Столовая напоминала просторную веранду, свободно вмещавшую длинные – на пятьдесят человек каждый-столы. Четыре взвода – четыре стола.

Из раздаточного окна, соединявшего кухню со столовой, задумчиво и грустно смотрела на обедавших мальчишек пожилая дородная повариха.

– Шалопуты вы, шалопуты! – вздохнув, произнесла она.

Рядом с ней, то слева, то справа, появлялись в окне две девчонки. С любопытством и затаенным страхом заглядывали они в столовую. Еще бы! Столько мальчишек! И каких – самых отпетых!

Но сейчас это были обыкновенные, сильно проголодавшиеся ребята. С аппетитом уплетали они зеленые щи с мясом. Только Забудкин брезгливо поковырял ложкой в тарелке, встал с мученическим лицом и вышел из-за стола.

Сергей Лагутин не сразу заметил это, а когда заметил, не стал раздумывать, как вести себя с раскаявшимся сектантом. Никаких поблажек Сергей делать ему не собирался.

Забудкин сам встал в строй сзади Вовки Самоварика и оказался поэтому в отделении Лагутина. Пусть теперь подчиняется командиру.

– Назад!-стукнув по столу ложкой, крикнул он и привстал со скамьи.

Не оглянувшись, Забудкин дотащился до выхода из столовой и сел на ступеньку, обхватив живот руками. Коршуном подлетел к нему Сергей, но сержант Кульбеда подоспел раньше.

– Не тревожь парня! . . Брат мой меньшой тоже животом, помню, маялся. .. А посидит малость – его и отпустит. . . Сиди, Иннокентий, сиди!.. Когда подрос брательник, думать про живот перестал. И ты, придет время, поправишься.

Недовольный вернулся за стол Сергей Лагутин, строго оглядел свое отделение. Никто больше от щей не отказался, а Гриш-ка Распутя уже справился со своей порцией и сосредоточенно подчищал тарелку куском хлеба.

Повариха повернулась к девчонкам-помощницам и сказала им что-то. Через минуту открылась кухонная дверь, и одна из них – с косой, заправленной под накрахмаленный колпачок, в нарядном передничке – с ресторанной выправкой плавно заскользила по столовой. Она несла на подносе тарелку, полную щей. Когда эта тарелка оказалась на столе перед Распутей, тот удовлетворенно почмокал губами и невозмутимо принялся за вторую порцию.

– Кому еще добавку?-спросила девчонка, глядя почему-то на Богдана.

– Второго здесь, конечно, не положено? – усмехнулся он.

– Почему?-Девчонка приветливо улыбнулась.-Даже третье приготовили! Наше фирменное! Мы с Катей сами рецепт разработали!

– Странно! – недоверчиво произнес Богдан.

Второе тоже было мясное – рагу, а на десерт появилось то самое фирменное блюдо, о котором говорила девчонка. В металлических вазочках лежали разноцветные шарики мороженого. Ребята оживленно загалдели. Катя подавала вазочки в раздаточное окно, а ее напарница – Ната – ловко переставляла их на столы.

Димка вопросительно взглянул на Фимку.

– Понял!-отозвался Фимка и задумался.

Громко заохал сидевший на ступеньке Забудкин. Не от боли – от обиды, что прозевал мороженое. Он собирался уже вернуться за стол, но, увидев, что из штабной избы вышли и направились к столовой комиссар и военрук, замычал еще громче и жалобней.

– Смотрите-ка! – крикнул Фимка. – Раскольник загибается!

Когда все мальчишки повернулись к Забудкину, Димка и Фимка быстро отправили по вазочке с мороженым под стол, прижали их коленями снизу к столешнице, а перед собой поставили еще по одной порции.

Димка сидел ближе к Сергею Лагутину. Ему первому и досталась увесистая затрещина от командира отделения. Получил бы ее и Фимка, если бы не успел пригнуться. Ладонь командира лишь скользнула по его затылку.

– Со мной такие игры не проходят!-Сергей сердито раздул ноздри, словно принюхивался к чему-то. – Гоните на стол, ворюги! . .

Фимка и Димка выставили спрятанное мороженое.

А Забудкин все охал и постанывал, согнувшись к коленям. Он не поднял голову и тогда, когда комиссар и военрук остановились перед ним.

– Что случилось, Забудкин?-Клим несильно потряс его за плечо. – Ты уже отобедал?

Мальчишка скорбно посмотрел снизу вверх. Голова у него вихлялась на тонкой шее. Был он весь какой-то разнесчастный, обманутый.

– Не-е-е, – протяжно промычал он.-Ничем не питался.

