Осень вступает в город по коврам. Заходит по настеленному ковру из листьев, поворачивает вправо и влево по желтому и цветному.

Жилянская выстлана березовыми и липовыми листьями.

Новоботаническая оранжевеет кленовыми.

На бульваре Шевченко тополиная ковровая дорожка.

Крещатик укрыт ковром каштановым, хрустящим, рыжим.

Осень, наверное, боится ступить там, где не насыпаны ее визитные карточки. Она петляет по улицам, пока не доходит до самого сердца города. И приходит время, когда трепещущее лето, всё, без остатка, ложится под ноги…

Это осеннее воскресное утро началось щебетом воробьев в кусте можжевельника. Куст рос напротив окна Дашиной квартиры, где временно обитала доктор Лученко со своим ветеринаром. Избрав можжевельник местом для жилья, маленькие птички по утрам устраивали коммунальные разборки. Их птичьи концерты поднимали на работу лучше будильника. Хотя бы потому, что их нельзя было выключить…

Хозяйка квартиры Даша Сотникова проводила этот уик-энд на работе, выполняла какой-то срочный заказ. Уходя, она объявила своим «квартирантам», что завидует им чернющей завистью. Потому что они могут этот воскресный день провести так, как им вздумается. Но зря она им завидовала. Как потом оказалось, день этот для Дашиных гостей был одним из самых тяжелых за всю нынешнюю бархатную осень.

С самого пробуждения Вера почувствовала недомогание. Ломило суставы, было ощущение температуры. Но при этом – ни намека на характерные для простуды насморк или кашель. Просто тяжесть во всем теле, подавленность… Что же с ней такое? И тут Вера вспомнила: был сон. Странный, тревожный. Что же там происходило, во сне?.. Две туманные фигуры. По правую руку мужчина, по левую – женщина.

«У нас все началось еще в институте, – сказал мужчина голосом Павла Бессонова, которого Вера никогда не слышала. – Однажды зимой в раздевалке я увидел девушку. Она переобувалась, снимая тонкие, как перчатки, черные сапожки, всовывала изящную ножку в туфельку. Тогда я и понял: никого красивее природа не создала. Но одной красоты для любви мало. Если бы Ксения была только красива…»

«Позже он даже вывел теорию, – мягко ответила женщина. – Он ведь большой теоретик, Павел Бессонов. Придумал свои пять элементов любви…»

«Ну да, – сказал мужчина. – Ведь чтобы любовь длилась долго, у двоих любящих должно быть пять общих элементов. Первый – чувство юмора. Обоим должно нравиться или не нравиться одно и то же. Плохо, если один смеется над шутками Петросяна, а другой обожает Жванецкого… Второй элемент – отношение к отдыху. Если один любит рыбалку в сельской глуши, а другой – комфортабельные курорты, то отдыхать они станут врозь. Третий элемент – культурные предпочтения. Она заядлая театралка, а ему больше нравится лежать на диване у телевизора? Тогда их союз не будет прочным».

«Почему они со мной разговаривают? – думала Вера во сне. – Или не со мной, а друг с другом?..»

«Четвертый элемент, – сказала Ксения Николаевна, – отношение к еде. Паша у нас гурман. Еда у него – одно из основных жизненных удовольствий. И приготовление пищи – такое же искусство, как сочинение стихов».

«Ты очень вкусно готовила, – заметил Павел Илларионович. – Ну и пятый элемент, как известно психотерапевтам, это отношение к сексу. Женщина должна быть желанна всегда, днем и ночью, утром и вечером. Потому что она сосуд любви. А это значит, что она будит сексуальное желание мужчины, волнует его».

«Не все это понимали, милый, – задумчиво сказала туманная фигура Ксении. – Женечка называла наши отношения любовным беспределом. Но, если вдуматься, она была права. Настоящая любовь не имеет границ. Она – какой-то таинственный феномен беспредела чувств. По непонятному праву любовь овладевает тобой, как заразная болезнь. Проникая в каждую клетку организма, она что хочет, то с тобой и творит. А чужое счастье порождает шлейф недовольных. Самим своим существованием любовь выделяет двоих из массы недолюбленных людей, и тогда…»

«У любви нет оправданий, – вздохнул Павел, – кроме самой любви. В самом деле, для чего она? Для продолжения рода хватило бы секса. Тогда зачем эти страдания, эти любовные треугольники? Нет ответа. Просто два человека не могут жить друг без друга».

Они замолчали, а Вера старалась не дышать, чтобы не спугнуть, и не понимала, снится ей это, или диалог звучит в ее голове от слишком усердных попыток вжиться в прошлое, понять его. И пульсировала, стучала в мозгу мысль: предупредить о болезни, сказать, может, там этого еще не произошло… Хотя где это – «там»?

Мужчина спокойно произнес:

«Да, да… Ее болезнь свалилась на меня страшно и неожиданно. Не хотелось верить. Терзаемая страданиями душа отказывалась принимать реальность. Но я видел приступы ужасной боли, видел ее искусанные в кровь губы, и муки меня самого прожигали насквозь. Болезнь терзала нас обоих. Вся предыдущая жизнь перестала иметь значение. Осталась только Ксения и короткие передышки, когда боль отступала. Человек заболевает – и человек умирает, так всегда было и будет. Но как быть с тем, что в промежутке? Унизительна не конечность жизни, а физическое страдание. И, признаюсь, я мечтал о той самой ампулке…»

«Просто у тебя нет опыта потерь, – ласково сказала Ксения. – Да и возможен ли тут опыт? У тебя никогда не было такого, что разговариваешь с человеком – и знаешь, что время его жизни отмеряно. – Туманный силуэт вдруг повернулся к Вере. – А вот она такое испытала. Бедная… Не будем ее мучить. Она справится. Пойдем».

Они взялись за руки и медленно удалились в туман, продолжая беседу. До Веры донеслось на пороге исчезания: «Ты знаешь, мы скоро станем бабушкой и дедушкой…»

– Верунчик, ты что?! – Андрей тряс ее за плечо. Вера очнулась. Она сидела в кресле, осколки кофейной чашки лежали у ее ноги.

– Так… Сон вспомнила. Не беспокойся, все нормально.

– Точно? Ну ничего, это к счастью. – Андрей принялся собирать осколки, отпихивая ногой любопытного Пая. А Вера пошла принимать душ. У нее было ощущение поднявшейся температуры тела, как минимум тридцать восемь градусов. Но она решила пересилить недомогание.

Потом она советовалась с Андреем, как поскорее закончить «семейное дело». Надо собрать их всех и разложить по полочкам события тех лет. Причем Вере не терпелось сбросить с себя этот груз.

– Хорошо бы прямо сегодня, – сказала она.

– Значит, ты уже выяснила, кто сделал эвтаназию? – обрадовался Андрей.

– Выяснила, и даже больше, чем мне хотелось, – вздохнула Вера.

– Расскажи!

