Казалось, на шоколадном фестивале собрался весь город.

— «Шокоголики» всех стран, объединяйтесь! — кивая на пеструю толпу, сказала Ольга.

— Сколько народу, оказывается, как и мы с тобой, любят шоколад… — Вера старалась обходить людские водовороты.

— Ну что, ма? Будем смотреть, нюхать и пробовать?

— Если протиснемся, — сказала «ма». Она уже не знала, надо ли было сюда приходить. Слишком много посетителей. И настроение не очень-то «шоколадное», не выходят из головы угрозы неизвестного.

Посреди большого зала струями горячего шоколада бил фонтан. Пахло ванилью и какао. Плотной стеной его окружали взрослые и дети, слышался восхищенный гомон. По периметру стен были огорожены помещения с зазывными надписями «Почта», «Кафе», «Мэрия», «Бутик». Там тоже стояли в очередях за порцией шоколада обыкновенного, шоколада пористого, белого, молочного и десертного.

Впрочем, такой ажиотаж еще не доказывает всеобщую шоколадоманию. Это, скорее, мировосприятие. Просто люди едят шоколад, чтобы не чувствовать себя одинокими, уставшими. Чтобы жизнь на какое-то время перестала подбрасывать им разнообразные проблемы. Ведь у нее, жизни, с этим не задерживается. Бросил любимый или любимая? Наорал начальник, достала теща или свекровь? Замучили дети или взрослые? Короче говоря, все ведут себя неласково и враждебно? Съешь плитку шоколада. Восстанови гармонию в душе, примирись с человечеством при помощи сладкого лакомства из какао.

Стоя в очереди за горячим шоколадом, Оля весело щебетала.

— Мам! А я шокоголик? Как это определить?

— Если ты не просто любительница сладкого, а обожаешь шоколад страстно и всей душой и никогда не изменяешь ему с селедкой…

— Тебе бы все шуточки!

— Если на десерт всегда берешь его. Не выходишь из дому без плитки в кармане. Если он для тебя ассоциируется с праздником и приятными воспоминаниями. Если при малейшей проблеме и плохом настроении ты тянешь за ним руку, чтобы защититься от напастей внешнего мира… Короче, если ты думаешь, что день без шоколадной плитки зря прожит, то ты — это он. Шокоголик. Пойдем на второй этаж?

Экспозиция второго этажа позволяла почувствовать себя героем приключенческого фильма. На больших плазменных экранах демонстрировали первых известных творцов изделий из какао-бобов — индейцев майя. Тут же организовали бойкую «шоколадную магию» — изготовление напитков для воинов. Любители экстремальных ощущений пробовали огненное варево, смесь какао с кайенским перцем, и глаза их наполнялись слезами… Но новые уже стояли в очереди — бесплатно все-таки!

Мать и дочь нашли себе местечко в кафе на втором этаже, где взяли пирожные с веселеньким названием «Шоколадное безумие».

— Это твои профессиональные пирожные, — смеялась Оля.

Они на пару минут отошли за кофе. А когда вернулись, увидели, что в пирожное вставлена бумажная трубочка. Вытащив ее из сладкого крема и обтерев салфеткой, Вера прочла: «Не лезь в это дело, и сможешь есть и пить, не боясь крысиного яда».

Оля прочла записку и потрясенно уставилась на мать.

— И это ты называешь быть «защищенными от напастей внешнего мира»? Мам! Каким делом ты сейчас занимаешься?

— Я всего-навсего пытаюсь помочь Лизе Романовой.

— И поэтому в пирожном…

— Думаю, да.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что в больнице у Лизаветы как раз умер больной, отравленный крысиным ядом.

— Ни фига себе! — Олино лицо вытянулось. — Что ж нам теперь прикажешь делать? Не есть и не пить?!

— Пока что не вижу причин отказываться от «Шоколадного безумия». — И в подтверждение своих слов Вера попробовала пирожное. Отхлебнув глоток кофе, она улыбнулась дочери. — Как видишь, совершенно безопасно.

