Святая Гора — место созерцания, где так выразительно говорит молчание, то есть сама вечность, поскольку молчание — язык будущего века. Подобно святым Ангелам, которые обладают иной, непонятной нам, умной силой, посредством которой они передают друг другу божественные мысли, земные ангелы, обитающие на Святой Горе и подражающие в жизни и молитве небесным и бесплотным, имеют иную силу, посредством которой они передают опыт своей жизни. Эта сила — молчание, являющееся, особенно на Горе, убедительнейшим красноречием, безмолвным наставлением. Там много не говорят, но живут в молчании божественными таинствами, познают своей жизнью апофатический опыт православного богословия. Молча прислушиваются к гласу Божиему и приобретают добродетель. По словам святого Симеона Нового Богослова, быстрый путь к стяжанию добродетели — молчание в ответ на входящее в уста, слепота глаз и глухота ушей.

Молчание монахов наставляет. Читаем в Отечнике: Архиепископ Феофил пришел как-то в скит. Собралась вся братия и говорит авве Памво: Скажи слово патриарху на пользу. Старец отвечает им: Если не будет пользы от моего молчания, не сможет помочь и мое слово. На Святую Гору следует ступать с желанием научиться молчанию. Если ты поймешь это, тогда все станет говорить тебе. Безмолвный вид монахов, пещеры пустынников, вызывающие умиление монастыри, природа и неодушевленные предметы поведают многие истории и окажутся для тебя прекрасными наставниками. Таким способом (в молчании) беседует вся Святая Гора.

Однако иногда монахи говорят; и тогда тоже приносят пользу, поскольку ведут добродетельную жизнь. А она без слова более принесет пользы, нежели слово — вне доброго жития. Ибо молчащий помогает, кричащий же досаждает. Но, если сходятся слово и жизнь, они становятся цельным памятником всей философии (преподобный Исидор Пелусиот). Имея жизнь святую, сделавшись кифарами Святого Духа и тайноводственными трубами Святой Троицы, получив дары любви, слова, мудрости, они, когда говорят, приносят несомненную пользу. Им есть что сказать, так как есть обилие дел. Говорят же они, когда их спрашивают. Из Отечника известна просьба: Авва, скажи слово, как мне спастись. Словом на языке пустыни называется изреченная и истинная мысли, исходящая из сердца пустынника от Духа Святого, и вопрошающий принимает его как плод благодати, не анализируя собственным разумом. Это самое необходимое ему для жизни наставление духовного отца.

Итак, слово исходит из боголюбивой души, уязвленной божественной любовью, и говорится по мере жажды вопрошающего. Подобно Богоматери, воспринявшей от Духа Святого Слово Отца, родившей Богочеловека Иисуса и ставшей радостью всему творению, отцы по чистоте своей приняли слово и сообщают его жаждущим и исполняющимся их радостью… Приблизились некоторые братия к авве Филику и вместе с ними — миряне. И просили его сказать им что-либо полезное. Но старец молчал. После многих просьб он ответил: Хотите слышать слово? — Да, авва. Тогда старец сказал: Ныне более нет слова. Когда вопрошали братия старцев и исполняли, что те говорили, Бог в избытке давал благодать слова. Теперь же, поскольку спрашивают, но не исполняют того, что слышат, Бог отнял ее у старцев. И не находят они, что сказать, ибо нет того, кто бы исполнил. Услышав, братия вздохнули и сказали: Помолись о нас, авва (Отечник). На этом примере видно, что слово освящено благодатью. Благодать просвещает чистых и святых человеков, воплощает их жизнь в их словах. Кроме того, слово говорится в зависимости от духовной жажды того, кто спрашивает. И еще на этом примере видно, что монахи умеют склонять к добру самые холодные сердца даже и тактичным порицанием. Когда же спросишь в простоте, смирении и готовности осуществлять сказанное, тогда услышишь слова благодати, изречения простые, смиренные, мудрые и благостные — изречения, дарованные свыше.

Этим словом мудрости отмечены подражатели Христа, Который Сам является громовым Словом Отца и одновременно глубоким молчанием. Он говорил, но и молчал. Без сомнения, движение Бога к человеку — это не только откровение слова, но и выражение безмолвия. В свою очередь, движение человека к Богу и к своему брату должно отличаться двумя названными моментами. Посети Святую Гору с желанием быть обученным скорее с помощью молчания, нежели слова.

