В штаб, как и в мастерскую, электричество было подведено заранее. Четыре окна штабной избы светились на поляне. О сне не думал здесь никто.

Из третьего взвода пока никаких сообщений не поступало. Это обнадеживало: если бы что-нибудь случилось, сержант или командир взвода уже явились бы с тревожным известием. И все-таки было неспокойно: что там, как, почему не горит костер? Или компанию Богдана разместили по палаткам?

– Если бы горел костер, – сказал подполковник, – можно было бы считать, что день прошел без особых че-пэ.

– Это как смотреть! – возразил Дробовой. – В первом взводе – две попытки драки, в четвертом – вино и сигареты, в третьем – отказ ставить палатку.

– День-то первый! – напомнил Клекотов и в который раз посмотрел в окно – не зажегся ли костер на Третьей Тропе.- По первым дням у меня и не то бывало. . . Важен день последний. Если что-нибудь похожее произойдет в конце сезона, тогда нас с вами до детей допускать нельзя!

– Какие дети! Половина из них – с меня ростом! – воскликнул Дробовой. – Вот я им марш-бросок километров на десять устрою – в колхоз, на прополку, да назначу норму выработки. В обед второй марш-бросок – обратно в лагерь. После этого ни драться, ни костры палить не захочется! А палатка дворцом покажется!

– Тут и не хочешь, да сбежишь! – улыбнулся комиссар Клим, выписывая столбцом фамилии мальчишек с датами их дней рождения.

– Все шутите! – Дробовой возмущенно мотнул бритой головой.- Мне кажется, вы на поводу у них идете!

– Молчу, молчу! – Клим снова уткнулся в список. – По-моему, наш главный конфликт возникнет через несколько минут! Я только проверю еще разок, чтобы не ломать копья даром!

Клекотов уже начал привыкать к постоянным спорам между Климом и Дробовым и не всегда вмешивался в перепалку. Сейчас он задумался о намерении Дробового направить ребят на прополку. Капитан даром слов не бросал. Видимо, он уже переговорил с председателем колхоза.

Кроме основных обязанностей лагерного военрука и дополнительной нагрузки по обеспечению режима Дробовой значился также и заместителем Клекотова по организации труда. Он определял, где, сколько и когда будут работать мальчишки. Но стоит ли их направлять на прополку? Подполковник хорошо помнил свое детство и неуважительное отношение подростков к этому занятию. Клекотов не сомневался, что и сегодняшние ребята не возрадуются от такой работы. В лагере собрались не столь уж великие трудолюбы, чтобы поручать им скучное однообразное дело и рассчитывать на какую-то пользу. Этим только можно отбить всякую охоту к работе. Надо было бы придумать что-то другое, и Клекотов перебирал в уме все то, чем он сам занимался в детстве с удовольствием.

Раздался негромкий и какой-то невеселый смешок Клима.

– Нет, я не ошибся.. . Завтра день рождения только у одного. .. Отгадайте, у кого?

Комиссар не случайно заговорил об этом. Еще в городе договорились отмечать в лагере дни рождения всех мальчишек. По официальному табелю эти празднества относились к поощрительно-воспитательным мероприятиям. А подполковник Клекотов считал их приятной возможностью приласкать, обрадовать мальчишку, показать ему, что его рождение – событие не только для него одного, а и для всех.

– Ну, кто же? -спросил Клекотов и помрачнел от неприятной догадки. – Неужели. . .

– Да, он самый! – подтвердил Клим. – Богдан!

– Вот видите! – Дробовой торжествовал, предполагая, что теперь подполковник будет вынужден отменить прежнее решение. – Я и в городе говорил: все это благоглупости. А уж начинать с Богдана сомнительную для нашего лагеря традицию – полная нелепость! . . Что подумают другие? Какой увидят пример? . . От работы отлынивает, приказы не выполняет, плюет на командиров, а мы его чествуем? За что?

Клим намотал бороду на пальцы и пропел:

– «К сожаленью, день рожденья только раз в году. . .»

