Принимать силосную траншею пришли Санькин отец и председатель колхоза.
Ребята встретили их так, будто ничего особенного не произошло. Но они только внешне были спокойны и сдержанны, а на самом деле чувствовали небывалый прилив сил. Им казалось, что вместе они могут все! Что-то крепкое, властное и бесконечно дорогое объединяло их сейчас.
Санька испытывал раскаянье. Ему даже стало стыдно перед друзьями. Как обрадовались бы ребята, если бы он вдруг рассказал о рисунках в тетради, о камне-следовике! Собрались бы все в штаб, заперли дверь и долго обсуждали бы, как поступить. Осторожный Мишук сдерживал бы ребят. Гришка — тот голосовал бы за любое самое отчаянное предложение. Кричал бы и Санька, рассчитывая на молчаливое согласие Семы, на привязанность Вовки и даже на единственный голос команды Гени Сокова.
Представив все это, Санька заколебался. Было мгновение, когда он уже решил во всем признаться ребятам.
Пока в Саньке происходила внутренняя борьба, председатель и агроном медленно шли по дну траншеи и придирчиво осматривали ее. Ребятам бояться было нечего. Они честно выполнили работу и знали, что упрекнуть их не в чем, — траншея сделана по всем правилам.
Короткая заминка произошла на месте старой силосной ямы. Председатель многозначительно притопнул ногой, взглянул с каким-то загадочным выражением на Санькиного отца и постучал косточками пальцев по деревянной обшивке.
Мальчишки замерли. Как раз тут был найден футляр с автоматом и патронами.
— Здесь? — спросил Павел Николаевич, приподняв голову, чтобы видеть лица ребят, стоявших наверху.
— Ч-чего здесь? — спросил Вовка — Здесь яма была,— произнес он с притворным безразличием.
— Я про яму и спрашиваю! — сказал председатель и, еще раз переглянувшись с агрономом, пошел дальше.
Все, что было потом, заставило ребят забыть этот подозрительный случай. Председатель и агроном поздравили усачей с окончанием работ и долго считали, сколько вынуто кубометров земли.
Один Санька запомнил двусмысленный вопрос и многозначительное переглядывание. Как раз это и вынудило его отбросить благие намерения — рассказать ребятам о своих открытиях. «Отец и председатель что-то знают! — решил Санька. — Надо торопиться! Некогда обсуждать со всеми! И автомат нужно перепрятать! Баня — разве это место...»
— Придется вас премировать! — сказал Павел Николаевич, закончив подсчет кубометров. — Но за вами есть еще дельце! Помните? Два дня отдохнете и...
— Электропроводка? — вспомнил Мишук и подмигнул Саньке.
Справитесь? — спросил председатель.
— Справимся! — весело закричали ребята.
Кричал и Санька. «Два свободных дня! — подумал он.— Везет! Завтра же махну на болото!»
Спал Санька в ту ночь плохо: в голову лезли мысли одна приятнее другой. Камень-следовик он, конечно, найдет сразу! Ведь на него с берега молились — значит, издали видно. А дальше... Дальше Санька знал, что делать! Он нанесет на бумагу лес, болото, ориентиры, тропу. Придет с картой в штаб, выложит ее перед удивленными ребятами и скажет небрежно: «Я тут наметил, где искать следы Димы Большакова. Мишук, назначай, когда пойдем. Поведу я!» Тут он посмотрит на Катю, на младших усачей и добавит: «Команду Гени Сокова возьмем — я обещал! А девчонок брать не стоит. Места гиблые, зверья полно. Автомат надо прихватить. Мишук, выдай десять патронов! Я за все отвечаю!»
Подумав об автомате, Санька вспомнил, что стоило бы его перепрятать. «Не взять ли автомат с собой? По дороге бы и запрятал в лесу!..» Эта мысль понравилась ему. Смущало одно — договоренность с Гришей. Но тут же нашлось оправдание: «Перепрячу, а как вернусь, — скажу и сведу на то место... Он радоваться должен: в лесу — не то что в бане! Никто не возьмет!»