Пустынники — афонские монахи — живут истинной Жизнью. Они пребывают среди рая. Они — деятельные созерцатели, живущие полнотой жизни во Христе в скудельных сосудах, в телах, изнуренных аскетическими трудами и служением ближнему. Там увидишь обожение реальное (назовем его так), а не теоретическое, которому учат непознавшие Бога богословы-пустынники живут верой и делами. Ибо общеизвестно, что вера без дел — плод мечтания, и дела без веры — идолослужение. В их огрубевших телах (ведь они покинули мир с его лицемерным благородством) запечатлелись благодать Божия и образ Христов. Сонм святых подвижников бежал того, что против естества, спасался в том, что по естеству, и сверх естества сподобился даров (святой Никодим).

Увидев афонских монахов, подумаешь: как они несчастны и скорбны, — но их внутренний покой переполнит и захватит тебя. Они подобны большим плотинам на очень тихой воде, которая, прорвавшись, обнаруживает их силу, поскольку затопляет всю окрестность. Отверстые уста пустынника облагоухают тебя. Уста святых монахов — источники, изливающие мед, и текущие чистые родники (святитель Иоанн Златоуст). На первый взгляд ты сочтешь иноков бесполезными, однако весьма быстро поймешь, что они — древа высотой до небес и благосеннолиственные, дающие тебе покров и прохладу. Ты найдешь их одетыми в лохмотья и необщительными — по причине неманерной чистоты, неумытости, но очень скоро заметишь, что они — растения плодоносные и неувядающие, лилии присноцветущие и чрезвычайно благоухающие, аромат которых покроет тебя. И это потому, что среди них Христос — Истинная Жизнь. Их жизнь сокрыта во Христе.

В каждом монахе-святогорце, идущем по стопам святых отцов и живущем по их традиции, ты, если имеешь Дух Божий, увидишь сосуществование внешне противоположных состояний: смерти и жизни. От каждодневной смерти проистекает жизнь и от обладания жизнью сильнее умерщвляется смерть. Чем большая смерть смерти (греха), тем более укрепляется Жизнь (Христос); укрепляется Жизнь — попирается смерть, до ощущения в себе Воскресения и Вознесения Христова, т. е. умерщвляется грех и рождается жизнь. Итак, можно сказать, что монахи облекаются в смерть и получают Жизнь. Апостол Павел пишет римлянам: Христос, воскреснув из мертвых, уже не умирает: смерть уже не имеет над Ним власти. Ибо что Он умер, то умер однажды для греха; а что живет, то живет для Бога (Рим. 6, 9). Святой Никита Стифат пишет, что то же происходит и со святым человеком — подражателем Христу: умерев для мира, он живет жизнью Христовой: ставший от мертвых дел воскрес со Христом. Если он благодаря ведению воскрес со Христом, то, поскольку Христос уже не умирает, смерть неведения уже не властна над ним. Умертвив уды тела и отложив суетные попечения, он не живет более для плоти и мира, но живет в нем Христос, то есть им руководит благодать Духа Святого, а не закон плоти; члены свои он представил Богу Отцу в орудие праведности.

Кроме того в обоженных монахах ты встретишь сосуществование покоя и движения. По словам святого Максима, они живут в вечнодвижущемся покое и установившемся движении. Они пребывают во Христе, все время стремясь к совершенному блаженству в Нем, ибо Христос есть многоценная жемчужина. Это образно разъясняет святитель Григорий Нисский: Невероятнее всего то, как этот покой может быть и движением? Ибо восходящий не стоит и стоящий не восходит; здесь же — благодаря тому, что стоишь, поднимаешься. Это потому, что чем постояннее и непреклоннее кто-либо утверждается во благом, тем быстрее он проходит путь добродетели. Т. е. пребывает во благом и постоянно движется, постоянно движется и пребывает во Христе. Непрестанны и жажда Христа, и божественное насыщение. Один монах сказал: Что-то странное происходит со мной. Я жажду и вместе с тем насыщаюсь! Однако для Божиего человека это отнюдь не удивительно. В этом совершенное бесконечное совершенствование совершенных (преподобный Иоанн Лествичник).