– Неохота сейчас…

– Жалко, – расстроился Двинятин. – Мне на ипподром нужно заехать… А давай со мной? С Дельфином пообщаешься, – соблазнял он. – А потом поедем в Голосеевский лес, устроим пикничок. И ты мне все расскажешь.

Она легко дала себя уговорить. Уж очень не терпелось проведать своего любимца Дельфина. Может, полегчает? Вера знала: общение с животными прекрасно снимает болезненные состояния.

Посвежевшая после душа Вера сделала несколько тостов с сыром, Андрей налил в термос сладкого чаю с лимоном. А за тобой, Пай-мальчик, мы позже заедем, ложись спать, собакам на конюшню нельзя, там кони большие со страшными копытами…

И вновь, выходя из дома, Вера почувствовала знакомый холодок между лопаток. Обычно так сообщал о себе грипп или настоящие серьезные неприятности. Она оглянулась по сторонам. Странно, ведь никакой слежки быть уже не могло. Лученко отогнала от себя назойливое чувство дискомфорта. «Расхожусь, и все пройдет!» – договорилась она сама с собой, загоняя поглубже тринадцатое чувство, предупреждавшее об опасности.

На ипподроме Андрей, как обычно, наблюдал за пробежкой лошадей. Вера на правах подруги ветеринара отправилась к Дельфину. В этот час, перед началом скачек, озабоченные работники носились по службам. Группами проходили жокеи в ярких куртках и кепках. В конюшне хлопотала уборщица.

Не успела Вера переступить порог, как Дельфин принялся резво пританцовывать в узком стойле, помахивая головой и вытягивая морду в сторону своей приятельницы. Он учуял ее духи намного раньше, чем увидел саму Веру, и теперь с нетерпением стучал копытами в дверь денника. Как только женщина подошла к нему, Дельфин склонил к ней свою благородную голову: на, приласкай меня.

– Ну что, дорогой, соскучился? – приговаривала Вера, гладя черную морду Дельфина. – Я тоже по тебе скучаю, красавец мой! – Чуткие лошадиные ноздри вдыхали запах подружки и одновременно обнюхивали содержимое сумки на ее плече. – Лакомка ты, Дельфин! – Женщина достала мелко нарезанную морковь.

По Вериной спине вновь явственно пробежал холодок. Она обернулась, но в конюшне никакого сквозняка не было. Двери длинного помещения были закрыты. «Странно, – подумала Лученко. – Когда я входила, двери были нараспашку, виднелись жокеи в ярких костюмах. Теперь же кто-то заботливо прикрыл дверь».

В конюшне царил сумрак. Сквозь маленькие оконца пробивалось немного света. Уборщица уже подмела средний проход и была совсем близко от стойла, где находилась Вера со своим любимцем. Лошади в соседних загонах мирно стояли, неспешно перебирая ногами.

Где-то далеко, в самой глубине Вериного сознания кто-то вскрикнул – еле слышно, тревожно. И исчез. Внезапно Дельфин беспокойно затоптался на месте. И вдруг, оттеснив Веру в сторону, вышел и встал в проходе. Встал и окаменел. Если бы не ноздри, которые дрожали, жадно втягивая воздух, можно было подумать, что это изваяние, а не живой конь. Его фигура в сумрачной конюшне в этот миг напомнила Вере аспидно-черную грозовую тучу, опустившуюся на землю. Неожиданно «туча» поднялась на задние ноги, а передними копытами ударила обо что-то за Вериной спиной. Точно молния сверкнула… В тишине раздался глухой хруст.

Вера обернулась. Прямо под копытами Дельфина лежало безжизненное тело уборщицы.

Превозмогая ватную слабость в ногах, Вера шагнула к пострадавшей, рефлекторно становясь в этот миг доктором: быстрее помочь, определить серьезность травм, проверить пульс, вызвать «скорую»… Повернула несчастную, убрала с ее лица платок и волосы… и в ужасе отшатнулась.

Перед ней распростерлась Евгения Бурау. В ее руке был намертво зажат шприц.

И тут у психотерапевта сдали нервы. Она кинулась бежать вон из конюшни, почти сразу нашла Андрея и разрыдалась, уткнувшись ему в грудь.

– Верочка? Что случилось?! – Двинятин обнял ее, прижал к себе и все повторял: – Что случилось, Верочка?

– Там! – Она показала в сторону конюшни.

Прямо за ее спиной стоял Дельфин и спокойно прядал ушами. Его вид вызвал новый поток слез. На этот раз Вера прижалась плачущим лицом к шее коня и, всхлипывая, шептала: «Ты мой спаситель!»

– Что происходит?! – громко спросил подскочивший конюх.

– Несчастный случай… В конюшне… – Женщине трудно было говорить. Слезы продолжали душить ее.

– Что-то с лошадьми?! – всерьез перепугался работник ипподрома и бегом рванул внутрь строения.

– С человеком! – вслед ему крикнула Лученко. – Дельфин ударил…

– Веронька, милая, что же случилось?! – Андрей обнимал ее, словно загораживая от всех трагедий мира.

– Д-дай, п-пожалуйста, сигарету… Д-давай где-то п-присядем! – Ее била нервная дрожь.

– Сперва глотни. – Он достал из своей ветеринарной сумки крепкий горячий чай, припасенный для пикника.

Вера благодарно посмотрела на любимого. Сделала несколько глубоких глотков – и оттаяла. Слезы отпустили. Утреннее болезненное состояние прошло. Сейчас она чувствовала себя совершенно здоровой.

Андрей терпеливо ждал. Хотя они с Верой были знакомы относительно недавно, он знал, что его подруга плачет крайне редко. Промокнув глаза, она с вымученной улыбкой сказала:

– Андрюша! Ты мой личный психотерапевт.

– А ты как думала? Каждому психотерапевту нужен свой психотерапевт! Ты ведь сперва женщина, а уж потом доктор. – Он говорил ей именно те слова, единственные и нужные.

– Господи! Как мне с тобой повезло! – Вера обняла его за шею и поцеловала долгим поцелуем.

Но тут между целующимися влезло что-то темное. Они открыли глаза и увидели черную голову Дельфина. Он как бы говорил им: «Вот вы целуетесь! А это нечестно. Я ведь тоже заслуживаю внимания!»

У женщины вырвался вздох облегчения. Она уже вполне овладела собой и с предельной четкостью осознала: если бы не конь, то на опилках в конюшне лежала бы сейчас не Бурау, а она, Вера.

– Пойдем, Андрей! – сказала она, направляясь к месту трагедии.

Там уже успела собраться большая толпа, подошла милиция из охраны ипподрома, врач из местного травмпункта. Когда доктор вышел из помещения и закурил, Вера подошла к нему.

– Я врач. Чем могу помочь? – спросила она, понимая, что ничем помочь уже нельзя. Но этот дежурный вопрос помогал начать профессиональную беседу.

– Ей уже никто не поможет, коллега. Пробита височная кость. Мгновенная смерть.

– Мозги на полу! – бравируя цинизмом, сообщил молоденький сержант милиции.

На него посмотрели с осуждением. Под Вериным взглядом он побледнел и отошел за кирпичную стену. Его стошнило.