Клекотову шутка комиссара показалась не очень уместной.

– Положение-то не шуточное. . . Капитан недаром горячится. Я его понимаю. . . Неужели завтра только один именинник? Вдвоем это прошло бы лучше: один бы – беленький, а другой, уж ладно, пусть будет черненький.

– Один, – сказал Клим. – Есть дни, когда даже по трое, а завтра только он.

– А среди персонала? – вспомнил Клекотов. – Сержанты?

– Опрошу всех, – обещал Клим.

– Если вам уж так дороги эти семейные праздники, – неохотно произнес Дробовой, – я предлагаю начать их в день официального открытия лагеря.

Клекотов и сам подумывал об этом. Одно удерживало его от такого решения. Богдан мог догадаться, почему не с первого дня начнут поздравлять именинников. Этого парня не проведешь. Чуткости ему не занимать. Как он преподнес старинный романс! День своего рождения Богдан помнит. Обида будет глубочайшая.

– Продумаем все с начала, – предложил Клекотов. – Капитан напомнил нам, что это семейный праздник. Вот и прикинем, как поступили бы в хорошей семье. . . Допустим, вчера сын крепко набедокурил, а сегодня – его день рождения… Отменить? Перенести?

– Простили бы по такому случаю и отпраздновали! – подсказал Клим.

Дробовой промолчал.

– А вы бы как?-обратился к нему Клекотов.

– Это теория, а на практике. . . – Дробовой взглянул в окно, выходившее на Третью Тропу. – На практике вашего юбиляра и след, наверное, простыл. Голосует где-нибудь на дороге – попутку ловит, чтобы в город возвратиться.

– Исключено, – возразил Клим. – От него отец отказался. На суде была неприятнейшая сцена!

– У дружков спрячется! – нашелся Дробовой. – Возобновит старые связи!

Это предположение заставило Клекотова посмотреть на часы. Комиссар и капитан поняли невысказанную мысль подполковника. Клим встал.

– Не будем гадать?

Прихватив фонарики, Клим и Дробовой вдвоем вышли из штаба.

На небе проклюнулись звезды. Дремотно шумел лес, стряхивая последние капли. Где-то далеко, не тревожа тишину, прокричал речной пароходик. И не верилось, что вот здесь, на небольшом участке спокойно дремлющего леса, размещены сейчас почти две сотни хулиганов, драчунов и воришек, от которых временно избавился город.

– Умаялись, спят!-тихо произнес Клим.

– Всему-то вы умиляетесь! – проворчал Дробовой. – Даже, что спят!

Слева проступили расплывчатые контуры маленькой палатки сержанта и командира взвода. За ней, ниже на просеке, виднелись белесые пятна больших палаток. Пахло мокрой золой от погашенного дождем костра.

– Я черную молнию видел, – раздалось справа из-под ели.

Клим и Дробовой не сразу нащупали фонариком Гришку

Распутю.

– Ты все еще лежишь? – приглушенно рассмеялся Клим.

– Встать! – хрипловато приказал Дробовой.

– Скоро отбой, – ответил Гришка, и все-таки поднялся, и повторил то, что поразило его и чем ему никого не удавалось заинтересовать:-Я черную молнию видел.

– Что за чепуха! – капитан тряхнул его за руку. – Проснись и отвечай на вопросы!

– Почему чепуха?-вмешался Клим. – Я, правда, сам не видел, но читал у Короленко или у Куприна.

Почувствовав поддержку, Распутя медленно приоткрыл рот, чтобы рассказать наконец про чудо, но опять ему не удалось сделать это. Подбежал Славка Мощагин, отрапортовал:

– Товарищ капитан! Третий взвод отдыхает после отбоя! Четверо находятся в отлучке.

Дробовой на мгновение высветил фонариком лицо комиссара.

– Вы, кажется, утверждали, что это исключено?-Потом он перевел луч света на Славку Мощагина. – Почему не сообщили в штаб?

– Решили справиться своими силами. . .