Заснул Санька под самое утро, да и то часа на два.
Рассвет только подкрадывался к деревне с востока, а Санька уже открыл дверь бани. На цыпочках подошел он к окну, наклонился, просунул пальцы в щель и приподнял третью от стены половицу. Пахнуло сыростью. Санька посветил фонариком, ожидая увидеть волнующий блеск металла. Но автомата не было. Санька сунул руку под пол и пошарил под другими досками. Пальцы нащупали жестяную банку. Он оттолкнул ее в сторону и присел на перевернутую половицу. Было обидно и не хотелось верить, что Гришка мог поступить так нечестно.
Санька еще раз обшарил неглубокое подполье и снова наткнулся на жестянку. Он хотел зашвырнуть ее в самый дальний угол, но что-то заставило его открыть крышку коробки. Внутри лежала записка. «Автомат изъят по решению партбюро, — с удивлением прочитал Санька. — Захотите поохотиться — приходите, дам ружье и патроны». Внизу стояла подпись Ивана Прокофьевича — секретаря колхозной парторганизации.
Санька почувствовал облегчение. Лучше потерять автомат, чем веру в товарища. Но как они узнали? Может, Мишук рассказал?
Так и не ответив на этот вопрос, Санька положил коробку с запиской под пол, подвинул доску на старое место и вышел из штаба в огород.
Весело чирикали ранние птички. Утро несло с собой свежесть и бодрость.
«Плевать!.. Обойдусь без автомата!» — подумал Санька и пошел по задворкам к зеленеющему невдалеке лесу.
Дорога вела мимо пасеки. Линялая рубашка деда Евсея уже виднелась среди пчелиных домиков. Санька свернул в кусты и под их прикрытием миновал пасеку.
Лесную тропу он нашел быстро. Не так уж она и заросла. Уплотненная земля противилась натиску трав и мхов.
В лесу стоял негромкий гомон. Шептались деревья. Дятел отбивал мерную дробь. Пернатые жители верхних этажей зеленого царства устроили утренний концерт.
Солнце зажгло на верхушках деревьев яркие зеленые костры. Вниз, на тропу, оно еще не светило. Но и здесь, в первом лесном этаже, все пробудилось и радовалось утру. Вышли на работу рыжие муравьи. Зашевелилась кучка земли. Кто-то невидимый, но сильный, выталкивал наружу черный перегной.
Санька топнул ногой — получился звонкий шлепок. Подземные работы прекратились. Хозяин норки решил переждать опасность. А лягушка, потревоженная шлепком босой ноги, выпрыгнула из-под кустика на тропу и снова нырнула в траву.
Санька не чувствовал никакой тревоги. Он шагал и шагал, посвистывая про недолгие сборы, и два километра быстро остались позади. Чаща поредела. По бокам тропинки стали попадаться кочки, густо поросшие пучками колкой травы.
Из-под ног вдруг взметнулась тетерка и полетела над самой землей. Санька услышал, как она с шумом опустилась где-то неподалеку в кустах.
Еще одна птица тяжело отлетела в сторону. Санька не любил охоту, и его сердце не дрогнуло. Он только подумал, что тут давно не гремели выстрелы, поэтому тетерки и не боятся человека.
Еще сотня шагов — и перед Санькой раскинулось болото. Это была однообразная зеленая равнина. Он остановился, пораженный резкой сменой картины. В лесу под каждым кустиком, под каждым деревом кто-то щебетал, попискивал, постукивал, посвистывал. А над болотом висела густая липучая тишина. Здесь расстилалось однообразное мертвое пространство. Взгляд скользил и ни на чем не мог остановиться. Лишь где-то далеко виднелись купы живой зелени, отрезанной от леса ровным покрывалом мхов. Ничто не двигалось на болоте, и все настораживало. В самой неподвижности таилась какая-то опасность, а в тишине — тревога. Болото угрожало. Этот мертвый мир давил и вселял безотчетный страх.
