Еще не рассвело, только где-то на востоке посветлела часть неба, а на просеках клубился густой туман и фонари тускло освещали палатки. Лагерь сладко спал в этот предутренний час. И непонятно откуда над палатками, над всем лесом вдруг возник зловещий, сверлящий звук, похожий на вой сброшенных с самолетов бомб. Первый оглушительный взрыв, казалось, встряхнул все вокруг – и землю, и деревья, и палатки. За ним последовали другие.
Как ураганным ветром вымело мальчишек из палаток. Спросонок они не сразу догадались, что все эти грозные звуки вылетают из динамиков.
Замигали и погасли фонари на просеках. Ничего не понимая, мальчишки заметались по кустам, пригибаясь к земле.
Но взрывы прекратились. Заголосила сирена.
– Боевая тревога! – разнесся повсюду голос капитана. Дробового.- К штабу бего-ом!
И эта команда сейчас показалась всем желанной, спасительной. Голос капитана не раздражал, а вселял надежду. Это был голос командира, который знал, что делать.
– К штабу!.. Всем к штабу! – приказывал Дробовой.
– За мно-о-о-ой! – затянул, как запел, сержант Кульбеда.
– За мной! За мной! – подхватил Славка Мощагин.
И даже Гришка Распутя не запутался в командах и прокричал своему отделению:
– За мной!
А снизу, от реки, по Третьей Тропе уже бежали другие мальчишки, на ходу стягиваясь в отделения.
Многие уже поняли, что это всего лишь тревога – и не боевая, а, наверно, учебная. Но всеми уже овладело небывалое чувство, которое заставляло держаться вместе и бежать за своими командирами.
Четыре взвода почти одновременно высыпали на штабную поляну.
Призывно размахивая горящими факелами, у штабной избы стояли капитан Дробовой и физрук.
Поварихи выглядывали из кухонной пристройки.
Распахнув окно медпункта, взволнованно смотрел на происходившее Сергей Лагутин.
– Впере-о-од! – капитан Дробовой поднял над собой факел, и вместе с физруком они побежали по Звездной просеке, ведущей в гору.- Вперед!
Мальчишки бросились за ними.
Из динамиков широко, подъемно, волнующе полилось:
Вставай, страна огромная!
Вставай на смертный бой. . .
Не вытерпел – вылез на подоконник Сергей Лагутин, опустился вниз на руках, прыгнул и упал, ступив на больную ногу. Кто-то подбежал к нему, подставил руку.
– Держись!
Сергей ухватился за руку, встал и, увидев в туманной полутьме серого раннего утра лицо Богдана, отпихнул его.
– Убирайся!.. Я сам!
Он сделал шаг, другой и присел от боли. Богдан снова протянул руку.
– Держись! . . Не начинать же нам по второму кругу!
И Сергей принял руку Богдана.
Миновав Звездную просеку, капитан Дробовой устремился к поросшему лесом холму, на котором была братская могила.
Плотной массой бежал за Дробовым весь лагерь, а динамики подбадривали, окрыляли отстающих жгучим, призывным, как набат:
Идет война народная -
Священная война. . .
Последними к пригорку добрались Богдан и Сергей Лагутин.
– Р-равняйсь! – подождав их, скомандовал Дробовой. – Смирно!
Он дошагал до стоявших поблизости подполковника Клекотова и комиссара Клима и отрапортовал:
– Товарищ подполковник! Лагерь поднят по боевой тревоге!
Динамики умолкли. По горизонту на востоке будто мазнули огненно-красной расплавленной краской. Солнце собиралось взглянуть на мальчишек, а они не спускали глаз с подполковника, подходившего к строю. Он остановился и, приподняв руку, посмотрел на часы. Заговорил не сразу, а когда заговорил, была в его голосе боль и еще что-то пронизывающее, берущее за душу.
– Тридцать восемь лет назад в этот самый день и в этот час фашисты напали на нашу Родину!
Точно порыв обжигающего ветра налетел и шевельнул взводные колонны.
И опять замерли мальчишки, вспомнив, что сегодня – 22 июня.
– В эту минуту уже лилась кровь тех, кто первым встретил врага, – продолжал Клекотов, медленно снимая фуражку. – Почтим же память воинов, похороненных на этом холме, и всех советских людей, погибших в Великую Отечественную войну. Постоим молча и подумаем о матерях, которые больше никогда не увидели своих сыновей, о ваших дедах, отнятых у вас войной. Подумаем и о себе – такие ли мы, какими хотели видеть нас люди, шедшие на смерть ради нашей жизни.
