Фред Стапльтон энергично хлопнул себя рукой по колену и выразительно посмотрел на Клайда.
— Ты понимаешь, в чем тут дело? — торжествующе сказал он. И сейчас же сам ответил на свой вопрос: — Если Джеймс был прав, если действительно плесень из этого проклятого метеорита бешено росла в блюдечках из-за того, что на нее попал пепел от трубки… и у нее началась эта, как ее…
— Мутация, — подсказал Клайд.
— Да, мутация. И появился отравляющий запах… Если это так, то выходит, Джеймс решил сделать то же самое и с самим метеоритом! Он насыпал в него пепел, вот что! И вот он, результат, который проявился сразу же, в одну ночь! Понятно что?
— И сам Джеймс вчера ночью что-то говорил, что он придумал еще какой-то новый эксперимент, — добавил Клайд. — Только он решительно отказывался сказать, в чем там дело, помнишь? Очевидно, он хотел сначала узнать, что получится с новой порцией пепла… Мэджи, вы и в самом деле очень помогли нам своим рассказом, — приветливо обратился он к девушке, которая с недоумением переводила взгляд то на одного, то на другого, пытаясь уловить смысл их отрывистых фраз.
— Но я ничего, совсем ничего не понимаю в том, что вы говорите, — жалобно сказала она, поднимая на Клайда печальные глаза. — И почему я помогла, тоже не могу сообразить. Мне кажется, в том, что я сказала, нет ни капельки интересного…
Фред пренебрежительно фыркнул: о чем еще можно говорить с глупой девчонкой, до которой не доходят самые элементарные вещи! И тут же Фред спохватился: «Черт знает о чем я думаю, когда тело Джеймса, накрытое простыней, лежит там, в палатке!..» Он покосился на открытый полог.
Под лучами яркого солнца, заливавшего поляну, вход в палатку, остававшийся в тени, зиял как хмурое напоминание о том, что случилось всего только сегодня утром, и о том, чего уже нельзя исправить…
Фред отвернулся, его сердце сжала боль. «Коротышка, вот до чего довели тебя твои эксперименты, — подумал он. — Ведь так и погубила тебя твоя космическая плесень, фиолетовая плесень, которая убивает все, сначала насекомых, потом маленьких животных, а потом… Потом? Погоди, погоди, я что-то подумал насчет потом… — силился он напомнить себе вдруг ускользнувшую мысль. — Что я подумал потом?.. Что-то очень важное, ей-богу, очень важное. Вот проклятая штука, проскочило что-то в голове и исчезло. А что, никак не могу вспомнить…»
Он почти не слышал, как Клайд мягко ответил Мэджи:
— Сейчас я попробую вам все объяснить. Конечно же, вам так трудно понять. Дело вот в чем…
И он коротко рассказал ей, как Джеймс Марчи случайно заметил, что оброненный им с трубки пепел вызвал усиленный рост космической плесени и как, очевидно, Джеймс решил повторить этот опыт уже со всей оставшейся в метеорите плесенью. Поэтому он и закурил трубку тогда, вечером, а потом посыпал пеплом метеорит, — рассчитывая, что это даст еще больший эффект. Ведь из того, что рассказала Мэджи, выходит, что именно так обстояло дело. Уже ночью Джеймс говорил им, что он сделал еще что-то, но умолчал, о чем шла речь. Он, по всей видимости, хотел проверить утром, какой эффект даст новый эксперимент, и поэтому на рассвете поспешил к метеориту, и вот…
Мэджи слушала Клайда затаив дыхание, боясь проронить хотя бы слово. Она только теребила свой мокрый носовой платок, ей хотелось разорвать его на куски; она спохватывалась и снова сжимала его, потому что ведь это глупо: маленький кусочек шелка в ее руках не имел никакого отношения к рассказу Клайда, и опять, забыв об этом, теребила его. А потом она вспомнила, что таким же мокрым маленьким носовым платком Джеймс вчера вечером в лесу пробовал вытереть ей слезы, чтобы утешить от рыданий, и от этого новые слезы навернулись на ее глаза, и она едва удержалась от того, чтобы не заплакать, и опустила голову вниз.
Клайд все еще говорил, а Мэджи думала: милый Джеймс, милый Коротышка, он так трогательно, так робко рассказывал ей вчера о своих чувствах, о том, что он любит ее… «Нет, такого слова не было, но ведь я знаю, — думала Мэджи, — я знаю, что он думал так!» И честное слово, никогда еще и никто не говорил с нею о любви так беспомощно и так убедительно, как милый, ласковый Коротышка, который избегал даже самого слова «люблю», но оно громко звучало в каждой его фразе и даже в молчании, когда он бесповоротно терялся, не зная, что ей ответить. Джеймс, Джеймс, и вот… Она взглянула в сторону палатки, где лежало тело Джеймса Марчи, и еще ниже опустила голову, пряча нахлынувшие рыдания. Но они прорвались снова безудержным плачем, от которого судорожно вздрагивали плечи и перехватывало дыхание.