– Уважение к смерти, оно и у милиции должно быть, – философски заметил коллега из травмпункта.

– У нее в руке был шприц, – возбужденно заявил знакомый конюх ветеринару и его подруге. – Вот падла! Она, сволочь, видать, подкупленная! Какую-то из лошадей решила вывести из строя! – Он сплюнул себе под ноги. – Мафия, едрит ее налево!

– Да. Я видел шприц, – подтвердил травматолог. – Решил не трогать. Это уже дело милиции и судебной экспертизы.

– А молодец Дельфин! – Конюх похлопал лошадь по шее. – Убил гадину. Он у нас хлопец чуткий, душа у него тонкая. Учуял, видать, что эта тварь кого-то из дружков его отравить хочет, и копытом… Не бойсь, дружище! Тебе срок не припаяют!

– Наоборот. Может, переведут на улучшенный рацион. Преступницу обезвредил! – поддакнул кто-то из толпы жокеев.

– Боже мой! Лошадь – убийца! – вскрикнула какая-то посетительница ипподрома, спустившаяся к конюшням.

– Кто разрешил находиться здесь посторонним? – пришел в себя милиционер. – Гражданка, вернитесь на трибуны!

– Но ведь животное опасно, оно убило человека! Его следует изолировать и усыпить! – не сдавалась дамочка. Она пятилась под натиском сержанта, но продолжала с любопытством таращиться в темную дверь конюшни.

– Разберемся, – бросил сержант привычную фразу.

– Дура баба, – вслед ей процедил конюх. – Лошади, они умнее некоторых людей будут!

– И благороднее, – тихо добавил Двинятин, обнимая свою подругу.

Новость о трагедии распространилась быстро. И уже вся толпа возле конюшни обсуждала, как кто-то пытался вколоть лошади яд, но славный Дельфин спас своих соплеменников. Коня окружили, но смотрели по-разному. Одни с удивлением, другие осуждающе, дескать, мафия или не мафия, а человека убил… Восторженные почитатели гладили его, что-то восхищенно приговаривая. Он забрасывал голову, довольным ржанием показывая, как ему нравится внимание людей.

– Пойдем, Андрюша, – потянула ветеринара за рукав женщина.

– Поехали домой? – Он догадался по уставшему лицу подруги, где ей хочется сейчас оказаться больше всего.

Дома, после радостной встречи с Паем, его выгула и кормления, душа и обеда Вера оттаяла окончательно. Двинятин не торопил подругу. Он знал, она обязательно все расскажет сама, нужно только дать ей время. И действительно, вскоре она, вздохнув, предложила:

– Хочешь, я объясню, что там произошло на самом деле?

Андрей молча кивнул.

– Это была не уборщица. И никакой не агент лошадиной мафии. К бегам эта история вообще не имеет ни малейшего отношения. Убить она пыталась не кого-то из скакунов, а меня.

– Ты хочешь сказать, что шприц с ядом предназначался тебе?! – Андрей потянулся за сигаретами. Вера жестом показала, что тоже хочет закурить. Он поднес зажигалку к ее сигарете, и она продолжила:

– Меня хотела убить Евгения Бурау. Тетка Алисы, делом которой я, как ты знаешь, занималась все последнее время. В халате уборщицы была она. Следила за нами от самого дома, я чувствовала. Она ждала удобного случая. И дождалась!

– Подожди. Ты утром говорила, что уже знаешь, кто сделал укол. Выходит… Это она? Черт возьми, но одно дело – проявить милосердие, пусть и сомнительное, и вколоть смертельную дозу морфия больному человеку. И совсем другое – ввести убийственный препарат постороннему. Почему?!

– Да. Только я не совсем посторонняя. Я же это дело раскопала, добралась до нее. А она чуть не добралась до меня. Если б не Дельфин… Я бы с тобой не разговаривала сейчас. И хотя я чувствовала опасность, но не могла понять…

Двинятин порывисто вскочил, швырнул недокуренные сигареты в пепельницу. Схватил Веру, крепко обнял и стал целовать ее побледневшее лицо. «Бедная моя девочка!» – шептал он. «Устала», – вздохнула Вера. У нее наступил один из редких случаев «переполнения кувшина». Чернота накапливается и однажды перехлестывает через край. Саднит и ноет, царапает душу и не отпускает.

Непонятно, как это почувствовал Андрей. Но он покачивал Веру за плечи и негромко говорил ей на ухо, будто молитву читал: «Всегда. Когда ты снова в отчаянии. Когда тебе плохо, ужасно или тяжело. Или никак. Тебя обманули, обокрали, предали. И кажется – все уже. Совсем. Что тогда делать? Вроде бы много вариантов прикинуться шлангом. Обмануть судьбу. Но… Себя не обманешь. Если по-настоящему – только один вариант. Вставать и идти. Упрямо. Не знаешь, что делать – продолжай, что делал. Утереться – и вставать. И идти. И только. И все. Вставать и идти. Никаких других настоящих рецептов нет…»

Вера улыбнулась, высвободилась.

– Я уже в порядке, – твердо сказала она. – Спасибо, мой личный доктор.

– Больше без меня никаких дел. Семейных или вообще любых. Не отпущу тебя! – заявил Андрей.

– Хорошо, – согласилась его подруга. – Тогда давай посоветуемся. Дело закончено, но ведь нужно еще все объяснить Алисе и ее родственникам.

– А нельзя просто сказать: «Убийца – твоя тетка! Все»?

– Андрюш! Ты это серьезно? – Вера посмотрела на возлюбленного, и ей стало так смешно, что она буквально рухнула от хохота, уткнувшись в диванные подушки.

Страшное напряжение и стресс, пережитые на ипподроме, выплескивались безудержным хохотом. Сквозь смех она повторяла: «Ваша тетя – убийца! Поздравляю!» – и продолжала заходиться смехом. Своим весельем она заразила мужчину. Он повалился рядом с ней и тоже стал сквозь раскаты хохота выкрикивать: «Здравствуйте, ваша тетя – киллер!»

Пай, обожавший, когда хозяйка смеялась, принялся скакать по людям с веселым лаем. Он воспринимал все происходящее как самую лучшую игру. Схватив Верин тапок и затолкав его поглубже в пасть, пес начал гонять по комнате.

– По-моему, мы – ненормальные! – радостно постановил ветеринар.

– Не бойся, родной. Мы просто снимаем стресс, – обнадежила его психотерапевт. – Кто-то с этой целью пьет, кто-то – принимает наркотики, а мы с тобой начинаем дико хохотать.

– Верунь! Теперь, когда мы сбросили стресс, что ты решаешь?

– А что тут решать? Нужно в этом деле ставить последнюю точку.

– Тогда у меня предложение. Давай сегодня мы и поставим эту последнюю точку. Закончишь, и съездим на пару дней куда-нибудь в маленький городок. Где по улицам ходят гуси, куры и козы.

– А работа? – улыбнулась Вера. Спрашивала она лишь для порядка. Идея любимого ей очень понравилась.