— Ты знаешь, что тебя просто пугают, да, ма? — Оле, наблюдавшей за матерью всю свою жизнь, было известно о ее повышенной чувствительности к опасности. Она на всякий случай понюхала пирожное и кофе, а потом со вздохом стала есть. — Кто бы это мог быть?

— Здесь столько народу, что засунуть нам записку в пирожное мог практически любой… Олюнь, слушай, мне нужна твоя консультация как компьютерного гения.

— Отвлекаешь, — снисходительно усмехнулась дочь. — Льстишь, чтоб я не дрожала от страха.

— А кто дрожит? Никто не дрожит… Скажи, можно ли с помощью компьютера изменить голос так, чтобы тебя не узнали по телефону?

— Можно и на компьютере отредактировать звуковой файл. Но это долго, во-первых. А во-вторых, это же будет запись, то есть монолог. Есть способы попроще.

— Да? Какие, легкие?

— Легче не бывает. Ты в «Подземном городе» на Бессарабке бывала? Наверняка нет, я знаю, духоты и тесноты не любишь. А там открылся магазин волшебных подарков. Ну, такие вещички прикольные, вроде тапочек с подогревом через USB-порт компьютера и много всякой всячины. Я там видела изменитель голоса, вот штука суперская! Так и написано: «Разыграйте своих друзей! С помощью переключателей на этом приборе создайте себе несколько разных голосов». Работает от батарейки. Похож на рупор с ручкой, сколько стоит, не помню. Но не особенно дорого… Ой, ма, посмотри!

Посреди зала на длинном прилавке устанавливали Эйфелеву башню, маску Тутанхамона и статую Свободы из шоколада. Возле них разместили несколько башен, мостов, женских фигурок и сердец. Ольга, не выдержав искушения, помчалась покупать шоколадную статуэтку. А Вера осталась сидеть у стола, обдумывая угрозы.

Выходит, теперь везде и всюду она будет находиться под неустанным наблюдением тех, кому не понравился ее интерес к смерти Бегуна…

* * *

Вера Лученко собиралась уже спуститься в подземный переход, чтобы на метро поскорее добраться домой. Тут ее окликнули сбоку:

— Верочка!

У тротуара стоял черный автомобиль с затемненными стеклами, пассажир на заднем сиденье чуть опустил стекло и выглянул. Федор Афанасьевич!..

Генерал Сердюк приложил палец к губам, поднял стекло и приглашающее приоткрыл дверцу. Вера все поняла. Она быстро уселась на сиденье, и автомобиль поплыл по Крещатику.

— Здравствуйте, милый Федор Афанасьевич, — не скрывала радости Лученко. — А я думала о вас…

— Знаю, девочка. Я тоже думал.

Он хоть и постарел за последние годы, но больным особо не выглядел. Жилистые крепкие руки, подтянутое лицо, умные глаза в сетке морщин, загорелый лоб оттеняют седые короткие волосы.

Федор Афанасьевич Сердюк, работник Министерства внутренних дел, познакомился с Верой Алексеевной давно. Много лет назад она вылечила его жену, «Елену Прекрасную», от заикания. С тех пор майор стал генералом, жена родила ему дочку, а Федор Афанасьевич и Лена относились к Вере Алексеевне не только как к своему семейному доктору, но и как к другу. Открыв для себя уникальность психотерапевта Лученко, понимая, с кем имеет дело, милиционер очень ценил их дружбу. И обращался к ней лишь изредка, в случаях крайней необходимости. К тому же очень тактично. Само собой разумеется, доктор Вера не отказывала. Но только когда расследование дела не шло вразрез с ее представлением о справедливости. Сам Сердюк помогал Вере добыть информацию, когда у нее в этом возникала необходимость.

— Как сердце? — спросила Вера.