– Встать! – сквозь стиснутые зубы приказал Дробовой.- С тобой старшие разговаривают!

И Забудкин стал подыматься. Из глаз-щелок полыхнуло недобрым огоньком.

– Мне в райкоме диету обещали!-заверещал он высоким негодующим голоском. – Условия достойные!.. А вы мне – щи! Да еще встать! . . На чем стоять?

Он покачнулся, как пьяный, в сторону Дробового. Капитан даже отступил на шаг, а Клим поддержал мальчишку.

– На чем стоять? -продолжал причитать Забудкин. – Колени от молебнов разбитые! Нутро постом выжжено – кислого не приемлет! А вы!..

С брезгливой растерянностью смотрел на него Дробовой.

– Навяжут же на нашу голову!.. Была б моя воля – я бы прописал тебе диету!

Забудкин закачался еще больше, плечи у него перекосились- сейчас упадет и развалится на части. Клим снова попридержал его и помог опуститься на прежнее место – на ступеньку. Комиссар не мог понять, нарочно ли кривляется парень или действительно он измотан до предела. Несколько раз пропустив бороду через пальцы, Клим наклонился к нему.

– Кислого, значит, не можешь? . . А чего бы ты хотел?

– Легонькую пищу, диетическую!-ожил Забудкин. – Как в райкоме обещали. . . А потом холодненького, чтоб жар нутряной унять.

Клим вошел в столовую. Мальчишки были заняты мороженым. Только повариха участливо смотрела на Забудкина.

– Не язва ли у мальчика?

– У нас на складе ничего куриного не найдется? -спросил Клим.

– Есть! – обрадовалась повариха. – Катя, принеси банку консервов.

Клим оглянулся на Забудкина.

– Кура годится?

– Испробую. И холодненького обязательно!

– Садись за стол!

Почувствовав на себе злой взгляд Дробового, Клим примирительно взял его под руку.

– А что поделаешь, раз у человека нутро кислого не приемлет.

Военрук не ответил – боялся сорваться и при мальчишках наговорить грубостей комиссару. Разнянчился с этим богомольцем! Других разлагает! . . Самым лучшим лекарством для провинившихся Дробовой считал железную дисциплину. Он бы с удовольствием отправил по домам всех юных дзержинцев, добровольно вызвавшихся поехать в лагерь, а для остальных ввел бы суровейший режим.

В райисполкоме и райкоме партии знали крутой нрав капитана и предупредили, что работать ему придется хоть и не с пай-мальчиками, но и не с преступниками. Поэтому – никаких перегибов. С комиссаром Климом состоялся другой разговор. Его просили не увлекаться пионерскими порядками и обычаями, но и не поддерживать Дробового, если он забудет, что перед ним всего лишь мальчишки, которых надо не столько прижимать, сколько выпрямлять.

– Вы начнете?-спросил Клим у военрука, когда все, кроме Забудкина, закончили обед.

– Разговорчики – это по вашей специальности. Я – когда конкретное начнется.

Дробовой присел на край скамьи, а Клим встал перед столами так, чтобы все могли его видеть.

– Сыты? Довольны?-Он выжидательно погладил бороду. – Жалоб нет?

Обед был вкусный и обильный. Для многих совершенно неожиданный. Кое-кто серьезно предполагал, что в таком лагере придется обходиться черствым хлебом и жидкой баландой.

– Нет, значит, жалоб?-повторил Клим, вглядываясь в лица ребят. – У тебя что-то?

Вопрос относился к Вовке Самоварику, который привстал го скамейки и озабоченно крутил головой.

– Темновато, но попробую! – Он навел на Клима фотоаппарат. – Возьмитесь за бороду, пожалуйста!

Клим с разбойничьим видом схватил себя за бороду. Мальчишки одобрительно засмеялись.

– Зажигательная речь комиссара! – выкрикнул Вовка и щелкнул затвором.

– Клоунада! – процедил капитан Дробовой.

Никакой речи не будет! – улыбнулся Клим. – Просто ним с вами надо оговорить кой-какие детали. . . Ну, например, кампания просек, на которых вы будете жить.

Встал командир первого взвода.

– Мы уже придумали. Наша просека в гору подымается, вверх-мы ее Космической назвали.

– Логично, – согласился Клим. – Ну, а другие как?

Славка Мощагин только теперь вспомнил, что еще в городе

на Большом Совете подполковник Клекотов просил командиров подумать с ребятами о названии.

Второй взвод назвал свою просеку Краснознаменной, четвертый – Победной. Эти названия придумали юные дзержинцы. Остальные мальчишки приняли их с полным безразличием.

– А третий взвод что скажет? – обратился к Славке Клим.