– Ты возьмешь отгулы или за свой счет. Дня три. Не умрут без тебя всего три дня? А я сам себе хозяин. Ребята меня подменят.

Пай остановился и даже тапок бросил. И ты еще раздумываешь, мамочка? Ехать ли туда, где куры и гуси?! Да просто немедленно, вот что я тебе скажу! Он завилял белой метелкой хвоста и мордой стал подталкивать хозяйкину руку.

Вера погладила Пая и прижалась к Андрею. Его спокойствие и надежность наполняли ее до краев.

– Знаешь, Андрюшка! Твоя идея мне нравится.

– В таком случае – вот трубка, звони Алисе, а я сварю крепкий кофе. Попьем – и отправимся.

Алису Вера застала у Джона Старка и порадовалась за супругов. Сообщила про общий сбор, велела всех вызвать, потом попросила передать трубку Джону. К нему у нее тоже была просьба.

Через полтора часа все причастные к «семейному делу» собрались в гостинице «Премьер Палас», таково было предложение Джона Гордона.

У входа в отель их встретила Алиса и проводила в бизнесцентр. Там они с сотрудниками часто работали над рекламной кампанией для Старка. Лифт поднял их на второй этаж. Здесь было три малых конференц-зала и один большой. Собраться решили в одном из малых залов. Как и остальные, он был оборудован слайдопроекторами, экранами и разнообразной современной техникой.

Вскоре собралась вся компания: Вера и Андрей, Джон и Алиса, бабушка Влада, Виктор и Вячеслав Демьянович. Все расселись в удобные кресла вокруг овального стола. Старк распорядился, чтобы подали чай, кофе и крепкие напитки.

Наконец суета прекратилась. Все выжидающе смотрели на психотерапевта. Но не успела Вера рта раскрыть, как Голембо спросил:

– А где Евгения Борисовна?

– Да, где тетя Ивга? – поддержал его Виктор.

– Странно, что ее нет. Я звонила ей на автоответчик, оставляла информацию, – удивилась Алиса.

– Она… уехала, – слегка напряженно проговорила Лученко.

– Ее нет в городе? – переспросила Алиса, всматриваясь в лицо докторши. Но Вера была невозмутима.

– Нет, – подтвердила Вера, не обманывая насчет метафизического местонахождения Алисиной тетки.

– Вечные эти ее симпозиумы, – проворчала старуха Владилена. – Зачем нас сюда притащили? У меня дома дела!

– Да, я тоже, признаться, очень занят! – сообщил профессиональный бездельник Виктор, но при этом с удовольствием придвинул к себе бокал вина.

Больше никто из гостей не выказал нетерпения. Вера поднялась, в тишине прошлась по небольшому конференц-залу, думая, что эти стены еще никогда не слышали того, что будет здесь сказано. Потом встала за своим стулом.

– Просьба ко всем. Пока я буду говорить, не нужно перебивать. Вы все узнаете из моего рассказа, и мы скорее освободимся. Итак, Алиса обратилась ко мне с необычной просьбой: попытаться раскрыть «семейное дело» десятилетней давности. Дело с первого взгляда выглядело совершенно бесперспективным. Я бы назвала это латентным преступлением. То есть таким, какое невозможно раскрыть.

– И поэтому вы ринулись его раскапывать! – вставил шпильку Виктор.

– Во-первых, все события случились давно. – Не обратив никакого внимания на выпад брата Алисы, рассказчица продолжала: – Во-вторых, все участники той трагедии представлялись мне каким-то плотным спрессованным комком, разлепить который тогда казалось невозможным. И мой первый разговор подтвердил худшие опасения. Все вы вели себя так, словно ваши умершие близкие не заслуживают восстановления истины. Одна только Алиса хотела знать правду. Но никто из вас не поддержал ее. Это было несправедливо, и потому я решила попробовать. Я стала рассматривать каждого из вас под увеличительным стеклом подозрений. Мотив и возможность сделать смертельный укол были у каждого.

– Это ложь. У меня не было никакого мотива, – возразил Голембо. Он сидел с сумрачным видом, сложив перед собой на столе большие смуглые руки.

– Лукавите, Вячеслав Демьянович! И мотив у вас был, и возможность. Раз уж вы упрекаете меня в необъективности, начну с вас. – Вера повернулась к бизнесмену и стала обращаться к нему. – Вы любили Ксению Бессонову, вам невыносимо было видеть ее страдания. У вас своя фармацевтическая компания, значит, о лекарствах знаете достаточно. Для вас эвтаназия с точки зрения нравственности могла быть не преступлением. Вполне возможно, что вы смотрели на нее так же, как смотрят в Нидерландах и многих других странах – как на «легкую смерть». Вы могли сделать инъекцию, желая избавить любимую женщину от страданий. Что касается Павла Бессонова, то его вы, мягко говоря, не одобряли. Вы умоляли его отвезти Ксению в швейцарскую клинику. Но он не захотел. Значит, вы вполне могли внутренне согласиться с наказанием соперника за упрямство – заключением в тюрьму за преступление, которого он не совершал.

– Я не стану тупо утверждать, что эти доводы абсурдны. Определенная логика в ваших словах есть. Но я этого не делал. – Бизнесмен прямо посмотрел в глаза психотерапевту.

– Я знаю, – кивнула Вера. – Просто мне необходимо объяснить всем вам, как я сумела решить эту задачу. Продолжим. – На этот раз Вера обернулась к бабушке. – Вас, Владилена Геннадиевна, я тоже подозревала. И очень серьезно.

– Меня?! Да как вы посмели! – От неожиданности старуха перевернула рюмку с ликером, и он растекся густой лужей по полированной поверхности стола. Алиса стала промокать ликер салфетками. – Это неслыханно! Мой сын, моя невестка, мои бедные несчастные дети! – патетически запричитала Влада.

– Объясню, как я посмела. – Вера спокойно пригубила мартини и, обращаясь уже ко всем, спросила: – Для кого из вас новость, что бабушка Влада терпеть не могла свою невестку Ксению Бессонову?

– Это не новость. Все об этом знали. Да она и не скрывала, – грустно вздохнула Алиса.

– Во время нашего первого разговора вы мне сразу сказали, что Ксения была недостойна Павла. Не так ли?

– Это неправда. Я такого не говорила! – наигранно возмутилась старуха.

– Ничего не изменится, если вы будете отрицать очевидное. – Лученко смотрела на Владилену с нескрываемым упреком.

– Поздно меня воспитывать. Стара я для этого! – огрызнулась Влада.

– Вы настолько ревновали своего сына Павла к красавице невестке, что даже внучку вычеркнули из своей жизни. И лишь потому, что девочка поразительно похожа на мать.

– Вера Алексеевна, не надо! – запротестовала Алиса.

Одно дело знать, что тебя не любит собственная бабушка, а другое – своими глазами видеть, как она пытается сохранить лицо при полной его потере. Молодой женщине было тяжело. Но казалось, Лученко намеренно не обращает внимания ни на чьи переживания. Что-то более важное, чем дискомфорт действующих лиц этой семейной трагедии, двигало ею.