— С сердцем у меня все в порядке, — угол рта Федора Афанасьевича нетерпеливо дрогнул. — А вот душа болит… Я, Верочка, не лечился в госпитале. Я там от начальства прятался.

Вера посмотрела на водителя.

— Это мой человек. Все в порядке, — сказал генерал. — К делу. С твоим быстрым умом ты уже догадалась, почему я «болел»…

— Что ж тут догадываться. Честный человек — он неудобен. Не выполняет глупые или преступные приказы…

— Да. — Верин собеседник посуровел, и она увидела: постарел все-таки. — Честным быть даже стыдно теперь, будто это какое-то тайное извращение…

Они спустились по улице Толстого и остановились в густой тени, на узкой улочке позади старого ботанического сада.

— Поговорим здесь, — сказал Сердюк. — Снаружи пекло, а у меня кондиционер.

Вера повернулась к нему.

— Послушайте, мы эту тему ни разу не затрагивали. А я давно хотела хоть с кем-то… Тем более именно с вами. Почему так получается? В одно далеко не прекрасное утро я просыпаюсь и вдруг обнаруживаю, что моя улица переименована. Э, да это еще полбеды! Мой любимый гастроном вдруг закрыли. Потом вместо него возникает хорошо если тысячная по счету аптека, хоть лекарства радом. А обычно красуется бутик супердорогих цацок. Которые никому не нужны, и никто их не покупает.

— Вера…

— Подождите! Дайте уж я «оторвусь». Следующим утром просыпаюсь — перегородили улицу и начали стройку века. На несколько лет. Путепровод какой-нибудь. Выхожу из подъезда — утыкаюсь в зеленый забор. Я этот кислотный зеленый цвет уже видеть не могу!.. Оказывается, снесли соседний старый дом и будут возводить тридцатиэтажный. Перекопали весь двор, и поэтому нет света и воды сутками. Затем я иду на рынок — а рынка нет, вместо него спешно строят стоянку для автомобилей. Я уж молчу про старый Сенной, лежащий в жутких развалинах, напоказ, уже несколько лет! Иду гулять по историческим местам, допустим по Владимирской, — и не узнаю Киева: вместо старых аптек, лавок, хлебных магазинов — казино и адвокатские конторы!

— Вот что, Вера Алексеевна!.. А я тут при чем?! — рассердился генерал. Покосился на водителя.

— Вы хотите курить, Федор Афанасьич? Выйдем на воздух?

Он молча открыл дверь и вышел, Вера — за ним. Они присели на лавочку в тени каштана. Весь тротуар улицы Ветрова был занят автомобилями. Сверкал стеклами банк, оранжевой вывеской завлекал салон красоты, толпились люди у адвокатской конторы. Противоположная, залитая солнцем сторона узенькой улочки принадлежала ботаническому саду. Каменная ограда заросла зеленью, не видной за припаркованными автомобилями.

Сердюк закурил, окутался дымком, помахал коричневой ладонью.

— И главное, — воспользовалась паузой Лученко, — все происходит так, будто не имеет ко мне никакого отношения. Я тут ни при чем, понимаете? Узнаю об этом так же, как о последствиях жары в Италии или сходе лавин в ущельях Альп… Это же все равно, как если бы ко мне в квартиру явился ремонтник и без спроса стал делать перепланировку!

— Чего ты от меня хочешь? — буркнул Сердюк. — Сами виноваты. Выбираете не тех. Почему у вас в городских структурах все не киевляне?! Вот в Австрии…

Вера тоже рассердилась.

— Не тычьте мне Австрию. А вы-то что же? Они помолчали минуту. Вера вздохнула:

— Ладно. Извините, накипело. Генерал кивнул, помолчал.

