Получив задание вести фотолетопись лагеря, Вовка засветло обежал все взводы, но «стрелял» из фоторужья редко – сделал снимков пять, не больше. Шестой раз он «выстрелил», когда подходил к костру своего отделения. Света было совсем мало, но Вовка не вытерпел – очень уж эффектными показались ему девчонки, спускавшиеся от штабной поляны вниз по Третьей Тропе.

– Поилицы-кормилицы! – провозгласил он, нажимая на спуск фоторужья.

Остальные мальчишки тоже заметили поварих. Ната и Катя принарядились для вечерней прогулки. Легкие светлые платья празднично выделялись на фоне потемневшей зелени. В столовой девчата работали в мягких тапочках, а сейчас они были в туфлях. От этого обе казались еще стройнее, а их походка – еще воз-душнее. Катя шла впереди, Ната чуть отстала. Робко поглядывала она из-за подруги на сидевших у костра ребят. Если бы не Катя, Ната никогда не отважилась бы на эту прогулку, хотя

не меньше, чем Катя, хотела посмотреть на мальчишек в другой – не за столом во время еды – обстановке. Для этого девчата могли пойти в любой взвод, но они выбрали Третью Тропу – и не случайно. Катя после утренней перебранки считала, что уже познакомилась с Сергеем Лагутиным. А Ната, верная первому впечатлению, из всех мальчишек выделяла Богдана. Узнав от Кати, что он самый отпетый хулиган, чуть ли не бандит, она кроме симпатии почувствовала к нему и жалость. Богдан казался ей несчастным и одиноким. Он запомнился ей таким, каким был утром за столом именинника – растерянным, растроганным и оглушенным.

Шуруп встретил девчат неумелой шуткой:

– Гоните жалобную книгу – напишем про вашу еду!

– Благодарность?-тотчас нашлась Катя. – У нас их хватает, обойдемся без твоей! . . Где тут ваш командир – мы к нему по делу!

– Я командир,-с некоторым замешательством ответил Славка Мощагин, не понимая, зачем он понадобился поварихам.

Катя окинула его озорным взглядом.

– Не ты – другой нужен!.. Лягушкин, кажется…

– Лагутин! – тихо подсказала сзади Ната.

Катя оглянулась на нее, шепнула:

– Да знаю! Нарочно! – и продолжала громко:-Его не то Сергеем зовут, не то Евсеем. . .

Сергей Лагутин слышал весь разговор. Выйдя из палатки, он грубовато сказал:

– Ну, я Сергей! Что надо?

Катю не смутил его грубый тон и неприступный вид.

– Где твой больной? – набросилась она на него. – Я ему ни обед, ни ужин не носила!.. Выздоровел?

Ната опять прошептала сзади:

– Он же сам ходит в столовую!

И снова Катя оглянулась на нее – глазами дала понять, что ее подсказки только мешают, – и продолжала расспрашивать Сергея:

– А верно, что он из какого-то молельного дома?

– Чепуха! Никакой он не сектант.

– А-а-а! Ничего, значит, особенного! – разочарованно произнесла Катя.

Забудкин нисколько не интересовал ее. Тема была исчерпана, и Ната с сожалением подумала, что им остается только уйти. Но для Кати отыскать новую тему было не труднее, чем посолить суп.

– А это что у вас?-она подошла к футбольному мячу, установленному на бугорке с плоской вершиной. – Мячик?

– В мячики, – гнусаво, через нос пропищал Сергей, – играют девочки!

– Н-да?-с вызовом произнесла Катя и, широко размахнувшись, ударила ногой по мячу.

Она и сама не ожидала, что получится такой удар – сильный, хлесткий, прицельный. Мяч пулей устремился к Сергею – прямо в его лицо. За мячом полетела сорвавшаяся с ноги туфелька. Она угодила бы ему в живот. Но реакция у Сергея была отменная. Он подпрыгнул, по-вратарски погасил мяч на груди и даже успел сцапать в воздухе туфельку. Довольный собой, он снисходительно улыбнулся и снизошел до похвалы:

– Удар у тебя есть… А так умеешь? – Он подбросил мяч, принял его на голову, и мяч, как привязанный, заскакал над ним. – Могу хоть до утра!