Как вкопанные стояли мальчишки. Славка Мощагин чувствовал, как колотится у него сердце. Он знал, что его дед погиб на Курской дуге, но никогда раньше не. испытывал к нему такой теплоты и жалости.
Сергей Лагутин стоял впереди своего отделения, и ему было стыдно за перевязанную ногу. Люди гибли, раненые оставались в строю, а он видите ли, растянул ножку и завалился на койку в санчасти. А еще командир!
Сзади него высился Гришка Распутя. Он горбился, как в первые дни, и, нахмурясь, глядел в землю. Длинное лицо выражало недовольство собой. Казалось, он вспомнил что-то важное и теперь ругал себя за то, что умудрился забыть.
Фимка с Димкой вновь переживали тот момент, когда под их руками щелкнула мина. Наслушавшись сегодня взрывав, они, как наяву, представляли, что было бы, если бы сработал настоящий заряд.
Переживал и Вовка Самоварик. У него были свои огорчения: какие кадры упустил он! Ночная тревога, переполох, бег за факелами, взводные колонны на фоне восходящего солнца! Неужели не могли его предупредить?
А Богдану все его прошлое представлялось в эту минуту глупым, ненужным, мелким – таким, что и думать о нем не хотелось.
До тоненькой щелочки зажмурил глаза Забудкин и не мигая смотрел на солнечный околышек, появившийся из-за горизонта. Под теплыми лучами таял в низинах туман и заблестели слезы на щеках у мальчишки…
Заготовленные вчера инструменты и материалы были тайком от ребят перевезены ночью к братской могиле. После минуты молчания весь лагерь взялся за работу. Предстояло заново покрасить обелиск, восстановить на нем надписи, свежим дерном обложить большую могильную насыпь, поставить новую ограду. Большая часть мальчишек и все взрослые занялись самым трудоемким делом – резали и приносили дерн. Кому достались носилки, те разбились по парам. Капитан Дробовой и комиссар Клим тоже составили пару. Первые носилки с дерном они тащили молча, а когда двинулись с грузом во второй раз, Дробовой спросил не без иронии:
– Что скажете, товарищ комиссар?
– Хочу признаться, – начал Клим и по привычке хотел запустить пальцы в бороду – носилки закачались и чуть не опрокинулись.
– Осторожней!-бросил через плечо Дробовой.
– Виноват!-смутился Клим и, сбившись с ноги, добавил:- Дважды виноват-и сейчас, и тогда, когда был против вашего предложения.
– В ногу, в ногу надо шагать!-отозвался Дробовой и дал отсчет:-Левой, левой, левой! – Клим послушно выровнял шаг, а капитан расщедрился: – Конечно, и вы в какой-то степени подготовили этот успех.
Сам он был убежден, что наладить порядок и дисциплину удалось бы значительно раньше, если бы с самого начала взять мальчишек в ежовые рукавицы. А Клим хоть и признавал себя виноватым, хоть и чувствовал, даже видел, что боевая тревога в такое утро взволновала, подтянула, сплотила мальчишек, но все-таки не рассчитывал на их окончательное перевоплощение и не думал, что все неприятности уже позади.
Подполковник Клекотов был взволнован. Бомбежка, устроенная капитаном Дробовым, напомнила ему грозный сорок первый, когда он восемнадцатилетним парнем ушел на фронт. И он не удивился, подметив в мальчишках перемену. Так оно и должно быть. Лишь бы только не прошел этот заряд бесследно. Ведь как работают! Никаких команд не надо! Все умеют, все знают и, главное, хотят сделать получше, покрасивей. С чувством работают, с душой!
Клекотов еле поспевал за Гришкой, которого он сам пригласил потаскать с ним носилки с дерном. Распутя вроде и не торопился, но его длинные ноги отмеряли такие шаги, что в свои пятьдесят пять лет подполковник чувствовал эту скорость. Несколько раз Гришка оглядывался, точно собирался сказать что-то или спросить.
Клекотов принимал эти взгляды как немой вопрос: не устал ли он? Подполковник бодрился:
– Ничего, Гриша! Ничего!
В паре работали и Богдан с Сергеем Лагутиным. Получилось это так, что и не поймешь – случайно или не случайно. Когда разбирали инструмент, Сергей взял лопату, чтобы резать дерн, но Славка Мощагин отнял ее.
– Сиди со своей ногой! Без тебя управимся.
– Я потихоньку! Отдай! – потребовал Сергей.
Пока они спорили, все инструменты были разобраны. Остался Богдан с носилками. Он держал их за передние ручки и неуверенно покрикивал:
– Ну кто? . . Кто подхватит?
Охотников работать с Богданом не было. Тогда Сергей подхватил носилки. То ли ему стало жалко Богдана, то ли не хотелось оставаться без работы – он и сам не знал. Подхватил и захромал сзади.