Странно устроены люди. Жалуются на недостаток денег, удобств, благ, метров квадратных или уважения со стороны начальства. Недовольные стонут, плачут и рыдают, молятся, бьются в непосильных бытовых войнах – но практически ничего не способны изменить. И никто, решительно никто не обращался к психотерапевту из-за недостатка воспитания. Не жаловался на неумение дать близким хоть немного душевного тепла. Значит, воспитанные, чуткие и понимающие пока никому не нужны…

Не понимаем друг друга. Не равны друг другу и порой даже сами себе. Мир заражен неравенством, как любовь ревностью, как жизнь – смертью. Параллельные, никогда не пересекающиеся миры – это мы, неравные. Некрасивая и толстая завидует красивой и стройной. Бедный завидует богатому и ненавидит его. Глупый никогда не поймет умного. Безногому инвалиду всегда будет тяжело жить в мире, приспособленном для пешеходов и пассажиров. И у глухонемых, и у слепых – тоже свои параллельные, абсолютно отдельные миры. Хотя тот, кто все это затеял, равенства и не планировал… Но неравенство усиливается непониманием, а непонимание – нежеланием понимать. Неужели сочувствующий и понимающий человек попросту не нужен? К примеру, веками никому не требовалось поголовное умение читать и писать. Как понадобилось – глянь-ка, все вокруг уже грамотные стали. Стало быть, и понимание, и чуткость душевная тоже пока что не требуются. Ну еще бы! Если энергичный пройдоха начнет понимать скромного тихоню, он не сделает карьеру. И так будет, пока что-то важное не понадобится людям. Тогда чуткость станет обычным делом, вроде «здрасте»…

– Вернемся к событиям десятилетней давности, – сказала Вера. – Вы были плохой свекровью. Мне как постороннему человеку это очевидно. Вы не только ревновали Павла к жене, это дело обычное. Но когда ее подкосила страшная болезнь, вы не проявили элементарного человеколюбия ни к ней, ни к собственной внучке.

– Допустим, баба могла сделать укол, – вмешался Виктор. – Но она же боготворила отца, зачем ей было его в тюрьму засаживать?

– Вот на этот раз вы задаете очень правильный вопрос! – кивнула Лученко. – А вспомните, что пишет Павел в последнем письме. Он пишет, что принял на себя чужую вину. Разве не мог он сделать это ради матери? Предполагая, что это она совершила эвтаназию. Ведь, с ее точки зрения, она хотела освободить дорогого сыночка от неизлечимо больной жены.

– Я не идиотка! Зачем мне в моем возрасте садиться в тюрьму! – закричала Влада, вскакивая. – Я ухожу отсюда. Витюша, за мной!

– Никто отсюда не выйдет, пока я не закончу, – ровным голосом проговорила Лученко. – Вы мне очень надоели, извините за прямоту… Но теперь уж, пока не выскажусь, будете сидеть.

Побледневшая Алиса попыталась было помешать бабушке выйти, но этого и не понадобилось. Та медленно повернулась и села обратно. В конференц-зале стало как будто на несколько градусов холоднее.

– Ваш сын именно так и мог думать: что ждет мою мать в тюрьме? Вы бы оттуда уже не вышли. Именно поэтому он взял вину на себя, как преданный сын.

– Но ведь это не она?.. – Голос Алисы дрожал. Даже такую бабушку, холодную и равнодушную, внучка продолжала жалеть.

– Нет. Не она. – Вера подошла к Алисе и успокаивающе погладила ее по плечу.

– Значит, это я! – саркастически расхохотался братец. Он пил уже третий бокал виски. – Мотивы? Мелодии и прелюдии? Какой у меня профит убивать мать и сажать в тюрягу папеньку?!

– Виктор, но ведь вы, кроме себя самого, никого не любите, – произнесла доктор так, словно говорила о погоде.

– А это что – преступление? – ухмыльнулся вечный тинейджер Витя.

– Вам безумно надоело видеть, – сказала Вера, не отвечая, – как умирает ваша мать. Нет, вы не сочувствовали. Вы этого не умеете. Просто это действовало вам на нервы. Ведь так?

– Да. Вы правы. Меня напрягала вся эта больничная атмосфера в доме. Что с того?

– И вы могли сделать своей матери инъекцию морфина, чтобы раз и навсегда прекратить дискомфорт «больничной атмосферы». Неужели вы никогда не думали об этом?

– Что ж, если хотите поиграть в Достоевского, получите чистосердечное признание…

– Витюша!.. – вскрикнула в ужасе бабушка Влада, прижимая ко рту платок.

– Не бойся, ба! Я тогда думал о том, что стоит ей вколоть всего лишь один укол… И в доме наступит долгожданная тишина. Думал, но не делал. Разницу улавливаете?

– У него кишка тонка, – неожиданно подбросил реплику Голембо. – Он человек трепа, а не поступка.

– Вы правы, Вячеслав Демьянович. Он не делал этого. Но суть в следующем: его отцу сказали, что укол сделал именно Виктор. И отец принял вину сына на себя.

– Как?! Кто сказал? Кто Пашеньке мог сказать такое?! – словно очнувшись, кинулась в бой Владилена.

– Об этом позже. – Вера отмахнулась от вопроса.

Старуха, закусив платок, приготовилась ловить каждое слово. Доктор кивнула Джону, тот закрыл жалюзи на окне, выключил свет и включил проектор. Все приглашенные в недоумении завертели головами.

Лученко комментировала кадры на экране:

– На определенном этапе расследования за мной наблюдали люди из Лондонского сыскного агентства, нанятые сэром Джоном. Поэтому у нас есть документальная летопись предпринятых мной шагов по «семейному делу». Тогда господин Старк еще не знал, что я делаю работу, важную и для него тоже. Он предполагал, что эта история может быть опасна для его жены. Но он ошибся. Итак, начнем. Вот я еду в клинику к Евгении Борисовне. Вот я встречаюсь с вами в кафе, Вячеслав Демьянович. Вы посылаете следить за мной свою службу безопасности. Они тоже ездят у нас с Андреем на хвосте. А на этом кадре я захожу в вашу квартиру, господа Бессоновы. Это тот второй круг переговоров, когда для каждого из вас была приготовлена своя провокация. После этого люди Старка стали следить уже не только за мной, но и помогая мне. После нашей встречи Джон убедился, что дело необходимо довести до конца. Вот вы, Виктор, помчались в юридическую консультацию. А вот тетя Ивга мчится на своем «Вольво» в министерство здравоохранения. И сразу после ее визита главврач клиники предлагает мне поехать на два месяца на курсы повышения квалификации врачей, в Санкт-Петербург. Вывод один: каждый из вас повел себя как причастный к преступлению.

– Ничего себе! – первым нарушил наступившую тишину Вик Бессонов. Он хлопнул еще одну порцию виски, крякнул и облизнулся. – Кто же это сделал?

– Алиса, наступает ваша сольная партия. Вспомните, как вы мне рассказывали о четырех случаях, когда мама чудом избежала смерти. Помните?