— Как раз об этом я с тобой тоже хотел… Знаешь, — сказал он, — когда во время «оранжевой революции» я возмутился приказу сверху и открыто не велел специальным отрядам трогать собравшихся на Майдане — сошло с рук. Единомышленники нашлись. А скорее, просто коллеги из генералитета поняли свою выгоду. Они быстрее соображают в смысле карьеры, не то что я. Теперь другое. С честностью нынче плохо. А дослужить до пенсии хочется, год остался. Но есть вещи…

— Например? — спросила Вера. — Мне можете рассказать?

— Кое-что. Все — даже тебе не могу. Да и времени много займет… А вообще-то ты сама уже все прекрасно изложила. В самом центре Киева продали землю под застройку. Как продали, кому — не будем углубляться…

— Жаль, хотелось бы углубиться.

— А смысл? Нам суток тогда не хватит для разговора. Дальше. Как водится, поставили забор, тут же недовольные жители, активисты всяких защитных организаций пикетируют стройку.

— Это все я видела.

— А ты видела, как проходят судебные заседания по таким делам? Их ведь много, и система отработана. Не думай, что достаточно сунуть взятку судье и его помощникам. Все дни разбирательства у здания дежурят накачанные молодчики. Не пускают свидетелей обвинения и журналистов, только своих свидетелей. Тупо.

— Господи! Неужели вот так, внаглую?

— Именно. Они никого не боятся. Вообще никого — нигде и никогда. Ничье возмущение, никакие провокации на них не действуют. Слишком большие деньги стоят на кону. Огромные… Понимаешь, целые состояния для групп людей — для них самих и многочисленных членов их семей. Тут не до церемоний. Так и проходит суд, и понятно, в чью пользу принимается решение. Конечно, активисты не молчат, они пишут в прокуратуру и мое министерство, но вся их суета совершенно бесполезна…

Слова генерала потонули в громкой музыке. Недалеко от них припарковался черный «лексус» с ярко блестящими на солнце зеркальными бамперами. Из него вышла симпатичная девушка и направилась в салон красоты. Звук усилился, и уже не только слов — городского шума не было слышно.

«Итс май лайф!!!» — оглушительно ревело из машины. Вера поморщилась. Как же те, что внутри, не погибли от таких децибелов?

Сердюк подошел к автомобилю, постучал в закрытое стекло. Ему не ответили. В запале он покричал туда, в сторону водителя, — слов не было слышно, — показал руками, чтоб заглушили музыку. Никакой реакции.

Генерал вернулся и сел на лавку рядом с Лученко.

— Плохо иметь пистолет, — тяжело дыша, сказал он.

— Почему? — удивилась Вера.

— Велик соблазн пристрелить мерзавцев. Тошно от них уже, не могу!

— Ай-ай-ай, генерал, — покачала головой Вера. — Нервишки-то у нас шалят. А это уже по моей части.

Она встала.

— Не надо, девочка…

— Не волнуйтесь! — Она подошла к «лексусу», заранее обаятельно улыбаясь. Ей с готовностью открыли дверцу — и тут же музыка умолкла. Сразу стали слышны далекие сигналы автомобилей, гомон птиц, обрывки разговоров прохожих.

Вера отошла от машины, уселась обратно на лавку с видом человека, исполнившего приятный долг. В это время из «лексуса» вдруг выпрыгнули двое парней — именно выпрыгнули, потому что из открытых дверей взвился легкий дымок. Потянуло сгоревшей изоляцией.

— Даже не спрашиваю, что ты сделала, — покачал головой Федор Афанасьевич.

До них доносился испуганный мат. Наконец один парень догадался достать из багажника огнетушитель и направить струю на дымящийся музыкальный центр.

Вера сказала:

— Это действительно неважно. Я рассердилась, да… Но с любителями громкой музыки все будет в порядке. На людей стараюсь не сердиться, чтоб не повредить. А на технику…

Парни оглянулись в сторону женщины и пожилого мужчины, мирно сидящих на лавочке. Один сделал шаг в их сторону, но остановился, будто наткнулся на препятствие.

Они торопливо запрыгнули на свои места, и «лексус» вырулил в сторону улицы Коминтерна.