Катя допрыгала на одной ноге до Сергея и ухватилась за его плечо.

– Отдай туфлю!

Придерживаясь за него, она всунула ногу в туфельку. А Сергей все поддавал и поддавал мяч головой, пока Катя не засмеялась.

– Пожалей!

– Кого?

– Да свою голову!

Ната зябко поежилась от задиристых слов подружки.

– А ты не дрожи! – посоветовала ей Катя. – Замерзла?.. Ну и не стой тут! Не торчи!.. Иди к костру – погрейся!

– Пожалуйста!-сержант Кульбеда подвинулся, освобождая место поудобней. – У нас тепло.

У Кульбеды нашлась газета. Он постелил ее на траву, чтобы Ната не зазеленила светлое платье.

– Садитесь, Ната.

Она осторожно присела между сержантом и Богданом, обхватила колени руками, сжалась в комочек, несмело оглядела мальчишек и потупилась под их встречными любопытствующими взглядами. Сейчас все они были не такие, как в столовой, – держались более свободно, но ничего страшного в них она не приметила. Обычные мальчишки. И любопытство у них обычное, мальчишеское. А Богдан – тот даже и любопытства не проявил. Сидел и старался вытащить занозу, с утра сидевшую под ногтем.

– Чем завтра кормить будешь?-спросил Фимка, отрываясь от дудки.

Взглянув на него, Ната увидела почти законченный шаржированный портрет подполковника Клекотова.

– Какая прелесть! – не удержалась она и долго рассматривала карикатуру, а потом, вспомнив Фимкин вопрос, подробно рассказала о завтрашнем меню.

Ната любила поварское дело и, заговорив о привычном, хорошо ей известном, осмелела до того, что спросила у Богдана, понравился ли ему праздничный торт.

– Ничего, – с непонятной неприязнью ответил он, продолжая выковыривать занозу.

За эти полтора дня Богдан успел почувствовать на себе внимание Наты, но оно только злило его, потому что всех девчонок он считал предательницами.

Совсем еще недавно в Богдана были влюблены многие одноклассницы. Он получал от них записочки. Но когда по школе поползли нехорошие слухи о нем, девчонок точно подменили. Стоило ему только приблизиться к ним, как они замолкали и расходились в разные стороны. После уроков уже никто из них не звал его в кино. Вместо улыбок и радостного щебета он встречал холодные взгляды и молчаливое пренебрежение.

А после суда произошел случай, заставивший Богдана окончательно зачислить всех девчонок в разряд предателей. К нему домой пришла мать как раз той девчонки, которую Богдан предпочитал всем остальным. Женщина от имени Своей дочери потребовала, чтобы он вернул две записочки, полученные им до всех этих событий. В одной подружка Богдана признавалась, что он ей «страшно нравится», в другой она назначила ему свидание около кинотеатра «Колизей». Богдан отдал бы эти записки, но у него не было привычки хранить их. И тогда под диктовку разъяренной женщины он написал расписку в том, что никогда не читал и не получал никаких писем от ее дочери.

Вспомнив про ту расписку, Богдан со злобой дернул неподатливую занозу. Чуть торчавшая снаружи головка обломилась, а большая часть ушла еще глубже под ноготь. Кольнуло так, что он затряс рукой.

– Что у тебя? – заботливо спросила Ната.

Темная полоска занозы виднелась сквозь розовый ноготь.

– Это же ужасно больно! – воскликнула Ната с неподдельным сочувствием. – И воспалиться может! Тебе надо к врачу!

– Заживет как на собаке!. . Фимка, дай нож!

Ната взяла Богдана за руку.

– Лучше я.

Он хотел выдернуть руку, но она держала крепко.

– Не бойся!

Богдан перестал выдергивать руку и отвернулся с безразличным видом.

Ната достала иголку, прокалила ее на огне и, приговаривая: «Вот та-ак, та-ак... Еще немножко!» – вытащила занозу.

Богдан несколько раз сжал пальцы в кулак.

– Не болит больше?-спросила Ната. – Теперь быстро заживет.