– Я считаю, – вставая, произнес Славка, – нужно, чтоб в названии цель была. . . призыв. . . У нас есть несколько комсомольцев, а надо, чтобы когда-нибудь все стали. . . Пусть просека так и называется – Комсомольская.

– Жвачка! – изрек Богдан.

Как на пружине, подскочил Сергей Лагутин, прожег Богдана гневным взглядом.

– Комсомольск-на-Амуре тоже, по-твоему, жвачка?!

Мальчишки притихли. Девчонки выглянули из раздаточного

окна. Катя восхищенно прошептала подружке:

– У такого командира не поспоришь!

Вопрос Сергея не подействовал на Богдана. Он не удостоил его даже взглядом.

– Эй, ты!-Щеки у Сергея залило злым румянцем.- Может, ты вообще против комсомола?

– Удар ниже пояса, – спокойно констатировал Богдан.- Запрещенный приемчик! . . Я предлагаю другое название – Третья Тропа.

– А ведь неплохо придумал!-тихо сказала Ната.

– Дурочка! Кого хвалишь! – возмутилась Катя. – Это же первый хулиган из всех! Бандит настоящий!

Ребята из третьего взвода дружно поддержали Богдана, а Шуруп и его четверка выбренчали туш, постукивая ложками по столу.

Даже мальчишки из других взводов одобрительно зашумели. Климу тоже название понравилось.

– Мы не пираты! – не сдавался Сергей Лагутин. – Гангстерское название!

Спор разгорелся. Заговорили все разом. Кто-то засвистел. Клим склонился к Дробовому.

– Ваше мнение?

– В детский сад играете! – насупился капитан. – Какие названия? Зачем?.. Есть четыре взвода – первый, второй, третий и четвертый! Просто и ясно!

– Так он же и предлагает – Третья Тропа! – Клим сделал ударение на слове «третья». – Очень близко к вашему предложению: третий взвод – Третья Тропа! Почти что…

– Со мной-то хоть не заигрывайте! – остановил его Дробовой.

А спор не утихал. Резкие слова Сергея лишь распаляли ребят, не убеждая их ни в чем.

– Стойте! – вмешался наконец Славка Мощагин. – Поступило два предложения. . .

– А может поступить и приказ! – намекнул Сергей.- И пора. ..

– Да подожди с приказом! – прервал его Славка. – Давайте проголосуем.

В столовой поднялся лес рук. За Третью Тропу голосовали все четыре взвода.

– Записали – Третья Тропа!-подвел итог Клим. – Надеюсь, что и остальные вопросы мы будем решать так же дружно. . . Распорядок дня на все лето еще не разработан. Поговорим о первых днях… Палатки ставить надо?-он оглядел мальчишек и загнул один палец. – Надо!.. Туалеты, рукомойники нужны?-он загнул второй палец. – Нужны!.. Радио, электричество требуются? . . Требуются!

Когда он закончил перечисление, почти все пальцы обеих рук были загнуты.

– Вот сколько неотложных дел! Ими мы и будем заниматься в первые дни. . . Возражений нет?

– Есть сомнение! – Богдан выставил руку и, как Клим, начал загибать пальцы. – Палатку я лично никогда не ставил – это раз. Электричество не проводил – два. Туалеты не сооружал- три. Радио…

– Я тебя научу! – с явной угрозой пообещал Сергей Лагутин.

– Сережа! Смени тон! – Клим веером расправил бороду. – А по существу ты ответил правильно. . . Сообщаю для всех: командиры и юные дзержинцы проходили специальную подготовку. Все эти работы им знакомы. Они научат вас. . . Начнем, конечно, с палаток.

– Довожу до сведения нерадивых! – сказал капитан Дробовой.- Синоптики обещали к вечеру дождь.

– Слышали?-Клим поднял палец к небу. – Будет дождь! Очень важное сообщение! .. Может быть, вы и продолжите дальнейшую информацию, товарищ капитан?

Дробовой встал, угловатый, заранее насупленный, расправил и без того развернутые плечи и заговорил отрывисто, скрипуче, но так, что каждый понял: шутить с ним опасно.

– Обычно на таких, как вы, положен замнач по режиму. У нас его не будет. Обязанности возложены на меня. . . Устанавливаю границы лагеря: на юге – берег реки, на севере – гребень возвышенности, на востоке и западе – десять метров от крайних палаток. Соответствующие пограничные знаки будут установлены… За нарушение границы – н-наказание!

– Товарищ капитан!-Сергей Лагутин вскочил и старательно вытянулся. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Будет для командиров и юных дзержинцев сделано исключение?

– Да, будет. Им наказание двойное!

