир, поэтому полюбоваться домом изнутри вряд ли нам удастся… – добавил архитектор.

– Если можно, обращайтесь ко мне по имени. Достаточно того, что меня на работе кличут по отчеству. – Лещенко протянул руку сыну своей возлюбленной, и они обменялись рукопожатиями.

– Может, вы еще перейдете на «ты»? Мне кажется, это будет правильно, – с милой улыбкой предложила Нина Анатольевна.

– Я не против. Для этого стоит зайти в располагающийся напротив дома торговый центр «Village», также построенный по проекту мастера, и познакомиться с внутренним дизайном там. Из множества симпатичных маленьких кафе, разместившихся в этом торговом комплексе, открывается замечательный вид на дом. Вы как?

– С удовольствием! – сказали путешественники и направились в село Хундертвассера.

Там они заказали молодого вина, чай и вкуснейшие десерты. Чокнувшись бокалами, Алексей с Иваном перешли на «ты».

– Насколько я понимаю, – сказал Иван, – согласно представлениям Хундертвассера об архитектуре, для людей неестественно жить в одинаковых домах коробочного типа. Дома должны быть разноцветными, на них должны расти трава и деревья, чтобы они были ближе к природе.

– Именно так, – кивнул Алексей, которому друг матери начинал нравится своей простотой и эрудицией.

– Конечно же, я не специалист и тебе видней, но мне кажется, что здесь, как и в работах Гауди, мы видим, что Хундертвассер при постройке своих зданий использовал много кривых и волнистых линий.

– Этот архитектор в свое время возглавил несколько проектов по превращению бывших мануфактур бетонно-коробочного типа в сказочные дома. Есть один примечательный факт, характеризующий этого человека. Известно, что он всегда носил разные носки. Когда его спрашивали: «Почему вы носите разные носки?», он отвечал: «А почему, собственно, вы носите одинаковые?» Такой вот неординарный человек – непохожий на большинство. Лично мне нравятся такие люди. А вам? – Алексей улыбнулся матери и ее спутнику.

Разговор перетекал с одного на другое, и всем троим казалось, что они не сын, мать и ее друг, а троица молодых энергичных друзей, встретившихся в путешествии. Возможно, поэтому речь зашла о сокровенных вещах.

Иван спросил, глядя на Нину с затаенной улыбкой, делавшей его обыкновенное лицо красивым:

– Вы знаете, почему вечная война полов ведет мужчин к поражению?

– Это интересно, объясни! – Нина Анатольевна смотрела на своего друга с детской увлеченностью.

– Ведь женщины уже научились делать все, что умеют мужчины: служить в армии, возглавлять банки, таскать шпалы (однажды сам видел – в туфлях на шпильках). Глядя, как они участвуют в биатлоне или поднимают штангу, я думал о том ужасе, который грекам внушали амазонки. Разительные успехи эмансипации, однако, доказывают лишь то, что женщины добились всего, чего хотелось мужчинам. Но фокус в том, что они умеют и чего нам не дано.

– Что же вам не дано? Рожать детей и вскармливать их грудью? Все остальное вы, по-моему, умеете. Даже вышивать гладью! – иронично заметила женщина.

– Я понял, что Иван имел в виду, – подхватил нить беседы Алексей. – Сейчас ценными стали те качества, которыми женщины обладают по праву рождения: эмоциональная чуткость, интуитивное умение оценивать людей и ситуации, коммуникативная гибкость.

– Угу. Другими словами, женщина нас меньше пугает, сглаживает углы и добивается своего вкрадчиво, а не дубиной. От пещерного века до индустриального цивилизацию двигала агрессия. Теперь она скорее мешает прогрессу: альфа-пса сменила бета-кошка. – Иван положил свою ладонь на руку Нины.

– Между прочим, развитые в социальном отношении скандинавские страны обязательно вводят женщин в правление крупнейших фирм и директорат банков. Не из учтивости и политкорректности, а для страховки и стабильности. Вот так вот! – сообщила историк. – И еще, уважаемые мужчины, хочу кое-что добавить, в качестве подтверждения нашего разговора. Женщина не равна мужчине и не лучше его, она – другая. История впервые, если не считать сомнительного матриархата, дала ей шанс реализовать именно те способности, которыми вас обделила природа. Прежде всего – умение приспособиться к новому. Не потому, что женщины больше любят перемены (их ненавидят все), но мы легче, чем вы, принимаем их неизбежность. Женщина, которая каждое утро обновляет свою внешность, имеет природу Протея. Это помогает ей вписаться в постоянные перемены, на которые нас обрек двадцать первый век.