– Как на собаке! – повторил Богдан и, почувствовав неловкость от собственной грубости, добавил:-Спасибо.

Ната робко улыбнулась и, услышав горн, встала.

– Спокойной ночи, мальчики!

– Отбой! – закричал Сергей Лагутин, оборвав на полуслове разговор с Катей.

– Не проспи! – предупредила она.

Сергей не ответил и снова прокричал:

– Отбой!.. Первое отделение – по палаткам!

Через несколько минут Третья Тропа опустела. Мальчишки намаялись за день и быстро разошлись по палаткам.

– Иди спать, – сказал Кульбеда позевывавшему Славке Мощагину. – А я пройдусь до речки, проверю и тоже лягу. Сегодня ночь будет спокойная.

– Это он нам польстил! – усмехнулся Богдан, когда у костра никого, кроме Фимки и Димки, не осталось. – Ух, и хитер же Микропора! Умеет без нажима надавить на психику! . . Между прочим, заметили? .. Он сегодня редко в курилку свою смывался. Наверно, сигареты кончились.

– Экономит! – Фимка взглянул на Димку и, заручившись его молчаливым согласием, объяснил: – Мы проверили: две пачки еще осталось. Одна уже начата.

– Тумбочку обшарили?-удивился Богдан и похвалил: – Профессионально работаете!.. Вообще у вас хватка имеется! С магнитофоном – экстракласс! Непробивная штука! И как вас там, в городе, застукали, не пойму?

– Там у нас еще не было усовершенствовано. – Фимка вздохнул. – Не сразу додумались.

В городе Фимка с Димкой повадились заглядывать в универсам с пустым магнитофонным футляром. Они попались на четвертый раз. Контролерша заставила их открыть футляр. Неприятностей было хоть отбавляй! Но Фимка и Димка переживали не столько из-за последствий, сколько из-за того, что их выдумка оказалась с изъяном. Тщательно продумав причину провала, мальчишки поняли, в чем их основной просчет. Магнитофон не выполнял свою основную функцию – он не играл, и контролерша даже не подумала, что это футляр магнитофона. Она решила, что у мальчишек какой-то новомодный чемоданчик, и лишь потому проверила его содержимое.

Так возникла у ребят идея о маленьком играющем во время операции транзисторе. Впервые они опробовали на практике свое новое «изобретение» вчера – и не без успеха. Но теперь и этот усовершенствованный способ вызывал большие сомнения. Фимка и Димка думали, что сержант Кульбеда рассказал в магазине про их проделку и второй раз этот фокус не пройдет. А Богдан был почему-то уверен, что Микропора не выдал секрета и заплатил деньги под каким-нибудь другим предлогом. Мальчишки заспорили и заметили комиссара Клима, когда он уже миновал указатель Третьей Тропы и подходил к костру.

– Ура! – Богдан негромко пошлепал в ладоши. – Просим политбеседку! Готовы слушать всю ночь до подъема!

– Вот тебе и на! -Клим запустил пятерню в бороду и присел к огню. – А я вас пришел послушать. Вы так горячо обсуждали что-то.

– Бойцы вспоминают минувшие дни, – продекламировал Богдан и ответил на предостерегающий жест Фимки: -Да брось ты! Все, что на поверхности, товарищу комиссару про нас тики-так известно! Он наши досье – от корки до корки!

Клим взял фанеру с шаржем на подполковника и не спешил поддерживать разговор. Направляясь сюда, он не собирался проводить беседу – хотел лишь узнать, кого на Третьей Тропе назначили в ночное дежурство. Комиссар почувствовал скрытый укор в словах Богдана – тот не случайно выделил интонацией это ироническое «на поверхности».

– А как до глубины докопаться?-спросил Клим. – Вот любуюсь на портрет… Около указателя сколько раз останавливался- тоже любовался… И вкус тонкий, и видение прямо художническое. А руки-то какие! И эти же руки. .. А? . . Не стану вспоминать досье. . . Так что же у вас поверхностное, а что нутряное? – Клим помолчал, глядя то на Фимку, то на Димку, потом перевел взгляд на Богдана, укоризненно сказал:-Из-за тебя!.. Не собирался я ночью серьезно разговаривать!