— Чего испугался? — шепотом спросил Санька, чтобы подбодрить себя. — На то и болото! Ты думал, что это вроде танцплощадки? А ну, давай двигай дальше!
Тропка, выйдя из леса, раздваивалась влево и вправо, берегом огибая болото. Санька решил направиться влево: эта тропка показалась ему более заметной.
Чтобы не заблудиться, он шагнул к осине и надломил ветку. Деревце громко хрустнуло. Санька вздрогнул и посмотрел на болото. Оно было прежним — необозримым, неподвижным и чужим. Но Санька преодолел минутную робость и пошел по тропинке, которая змеилась в прибрежных зарослях.
Он заставлял себя думать о чем-нибудь приятном, но мысли не подчинялись ему. Как назло, вспоминались всякие страшные рассказы: о предсмертных криках лосей, провалившихся в трясину, о погибшем пастухе...
«Тропку наверняка разминировали!» — успокаивал себя Санька, но каждый шаг вперед давался ему с трудом. Очень хотелось повернуть назад и припуститься по лесной дорожке к деревне. «А камень? Прийти к болоту и вернуться ни с чем? Нет! Я должен его увидеть! Должен! Должен! — твердил Санька. — Увижу — тогда вернусь!»
Впереди на болоте виднелась жиденькая цепочка карликовых деревцев. Казалось, что лес выслал в топь маленьких, но отважных разведчиков. Кривые низенькие осинки и березки бесстрашно вышли вперед, вытянулись в цепочку и, нащупывая тонкими ножками дорогу, двинулись к середине болота. Они были предвестниками наступления неисчислимой зеленой рати, которая окружила трясину, готовясь завоевать безжизненные болотные пространства.
Санька проследил глазами цепочку деревцев и заметил вдалеке темно-серое круглое пятно.
«Камень! — догадался Санька. — Следовик!»
Камень огромной кочкой возвышался над трясиной. Березки и осины тянулись как раз к нему. Болото здесь не казалось таким мрачным. Жиденькие деревца шевелили листвой, покачивали ветками. Это была жизнь. И Санька почувствовал себя увереннее. Он прибавил шагу, а потом побежал к зеленому мыску.
Внезапно тропка расширилась. В нее влилась из леса другая дорожка, сплошь избитая острыми раздвоенными копытами. Здесь недавно прошло стадо диких свиней.
Санька читал где-то, что кабаны, разозлившись, нападают на человека. Но у каждого мальчишки свое отношение к животным. Волков и кабанов Санька не боялся. Они представлялись ему обычными собаками и свиньями, только более осторожными, хитрыми и сильными. Санька даже обрадовался: значит, он не один в этой глуши, да и о минах теперь можно было не думать. После стада кабанов шагай смело: мин нет!
Тропа привела Саньку к небольшому полуострову, узким языком вдававшемуся в болото. Отсюда и начиналась зеленая цепочка березок и осинок. Тропа сворачивала на полуостров, а дальше шла прямиком по трясине вдоль хилых деревцев. Следы раздвоенных копыт вели туда же.
«Молиться они к камню ходят, что ли?» — подумал про кабанов Санька и улыбнулся, но не своей шутке, а оттого, что все сложилось самым чудесным образом. Санька догадался: протоптанная тропа соединяла берег болота с островинами. Не к камню же на поклон ходили кабаны! Их тянуло другое — пища. А найти ее они могли только на сухих лесистых возвышенностях, зеленые шапки которых виднелись на горизонте.
Смело шагнул Санька на примятый мох. О возвращении в деревню он уже не думал. Подойти так близко и не побывать у камня, не пощупать его своими руками? Он не пропустит такого случая! Он и до островины дойдет! Только б времени хватило!
Санька посмотрел на солнце. Было часов двенадцать. «Если до камня километр, а до островины еще два, — считал он, — то туда и обратно шесть. До деревни два — восемь... Два часа ходу! Чепуха! В три буду дома, а в пять назначу срочный сбор в штабе и...» Санька даже зажмурился, представив, какую бурю восторга вызовут его открытия.