— М-да, — сказал генерал, провожая его взглядом. — Вот именно поэтому я и рискнул встретиться с тобой. Ты же уникум. Жалко будет, если такой человек разобьет голову о каменную стену толщиной в три метра.

— Вы остановились на том, что суета активистов по защите старого города…

— Да, напрасна. Потому что сверху мне, допустим, велено не реагировать. Или, допустим, приказано арестовывать «нарушителей порядка», когда они превосходящим числом все-таки прорываются в здание суда…

— А вы отказались…

— А я «болею». Даже и не знаю, много ли раз еще «болеть» придется. Слишком часто это стало повторяться. Плохо у нас…

— Знаю. — Вера сочувственно посмотрела на Сердюка.

— Все знают. Скоро небоскребы построят на самых старых холмах, у Лавры. И уже начали. Но это все лирика. Я тебя разыскал не для жалоб… И тем более не для таких горячих и бесполезных дискуссий. Так вот. Не надо вмешиваться в происходящее. Поделать тут ничего невозможно. Это тебе мой совет, не как генерала милиции, а как друга. Я-то знаю десятки таких историй, но сейчас возьмем ту, с которой столкнулась ты. Можно ли найти убийц? Нет, потому что они исполнители и их, возможно, уже самих убрали. Найти заказчиков? Невозможно.

«Откуда ему известна моя история?» — подумала Вера. Впрочем, это риторический вопрос. Ведь знал же об этом тот, кто звонил ей с угрозами. Кто написал записку и воткнул ее в пирожное…

Генерал продолжал:

— До них никому не добраться. Даже тебе, с твоими способностями. Они слишком… как бы сказать… Далеко, высоко. Слишком защищены. Все равно что в другом государстве, даже в другом измерении. Арестовать их и судить? Абсурд.

— И это говорит генерал милиции…

— Да. Кстати, все эти убийства, случившиеся на острове и в больнице, произошли не на моей территории. Да и не убийства это, а несчастные случаи, не забыла? Нечего меня стыдить.

— Я не вас стыжу. Я радуюсь за наш суд, самый гуманный в мире.

— Опять смеешься. Мы-то, милиционеры, обязаны выполнять законные решения суда. Разве нет?

— Смеюсь. А что мне, рыдать, что ли? Я живу на этой планете уже сорок лет и плакать не собираюсь, привыкла. Лучше проконсультируйте как специалист. Смерть Бегуна — несчастный случай, так сказали те ваши коллеги, что занимались им в больнице. Крысиный яд, мол, мог случайно попасть в еду. Допустим. Но почему тогда прокуратура меня вызывает как свидетеля? Не пойму, уголовное дело возбуждено или нет?

— Да очень все просто. Менты — из районного отделения. Им лишнее нераскрытое убийство ни к чему, их и так выше крыши. А в прокуратуру вдова наверняка заявление написала. Должны же они как-то отреагировать.

— И что же, со смертью на острове будет то же самое? Даже с двумя смертями…

— Боюсь, что именно так. То же самое: несчастные случаи.

— Ага-ага, понимаю. Время у нас сейчас такое. Время несчастных случаев. Вот этот вчера вопил о борьбе против коррупции, а сегодня его обвинили во взяточничестве в особо крупных размерах, и он застрелился у себя на даче тремя выстрелами в сердце и контрольным в голову. Несчастный случай. Знаем, читали, слышали.

Генерал опять задышал тяжело, закурил новую сигарету.

— Послушай меня, девочка. Ни для одного человека на свете, кроме жены и дочки, я не стал бы так рисковать. Ни с кем не стал бы об этом разговаривать. Ты… Ну, ты сама знаешь, как я к тебе отношусь. Не будем выражаться красиво и высокопарно. Мне не хочется, чтобы с тобой что-то случилось в этой ситуации, где у тебя нет ни единого шанса.

— Значит, ни единого?