– А у нас как раз времени навалом – службу несем.

Дурачился ли Богдан, чтобы скоротать ночное дежурство,

или действительно захотелось ему откровенного разговора – этого Клим не понял, но вызов принял.

– Ну, посидим немного.. . Попробуй объяснить мне, верхогляду, по какой причине такие руки занимались не тем, чем надо? . . Не голод. Материально обеспечены. Сыты, одеты, обуты. .. Тебя спрашиваю, потому что про других говорить легче.

– Биология! – коротко ответил Богдан.

Фимка и Димка смутно представляли, какую биологию упомянул Богдан, и Клим нарочно растолковал смысл сказанного:

– Ты, значит, считаешь, что это у них в крови и они просто не могут не воровать?

– Много он понимает! – обиделся Фимка, сообразив теперь, на что намекал Богдан.

Возмутился и Димка и заговорил, что случалось с ним нечасто:

– Да если б там контроля не было – бери что хочешь и плати сколько хочешь, без проверки, мы бы в такой магазин и не зашли бы ни разу! Неинтересно!

Клим понимал, что хотел сказать Димка этой корявой замысловатой фразой, но чтобы заставить ребят разговориться, прикинулся совершенно обескураженным человеком.

– Что же получается?-Он оттянул вниз бороду. – Весь ваш интерес только в том, чтобы была возможность попасть в неприятную историю? Чтобы схватили за руку и сказали: ты вор?

Фимка с Димкой постарались разъяснить непонятливому комиссару свою позицию. I

– Вы нас за идиотиков не считайте! – проворчал Фимка. – Кому интересно попадаться? . . Интересно такое придумать, чтобы никому и в голову не пришло обыскивать.

Клим еще сильнее потянул себя за бороду – так, что удивленно приоткрылся рот. И тогда Димка выпалил совсем уж непонятное:

– Это как на минном поле!

– Точно! – подтвердил Фимка. – Интересно ходить по простому полю? . . Неинтересно. Цветочки там, кузнечики, пчелки- чепуха всякая!.. А если там мины? Ого-го! . . Идешь – живот у тебя к горлу от страха подымается! Но в руках у тебя приборчик… Ту-ту-ту. .. Ага, вот она, родненькая!

– Б-р-р!-Клим затряс головой. – Ну, знаешь!.. Я бы лучше ходил по простому полю с кузнечиками.

Богдан опять усмехнулся.

– Кому что.

Клим не ответил на колкость. Его занимало другое. Он вдруг подумал, что мальчишки подсказали ему хорошую мысль.

– Слушайте-ка, саперы!-он помолчал, чтобы заинтриговать ребят. – В плане военных занятий это не предусмотрено, но я могу переговорить с военруком. . . Что, если организовать для вас кружок по изучению минного дела?

Клим ждал, что мальчишки обрадуются, но они приняли его предложение холодно.

– Не надо, – сказал Фимка. – Будет тот же магазин без контролера.

– Взрывчатку не дадите, – добавил Димка. – Макетики какие-нибудь. Игрушечки!

Так они и не дотолковались. Обещать настоящие боевые мины Клим не мог, а макеты не устраивали мальчишек. Они знали, что им в обязательном порядке придется изучать в лагере военное дело.

Зачем брать на себя дополнительную нагрузку – разбираться в схемах и чертежах, «обезвреживать» совершенно неопасные макеты?

Развел Клим руками и признался:

– Да, видно, мы сплоховали! Все, кажется, привезли в лагерь, а мешочек один забыли!

– Какой? – быстро спросил Фимка.

И Димка уставился на Клима. Даже Богдан заинтересовался.

– С опасностями.

Мальчишки засмеялись. Улучив момент, Клим неожиданным вопросом застал Богдана врасплох:

– А тебе в твоей жизни тоже, наверно, опасности не хватало?

– Мне? – нахмурился Богдан. – Им бы столько!-он зло кивнул на Фимку и Димку. – Сразу б досыта наелись! . . Герои выискались!

Почему разозлился Богдан на Фимку с Димкой, было непонятно. Но они предпочли промолчать: им еще предстояло целую ночь дежурить с Богданом. Промолчал и Клим, напрасно надеясь, что Богдан разговорится. Прошло у него желание поболтать с комиссаром.