– Чему бы вы ни учились, говорят экономисты, – добавил Лещенко, – до конца жизни вам придется переучиваться семь раз. Каждый из них связан с мучительной ломкой, унизительной потерей нажитого престижа. Такова реальность нашего времени, и женщине с ней легче справиться. Как вода, она обтекает препятствие, приноравливаясь к рельефу, в который мужчина упирается упрямым лбом. Он хуже реагирует на вызов истории или биографии, ибо ему труднее расстаться с самим собой. Вся его личность укоренена в драгоценном опыте – будь то родной язык, дружеский круг, прежний статус, родные корни или вздорные идеи. Я знаю, я сам такой.

– Мне было невероятно приятно с вами общаться! – Алексей поднялся из-за стола, его так потянуло к Лизе, что он уже не мог оставаться дальше с матерью и Иваном. – Был рад повидаться! Созвонимся!

Поташев позвонил любимой женщине и назначил ей встречу в том самом месте, куда ей так хотелось попасть (она говорила об этом еще в Киеве), – в Бельведере, у картины Густава Климта «Поцелуй». В ответ на такое романтическое предложение любимая радостно рассмеялась и сказала, что уже летит, добавив загадочно, что он ее не узнает.

Когда Алексей вошел в зал Климта, он сперва не заметил Лизу: все его внимание было поглощено картиной.

Она была расположена на темно-лиловой стене, в одиночестве, освещенная яркими галерейными лампами. Архитектор хорошо знал «Поцелуй» Климта, одну из самых известных его работ, которая была растиражирована на тысячах сувениров: на пепельницах, постерах, кружках, одежде, сумках, подушках. Между тем эту картину, как он теперь понял, нужно рассматривать только в оригинале.

На цветочном поле, точно вытканном из растительных форм, вырастает силуэт целующейся пары. Поташев не понимал, отчего и как из картины возникала и магнетизировала зрителей эротическая энергия? Может, она была спрятана в чувственных линиях и пряном колорите? Или ее рождало ослепительное сияние, исходящее от золотого фона шедевра? Влюбленные на холсте полностью погружены друг в друга, отгорожены от всего мира. Абсолютное уединение и повернутое от зрителя лицо мужчины лишь подчеркивали впечатление изоляции и отрешенности.

В этой райской идиллии чувствовалось не только блаженство, но и скрытый страх, а может, даже отчаяние. Влюбленные стоят на цветущей поляне, которая вдруг обрывается прямо под ногами женщины. Даже объятие не дает влюбленным удовлетворения, их руки сжимаются, будто в конвульсии. И это ощущение возможной потери сделало впечатление от картины еще пронзительней для Алексея. Он вспомнил фразу, которую прочел перед поездкой: «Кисть Климта способна превращать женщин в драгоценные орхидеи, выплывающие из волшебного сна».

Неожиданно он увидел Лизу. Она показалась ему новой и почти незнакомой. В зале, где главные источники света были направлены на картины, посетители воспринимались тусклыми персонажами, плавно перетекавшими от одной работы Климта к другой. Но та, которую он любил, была в чем-то ярко-синем, длинном. Ее светлые волосы были спрятаны под шляпку с полями, слегка прикрывавшими лицо, а на тулье, точно драгоценный рубин, алел цветок мака. Ему казалось, что от этой новой Лизы, как и от картины «Поцелуй», исходит золотое сияние. Он и сам не заметил, как оказался рядом с ней, как заключил ее в объятья и как они стали целоваться, словно безумные, игнорируя все приличия.

Смотритель Бельведера, мужчина зрелого возраста в безукоризненном костюме и в рубашке с галстуком, лишь улыбнулся. Он за годы службы в музее навидался столько пар, целующихся на фоне Густава Климта, что впору было писать диссертацию: «О влиянии картины “Поцелуй” на чувства человека».

Позже, когда они гуляли по городу, Поташев предложил Лизе съехаться в его квартиру и жить общим домом. Для нее это предложение было осуществлением мечты, и она мысленно поблагодарила гениального австрийского художника за помощь в личной жизни.