Произнося слово «двойное», капитан пристукнул в воздухе кулаком, будто вбил невидимый гвоздь. В этот момент щелкнул фотоаппарат.

– Раздача наград!-крикнул Вовка Самоварик.

Кругом захохотали.

Прыснули девчонки в кухонном окне. Клим загнул бороду кверху, чтобы спрятать улыбку. Дробовой выдержал паузу и предупредил Вовку:

– Еще раз – и аппарат будет изъят.

Дождавшись полной тишины, он продолжал прежним тоном, вбивая в воздух невидимые гвозди:

– За курение – н-наказание. За сквернословие – н-наказание. За. . .

– Н-наказание!-не дослушав, за что, хором закончили несколько мальчишек.

– За…-повторил Дробовой, снова дождавшись тишины.

– Н-наказание! – подхватила уже вся столовая.

Капитан побагровел. И как выстрел хлестнула по ушам его

команда:

– Вста-ать!

Мальчишки встали.

– Сесть!

Мальчишки сели.

– Встать!

И опять мальчишки встали. Обманутый их внешним послушанием, капитан Дробовой уже спокойнее разрешил им сесть и снова начал:

– За. . .

– Н-наказание!- проревела столовая.

– Молодцы!-перехватил инициативу комиссар Клим.- Крепко усвоили!

Это шутливое замечание разрядило атмосферу. Капитан Дробовой и мальчишки зашли в тупик, из которого не было

мирного выхода. Обе стороны понимали это и обрадовались, когда вмешался комиссар.

– Осталось самое главное, – продолжал Клим, – определить эти знаменитые наказания.

После стычки с капитаном ребята стали более послушными и очень быстро сами разработали и утвердили систему наказаний. За маленькую провинность – внеочередное ночное дежурство по просеке. За повторную провинность – внеочередной наряд по кухне. За грубое нарушение правил – наряд по санитарной обработке туалетов. За крайне грубые проступки – стрижка под машинку.

– Это только для нас – для плебеев! – с ухмылкой уточнил Богдан. – А для патрициев я лично поддерживаю предложение товарища военрука. Для них – двойное наказание!

Все поняли, кого имел в виду Богдан. Протестующие выкрики юных дзержинцев и командиров потонули в одобрительном гуле большинства голосов.

Клим поднял руку. Ребята уже чувствовали к нему симпатию и притихли.

– Вероятно, товарищ военрук снимет свое предложение? – Клим выжидательно посмотрел на Дробового. – Такое обособление. . .

– Нет!-отрезал капитан и потерял почти всех своих и без того малочисленных сторонников. Даже Сергей Лагутин, которому Дробовой казался образцом настоящего командира, на этот раз был с ним не согласен.

– Не все реально в таком предложении, – не сдавался Клим. – Два наряда вместо одного – это еще понятно. А как, например, с двойной стрижкой?

– Очень просто! – Богдан двумя пальцами, как ножницами, прошелся по своей волнистой шевелюре.-Чик-чик сегодня, а второй раз – через полмесяца, чтобы лучше запомнилось!

– Справедливо ли это?-спросил Клим и почувствовал, что большинство мальчишек будет не на его стороне. – Ну что ж!.. Голосуем: кто за двойное наказание для юных дзержинцев?

Поднятых рук было очень много. Вдобавок два плотных парня из первого взвода зажали меж собой узкогрудого веснушчатого дзержинца и силой вытолкнули его руку вверх. Клим погрозил им пальцем.

– Давайте без насилия, где можно.

– А ты что? -Сергей Лагутин вытаращил глаза на Славку Мощагина, который тоже тянул руку кверху. – Заснул?.. Или не понял?

Но Славка не опустил руку.

– Я хоть за тройное! . . Какие мы дзержинцы и командиры, если боимся, что сами нарушать будем?

Когда подавляющее большинство проголосовало за двойное наказание, капитан Дробовой снова уловил на себе возмущенные взгляды юных дзержинцев, но отнесся к этому равнодушно. Высшее из всех утвержденных мальчишками наказаний казалось ему совершенно безобидным. А Клим – длинноволосый и бородатый – понимал, что для нынешних ребят, не привыкших к короткой прическе, стрижка под «нулевку» – страшное наказание. Голова голая, как колено, и видно ее, безволосую, за километр. Все пальцами будут тыкать, и продлится это мучение не день и не два. Жди, когда отрастут новые волосы.

И еще на одном настояло большинство ребят: эти правила вступали в силу не сразу, а в день официального открытия лагеря, когда закончатся все работы по оборудованию и на мачте у штабной избы будет поднят красный флаг. Решено было также, что высшее наказание – стрижку волос – утверждает Большой Совет.