– Конечно, – кивнула с готовностью Алиса.

– Пожалуйста, напомните своим родственникам о тех давних событиях. Если можно, слово в слово, как вы рассказывали мне. А я пока кофейку попью, передохну.

– Да они все знают об этом.

– И тем не менее.

– Ну, все помнят, как однажды мы с мамой чуть не утонули, катаясь в лодке по озеру. Спас нас дядя Слава.

– Я прекрасно помню тот случай! Потому что тогда Паша устроил мне выволочку: почему это я, видите ли, недоглядела, – досадливо заметила Влада. – Не поехала за город!

– Второй случай произошел во время турпохода. Его тоже все помнят. У нас куча фоток того похода. Дядя Слава тогда еще шутил, что «Шашлык из Ксении получился бы очень нежный».

– Да, я не Задорнов, шутка не получилась… Какая у девочки отличная память. – Бизнесмен подошел к молодой женщине и поцеловал ей руку. – Сколько тебе лет тогда было, Алисочка?

– Это было как раз накануне первого сентября, я шла в первый класс. Наверное, поэтому так запомнилось.

– А теперь Джон покажет нам те самые фотографии, сохранившиеся после похода, – попросила Вера.

– На этой фотографии все, кроме дяди Славы, – комментировала Алиса. – Он нас снимал.

– А я не помню этой карточки… Надо же, как все хорошо получились. Вот Витя, внучек, возле него Ивга, а вот – Пашенька, сыночек мой ненаглядный… – Бабушка Влада разрыдалась.

Когда стихли всхлипывания, Алиса продолжила. Голос ее звенел, как натянутая струна.

– Это я. Какие у меня смешные хвостики… И папа с мамой еще молодые и веселые. Они не догадываются, что их ждет…

– Ты очень красивая, – неожиданно прозвучал голос Джона Старка. Он приобнял жену за плечи. Она не стала отстранять его руку.

– Алиса! Расскажите, почему на снимке у вашей мамы забинтована рука? Кто-нибудь помнит, что тогда случилось?

– Да ерунда полная! Какой-то ушиб! – Голос Владилены снова скандально завибрировал. – Будем сейчас каждую царапину моей невестки обсуждать?

– А вы, Виктор, помните? – обратилась Вера к братцу.

– Помню я все, – ответил Виктор. – На масленицу мама поранила руку. Ничего особенного!

– Я отчетливо помню тот случай, – вступил в разговор Голембо. – С крыши слетел кусок льда и поранил руку Ксюши. Ее сразу отвезли в больницу.

– Значит, сосулька поранила руку Ксении. А с кем она тогда была?

– Они с Ивгой о чем-то шушукались. А потом… Вы что, думаете, это было подстроено? Но это же глупо! – Вячеслав Демьянович обвел всех собравшихся растерянным взглядом.

– О чем вы говорите! На счастье, там была Женя. Хорошо, когда в семье есть свой врач! Она оказала первую помощь, я же все помню! У меня пока еще нет склероза! – заявила Влада.

– Джон, ненадолго включите, пожалуйста, свет. Спасибо. Алиса, теперь про аварию, пожалуйста, подробнее!

– Этот случай я помню особенно ярко, словно он был вчера. В автомобиле мамы, новенькой «шкоде», почему-то отказали тормоза. Я попросила маму остановиться и купить мне мороженое, но машина перестала слушаться. Мы едва спаслись, просто случайно въехали в стог на поле… Потом ремонтники сказали, что был поврежден тормозной шланг переднего колеса.

– Это же очевидно! – вскочил Вячеслав Демьянович. – На приличной скорости им могло понадобиться резко тормознуть, чтобы не задавить на крутом спуске выскочившую на дорогу кошку или на трассе не врезаться в большегрузный автомобиль, в нарушение всех правил выехавший со второстепенной дороги…

– И что это значит? – спросила Вера, далекая от техники.

– Это значит, – впервые вмешался в разговор Двинятин, – что судьба такого водителя полностью зависит от доброй воли его личного ангела-хранителя. Потому что при разгерметизации переднего контура тормозная педаль упрется в пол раньше, чем задние тормозные колодки прижмутся к барабанам. Особенно в машине с автоматической коробкой передач… Для тех, кто не знает, сообщаю: если подрезать шланг с одной стороны так, чтобы осталось около двух миллиметров резины, то в экстренном случае, когда любой водитель давит на педаль тормоза изо всех сил, шланг порвется со всеми вытекающими вместе с тормозной жидкостью последствиями.

– Таким образом, – подвела итог Лученко, – было совершено четыре попытки убить Ксению Николаевну Бессонову.

– Какая глупость! – возмутилась Владилена. – Это были несчастные случаи! Вы бредите!

Вере надоела роль убеждающего оратора.

– Как было бы хорошо вообще не принимать все эти несчастные случаи во внимание! Я абсолютно согласилась бы с вами, Владилена Геннадиевна, но, к сожалению, мы в меньшинстве. Кроме вас, всем остальным, по-моему, уже понятно, что на вашу невестку совершались регулярные покушения. Эвтаназия стала попыткой номер пять. Она-то и удалась. И потом, есть еще один, главный факт, ставящий все с ног на голову.

– Какой факт? – Внимательный Голембо не пропускал ни одного сказанного доктором слова.

– Дело в том, что Ксения Николаевна Бессонова не была больна раком… – тихо произнесла Вера.

Эффект от ее слов был подобен разорвавшейся гранате. Кроме Владилены, все вскочили со своих мест. Братец Витенька стал метаться по конференц-залу, вопя и истерически хохоча: «Она сумасшедшая!». Алиса, наливавшая в эту минуту кофе гостям, уронила кофейник на пол, и он раскололся. К счастью, обошлось без ожогов. Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Голембо подскочил к Алисе и принялся ее утешать, восклицая в сторону Лученко: «Чего вы добиваетесь?!». Старк нахмурился и потребовал фактов. Двинятин встал перед своей любимой и отгородил ее от возмущенного семейства живым щитом.

– Повторяю! Ксения Николаевна Бессонова не была больна раком. Она была здорова, – твердо произнесла Вера, и в ее голосе зазвучала металлическая нота. – Я могу это доказать!

Все разом стихли. Владилена от удивления разинула рот. Лученко кивнула Старку, и тот снова приглушил свет и включил проектор. На экране появилась история болезни – затертая, в коленкоровой обложечке. На первой странице крупно значилось: «Ксения Николаевна Бессонова», ниже адрес и домашний телефон. На следующем кадре была последняя страница карточки с неразборчиво написанным диагнозом. Понять его смысл непосвященному было невозможно. Лученко выступила в роли переводчика.

– Ксения Бессонова обратилась по поводу задержки месячных. Было проведено УЗИ – ультразвуковое исследование. Оно показало фиброматомы на матке. Это такие доброкачественные узелки. При правильном образе жизни никакой опасности для жизни и здоровья они не представляют. Однако Бессонова стала регулярно проверяться. Обратите внимание на даты! Она сделала УЗИ в поликлинике два раза, с промежутком в полгода. Исследования показали – фиброматозные узелки не растут. А это значит, что на момент обнаружения у нее якобы рака матки она была здорова!