— Мэджи, Мэджи, ведь я вовсе не хотел расстраивать вас, — растерянно проговорил Клайд, протягивая к ней руку. — Мэджи, успокойтесь, не надо плакать, этим ничему не поможешь… Ай, как плохо, что я расстроил вас, Мэджи!
— Нет… это не то… не надо, не утешайте меня, — сквозь бурные слезы отвечала она. — Я сама… сама… это пройдет…
— Оставь ее, — вполголоса сказал Фред, кладя руку на плечо Клайда. — Это как пришло, так и уйдет. Я знаю. Давай займемся лучше одним делом. — И он поднялся, большой и громоздкий.
— Каким делом? — удивленно спросил Клайд, все же поднимаясь на ноги следом за ним.
— Пойдем в палатку Джеймса. Думаю, что она уже хорошо проветрилась после того, как ты вынес оттуда и сжег плесень.
— А зачем? — снова удивился Клайд.
— Ну хотя бы затем, чтобы посмотреть, все ли в ней в порядке. Тогда переселим туда ее. — Он кивнул головой в сторону Мэджи. — Мне, знаешь ли, не очень нравится сон на открытом воздухе.
Клайд неодобрительно посмотрел на Фреда, но ничего не сказал. Бросив еще один сочувственный взгляд на продолжавшую плакать Мэджи, он пошел за Фредом к палатке Джеймса.
Ее полог был все еще открыт, как его оставил Клайд. И воздух был совсем чистый. Фред оказался прав: очевидно, его все время заражала острым удушающим запахом плесень. Перед тем как войти в палатку, Фред Стапльтон обошел ее вокруг и поднял со всех сторон боковые полотнища.
— Так будет лучше; полная гарантия, что не останется и капли запаха, — сказал он удовлетворенно, увидев, как ветерок продувает насквозь палатку, поднимая и опуская полотнища. — Черт его знает, а может быть, там все напиталось вонью?..
Они осторожно вошли в палатку. Нет, и в ней не оставалось никакого запаха. Все вещи Джеймса были убраны: очевидно, он перенес их к Клайду. На вытоптанном травянистом полу лежала циновка, на которой перед тем были блюдца с плесенью. От них на циновке еще оставались неясные вмятины.
— Это тоже ни к чему, — уверенно сказал Фред и наклонился было, чтобы взять циновку и выкинуть ее из палатки.
Но Клайд остановил его:
— Погоди, давай осмотрим сначала. Мне кажется это странным…
— Что?
— Смотри!
На циновке, около вмятин, сделанных блюдцами с плесенью, не было видно никаких мертвых насекомых, Они исчезли. Но ведь Клайд еще вчера ясно видел неподвижно лежавших мертвых муравьев, бабочку, упавшую у самого блюдца. Тогда они лежали вокруг блюдец с губительной плесенью, образуя как бы концентрические круги. Лежали, вытянув головы и щупальца к плесени. Теперь их не было. Не было и в помине.
— Да в чем дело? — спросил Фред.
— Все мертвые насекомые исчезли, — коротко бросил Клайд, показывая на циновку. — Разве ты не видишь?
— Ничего не понимаю, — раздраженно ответил Фред. — Ну и черт с ними, какое это имеет значение? Возможно, ты сам и растоптал их…
Клайд отрицательно покачал головой: нет, это было не так. Если бы он их растоптал, то остались бы следы. Кроме того, он только пробежал к циновке, схватил блюдца и унес их. А все остальные мертвые насекомые, в изобилии лежавшие на циновке и на полу? Что произошло с ними? Или их тогда уже не было?
— Может быть, их выкинул Джеймс? — предположил Фред, видя, как озабоченно осматривается Клайд.
— Возможно, конечно, но маловероятно, — ответил тот задумчиво. — Заподозрить Коротышку в излишней осторожности я не могу, но вряд ли он задерживался бы в палатке для того, чтобы собирать мертвых насекомые. Заглянуть, посмотреть, как идет дело, это вполне понятно. Но подбирать насекомых и тут и там… Нет, здесь что-то не так…
Фред с недоумением смотрел на Клайда.
— Слушай, неужели это так важно? — спросил он наконец. — Есть тут эти муравьи и прочая ерунда или нет ее, не все ли равно? Если Джеймс, как ты говоришь, не выкинул их, то можно придумать еще кучу объяснений..
— Например?
— Ну, допустим, что их слопало какое-то другое животное, мало ли кто мог забрести в палатку? Хотя бы кролики, их тут чертова пропасть!
— Кролики не едят насекомых.