Костер догорал. Богдан покосился на Димку, и тот торопливо подбросил новую охапку хвороста. Потрескивая, перепрыгивая с сучка на сучок, ожил притухший было огонь.

Клим чувствовал – больше ничего не услышит от ребят. Но и то, что было сказано, оставалось загадкой. Проверяя себя, он исподтишка оглядел Фимку и Димку, их обычные заурядные мальчишеские лица. И по характеру эти двое не были сорвиголовами. Воровство и все рассуждения про риск и опасность – всего лишь самообман. Им хочется сделать что-то необычное, удивительное, но что? Они ищут и не находят, потому что трудно удивить людей чем-то полезным. Легче совершить необычное в чем-то плохом.

Так думал Клим, но и сам видел, что в его рассуждениях много натяжек. А к Богдану такие умозаключения и вовсе не подходили. Судя по двум-трем репликам, его не увлекала ложная романтика риска. Где же причина падения этих мальчишек? Что нужно делать, чтобы они не повторили ошибок? На ум приходили избитые истины. Но Клим был убежден, что еще ни один школьный лентяй, услышав старый афоризм: «Ученье – свет, а неученье – тьма», не превратился в прилежного ученика.

– Скажите-ка мне, – Клим встал, собираясь уходить, – как, по-вашему, каким в идеале должен быть человек?

– Умным, – не задумываясь, ответил Фимка.

– И чтоб все умел, – прибавил Димка.

Приблизительно такого ответа и ждал от них Клим. Но не для них задал он этот вопрос, а для Богдана, который сидел, как на скучном уроке, и притворно позевывал. Потянувшись, он лениво уточнил:

– Как прикажете отвечать: по новой Конституции или по другим источникам?

Клим задумался. Он будто и не уловил иронии, будто вполне серьезно принял вопрос и перебирал в памяти книги и документы, в которых говорится, каким должен быть человек.

– По Конституции, – наконец выбрал он.

– Не буду отбивать ваш хлеб. – Богдан снова зевнул. – Вы это лучше растолкуете.

– Растолкую!-согласился Клим. – Человек должен быть счастливым.

Непривычное для подобных разговоров слово поразило Богдана. Ирония исчезла из глаз, он перестал зевать и взглянул на комиссара так, словно видел его впервые. И Клим угадал, что сейчас самое время еще раз попытаться вызвать Богдана на откровенность.

– Ты был счастлив?-спросил он. – Ну хоть тогда, когда снял с себя все запреты и делал все что хотел.

– Не знаю! – после долгого молчания произнес Богдан. – Был, наверно, только. . .

И опять он долго молчал, вглядываясь в самое пекло костра. И если бы не темный лес вокруг, не этот располагающий к задушевности огонь, не комиссар – такой необычный, ненавязчивый, Богдан так ничего бы и не сказал больше. Но Клим ждал – терпеливо, участливо, и Богдан продолжил свою фразу:

– Только не тогда. . . Тогда мираж был.

Клим высоко оценил скупое признание Богдана и растроганно протянул ему руку.

– Спасибо! . . Больше вопросов не имею. . . Спокойной вам ночи, ребята!

– Подождите! – Богдан взял фанеру с шаржем, потер ее рукавом и протянул комиссару. – Передайте подполковнику от нас… от Третьей Тропы.

Когда комиссар, забрав подарок, отошел от костра, зашуршал брезент – и из палатки высунулась голова Гришки Распути.

– Сафоновка далеко? – громко спросил он, ни к кому не обращаясь, но Клим догадался, что вопрос относится к нему.

– Сафоновка?-он оглянулся. – Есть какая-то Сафоновка- километров семь отсюда… А тебе зачем?

– Так.

Гришкина голова убралась в палатку, а Клим, подождав еще немного, пошел к штабу.

– За что это он спасибо тебе сказал? – задумчиво произнес Фимка.

Богдан смерил его скептическим взглядом.

– Комиссар глубоко копает-где вам понять!.. Он даже меня на крючок подцепил. Потянул за язык – я и раскрыл варежку! А ведь не собирался. . .