– Это невозможно! – закричала Влада.

– Ниче не понял, – тупо брякнул Вик.

– Вера Алексеевна! Вы что, хотите сказать… – Алиса обхватила рукой горло, точно боясь, чтобы крик не вырвался наружу.

– Доктор хочет сказать, что Ксению лечили от того, чего у нее не было! – Голос уверенного в себе бизнесмена Голембо дрожал. – Но ведь диагноз ставила ее сестра, Женя Бурау. Она опытный онколог, как же так?!

– Врачебная ошибка? – спросил Джон.

– Нет. – Вера медленно обвела всех взглядом. – Преступление.

– То есть вы хотите сказать, что наша тетя Ивга нарочно… – Виктор уже набрал полную грудь воздуха. Надо высказать этой зарвавшейся докторше все, что он о ней думает!..

Но Лученко не дала ему такой возможности. Не скрывая своего раздражения, она заметила:

– Сядьте, и хватит метаться! От вас рябит в глазах! Будет понятней, если я реконструирую события. Если до сих пор я основывалась на бесспорных фактах, то сейчас выскажу некоторые мысли из области предположений и догадок. Как ни странно, именно Виктор дал мне первый ключ к самой главной тайне «семейного дела»!

– Я-а?! – Братец даже икнул от удивления.

– Вы. И мы к этому вскоре вернемся, если вы перестанете меня перебивать. Началось все гораздо раньше – еще когда Ксения только вышла замуж за Павла Бессонова. Она познакомила своего мужа с двоюродной сестрой, Женей Бурау. Женя влюбилась в Павла. Все вы, знавшие целеустремленный характер тети Ивги, не станете возражать – в любом своем деле она не успокаивалась, пока не достигала цели. Как баллистическая ракета. Ваша родственница выбрала своей целью Павла Бессонова.

– Простите, Вера Алексеевна. – Голембо вытер взмокший лоб платком. – Вы уверены?

– Когда мы разговаривали с Виктором впервые, он, в свойственной ему манере, нагородил очень много, мягко говоря, фантазий. Среди прочего он сказал такую фразу: «Тетя всегда любила папу. Она мечтала иметь двойную фамилию, знаете, для мещанского шика – Бурау-Бессонова».

– Подумаешь! Ну, брякнул я. Зачем так всерьез к этому относиться?

– Дело в том, что вы умудрились сказать правду, сами того не ведая. Редкий для вас случай! Вспомните, откуда вы это знали?

– Не помню.

– Ваша тетя носила в своем портмоне фотографию Павла Бессонова. Вам это ни о чем не говорит?

– Точно, я вспомнил! Как-то брал у Ивги мани-мани и видел эту фотку! – Вик хмыкнул.

– Это ничего не доказывает. Любофф бьез взаимносты нье может длить себя долгий годы. – Иностранный акцент Старка усилился.

Видимо, когда речь шла о любви, подданному ее величества изменяла обычная британская сдержанность. И он не верил Виктору, который по своему развитию продолжал оставаться подростком в сорок лет. Джон просто не мог допустить мысли о том, что брат его жены может хоть в чем-то быть прав. Он вызывал в Старке лишь брезгливую жалость, как городской сумасшедший. И вдруг доктор Вера утверждает… Нет, этого просто не может быть, потому что так не бывает!

– В данном случае вы ошибаетесь, – мягко оппонировала англичанину Лученко. – Вот вам косвенное доказательство: когда я передала ей хранившиеся у Алисы бусы, у нее невольно вырвалось: «Это память о Павле». Почему же для нее это память о муже сестры? А не о сестре? Странно? Нет, если понять: Евгения любила Павла все годы. И чем больших успехов он достигал в своей деятельности как архитектор, тем сильнее она хотела привлечь к себе его внимание.

– Это правда! – внезапно поддержала психотерапевта бабушка Влада. – Она всегда любила Пашеньку. Даже со мной делилась своими чувствами! Она так много энергии отдала этим всяким своим общественным организациям против рака – только ради того, чтобы Паша ее заметил… Слушайте! А почему мы это обсуждаем за ее спиной? Пусть приедет из командировки, и мы в ее присутствии…

Она как будто не услышала или не поняла, что Лученко обвинила Ивгу в преступлении.

– Владилена Геннадиевна, вы подтвердили мою версию. Спасибо. – Вера продолжала вести свою линию. – Итак, ясно: Евгения Бурау долгие годы любила Павла Бессонова. Ей казалось, что домохозяйка Ксения, пусть и красивая, но ограниченная, не сможет долго удерживать возле себя такого мужчину. Она сравнивала себя с ней, и Ксения в мечтах Ивги всегда проигрывала. Ведь она была врачом-онкологом, членом и председателем нескольких медицинских организаций. Она ездила по всему миру. В конце концов она даже заняла пост завотделением… У нее были благодарные пациенты. В собственных глазах Евгения Борисовна стояла неизмеримо выше, чем ее двоюродная сестра – просто женщина, просто жена и мама. И она старалась быть как можно чаще рядом с вашим отцом, Алиса.

– Вот почему у тети Ивги не было своей семьи и своих детей. Она постоянно была с нами, – вздохнула Алиса.

– Но годы шли, а ничего не менялось. Ваш отец не переставал любить свою жену. Он вообще не замечал Жениных достижений. А она бредила им. Ей так хотелось, чтобы он ее заметил! Постепенно любовь к Павлу Илларионовичу превратилась для Ивги в главную жизненную цель, в сверхзадачу. И тогда началась череда этих несчастных случаев. Я убеждена: все четыре попытки по устранению со своего пути Ксении Николаевны были предприняты ею.

– Но ведь тогда, на озере, ее не было! Мы с мамой были одни, – удивилась девушка.

В разговор вступил Двинятин:

– Разве трудно просверлить в лодке дырку, сверху замаскировать какой-то щепкой и спокойно уехать? Причем зная, что ваша мама любит катать своих детей по озеру. – Логические построения Андрея звучали убедительно.

– А сосулька на масленицу? – спросила Алиса. – Ведь они обе стояли под ней. И ледышка могла с таким же успехом упасть на тетю…

– Нет, не могла, – отрицательно покачала головой Вера.

– Почему? – хором спросили Джон, Алиса и Виктор.

– Потому что именно ваша тетя Ивга подвела Ксению под сосульку. Наверняка она ее предварительно еще и подпилила. Небось все рассчитала, но, к счастью, лед упал не на голову вашей маме, а лишь на руку.

– Предположим, эти случаи… Допустим, вы нас убедили. Но как же быть со смертельным диагнозом у здоровой женщины? – словно очнувшись, потребовал объяснений Голембо.

– В том-то и дело! – Лученко посмотрела на сосредоточенные лица собравшихся в комнате людей. – Ложный диагноз и был попыткой номер пять! И на этот раз она удалась.