Тропка напоминала узкий выгон для скота. Деревца стояли то справа, то слева. Они, как жиденький забор, ограждали тропку с боков. Хлюпала вода под ногами. Рыжая жижа прорывалась сквозь мох и упругими фонтанчиками выдавливалась между пальцев. Санькины штаны скоро покрылись грязью. Он закатал их повыше и больше не останавливался.
Следовик рос на глазах. Из большой кочки он превратился в бугор. А когда Санька подошел еще ближе, камень вымахал с избу. Тропа огибала его слева. И с этой же стороны отчетливо виднелась широкая ладонь, и пять растопыренных пальцев.
Санька подбежал к каменной глыбе, остановился на секунду, разглядывая удивительный отпечаток, и осторожно, ощущая легкий озноб, вложил правую руку в гранитные пальцы.
— Здорово, ар... хангел! — произнес он, стараясь придать голосу шутливый оттенок, но слова прозвучали уважительно и робко.
Время пощадило работу древнего скульптора. Сохранились линии, пересекающие ладонь, бугорки у основания пальцев. Это была рука труженика — мускулистая и добрая. Снизу камень порос мхом, а выше он был начисто оглажен ветрами и дождями. От него веяло теплом. Осмотрев следовик, Санька определил, что на него можно забраться. Высеченная рука послужила первой ступенькой. Над ней виднелись две выбоины. Несколько ловких движений — и Санька очутился на плоской макушке, нагретой солнцем.
Отсюда, с трехметровой высоты, было видно далеко. Но Санька вначале не смотрел по сторонам. Вползая на животе на вершину следовика, он заметил неглубокие выдолбленные в граните буквы. Вглядевшись, Санька узнал знакомую отметку — «Дим. Бол.» Он не удивился, а обрадовался, будто встретил верного товарища. Бережно обвел Санька пальцем все буквы, выдул из углублений песчинки и семена, занесенные ветром, и только после этого посмотрел вокруг.
Лес обступал болото и сзади, и слева, и справа. Впереди бугрилась кочками бесконечная топь, прорезанная темной линией звериной тропы. Эта дорожка вела к далекой островине. Поросшая вековыми елями, она издали была похожа на горку с елками, нарисованную в тетрадке Димы.
Санька принял новое открытие очень спокойно. «Вот она — горка! — подумал он. — А дерево с наростом будет на следующей островине! К дереву я не пойду, — надо ребятам хоть что-нибудь оставить! Туда вместе отправимся. А до горки доберусь!»
Он нащупал ногой выбоину в камне и стал спускаться, но вторая нога никак не могла найти опору. Руки заскользили по гладкой поверхности. Чувствуя, что сейчас упадет, Санька оттолкнулся от следовика, спрыгнул на мох и, стараясь сохранить равновесие, попятился. Ноги наткнулись на что-то мягкое, и он плотно уселся на пружинистую подушку. Эта кочка стояла в метре от тропы между двух березок. Хилые деревца склонились над Санькой, протянули к нему ветки, точно хотели помочь подняться. Но он не торопился. Как в удобном кресле, сидел на кочке и смотрел под ноги. Такого он еще не видывал. Мох был сплошь усеян клюквой. Казалось, кто-то только что просыпал ее из корзины. Санька взял одну ягодку, но она крепко держалась на тонком, как ниточка, стебельке, который натянулся и вытащил за собой еще несколько клюквин.
А березки все ниже и ниже склонялись над Санькой, пока одна из веток не коснулась его головы. Он посмотрел кверху. В этот момент что-то щелкнуло под ним, будто в кресле лопнула пружина. Санькины колени поехали вверх. Так ему показалось, хотя ноги остались на месте, а сам он вместе с кочкой стал опускаться вниз. Санька почувствовал сквозь штаны холодную обжигающую воду. Ухватившись за ветку березки, он успел вскочить на ноги и испуганно прыгнул на тропу.
Так Санька усвоил первую болотную заповедь: «Никогда не сходи с тропинки!»