Монашеская жизнь — постоянное подражание Слову, Христу. Ревностный монах проходит все ступени жизни Христа. В нем распинается Христос, чудодействует, претерпевает скорбь, воскресает, возносится… Поскольку в нем — Христос, ему удается объединить свой внутренний мир с внешним. Он преодолевает все границы и восходит на большую высоту, чем та, с которой ниспал Адам. Святой Максим говорит о пяти разделениях, которые не смог преодолеть Адам и которые ныне преодолевает человек с помощью нового Адама — Христа. Это различия между нетварным и тварным, мысленным и чувственным, небесным и земным, небом и землей, раем и вселенной, мужским полом и женским. От преодоления последнего он приходит к преодолению первого (различия нетварного и тварного). Стало быть, святой Божий человек, всего себя и весь мир приводит к Богу, и в силу этого он является величайшим благодетелем человечества.

Со святым старцем я сблизился однажды на Святой Горе: со старцем, который наслаждается ненасытным насыщением Божией милости. Живя почти что в расщелине земной, он преодолел все мирские условности. Не хватает слов описать его. Назвав его мудрым, ошибешься. Сказав, что он безумен, совсем не передашь высоту его духовного безумия! Не знаю, как охарактеризовать его. Оставив условности мира, он входит в глубь вечности. Он касается божественного огня, буквально горя, пылая. Его зажигает нетварное пламя. Временами, беседуя с ним, думаешь, что он сгорит окончательно, исчезнет вместе со своим телом, как пророк Илия на огненной колеснице, будет взят на Небеса, как Господь, Который, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на Небо (Лк. 24, 51). И это, кажется тебе, сейчас произойдет, но ничего не происходит, все рассеивается под влиянием других событий. Благодатное настроение, которое возникает, пока старец беседует с тобой на темы духовной жизни, подобно изумлению, охватившему учеников на горе Фавор:…Облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И, услышав, ученики пали на лица свои и очень испугались (Мф. 17, 5–6). Ты ведешь беседу, и в это время нисходит Святой Дух, охватывающий тебя и овладевающий тобой. Ты начинаешь испытывать страх, но вместе с тем и желание присутствия Божия. В тот час, когда с тобой простыми словами говорит святой подвижник, ты вспоминаешь Христа, беседовавшего со Своими учениками на горе или посреди моря. Поистине, святой подвижник говорит с тобой с горы созерцания и с моря вечности, вне земного и человеческого, вне того, чем ты являешься.

Однажды я сблизился с этим старцем. И понял, что он действительно богослов. У него не было знаний о Боге, но было знание Бога, недоступное большинству людей. Ибо богословие является поистине горой высокой, крутой, и обрывистой, и неприступной, подножия которой едва достигает большинство людей (святитель Григорий Нисский). Лишь Моисей восходит на гору Боговидения и становится Боговидцем. Я понял, что старец — этот Боговидец Моисей. С самого начала я впал в растерянность. Что можно сказать? Какое соответствие существовало между мной и им? Какое сходство? Мы находимся на первом этапе практической философии, в то время как он переходил от естественного созерцания к мистическому богословию, т. е. к истинному знанию. Мы исполнены страстей, тогда как он — престол всезлатой Царя. Мы — ад, он — рай.

Однако во время беседы подвижник сходил со своей высоты и вел меня на высоту. Истощал себя и обогащал меня. Богатый обнищал, чтобы я обогатился его нищетой. Ибо всегда единство двух требует от каждого исхода из себя, что происходит и в общении с Богом. Совершается исход Бога и исход человека. Это характерный признак божественной любви. Божество богословы называют иногда Любовью, иногда Возлюбленным. Отсюда, будучи Любовью, Он исходит; будучи же Возлюбленным, движет к себе всех, способных вместить эту любовь (святой Максим). Цитируя Дионисия Ареопагита, святой Максим говорит, что божественная любовь является экстатической, поскольку не позволяет любящим принадлежать только самим себе, но любимым. В этом уверяют нас высшие чины Ангелов, которые, заботятся о низших из любви к ним, как бы уравниваются с ними, когда один помогает другому и когда низшие движутся желанием возвратиться к высшим.

Я храню все в памяти, но более всего — в сердце, все моменты той беседы. Позвольте мне рассказать о том, кого я повстречал и о чем мы говорили.