– Но Ксения испытывала нестерпимые боли. Если она была здорова, то как же… – «Дядя Слава» не решался озвучить свою догадку, потому что это было не просто страшно. Это было ужасно.

Вера вздохнула. Она чувствовала себя, как хирург, которому необходимо сейчас сделать пациенту больно, чтоб потом он выздоровел. Она повернулась лицом к директору фирмы «Фарма-ліки». При этом она заметила, как побледнела Алиса и как Джон взял ее руки в свои.

– Вам как фармацевту о чем-нибудь говорит название препаратов «окситоцин» или «метилэргометрин»?

– Это что-то из гинекологии, – не очень уверенно сказал Голембо. – Я не знаю всех наименований.

– Они приводят к сокращению матки. А при длительном их применении страдают почки. Вплоть до полного отказа.

– Но вы сказали, что Ксения была здорова. Как же можно делать инъекции здоровому человеку?

– А, действительно, – сказала Вера. – Но дело в том, что Ксения прибегла к маленькой женской хитрости. Павел пропадал на работе, у него был аврал, а ей хотелось, чтобы муж больше был рядом с ней. И она сказалась нездоровой. Это безошибочный женский прием. Она даже в поликлинике побывала, УЗИ сделала – это был первый анализ. Вот тогда-то Евгения ей и предложила обследоваться у себя в институте. Вначале Ксения не соглашалась, отмахивалась. Через полгода сделала вновь УЗИ в поликлинике – все в норме. Но потом… Мы никогда не узнаем, как Бурау ее все-таки уговорила. Дальше – дело техники и преступных инъекций.

– Боже мой! Какой садизм! – Голембо в ужасе смотрел на Веру, приоткрыв рот. – Ведь она испытывала боли, сравнимые разве что с родовыми муками! Каждый день на протяжении нескольких месяцев! Это немыслимо!

– Не понимаю. Перестаньте говорить загадками! – Бабушка Влада требовательно постучала кулачком по столу. – Вы можете объяснить старому человеку толком? Что за уколы?

– Объясни ты! – попросила Вера своего друга. Ей хотелось хоть немного передохнуть.

– Ваша невестка испытывала постоянные спазматические боли, как при родах, – сказал Двинятин. – Понимаете? От препаратов, которые ей вводила Бурау. От этих уколов у Ксении в конце концов отказали почки.

– Как она могла? Как могла?! – прошептала Владилена.

У старухи мелко задрожал подбородок, слезы полились из глаз. Спустя целую жизнь она пожалела нелюбимую невестку.

– А откуда вам это известно? – спросил Виктор, теряя невозмутимость.

– Хочу напомнить, Витя, я все-таки доктор. Хоть и психотерапевт, но все же разбираюсь в болезнях и лекарствах. Кроме того, меня проконсультировали коллеги.

Словно только что осознав все, о чем говорила доктор, Виктор посмотрел на нее испуганно. В глубинах его внутренней мешанины что-то задвигалось, зашуршало. Глухая, слипшаяся в комья душа как будто на секунду проснулась. Лученко наблюдала, как Бессонов «становится на первую ступень лестницы». Такая у нее была метафора внутренних движений человеческого духа.

Жизнь человека Вера представляла себе как множество разнообразных лестниц. У кого-то это эскалаторы, везущие вверх, у другого крутые ступеньки, спускающие вниз, или самодвижущаяся дорожка, везущая по прямой. Лестница вниз – падение, пьянство, пустая жизнь, отсутствие осмысленной деятельности, депрессия… Эскалаторы по горизонтали – обычное существование обывателя: просиживание у телевизора, сплетни, зависть… Лестница вверх – это полная самореализация в профессии, в любви, в материнстве, в творчестве.

Виктор с внезапной ясностью, забыв свой хипповый сленг, произнес:

– Значит, Ивга убила маму. А потом сказала папе, что это сделал я. И он, чтобы спасти меня от тюрьмы, признался в том, чего не делал. – Он сглотнул ком в горле.

– Предполагаю, что она предложила Павлу Илларионовичу сделку, показав ему два пути. Первый: если он женится на ней, она замнет дело. И вы, Виктор, останетесь на свободе. Второй путь: вас сажают за эвтаназию. – Вера подошла к Бессонову и села рядом с ним. Ей показалось, что в уголках его глаз мелькнули слезы.

– Но он выбрал третий путь. Взял на себя мой грех. Но ведь на самом деле я этого не делал…

– Она его шантажировала судьбой моего внука! – выкрикнула Владилена с горечью. – Где она? Я хочу посмотреть ей в глаза!

– Боюсь, это невозможно… – сказала Лученко, поднимаясь и подходя к Двинятину. Она сжала его ладонь, и мужчина без слов понял ее просьбу.

– Сегодня утром она умерла. С ней произошел несчастный случай. – Андрей произнес эту фразу, ставя последнюю точку в Верином расследовании.

– Есть Бог на свете! – проговорила бабушка Влада и перекрестилась.

– И все-таки мне не до конца понятно, – сказал Виктор. – Если это сделала тетя Ивга, как она могла оставить такую улику, как медицинская карточка?

– О! Это вполне объяснимо! Она всегда могла бы сказать, что в районной поликлинике ошиблись. Она забеспокоилась, только когда я начала заниматься этим делом. Возможно, как и Вячеслав Голембо, навела обо мне справки и поняла, что я обязательно докопаюсь до сути. Кстати, Бурау настойчиво советовала мне лечь к ней в онкологический институт на обследование. Лично к ней. Дескать, не очень хорошо я выгляжу, а ранняя диагностика – залог здоровья и все такое. Так вот, вчера я специально сделала несколько анализов. Слава Богу, они показали – я абсолютно здорова. Как вы думаете, что собиралась делать тетушка Ивга с такой пациенткой, как я, в своем отделении, где она царица и богиня? Кто бы усомнился в моем смертельном диагнозе?..

Слушатели онемели.

– А сам документ, старый результат УЗИ Ксении Бессоновой она не принимала во внимание, – продолжала Вера. – Во время нашей встречи в онкоинституте Евгения Борисовна распекала мужа какой-то больной. Дескать, его жене нужно переделать анализы и обследоваться заново. То есть это была ее врачебная позиция: чтобы все делалось под ее присмотром, в ее больнице. Понимаете?

– Это давало ей возможность подделать Ксюшин диагноз… – Голембо не выдержал и сжал ладонями голову.

– Работа закончена, – устало произнесла Вера. – Ваш отец, Павел Илларионович Бессонов, не причастен к эвтаназии. Это доказано. Вы не дочь убийцы. Это сделала ваша двоюродная тетка, Евгения Бурау. Это тоже доказано.

Лученко подумала: «Если бы не Дельфин, я бы сейчас никому ничего не доказывала…». От воспоминаний об утренних событиях на ипподроме ее передернуло, как от озноба.

– Все. «Семейное дело» закрыто. Доктор должна отдыхать, – подвел черту встрече Андрей. Он взял подругу за руку и повел ее к выходу из отеля.