Он стоял и смотрел на то место, где только что сидел удобно и спокойно. Трясина вновь настраивала свою ловушку. Опустившаяся кочка медленно подымалась, принимая прежние очертания. Склонившиеся березки распрямлялись. Мох затягивал Санькины следы. Все двигалось, как живое, хищное, бесформенное чудовище.
Страх снова шевельнулся в Саньке. «Никакого архангела не докличешься!» — вспомнил он слова деда Евсея и подумал: «Метко старик сказал! С тропы больше ни на шаг!»
Но болото приготовило для Саньки еще один урок. Слишком долго простоял он на одном месте, потрясенный случившимся. Под ногами у него забулькало, зашипело, и Санька, подстегнутый ужасом, инстинктивно бросился к камню. А от тропки во все стороны пошла по трясине ленивая пологая волна.
Прижавшись спиной к следовику, Санька запомнил и вторую болотную заповедь: «Нельзя стоять даже на тропинке!» Передохнуть можно только тут, у камня, вокруг которого образовался неширокий пояс довольно плотной почвы. И Санька долго не решался покинуть его.
«Лучше всего бегом! Одним духом!» — думал он, измеряя на глаз расстояние от камня до берега. На школьной спартакиаде Санька . бегал и на три километра. Но там была хорошая ровная дорожка, а здесь — зыбкий пружинный матрац. «Зато не три, а всего километр!» — утешал себя Санька. «А как же с островиной? — ехидно спросил тайный голос. — Решил дойти, а теперь ноги задрожали?»
Санька посмотрел на зеленую шапку островины и задумался. Он понимал, что идти одному в глубь болота неразумно. А тайный голос твердил одно: «Ты просто трусишь!» Санька видел, что за островиной на горизонте показалась туча, парило, как перед дождем. А голос неумолимо повторял: «Трусы всегда найдут отговорку!» Санька знал, что у него не хватит сил добежать до островины без передышки. А голос язвительно подсказывал: «Трусишка, а ты слышал что-нибудь про марш-бросок?»
И Санька сдался. Отклеив спину от камня, он ступил на тропу и с отчаянной решимостью зашлепал к поросшей елями островине. Он шел, согнув руки в локтях, часто семеня ногами. Он весь отдался одной цели — безостановочному движению вперед. Только вперед! Он не смотрел ни на островину, ни на тучу. Глаза скользили по тропинке, выбирая место поровнее, посуше. Чтобы не сбиться с ритма, Санька в такт своим шагам тихо повторял:
— Марш-бросок... Раз-два! Марш-бросок... Раз-два! Босые ноги скользили. Сердито чавкал и брызгал грязью мокрый болотный мох. Вдруг чавканье усилилось и как-то раздвоилось. Санька делал шаг — мох хлюпал, и сразу же, точно эхо, долетало повторное хлюпанье и чавканье.
Санька поднял голову. Ему навстречу по тропке двигалось что-то длинное, приземистое, резко отличающееся по окраске от окружающего болота.
— Ой! — вырвалось у Саньки, и он остановился.
Этот испуганный возглас был услышан. Длинная пестрая живая лента, заслонившая тропу, замерла, настороженно вытянув тупые морды. Солнце, висевшее на краю черной тучи, блеснуло на двух загнутых клыках. Клыкастая морда мотнулась из стороны в сторону и злобно хрюкнула.
Перед Санькой стояли дикие свиньи, возвращающиеся в лес с островины.
Вожак — старый клыкастый секач — хрюкнул еще раз. Инстинкт подсказывал ему, что стоять на тропе опасно, и кабан снова двинулся вперед. Дружно захлюпали по болоту остальные свиньи. Шли они плотным вытянутым стадом. Ничто не могло их остановить. На Саньку надвигался многоногий могучий таран, готовый все опрокинуть и растоптать. Санька не помнил, как повернулся и побежал назад, как забрался на камень.
Вожак, яростно сверкая налитыми кровью глазами, поравнялся со следовиком и, не останавливаясь ни на секунду, повел стадо к берегу. Промелькнули длинные загнутые клыки, широкие спины, покрытые жесткой щетиной, толстые ноги с острыми раздвоенными копытами.
