Никогда Вера Лученко и не мечтала увидеть Нью-Йорк. В этом смысле и она, и знаменитый город давно махнули друг на друга руками. Все знакомые, уехавшие туда жить в разные прошлые годы, пропадали навсегда сразу же после обещаний писать и звонить. Это был просто нарядный миф, голливудская декорация для фильмов с Вупи Голдберг и Эдди Мерфи, срежиссированная картинка. Вера почти не верила в вещественность этого города.

Каково же было се удивление, когда они с городом встретились!

Накануне она написала старому другу, однокласснику. Потому что догадывалась: без провожатых в Нью-Йорке нельзя. Заблудишься и пропадешь, не найдешь нужного тебе места. Алик с радостью согласился ее встретить и погулять по Манхэттену.

— Почему это ты с гитарой? — спросила его Вера, когда он забирал ее из аэропорта имени Джона Кеннеди.

— А я всегда с ней! — радостно ответил одноклассник. — Играю в ресторане.

Коренастый и круглоголовый, коротко стриженный, он был похож на довольного, широко улыбающегося и притом небритого кота.

Они сели в его «форд» и двинулись в город. Алик не замолкал ни на минуту, уверяя Веру Лученко, что она должна посмотреть Центральный парк, погулять по Уолл-стрит, иначе она не увидит Нью-Йорка. Ах да, еще Бродвей и Пятая авеню. Он произносил это слово как «эвеню». И Метрополитен-музеум, и, конечно же, смотровая площадка Эмпайра, и…

Вера понимала: не то что дня, а жизни не хватит, чтобы увидеть Нью-Йорк. Но у нее были свои планы: зоопарк в Бронксе, где работал Андрей Двинятин. А потом она и без Атика сможет обойтись…

Она уговорила своего темпераментного гида-музыканта не спеша пройтись по Манхэттену. Интересно же просто попетлять по улицам, придерживаясь, как путеводной нити, Бродвея. Потому что выше и правее Бродвея, если смотреть по схеме города, как раз и находится Бронкс.

И они гуляли. Вера быстро поняла, что она напрасно боялась заблудиться. Здесь это было невозможно: улицы- то пронумерованы! Это честные улицы, они работают именно улицами и ни в какой таинственный уголок тебя не заведут. Даже без карты на каждом углу всегда ясно, где ты находишься, потеряться невозможно. Хотя именно это и странно, именно это почему-то тревожит…

Вскоре Лученко постановила: стриты и эвеню обладают красотой целесообразности. Так красивы титр, автомобиль, оправа очков или даже гаечный ключ. Улицы не притворяются Тюльпановыми. Цветущими, Парковыми — они именно Сорок вторая стрит и Пятая эвеню. Но на них можно встретить и тюльпаны, и цветущие деревья, и множество парков и скверов.

Улицы Mанхэттена удивляют тем, что на них легко дышится, несмотря на людей и транспорт. Нет ни одного подземного перехода, но пробок Вера не заметила. Притом и стриты, и эвеню нешироки. В этом заключается не сразу заметное милосердие города: небоскребы на широких улицах давили бы на психику, а так они просто стены коридора без потолка.

Она ходила, смотрела, впитывала, прислушивалась к Месту. И все время ждала подвоха. Грамотная, а как же!.. Читала и о суровых таксистах, об осторожности в метро и на улицах. Знаем, знаем! Но Нью-Йорк изумлял своей доброжелательностью. Может, это напускное? Идешь по улице в толпе, а тебе комфортно, со всех сторон слышится: «Эскьюз ми…» Ты его толкнула, а он извиняется?…

Но никаких подвохов она не дождалась.

Господи, а какие кругом лица… Такие разные, спокойные. такие свободные. Как красивы человеческие лица, все без исключения! Ведь это удивительно, прекрасно и непостижимо — какие бывают у людей, например, носы. Один льется со лба эдакой Ниагарой, мощный, прямой, другой лукаво подмигивает своей курносиной-туфелькой, тот горбит спинку, смотрит свысока. А глаза, что за изделия волшебные — драгоценные влажные жемчужины, объятые складками кожи. Невозможно не влюбиться в сетку морщин у глаз, в задумчивые подрагивания губ. По их изгибам, по уголкам рта можно узнать и всю жизнь человека, и его сегодняшнее настроение. Лица человеческие — райские птицы, в них живет душа, оттого они так светятся…

Романтически настроенная Вера Лученко шла по нью-йоркской улице Бродвей. Ей предстояло пробыть здесь еще не один день. Но она уже чувствовала, как ей потом будет не хватать этого города. Его наглой, бесстыдной красоты. Бесконечных масштабов и комфортной продуманности деталей. Громогласных горожан. Абсолютной личной свободы каждого, но вежливой организованности всех. Музыки дорог, этих ритмичных щелчков шин проносящихся по стыкам плит автомобилей.