— Иногда в городе случаются убийства, которые хоть как-то можно связать с известными нам личностями. И пусть они обладают разного рода неприкосновенностью и юридически чисты как ангелы, но легче копать и копить улики, хотя бы зная, с чьей деятельностью связано преступление. А тут даже и этого нет.

— Как так нет? А бизнес убитых? А их партнеры всякие, соучредители? Вот был глава какого-то прибыльного дела, миллионер, и вдруг он умирает. Кому это все перейдет?

Генерал рассмеялся, закашлялся.

— Верочка, браво! Ты рассуждаешь как следователь! А я думал, ты в основном по психотипам там всяким, по тайным мыслям специалист…

— Ну хорошо, господин генерал, — усмехнулась Лученко. — Один-один, вы отыгрались.

Он ответил то, что она и ожидала. Что проверять версии по классической формуле сыска «кому выгодно» можно лишь тогда, когда есть дело. А если дела нет, то никто ничего не проверяет. Это лишь в телесериалах адвокаты да доморощенные детективы ведут свои расследования…

— Не говоря уж о том, что самим женщинам весьма выгодно было превратиться в богатых вдов, — добавила она. — Тогда количество версий преступления еще больше увеличивается.

Сердюк рассказал ей и еще кое-что, о чем она частично догадывалась. Почему так сильны эти неназываемые и часто неизвестные заказчики преступлений? Вот смотри. Они ведь сами ничего не делают. Им необходимо огромное количество исполнителей. Адвокаты и прочие юристы — для защиты интересов и подкупа свидетелей. Нужны свои люди в милиции, судах, районных и городских администрациях, исполнительных службах, в политических кругах. Насквозь, сверху донизу, соображаешь? Паучья густая сеть. Как, собственно, у каждого современного человека в течение жизни сплетается похожая сеть. Каждому смертному нужны свои: стоматолог, педиатр и терапевт, офтальмолог, юрист, бригадир строителей, сантехник, компьютерщик, автослесарь, ремонтник бытовой техники, портниха или, как принято нынче выражаться, модельер, тренер по фитнесу, парикмахер… И так до бесконечности. А иначе он всю жизнь простоит в очередях и ничего не успеет.

— И не надо меня стыдить! — горячился Сердюк. — Кое-как живем, не голодаем. Ты лучше спроси, почему всеобщее дерьмо не так широко разлито? Почему на улицах не стреляют, заказных убийств вообще не в десять раз больше? А? Вот мы с тобой сидим тут в тенечке, разговариваем спокойно. Почему? Да неужели не понятно: потому что на сто продажных и бессовестных есть хотя бы один, много — два-три нормальных. И мы, как можем, сдерживаем потоки дерьма, лавируем, хитрим и прячемся — но сдерживаем все-таки. А то бы тут такое творилось!.. Так что послушай старого опытного человека: не лезь без пользы в мясорубку.

— Спасибо, конечно. — Скулы Веры Лученко порозовели, она нахмурила свои широкие брови. — Но я себя чувствую героем голливудского блокбастера. Или тем самым доморощенным детективом из сериала. Когда его все уговаривают не совать нос не в свое дело. Заботливые какие! Да что вы все, сговорились, что ли?!

Она вскочила.

— Не надо меня провожать.

— Погоди, — сказал генерал. Сказал так, что Вера остановилась. — Вот, возьми.

Он достал из кармана ключ и сложенную бумажку. На вопросительный взгляд хмуро обронил:

— Это ключ от квартиры, адрес и код подъезда. Ничего не спрашивай. Я какое-то время проваляюсь в госпитале. Мои сейчас в Германии, еще недели три там пробудут. Если вдруг тебе будет нужно… Спрятаться… Молчи! И бери. Не возьмешь — обижусь по-настоящему. Ну?

Вера взяла ключ. Постояла секунду — и зашагала в сторону улицы Толстого.

Федор Афанасьевич молча смотрел ей вслед.