Добежав до берега, стадо кабанов скрылось в лесу.
Санька шумно выдохнул воздух и заметил, как потемнело на болоте. Туча упрятала солнце и, постепенно разрастаясь, заняла большую половину неба. Налетел ветер, принес первые капли дождя. Нагретый камень покрылся темными веснушками. Они быстро высыхали, но новые капельки падали чаще и чаще. Так начинается не ливень, короткий и обильный, а затяжной скучный дождь. Вокруг зашумело монотонно и тоскливо. В такую погоду хорошо спать в сарае на сене. А Санька лежал на камне один-одинешенек под темным хмурым небом. Лежал и с опаской глядел на лес, укрывший кабанов, которые теперь не казались похожими на безобидных домашних свиней.
«Сосчитаю до ста — и спущусь!» — решил Санька. Он уже не думал об островине. Внутренний голос больше не насмехался над ним, не называл трусом. Всему есть предел! Домой, в деревню, к ребятам — вот о чем мечтал Санька. И только боязнь снова встретиться с кабанами удерживала его на камне.
Прежде чем он досчитал до ста, дождь разошелся. Но Санька добавил для страховки еще двадцать и только потом начал сползать вниз. Рубашка зацепилась за какой-то выступ, затрещала, брызнули оторвавшиеся пуговицы. Но Санька их не заметил. Он бросился к берегу по раскисшей болотной тропинке. Почувствовав, наконец, под собой твердую землю, он дал себе минутную передышку — огляделся, прислушался и побежал по прибрежной дорожке.
А дождь все поливал и поливал, неторопливый, нудный. Ветер лениво стряхивал капли с листьев, раскачивал еловые лапы. Слева лежало тяжелое и угрюмое болото. Но Санька смотрел лишь вправо. Где-то здесь поблизости должны быть надломленная осинка и поворот на тропу, ведущую к деревне.
Да вот, кажется, и она! В глубь леса уходила дорожка, но осины на повороте не было! Не та!..
Санька побежал дальше вдоль берега, а в груди у него нарастало беспокойство: может быть, он уже проскочил свою метку?..
Но вот еще одна дорожка сворачивает в лес! И опять вблизи ни единой осины!
Санька повертелся на месте, потом повернул назад. Он запыхался, ноги у него заплетались. Но он добежал до того места, откуда были видны и камень-следовик, и цепочка хилых деревцев. Здесь Санька остановился. «Не торопись! — ободрял он себя. — Иди теперь прочь от камня, иди медленно, шагом, и смотри вправо! Не сгорела же эта проклятая осина!» И он пошел, внимательно вглядываясь в мокрые заросли,
Потемнело еще больше. То ли тучи сгустились, то ли наступал вечер — Санька не знал: он потерял представление о времени, но еще храбрился и надеялся, что найдет осинку с надломленной веткой.
Три дорожки попались ему на пути. Все они вели от берега в лес, но ни на одном повороте не было Санькиной метки. Тогда он вернулся к средней дорожке и свернул на нее, оставив позади прибрежную тропинку. Он чувствовал, что делает не так, но бродить около болота было бессмысленно.
Мрачный и мокрый лес проглотил Саньку, сомкнулся над его головой и обступил со всех сторон. Шлепал по листьям дождь. Вокруг поскрипывало, булькало, шуршало. Пугающие звуки неслись отовсюду.
Тропинка виляла то вправо, то влево. И за каждым поворотом в сумеречном обманчивом свете Саньке чудилось что-то страшное. Кусты казались лохматыми чудовищами. Корни превращались в толстых удавов. Пни напоминали притаившихся осьминогов.
Но не эти ужасы сломили Саньку. Собрав в кулак всю свою волю, он шел вперед, пока не увидел просвет. Тут уж Санька не пожалел ног и вихрем вынесся из лесного тоннеля. Последняя ветка мокрой плеткой хлестнула его по щеке, и он очутился на краю болота.