Богдан нарочно шел очень медленно, а когда укладывали на носилки дерн, он разместил его так, чтобы Сергею было полегче. Они сделали пять переходов от места, где резали дерн, до братской могилы. И все молча. Нога у Сергея расходилась. Он хромал, но боль становилась терпимой. На шестой раз Богдан опять нагрузил дерн на свою Сторону.
– Не мухлюй! – Сергей улыбнулся. – И вообще… Я, знаешь, тоже не сахар!
Он отстранил Богдана и равномерно разложил дерн на носилках.
В паре работали и Фимка с Димкой, и сержант Кульбеда с Забудкиным. Фимке и Димке доверили самое ответственное и тонкое дело – окраску обелиска и прорисовку старых надписей на нем. А Кульбеде и Забудкину достались носилки. У них не возникало спора, на чьей стороне больше тяжести. Сержант весь дерн укладывал к своим – задним – ручкам. Забудкин шел впереди и слегка придерживал носилки за передние ручки. Оба тоже долго молчали. Но знал Кульбеда: и боевая тревога, и короткая речь начальника лагеря запали в душу мальчишке. Недаром у него блеснули слезинки. Не верил Кульбеда, что Забудкин навсегда захочет оставаться бродягой и сиротой при живых родителях. Должно же заговорить в нем сыновье чувство! Кульбеда ждал этого перелома в сознании мальчишки и дождался.
– Почта здесь есть где-нибудь? – очень тихо не то спросил, не то вслух подумал Забудкин.
– Если тебе конверт нужен, – сказал Кульбеда так, словно не придавал этому разговору ни малейшего значения, – у меня есть, дам уж штучку! А если телеграмму хочешь – деньги тоже имеются. . . Позавчера разбогател случайно. Думал, потерял бумажник, а гляжу – он на тумбочке валяется.
Больше они не разговаривали до самого перерыва, когда Катя, Ната и старшая повариха прикатили к месту работы тележку с двумя большими термосами с чаем и корзиной с бутербродами.
Не забыли они и стаканы.
Вместе с пищеблоком вернулся Вовка Самоварик, которому комиссар Клим разрешил сбегать за фоторужьем.
– Мальчики! Перекус! – крикнула дородная повариха.- А то похудеете до завтрака!
– Перерыв! – объявил капитан Дробовой, и около тележки выстроилась длинная очередь.
– Стаканы не бить! – предупреждала Катя каждого, кому наливала чай и выдавала бутерброд.
Ната молча обслуживала мальчишек. Богдан и Сергей Лагутин оказались около тележки одновременно. Ната подала Богдану чай с бутербродом и спросила:
– Ты не рано снял с глаза повязку?
– Поди-ка!-фыркнула Катя, наливая чай Сергею. – Вот у него нога чуть не сломана, а он работает со всеми!
Богдан и Сергей невольно посмотрели друг на друга. Сергей – на опавший «фонарь» под глазом Богдана, а Богдан – на перетянутую запылившимся бинтом ногу Сергея. У Богдана дрогнули уголки губ, и он не сумел подавить неизвестно откуда взявшуюся улыбку. У Сергея смех подкатился к самому горлу. Глотая его, он потешно хрюкнул. И они, больше не сдерживаясь, оба засмеялись.
– Встреча друзей-ветеранов междоусобной войны!-провозгласил Вовка Самоварик, сделав снимок.
К Сергею Лагутину, дожевывая бутерброд, подошел Гришка Распутя.
– Ты. ..
Произнеся это короткое местоимение, он замолчал, точно забыл, что хотел сказать.
Не дождавшись продолжения, Сергей ответил:
– Я!
– Ты… – повторил Гришка.
– Я! – повторил и Сергей.
– Ты. . . в санчасть вернешься? – все-таки договорил Гришка.
– А что? – Сергей был настроен шутливо. – Понравилось командовать? Могу и в санчасть, чтобы тебе не мешать!
– Тебя спрашивают по-хорошему! – насупился Гришка.
– А ты не спрашивай! Как захочешь – так и сделаю! Честное слово!
– Останься в отделении.
– Есть остаться, товарищ помощник командира отделения!
– Точно? -Гришка даже наклонился к Сергею, чтобы лучше видеть его глазами. – Не пойдешь в санчасть?
– Никак нет! – все еще шутливо ответил Сергей. – С таким помощником и без обеих ног командовать можно!
– Спасибочки.
Гришка постоял еще немного рядом с Сергеем и пошел прочь, устремив вдаль рассеянно-задумчивый взгляд круглых выпуклых глаз.