— Ну, дьявол их забирай, не кролики, так еще кто-нибудь! — разозлился Фред Стапльтон. — Пойми, что это не имеет никакого значения! Плесени нет, значит, нет смысла думать о каких-то мертвых насекомых. Или ты тоже намерен заниматься зряшными экспериментами, переливать из пустого в порожнее, как делал это Коротышка? Будешь строить всякие теории и гипотезы? Нет, с меня хватит!
Пока он говорил, взгляд Клайда машинально блуждал по полу палатки, задерживаясь по углам ее, там, где перед этим было темно, пока поднятые полотнища не открыли потоки яркого света, заливавшего теперь всю палатку. Ему показалось, что он различает в дальнем углу какой-то маленький комочек. Неясная догадка возникла в его голове. Неужели это…
Не обращая внимания на раздраженные слова Фреда, он сделал шаг и другой мимо него к тому углу палатки, где находился привлекший его буро-серый комочек, и наклонился над ним. Да, это было именно то, что он предполагал, и вместе с тем совсем не то, что он ожидал увидеть!
В углу, около вбитого в землю колышка, державшего край палатки, на примятой пожелтевшей траве лежала та самая маленькая полевая мышь, которую он видел вчера. Та мышь, черные бусинки глаз которой вчера жалобно и беспомощно смотрели на него перед тем, как окончательно закрыться и подернуться мутной пленкой. Мышь, погибшая под влиянием смертоносного удушающего запаха фиолетовой плесени. И все же это было уже не то маленькое тельце, вид которого заставил Клайда задуматься. От него оставалась только половина! Одна задняя половина с длинным хвостом и вытянутыми лапками, обращенная к полотнищу палатки. Второй половины с передними лапками и головой не было. Она исчезла. Она словно растворилась. И это впечатление усиливалось еще и потому, что на оставшейся половине тела мыши не было видно никаких следов крови. На туловище мыши образовалось что-то вроде сосульки, центральной частью которой был чистый белый ее хребет. А дальше, постепенно утолщаясь, шли мышцы, также без крови, и наконец — гладкий покров буро-серой шерсти. Это было странно, было необъяснимо, но было именно так.
— Что ты там еще нашел? — услышал Клайд голос Фреда, который присел рядом с ним. — Мышь, что ли? Прямо невероятно интересно, — иронически процедил он.
— Присмотрись получше, — коротко отозвался Клайд.
— Ну и что же? Какая-то зверушка отгрызла половинку мыши, только и всего. Надеюсь, тебе хватит и оставшейся половины для того, чтобы успокоиться? Нет дохлых муравьев, зато хоть пол-мыши осталось!..
— Нет, ее никто не отгрызал, — сдержанно отозвался Клайд. — Ты сам видишь, крови нет. И потом, зачем было бы отгрызать половину этого маленького тельца? Любой зверь схватил бы всю мышь… — Он все еще всматривался в крохотные останки животного, стараясь найти объяснение загадки. Этого объяснения не было. Клайд нахмурился. Острая и горькая мысль прорезала его сознание: если бы тут был Коротышка!.. Если бы…
Фред Стапльтон выпрямился.
— Ладно, можешь раздумывать о мышах и муравьях сколько тебе будет угодно, — проговорил он небрежно. — Мне это неинтересно. Знаешь, меня никогда не занимали глупые головоломки, не имеющие никакого практического значения. Считай, если хочешь, что это сама плесень пожрала и дохлых муравьев и мышь. Вот взяла и сожрала. Ведь она космическая, таинственная, ну и валя все на нее. А мне эта штука безразлична.
И по его голосу Клайд понял, что Фреду и в самом деле глубоко безразличны и неинтересны всякие объяснения того, что серьезно занимало его самого, не говоря уже о Джеймсе Марчи. «Дохлые муравьи», «пол-мыши»… Этот презрительный тон по отношению ко всему, что, по его мнению, не представляло практического, делового интереса… Таким был Фред Стапльтон. Он знал это, конечно, давно, но никогда раньше Клайд не ощущал, что рассуждения Фреда могут раздражать его. Почему же он почувствовал это сейчас? Почему он сейчас заметил в себе почти злость к его поразительному равнодушию? «Бесчувственная скотина, — с досадой подумал Клайд. — Ведь ты мог бы хоть из уважения к памяти Джеймса Марчи не проявлять полного безразличия к тому, что его так жадно интересовало, не говорить издевательски о том, что связано с Коротышкой, пусть это будет даже космическая фиолетовая плесень-ведь он погиб из-за нее… Я понимаю, погиб необдуманно, по непростительной неосторожности, потому что он всегда был такой шальной в этих делах, одержимый. Ладно, но ты ведь тоже знаешь это и не должен был бы так по-свински вести себя!»
Но Клайд сдержался и не сказал ничего.
А Фред взял циновку с пола и, направляясь к выходу из палатки, примирительно сказал:
— Давай, брат, кончать всякие детективные расследования. Они ни к чему. От них только голова болит, и больше ничего. Никакого толку. И никакого смысла, я тебе говорю!