Она уже знала, что ей предстоит лечиться от ньюйоркозависимости, которую просто невозможно не подхватить в этом городе. И выздоровление не гарантировано…

Тем временем в зоопарке Бронкса, в слоновнике, кипела работа. Стоя у просторной клетки, несколько человек наблюдали за сложной ветеринарной операцией. Внутри, опутанный брезентовыми ремнями, находился слоненок Лаки. Ветврачи из Германии и Украины уже несколько часов оперировали его.

Андрей Двинятин называл малыша Счастливчиком, что было логично с точки зрения дословного перевода его имени, но не фактов. На самом деле малышу не повезло, он родился с патологией рогового слоя на ногах. Сразу после рождения никто этого не заметил. Через несколько месяцев сотрудники зоопарка увидели, что Лаки ходит, слегка пошатываясь, и спохватились: нужно оперировать.

Операции у слонов — дело опасное, они плохо переносят наркоз. Следовало подождать, во-первых, пока слоненок подрастет. И во-вторых — собрать лучших специалистов.

Наконец этот день настал.

Животное весом в тонну — не слишком удобный пациент, но что делать? Придумали подогнать два автокрана, чтобы приподнимать спящего Лаки, для этого крышу слоновника пришлось разбирать. Обе команды опытных ветеринаров сгрудились у ног слоненка и с помощью специальных напильников и резцов счищали роговые наросты на стопах. Слоненок полулежал, зависший на стропах, будто не до конца приземлился после прыжка с парашютом, и был к тому же весь в датчиках с присосками. Возле них дежурил один из медиков, следя за показателями пульса и дыхания.

Немного в стороне директор зоопарка отвечал на вопросы. Журналисты записывали на диктофоны, что операция называется «ортопедическая расчистка роговых чехлов» и если ее не сделать, то в кровь животного может попасть инфекция, а там недалеко до гангрены, и… Рассказчик пугал будущих читателей материала сведениями о том, что даже большие слоны с трудом переносят наркоз, и по статистике половина животных умирает из-за невозможности точно угадать дозу усыпляющего препарата.

Когда устрашающая научная информация закончилась, в ход, для равновесия, пошли истории и байки.

— Наш Лаки — незаурядная личность! — сказал директор. — У него первоклассное чувство юмора. Он тихонько подходил к ограде, просовывал хобот к соседу-носорогу и оглушительно трубил ему в ухо.

— Какой милый, в самом деле!..

— Носорог вскакивал с места и давай круги по своей площадке наматывать! Несется бронированная туша, земля дрожит… Зрелище собирало толпу зрителей, хотя близко к нему не подойдешь. Дело в том, что у носорога в вольере лужа была такая специальная, невысыхающая, и из-под ног у ошалевшего животного летели брызги.

— А Лаки что?

— Слонишка ждал, пока носорог успокоится и снова заляжет. Потом опять дудку свою просовывал — и все сначала.

— А что носорог? Терпел? У него нервного срыва не было?…

На этот «опрос слушатели получить ответа не успели. Мужчина, следивший за датчиками, крикнул:

— Дыхание остановилось! Пульс замедляется!..

Следовало очень быстро решить, как спасти положение. Врачи разом засуетились, заговорили на разных языках. «Надо бы изменить позу Счастливчика», — только успел подумать Двинятин, как сзади послышался хорошо знакомый ему голос:

— Посадите его на попу! Иначе ваш слон задохнется!

Все обернулись на русскую речь и увидели элегантную женщину небольшого роста, озабоченно смотревшую на слоненка.

Андрей, не тратя времени на удивление и объяснения, — все потом, потом, сейчас главное жизнь пациента, — крикнул крановщикам, что им нужно делать. Загудели лебедки. Врачам пришлось бросить своп инструменты и придерживать слоненка…

Не прошло и минуты, как передняя часть туловища приподнялась выше задней. Лаки снова задышал. Все дружно и с облегчением вздохнули: критическое состояние миновало. А тут и операция закончилась.

Но Лаки все никак не выходил из наркоза, почти не реагировал даже на дерганье за хвост и хобот. Непременно нужно было, чтобы после наркоза он открыл глаза и встал, а ремни потом постепенно снимут.

И снова вмешалась женщина.

— Устройте ему душ!

Андрей кивнул и махнул рукой, сказал что-то по-английски. Работники зоопарка быстро притащили шланг для полива лужаек. Под шипящими струями воды малыш открыл сначала один глаз, потом другой, затем пошевелил своими большими морщинистыми ушами и встал. Его слегка пошатывало после наркоза, но он, хоть и нетвердо, все же держался на ногах.

Зрители захлопали в ладоши, врачи разогнули спины и заулыбались. Женшину обступили любопытные.

— Вы ветеринар? — спросили ее по-русски.

Двинятин, расталкивая коллег и журналистов, подошел к Вере и крепко, никого не стесняясь, поцеловал ее.

— Нет, — сказал он через минуту. — Она жена ветеринара.